CC BY
25
отличия постсанкционной и постдефолтной девальвации рубля и невозможность восстановительного роста
С.Г. Капканщиков,
зав. кафедрой экономической теории Ульяновского государственного университета,
доктор экономических наук, профессор [email protected]
С.В. Капканщикова,
зав. кафедрой таможенного дела и правового обеспечения внешнеэкономической деятельности
Ульяновского государственного университета, кандидат экономических наук [email protected]
В статье проведен развернутый сравнительный анализ девальвации рубля 1998 г. и 2014-2016 гг., на основе которого обоснован вывод о преимущественно негативном воздействии постсанкционого ослабления валютного курса на хозяйственную динамику нашей страны. Основаниями для подобного вывода явились факторы: относительно синхронной девальвации валют ведущих торговых партеров России; высокой степени загрузки производственных мощностей в отечественной экономике; высокой доли импортного оборудования в производственном процессе; отсутствия преддевальвационной переоцененности курса рубля; углубления «голландской болезни» и, как результат, невозможности восстановительного роста в рамках сложившейся структуры национальной экономики. Всесторонний учет столь значимых обстоятельств в экономической политике российского государства избавляет от необоснованных постде-вальвационных надежд на высокие темпы роста ВВП в обозримом будущем и диктует необходимость реализации комплексного подхода к формированию механизма преодоления автономной рецессии.
Ключевые слова: девальвация рубля, санкции, гибридная война, постдевальвационное импортозамещение, корпоративный долг нерезидентам, «голландская болезнь».
УДК 336.7 (075.8) ББК 65.01я73
Крупномасштабная девальвация рубля, случившаяся в России в период 2014-2016 гг., явилась синтетическим результатом действия целого комплекса объективных и субъективных, внешних и внутренних причин — падения мировых цен на нефть, использования США и их западными союзниками многообразных санкционных инструментов ведения гибридной войны против нашей страны, торможением хозяйственной динамики последней в предшествующие девальвации годы и т.п. Однако немаловажным субъективным фактором ослабления рубля стала попытка монетарных и финансовых властей взбодрить национальное хозяйство, рассматривая этот шаг «в качестве меры стимулирования затухающего роста российской экономики» [1, 110]. Основанная на некритичном восприятии позитивного опыта постдефолтного экономического роста, значимым краткосрочным фактором которого стало тогда, как известно, резкое ослабление курса российской валюты, эта попытка нуждается в теоретическом осмыслении своей обоснованности в современных условиях.
Случившаяся в России 20 лет тому назад в постдефолтный период девальвация оказала противоречивое воздействие на национальную экономику. С одной стороны, она сопровождалась огромными потерями для подавляющего большинства субъектов экономической системы: в условиях вернувшейся в страну гиперинфляции домохозяйства столкнулись с реальным обесценением сбережений, недвижимости, утратой покупательной способности своих текущих доходов, валютные долги корпораций и банков резко потяжелели, как, впрочем, и существовавший в то время немалый государственный внешний долг. Российский ВВП в долларовом выражении (без учета ППС) стал сопоставимым с ВВП малых стран Европы, существенно снизилась капитализация отечественного фондового рынка.
Но, с другой стороны, столь масштабная девальвация (остановить которую не смог острый дефицит валютных резервов, оставшихся в тот период в распоряжении Банка России) повлекла за собой высокие темпы восстановительного роста. В результате резкого падения обменного курса рубля по отношению к «корзине» ведущих мировых валют произошло некоторое смягчение «голландской болезни», обозначились временный отход от сырьевой модели и ускоренное развитие обрабатывающих отраслей. Известно, что структурный эффект девальвации наиболее силен в экономиках сырьевого типа с высокой «коррупциемкостью», где селективная структурная 80
политика традиционно оказывается малоэффективной. Развертывание процессов импортозамещения было связано с тем, что масштабная девальвация рубля в постдефолтный период сочеталась с заметным укреплением относительно него валют многих наших торговых партнеров, временно создавая через изменение структуры спроса в пользу отечественной продукции мощную подъемную силу для российской экономики. Если в 1996-1997 гг. соотношение номинального курса рубля и паритета покупательной способности (ППС) составляло 1,9-2,0, то уже в начале 1999 г. оно достигло отметки в 3,9-4,0. Этот «спасительный зонтик» заниженного по отношению к ППС курса рубля существенно расширил запас ценовой конкурентоспособности России, сделав ее на некоторое время столь же «дешевой» страной, какой она была в 1992-1994 гг. Так, выраженные в долларах, внутренние цены на автомобиль «Жигули» вернулись к уровню 1992 г., а бензина — к 1993 г. Сдержанный рост внутренних цен сравнительно с темпами номинальной девальвации рубля привел в среднем к двукратному (а, например, по обуви — восьмикратному) уменьшению притока в страну импортных потребительских и инвестиционных товаров и их замещению российскими аналогами, создаваемыми в русле импортозамещения на нашей территории.
