CC BY
110
Белоруссии и Казахстана только в том случае, «если будут выполнены требования Бишкека». Ранее первый вице-премьер Киргизии Дж. Оторбаев сообщил, что «дорожная карта» вступления Киргизии в Таможенный союз была утверждена Евразийской комиссией в ноябре 2013 г. без участия киргизской стороны и в таком виде данный план официальный Бишкек не устраивает.
Как поясняет И. Бекболотов, «правительство не подписало дорожную карту по ряду причин. Во-первых, она была разработана без участия Киргизстана. Недоработанный и не отвечающий интересам страны документ в Москве представили президенту Киргиз-стана, как бы сказав ему, "вот тут надо подписать". Президент А. Атамбаев поступил совершенно справедливо, отправив его на доработку и заявив, что Киргизстан вступит в ТС только на условиях, отвечающих интересам киргизского народа».
При этом под киргизским народом, очевидно, имеются в виду предприниматели с рынка «Дордой», бизнес которых заключается в реэкспорте китайских товаров и со вступлением в ТС будет прекращен.
Три источника и три составные части киргизской экономики («Кумтор», трудовая миграция и «Дордой», формирующие бюджет республики) определяют и основные проблемы внутренней и внешней политики, и пока подходы к их решению будут базироваться на «интересах киргизского народа», а не всего полиэтнич-ного населения Киргизии, социальная напряженность в обществе будет только нарастать.
«Этнополитическая ситуация в России и сопредельных государствах в 2013 году», М., 2014 г., с. 601-615.
Д. Зоиров,
доктор юридических наук, начальник Академии МВД Республики Таджикистан ОТ МЕЖТАДЖИКСКОГО КОНФЛИКТА К ПОСТКОНФЛИКТНОМУ МИРУ: ОБЩЕЕ И ОСОБЕННОЕ В ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИХ КОНФЛИКТАХ
При всем разнообразии специфических черт все региональные конфликты на постсоветском пространстве - в Чечне, Таджикистане, Узбекистане и Киргизстане, в Армении, Азербайджане и
Грузии, в Приднестровье - имеют общее происхождение, многие черты совпадают.
Во-первых, все они являются следствием идеи национально-территориального размежевания, образования советских национальных республик и автономных формирований, коллапсом советской политической, военной, экономической и идеологической системы, которая в течение семи десятилетий, благодаря сильной центральной власти и мощному карательному аппарату обеспечивала стабильность. Поэтому все усилия международного сообщества, в том числе в рамках ООН, Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) и СНГ, по урегулированию кризисных ситуаций в Российской Федерации, Таджикистане, Грузии, Нагорном Карабахе и в Приднестровье, по своей политической сути заключаются в поисках замены советского фактора стабильности, а по правовой - в поисках юридических механизмов урегулирования спорных вопросов.
Во-вторых, общей для них является исключительная сложность урегулирования, снискавшая в ОБСЕ репутацию «замороженных» конфликтов. После сравнительно быстрого (при активном российском содействии) прекращения активных фаз в первой половине 1990-х годов эти конфликты, как сложные динамические системы, перешли в некоторое устойчивое состояние гомеостаза, в котором без внешнего воздействия могут пребывать еще неопределенно долгое время, периодически обостряясь или затухая. Национальное согласие и мир в Таджикистане являются счастливым исключением из «общего правила», но это не дает оснований для самоуспокоения, поскольку поддержание мира и согласия требует постоянных политических и юридических усилий, о чем будет сказано особо.
В-третьих, конфликты на постсоветском пространстве в той или иной мере отражают глобальные мировые проблемы современного этапа развития человеческой цивилизации:
- растущий разрыв между мировыми полюсами бедности и богатства;
- демографический взрыв и неконтролируемое изменение этнодемографической структуры человечества и связанную с ней трансформацию систем производства и рынка рабочей силы1;
1 См.: Тревоги Мира. Социальные последствия глобализации мировых процессов: Доклад ЮНРИСД (НИИ социального развития при ООН). - М., 1997.
- глобализацию и интернационализацию преступности, международный терроризм1;
- усиливающееся противостояние христианского и мусульманского миропонимания.
В-четвертых, это слабость государственной власти национальных новообразований, отсутствие в силу объективных причин предварительной концепции построения собственной государственности и взаимоотношений с соседними государствами. Еще основоположник немецкой классической философии И. Кант применительно к гражданскому обществу писал: «Состояние мира между людьми, живущими по соседству, не есть естественное состояние (status naturalis); последнее, наоборот, есть состояние войны, т. е. если не беспрерывные враждебные действия, то постоянная их угроза. Следовательно, состояние мира должно быть установлено» . Революционный, динамичный характер формирования национальных государств на постсоветском пространстве, своеобразная эйфория политических лидеров от осознания суверенной свободы и их увлеченность борьбой за власть отодвинули вопрос установления мира с соседями на задний план, предоставив этому вопросу возможность перерасти в острейшую социальную проблему.
В-пятых, опережение темпов процесса формирования национальных государств по отношению к процессам формирования региональных центров наднациональной власти. Даже достаточно быстрое юридическое оформление надгосударственной структуры -Содружества Независимых Государств не могло столь же оперативно превратить его в постсоветский институт реальной власти, располагающий необходимыми навыками и средствами нейтрализации этнополитических конфликтов на постсоветском пространстве.
Строго говоря, пример СНГ или национальных правительств Содружества не является исключением. Наиболее опасной составляющей глобального кризиса цивилизации как раз и выступает
1 См.: Овчинский В.С. XXI век против мафии. Криминальная глобализация и Конвенция ООН против транснациональной организованной преступности. - М., 2001.
2 См.: Малашенко А. Политический ислам: Мирное сосуществование или глобальное противостояние // Отечественные записки. 2001. № 1; Скосырев В. Ислам без принуждения // Время-М№ 2002. 5 нояб.; Сюкияйнен Л. О российской государственной политике в отношении ислама // Щит. 2003. - № 1. 23 окт.
3 Кант И. К вечному миру // Сочинения: в 6 т. - М., 1965. Т. 6. - С. 266.
