CC BY
48
ТЕОРИЯ И ФИЛОСОФИЯ ХОЗЯЙСТВА
Д. Ю. МИРОПОЛЬСКИЙ
Дмитрий Юрьевич Миропольский — доктор экономических наук, профессор, заведующий кафедрой общей экономической теории СПбГУЭФ.
В 1981 г. окончил ЛФЭИ им. Н. А. Вознесенского.
Автор 118 публикаций.
Сфера научных интересов — философия хозяйства, структурные и мо-тивационные механизмы возникновения хозяйственных систем различного типа, процессы централизации и децентрализации в хозяйственных системах.
^ ^ ^
ОТНОШЕНИЕ ЭКОНОМИКИ К НЕЭКОНОМИКЕ: ПРОСТЕЙШЕЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ПРОДУКТА И ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ТЕЛА
Основная задача экономической теории — изучение экономики как единого целого. Решение этой задачи неизбежно предполагает исследование отношения экономики к внешнему по отношению к ней миру, т. е. к неэкономике. Экономисты-теоретики в большинстве своем понимают, что изображение хозяйства вне психологии, морали, политики, права, природы и т. п. превращает их науку в нечто мертвое, совершенно не связанное с реальностью. Однако попытки пустить в теоретическую экономику эти неэкономические сферы порождают путаницу в мыслях и делают теорию мутным умствованием. Поэтому проблема научного и точного соотношения экономики и неэкономики остается актуальной.
В данной статье мы отождествляем понятия экономики и хозяйства. Простейшим определением экономики считаем продукт как процесс производства и потребления [21, с. 186-203]. Следовательно, проблему отношения экономики к неэкономике можно определить как проблему отношения продукта к непродукту. Под непродуктом обычно понимают человека и природу. Следовательно, исследованию в широком плане подлежит отношение продукта к человеку и природе. В данной статье мы не рассматриваем природу, нас интересует лишь отношение продукта к человеку. Надо выяснить, действительно ли человек — это непродукт.
Преобладающее понимание человека, сложившееся в западноевропейской культурной традиции и доминирующее сегодня в мире, это понимание его как отдельной личности, персоны, индивидуума и т. п. Логическая односторонность и идеологичность такой трактовки, что называется, «бьет в нос». Речь здесь идет, конечно же, о единичном человеке и только о нем. Особенные и всеобщие определения человека если и рассматриваются, то выступают как производные и как некие суммы индивидов. Своего апогея эта точка зрения достигла, видимо, именно в экономической теории в форме так называемого методологического индивидуализма: «Прежде всего мы должны осознать, что все действия производятся индивидами. Коллективное всегда проявляется через одного или нескольких индивидов» [12, с. 43].
Мы решительно отмежевываемся от такого понимания человека и толкуем человека как диалектику единичного, особенного и всеобщего его определений. В этом смысле ни один индивидуум, каким бы богатым и предприимчивым он ни был, не является истинным человеком, ибо вне особенных своих определений (профессия, класс, конфессия) и вне всеобщих (нация, человечество) он — ничто. С одной стороны, «в одном индивиде представлен весь род человеческий... Он — это „он", и он — это „все"... [23, с. 44]. С другой стороны, «кроме феномена, относящегося к одному лицу... наука должна признать наличие феномена... охватывающего
ГРНТИ 06.03.07 © Д. Ю. Миропольский, 2010
все человечество! Здесь, как и везде в универсуме, целое больше, чем простая сумма образующих его элементов» [24, с. 146]. Но точно так же класс, нация, человечество не являются истиной человека, так как в этих понятиях утрачивается отдельный (единичный) человек. Поэтому в данной статье употребление слова «человек» (если не оговорено иное) предполагает не отдельную персону, а определенное единство единичного, особенного и всеобщего человека.
Чтобы соотнести продукт и человека, необходимо человека определить, дать ему простейшее, исходное определение. Обычно считается, что человек относится к окружающему миру теоретически и практически. Соответственно определения человека вытекают из этой оппозиции. Те, кто полагает, что исходным в человеке является теоретическое отношение к миру, заключают, что главным отличием человека от природы является его разумность. Человек как мыслящее существо сначала думает, а потом делает. Следовательно, преобразование реальности — нечто вторичное и, соответственно, не самое главное.
Теоретики, которые ставят во главу угла практическое отношение человека к миру, настоятельно указывают на то, что человека отличает от природы материальная деятельность, а еще конкретнее — труд. Мышление же производно от материальной деятельности и ее условий.
