CC BY
33
Д.Ю. МИРОПОЛЬСКИЙ
Дмитрий Юрьевич МПРОПОЛЬСШШ — доктор экономических наук, профессор, заведующий кафедрой общей экономической теории СПбГУЭФ
Автор 125 публикаций.
Сфера научных интересов — философия хозяйства, типология хозяйственных систем, структурные условия централизации экономики.
-Ф- -Ф- Ъ
ПИРАМИДА ХЕОПСА И РАЗВИТИЕ ЭКОНОМИКИ НА ИННОВАЦИОННОЙ ОСНОВЕ
В экономической жизни человечества есть феномен, который экономическая теория либо вообще игнорирует, либо дает невразумительные объяснения. Я имею в виду расходование материальных ресурсов на отправление различного рода культов. Если подумать, с какой пользой можно было бы употребить как сокровища, зарытые в могилы, так и жен вождей, отправленных туда же, то создается ощущение, что человек — это не рационально действующий индивид, а индивид не совсем нормальный. Точнее сказать, совсем ненормальный. Высшим воплощением этого театра абсурда является пирамида Хеопса. Плевать на простых египтян и их благосостояние. Но фараон средства, вложенные в пирамиду, мог бы, например, истратить на вооружение огромной армии, завоевать соседние страны и умножить мощь и славу своего царства.
Почему человечество в процессе своего развития столь нерационально, на первый взгляд, израсходовало такие огромные ресурсы на религиозные культы?
Исследование отношения экономики к природе показало, что в продукт превращается поначалу лишь незначительная часть природного вещества [11]. В условиях первобытности под действие экономических сил человека подпадает лишь его несущественный фрагмент. Остальная, подавляющая часть вещества природы движется вследствие действия сил самой природы. Понятно, что природное вещество, преобразуемое в продукт и в продукт не преобразуемое, взаимосвязано. Поэтому силы природы, абсолютно преобладая на данном этапе, постоянно вторгаются и нарушают действие экономических сил человека. Кроме того, то вещество природы, которое трансформируется в продукт, изменяется пока еще очень поверхностно. Поэтому даже в самом продукте силы природы и силы человека сосуществуют, и первые искажают действие вторых. Там, где силы природы оказываются в своем влиянии нейтральными или действуют в унисон с экономическими силами человека, мы получаем развитый момент базовости в продукте. Продукт преимущественно базовый: силы природы здесь увеличивают результат и снижают затраты. Там же, где силы природы действуют, нейтрализуя силы человека, резко усиливается момент пионерности. У человека еще нет способов эффективного противодействия силам природы, поэтому результат снижается, а затраты растут. *
В первопродукте моменты базовости и пионерности наличествуют одновременно. Момент базовости заключается в том, что все продукты, производимые и потребляемые различного рода эректусами
ГРНТИ 06.03.15 © Д.Ю. Миропольский, 2012
* Под базовыми продуктами мы понимаем продукты нормального жизнеобеспечения, при производстве которых результат выше затрат. Пионерные продукты — это новые продукты, не входящие в нормальное жизнеобеспечение; здесь результат оказывается ниже затрат. Базовые продукты питают ресурсами пионерные.
и хабилисами, это продукты необходимого жизнеобеспечения (еда). Момент же пионерности обнаруживается тогда, когда становящемуся человеческому существу, даже для того чтобы просто поесть, надо беспрерывно соображать, что в данной конкретной природной ситуации можно поесть и как это что-то можно поймать. Итак, в изначальном продукте моменты базовости и пионерности слиты. Однако первый же шаг в развитии первобытного продукта порождает не только потенциальное, но и актуальное распадение первопродукта на продукты базовые и пионерные.
Потенциальное деление продуктов на базовые и пионерные содержится уже в добыче животных. У человекообразных обезьян наиболее ценной частью добычи является мясная белковая пища. Нельзя забывать, что первопродукт, прежде всего, телесен. Человек творит свое тело в том числе как продукт [10]. Один из важнейших способов создания тела человека — увеличение потребления мяса. «В Ипас-са (Габон) насекомые на протяжении года составляют 4 % пищи шимпанзе, время же, затрачиваемое на поиск насекомых, больше 4 %, затрачиваемых на поиск пищи» [2, с. 196]. Эти же авторы отмечают, что у 58 изучавшихся групп охотников-собирателей «мясо млекопитающих составляет... не менее 20 %... их диеты (в весовом выражении). Если же учитывать и рыбу, то этот процент существенно повысится» [там же, с. 183].