кризис структур, призванных обеспечить нормальное функционирование всех форм общественной организации как на национальном уровне, так и на уровне международного сообщества. В полной мере это продемонстрировали «старые» и «новые» властные структуры государств Ближнего Востока, Центральной Америки, Азии и Африки, ставших ареной ожесточенных этнополитических конфликтов. Продемонстрировали это и структуры ООН, так и не сумевшие предотвратить крупномасштабную военную агрессию США против Ирака. Не составляет исключения и внешне вполне благополучный Европейский союз, который при всем желании трудно назвать общеевропейским институтом реальной власти, продемонстрировавшим способность эффективно противодействовать вооруженным конфликтам на территории Югославии или Российской Федерации, длительному противостоянию греческой и турецкой общин на Кипре или кризису в Северной Ирландии и Стране Басков.
Неспособность национальных государств и международного сообщества в целом противостоять глобальным вызовам политического и неполитического характера объясняется кризисом институтов государственности, традиционно удерживавших людей в определенных рамках дисциплины и самоограничения. Речь в первую очередь идет о так называемой диффузии власти1 - сокращении центров «эффективной силы», обеспечивающих определенную субординацию общественных отношений в триаде «личность - общество - государство». В качестве таких «центров» выступают государственная власть как таковая, национальная правовая система, а также производные от них специализированные государственные институты - силовые и правоохранительные структуры. Побочными следствиями ослабления этих институтов и одновременно фактором, способствующим ослаблению государственности в целом, являются глобальная криминализация общества на национальном и интернациональном уровнях, очевидная неспособность и мирового сообщества в целом и суверенных государств в частности эффективно противодействовать национальной и транснациональной организованной преступности, международ-
1 Термин введен в научный оборот в конце 50-х годов видным представителем школы политического реализма в американской историографии международных отношений Уолтом Ростоу в своем исследовании «Соединенные Штаты на мировой арене». См.: Rostow W. United States in the World Arena. - New York, 1957. - P. 414.
ному терроризму, наркотрафику и незаконному обороту оружия, подпитывающим этнические конфликты на местах.
Отмеченные выше обстоятельства позволяют сделать вывод о том, что общим во всех этнополитических конфликтах, в том числе и на постсоветском пространстве, является полипричинный комплекс политических, социально-экономических, юридических детерминант, обусловивших на объективном и субъективном уровне именно такой вектор развития межгосударственных, межнациональных, межконфессиональных отношений. Сказанное не следует воспринимать как констатацию фатальной неизбежности этнополитических конфликтов. Речь идет о том, что основу предупреждения конфликтов и их разрешения также должны составлять комплексные меры, нейтрализующие или устраняющие все или большинство причин, вызвавшие эти конфликты.
Полипричинность этнополитических конфликтов всегда в определенном смысле индивидуальна для каждого государства или региона. Именно это, с одной стороны, не позволяет выработать жесткие, раз и навсегда заданные схемы их предупреждения и разрешения, а с другой - обуславливает наличие у каждого из них собственной внутренней логики развития, открывая путь поиска среди уже наработанных схем и механизмов наиболее приемлемых для данного места и времени. Это особенно актуально для конфликтов на постсоветском пространстве, поскольку за каждым из них в качестве базовой причины скрываются те геополитические игры и политические компромиссы 20-40-х годов прошлого века, о которых мы писали в предыдущей главе. Способствуя утверждению советской власти на Кавказе, в Средней Азии, на западных границах, они стали «минами замедленного действия», которые сработали после распада СССР.
Проявление следствий политических игр, сопровождающихся произвольной «нарезкой» территории Российской империи для этносов СССР, специфично применительно к современным этно-политическим конфликтам. Противостояние в Абхазии характерно тем, среди прочих специфических особенностей имеет место преобладание воинственного титульного национального меньшинства в самопровозглашенном им образовании, из которого вытеснено нетитульное национальное большинство. Южная Осетия дает пример грубого территориального решения деликатной этнической проблемы, когда одна небольшая национальность в силу политических игр оказалась разделенной между двумя суверенными государствами. Конфликт в Приднестровье, напротив, демонстри-
рует последствия искусственного объединения разных этнических групп на территории одного государства. В Нагорном Карабахе скрестились интересы двух этносов как внутри одного государства, так и между их государственными образованиями.
Свои специфические черты имеет и конфликт в Таджикистане. Во-первых, в отличие от всех других конфликтов на постсоветском пространстве, он является субэтническим1, поэтому в научной литературе он конституируется как межтаджикский конфликт2 или как гражданская война; гражданской войной предпочитают называть этот конфликт и политики3. Если одним бывшим союзным республикам удалось стать независимыми легко и свободно демократическим путем, а другим - лишь с преодолением некоторых формальных препятствий, то таджикскому народу досталась долгая, сложная и кровопролитная дорога. С первых же дней после объявления республики о своем суверенитете стали возникать и множиться силы, стремящиеся получить власть в условиях провозглашенной демократии. Создающиеся политические партии и движения, нередко не имевшие четкой политической программы действий, подменяли ее митинговой активностью, не прекращавшейся ни днем, ни ночью и охватившей всю страну. Последовавший социальный взрыв носил, как стало очевидно достаточно быстро, субэтнический характер, а сопровождавшие его события обернулись для Таджикистана гражданской войной.
Для такой констатации есть все основания. Исход русского населения во время событий не дает основания утверждать, что
1 Субэтнос является одним из таксонометрических уровней этнических образований, занимающих срединное положение между этнической общностью и этнографической группой. Этнографическая группа - локальное (внутреннее) подразделение народа-этноса, у которого имеются отдельные специфические элементы культуры. Если у этой этнографической группы появляется осознание общности (самосознание) этнического характера, оно превращается в субэтнос; в свою очередь, субэтнос, утратив это самосознание, может трансформироваться в этническую группу. См.: Бромлей Ю.В. Этнос и этносоциальный организм // Вестник АН СССР. - 1970. № 8. - С. 48-54. Формирование таджикского субэтноса, как это было показано в главе 1 настоящей работы, относится к 1Х-Х вв.
2 См.: Саймудинов Ш. Национальное примирение в Таджикистане и его современное значение. - Душанбе, 2003; Межтаджикский конфликт: Путь к миру / Отв. ред. М. Олимов. - М., 1998.
3 См.: Достойное место в мировом сообществе: Выступление Э. Рахмонова на торжественном собрании, посвященном 11-й годовщине государственной независимости Таджикистана и 10-летию Форума таджиков и пер-соязычных народов мира. Душанбе, 8 сентября 2002 г. - Душанбе, 2002. - С. 50.