Ни одна из точек зрения не имеет шансов на победу, поскольку обе они односторонни. Сторонники разумной природы человека видят ограниченность практического подхода, но не хотят замечать, что разумность не содержит в себе и не порождает материальные условия жизни человека. Сторонники же деятельностного подхода, видя зависимость мышления от практики, тем не менее, не могут утверждать, что практика возможна без мышления. Афоризм К. Маркса о том, чем отличается плохой архитектор от самой хорошей пчелы, общеизвестен.
Для преодоления этой противоположности и односторонности концепций человека надо найти первоотно-шение человека к миру, из которого бы произрастали и теоретическое, и практическое отношения. В качестве такого первоотношения я предлагаю — творение. Человек есть процесс творения, и, соответственно, пересотворение существующего мира есть первое, исходное отношение человека к этому миру. Отсюда теоретическое и практическое отношения выступают лишь односторонними формами единого процесса творения и служат ему. Получается, что разум ради разума, лишенный практического момента, неразумен. Недаром пустое терети-зирование всегда вызывает скуку и раздражение. Но и практика ради практики непрактична. Она лишена какой-либо осмысленной цели и совершается методом проб и ошибок, следовательно, ценой огромных издержек. Что творит человек, пересотворяя найденный мир? Человек творит самого себя. Он заменяет данный ему мир своим собственным миром человека.
Эта идея не нова. Еще Пико делла Мирандола в своей «Речи о достоинстве человека» устами бога заявил: «Ты же (т. е. человек. — Д. М.), не стесненный никакими пределами, определишь свой образ по своему решению, во власть которого я тебя предоставляю. Я ставлю тебя в центр мира, чтобы оттуда тебе было удобнее обозревать все, что есть в мире. Я не сделал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы ты сам, свободный и славный мастер, сформировал себя в образе, который ты предпочтешь» [13, с. 221]. В наше время К. Ясперс утверждает: «В самой природе человека заложено то, что... он формирует себя посредством искусства. Природа человека — это его искусственность» [27, с. 67]. И. А. Сафронов усматривает фундаментальное противоречие «между человеком как следствием эволюции материальных объектов нашей Вселенной и субъектом, созидающим мир...» [20, с. 145]. Причем в созидаемый мир входит и органическое тело человека: «Человек способен воспроизводить свое тело и мозг, т. е. создавать себя сам» [там же, с. 142].
Итак, человек творит самого себя. Если это так, то какие конкретно человеческие определенности он должен сотворить и в какой последовательности?
Традиционно считается, что человек есть некоторое единство души и тела [16, с. 2]. «Если мыслительная душа соединяется с телом как субстанциальная форма... невозможно, чтобы в человеке обнаружилась какая-то другая субстанциальная форма помимо нее» [1, с. 176]. Иногда человека определяют как единство тела, души и духа. Если воспользоваться этим вторым, расширенным набором базовых определений, то получается, что человек, творя себя, должен сотворить свое тело, душу и дух. Но, во-первых, эти определения надо как-то соотнести, а во-вторых, среди них явно чего-то не хватает. В прошлых работах мы неоднократно доказывали, что если человека лишить его продукта, то и тело, и душа, и дух исчезнут [21, с. 192-194]. Следовательно, человек не может быть человеком вне продукта. А значит, продукт — тоже одно из базовых определений человека.
То, что человек является продуктом, очень сложно увидеть в современном мире, где атомизированным индивидам противостоит гигантская экономическая машина. Но тем и полезно изучение экономики, не хаотическое, а системное, начатое с самого начала, так как в простом начале иногда хорошо видно то, чего не замечаешь в сложной середине. Так вот, по поводу изначального соотношения человека и продукта еще К. Маркс, как известно, писал, что человек относится к природным условиям производства «как к природным предпосылкам его самого, образующим, так сказать, его удлиненное тело» [10, с. 480]. И. А. Сафронов утверждает: «...развитие телесной организации человека состоит не столько в изменении его собственного органического тела, сколько в создании средств (орудий) труда, которые представляют собой как бы искусственное продление его собственных органов. Поэтому телесную организацию человека можно рассматривать как диалектическое единство его
природной телесной организации, т. е. органического тела человека и его неорганического тела» [20, с. 100]. Если теперь осознать, что орудия труда — это продукт, который производится и потребляется, как любой другой продукт, и что любой другой продукт так же служит человеку и продлевает его органическое тело, то включение продукта в одно из определений человека станет очевидным. Эти же идеи разделяет и подтверждает А. М. Румянцев [17, с. 78]. В. Г. Арсеньев отмечает тождественность между людьми и скотом в воззрениях племени бамбара [3, с. 111].
