CC BY
16
ЗАРУБЕЖНЫЕ ЛИТЕРАТУРЫ FOREIGN LITERATURES
И.К. Стаф (Москва)
ОТ ПОЭТА-ФИЛОСОФА К ВЕЛИКОМУ АВТОРУ: К ЭВОЛЮЦИИ ФРАНЦУЗСКОЙ ПОЭТИКИ В XVI В.
Аннотация. Во второй половине XVI в. позднесредневековое понятие поэзии как fabula, аллегорического вымысла, таящего в себе великие истины и выступающего языком философии, претерпевает значительную трансформацию. Искусство поэзии трактуется, вслед за Платоном, как врожденный божественный дар: такое его понимание впервые встречается в «Поэтическом искусстве» Т. Себилле (1548) и получает развитие в одноименном трактате Ж. Пелетье дю Мана (1555). Как следствие, концепция поэзии-философии, описывающей мироздание во всех его земных и небесных проявлениях, становится предпосылкой создания совершенных произведений. Изменения затрагивают и проблему образцов, которым должен подражать поэт. В поэтической теории французского Ренессанса понятие подражания, ключевое для Горация и Аристотеля, совмещает в себе подражание природе и подражание классическим авторам, списки которых превращаются в поэтический топос уже с конца Средневековья. Под влиянием теорий Плеяды поэт из мудрого философа и наставника в добродетели делается создателем творений, идеальных с точки зрения формы. Возникает повышенный интерес к фигуре «великого автора», славы французской нации, появление которого означало бы достижение национальной культурой золотого века. «Великий автор» как бы вбирает в себя всех прочих поэтов, выступая символом поэзии и культуры как таковой. Подобным автором стал для Франции Ронсар после публикации «Фран-сиады» (1572).
Ключевые слова: французский Ренессанс; поэтика; аллегорический вымысел; «великий автор»; подражание; Себилле; Пелетье дю Ман; Ронсар.
I.K. Staf (Moscow)
From a Poet-Philosopher to a Great Author: The Evolution of French Poetics in the 16th Century
Abstract. In the second half of the 16th century, the Late Medieval notion of poetry as fabula (an allegoric fiction that conceals great truths and serves as the language of philosophy) undergoes a significant transformation. The idea of "poetic theology" no longer refers to the essence of poetry, but to its origins. Following Plato, the art of poetry
itself is interpreted as an innate divine gift: this understanding of it is first encountered in T. Sebillet's "Poetic Art" and is developed in J. Peletier du Mans' treatise of the same name (1555). As a consequence, the concept of poetry-philosophy, which describes the universe in all its earthly and heavenly manifestations, becomes a prerequisite for the creation of perfect works. The change also affects the issue of patterns that the poet should emulate. In French Renaissance poetic theory, the notion of imitation (crucial for Horace and Aristotle) combined the imitation of nature and the imitation of classical authors, the lists of which had already become a poetic topos since the late Middle Ages. Under the influence of the theories of the Pleiades, the poet is transformed from a wise philosopher and instructor in virtue into a creator of works ideal in terms of form. There is a heightened interest in the figure of the "great author", the glory of the French nation, whose emergence would signify the achievement of a golden age for national culture. The "great author" as it were takes over all other poets, acting as a symbol of poetry and culture as such. Ronsard became this "great author" for France after the publication of "La Franciade" (1572).
Key words: French Renaissance; poetic; allegorical fiction; "great author"; imitation; Sebillet; Peletier du Mans; Ronsard.
В VII книге «Разысканий о Франции» (1607), посвященной истокам национальной поэзии и ее современному состоянию, гуманист Этьен Па-кье произносит два похвальных слова поэтам. Первое относится к создателям «Романа о Розе»:
«В те же времена, то есть в царствование Людовика Святого, был у нас Гийом де Лоррис, а при Филиппе Красивом - Жан де Мён, коих некоторые из наших пожелали сравнить с Данте, поэтом итальянским. Я же охотно противопоставил бы их всем поэтам Италии, взять ли их сокровенные речения, или красоты слога, пусть даже целое выстроено не так, как принято у нас нынче. Ищете вы естественной либо моральной философии? Ее у них в избытке. Хотите крупиц мудрости либо безумства? Найдете у них предостаточно, хотя крупицы безумия таковы, что сделают вас мудрецами. Если надобно обратиться к теологии, то и в ней они сильны» [Pasquier 1621, 603].
Второго панегирика удостаивается у Пакье Ронсар, соединивший в своем лице Гомера, Пиндара, Феокрита, Вергилия, Катулла, Горация и Петрарку: «Нет хвалы столь великой, чтобы достойна была памяти великого Ронсара <.. .> Ни один поэт не писал так, как он, - имею я в виду, из тех, чьи творения дошли до нас; притом к какому бы роду поэзии ни применил он свой ум, подражая древним, во всех либо превзошел их, либо по крайней мере с ними сравнялся. И нет ему подобного среди всех поэтов, что писали на своих народных языках» [Pasquier 1621, 622].
