CC BY
82
ОТДЕЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ КОНЦЕПЦИИ КОНСТИТУЦИОННОПРАВОВОГО ИНСТИТУТА ФЕДЕРАЛЬНОГО ВМЕШАТЕЛЬСТВА
М.С. Басиев
Кафедра конституционного и муниципального права Российский университет дружбы народов Ул. Миклухо-Маклая, б, 117198 Москва, Россия
Статья посвящена одной из актуальных проблем науки конституционного права и практики государственного строительства в сфере федеративных отношений — построению концепции федерального вмешательства. Автор последовательно раскрывает свое видение наиболее адекватного наименования данного конституционно-правового института; формулирует общее основание его активизации; конструирует концепцию конституционноправовой ответственности; рассматривает иные меры государственно-правового принуждения, входящие в состав механизма федерального вмешательства.
Пик научно-исследовательского интереса к различным аспектам института федерального вмешательства пришелся на 90-е — начало 2000-х гг. [2; 7; 19; 23; 24; 25; 34], что было обусловлено состоянием развития федеративных отношений на тот момент (имеется в виду пресловутый «парад суверенитетов», практика заключения двусторонних договоров о разграничении полномочий между Федерацией и субъектами РФ, повсеместное распространение деликтного регионального законодательства и, как следствие, открытое противостояние властных элит отдельных субъектов РФ федеральному центру, отказывавшихся подчиняться законным требованиям РФ и грозивших выходом из ее состава).
Последовавшие впоследствии законодательные меры в контексте проводимой с 2000 года в РФ реформы по укреплению «вертикали власти», основные этапы которой выразились в следующем: создание в стране семи федеральных округов в соответствие с указом Президента РФ от 13.05. 2000 года № 849 «О полномочном представителе Президента РФ в Федеральном округе» [30], централизации политических партий на основе ФЗ от 11.07.2001 года № 95-ФЗ «О политических партиях» [32], изменение порядка формирования «верхней палаты» Федерального Собрания РФ на основе ФЗ от 05.08.2000 года № 113-Ф3 «О порядке формирования Совета Федерации Федерального Собрания РФ» [31], установление нового порядка утверждения глав субъектов РФ законодательными (представительными) органами субъектов РФ по представлению Президента РФ в соответствие с внесенными в ФЗ «Об общих принципах организации ...» в декабре 2004 года изменениями [33], изменение порядка выборов депутатов Государственной Думы РФ (переход исключительно на пропорциональную систему выборов по партийным спискам) в соответствие с новой редакцией ФЗ «О выборах депутатов Государственной Думы Федерального Собрания РФ» [14], — в значительной степени сняли с повестки дня все вышеуказанные проблемы. Более того, эти законодательные решения привели к тому, что многие из мер федерального воздействия на региональные властные структуры по-
тенциально оказались невостребованными на практике (речь, в частности, идет о новом порядке фактического «назначения» губернаторов субъектов РФ).
Однако представляется, что разработка концептуальных основ института федерального вмешательства и реализация достигнутых теоретических результатов в законодательной деятельности и по сей день остаются актуальными проблемами науки конституционного права.
В научной литературе отмечается, что возможно двоякое понимание института федерального вмешательства: в широком и в узком смысле [13, с. 193].
В узком смысле федеральное вмешательство представляет собой установленный конституционными нормами институт, использование которого связано со сбоем в функционировании конституционного механизма субъекта федерации или с тем, что субъект не выполняет возложенных на него конституционных обязанностей. При данном подходе федеральное вмешательство означает переход к чрезвычайным методам управления такими субъектами федерации, особому режиму регулирования отношений между ними и Центром, сопровождаемый применением насилия [20, с. 322].
В широком смысле — это любые предусмотренные правовыми нормами действия (меры) со стороны федерации в отношении ее субъектов с целью восстановления и обеспечения единого правового пространства, безопасности и территориальной целостности страны [13, с. 193].
В последнем случае указанный институт конституционно-правовыми нормами может и не предусматриваться.
Иными словами, во втором аспекте федеральное вмешательство отражает все случаи вмешательства федерального центра в дела субъектов федерации в контексте всего спектра их взаимоотношений и может регулироваться нормами различных отраслей законодательства (например, конституционного, административного, финансового и т.д.).