конфликт носил антирусский характер. Русское и русскоязычное население покидало экономически бедствующий Таджикистан (кстати говоря, вместе с таджиками) в поисках лучшей жизни еще до начала кровопролитных событий гражданской войны в 1990 г.1; массовым же исход русскоязычного населения стал только после начала кровопролитной активной фазы конфликта, потому что ему в большей степени, чем таджикам, было куда бежать, спасаясь от тягот войны.
Нельзя утверждать, что события в Таджикистане носили и антиузбекский характер, поскольку, несмотря на некоторые вполне очевидные противоречия между таджиками и узбеками, сторонники светского секуляристского пути развития объединились против религиозного экстремизма независимо от своей национальной принадлежности; точно так же ряды религиозных экстремистов пополняются за счет представителей обоих народов.
Вторая отличительная черта конфликта заключается в том, что противоборствующим сторонам удалось найти формулу национального примирения, имеющую конкретное юридическое выражение и конституционно-правовое значение. Отсюда и третья отличительная черта конфликта: он оказал существенное влияние на социальную и правовую динамику государственного устройства Таджикистана - от трансформации формы правления до формирования новой модели парламентаризма и демократически ориентированной модели правовой системы, с одной стороны, санкционирующей политический и идеологический плюрализм, реальную свободу слова и формы ее выражения, а с другой - конституирующей сильную централизованную государственную власть и соответствующие механизмы сдержек и противовесов, исключающие ее узурпацию какими бы то ни было общественными объединениями, политическими партиями, группами людей или отдельными личностями.
Четвертая отличительная черта конфликта заключается в гибком сочетании переговорного процесса между противоборствующими сторонами в поисках консенсуса с жестким, но в строгих рамках действующего законодательства силовым давлением на тех
1 См.: Blym A. Demographic et politique en Russie. - Paris, 1993. - P. 17-26; Котенев А.А. Этническая конфликтология. Этнические аспекты локальных конфликтов у азиатских границ России в последней четверти XX века: Автореф. дисс... д-ра полит. наук. - СПб., 1996.
представителей оппозиции, которые нарушали достигнутые дого-воренности1.
Основания для этих, по сути, обобщающих выводов дает анализ содержания субэтнического конфликта в Таджикистане, процесса и результата его урегулирования, с той или иной степенью обстоятельности представленный в исследованиях американских, российских и таджикских ученых2. Однако многие положения этого анализа либо несколько сглаживают важные содержательные аспекты развития конфликта, в частности, его этнорегиональный и криминальный характер, либо недостаточно акцентируют внимание именно на правовой природе конфликта, в частности, на трансформации институтов государственности и в ходе конфликта, и как одного из условий его урегулирования.
Собственный анализ особенностей субэтнического конфликта в Таджикистане хотелось бы начать с главного - с его дефиниции и типологического соотнесения. Если принять за основу существующие определения этнополитического конфликта как столкновения интересов и взглядов этнических общностей разного
1 См.: Шарипов Х.Х. Действия личного состава МВД при проведении специальных операций. - Душанбе, 2003.
2 См.: Сондерс Г.Х. Мирный процесс: концептуальные рамки; мирный процесс: оперативные рамки // Урегулирование конфликта и построение гражданского общества. Вашингтон. - М., 1997. - С. 5-25; Слим Р., Сондерс Г. Урегулирование конфликтов в разделенных обществах: Уроки Таджикистана // Там же. -С. 271-280; Чуфрин Г., Сондерс Г. Общественный миротворческий процесс на практике // Там же. - С. 224-244; Махмадов А.Н. Таджикистан: Урегулирование «нетрадиционного» конфликта и построение гражданского общества // Там же. -С. 53-57. См. также: Звягелъская И. Состоится ли таджикское урегулирование // Центральная Азия. 1997. № 4(10). - С. 58-60; Олимов М. Проблемы методологии анализа и прогноза в изучении межтаджикского конфликта // Центральная Азия. 1997. № 5(11). - С. 54-59; Имомов А. Согласительные документы и их конституционное значение // Вестник Таджикского госуниверситета. История, юриспруденция. - Душанбе, 1993. С. 87-89; Он же. Общественно-политические конфликты и доминация согласительных документов // Права человека и развитие демократии в Таджикистане: Проблемы и перспективы. - Душанбе, 1997. - С. 1223; Он же. Межтаджикский конфликт: Общественное согласие и согласительные документы // Центральная Азия. 1998. № 2(14).— С. 45-51; Он же. Роль согласительных документов в преодолении межтаджикского конфликта // Мизон. 1998. № 6. - С. 13-14; Он же. Постконфликтный период в Республике Таджикистан: Проблемы и перспективы // Межтаджикский конфликт: Путь к миру. - М., 1998. -С. 24-26.
таксонометрического уровня1, то субэтнический конфликт может быть определен как столкновение интересов и взглядов субэтносов, структурированных в различные политические и неполитические организации и союзы в борьбе за власть. В качестве ведущей типологической характеристики межтаджикского конфликта целесообразно использовать деление этнических конфликтов на ранговые и не ранговые2. В основе их дифференциации - занимаемое этнической группой место по шкале власти, престижа, богатства и степень или возможность контроля этими группами политической власти, удержания остальных групп в маргинальном состоянии. С учетом этих предварительных замечаний попытаемся представить специфику возникновения и развития гражданской войны в Таджикистане.
В исследованиях по проблеме функционирования восточного общества отмечается, что главными особенностями государств Центральной Азии являются наличие и сохранение структуры общинно-клановых связей в течение длительного времени. В этих связях присутствует система особых отношений, носящих неформальный характер и определенным образом структурированных на всех уровнях социальных отношений. Р. Нарзикулов называет это кланом. Он, в частности, отмечает, что «в отличие от жестко организованных группировок мафиозного характера, среднеазиатский клан формируется на сугубо добровольных началах, не предусматривает наказания за невыполнение воли клана и поэтому иногда трудно распознаваем, но его нельзя назвать и компанией друзей, оказывающих друг другу помощь, к клану относятся только выходцы из одной местности»3. Таким образом, отличительный признак клана - одно место рождения его членов. Важно подчеркнуть, что не общность занятий, не духовные интересы и мировоззрение, а именно место рождения, землячество.
По мнению американского ученого Б. Румера, клановое или племенное сознание, названное им трайболизмом, не только пережило, но даже стало более сильным в советскую эпоху, поскольку «было естественной, спонтанной формой становления ассимиля-
1 См.: Аршба О. И. Этнополитический конфликт: сущность и технология управления. - М., 1996. - С. 68.