Подобные же мысли и наблюдения принадлежат авторам, не имеющим никакого отношения к марксизму. Л. Леви-Брюль пишет о мышлении туземцев: «То, что находилось в непосредственном и постоянном контакте с человеком, — его одежда, украшения, его оружие и скот, — является этим человеком, и потому, когда он умирает, они часто не могут принадлежать никому другому и сопровождают его в новом состоянии, точно так же и та часть земли, на которой живет человеческая группа, является самой этой группой...» [8, с. 366]. М. Мосс в своем известном «Очерке о даре» констатирует, что в представлениях первобытных людей «существует прежде всего сочетание духовных связей между вещами, относящимися в какой-то мере к душе, и индивидами и группами, отчасти воспринимающими себя как вещи» [14, с. 103]. Согласно М. Моссу, у маори вещь, подаренная кому-либо, обладает «хау» — духовной властью, которая вынуждает получившего подарок возместить дар [там же, с. 98].
Весьма любопытным образом комментирует и развивает взгляды Мосса М. Годелье. Во-первых, он признает, что теория Мосса возникла при изучении обществ, где «вещи были продолжением людей и люди идентифицировали себя с вещами, которыми обладали и которыми обменивались» [5, с. 17]. И далее еще более сильное заявление: «В мире больше не существует „вещей", существуют только субъекты, которые могут принимать обличья то людей, то вещей» [там же, с. 131].
До этого пункта М. Годелье рассматривает тождество человека и вещи как тождество, порожденное сознанием первобытного человека. Он не отвечает на вопрос, имеет ли место это тождество в действительности. Однако в книге М. Годелье есть место, где он сознательно или бессознательно признает продукт действительным определением человека. Первобытные люди, согласно М. Годелье, «не осознают механизмов... овеществления явлений, которые принадлежат их собственному бытию. Перед ними вещи, у которых есть имя, душа, сила, возможности, вещи, которые от них же и отделились, но с которыми они обращаются как с существами, отличными от них самих» [там же, с. 209]. И далее, очень важная констатация: «Люди раздваиваются, но не узнают себя в своих двойниках... На самом деле это не двойники людей... это сами люди, которые, раздвоившись, стали отчасти чужими к самим себе, стали подчиненными, отчужденными по отношению к этим существам, являющимися, однако, частью их самих» [там же]. По сути, М. Годелье признает, что продукт — это человек. Но по мере развития первобытного общества человек постепенно отчуждается от своей сущности и все меньше узнает себя в своем собственном продукте. Иначе говоря, человек отчуждается от себя вообще и от своей продуктовой определенности в частности. Максимальное отчуждение человека от своей продуктовой природы происходит, согласно и М. Моссу, и М. Годелье, в современном западном обществе, где отделение людей от вещей нашло отражение даже в праве [там же, с. 60]. Отсюда становится понятным, почему современный человек, даже если он экономист-теоретик, с таким трудом усваивает мысль, что человек — это не только тело и дух, но и продукт, — мысль, совершенно очевидную для первобытного сознания.
Идеи М. Мосса разделяет и продолжает М. Салинз. Он акцентирует внимание, в частности, на том, что мысль о тождестве человека и вещи не принимается большинством представителей англо-американской антропологии. Во-первых, потому, что это звучит «более чем иррационально, и незначительным преувеличением будет сказать, что это близко к клиническому определению невроза: личности воспринимаются как предметы, люди смешивают самих себя с внешним миром» [19, с. 167-168]. Во-вторых, по мнению Салинза, неприятие связано со скрыто содержащейся в этих идеях апологией коммерциализации личности [там же, с. 168].
М. Салинз считает, что это совершенно несостоятельные обвинения и, присоединяясь к М. Годелье, заявляет: «Именно Мосс открыто осуждал за негуманность современное абстрактное разделение на реальный и личный закон, призывая вернуться к древним отношениям между людьми и вещами, в то время как англосаксы могли лишь прославлять предков за то, что те окончательно освободили человека от унизительного смешения с материальными предметами» [там же]. Иначе говоря, согласно Салинзу, у Мосса речь идет не о коммерциализации личности, а о наполнении экономических отношений личными. Когда отношения обмена личностно окрашены, они, во-первых, осуществляясь, решают вопросы не только выгоды, но и личных взаимоотношений и, во-вторых, экономические отношения перестают быть бездушно-экономическими, они смягчаются и корректируются человеческими взаимоотношениями.
Первобытное тождество людей и вещей М. Салинз объясняет следующим образом: «Примитивный строй генерализован. В нем не проявляется четкого разделения на социальное и экономическое» [там же]. Мы абсолютно согласны с тем, что первобытная жизнь человека синкретична как в объективном, так и в субъективном плане. Но из этого вытекает то, что наши предки, синкретически глядя на мир, видели и, пусть в мистической форме, но понимали, что продукт — одно из определений человека и поэтому неотделим от него. Они понимали
то, что не понимает и не хочет понимать современный человек. Подводя черту под изложенным, мы можем уверенно заявить, что человек экономический, о котором сегодня так любят рассуждать, и есть продукт.