Подобного мнения придерживается и И.Н. Барциц, определяя федеральное вмешательство как установленную и санкционированную государством в лице его федеральных органов совокупность правовых, политических, экономических и иных процедур, направленных на восстановление государственного и правового единства страны, обеспечение государственной безопасности и территориальной целостности [8, с. 421].
Помимо этого, в научной литературе встречаются и иные трактовки рассматриваемого института, в том числе, чрезмерно сужающие его. Так, И.В. Гончаров определяет институт федерального вмешательства как совокупность норм, регулирующих отношения, складывающиеся в процессе взаимодействия федеральных органов и органов субъекта федерации на основе разграничения предметов ведения между ними и определенные формы, основания и порядок действия федеральных органов по отношению к органам субъекта федерации в случае совершения ими конституционных правонарушений [16, с. 53]. В приведенном определении показательными являются такие его элементы как субъекты, претерпевающие применение мер вмешательства — только лишь органы государственной власти субъектов федерации и основание вмешательства — совершение правонарушения. Подобный взгляд отстаивает также А.А. Кондрашев, понимая под федеральным вмешательством институт, содержащий систему норм, регламентирующих основания, порядок и формы действий органов государственной власти Федерации, адресованные органам государственной власти субъектов в случае совершения ими конституционного правонарушения или угрозы наступления последних в целях охраны общества союзного государства [24, с. 12].
Не существует в современной науке конституционного права определенности и по поводу понимания того, какое наименование следует использовать по отношению к данному правовому институту.
Все разнообразие предлагаемых наименований сводится к следующим вариантам.
Во-первых, определенная часть ученых рассматривает анализируемый институт сквозь призму института конституционной ответственности. Так, И.Н. Барциц [8, с. 411-424] вводит понятие «федеративная ответственность», предполагающее взаимную ответственность сторон федеративных отношений. Этот же термин использует и И.В. Айдарова [3, с. 15]. При этом необходимо отметить, что указанные авторы в процессе построения концепции конституционной ответственности отождествляют понятия федеративной ответственности и федерального вмешательства.
Для обозначения изучаемого правового института используется также и наименование «конституционно-правовая ответственность субъектов федерации» [11, с. 39-42; 12, с. 25-27].
В этой связи автор полагает, что необходимость обоснования механизма воздействия Федерации на государственные образования в ее составе через категорию «ответственность» в науке была обусловлена следующими факторами. Во-первых, как правильно утверждают некоторые авторы [1, с. 89-91], конституционное право, как и любая отрасль права, должно обеспечивать реализацию своих норм, прежде всего собственными средствами, в том числе и мерами ответственности. Поэтому в настоящее время становление конституционной ответственности связано со становлением самого конституционного права [25, с. 385-387]. Иными словами, определение, очерчивание сферы ответственности субъектов конституционно-правовых отношений придает данной отрасли «завершенный» характер.
Во-вторых, разработка понятия конституционной ответственности связана с необходимостью полноценного, исчерпывающего конструирования категории «конституционно-правовой статус субъекта правоотношения», поскольку они соотносятся как часть и целое. Так, М.М. Борисова пишет: «...структура правового статуса субъекта федерации должна быть представлена следующим образом: определение субъекта, его признаки, права и обязанности субъекта во взаимоотношениях с иными субъектами права, ответственность субъектов федерации, гарантии правового статуса субъектов федерации» [12, с. 10-11].
Широко используются в научной литературе и такие понятия, как «федеральное вмешательство (принуждение, интервенция)», «федеральное воздействие», при этом нередко происходит их отождествление с категорией «конституционная ответственность».
Возможна и иная корреляция названных терминов. В частности, В.А. Виноградов [13, с. 193-201] рассматривает федеральное вмешательство (интервенцию, принуждение) в качестве одной из мер ответственности наряду с такими другими ее видами как временное изъятие у субъекта (переход к федерации) полномочий в сфере исполнительной или законодательной власти, отмена актов и т.д. Схожей является позиция, согласно которой федеральное вмешательство предстает в виде формы конституционной ответственности [15, с. 229-230].