Однако, несмотря на качественный скачок в производстве и потреблении мяса, у человека преимущественно пионерный характер этого продукта сохраняется. В.Р. Кабо отмечает, что «хотя мужская охота дает не более 40 % всей пищи, потребляемой бушменами, мужчины тратят на добывание средств существования в целом больше времени (в среднем 2,7 дня в неделю), чем женщины (около 2 дней в неделю)» [5, с. 130].
На создание пионерных продуктов, которые уже отличались бы от базовых, необходимо время. M.J1. Бутовская и Л.А. Файнберг выдвигают предположение, что свободное время для инновационной активности, возможно, появилось у гоминид вследствие прямохождения и потери волосяного покрова [там же, с. 236]. Другими словами, инновации в области тела породили условия для инноваций в других продуктовых сферах. Дело в том, что прямохождение и потеря волосяного покрова позволили сократить время дневной сиесты. Сокращение времени дневной сиесты и высвободило время для освоения новых продуктов. Иначе говоря, усовершенствование тела как продукта сделало возможным его восстановление за более короткий срок. Появление дополнительного времени привело к освоению способов более эффективной добычи мяса. А «благодаря потреблению мяса у гоминид должно было появиться много свободного времени» [там же, с. 199].
Чем совершеннее тело человека, тем оно несовершеннее. Человеческое тело теряет специализацию и, будучи универсальным, не приспособлено ни к чему конкретному. Это противоречие разрешается путем использования высвобождающегося свободного времени на совершенствование средств производства, и прежде всего орудий труда.
«По мнению Н. Теннера и В. Кинзея, ведущую роль в возникновении орудийной деятельности сыграло собирательство. Именно с целью добывания растительной пищи и были использованы первые орудия» [там же, с. 196]. Так это было, или все же первые орудия возникли в связи с охотой — не имеет принципиального значения. Важно, что орудия труда, наряду с рабочей силой и предметами потребления, тоже имели характер как базовых, так и пионерных продуктов. Правда, первоначально на изготовление рубил древние люди тратили очень мало времени — всего несколько секунд [13, с. 10]. И все же, несмотря на кажущуюся простоту изготовления, «потребовался целый миллион лет, чтобы гоминид стал более тщательно обрабатывать гальку» [9, с. 181]. «Некоторые археологи рассматривают переход от разбивания к откалыванию как важнейший итог развития каменной техники» [14, с. 93]. Именно оббитая с двух сторон галька и превращалась в рубило. Следовательно, на протяжении миллиона лет становящиеся люди тратили дополнительную энергию на эксперименты с галькой, прежде чем возникло новое орудие труда. Спрашивается, окупились ли эти дополнительные усилия в процессе эксплуатации экспериментально оббитых галек, если они вообще были пригодны для использования? Ответ, естественно, может быть только логическим, и этот логический ответ таков — не окупились. Экспериментальные рубила дотировались за счет базовых сегментов первобытной экономики.
A.M. Румянцев отмечает факт безразличного отношения охотников и собирателей ко времени, затрачиваемому на изготовление орудий труда [12, с. 252]. Видимо, он имеет в виду более поздних охотников и собирателей, у которых изготовление орудий требовало времени более существенного,
чем изготовление рубил. Объясняет A.M. Румянцев это тем, что на той стадии развития экономики орудия труда имели сугубо вспомогательный характер [там же]. Следовало бы акцентироваться на другом. Самые древние орудия имели преимущественно пионерный характер и поэтому требовали неограниченных затрат труда на их изготовление.
Я показал в общих чертах, что моменты базовости и пионерности имели как рабочая сила, так и предметы потребления и средств производства. Подробное описание того, как развивались эти три элемента продукта, не входит в задачу статьи. Достаточно процитировать Ф. Кликса: «Широта и разнообразие способов воздействия кроманьонцев на непосредственное окружение превратили среду их обитания в гигантский полигон, на котором испытывались новые средства практического мышления, овладения силами природы и устранения взаимной человеческой враждебности» [6, с. 139-140]. Нам необходимо сконцентрировать внимание на другом. Помимо рабочей силы, предметов потребления и средств производства, большую роль в жизни первобытных людей играли производство и потребление священных продуктов. Под священными продуктами я понимаю рабочую силу священнослужителей с ее особой квалификацией, изготовленные предметы культа и продукты для жертвоприношений. Я начал свою статью с того, что если посмотреть, сколько древние люди тратили ресурсов на культовую деятельность, то создается впечатление полной абсурдности и расточительности тех обществ, и что своего апогея это расточение средств достигает в аграрную эпоху в виде пирамиды Хеопса. Сооружения, на первый взгляд, совершенно бесполезного в сельском хозяйстве.