Славословия эти различаются не только тем, что авторов «Романа о Розе» Пакье сравнивает с Данте, а Ронсара уподобляет целой когорте античных поэтов. В их основу положены два представления о поэзии и поэте: в первом случае подчеркивается философская мудрость писателей,
заключенная в «сокровенных речениях», т.е. скрытая под покровом вымысла, во втором - разнообразие инвенции и совершенство формы, которые ставят Ронсара превыше всех античных и современных творцов.
Понятие поэзии как «басни» (fabula), поэтического вымысла, заключающего под своей оболочкой великие истины и таинства, восходит еще к стоикам [Pépin 1958; Dahan, Goulet 2005] и утверждается во Франции под влиянием «Генеалогии языческих богов» Боккаччо [Стаф 2019]. Границы поэзии в таком понимании гораздо шире стихотворства, целиком вписывавшегося в тривиум; не случайно в трактатах по версификации на народном языке это искусство именовалось «второй риторикой» (в отличие от первой, прозаической и латинской). Августинец Жак Легран, создатель обширного трактата «Красноречивейшая София-Мудрость» (ок. 1400), решительно возражает против отождествления искусства поэзии, poetrie, с «рифмами»: «поэтрия отнюдь не наставляет в науке слагать стихи, ибо наука та частью относится к грамматике, а частью - к риторике» [Legrand 1986, 149]. Назначение поэзии-«басни» заключается в том, чтобы служить языком высшего божественного знания, т.е. философии: эта мысль, сформулированная Леграном в прологе к трактату, распространилась в гуманистической традиции (у Робера Гагена, Гийома Бюде) и получила теоретическое закрепление во французской словесности в начале XVI в., в сочинении неоплатоника Жана Тено «Род Сатурна, или Трактат о науке поэтической» (ок. 1515-1519). Для Тено наука о поэзии есть «основание Философии», поскольку «поэтрия весьма изящно заключает в себе все науки, а именно богословие либо философию, как естественную, так и нравственную» [Thénaud 1973, 117]. Аллегорический язык «басни», т.е. античного мифа, не укладывается в рамки особой дисциплины: знание его служит «своего рода пропедевтикой трех искусств о языке, грамматики, логики и риторики. <...> Речь идет скорее о способе продвижения к знанию... посредством заложенных в мифе бесчисленных способов фигурального изображения» [Darmon 2020, 94].
Поэтрия есть модус описания универсума в целом, макрокосма и микрокосма, и действие ее законов распространяется на всю словесность, на все области знания. На первый взгляд, та же идея присутствует и в поэтической теории Плеяды. Ронсар в «Кратком французском искусстве поэтическом» (1565) именует древнюю поэзию «аллегорической теологией», возникшей из бесед Орфея, Гомера, Гесиода с пророками и сивиллами [Ronsard 1565, F. 2 vo], и настаивает на ее отличии от стихотворства: «Басня и вымысел есть предмет добрых поэтов., а стихи суть лишь цель невежественного стихоплета, каковой полагает, будто создал великий шедевр, сочинив много рифмованных песней, столь отдающих прозой, что удивительно мне, как французы наши удостаивают печатни подобные бредни» [Ronsard 1565, F. 7 ro]. Тем не менее, нельзя не отметить значимое смещение акцентов по сравнению с предшествующей традицией.
Прежде всего, идея «поэтической теологии» отнесена Ронсаром в мифологическое прошлое: речь идет не о сущности поэзии, а скорее о ее про-
исхождении. Кроме того, искусству поэзии нельзя научиться: оно даруется от рождения как некий божественный пыл (ferveur) или энтузиазм. Понятие это, восходящее к Платону, утвердилось во Франции в 1540-х гг., скорее всего, под влиянием неоплатонизма в духе Фичино [Galand-Hallyn, Hallyn, Lecointe 2001; Mathieu-Castellani 2000]. Первым трактатом, где поэзия определяется через «божественное вдохновение» (divine inspiration), стало «Поэтическое искусство» Тома Себилле (1548): «Истинный поэт выпевает песни свои и поэмы не иначе, как побуждаемый силой своего духа и проникнутый неким божественным веянием» [Sébillet 1548, F. 1 vo ]. Само же поэтическое искусство, т.е. свод норм и правил, которым подчинен этот небесный порыв, «есть лишь голая оболочка поэзии, что искусно раскрывает ее природный сок и ее от природы божественную душу» [Sébillet 1548, F. 2 ro]. При этом «первой частью» поэзии выступает инвенция, причем объясняется это сходством поэта и оратора [Sébillet 1548, F. 5 v°-6 г°]. О родстве поэта и ритора говорит и Дю Белле в «Защите и прославлении...», когда утверждает, что достоинства поэта суть по большей части и достоинства оратора [Du Bellay 1549, F. 22 vo]. Тем не менее чуть дальше Себилле формулирует главное отличие поэта от оратора, цитируя знаменитую фразу Цицерона «поэтом рождаются, оратором становятся» [Sébillet 1548, F. 6 vo]. Иными словами, поэзия предстает у него врожденным даром, который нельзя заменить сколь угодно подробными и правильными предписаниями.