2 См.: Тавадов Г.Т. Политология. - М., 1997. - С. 393.
3 Нарзикулов Р. Двуликий Янус в сердце Азии: Некоторые итоги 70-летнего развития среднеазиатских республик в составе СССР // Восток. - 1991. -№ 5. - С. 121-128.
ционной политики, которую проводила Москва в попытке разделить национальную общность. Клановое единство и солидарность делают возможным духовное и материальное выживание в условиях советской жизни»1, а большинство национальных кадров остаётся навсегда верным своему клану.
В результате советской «колонизации» Средней Азии сформировавшийся к IX в. единый таджикский народ в XX в. претерпел значительную этническую дезинтеграцию, потеряв свои исторические центры - Самарканд и Бухару, вошедшие в состав Узбекистана, а ранее обладавшие неоспоримым культурным авторитетом, интегрировавшие многообразную региональную (субэтническую) таджикскую культуру. После того как Самарканд, Бухара и другие таджикские районы были включены в состав Узбекистана в массовое сознание таджикоязычного населения систематически стали вдалбливать мысли о том, что так как люди живут на территории Узбекистана, то они являются уже не таджиками, а узбеками2. Об этом говорил в то время известный ученый-этнограф И.И. Зарубин, отметив, что ираноязычное население, оказавшись в окружении узбеков, принимало имя последних. В этом случае, называя себя узбеками, таджики понимали слово «узбек» как житель Узбекистана3.
У новой автономной республики не было общенационального центра, национальной интеллигенции. Формирующаяся государственность противоречила традициям различных групп таджиков. Основными проводниками государственной политики и строителями новой республики стали приезжие из России и других республик Союза, а также таджики из Самарканда, Бухары, Ход-жента. Командированные в Душанбе в целях государственного строительства, они рассматривали себя в роли посредников между центральной администрацией и местным населением4. Эти процессы отражал и состав первого таджикского правительства, сформированного в момент становления основ государственности в середине 1920-х годов. Наряду с таджиками самой автономии в высших эшелонах власти находились таджики - выходцы из
1 Rumer В. Soviet Central Asia. - Boston, 1989. - P. 148.
2 Масов Р. История топорного разделения. - С. 78.
3 См.: Рахимов Р. Р. Исчисление времени у таджиков бассейна реки Хин-гоу в XIX - начале XX века // Советская этнография. - 1989. - № 1. - С. 118.
4 См.: Олимова С. К., Олимов М. А. Независимый Таджикистан: Трудный путь перелома // Восток. - 1995. - № 1. - С. 135-136.
районов, расположенных за пределами автономии: А. Афзали (Самарканд), Р. Бабаджанов (Гиссар), Б. Дадабаев (Фергана), Ч. Имамов (Пенджикент), Н. Махсум (Гарм), А. Мухидинов (Бухара), А. Рахимбаев (Ходжент), Ш. Шотемур (Бадахшан) и т.д., что в определенной степени уравновешивало клановые интересы таджиков, проживающих в автономии и за ее пределами.
К середине 1940-х годов, по данным Д.Х. Худоназарова, сформировались три основные ветви клановой партийно-политической системы, обеспечивающие региональную преемственность в высших эшелонах власти: партийную структуру контролировали русские и таджики-памирцы; представительные органы - таджики-гармцы, правительство - таджики-ходжентцы1. Таким образом, традиционная племенная структура причудливым образом сомкнулась с партийной структурой в единое неразрывное целое, образуя некий синтез политических институтов современного (западного) и традиционного (восточного) обществ и закладывая основу для местничества, возведенного в ранг государственной политики2.
Соотношение рангов субэтнических групп в высших эшелонах власти варьировалось, неизменной оставалась лишь скрытая или явная конкуренция в борьбе за власть родовых и региональных группировок, проходившая фактически на всех уровнях властной вертикали: на уровне кишлаков - между махаллями, на уровне сельсоветов и колхозов - между кишлаками, на уровне районов - между колхозами и сельсоветами, на уровне областей -между районами, на уровне республики - между областями. Неслучайно ведущей составляющей межтаджикского конфликта, по нашему мнению, является региональный фактор - столкновение
1 См.: Худоназаров Д.Х. Некоторые историко-философские параллели истоков конфликта в Таджикистане. - М., 1998. - С. 47.
2 Мы не можем согласиться с точкой зрения К.К. Маликова (Субэтнический конфликт в Таджикистане: Истоки и причины возникновения. - М., 2000. -С. 16) о том, что такая политика - исключительная особенность Таджикистана. Она характерна для всех среднеазиатских республик. Достаточно вспомнить, что еще в советский период подобная практика была вскрыта в Узбекистане в ходе расследования так называемых «хлопковых дел». Клановость, как, впрочем, и клановая мораль, лежащая в основе продвижения представителей своего рода по социальной лестнице, - своего рода «орудие обороны» традиционного общества. См.: Микульский Д. В. Влияние ислама и особенностей мусульманской культуры на развитие мусульманских стран, входящих в СССР // Вопросы философии. -1993. - № 12. - С. 21.
интересов худжандского (Ленинабадская область), кулябского (хатлонского), курган-тюбинского, бадахшанского, гиссарского, гармского кланов1. Это обстоятельство является одной из причин локальности конфликта именно как межтаджикского, поскольку он, к счастью, не перерос в выяснение территориальных отношений с Узбекистаном, как это было в нагорно-карабахском конфликте, и не приобрел характера таджикско-узбекского противостояния на этнической основе2.
Клановость как специфическая черта уклада жизни таджикского общества наложила свой отпечаток и на формирование политических сил республики, противостояние которых также является составной частью конфликта. Если компартия Таджикистана была формой поддержания господства ленинабадцев (ходжент-цев), то возникшие в ходе перестройки новые партии оказались связаны с другими кланово-земляческими группами. Например, в Демократической партии Таджикистана преобладали выходцы из исторических областей Каратегин и Гиссар. Особенно сильно региональные и семейно-родственные связи проявились в Исламской партии возрождения Таджикистана (ИПВТ), определив ее победы до декабря 1992 г. в так называемых «красных зонах» ее наибольшего распространения: Матчинском районе Ленинабадской области, Каратегине и исторической области Кободиан, расположенной на юге Таджикистана. В этих регионах грань между собственно
1 Именно так ставился нами вопрос в вышедшей в Санкт-Петербурге еще в 1997 г. монографии «Преступность: Этносоциальный срез (на материалах Республики Таджикистан)».