Таким образом, мы получили четыре базовых определения человека: тело, продукт, дух и душа. Из этого ряда явно выбивается душа. Душа, если перевести это слово на древнегреческий, станет психикой. Психика является субъективным бытием человека в противовес его объективному бытию. Возникает вопрос, тело человека существует объективно или субъективно? Вопрос достаточно риторический: тело человека существует объективно и одновременно человек имеет психическое восприятие и переживание собственного тела. То же можно заявить относительно продукта и духа человека. Поэтому единая душа человека выступает как душа телесная, продуктовая и духовная. Следовательно, базовыми определениями человека из четырех названных являются лишь три: тело, продукт и дух, удвоенные как объективные и субъективные. Человек, будучи процессом творения, должен сотворить свое тело, свой продукт и свой дух.
В прошлых работах мы неоднократно изображали отношения тела, продукта и духа в виде упрощенной, но в иллюстративном отношении удобной схемы (см. рис.).
Тело Продукт Дух
1 2 3
Эпоха господства тела Тело А тело-тело тело-продукт тело-дух
Эпоха господства продукта Продукт Б продукт-тело продукт-продукт продукт-дух
Эпоха господства духа Дух С дух-тело дух-продукт дух-дух
Рис. Место продукта в определениях человека
Из рисунка видно, что исторически человек сначала сотворяет свое тело, затем — продукт и, наконец, — дух. Соответственно можно выделить три исторические эпохи — эпоху господства человеческого тела, господства продукта и господства духа. Наша задача в рамках данной статьи рассмотреть начальные отношения тела человека и продукта человека. Следовательно, мы попадаем в эпоху господства человеческого тела.
Смешно было бы утверждать, что человек сначала сотворяет свое тело без всякого продукта и духа и, лишь закончив эту работу, переходит к созданию двух других определений. Понятно, что человек сразу возникает как тело, продукт и дух. Речь идет о том, какое из этих трех определений является ведущим на конкретном историческом этапе развития человека. На рисунке эпоха господства тела человека выделена как строка А. Если рассмотреть эту строку, то мы увидим, что к ней относятся столбцы 1, 2 и 3. Имеется в виду, что сотворение тела человека предполагает сотворение как самого тела, так и одновременно продукта и духа. Разница состоит в том, что в строке А только тело соотносится с самим собой (А 1). Продукт же и дух сам с собой не соотносится, они соотносятся с телом (А 2; А 3) и поэтому производны и зависимы от тела человека. Подчеркнем еще раз, что первобытное творение духа (А 3) и его взаимодействие с телом и продуктом в статье предметно не рассматриваются.
Что означает сотворение человеком своего собственного тела? Это значит, что в своей физической организации человек должен был проделать путь от тела обезьяны до тела человека современного вида. Разница между телом обезьяны и телом человека состоит в том, что тело обезьяны не способно к творению, а тело человека — это тело творца. Соответственно тело человека приспособлено к творению тела, продукта и духа. Первое требование к телу человека — творить тело человека. Иначе говоря, люди в процессе антропогенеза должны были избавиться от животных, инстинктивных форм репродуктивного поведения и найти человеческие способы размножения.
Второе требование к телу человека — быть способным к сотворению продукта, т. е. к производству и потреблению. Ф. Энгельс в свое время очень ярко показал этот процесс [25, с. 486-500].
Третья основная телесная способность человека — способность сотворять дух, иметь способность к творению произведений искусства, религии и интеллекта.