Постдефолтное обесценение рубля стало фантастическим подарком и для экспортеров, чья продукция на рубеже веков из-за резкого отклонения валютного курса от ППС стала заметно дешевле по сравнению с их зарубежными конкурентами. В последний раз это наблюдалось в начале 1990-х гг., когда колоссальная недооцененность рубля открыла путь к стремительной трансформации российской экономики из внутренне ориентированной в твердо нацеленную на форсированный экспорт. И хотя часть полученного выигрыша экспорто-ориен-тированных предприятий неизбежно терялась ими тогда при импорте зарубежного оборудования, погашении внешнего долга и выплате дивидендов иностранным инвесторам, однако соотношение выгод и потерь оказалось безусловно выигрышным для торгуемого сегмента российской экономики. Получив в ходе девальвации краткосрочные конкурентные преимущества, многие фирмы наладили форсированный вывоз своей продукции за границу, что привело к еще большему повышению доли чистого экспорта в российском ВВП. Под защитой относительно слабого, девальвированного рубля возросла рентабельность многих предприятий, функционирующих
в отраслях оборонно-промышленного комплекса, а также в сельском хозяйстве, легкой и пищевой промышленности. Даже отечественное гражданское машиностроение стало набирать обороты в рамках стратегии импортозамещения. К тому же взамен прежнего притока импортных товаров в нашу страну стали более активно приходить иностранные капиталовложения, так как во многих отраслях стало выгодно производить продукцию именно на территории России.
Постсанкционная девальвация рубля 2014-2016 гг., ускорив инфляционный процесс, тоже спровоцировала в условиях негативных курсовых ожиданий стремительный отток капитала, привела к резкому удорожанию в рублевом выражении государственного и корпоративного внешнего долга и, сделав чрезвычайно дорогим импорт машин и оборудования, серьезно замедлила процесс модернизации отечественной экономики. А вот ожидавшиеся властями некие положительные последствия ослабления рубля до сих пор должным образом не проявились, во всяком случае, с такой интенсивностью, как это происходило в нашей стране после августа-сентября 1998 г. Надежды властей на плодотворное использование девальвации в интересах ускоренного роста российского ВВП (причем в рамках не сырьевой, а инновационной его модели), подобное тому, что случилось, начиная с осени 1998 г., представляются сегодня весьма иллюзорными. Невозможность сколько-нибудь широкого задействования девальвационного эффекта в современных условиях связана далеко не только с тем, что случившаяся в XXI в. девальвация по своим количественным очертаниям не дотягивает до произошедшей на рубеже веков (тогда она была четырехкратная, а теперь — лишь двукратная). Решающее значение имеют следующие обстоятельства:
Первое. Если в период после дефолта рубль резко упал в цене при относительном постоянстве курсов валют других стран-торговых партнеров России, то в последнее десятилетие его нисходящая динамика протекала в русле общего тренда большинства государств (во всяком случае, в 2008-2009 гг. это наблюдалось в 11 странах 020: Австралии, Аргентине, Мексике, Южной Корее, Саудовской Аравии, Турции, ЮАР, Индии, Индонезии и др.). Да и в 2014-2016 гг. рубль был вовсе не одинок в своем ослаблении по отношению к американскому доллару: многие государства с формирующимися рынками последовали его примеру: упали курсы украинской гривны, белорусского рубля, азербайджанского маната, казахского тенге, грузинского лари и т.п. Так что относительно валют стран, с которыми Россия активно торгует, рубль фактически возвращается на докризисный уровень. И хотя Россия оказалась одним из мировых лидеров по масштабам шокового ослабления своей национальной валюты, однако выгоды от него стали в немалой степени нейтрализованными санкциями США и Евросоюза, которые вначале сказывались, в частности, на нисходящей динамике приходящих в нашу страну прямых иностранных инвестиций (их объем снизился с 18 млрд дол. в 2014 г. до 7 млрд дол. в 2015 г.). Что же касается воздействия девальвации на совокупный объем экспорта, то оптимистические прогнозы его стремительного нарастания не подтвердились — как из-за обозначившегося вскоре сокращения производства, прибыли и чистых инвестиций, так и в связи с довольно резким падением мировых нефтяных цен. Российский экспорт, в структуре которого, как известно, бесспорно превалирует сырье, обладает крайне невысокой эластичностью по обменному курсу. Влияние девальвации рубля на его стоимостной объем оказывается намного менее заметным, чем воздействие ценовой конъюнктуры на мировом рынке энергоносителей, которая с 2013 г. серьезно ухудшилась. Да и сам вклад торгового баланса в наш ВВП не превышает 10%, а значит, он не столь велик, чтобы связывать возобновление экономического роста с улучшением соотношения экспортных и импортных поставок.