Ту же идею естественного дара, без которого искусство бессильно, развивает в своем «Поэтическом искусстве» Жак Пелетье дю Ман, член «Плеяды» и убежденный горацианец: его перу принадлежит первое переложение на французский язык «Послания к Пизонам» (1541); оно же лежит в основе и его собственного прозаического трактата: «.Искусство не может ничего без естества. <...> Оттого должно поэту подражать Природе и иметь свои времена года. Учение будет зимой его, инвенция будет весной, сочинение - летом, репутация - осенью, и все это круглый год. Так все творение его будет проникнуто Природой, и всюду с Природой его смешается Искусство» [Peletier du Mans 1555, 12].
Поэт и математик из Ле-Мана, по-видимому, первым из создателей поэтических трактатов XVI в. посвящает различию поэта и оратора отдельную главу, причем исходит он из знаменитой формулы Горация ut pictu-ra poesis: «Поэзию весьма уместно сравнивают с живописью по причине многих их общих свойств <...> Но одно из самых явственных подобий между ними в том, что как картина годна для любых изображений, так и поэма для всех предметов, для выведения коих служат эпиграммы, послания, элегии, комедии, трагедии и героическая поэма <...> Оттого одно из главных различий между оратором и поэтом в том, что последний может услаждаться содержанием любого рода, а первый ограничен вещами частными» [Peletier du Mans 1555, 15, 17].
Поэзия отличается от риторики тем, что предмет ее не знает границ: если риторика преследует узкие и практические цели, то поэзия способна
описывать универсум в целом, во всех его проявлениях, земных и небесных. Пелетье вновь воспроизводит идею универсальности поэзии, но универсальность у него понимается принципиально иначе, чем в трактатах о poetrie. Поэт, подобно оратору у Цицерона, должен изучить «астрологию, космографию, геометрию, физику, короче, всю философию» не потому, что правила поэтической (вымышленной) речи распространяются на все части тривиума и квадривиума, но потому, что без этого знания ему недоступно совершенное творение: «кто не владеет ими, тот полон робости и стыда, не дерзая вступить в какой добрый эпизод, когда чувствует за собой, что не сможет из него выйти, будучи лишен того, в чем наибольшая слава поэмы» [Peletier du Mans 1555, 89]. Иными словами, у него, как и у Ронсара, в центре стоит фигура самого поэта: знание наук превращается в непременное условие инвенции, главного источника мастерства, а значит, и соответствия творца своему призванию. Без «всей философии» нет поэтической славы. Инвенция же, по словам Ронсара, «происходит как от доброй натуры, так и от наставления добрых и древних авторов» [Ronsard 1565, F. 3 r°].
Из двух этих концепций поэзии вытекает и представление об образцах, которым должен следовать поэт. Как верно отмечает А. Дюпра, понятие подражания, ключевое для Горация и Аристотеля, в том виде, в каком оно проникало в поэтическую теорию французского Ренессанса, фактически подразумевало смешение двух принципов - аристотелевского и платоновского подражания природе (мимесиса) и цицеронианского подражания авторам. «В системе мысли, которая представляет себе образец текста только как другой текст, идея творчества, воображения в его нынешнем смысле претерпевает глубокие изменения: поэт не творит, он присваивает себе частицу громадного целого, образованного совокупностью уже существующих текстов» [Duprat 2004, 74]. Отсюда повышенное внимание поэтов и создателей поэтических трактатов к «добрым авторам» (bons auteurs), списки которых «становятся настоящим поэтическим топосом конца Средневековья и XVI столетия» [Cerquiglini-Toulet 2001, 638].