Думается, что вся имеющаяся в литературе разнонаправленность позиций исследователей применительно к наименованию данного института, в наиболее полной форме обнаруживающему его сущность, объясняется, главным образом, отсутствием единства взглядов по такому частному вопросу как основания применения мер воздействия в отношении субъекта федерации, т.е. связана с «путаницей» касательно установления круга возможных юридических фактов (если пользоваться
общетеоретической терминологией), влекущих за собой применение соответствующих мер воздействия со стороны федерации. Имеется в виду: могут ли быть основанием применения мер ответственности и федерального вмешательства помимо собственно деликтов и иные обстоятельства, и если да, то какие именно.
Кроме того, в науке конституционного права имеет место взгляд на институт федерального вмешательства как на вид «государственно-правового (конституционного) института чрезвычайного положения в его “мягкой” (по характеру) и региональной (по типу) форме» [20, с. 322]. Данное обстоятельство, по-видимому, объясняется тем фактом, что конституции некоторых государств (например, Индии, Пакистана, Бразилии) рассматривают соответствующие формы федерального вмешательства в качестве разновидностей института чрезвычайного положения. Так, согласно части XVILI (ст. 352-358) Конституции Индии 1950 г. президентское правление, чрезвычайное положение и чрезвычайное положение в области финансов выступают различными видами чрезвычайного положения [37].
Что касается понятия «федеративная ответственность», то следует согласиться с А.В. Безруковым и А.А. Кондрашевым [11, с. 41], что при его использовании «возникает неограниченное право постановки вопроса о взаимном характере федеративной ответственности, о возможности использования принудительных мер в отношении федерации со стороны ее субъектов. Конституционно-правовая ответственность в федеративных отношениях, исходя из существующей мировой практики, в большинстве своем имеет однонаправленный характер и не распространяется на федерацию, ее органы государственной власти и должностных лиц».
Таким образом, одним из наиболее спорных вопросов в контексте формулирования наименования рассматриваемого института является выбор наиболее корректного обозначения, а именно разрешение вопроса: равнозначны ли понятия «вмешательство», «принуждение», «интервенция» и «воздействие» или же предпочтительней использование одного из них?
В данном вопросе часть авторов [16, с. 172, 193; 8, с. 418-425] не делает акцента на выделении того или иного наименования, а при упоминании анализируемого правового института указанные термины приводятся обычно в скобках.
Другие исследователи посредством определенной аргументации предлагают использовать только лишь один из терминов, на их взгляд, наиболее отражающий суть данного правового явления.
Так, Д.В. Котелевский [25, с. 29] приводит следующие доводы о предпочтительности использования собирательного термина «федеральное вмешательство»: 1) этот термин исторически обособился от слова «интервенция»; 2) он не совпадает с конкретной формой реализации данного механизма (дело в том, что некоторые конституции зарубежных стран (например, федеративных государств Латинской Америки) используют этот термин. — Б.М.)] 3) его употребление отвечает правилам формальной логики; 4) этот термин не допускает двоякого толкования.
С.А. Авакьян, А.М. Арбузкин, А.Н. Аринин также считают наиболее приемлемым использование термина «федеральное вмешательство», поскольку в нашей стране слово «интервенция» имеет негативный оттенок, связанный с противоречивым историческим прошлым, и ассоциируется с внешним вторжением на территорию государства [2, с. 24].
Кроме того, предлагаются и иные формулировки.
К примеру, В.Е. Чиркин, различая обычный, регулярный контроль (судебный контроль за соответствием актов субъектов федеральному законодательству, финансовый контроль, контроль по линии исполнительных органов власти) и чрезвы-
чайные способы контроля, пишет о том, что последние получили обобщенное наименование «федеральное принуждение» [36, с. 186]. Схожей позиции придерживается и И.В. Гончаров [16, с. 54-57]. Различие в том, что у него формы реализации изучаемого института могут иметь место в рамках и обычных, и чрезвычайных форм контроля, в том числе включающих в себя применение мер ответственности.
Стоит также упомянуть о том, что большинство ученых при определении данного института используют понятие «принуждение», имея в виду принудительный характер всего арсенала мер вмешательства.
В толковом словаре В. Даля дается следующее определение слова «принуждать», от которого произволен термин «принуждение»: приневолить, силовать, заставлять [18, с. 387]. Аналогично в словаре С.И. Ожегова под словом «принудить» понимается заставить что-нибудь сделать [27].
Что касается юридической литературы, то в ней до настоящего времени не выработано единого подхода к понятию «государственное принуждение». Так, часть исследователей придерживается мнения о наличии жесткой корреляции между наличием противоправного деяния и применением соответствующих мер принуждения [34, с. 29-30; 10, с. 490-493].