Этот феномен расточительности Ж. Батай объясняет двояко. С одной стороны, он уверяет, что «при положении вещей, определяющемся игрой энергии на поверхности земного шара, живой организм в принципе получает больше энергии, чем ему необходимо для поддержания жизни; излишняя энергия (богатство) может быть использована для развития системы... если система не способна больше развиваться или если избыток не может быть полностью поглощен в процессе роста, нужно обязательно избавиться от него без пользы, растратить его...» [1, с. 116]. В этом первом смысле строительство пирамид является таким «чистым» расточением. С другой стороны, Ж. Батай считает, что первобытный человек создает мир вещей. Пока человек трудится, он сам является вещью. Статус вещи человека унижает, и он хочет избавиться от этого униженного положения и вернуться к своей «утраченной сокровенности» [там же, с. 141]. «Эти вековые усилия и тревожные поиски и есть религия: ее постоянное дело — исторгать из реального порядка, из нищеты вещей и возвращать в порядок божественный... Смысл этой глубокой свободы раскрывается в разрушении, чья сущность — бесполезное истребление того, что могло оставаться в цепи полезных дел. Жертвоприношение разрушает освящаемое им» [там же].
Таким образом, по Ж. Батаю, производство и потребление священных продуктов есть либо просто бесполезное расточение лишнего прибавочного продукта (пирамиды), либо бесполезное уничтожение прибавочного продукта ради обретения утраченной сокровенности (жертвоприношения).
Оставим пока в стороне неясный термин «сокровенность» и сосредоточим внимание на «бесполезности» пирамид и жертвоприношений.
Выше уже обсуждалась проблема сил природы, которые постоянно угрожают человеку: его телу и его продукту. Один из способов обуздать силы природы — противопоставить им силы человека (силы своего тела и силы своего продукта). Но в первобытную эпоху этих сил явно недостаточно, и человек обращается к силам духа* в попытке сладить с силами природы, подчинив их себе. Так как первобытность — это эпоха господства не духа и даже не продукта, а лишь человеческого тела, то дух, будучи лишь неразвитым потенциальным духом, приобретает характер символа, религиозного символа. Действительный дух как абсолютное творчество означает способность человека сотворять и пересотво-рять мир. Поэтому примитивный, первобытный дух — это символическое сотворение и пересотворение мира. Наиболее древняя форма духовно-символического воздействия на силы природы — первобытная магия. К. Леви-Строс замечает: «Разве не верно, что магическое мышление... отличается от науки не столько незнанием или пренебрежением детерминизмом, сколько требованием более властного и более прямолинейного детерминизма, который наука может счесть безрассудным или поспешным?» [8, с. 121] Первобытные люди были абсолютно уверены, что магия и вообще сверхъестественное обладает гораздо большими возможностями для управления реальностью, чем рациональный
* Мы исходим из того, что человек имеет три базовых определения: тело, продукт, дух.
опыт или технические устройства. «Первобытный человек, — пишет Л. Леви-Брюль, — приносящий охотничью добычу, собирающий обильный урожай... обязан этим хорошим результатом не совершенству своих инструментов или оружия и не своей изобретательности или усилиям... а необходимой помощи со стороны невидимых сил» [7, с. 250]. Например, если папуасы хотят «достать животное, попавшее в яму-ловушку, над ней надо произнести магические формулы. Это необходимо в такой степени, что люди, обитающие к северу от Саттельберга, до самых последних лет не рыли ловчие ямы для кабанов по той единственно причине, что они не знали формул! Без них — а для папуасского понимания это сама очевидность — о том, чтобы поймать кабанов — нечего и думать» [там же, с. 251].
Мы видим, что дух символически проникает в обычный продукт даже независимо от наличия священных продуктов. У примитивных землепашцев плодородие почвы мистически связано с плодовитостью женщин. Поэтому земледельческая работа, выполняемая женщинами, не требует специальных священных предметов и действий, «в силу того, что выполняют ее именно женщины, сама эта работа является мистическим действием» [там же, с. 259].