Традиция подобных списков восходит во Франции к середине XIV в.: как указывает Ж. Серкильини-Туле, первый из них появляется в «Размышлениях» Жиля Ле Мюизи [Cerquiglini-Toulet 2001, 637]. Важнейшим этапом в выработке критериев, по которым автор включается в «национальный пантеон», стал знаменитый спор начала XV в. о «Романе о Розе». Рене Анжуйский в «Книге о Сердце, объятом любовью» (1457) описывает гробницы шести великих поэтов, писавших о любви: Овидия, Гийома де Машо, Боккаччо, Жана де Мёна, Петрарки и Алена Шартье [Mortgat-Lon-guet, Viala 1993, 204] - и ему вторит Клеман Маро, именуя творения этих авторов молитвенниками в храме Купидона [Marot 1532, F. D.iii]. Эсташ Дешан, восхваляя в одной из баллад нравы и обычаи шампанцев, приводит имена пяти достойных литераторов, прославивших провинцию [Cer-quiglini-Toulet 2001, 637]; Маро, подхватывая этот прием и развивая его в эпиграмме «О французских поэтах. К Салелю» (ок. 1538-1540), написан-
ной в подражание 61-й эпиграмме Марциала, создает настоящую географию национальной поэтической славы, к светочам которой, следуя своему античному образцу, скромно причисляет и себя [Marot 1546, 465].
Тем самым Маро возводит список канонических авторов, который сделался у «великих риториков» (особенно у Жана Лемера и Жана Буше) одной из основ их поэтического самосознания [Cornilliat 1997, 169], на новый уровень. Если в «Согласии двух языков» Лемера Жан де Мён оказывается национальным аналогом Данте, то «мэтр Клеман», благодаря проступающему через его палимпсест римскому образцу, фактически провозглашает равное достоинство античной и французской поэзии. Стоит отметить, что самого Маро именовали французским Вергилием (уподобление это подкреплялось сходством имен Marot - Maro): Жиль Коррозе, печатая выполненный Маро перевод поэмы Мусея «Геро и Леандр» (1541), помещает перед текстом свое стихотворение со следующими строками:
Marot non moindre en sa françoyse veine
Qu'estoit Maro en sa langue romaine [Marot 1969, 481].
(Маро с его французским духом не ниже / Маро в его римском наречии.)
А гуманист и поэт Шарль де Сент-Март, предтеча Плеяды, включает в свое собрание стихов элегию «О Храме Франции», где, уподобляя Францию храму Аполлона в Фессалии, приводит список десяти современных поэтов [Sainte-Marthe 1540, 202-203], каждый из которых соответствует одной из муз: Маро во французском «храме» исполняет роль Каллиопы, Жак Колен - Клио, Октовьен де Сен-Желе - Эрато, Морис Сэв - Талии и т.д. (Полигимния представлена сразу двоими, Антуаном Эроэ и Шарлем Фонтеном).
Тем самым в 1530-1540-е гг. в отношении к «отцам-основателям» национальной поэзии намечаются два противоположных подхода. С одной стороны, авторитет старинных средневековых авторов, прежде всего Жана де Мёна и Алена Шартье, остается высоким, а их перечень - чрезвычайно устойчивым (так, попытка Маро включить в него Вийона закончилась неудачей). Еще в 1551 г. Гийом Дезотель, поэт лионской школы, ссылается на создателей «Романа о Розе» в полемике с реформатором французской орфографии Луи Мегре: «Боюсь, когда бы дух одного из старых наших поэтов, вроде Гийома де Лорриса или Жана де Мёна,.. явился взглянуть на наши стихи да послушать наши доводы, заставил бы он нас краснеть своими укорами» [Des Autels 1551, 67]. А радикальный призыв Дю Белле вовсе отбросить средневековую традицию встречает резкий отпор со стороны Бартелеми Ано в памфлете «Горациев Квинтилий», впервые опубликованном в 1551 г. вместе с трактатом Себилле:
«Ты весьма неверно и с великой неблагодарностью осуждаешь невежество предков наших, каковое в девятой главе не столь грубо именуешь простотой; оные наши предки уж верно не были ни простаками, ни невеждами, ни в вещах, ни в
словах. Гийом де Лоррис, Жан де Мён, Гийом Алексис, добрый монах лирский, мессир Николь Орем, Ален Шартье, Вийон, Мешино и многие иные писали отнюдь не плоше и о вещах не меньших и не худших на цельном, не чужом, а потому подобающем и правильном языке своего времени, чем пишем мы нынче на нашем» [Sébillet 1555, F. 87 r0].