Однако, как представляется, более обоснованной является позиция правоведов, полагающих, что основаниями применения принудительных правовых мер выступают не только акты противоправного поведения субъектов права, но также и иные обстоятельства [4, с. 269-270; 6, с. 34].
С этой целью предложено было, в частности, считать основанием для применения мер государственного принуждения категорию «правовая аномалия» [5, с. 13; 28, с. 13-14], под которой следует понимать виновное или объективно-противоправное неисполнение лицом юридической обязанности по соблюдению установленных запретов или по исполнению законных требований уполномоченных должностных лиц либо неисполнение конкретных обязанностей, в том числе дополнительных, в связи с совершением правонарушения или реальной угрозы [21, с. 10-17].
Таким образом, принуждение означает лишение субъекта возможности действовать по своему усмотрению, навязывание ему чужой воли, в том числе и силовыми методами. В теории права юридическая ответственность выступает одним из способов реализации принуждения в праве. Поэтому мера конституционной ответственности (санкция) — это всегда мера принудительная, но не всякая мера федерального вмешательства будет по своей природе принудительной, поскольку изучаемый правовой институт по своему объему шире механизма государственноправового принуждения в сфере федеративных отношений (в качестве примера для обоснования собственной точки зрения можно сослаться на такую форму федерального вмешательства, как согласительные процедуры между федеральными органами государственной власти и органами публичной власти субъектов федерации (ч. 2 ст. 85 Конституции РФ)). Поэтому понятие «принуждение», как представляется, нельзя принять вследствие его «узости».
Анализ всех приведенных точек зрения по поводу наименования данного среза во взаимоотношениях между федерацией и ее субъектами показал, что их множественность объясняется тем, что своеобразие многочисленных местных факторов (географический — удаленность субъекта от центра и др.; исторический — процесс образования государства: договорный между ранее независимыми государствами или конституционный посредством учреждения субъектов в составе унитарного государства; преобладание той или иной политической группировки при формировании федерации, эволюция взаимоотношений федерации и субъектов и т.д.); на-
циональный, языковой — мононациональная или полинациональная федерация; культурный; религиозный; политический — существующий политический режим; экономический — различный уровень развития регионов и др. накладывает неизбежно отпечаток на правовую регламентацию набора средств обеспечения государственного и правового единства в федеративном государстве, что, в свою очередь, сказывается на наименовании этого института, отражающем концентрированно его сущность.
М.Ю. Михайлова, исходя из различий законодательных трактовок института федерального вмешательства, выделяет четыре его модели или региональных типа: европейская, североамериканская, латиноамериканская и азиатско-африканская [26, с. 61-66].
Для обоснования авторской позиции следует исходить, в первую очередь, из разделяемой нами широкой трактовки института федерального вмешательства и, кроме того, анализа этимологических значений соответствующих терминов.
Прежде всего, отметим, что основные законы федеративных государств не содержат собирательного термина, отражающего данное правовое явление. В различных государствах подобный механизм именуется по-разному: федеральная интервенция (Латинская Америка, Эфиопия), чрезвычайное положение (Индия, Пакистан, Нигерия), федеральное принуждение (ФРГ), приостановление собственного управления (Папуа — Новая Гвинея).
Что касается понятия «интервенция», то следует согласиться с мнением С.А. Авакьяна, А.М. Арбузкина, А.Н. Аринина, Д. В. Котелевского, что его использование не совсем корректно. Помимо этого, аналогичный термин используется и в сфере экономической науки (например, интервенция на рынке зерна).
Употребление термина «контроль» также не приемлемо. Под последним в юридической литературе понимают проверку, постоянное наблюдение в целях проверки или надзора, вид обратной связи, по каналам которой субъекты получают информацию о фактическом положении дел, о выполнении решений [17, с. 23; 9, с. 608]. Профессор Д.Н. Бахрах в содержание понятия «контроль» включает следующие элементы деятельности: наблюдение за функционированием подконтрольных объектов, анализ собранной информации, выявление тенденций, причин, разработка прогнозов, принятие мер по предотвращению нарушений законности и дисциплины, учет конкретных нарушений, выявление виновных, привлечение их к ответственности [9, с. 608]. Более адекватно сущность данного института раскрывает термин «федеральное вмешательство». Так, в словаре С.И. Ожегова слово «вмешаться» означает «принять участие в каком-нибудь деле с целью изменения хода его» [27].