Второе. Девальвация рубля в постдефолтный период протекала в обстановке ярко выраженной неполной занятости факторов производства, искоренение которой на фоне нарастающего спроса на российские товары на внутреннем и внешнем рынке предопределило тогда высокие темпы восстановительного роста. Российская обрабатывающая промышленность в
тот период в целом еще сохраняла конкурентоспособность, ее кадровый потенциал соответствовал предъявляемым требованиям, а избыточный уровень безработицы, превышавший отметку в 14% экономически активного населения, позволял вовлечь незанятых работников в производственный процесс. И даже временное замораживание заработной платы, отказ от полноценной индексации пенсий, сокращающие потребительский спрос, оказались не в состоянии затормозить тогда восходящую динамику совокупного предложения. Получение предприятиями госзаказа на военную технику, пополнение оборотных средств, наем дополнительных специалистов вызывали цепную реакцию позитивных производственных импульсов без сколько-нибудь заметного наращивания государственных и частных инвестиций, проведения технической реконструкции. Значительные возможности для экстенсивного типа экономического роста, основанного не на увеличении капиталовложений, а на задействовании внутренних резервов ранее простаивавших предприятий, имелись тогда и в гражданском секторе, что заметно ослабляло ресурсные ограничения по металлу, энергетическим мощностям, пропускным способностям транспортной системы и другим инфраструктурным звеньям. Это позволило «обеспечить девальвационное импортозаме-щение, сопровождаемое загрузкой свободных производственных мощностей»[2, 25]. Не секрет, что увеличение ВВП в постдефолтный период получено в основном на оборудовании, введенном в эксплуатацию задолго до наступления XXI в. Теперь же затянувшийся инвестиционный кризис повлек за собой довольно высокую (вплоть до 85%) загрузку элементов основного капитала. В условиях, когда уровень безработицы летом 2015 г. составил всего 5,3% (что близко к состоянию полной занятости), а сегодня он стал еще ниже, в стране остро ощущается дефицит кадров (особенно рабочих специальностей), способных трудиться на простаивающем кое-где оборудовании. В настоящее время около 80% технологического оборудования в реальном секторе имеет возраст от 16 до 35 лет, а в машиностроении срок эксплуатации свыше половины оборудования превысил 25-летнюю отметку. В ситуации, когда накопленный в советский период производственный потенциал в немалой степени «проеден», и все более ощутимыми становятся инфраструктурные ограничения, импортозамещение на базе малоинвестиционного роста принципиально невозможно. Расширение госзаказа, точечная бюджетная подпитка системообразующих звеньев национальной экономики и экспансионистские меры монетарного характера уже не способны повлечь за собой стремительное наращивание интенсивности труда и соответственно объема выпуска. Острый дефицит резервных мощностей для прироста ВВП, деградация многих производств и используемых на них трудовых ресурсов в условиях многолетней «голландской болезни» объективно препятствуют адекватной реакции предложения отечественной продукции на возросший спрос. Из-за опоры промышленного производства на импортные машины и оборудование спад усиливается в связи с негативной зависимостью инвестиционной активностью фирм от возросшего курса иностранных валют. Во многих случаях обесценение рубля оказывается сопряженным вообще с остановкой инвестиционного процесса. Снижая текущее соотношение «риск-прибыль», девальвация не в состоянии, однако, кардинально повысить инвестиционный спрос еще и потому, что решения фирм в отношении долгосрочных капиталовложений зачастую имеют весьма отдаленное отношение к нынешнему валютному курсу. Поэтому «априори понятен, — отмечет М. Делягин, — крайне слабый эффект от девальвации — хотя бы потому, что свободных производственных мощностей, как и квалифицированных работников, ныне уже нет, и что электротарифы, силовой рэкет и налоговый прессинг отбивает у россиян всякую охоту заниматься бизнесом» [3, 19-20]. К тому же владельцы предприятий образца 2015-2018 гг. имеют куда меньшую мотивацию к наращиванию объема производств сравнительно с собственниками конца ХХ в., предпочитая подобной бизнес-стратегии альтернативные, состоящие, например, в завышении цен при неизменности выпуска. А если к этому примешиваются еще и рестриктивные действия финансовых
8 1
властей, стремящихся как бы через кальку скопировать опыт далеких 1998-1999 гг. по перекладыванию тягот девальвации на плечи населения, то вместо экономического роста в страну приходит постдевальвационная рецессия.