С другой, в традиционных списках «добрых авторов» акцент постепенно смещается на поэтов современных. Себилле в «Поэтическом искусстве», хотя и советует новичку в поэзии читать, наряду с античными авторами, классических (classiques) Шартье и де Мёна, отдает безусловное предпочтение «божественным» Маро и Сен-Желе, а также Сэву, Салелю, Эроэ и иным поэтам лионской школы. Описывая виды французской поэзии, он лишь один раз упоминает Шартье - в связи с лэ и виреле, - заимствуя подавляющее число примеров из Маро и цитируя его послание рядом с элегией Овидия. Ибо в национальной поэзии уже имеются все формы, которые составили славу древних. Кок-а-лян, согласно Себилле, тождествен греческим и латинским сатирам, моралите - трагедии, фарс -комедии, песнь - оде, «оплакивание» (déploration или complainte) - элегии; заимствованный у Италии сонет, несмотря на некоторые различия, соответствует десятистишию. Однако «Роман о Розе» остается у него непревзойденным образцом высшего жанра, Grand Oeuvre, т.е. эпической поэмы, подобной «Илиаде» или «Энеиде»: «Поэм, что именуются Великим творением, каковы у Гомера "Илиада", у Вергилия "Энеида", у Овидия "Метаморфоза", мало ты найдешь начатых либо завершенных у нынешних поэтов; потому, коли хочешь ты примера, надобно тебе будет прибегнуть к "Роману о Розе", одному из величайших творений в нашей французской поэзии, какие читаем мы сегодня» [Sébillet 1548, F. 72 v0-73 r0].
Следует подчеркнуть еще одну особенность трактата. Если у предшественников Себилле списки авторов, заслуживающих подражания, всегда даются отдельно от описания и примеров стихотворных форм, то парижский адвокат во второй книге «Поэтического искусства», по сути, представляет читателю такой список, систематизируя его по формам: у всех приведенных им примеров указан автор. Подобная структура радикально меняет функцию перечня - критерием оценки авторов становится не «философия», не «моральный смысл», но одно лишь поэтическое мастерство. Тем самым поэты из мудрых наставников в добродетели, образцовых риторов, превращаются в создателей творений, совершенных в формальном отношении. У Себилле впервые в полной мере просматривается «выраженный сдвиг» от моралистического комментария «к чисто эстетическим рассуждениям», который отмечает в поэтиках XVI в. Ж. Лекуант [Leœinte 2001, 60].
Сдвиг этот имел несколько важных последствий. Первым (хронологически) из них становится повышенный интерес к фигуре совершенного поэта, того «великого автора» (grand auteur), появления которого нетерпеливо ждет не только Дю Белле в «Защите и прославлении...», но и, на-
пример, Клод де Буассьер в «Кратком поэтическом искусстве», которое (без имени автора) переиздавалось вплоть до 1576 г. вместе с трактатом Себилле: «...Надобно дождаться всевластной руки какого-либо великого поэта, что, движимый более высоким стилем, превзойдет избитые пути рифмоплетства на народном языке. и вольным голосом споет истинную поэму, каковая, будучи принята и одобрена, станет образцом, дабы отделать правила стоп, размеров и слогов» [Boissière 1554, F. 18 vo].
Напряженный поиск «великого автора» становится «наиглавнейшей задачей, поистине замковым камнем критической парадигмы» французского Ренессанса, стремящегося «обосновать притязания современности на причастность к литературной системе ценностей» [LeCointe 2005, 22-23]. Обусловлен он ключевым значением подобной фигуры не только для словесности, но и для национальной культуры в целом. Как отмечает Ж. Серкильини-Туле, «рождение "великого автора" параллельно рождению французской нации». Отцами ее красноречия в начале века именовали Алена Шартье, Гийома Кретена, Флоримона Роберте; при этом еще «Филипп де Мезьер в прологе к "Видению старого паломника" пишет, что великий поэт есть тот писатель, для понимания которого требуется "глосса и толкование". Его текст подобен тексту сакральному; он нуждается в комментарии» [Cerquiglini-Toulet 2001, 640]. Именно этой идеей, прямо вытекающей из понятия poetrie, руководствуется Молине, когда морализирует «Роман о Розе», извлекая «мед из твердого камня и алую розу из колючих шипов» [Molinet 1503, F. V vo], а за ним и Маро, когда предлагает искать в творении мэтров, Гийома де Лорриса и Жана де Мёна, «мистический смысл» и его «морально толковать различным образом» [Marot 1526, Prologue, F. ii vo]. Однако во второй половине века критерий, которому должен отвечать grand auteur, радикально меняется. Концепцию, которой следуют создатели поэтик этого периода, описывая грядущего идеального литератора, наиболее ясно формулирует гуманист Панталеон Тевенен в своем комментарии к «Гимну философии» Ронсара [Thévenin 1582]: поскольку развитие культуры подобно росту растения, явление «великого автора» означает достижение ею расцвета, высшей точки эволюции, которая всем своим ходом подготавливает этот феномен [LeCointe 2005, 34]. Топос золотого века словесности, наступившего при Франциске I и Генрихе II - топос, без которого во второй половине столетия не обходился ни один трактат или пролог, - нуждался не только в подкреплении, но и в олицетворении. «Великий автор», возвышаясь над всеми остальными, как бы вбирает их в себя, выступая символом поэзии (и культуры) как таковой. Основные его черты восходят к фигуре Вергилия из «Сатурналий» Макробия (кн. V, гл. 1), который противопоставляется Цицерону как оратор, способный выступать во всех стилях. Такой автор владеет всеми возможными поэтическими формами; он подобен океану, объединяющему в своей стихии отдельные ручьи поэзии. Именно эту метафору применяет к самому себе Ронсар:
Tu ne le puis nyer! car de ma plenitude Vous estes tous remplis: je suis seul vostre estude, Vous estes tous yssus de la grandeur de moy, Vous estes mes sujets, & je suis vostre loy. Vous estes mes ruisseaux, je suis vostre fonteine, Et plus vous m'espuisés, plus ma fertile veine Repoussant le sablon, jette une source d'eaux
D'un suijon eternel pour vous autres ruisseaux [Ronsard 1563, F. 22 r°]. (Ты отрицать этого не можешь! Ибо моею полнотой / Наполнены вы все; я один - ваша школа / Вы все вышли из моего величия, / Вы - мои подданные, а я -ваш закон. / Вы - мои ручьи, я - ваш родник, / Чем больше вы из меня черпаете, тем сильнее мой плодоносный поток, / Разметая песок, выбрасывает струю из вечного источника для всех вас, ручьев.)