Наконец, в отечественном конституционном праве реализация данного института квалифицируется также как применение мер федерального воздействия. Этот подход, в частности, нашел отражение в Постановлении Конституционного Суда РФ от 04.04.2002 года. Так, в частности, Конституционный Суд РФ отметил, что по смыслу п. «а» ст. 71, ч. 1 ст. 76, п. «а» ч. 1 ст. 72 Конституции РФ «...осуществление Российской Федерацией принадлежащих ей полномочий по защите Конституции РФ и контролю за ее соблюдением, а также за соблюдением федерального законодательства не может не предполагать наступления для органов государственной власти субъектов РФ — в случае невыполнения ими указанной конституционной обязанности — негативных правовых последствий, включая применение мер федерального воздействия...»
Под словом «воздействие» в словаре С.И. Ожегова понимается действие, направленное на кого-нибудь или что-нибудь с целью добиться чего-нибудь, внушить
что-нибудь [27]. Очевидно, что по своему содержательному объему рассматриваемый термин близок к понятию «федеральное вмешательство» и наиболее адекватно отражает сущность стоящего за ним правового явления.
Вследствие всего вышесказанного, думается, что использование терминов «федеральное вмешательство» и «федеральное воздействие» в качестве обобщающих понятий, раскрывающих всю совокупность форм воздействия на отклонение ситуации в субъекте федерации от конституционно-правовой модели, будет наиболее адекватным.
Что касается сущности механизма федерального вмешательства, то «первым исходным положением для дальнейших размышлений следует признать безусловное право федерации на применение всего комплекса мер по защите своего государственного, экономического и правового единства» [8, с. 408].
Кроме того, содержание данного института определено самой природой федеративного устройства, которая предполагает не только разграничение предметов ведения, но и диктует необходимость обеспечения единства экономической и поли-тико-правовой организации союзного государства, закрепления механизма государственной интеграции, объединения субъектов федерации [20, с. 320].
На основе сказанного, сущность федерального вмешательства можно определить как переход к особому правовому режиму взаимоотношений между федерацией и ее субъектами, что может выражаться во временном изменении полномочий различных органов государственной власти (полномочия федеральных исполнительных органов, соответственно, расширяются, в частности, за счет активизации «скрытых» полномочий), отходе от установленного разграничения предметов ведения (в отличие от предыдущей формы здесь происходит отход от законодательно закрепленного баланса разграничения предметов ведения между федерацией и ее субъектами, т.е. расширение полномочий у федеральных органов осуществляется за счет их сужения у региональных), применении в соответствующих случаях мер принуждения в отношении исполнения конституционно-правовых обязанностей либо возложении дополнительных ограничений и обязанностей, т.е. эти взаимоотношения характеризуются неравноправием и прямым подчинением субъектов федерации федеральному центру.
Первостепенную важность имеет адекватное разрешение вопроса об основаниях федерального вмешательства. Значимость его подтверждается также тем обстоятельством, что то или иное толкование данной проблемы позволит среди прочего определить соотношение мер конституционно-правовой ответственности субъектов федерации и мер федерального вмешательства; разграничить политическую ответственность и институты конституционной ответственности и федерального вмешательства.
Можно уверенно предположить, что единственно приемлемым основанием для реализации механизма федерального вмешательства, в том числе конституционноправовой ответственности в рамках федеративных отношений, могут быть следующие юридические факты: деяния (совершение субъектом конституционных правоотношений противоправного действия или бездействия, санкции за которые предусмотрены действующим законодательством (правонарушение), т.е. конституционного деликта); вторжение извне на территорию конкретного государства (как со стороны иностранной державы, так и незаконных вооруженных групп); события, не зависящие от воли и сознания людей (например, чрезвычайные ситуации природного или техногенного характера).
В научных трудах, затрагивающих те или иные аспекты института федерального вмешательства, авторы нередко пытаются указать общее основание применения
мер воздействия федеральных органов в целях обеспечения конституционного правопорядка. Так, Д.В. Котелевский рассматривает как критерий для квалификации основания федерального вмешательства нарушение территориальной целостности и государственного единства [25, с. 61].