2 Более того, правительство Таджикистана не раз опиралось на поддержку Ташкента в решении ряда вопросов национальной консолидации, о чем неоднократно говорил в своих выступлениях президент Э. Рахмон. Это не исключало, однако, возникновения кризисов доверия между Душанбе и Ташкентом, связанных, как правило, с действиями экстремистов той или иной категории. В конце 1998 г., например, таджикско-узбекские отношения были омрачены мятежом полковника таджикских вооруженных сил М. Худойбердыева, узбека по национальности, захватившего на некоторое время Ленинабадскую область Таджикистана. В ходе подавления мятежа таджикское руководство выступило с обвинениями в пособничестве мятежникам в адрес Республики Узбекистан. Отношения между двумя братскими странами осложнились, узбекский батальон был выведен из состава коллективных миротворческих сил СНГ в Таджикистане. Одновременно на почве антиузбекских интересов произошла некоторая консолидация сил, противостоящих друг другу во внутритаджикском конфликте, выразившаяся, в частности, в участии бойцов Объединенной таджикской оппозиции (ОТО) в подавлении мятежа М. Худойбердыева.
членами ИПВТ и их родственниками была весьма зыбкой, подчас сами руководители местных партийных структур не могли объяснить, кто же, собственно говоря, является членом партии, а кто -нет, поскольку в реальной жизни так называемой исламистской политической ориентации придерживалась определенная семейно-родственная группа. Этим обстоятельством во многом объясняются и массовые зверства противников исламско-демократического блока в Кободиане, которые вырезали целые селения или кварталы родственников и свойственников активных членов ИПВТ1.
Исламский фактор - составная часть идеологии межтаджикского конфликта, определившая столкновение между секуляриз-мом и религиозным экстремизмом. Ислам всегда играл важную роль в жизни страны. Однако превращение Таджикистана в исламское государство ни руководство ИПВТ, ни поддержавший ее казиколон Ходжи Акбар Тураджонзаде официально не выдвигали, хотя спецслужбам и были известны планы исламистских экстремистов провести в 1993 г. операцию «Возмездие», целями которой стали бы отторжение от Таджикистана Горно-Бадахшанской автономной области и создание на ее территории исламского государст-ва2. Вообще лозунг создания исламского государства в самый разгар гражданской войны не пользовался широкой поддержкой даже среди участников оппозиции. Его поднимали на щит лишь наиболее экстремистски настроенные исламисты. Согласно социологическому опросу, проведенному в республике в 1992 г., 93% респондентов отрицательно отнеслись к перспективе создания здесь исламского государства, в то время как 64,2% рассматривали ислам как неотъемлемую часть истории и культуры страны. Более того, ислам превратился фактически в образ жизни, в консервант традиций, заставляя общество воспроизводиться с минимальными изменениями и ослабляя его адаптивные и трансформационные возможности. Эта нейтральная сама по себе охранительная функция любой религии, в том числе и ислама, была умело использована теми, кто стоял в оппозиции официальной государственной власти.
1 См.: Микульский Д.В. Влияние ислама... С. 21-22; Зоиров Д.М. Преступность: Этносоциальный срез (на материалах Республики Таджикистан). -СПб., 1997. - С. 98.
2 См.: Полонская Л. Современный мусульманский фундаментализм: Политический штрих или альтернатива развития? // Азия и Африка сегодня. -1994. - № 11. - С. 26.
Во-первых, в условиях демографического взрыва (естественный прирост населения в Таджикистане составлял в последние десятилетия 3-4% ежегодно1), прогрессирующего снижения жизненного уровня населения обещать приобщение к благам материального изобилия можно было только в потустороннем мире. Ни одна светская идеология в этом отношении не выдерживала конкуренции с религией независимо от конкретной конфессии.
Во-вторых, в каждой религии, а в исламе особенно, весьма сильны общедемократические начала, объединяющие всех обездоленных и обиженных. Религия сама по себе выравнивает социальный статус, ставя людей в одну шеренгу перед Богом / Аллахом и перед неизбежной встречей с ним в потустороннем мире2. Вот почему демократические элементы - носители социального прогресса вначале выступили под знаменами возрождения ислама в Иране, а затем точно так же примкнули к идеям «настоящего» ислама в родственном Таджикистане, причем некоторые из этих элементов никогда не отличались особой религиозностью. И наоборот, к правительственным структурам примкнуло немало представителей духовенства, в особенности того, которое сохраняло свои позиции еще в советский период.
Считать Таджикистан «колыбелью» религиозного мусульманского экстремизма по меньшей мере ошибочно. Дело в том, что сама по себе таджикская ветвь ислама является своеобразным «народным исламом», сформировавшимся в течение веков на почве смешения привнесенного в VII-VIII вв. арабскими завоевателями ислама классического с традиционными местными верованиями и религиями, в том числе ранним христианством, зороастризмом и манихейством. В результате возникла весьма специфическая таджикская ветвь суннитства, имеющая все права на существование, как и другие направления ислама.
Трения между традиционным духовенством и носителями «чистого» ислама не имели по своей теологической природе какого-либо политического содержания. Оно было привнесено искусственными ограничениями в отправлении религиозных культов при советской власти, разжигавшими интерес к идеям «чистого» ислама, прежде всего в кругах молодой национальной интеллигенции. Стало модным противопоставлять официальному просоветскому
1 См.: Бушков В. И. Таджикистан: Традиционное общество в постиндустриальном мире // Этнографическое обозрение. - 1995. - № 4. - С. 91.
2 См.: Ахмедов А. Социальная доктрина ислама. - М., 1982. - С. 142.
духовенству ортодоксальные исламские идеалы. Одновременно с началом глубокой социально-экономической депрессии и оттока русскоязычного населения в 1970-х годах в Среднюю Азию проникают идеи исламского фундаментализма, труды известных теологов А. Маудуди, Р. Хомейни, М. Кутба и С. Кутба, а также книги руководителей лидеров афганских группировок, в частности сочинение Г. Хекматиара «Куда пойти в поисках аллаха?».
Первоначально группировки фундаменталистов состояли из людей, в определенной мере потерявших связь с традиционными общинно-клановыми структурами, молодых выходцев из незнатных семей. Эти группы открывают подпольные школы по изучению Корана и арабского языка. Тогда же возникли первые конфликты между традиционалистами и фундаменталистами, так как вторым, по сути, удалось создать свою собственную религиозную школу.