И все же, несмотря на непосредственное проникновение символического духа в обычные продукты, даже для этого проникновения необходима вера в сверхчеловека — могущественных существ (богов, духов и сил), которые и осуществляют творение и пересотворение мира. Поэтому любое религиозное действие предполагает обращение и приобщение к этим сверхсуществам. Именно для такого обращения и приобщения нужны отдельно существующие священные продукты в виде квалификации шаманов, священных предметов и жертвоприношений. Через правильное обращение и приобщение к богам и духам Вы получаете возможность управлять силами природы, направлять их в нужное производственное русло. Естественно, что люди, приобщенные к силам природы и умеющие к ним обращаться, обладают властью, величием и статусом. М. Годелье объясняет, почему в примитивных сообществах священные объекты надо хранить и нельзя дарить: «...обладание этими объектами дает людям, по крайней мере некоторым из них, особенные возможности и таким образом выделяет среди остальных членов общества. Обладать этими объектами — значит обладать частью возможностей этих более сильных, чем человек, существ...» [4, с. 214-215] И в другом месте, где он описывает племя баруйя: «Власть переходила не к Бигменам, накапливающим женщин и богатства, а к Великим людям, обладателям унаследованных возможностей, присутствующих в священных предметах и тайных знаниях, переданных их предкам сверхъестественными силами, Солнцем, духами леса и т. д.» [там же, с. 14]. Л. Леви-Брюль в связи с этим приводит характерный пример жизнедеятельности одного верховного вождя. Он «постоянно исполнял, как утверждают туземцы, жреческие функции, то есть он говорил, будто находится в постоянной связи с табаранами (духами) и благодаря их влиянию он обладает способностью вызывать дождь и солнце, попутные или встречные ветры... и вообще насылать милости или бедствия, которых от него просили за достаточно высокую плату» [7, с. 261].
Спрашивается, чем отличается такая магическая практика от современной науки? Современная наука, по крайней мере естественная, занята бесконечными попытками подчинить человеку силы природы. При этом она требует больших вложений, и эти вложения никак не окупаются их непосредственным результатом. Деятельность первобытных священнослужителей, изготовление, хранение и использование священных предметов, жертвоприношения тоже требуют громадных ресурсов. Возьмем, например, вложения в священнослужителей. Л. Леви-Брюль приводит очень впечатляющий факт. Допустим, королю народа татабеле (Южная Африка) «не удается заставить благодетельный и живительный дождь падать на землю так регулярно, как того желают: люди сразу же начинают волноваться. Говорят, что так происходит потому, что сердце у короля разгневанное или больное... он не даст дождя до тех пор, пока эти чувства не сменят другие, более приятные... Прежде всего надлежит обнаружить причину такого настроения: почти всегда ее находят в том, что определенный город или определенная округа совершили какое-то нарушение, то есть поступок, который не понравился королю, тогда следует искупление, то есть в большинстве случаев — избиение вождей, разрушение города или городов, пленение или бегство куда попало женщин и детей... Совершенно необходимо, чтобы печаль короля прошла: это единственный способ положить конец бедствиям, которые несет засуха» [там же, с. 262-263]. Вот какие ресурсы приходится затратить, чтобы отрегулировать короля и сделать его способным управлять погодой.
Теперь снова задумаемся, что такое пирамида Хеопса? Это колоссальная высокотехнологичная установка для запуска души фараона в заоблачный мир. Именно для этого в пирамиде была сооружена
узкая шахта, направленная точно в область «неподвижных звезд». Египетские жрецы считали, что именно там находится вход в царство богов, и шахта была строго ориентирована. Точное выстреливание душой фараона в нужное место обеспечивало его процветание после смерти, а следовательно, процветание всего Египта. Таким образом, сегодняшние вложения в пирамиду, которые в удельном выражении скорее всего превышали затраты на высадку человека на Луну, должны были окупиться, но, правда, только в будущем. Так чем же отличается пирамида от адронного коллайдера или космического комплекса? Ничем. Это типичный пионерный продукт, сосущий ресурсы базового сектора экономики.