То, что первобытная эпоха была эпохой господства человеческого тела, очевидно далеко не всем. К. Маркс и его ортодоксальные последователи, в целом, полагали, что для понимания человеческой истории надо «рассмотреть действительный процесс производства и понять связанную с данным способом производства и порожденную им форму общения...» [9, с. 36-37]. Иными словами, они видели экономический базис основой существования человечества с самого начала. Хотя в то же время Маркс и Энгельс писали: «Первая предпосыл-
ка всякой человеческой истории — это, конечно, существование живых человеческих индивидов. Поэтому первый конкретный факт, который подлежит констатированию, — телесная организация этих индивидов и обусловленное ею отношение их к остальной природе» [там же, с. 19]. Энгельс в «Происхождении семьи, частной собственности и государства» утверждал, что воспроизводство непосредственной жизни людей бывает двоякого рода: «С одной стороны — производство средств к жизни: предметов питания, одежды, жилища и необходимых для этого орудий; с другой — производство самого человека, продолжение рода» [26, с. 26]. Общественные порядки, по Энгельсу, определяются обоими этими видами производства: «Чем меньше развит труд, чем более ограничено количество его продуктов... тем сильнее проявляется зависимость общественного строя от родовых связей» [там же]. Однако эти отдельные замечания не изменяют общего настроя марксизма в данном вопросе. Ю. И. Семенов, например, считает, что «праобщество в своей основе является экономическим объединением» [22, с. 236]. Эту же позицию последовательно отстаивает В. Р. Кабо [7, с. 10-11]. М. Л. Бутовская и Л. А. Файн-берг, толкуя табу инцеста, пишут, что данные табу «могут зависеть от соображений экономического характера и правил наследования собственности в той же мере, как и служить для предотвращения инбриндинга» [4, с. 84].
Задолго до этих авторов марксист Н. И. Зибер заявил: «Родство поддерживается фактически до тех пор, пока поддерживаются между членами рода коллективные занятия и коллективное потребление... Не род создает общину, а община род» [6, с. 267-268]. Но, к счастью, в антропологической литературе есть факты и суждения, подтверждающие мысль о первенстве именно тела по отношению к продукту и духу на первоначальном отрезке человеческой истории.
Д. Пирицио-Бироли утверждает, что в большинстве традиционных обществ «экономика целиком поглощена социальной организацией... в отличие от того, что происходит в так называемых развитых индустриальных обществах, где существование рынка в качестве доминирующей экономической организации приводит к подчинению всей социальной жизни требованиям его функционирования и его логике» [15, с. 72; 18, с. 229]. При этом первым элементом социальной организации исследователь называет именно родство, т. е. сферу воспроизводства тела [15, с. 198]. И далее автор снова возвращается к этой мысли, отмечая, что примитивные сообщества более склонны к накоплению человеческих существ, чем материальных богатств [там же]. Д. Пирицио-Бироли вторит М. Салинз, объявляя «экономическое» в первобытных обществах «модальностью близких отношений» [19, с. 83]. М. Годелье считает, что в «историческом плане были необходимы одна или несколько социальных революций и революций в умах, чтобы заменить тождество (человек = человек) эквивалентностью (богатство = человек)» [5, с. 186].
Следует констатировать, что Ю. И. Семенов, М. Л. Бутовская и Л. А. Файнберг как сторонники изначального первенства продукта (экономической организации общества) над телом (родовой организацией общества) непоследовательны в своих рассуждениях. М. Л. Бутовская и Л. А. Файнберг в своей работе пишут, что Дж. Вудборн, возможно, прав в том, что «социальная организация не является эпифеноменом производственной деятельности» [4, с. 217]. Ю. И. Семенов вообще заявляет: «Имеются серьезные основания полагать, что первобытное общество, по крайней мере на ранних стадиях своего развития, было родовым» [22, с. 42], и первобытная община для него — община родовая [там же]. Но что такое род? Род — институт, обеспечивающий, воспроизводство тела человека. Если общество родовое, значит, это общество занято, прежде всего, сотворением своего собственного тела. Кстати, эти же авторы приводят очень интересный материал, развивающий данную мысль. М. Л. Бутовская и Л. А. Файнберг констатируют, что у обезьян сексуальное поведение инстинктивно детерминировано лишь в общих чертах. Конкретное репродуктивное поведение особи формируется в результате обучения со стороны старших [4, с. 104]. Иными словами, даже у обезьян половой инстинкт начинает разрушаться, и образовавшиеся прорехи нужно заполнять неинстинктивно выработанными навыками. Человеку тем более надо научиться размножаться, ибо в процессе его развития инстинкт снимается и остается в форме неопределенного сексуального и родительского влечений.
Как же люди учились творить свое тело посредством тела? По всей видимости, это творчество было не слишком презентабельным. На черепах австралопитеков обнаруживают множественные повреждения. И. Ю. Семенов считает, что, по крайней мере, частично эти повреждения возникли при жизни и являются результатом драк из-за самок (чуть-чуть женщин). Эти конфликты были препятствием для формирования общества людей [22, с. 73-74]. Ю. И. Семенов, во многом перекликаясь с Энгельсом, видит три возможных, имевших место в действительности, способа разрешения этой проблемы [там же, с. 74-75]. Часть формирующихся людей пошли по пути создания изолированных групп гаремного типа, что предполагало возникновение физически сильных самцов (чуть-чуть мужчин), способных в одиночку защищать гарем (австралопитеки массивные). Однако, во-первых, в одиночку защищаться все равно труднее, чем в группе, и, во-вторых, в одиночку невозможно эффективно охотиться. Поэтому австралопитеки массивные перешли к растительной пище, что сделало невозможными развитие мозга и появление свободного времени. Этот путь сотворения тела оказался тупиковым, и австралопитеки массивные вымерли.