На политическом горизонте Таджикистана религиозный экстремизм заявил о себе с появлением легендарного теолога Ала-мы, который пытался наладить изучение «чистого» ислама в советских среднеазиатских вузах. Его гибель вместе с четырьмя аспирантами в автомобильной катастрофе в 1978 г. была интерпретирована фундаменталистами как следствие секретной спецоперации советских правоохранительных органов и придала Ала-ме ореол мученика за веру1. Определенную роль в подогревании экстремистских религиозных настроений сыграли и события в Иране. «Не может быть никаких сомнений, - пишет западный исследователь проблемы О. Рой, - что Иран тайно поддерживал исламистов, в то время как Москва помогала сторонникам консервативного лагеря»2 в Таджикистане.
Радикализация религиозной оппозиции еще в середине 1980-х годов проявлялась, в частности, в отрицании и советской политической системы, и традиционного духовного сословия. Ее лидеры провозглашали единственным источником религиозной и общественной жизни Коран и Сунну (достоверную часть священного предания), объявляя враждебной исламу не только политическую систему, существующую в республике, но и наличие
1 См.: Пряхин В.Ф. Региональные конфликты на постсоветском пространстве... - С. 46.
2 Roy О. Is Conflict in Tajikistan a Model for Conflicts in Central Asia? // Tajikistan: The Trials of Independence / Eds. M.-R. Djalili, F. Grare, S. Akiner. -Richmond, 1998. - P. 134.
традиционного духовного сословия. Однако впоследствии произошла подвижка исламской составляющей вооруженной оппозиции в сторону большей умеренности. Оказавшись после военного поражения 1992 г. за рубежом, религиозные вдохновители Движения исламского возрождения Таджикистана постепенно стали отказываться от экстремистских идей построения исламского государства и склоняться к необходимости достижения национального компромисса на основе примирения между клановыми группировками. Эти настроения сыграли большую роль при инициировании межтаджикского диалога в 1994 г.
В конечном итоге религиозная составляющая конфликта отступила на второй план, уступив место противоречиям социально-экономического, регионалистского и криминального происхождения. Немаловажную роль в этом сыграл и тот факт, что еще до начала конфликта советское таджикское духовенство являлось наиболее авторитетным в Центральной Азии. Оно не поддержало экстремистов, имевших четко выраженные политические цели и не гнушавшихся никакими средствами. Отряды исламских фундаменталистов вырезали целые семьи инакомыслящих, террор под зеленым знаменем охватил значительную часть территории Таджикистана.
Сегодня есть все основания утверждать, что события в Таджикистане выдают далеко шедшие планы религиозных фанатиков как внутри республики, так и за ее пределами. Коалиция фундаменталистских сил с радикальными националистами, использующими исламистские лозунги, при открытой военной и скрытой финансово-экономической поддержке талибанского правительства Афганистана (не исключено, что и Ирана, Саудовской Аравии и Пакистана1) пыталась создать плацдарм для последующего наступления на режимы в Узбекистане, Киргизии, а затем в Туркмении и Казахстане под предлогом их прокоммунистического характера, чтобы отрезать от России Среднюю Азию и вовлечь ее в исламскую орбиту2.
Следует обратить внимание и на то, что конфликт в Таджикистане ясно показал значение мировоззренческой составляющей развития событий. Идея коммунизма, хорошо прижившаяся на
1 См.: Старченков Г., Махкамов М. Таджикская трагедия: Финал или антракт? // Азия и Африка. - 1993. - № 11. - С. 29.
2 См.: Титоренко В. Исламизм и интересы России // ИМЭМО. - 1995. -№ 1. - С. 39.
центральноазиатской почве в 1930-е годы, оказалась бессильной противостоять традиционному и «чистому» исламу в 1980-е годы, потому что она потеряла подпитку за счет фактов повседневной жизни, в поведении официально представлявших ее людей, прежде всего руководящей политической элиты. Но и традиционный ислам далеко не всегда мог противостоять религиозному фундаментализму и экстремизму. Ответ на вопрос, почему это произошло, требует более глубокого исследования, выходящего за рамки обозначенной нами темы, однако рискнем высказать ряд соображений, имеющих непосредственное отношение к рассматриваемой нами проблематике.
Во-первых, так называемый умеренный, или традиционный, ислам основывается на той же самой догматике, что и экстремистские версии ислама. В случае неожиданного ухудшения социально-экономической ситуации массы верующих будут выделять из своих рядов тех, кто будет готов пойти дальше обычных для религии форм и способов решения проблем общества и личности, кто будет действовать за пределами духовной сферы. Поэтому надо бороться за доверие основной массы верующих мусульман к государственной власти, не позволяя их более решительным единоверцам перехватить контроль над ними.
Во-вторых, уважительное отношение государства к любой вере должно сочетаться с уважительным отношением к неверию, атеизму или к философскому, холистическому мировоззрению, в котором мир материи и духа, материальное и идеальное сосуществуют как единое целое, диалектически соединяясь во всеобъемлющем понятии бытия. Научно-философская проблематика атеизма должна пользоваться адекватным вниманием государства, общества, средств массовой информации.
В-третьих, любые попытки радикальных исламистов подменить собой органы государственной власти или органы местного самоуправления следует рассматривать как посягательство на основы конституционного строя Таджикистана, провозгласившего себя светским государством. Осознавая исходящую от радикального ислама угрозу, важно не дать втянуть государство в выгодную третьей стороне прямую конфронтацию с мировым исламом. Надо следовать примеру гибкости мусульманских геополитиков. Китай строит свои отношения с исламским миром именно так, по-своему определяя, какие организации исламистов будут записаны в террористические, а какие получат репутацию борцов за национальное освобождение. К первому типу, с точки зрения Пекина,
относятся уйгурские организации и сторонники исламского халифата в Центральной Азии («Хизб ут-Тахрир»), а ко второму -палестинцы и иранские муфтии.