Волна славословий Ронсару, «князю девяти древних греков», по выражению Тиара [Tyard 1551, 66], достигла апогея после публикации первых четырех песней «Франсиады» (1572): Франция наконец обрела собственную эпопею, последний недостающий жанр, уравнивающий ее культуру с античным наследием, заполнила лакуну, которую Себилле не слишком удачно пытался компенсировать «Романом о Розе». Тем самым она обрела наконец и «великого автора».
Возвращаясь в заключение к двум панегирикам Этьена Пакье, следует отметить, что VII книга «Разысканий о Франции» по праву может считаться первым опытом истории национальной литературы: знаменитый гуманист не только создает объемную картину развития словесности во всех ее видах и формах, распределяя ее по периодам правления французских королей и сопровождая описания цитатами и своими оценками, но и представляет ее с той объективной дистанции, какая позволяет на деле уравнять в правах средневековое наследие и «новую форму поэзии», созданную Плеядой. Если авторы ренессансных поэтических трактатов и иных сочинений, содержащих нормативные списки «добрых авторов», включают в них поэтов, которые так или иначе укладываются в современное пишущему понятие о словесности и ее законах, то у Пакье впервые возникают элементы исторического подхода, при котором автор судит о сочинителях прошлого «по законам, ими самими над собой поставленными».
ЛИТЕРАТУРА
1. Стаф И.К. Аллегория и poetrie: мифологические образы во французских поэтических трактатах XV в. // Аллегория в истории зарубежной литературы: от поздней античности до романтизма. М.: ИМЛИ РАН, 2019. С. 176-204.
2. Boissière Cl. de. Art poetique reduict et abrege, en singulier ordre & souveraine methode, pour le soulas de l'aprehension & recreation des espritz. Paris: A. Briere, 1554.
3. Cerquiglini-Toulet J. A la recherche des pères: la liste des auteurs illustres à la fin du Moyen Age // Modern Language Notes. 2001. Vol. 116. № 4. (French Issue). P. 630-643.
4. Cornilliat F. La Complainte de Guillaume Preudhomme, ou l'adieu de Marot à la Grande rhétorique // Clément Marot, prince des poètes François / Eds. G. Défaux, M. Simonin. Paris: Classiques Garnier, 1997. P. 165-183.
5. Dahan G., Goulet R. (eds.) Allégorie des poètes, allégorie des philosophes: Etudes sur la poétique et l'herméneutique de l'allégorie de l'Antiquité à la Réforme. Paris: Librarie Philosophique J. Vrin, 2005.
6. Darmon R. La mythologie au Mont de Sophie ou les formes du savoir dans tous leurs états // Jean Thenaud voyageur, poète et cabaliste entre Moyen âge et Renaissance. Actes des journées d'étude tenues aux universités de Montpellier et de Mulhouse en février et octobre 2014 / Eds. I. Fabre, G. Polizzi. Genève: Droz, 2020. P. 89-105.
7. Des Autels G. Replique de Guillaume des Autelz, aux furieuses defenses de Louis Meigret. Avec la Suite du Repos de L'autheur. Lyon: Par Jean de Tournes et Guil. Gazeav, 1551.