Третье. До августа 1998 г. курс рубля был серьезно переоценен из-за трехлетнего поддержания Банком России неоправданно амбициозного валютного коридора, и обозначившийся девальвационный эффект оказался к тому же в немалой степени подкрепленным длительным трендом повышения мировых цен на нефтяном рынке. Восьмикратный скачок цен на энергоносители, пришедший на помощь российской экономике как никогда вовремя, позволил ей за счет благоприятной комбинации отмеченных экзогенных факторов обеспечивать восстановительный рост на всем протяжении 1999-2008 гг. Если бы столь стремительного всплеска нефтяных цен тогда не случилось, а ослабление курса рубля оказалось бы не таким сильным (из-за отсутствия его переукрепленности), то российское общество едва ли дождалось сколько-нибудь высоких темпов постдевальвационного восстановительного роста, несмотря на эффект низкой базы. Утверждать о сколько-нибудь существенной, сопоставимой с ситуацией на валютном рынке в преддефолтный период, переоценке рубля в 2014 г. не приходилось, и к тому же в последние годы «сланцевая революция» в Северной Америке, откровенно вялые темпы роста мировой экономики, общемировой технологический крен в сторону энергосбережения и целый ряд других внешних факторов предопределяют относительно невысокий уровень нефтяных цен, что объективно укорачивает во времени действие эффекта девальвации рубля. Если ранее этот эффект «выдыхался» все же примерно через 3-4 года после обвала рубля в 2002 и 2012 гг., то на современном этапе сохраняющаяся инфляция и невысокие цены на энергоносители (с довольно призрачными перспективами их возвращения на докризисный уровень) довольно быстро съедают девальвационнную премию, делая эффект ослабления рубля краткосрочным и укрепляя до уровня 2013 г. его реальный эффективный курс как отражение совместной динамики номинального курса и уровня инфляции. В результате внутренние цены на многие товары стремительно приближаются к мировым. А при непродолжительном ценовом разрыве в большинстве случаев не может быть и речи о достижении окупаемости инвестиций в русле курса на импор-тозамещение. Не позволяя активизировать инвестиционную активность фирм и заметно нарастить совокупное предложение, краткосрочный девальвационный эффект успевает в то же время негативно повлиять на совокупный спрос, что окончательно лишает всякого смысла дополнительные капиталовложения компаний.
Четвертое. Кризис 1998 г. был сугубо российским, имел финансовую (преимущественно бюджетную) природу, а выход из него был сопряжен с развертыванием дешевого потребительского импортозамещения, которое заведомо не является излишне фондоемким. В таких условиях девальвации рубля было вполне достаточно для обеспечения стремительного восстановления национального хозяйства. Кризис же 2008-2009 гг. являлся общемировым и сильно пошатнувшим реальный сектор национальной экономики. Преодоление его, а также российской автономной рецессии 2015-2016 гг., предполагает куда более серьезную структурную перестройку национальной экономики в направлении опережающего развития несырьевых отраслей реального сектора с использованием мощных бюджетно-налоговых регуляторов диверсификации. А между тем нынешняя девальвация, напротив, приносит большую пользу экспорто-ориентированному сектору отечественной экономики, нежели сектору, ориентированному на внутренний рынок. Едва ли можно согласиться с В.В. Мироновым, считающим случившуюся в последние годы российскую девальвацию надежным способом лечения «голландской болезни» [4, 7]. Ослабление обменного курса рубля через механизм перераспределения добавленной стоимости (вкупе с механизмом монопольного ценообразования) через эффект «валютно-экспортного пылесоса» еще интенсивнее начинает перекачивать инвестиции из обрабатывающих отраслей в добывающие. «До-