В-четвертых, необходимо более эффективно использовать в своих интересах противоречия, разделяющие исламских геополитиков. Так, конкурентами Ирана являются Турция и Саудовская Аравия. В результате Тегеран, оплот шиитов, может оказаться ситуативным союзником Таджикистана в борьбе с пантюркизмом и исламским экстремизмом саудовских ваххабитов, хотя Саудовская Аравия и Пакистан привержены суннитству. Наиболее конструктивными и надежными способами геополитического противоборства в обновляющемся мире должны стать совершенствование собственного культурного пространства как неотъемлемой части пространства мировой культуры, достижение новых высот духовного и культурного роста жителей Таджикистана, страны, давшей человечеству образцы гуманизма и миролюбия в поэзии Рудаки и Фирдоуси, Мавлали и Саади, Хафиза и Ахмада Дониша, Айни и Турсунзаде.
В большинстве известных нам работ, посвященных исследованию межтаджикского конфликта, прежде всего проводится анализ его социально-политических, экономических и этнических составляющих, и это правильно, поскольку вне этих категорий трудно понять и оценить события последнего десятилетия прошедшего века. Однако этнополитический конфликт в Таджикистане имеет и свою юридическую составляющую, не получившую достаточного освещения.
Оценивая происходившие в Таджикистане события с правовой точки зрения, следует прежде всего отметить, что межтаджикский конфликт является конфликтом юридическим. По мнению академика В.Н. Кудрявцева, которое мы разделяем, юридическим конфликтом следует признать любой конфликт, в котором спор так или иначе связан с правовыми отношениями сторон, следовательно, субъекты конфликта, их мотивация, объект обладают правовыми признаками, а сам конфликт влечет за собой юридические последствия1. Какие бы движущие силы ни лежали в основе межтаджикского конфликта, он был связан с правоотношениями по поводу государственной власти; мотивация противоборствующих
1 См.: Основы конфликтологии / Под ред. В.Н. Кудрявцева. - М., 1997. -
С. 55.
сил была направлена либо на сохранение существующего конституционно-правового порядка, либо на его изменение; действия участников конфликта имели юридические последствия в сфере отношений, регулируемых нормами международного права, а также национального конституционного, уголовного, административного права.
Множественность объектов правового регулирования, в той или иной степени затронутых конфликтом, определяет его тройственную юридическую природу. Во-первых, это юридический конфликт в сфере отношений, регулируемых нормами международного права, поскольку в процессе конфликта постоянно нарушались основополагающие принципы прав и свобод граждан, выработанные международным сообществом. Представляется, что данный тезис не требует дополнительной аргументации, если вспомнить, например, Международный пакт о гражданских и политических правах (Нью-Йорк, 19 декабря 1966 г.)1, Конвенцию ООН против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания (Нью-Йорк, 10 декабря 1984 г.)2, Декларацию о правах лиц, принадлежащих к национальным или этническим, религиозным и языковым меньшинствам (18 декабря 1992 г.)3, и ряд иных документов, учтенных в нормах действовавшей в тот период Конституции Таджикистана.
Во-вторых, это юридический конфликт в сфере конституционно-правовых отношений, закрепивших в Конституции Республики Таджикистан основные институты государственности, в том числе принадлежность власти, порядок образования высших и местных органов власти, а также территориальную целостность суверенного государства, основные права и свободы человека и гражданина.
В-третьих, это юридический конфликт в сфере отношений, охраняемых нормами уголовного и административного права, содержащими правовые запреты, например, в отношении насильственного изменения конституционного строя, а также предусматривающими уголовное наказание за убийства, грабежи, насилие, административное наказание за массовые беспорядки и т. д.
Правовая природа межтаджикского конфликта наиболее очевидно и рельефно проявляется в его криминальном характере.
1 Ведомости Верховного Совета СССР. 1976. № 17(1831). Ст. 291.
2 Там же. - 1987. - № 45. - Ст. 747.
3 Действующее международное право. - М., 1995. - Т. 2.
Криминальность конфликта, и мы уже обращали внимание на это в одной из работ, является ведущей составляющей генезиса развития гражданской войны в Таджикистане, в котором религиозные, национальные, идеологические факторы постепенно отходили на второй план, переставали играть заметную роль. Район против района, клан против клана, мафия против мафии - такова, по нашему мнению, движущая сила межтаджикского конфликта1. Многочисленные факты грабежей, насилия, жестоких убийств родственников и соплеменников представителей враждующих группировок не диктовались стратегией или тактикой внутриполитической борьбы, тем более они не диктовались конфессиональными противоречиями, которых просто не было - мусульмане уничтожали мусульман. За всем этим, как показало специально проведенное нами исследование, лежали субэтнические региональные факторы, уже отмечавшиеся в данной работе и в равной степени детерминировавшие криминогенную ситуацию в Таджикистане и до гражданской войны, и в период наиболее активного противостояния сторон, и, в известной мере, после завершения конфликта. Приведем краткие выводы на основе полученных нами результатов.
На состояние преступности в условиях современного Таджикистана оказывают влияние особенности уклада жизни, традиции, обычаи, социально-психологические особенности жителей различных районов страны. В Северном Таджикистане высокая товарность мелкого частного хозяйства, близость к крупным городским центрам, многовековые традиции торговли и предпринимательства, значительная степень занятости коренного населения в промышленности обусловили развитие частной инициативы, предприимчивости, значительно меньшую зависимость от мнения общины, в определенной степени - развитие индивидуального сознания. В то же время именно на севере республики находятся основные очаги традиционной городской культуры таджиков: Ходжент, Ура-Тюбе, Пенджикент, Исфара, Канибадам. Совсем рядом - Самарканд и Коканд. Всё это способствует сохранению, уважительному отношению к традициям, нежеланию как-либо реформировать социально-политическую и бытовую культуру. При поощрении деловой активности, жажде экономической самостоятельности северяне очень настороженно относятся к политическим
1 См.: Зоиров Д.М. Преступность: Этносоциальный срез... - С. 110.
изменениям, предпочитая «вливать новое вино в старые меха». При этом они не любят резких движений и не идут на открытый конфликт, стараясь достичь консенсуса путем сложных манипуляций и закулисных переговоров. Культура северных таджиков интровертна, строго этикетна.
Среди северных таджиков существенно выделяются жители верховьев Зеравшана, наиболее отсталой высокогорной части Северного Таджикистана, где еще сохранились реликты древних языков и культуры. Политический идеал северян - соединение жестко авторитарной власти и экономических свобод. Большое распространение имеет система «патрон - клиент». Национальное самосознание северян до сих пор полностью не проявилось. Прагматичные, приверженные собственным традициям, тысячелетиями находящиеся в мультикультурном окружении, северяне гораздо больше чтят цивилизованную и культурную общность, нежели национальную. Особенности менталитета северян по отношению к властям можно сформулировать так: «Поклонись хозяину и иди своей дорогой»1. Все эти особенности чрезвычайно влияют на повседневное поведение северных таджиков2, что находит свое отражение в преступной мотивации и в структуре самой преступности (преобладание корыстной мотивации, кражи, мошенничество, экономические преступления).