8. Du Bellay J. La Deffense, et illustration de la langue Francoyse. Paris: Par I.D.B.A., 1549.
9. Duprat A. Fiction et définition du littéraire au XVIe siècle // Usages et théories de la fiction. Le débat contemporain à l'épreuve des textes anciens (XVIe-XVIIIe siècles) / Ed. F. Lavocat. Rennes: Presses universitaires de Rennes, 2004. P. 65-86.
10. Galand-Hallyn P., Hallyn F., Lecointe J. L'inspiration poétique au Quattrocento et au XVIe siècle // Poétiques de la Renaissance: le modèle italien, le monde franco-bourguignon et leur héritage en France au XVIe siècle / Eds. P. Galand-Hallyn, F. Hallyn. Genève: Droz, 2001. P. 114-136.
11. Lecointe J. La poésie parmi les arts au XVIe siècle en France // Poétiques de la Renaissance: le modèle italien, le monde franco-bourguignon et leur héritage en France au XVIe siècle / Eds. P. Galand-Hallyn, F. Hallyn. Genève: Droz, 2001. P. 53-71.
12. LeCointe J. Figures du grand auteur à la Renaissance: écriture totale et écriture singulière // L'émergence du sujet. De l'Amant vert au Misanthrope / Ed. O. Pot. Genève: Droz, 2005. P. 21-48.
13. Legrand J. Archiloge Sophie. Livre de bonnes meurs / Ed. E. Beltran. Paris: H. Champion, 1986.
14. Marot Cl. Cy est le Romant de la roze / Ou tout l'art d'amour est enclose... Paris, 1526.
15. Marot Cl. Les Oeuvres de Clement Marot, de Cahors, vallet de chambre du Roy. Lyon, 1546.
16. Marot Cl. Œuvres. T. 1 / Ed. G. Guiffrey. Genève: Slatkine Reprints, 1969.
17. Marot Cl. Le Temple de Cupido fait & compose par Maistre Clement Marot facteur de la Royne. Paris, 1532.
18. Mathieu-Castellani G. Incidences de la rhétorique: la poétique de la Renaissance et les passions // La rhétorique des passions / Ed. G. Mathieu-Castellani. Paris: Presses Universitaires de France, 2000. P. 116-147.
19. Molinet J. C'est le roman de la rose, Moralise cler et net, Translate de rime en prose, Par vostre humble Molinet. [Lyon, 1503].
20. Mortgat-Longuet E., Viala A. La quête des premiers classiques français et les origines de l'histoire littéraire nationale // Littératures classiques. 1993. № 19. Qu'est-ce qu'un classique? Р. 201-214.
21. Pasquier E. Les Recherches de la France d'Estienne Pasquier conseiller et advo-cat general du Roy en la Chambre des Comptes de Paris. Augmentees en ceste derniere edition de trois Livres entiers, outre plusieurs Chapitres entrelassez en chacun des autres Livres, tirez de la Bibliotheque de l'Autheur. T. VII. Paris, 1621.
22. Peletier du Mans J. L'Art Poëtique de Jaques Peletier du Mans, departi an deus Livres. Lyon, 1555.
23. Pépin J. Mythe et allégorie, les origines grecs et les contestations judéo-chrétiennes. Paris: Revue des Études Grecques, 1958.
24. Ronsard P. de. Abbregé de l'Art poëtique François. Paris: Gabriel Buon, 1565.
25. Ronsard P. de. Response de Pierre de Ronsard Gentilhomme Vandomois, aux injures et calomnies, de je ne sçay quels Predicans, & Ministres de Geneve. Sur son Discours & Continuation des Miseres de ce Temps. Paris, 1563.
26. Sainte-Marthe Ch. La Poesie Francoise de Charles de Saincte Marthe, natif de Fontenvrault en Poictou. Divisée en trois Livres. Lyon, 1540.
27. Sébillet Th. Art poetique François. Pour l'instruction dés jeunes studieus, & encor peu avancéz en la Poésie Françoise. Paris, 1548.
28. Sébillet Th. Art poetique Francoys, pour l'instruction des jeunes studieux, & encor peu avancez en la Poësie Francoyse. Avec le Quintil Horatian sur la defense & illustration de la langue Françoyse. Auquel est inseré à la fin un recueil de Poësie Fran-çoyse, pour plus facilement entendre ledict art. Paris, 1555.
29. Thénaud J. La Lignée de Saturne. Ouvrage anonyme (B.N. Ms. fr. 1358) suivi de La Lignée de Saturne ou Le Traité de Science Poétique (B.N. Ms. fr. 2081) / Ed. G. Mallary Masters. Genève: Droz, 1973.
30. Thévenin P. L'Hymne de la philosophie de P. de Ronsard, commenté par Pan-taléon Thévenin,... auquel... est sommairement traicté de toutes les parties de philosophie... et y est rapportez à tout propos les lieux plus insignes de la divine Semaine du sieur Du Bartas, avec un traicté général de la nature, origine et partition de philosophie... Paris, 1582.