полнительный доход, возникающий в результате удорожания доллара на внутреннем российском валютном рынке, — резонно замечает В.Маневич, — выплачивается экспортеру не внешним миром, а российскими индивидами, корпорациями, институтами, которые покупают доллары по возросшей цене в рублях» [5, 127]. Девальвационная «маржа» российских экспортеров оборачивается точно такими же дополнительными затратами внутренне ориентированных несырьевых отраслей (и ряда других субъектов национальной экономики, вынужденных намного дороже, чем ранее, приобретать импортные товары и услуги), размер которых равен разнице между экспортными ценами сырья, рассчитанными по валютному курсу, и его ценами, переведенными в рубли по паритету покупательной способности. В такой обстановке низкие зарплаты не спасают конечных производителей от инфляции предложения, коль скоро в валютном отношении их издержки оказываются близкими к докризисным отметкам 2013 г. Конечно, на физический объем российского экспорта падение курса рубля оказало несущественное влияние, поскольку в его структуре доминируют, как известно, энергоносители, которые имеют крайне невысокую чувствительность к обменному курсу, а более зависят от заключенных контрактов с зарубежными потребителями. Однако стоимостной объем сырьевого экспорта в рублевом эквиваленте существенно возрос. Так, искусно улавливая доходы от своей экспортной деятельности в иностранной валюте, «Русал» получал за дешевеющую на мировом рынке тонну алюминия в начале 2014 г. всего 55 тыс. руб., а в конце этого года — уже 97 тыс. руб. Аналогичный всплеск доходности наблюдался и у «Уралкалия», и у «Роснефти» и даже у проблемного «Мечела», что через расширяющиеся инвестиционные программы закономерно отразилось на дальнейшем увеличении их доли в российском ВВП. В отличие от них предприятия убиваемых «голландской болезнью» отраслей обрабатывающей промышленности демонстрируют в последние годы куда более скромные инвестиционные планы. Негативным следствием ослабления рубля для них явилось дополнительное ограничение импорта оборудования, которое либо не имеет аналогов на внутреннем рынке, либо производится здесь в недостаточном количестве. Получая некоторую выгоду от реального удешевления труда, производители товаров конечного спроса теряют гораздо больше при оплате зарубежной продукции, что резко удорожает многие компоненты себестоимости выпускаемых ими товаров и услуг. Бизнес-модели недавнего прошлого, связанные как с безоглядным приобретением зарубежной техники, так и получением масштабных валютных кредитов, ушли в небытие. Поскольку конкурентоспособной на мировом рынке продукции обрабатывающей промышленности (во всяком случае, гражданского назначения) Россия производит крайне мало, и экспорт этой продукции крайне невелик, постольку девальвация в качестве метода ее лечения от «голландского синдрома» имеет здесь крайне невысокую эффективность. Она скорее приводит, напротив, к замораживанию тупиковой экспортно-сырьевой модели, закономерно усиливающей регулярно происходящие в нашей стране кризисные потрясения. Переход от сырьевого роста к росту инновационному требует масштабной кадровой, материальной и кредитной поддержки конечных производителей, которую одно лишь временное ослабление реального курса рубля обеспечить не в состоянии. Так, наблюдавшееся в 2015-2016 гг. сокращение российского ВВП было обусловлено в первую очередь повсеместным дефицитом доступных производителям кредитов. Преимущественно негативное воздействие девальвации рубля обусловлено также отмеченным выше решительным отказом Банка России от обеспечения экономики необходимым объемом денежного предложения и резким скачком его ключевой ставки. Между тем ослабление рубля способно оживить национальное хозяйство только в случае поддержания процентных ставок за кредит в зоне тех значений, которые бы в целом устраивали производителей продукции конечного спроса.
Таким образом, представления о том, что интересам преодоления нынешнего кризиса соответствует сознательное ослабление курса рубля, подобное тому, которое в постдефол-
тный период через девальвационный эффект обеспечивало восстановительный рост отечественной экономики, являются крайне упрощенными и совершенно не соответствуют сегодня специфике переживаемого нашей страной периода. В сложившихся условиях с учетом факторов масштабного корпоративного долга нерезидентам, доли импортного оборудования в производственном процессе, достигнутой степени загрузки производственных мощностей, превращения девальвации в общемировой тренд обвал российской валюты, отрывающейся от реальных курсовых соотношений, выступает значимым компонентом механизма торможения хозяйственного развития.
Даже нахождение оптимального для каждого этапа развития нашей страны обменного курса рубля является лишь необходимым, но не достаточным условием устойчивого инновационного роста национальной экономики. Это важный, но далеко не самый значимый компонент целого комплекса сопряженных действий правительства и центрального банка.