Схожим образом И.В. Айдарова рассматривает в качестве основания нарушения требований Конституции, если это создает прямую угрозу территориальной целостности и государственной безопасности [3, с. 29].
И.В. Гончаров отстаивает узкое понимание обстоятельств, лежащих в основе применения мер вмешательства, соотнося их с совершением правонарушения [16, с. 60].
И.Н. Барциц также полагает, что основанием федерального вмешательства (ответственности) является нарушение требований федеральной Конституции, ее положений, гарантирующих сохранение целостности государственного устройства и единство правового пространства [8, с. 423].
Уже было упомянуто, что институт федерального вмешательства помимо мер ответственности субъектов конституционного права в системе федеративных отношений включает в себя и иные меры принудительного характера (меры пресечения, предупредительные меры, меры защиты (восстановительные меры)), поэтому, представляется, что по методологическим соображениям правильней будет исследовать вопросы, касающиеся оснований применения мер федерального вмешательства исходя из их дифференциации на основания конституционно-правовой ответственности и обстоятельства, обусловливающие необходимость применения прочих мер воздействия.
Общее основание «активизации» механизма федерального вмешательства можно сформулировать как невозможность (неспособность) устранения ситуации несоответствия конституционному правопорядку на территории отдельного субъекта федерации (или определенной их группы) без вмешательства федеральных органов государственной власти. Подобное определение принципиально необходимо в силу следующих причин.
Центральным моментом в данном определении выступает понятие «конституционный правопорядок», вследствие чего первоочередное значение приобретает его адекватное уяснение. Думается, что под конституционным правопорядком следует понимать состояние соответствия существующих общественных отношений на определенной территории конституционной модели общественного и государственного устройства, заложенной в нормах Конституции конкретного государства и развивающего ее положения конституционного законодательства. Иными словами, это воплощение верховенства права как важнейшего принципа концепции правового государства в государственно-правовой практике.
Под невозможностью влияния на негативные процессы необходимо понимать как случаи сознательного самоустранения высших органов государственной власти субъекта федерации от надлежащего реагирования на существующие угрозы общефедеральной конституционной модели, так и обусловленное законодательным разграничением предметов ведения между федеральными и региональными уровнями государственной власти отсутствие адекватных полномочий у органов власти субъектов федерации на разрешение подобных ситуаций. В отличие от этого неспособность подразумевает объективное бессилие устранить нарушения конституционного правопорядка силами самого субъекта федерации (например, в силу масштабности чрезвычайной ситуации природного или техногенного характера, невозможности функционирования коллегиального государственного органа вследствие отсутствия необходимого кворума и т.п.).
ЛИТЕРАТУРА
1.Авакъян С.А. Конституционное право России. Т. 1. — М.: Юристъ, 2005. — 719 с.
2. Авакьян С.А., Арбузкин А.М., Аринин А.Н. Федеральное вмешательство: концепция и проект федерального закона // Вестник Московского университета. Сер. 11. Право. — 2000. — № 6. — С. 20-49.
3. Айдарова ИВ. Институт федерального вмешательства в России и зарубежных странах: Дисс. ... канд. юрид. наук. — М., 2002. — 197 с.
4. Алексеев С. С. Общая теория права. Курс в 2-х т. Т. 1. — М.: Юридическая литература, 1981. — 361 с.
5 .Ардашкин В.Д. К теории правоохранительного механизма // Правоведение. — 1988, —№ 1, —С. 11-16.
6. Базылев Б.Т. Социальное назначение государственного принуждения в советском обществе // Правоведение. — 1968. — № 5. — С. 45-49.
7. Барциц И.Н. Федеративная ответственность. Конституционно-правовые аспекты. — М.: РЭА, 1999. — 156 с.
8. Барциц И.Н. Правовое пространство России. — М.: Из-во Московского университета, 2000. — 496 с.
9. Бахрах Д.Н. Административное право. ■— М.: Бек, 2000. — 368 с.
10. Бахрах Д.Н., Российский Б.В., Старшов Ю.Н. Административное право. — М.: Норма, 2005. — 800 с.
11. Безруков А.В., Кондрашев А.А. Совершенствование законодательного регулирования института конституционно-правовой ответственности субъектов Российской Федерации //Государство и право. — 2004. — № 8. — С. 39-49.