31. Tyard P. de. Continuation des Erreurs amoureuses, Avec un Chant en faveur de quelques excellens Poëtes de ce Tems. Lyon, 1551.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Cerquiglini-Toulet J. A la recherche des pères: la liste des auteurs illustres à la fin du Moyen Age. Modern Language Notes, 2001, vol. 116, no. 4 (French Issue), pp. 630-643. (In French).
2. Mortgat-Longuet E., Viala A. La quête des premiers classiques français et les origines de l'histoire littéraire nationale. Littératures classiques, 1993, no. 19, Qu'est-ce qu'un classique? pp. 201-214. (In French).
----
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
3. Staf I.K. Allegoriya i poetrie: mifologicheskiye obrazy vo frantsuzskikh poet-icheskikh traktatakh XV v. [Allegory and "poetrie": Mythological Images in the French Poetical Treatises of the 15th Century]. Allegoriya v istorii zarubezhnoy literatury: ot pozdney antichnosti do romantizma [An Allegory in the History of Foreign Literature: From Late Antiquity to Romanticism]. Мoscow, IWL RAS Publ., 2019, pp. 176-204. (In Russian).
4. Cornilliat F. La Complainte de Guillaume Preudhomme, ou l'adieu de Marot à la Grande rhétorique. Clément Marot, prince des poëtes François, eds. G. Défaux, M. Simonin. Paris, Classiques Garnier, 1997, pp. 165-183. (In French).
5. Darmon R. La mythologie au Mont de Sophie ou les formes du savoir dans tous leurs états. Jean Thenaud voyageur, poète et cabaliste entre Moyen âge et Renaissance. Actes des journées d'étude tenues aux universités de Montpellier et de Mulhouse en février et octobre 2014, eds. I. Fabre, G. Polizzi. Genève, Droz, 2020, pp. 89-105. (In French).
6. Duprat A. Fiction et définition du littéraire au XVIe siècle. Usages et théories de la fiction. Le débat contemporain à l'épreuve des textes anciens (XVIe -XVIIIe siècles), ed. F. Lavocat. Rennes, Presses universitaires de Rennes, 2004, pp. 65-86. (In French).
7. Galand-Hallyn P., Hallyn F., Lecointe J. L'inspiration poétique au Quattrocento et au XVIe siècle. Poétiques de la Renaissance: le modèle italien, le monde franco-bourguignon et leur héritage en France au XVIe siècle, eds. P. Galand-Hallyn, F. Hallyn. Genève, Droz, 2001, pp. 114-136. (In French).
8. Leœinte J. La poésie parmi les arts au XVIe siècle en France. Poétiques de la Renaissance: le modèle italien, le monde franco-bourguignon et leur héritage en France au XVIe siècle, eds. P. Galand-Hallyn, F. Hallyn. Genève, Droz, 2001, pp. 53-71. (In French).
9. LeCointe J. Figures du grand auteur à la Renaissance: écriture totale et écriture singulière. L'émergence du sujet. De l'Amant vert au Misanthrope, ed. O. Pot. Genève, Droz, 2005, pp. 21-48. (In French).
10. Mathieu-Castellani G. Incidences de la rhétorique: la poétique de la Renaissance et les passions. La rhétorique des passions, ed. G. Mathieu-Castellani. Paris, Presses Universitaires de France, 2000, pp. 116-147. (In French).
(Monographs)
11. Dahan G., Goulet R. (eds.) Allégorie des poètes, allégorie des philosophes: Etudes sur la poétique et l'herméneutique de l'allégorie de l'Antiquité à la Réforme. Paris, Librarie Philosophique J. Vrin, 2005. (In French).
12. Legrand J. Archiloge Sophie. Livre de bonnes meurs, ed. E. Beltran. Paris, H. Champion, 1986. (In French).
13. Pépin J. Mythe et allégorie, les origines grecs et les contestations judéo-chrétiennes. Paris, Revue des Études Grecques, 1958. (In French).
Стаф Ирина Карловна, Институт мировой литературы им. А.М. Горького РАН.
Кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Отдела классических литератур Запада и сравнительного литературоведения. Научные интересы: французская и итальянская литература XV-XVI вв., история книги, история чтения.
E-mail: irina.staf@gmail.com
ORCID ID: 0000-0003-3975-6617
Irina K. Staf, A.M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences.
Candidate of Philology, Senior Researcher, Department of Classical Western Literature and Comparative Literature Studies. Research interests: French and Italian literature of the 15th - 16th centuries, history of books, history of reading.
E-mail: irina.staf@gmail.com
ORCID ID: 0000-0003-3975-6617