Таким образом, наряду с сугубо утилитарными пионерными продуктами, типа новых, более сложных рубил, существовал целый комплекс пионерных продуктов в виде продуктов священных, в которые только вкладывали средства, не получая реальной отдачи. Вернее, реальная отдача здесь возникла как побочный результат. Возьмем, например, украшения. A.M. Румянцев выдвигает вполне правдоподобную гипотезу, что украшения вначале не имели значения украшений в современном смысле. Они «выполняли определенную, служебную, общественно-производственную функцию: мистически, на уровне первобытного сознания, дополняли и усиливали действия первобытного человека как личности» [12, с. 156]. A.M. Румянцев, так же как и орудия труда, относит украшения к тем продуктам, время изготовления которых было безразлично для человека. Так вот, именно украшения вызвали к жизни такие радикально новые для своего времени технологии, как сверление, пиление и металлургия [3, с. 36, 46].
Возвращаясь к позиции Ж. Батая, следует заметить, что он, конечно, заблуждается относительно бесполезности пирамид и жертвоприношений. Они столь же полезны, как современная фундаментальная и отчасти прикладная наука. Что же касается поиска «сокровенности», то если под сокровенностью понимать человеческий дух, то религиозное действие как символическая духовность есть столь же символическое выражение сокровенной сути человека (и даже его сокровенного понятия).
Введение в обиход теоретической экономики священных продуктов позволяет понять хорошо описанный феномен удивительного неприятия первобытными людьми всего нового.
По поводу первобытных новшеств Л. Леви-Брюль приводит высказывание миссионера Ньютона: «Туземец Новой Гвинеи — стойкий консерватор; он делает то, что делал его отец, дед и предок. То, что было достаточно хорошо для них, достаточно хорошо и для него, как об этом сказал человек из Вадау, изготовивший лодку и с презрением отвергнувший совет сделать в центре ее широкую и удобную платформу, как это делают люди Боианай, вместо двух жалких маленьких сидений по ее концам, которые устраивают люди Вадау. "Нет, это не наш обычай", — ответил он» [7, с. 317]. Однако если новый продукт все же появляется, то его положение длительное время очень шаткое. «Среди бушон-гов ткань из рафии, появившаяся свыше трехсот лет назад, еще и в наши дни является новшеством. Во время любых церемоний высшие чиновники одеваются в полотнище из коры, одежду своих предков» [там же, с. 321].
Почему же первобытные люди так медленно перестраиваются и плохо усваивают новое?
Обоснование самих туземцев по Л. Леви-Брюлю следующее: «Отходя от традиционных способов поведения или изменяя их, воспринимая новые приемы, туземцы ради преимуществ, пусть даже несомненных, но в любом случае не необходимых, подвергались бы бесчисленным опасностям и в особенности — гневу со стороны предков, этих столь могущественных членов социальной группы» [там же, с. 318]. Но оценивая ситуацию объективно, Л. Леви-Брюль и сам признает, что разрушительные новации могут легко погубить первобытное сообщество [там же, с. 312].
Как бы ни были консервативны первобытные люди, Л. Леви-Брюль отмечает, что и среди них есть «находчивые и изобретательные умы» [там же]. «Что же произойдет, если какой-нибудь человек задумает изменить устоявшийся образ действия? Если только он не приступит к этому с чрезвычайной осмотрительностью и не обеспечит себе, ради предосторожности, согласия — и я бы, пожалуй, сказал — соучастия — влиятельных лиц в группе, то последствия для него могут оказаться ужасными» [там же, с. 321]. Далее у Л. Леви-Брюля следуют многочисленные примеры репрессий против рационализаторов и изобретателей.
Все это можно объяснить, если принять во внимание, что понятие пионерности имеет два смысла. Первый смысл заключается в превращении все большего количества сил природы в силы человече-
ского продукта. Здесь человек создает новые средства труда, воздействует с их помощью на новые предметы труда, получая тем самым новые средства удовлетворения новых потребностей.
Но ведь, как отмечалось, процесс вытеснения природы продуктом — это не просто гладкий, монотонный процесс. За пределами продукта бушует дикая природа, и так как продукт не изолирован от нее непроницаемой стеной, то эта дикая природа постоянно вторгается и нарушает нормальные процессы производства и потребления. Поэтому человеку приходится придумывать, как нейтрализовать эти вторжения. Если потребность есть, то надо решать, каким конкретно готовым продуктом ее удовлетворять, какие технологии использовать из числа имеющихся, как их модифицировать в специфической ситуации. Вот эти бесконечные приспособления к нарушениям производства и потребления, доставляемым стихией дикой природы, и составляют второй смысл пионерности.