12. Борисова М.М. Концепция правового статуса субъекта Российской Федерации. Автореф. дисс. ... канд. юрид. наук. — Казань, 2005. — 30 с.
13. Виноградов В.А. Ответственность в механизме охраны конституционного строя. — М.: Институт права и публичной политики, 2005. — 420 с.
14. СПС «Гарант».
15. Глигич-Золотарева М.В. Институт федерального вмешательства в системе конституционно-правовой ответственности // Конституционно-правовая ответственность: проблемы России, опыт зарубежных стран. — М.: Из-во Московского Университета, 2001. — С. 227-234.
16. Гончаров ИВ. Федеральное вмешательство в дела субъектов федерации как средство обеспечения безопасности России. — М., 2003. — 129 с.
17. Горшенев В.М., Шахов И.Б. Контроль как правовая форма деятельности. — М.: Юридическая литература, 1987. — 176 с.
18.Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1. — М.: Государственное издательство иностранных и национальных словарей, 1955. — 523 с.
19. Домрин А.Н. Федеральная интервенция: особенности правового регулирования в зарубежных странах // Журнал российского права. — 1998. — № 3. — С. 102-106.
20. Домрин А.Н. Зарубежное законодательство о федеральном вмешательстве в дела субъектов федерации и опыт его применения // Конституция и законодательство. — М., 2003. — С. 319- 330.
21. Каплунов А.И Об основных чертах и понятии государственного принуждения //Государство и право. — 2004. — № 12. — С. 10-17.
22. Колосова Н.М. Конституционная ответственность в Российской Федерации: Ответственность органов государственной власти и иных субъектов права за нару-
шение конституционного законодательства Российской Федерации. — М.: Городец, 2000. — 192 с.
23.Кондрашев А. А. Конституционно-правовая ответственность субъектов Федерации: вопросы теории и законодательного регулирования в Российской Федерации. — Красноярск: Сибирский юр. институт. МВД России, 1999. — 110 с.
24. Кондрашев А.А. Конституционно-правовые способы федерального принуждения: проблемы теории и реализации в Конституции РФ //Государство и право. — 2000, —№2.
25. Котелевский Д.В. Институт федерального вмешательства в конституционном праве: Дисс... канд. юрид. наук. — Омск, 2002. — 171 с.
26. Михайлова М.Ю. Институт федерального вмешательства в зарубежных странах: Дисс... канд. юрид. наук. — М., 2005. — 212 с.
27. Ожегов С.И Словарь русского языка //
<http://www.boloto.info/dict.php?dic=l&sl=%E2%EC%E5%F8%E0%F2%FC%Fl%FF &vid=l>
28. Постановление Конституционного Суда РФ от 04.04.2002 года // Вестник Конституционного Суда РФ. — 2002. — № 5. — С. 3-37.
29. Серегина В.В. Сущность и формы государственного принуждения по советскому праву (Общетеоретические проблемы): Автореф. дис... канд. юрид. наук. — Воронеж, 1991. — 23 с.
30. Собрание Законодательства РФ. — 2000. — № 20. — Ст. 2112.
31. Собрание Законодательства РФ. — 2000. — № 32. — Ст. 3336.
32. Собрание Законодательства РФ. — 2001. — № 29. — Ст. 2950.
33. Собрание Законодательства РФ. — 2004. — № 50. — Ст. 4950.
34. Умнова И.А. Конституционные основы современного российского федерализма. — М.: Дело, 1998. — 280 с.
35. Фарукшин М.Х. Вопросы общей теории юридической ответственности // Правоведение. — 1969. — № 4. — С. 29-30.
36. Чиркин В.Е. Публичная власть. — М.: Юристъ, 2005. — 175 с.
37. World Wide Constitutions // www. concourt.am.
ASPECTS OF THE CONCEPT OF CONSTITUTIONAL INSTITUTE OF FEDERAL INTERVENTION
M.S. Basiev
The Department of Constitutional and Municipal Law Peoples’ Friendship University of Russia Mikluho-Maklaya St., 6, 117198 Moscow, Russia
The article is devoted to one of actual problems of the constitutional law — to construction of the concept of federal intervention. The author discovers the meaning constitutional institute; creates the concept of the constitutional responsibility; considers measures of state-legal compulsion, a part of the mechanism of federal intervention.