Второй способ снизить конфликтность из-за самок, согласно Ю. И. Семенову, состоял в возвращении к той форме общения полов, которая существовала у горилл и шимпанзе. Но это по сути дегенерация и возвращение в животное состояние. Происходил отказ от сотворения тела человека.
Третий способ заключался в увеличении периода сексуальной восприимчивости у формирующихся женщин. Это делало женщин доступнее и снижало соперничество чуть-чуть мужчин. Такой путь Ю. И. Семенов считает магистральным: «О том, что физиология размножения предлюдей эволюционировала именно в этом направлении, можно судить по конечному результату. Если у всех без исключения обезьян эструс существует, то у человека его нет» [там же, с. 77].
Снижение конфликтности и сплочение человеческих коллективов привели к формированию дуально-родовой организации. Это, по мысли Ю. И. Семенова, позволило завершить формирование физической организации человека [там же, с. 276]. Он считает, что завязывание половых отношений между отдельными родами являлось внутриродовой гибридизацией. Одним из следствий гибридизации являлся гетерозис (возрастание крепости и плодовитости особей), а также обогащение наследственной основы. Генетическое обогащение привело к возрастанию эволюционной пластичности становящегося человека. «В силу этого завязывание половых отношений между членами разных стад давало возможность разрешить давно уже назревший конфликт между потребностями развития производства и физической организацией палеоантропов» [там же, с. 277]. Дуально-общинные организации стали центрами, в которых шла трансформация неандертальцев в homo sapiens.
Из приведенной выше цитаты следует, что все мысли Ю. И. Семенова направлены на обоснование идеи первичности экономического над телесной организацией человека. Однако это обоснование превратилось в свою противоположность. Ход рассуждений автора убедительно показывает, что экономика в современном смысле возможна только после сотворения человеческого тела, способного производить и потреблять продукт. Племя баруйя во время совершения важных обрядов ощущало и называло себя не единым духом и не единым продуктом, а единым «телом» [5, с. 137].
Итак, в эпоху господства человеческого тела тело человека творит самого себя. На качественном уровне этот процесс завершается вместе с формированием homo sapiens, т. е. человека современной физической организации.
Однако тело человека, творя себя, не может этим ограничиться. Синкретический мир первобытного человека, наряду с его телом, предполагает наличие примитивного продукта. Свое господство тело распространяет и на него. Этот продукт, будучи пока жалким и ничтожным, подчиняется телу.
М. Салинз пишет: «Охотник, могут сказать, „человек неэкономический". По крайней мере в том, что касается вещей не первоочередных для выживания, он являет собой полную противоположность типичной карикатуре, увековеченной на первой странице любого издания „Основных принципов экономики"» [19, с. 29]. Цитируя более раннего автора, Салинз продолжает: «...если великое благо — быть свободным от величайшего зла, наши дикари... счастливы, так как в их лесах не царствуют два тирана, приносящих одни пытки множеству европейцев, — амбиции и скупость... они довольствуются скромной жизнью и никто из них не продает душу дьяволу, чтобы обрести богатство» [там же, с. 30]. Почему же дикие люди так странно относятся к продукту? Почему нет борьбы за богатство? Потому, что главное богатство первобытного человека — его тело, т. е. род. Продукт не самоценен. Он лишь средство сохранения и развития рода. Соответственно родовые отношения проникают и детерминируют процессы производства и потребления. «То немногое имущество, что есть у бушменов, постоянно циркулирует среди членов группы. Никто не стремится подолгу держать у себя, скажем, хороший нож, если даже ему этого очень хочется... Культура бушменов требует, чтобы они делились друг с другом, и не было случая, чтобы бушмен отказался поделиться вещами, едой или водой с другими членами его группы» [там же]. Постоянная циркуляция продукта между членами рода у бушменов обусловлена тем, что человеческое тело выступает здесь в форме родового тела, продукт производится всеми частями этого тела и, соответственно, питает все части тела рода. Здесь невозможны индивидуальные излишки продукта и тем более индивидуальное богатство, потому что рост продукта имеет лишь один смысл: соответствующее увеличение тела рода. Каким бы большим ни оказался продукт, он весь будет «размазан» по возрастающему телу рода (большему числу детей) и никакой отдельный родич не сможет и не захочет разбогатеть.