Исторически обе разновидности момента пионерности соотносились по-разному. Понятно, что в первобытной экономике гораздо важнее адаптировать существующий продукт к постоянным изменениям природы, чем создавать новый продукт. Поэтому этот вид пионерности назовем первичным. По мере развития экономики и выхода ее за первобытные пределы, на первый план постепенно выдвигается развитие самого продукта, а не его адаптация к природным стихиям. Этот вид пионерности назовем вторичным.
Вернемся к священным продуктам. У некоторых банту «сын не должен стремиться ни к чему лучшему, чем то, что до него имел его отец. Если человек имеет смелость улучшить конструкцию своей хижины, сделав в ней более широкий, чем принято, вход, если он носит более красивую или иную одежду, чем другие, он незамедлительно приговаривается к штрафу и одновременно становится предметом столь язвительных насмешек, что нужно быть действительно очень отважным человеком, чтобы презреть их» [там же, с. 324-325]. Бессознательная логика первобытных людей понятна: «Мы непрерывно, каждодневно решаем процессы трансформации момента первичной пионерности нашего продукта в момент базовости. Для этого мы содержим шаманов, изготавливаем высокотехнологичные священные предметы культа, делаем жертвоприношения, совершаем дорогостоящие обряды. И вот, когда с духами удалось более-менее договориться, они довольны и даже склонны загнать в наши ловушки много добычи, какая-то сволочь сделала в своем доме более широкую дверь. Как это повлияет на настроение предков? А если они рассердятся? Если наши ловушки окажутся пустыми? Этот подлец усовершенствовал дверь, а в результате мы умрем с голоду».
Мотивация первобытных людей ориентирована на решение вопросов первичной пионерности. И здесь главным является производство и потребление священных продуктов. Вторичная пионерность это уже нечто запредельное, страшное, слишком опасное. И если какой-либо творческий молодой человек смиренно обратится к честолюбивому вождю (одновременно шаману), и вождь после длительных колебаний согласится поддержать новую идею, тогда, возможно, что-то и получится. А может быть, их обоих растерзает разъяренная толпа, когда после внедрения новшества внезапно начнется эпидемия, с новшеством никак не связанная.
Первичная пионерность и воплощающие ее священные продукты господствовали на протяжении всей первобытности и на протяжении аграрной стадии. То есть в период, когда стихийное влияние природы на экономику было определяющим и к этой стихии надо было физически и психологически приспосабливаться. И только когда церковь сожгла Джордано Бруно, некоторые люди постепенно стали понимать, что пришло время вторичной пионерности и место пирамиды Хеопса должен занять адронный коллайдер.
ЛИТЕРАТУРА
1. БатайЖ. Проклятая часть. М.: Ладомир, 2006.
2. БутовскаяМ.Л., ФайнбергЛ.А. У истоков человеческого общества. М.: Наука, 1993.
3. Виргинский B.C., Хоменко A.M. Очерки. История, наука и техника с древнейших времен до середины XV века. М.: Просвещение, 1993.
4. Годелье М. Загадка дара. М.: Восточная литература, 2007.
5. Кабо В.Р. Первобытная доземледельческая община. М.: Наука, 1986.
6. Клике Ф. Пробуждающееся мышление. М.: Прогресс, 1983.
7. Леви-Брюль Л. Первобытный менталитет. СПб.: Европейский дом, 2002.
8. Леви-Строс К. Первобытное мышление. М.: Республика, 1994.
9. Линдблад Я. Человек — ты, я и первозданный. М.: Прогресс, 1991.
10. Мирополъский Д.Ю. Отношение экономики к неэкономике: простейшее взаимодействие продукта и человеческого тела // Известия СПбУЭФ. 2010. № 2. С. 7-15.
11. Мирополъский Д.Ю. Отношение экономики к природе: качественный аспект // Проблемы современной экономики. 2010. № 2. С. 58-62.
12. Румянцев A.M. Первобытный способ производства. М.: Наука, 1987.
13. Семенов С.А. Развитие техники в каменном веке. Л.: Наука, 1968.
14. Семенов Ю.И. На заре человеческой истории. М.: Мысль, 1989.