Так, достижение стабильного, предсказуемого, оптимального курса рубля предполагает задействование механизма валютного контроля, введение определенных ограничений на движение капитала между Россией и другими странами. Для этого не обязательно восстановление правила обязательной продажи валютной выручки (всей или только части) российскими экспортерами. Помимо этого инструмента имеет смысл обеспечение быстрейшей репатриации валютных доходов отечественных компаний, введение ограничений на их зарубежные инвестиции, на вывоз наличной валюты гражданами, введение налога на покупку иностранной валюты и на кредиты в ней. Подобное ущемление экономической свободы является в настоящее время способом обеспечения столь нужного нам в очередной раз восстановительного роста параллельно с проведением структурной перестройки отечественной экономики в направлении ускоренного развития высокотехнологичных обрабатывающих отраслей.
литература
1. Лякин А.Н. Создает ли девальвация условия для роста российской экономики // Проблемы современной экономики. — 2015. — № 3 (55). — С. 110-114.
2. Сухарев О. Экономический рост: проблема управления // Экономист. — 2016. — № 7. — С. 25.
3. Делягин М. Крах оптимистических иллюзий и отправной пункт экономического оздоровления // Российский экономический журнал. — 2014. — № 1. — С.19-23.
4. Миронов В.В. Российская девальвация 2014-2015 гг.: падение в пропасть или окно возможностей? // Вопросы экономики. — 2015. — № 12. — С.5-31.
5. Маневич В. Альтернативные стратегии преодоления стагнации и «новая модель роста» российской экономики // Вопросы экономики. — 2017. — № 8. — С. 121-137.
бедность - эффект нездоровой экономики
р.Х. Азиева,
зам. директора Института экономики и права по науке Грозненского государственного нефтяного технического университета им. акад. М.Д. Миллионщикова,
профессор кафедры экономической теории, доктор экономических наук
Проблема бедности в развитии человечества имела и имеет особую важность и является ключевой темой в выступлениях Правительства, т.к. произошло ее увеличение до глобальных масштабов. В данной статье рассматривается проблема бедности и представлены подходы к ее определению, а также причины и масштабы бедности в РФ. Дана сравнительная характеристика бедности в России с ситуацией в других странах. На основе проведенного исследования выяснено, что складывающаяся ситуация может быть нормализована, опираясь на положительный мировой опыт снижения ее масштабов.
Ключевые слова: бедность, благосостояние, нищета, доходы населения, уровень жизни, прожиточный минимум, МРОТ
УДК 330.3 ББК 65.012.3
Численность населения земли в 2018 году составила 7,6 млрд человек. Менее чем за век она увеличилась на 4,35 млрд. Однако не многие обитатели планеты имеют условия для нормального существования. Сегодня из 103 стран мира, где обитает 5,4 млрд человек (это 76% населения планеты), около 1,45 млрд т.е. 26,5% населения находятся на грани выживания.
В рейтинг очень бедных стран включаются государства, где уровень ВВП на душу населения меньше 1025 долларов США в год. В данное время живущих на сумму не более 1,25 долларов в день насчитывается около 800 млн человек, т.е. половина населения планеты находится в ситуации крайней бедноты.
Самыми бедными государствами в мире в 2018 году признаны страны Африки, в которых сосредоточена масса проблем, не дающих им нормально развиваться — это военные конфликты, низкий уровень экономики, преступность, коррупция и т.д. И в основном африканские страны, а также Индия и Китай вкладывают значительную часть национальных средств в борьбу с обездоленностью [7], т.к. именно в этих странах, в общей сложности, находится три четверти бедного населения мира — это 23,6%.
Сегодня треть бедных в мире живут в нестабильных государствах. На основе данных аналитического журнала Economist определен прогноз уровня бедности в стабильных и
нестабильных странах, который к 2020 году должен снизиться до 9,9%, а к 2030 году до 5,4%, что составляет 386 млн человек живущих в бедности.
Таблица1
Бедные страны мира в 2017—2018 гг.
№ Страна ВВП на душу населения (долл.)
1. Центральноафриканская Республика 656
2. Демократическая Республика Конго 784
3. Бурунди 811
4. Либерия 882
5. Нигерия 1111
6. Малави 1139
7. Мозамбик 1228
8. Гвинея 1271
9. Эритрея 1321
10. Мадагаскар 1504
Источник: Международный валютный фонд, Всемирный банк
Но это скорее миф, чем реальность, т.к. потребление на душу населения и распределение потребления в каждой стране