Системы родства, как известно, сильно различаются у разных первобытных сообществ. Изучение этих систем не входит в нашу задачу. Для предмета этой статьи важно, что системы родства влияют на производство и потребление продукта. Это влияние относительно гавайской и эскимосской систем родства констатирует М. Салинз. Гавайская система родства предполагает, что все родственники непосредственного отца и матери будут «отцами» и «матерями» ребенка. Соответственно все дети являются сыновьями и дочерьми взрослых одного поколения, находящихся в родственных отношениях. Эскимосская система родства в основном сходна с современной европейской. Так вот, гавайская система родства обеспечивает более широкую кооперацию, сильнее побуждает малые семьи к труду в целях облегчения жизни других родственников, в большей мере способствует накапливанию излишков в рамках рода, концентрации ресурсов и т. д. [там же, с. 120]. В. Р. Арсеньев также приводит любопытный факт. У бамбара «охотничьи союзы строятся на принципах отношений между
баден-у — матрилатеральными сиблингами. Отношения между последними считаются искренними и дружественными в отличие от отношений между патрилатеральными сиблингами — фазен-у, которым свойственна вражда, зависть, конкуренция» [3, с. 132]. Итак, в эпоху господства человеческого тела не продукт определяет тело, а тело — продукт.
Но, господствуя над продуктом, тело не может его игнорировать. Как отмечалось выше, тело человека должно быть приспособлено к сотворению продукта. И в эпоху господства тела продукт оказывает на тело обратное, вторичное влияние. Это влияние имеет двоякий смысл. Во-первых, тело человека должно быть способным к производству и потреблению первобытного, примитивного продукта. В этом смысле тело первобытного человека — это тело именно первобытного человека, а не дегенерата, изуродованного цивилизацией. Но, во-вторых, примитивный первобытный продукт является зародышем того продукта, который, развившись, будет в дальнейшем господствовать над телом человека. Поэтому тело человека двойственно: оно господствует сейчас, чтобы подготовить себя к подчинению потом. В этом смысле наиболее фундаментальное влияние, которое оказывает продукт на тело, состоит в следующем. Продукт, будучи процессом человеческого творения, в отличие от добычи животного, универсален. Следовательно, тело человека, формируясь так, чтобы быть способным производить и потреблять (творить) продукт, тоже становится универсальным. Сформировавшись как универсальный производитель и потребитель, человеческое тело закономерно прекратило развитие. Оно стало способным к потенциальному или реальному производству и потреблению любого продукта. И, тем самым, подготовило будущее господство продукта над собой.
Но и этого мало. Тело человека, чтобы стать способным к универсальному производству и потреблению, само должно производиться и потребляться. Нет отдельно существующего тела человека и отдельно от него, вовне существующего продукта. Тело человека как рабочая сила (производительная сила) производится и потребляется. Точно так же, как потребительная сила тело производится и потребляется. Тело человека является продуктом внутри себя самого. Поэтому если собственно телесная (физиологическая) организация человека и прекратила развитие, то его развитие как производительной и потребительной сил только началось.
Обратное влияние продукта на тело обнаруживается и в более конкретных фактах первобытной жизни. Так, народность бемба определяет родственников как «того, кому ты даешь пищу» [19, с. 121], т. е. сам термин ставит процесс воспроизводства тела в зависимость от процессов воспроизводства продукта. Родовые отношения на удивление грубо и выпукло демонстрируют свою зависимость от продукта. Известны институты обмена женщинами и компенсации за уступаемую плодовитость [7, с. 25; 15, с. 82]. М. Годелье приводит собственные наблюдения среди родов баруйя в 1981 г. Определенная часть этого сообщества попыталась заменить традиционную систему прямого обмена женщинами системой выкупа. Это породило бурную общественную дискуссию, во время которой «большинство молодых неженатых мужчин утверждали свою приверженность традициям, стремясь избежать того, что только „богатые" смогут жениться и „получить всех женщин". Некоторые публично обвиняли стариков в желании „продать" своих дочерей, в то время как сами они не должны были покупать своих жен» [5, с. 183].
Влияние продукта на тело имеет еще один аспект. Уже говорилось о том, что первобытный продукт служит умножению тела рода. Однако М. Салинз, изучая современные примитивные сообщества, подметил интересную закономерность. Если выдается трудный год и продукт уменьшается, это сначала порождает волну взаимопомощи среди родичей, но затем, по мере обострения ситуации, взаимопомощь сокращается до уровня малых семей и усиливается воровство между ними [19, с. 124]. Наблюдается эрозия родового принципа. Он вроде бы начинает подчиняться движению продукта. Осмысливая эти факты, надо понимать, что Салинз и исследователи, на которых он ссылается, имеют дело с позднеродовыми сообществами, в которых продукт действительно набирает силу и появляются первые признаки его господства над телом. Если же пытаться реконструировать родовые общества периода становления и расцвета, то рассматриваемое свертывание взаимопомощи между малыми семьями своей предтечей имело убийство и, наверняка, поедание наиболее слабых и беспомощных членов рода. Род (тело) в целях сохранения себя и своего доминирования над другими определенностями человека вынужден был все же уничтожать часть себя, следуя негативному влиянию продукта. М. Мид в связи с этим приводит конкретные факты из жизни арапешей: «Если новорожденный появляется на свет в голодное время или в семье уже много детей... младенцу... не сохраняют жизнь, считая, что шансы его на здоровье и нормальный рост малы» [11, с. 254].
Такая явная продуктовая «окраска» родовых отношений связана, с одной стороны, с упоминавшимся синкретизмом первобытного человека, у которого тело, продукт и дух находятся в простом и непосредственном единстве. С другой же стороны, в этих явлениях фиксируется то обстоятельство, что продукт не просто зависит и определяется телом человека, но, будучи относительно самостоятельной реальностью, сам влияет на тело, проникает в него.
Резюмируем изложенное.
1. Продукт является одним из фундаментальных определений человека. Сотворяя себя, человек творит свое тело, продукт и дух.
2. В развитии человека исторически первой является эпоха господства человеческого тела. Человек сначала занят сотворением тела, и оно господствует над продуктом.
3. Господство тела над продуктом состоит, прежде всего, в том, что качественное и количественное совершенствование продукта не может быть целью человека. Оно лишь средство качественного и количественного развития тела рода.
4. Продукт, будучи вторичным к телу и зависимым от него, оказывает обратное влияние на тело человека. Творя тело, человек делает его продуктом, потенциально способным к универсальному производству и потреблению. Это подготавливает следующую эпоху — эпоху господства продукта над телом человека.
ЛИТЕРАТУРА
1. Аквинский Ф. Сумма теологии // Человек. Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. М.: Политиздат, 1991.
2. Аристотель. О душе // Аристотель. Сочинения: В 4 т. М.: Мысль, 1976.
3. АрсеньевВ. Г. Бамбара: люди в переходной экономике. СПб.: СПбГДТЮ, 1997.
4. БутовскаяМ. Л., ФайнбергЛ. А. У истоков человеческого общества. М.: Наука, 1993.
5. Годелье М. Загадка дара. М.: Восточная литература, 2007.
6. ЗиберН. И. Очерки первобытной экономической культуры. М.: Гос. соц.-эк. изд-во, 1937.
7. Кабо В. Р. Первобытная доземледельческая община. М.: Наука, 1986.
8. Леви-Брюль Л. Первобытный менталитет. СПб.: Европейский дом, 2002.
9. Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 3. М.: Политиздат, 1955.
10. Маркс К., Энгельс Ф. Экономические рукописи 1857-1859 гг. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд.: Т. 46. Ч. 1. М.: Политиздат, 1968.
11. МидМ. Культура и мир детства. М.: Восточная литература, 1988.
12. Мизес Л. Человеческая деятельность: Трактат по экономической теории. Челябинск: Социум, 2008.
13. Мирандола П. делла. Речь о достоинстве человека // Человек. Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. М.: Политиздат, 1991.
14. МоссМ. Общество. Обмен. Личность. М.: Восточная литература, 1996.
15. Пирицио-Бироли Д. Культурная антропология Тропической Африки. М.: Восточная литература, 2004.
16. Платон. Федон // Платон. Собр. соч.: В 4 т. Т. 2. М.: Мысль, 1993.
17. Румянцев А. М. Первобытный способ производства. М.: Наука, 1987.
18. Рэдклифф-Браун А. Р. Структура и функции в примитивном обществе. М.: Восточная литература, 2001.
19. Салинз М. Экономика каменного века. М.: ОГИ, 2000.
20. СафроновИ. А. Философские проблемы единства человека и природы. СПб.: Изд-во СПбУЭФ, 1992.
21. Сафронов И. А., Миропольский Д.Ю. Философия. Человек. Экономика. СПб.: Изд-во СПбГУЭФ, 2001.
22. СеменовЮ. И. На заре человеческой истории. М.: Мысль, 1989.
23. Фромм Э. Человек для себя. Минск: Коллегиум, 1992.
24. Шарден П. Т. Феномен человека. М.: Наука, 1987.
25. Энгельс Ф. Роль труда в превращении обезьяны в человека // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 20. М.: Политиздат, 1961.
26. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 21. М.: Политиздат, 1961.
27. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М.: Республика, 1994.