Бухарские и самаркандские таджики не проявляют сепаратистских устремлений и не выдвигают требований о передаче их городов Таджикистану, тем более в тот период, когда таджикское государство рушилось в огне междоусобиц. Близкие к узбекам, особенно в едином по существу культурно-цивилизационном ареале Бухара-Самарканд-Ходжент, северные таджики до сих пор не придают особого значения факторам языка и этнического происхождения. Это относится и к Ферганской долине3.
В Центральном и Южном Таджикистане выделяются три крупные этнорегиональные группы: кулябцы, карагетинцы, гис-сарцы. В сравнении с другими гиссарцы - немногочисленная группа, по основным параметрам сходная с северными таджиками. Они экономически и политически активны, в их хозяйственной деятельности сильны рыночные ориентации. Кулябцы - жители
1 Олимова С.К., Олимов М.А. Независимый Таджикистан. - С. 137-138.
2 Там же. - С. 138.
3 Мирский Г. Нация, этнос, религия в центральноазиатском аспекте // ИМЭМО. - 1993. - № 12. - С. 7.
одного из самых сельскохозяйственных регионов Таджикистана, для которого свойственны сохранение колхозно-общинного уклада, традиционализм, консерватизм. В их среде очень сильны этатистские и эгалитаристские ориентации. Кулябцы отличаются прямым, открытым, бескомпромиссным характером. Согласно проведенному нами опросу (июнь 1994 г.), большая часть куляб-цев (79% опрошенных) из различных социальных слоев не допускает возможности каких-либо соглашений со своими врагами. В регионе процветает культ силы. Он отчетливо проявляется в структуре преступности, где по сравнению с другими регионами относительно высок удельный вес насильственных преступлений. Криминализированность этой этнорегиональной группы очень велика. Для политической культуры Куляба свойственен вождизм, когда вокруг бобо - главаря, пахана - собирается группировка, спаянная круговой порукой.
Субкультура кулябцев, культ силы и пренебрежение законностью, признание предпринимательства исключительно в феода-лизированной форме, т.е. выплате дани, во многом предопределили процесс отторжения кулябской элиты, захватившей в 1992 г. власть в центре, другими региональными группами, не желавшими отказываться от собственной политической культуры ради куляб-ского варианта.
Для каратегинцев, ставших базой оппозиции, свойственны предприимчивость, инициативность, мобильность, соединенные с приверженностью традиционным ценностям и четким сознанием национальной идентичности, что стимулирует модернистские тенденции внутри собственной культуры. Очень сильны чувства рыночной ориентации. Каратегинцы относительно легко идут на любые изменения, лишь бы это было в русле традиционной культурной парадигмы, отсюда - отстаиваемые ими крутые изменения в политической, экономической, социальной жизни, санкционируемые традицией и религией.
Кроме названных этнорегиональных групп, незначительную часть населения составляют памирцы, говорящие на языках восточно-иранской группы и причисленные к таджикам волевым решением, так как некоторые историки считают, что памирцы являются самыми древними племенами таджиков, которые из-за труднодоступности не подвергались никаким нашествиям и не ассимилированы. За последние полвека в их обществе отмечены разложение родовой общины, трансформация культурно-хозяйственного типа, смена стереотипов, мотивации, ценностей,
что привело не только к развитию предприимчивости, но и к обострению криминогенной обстановки. У памирцев большая тяга к образованию, исключительно высок удельный вес лиц с дипломами высшей школы. Они относительно легко идут на перемены. В настоящее время среди них наблюдается тяга к традиционной культуре, подъем национального самосознания сопровождается возрождением религии - исмаилизма1.
Таджикистану советского периода было свойственно слабое законопослушание; на Памире, в Центральном и Южном Таджикистане оно доходит до крайности. Здесь силен авторитет обычного шариатского права, для всех групп, кроме северных таджиков, характерны тяга к независимости, местный и национальный патриотизм, этатизм2.
Важнейшим фактором, обусловившим остроту таджикского противостояния, можно также считать особенности организации традиционного таджикского общества. Оно имеет ярко выраженную национальную специфику. Ячейкой таджикского общества является махалля - городской район-община с элементами автономии и самоуправления, а в сельской местности - кишлак. Для традиционного общества махалля - это центральный круг жизни, ее очаг и фокус. Лояльность по отношению к махалле стоит на первом месте, никто не может игнорировать бытующие в ее рамках общественное мнение, правила солидарности и взаимопомощи должны соблюдаться неукоснительно. Отсюда, как из зерна, вырастает лояльность более высокого порядка - региональная, определяющая всю суть системы общественно-политических отношений в несравненно большей мере, чем классовые, национальные или идеологические факторы.
Краткая этнокриминологическая зарисовка как нельзя лучше объясняет, почему большинством таджиков, вовлеченных в вооруженное противостояние, двигали отнюдь не политические или идеологические ценности, а чувство преданности своему клану, кишлаку, махалле, своему бобо. Это хорошо видно и по хронологии развития активной фазы межтаджикского противостояния.
Боевые действия в Таджикистане начались как столкновения между различными клановыми группировками за сферы влияния практически до распада СССР. Эти столкновения стали систематическими и кровопролитными после провозглашения независи-
1 Мирский Г. Нация, этнос, религия в центральноазиатском аспекте. - С. 7.
2 Олимова С.К., Олимов М.А. Независимый Таджикистан. - С. 139.
мости страны 25 августа 1991 г. На начальном этапе конфликта к оппозиции, выступавшей в основном под социально-экономическими и религиозно-экстремистскими лозунгами, примкнули и национально-демократические прогрессивные силы.
Население Таджикистана было весьма слабо восприимчиво к националистическим и антикоммунистическим лозунгам. В 1991 г. на Всесоюзном референдуме таджики проголосовали за сохранение Советского Союза. 24 ноября 1991 г. были проведены непосредственные, альтернативные выборы президента республики, в которых приняли участие 2 257 476, или 86,49% избирателей. 58,52% избирателей из числа принявших участие в голосовании избрали президентом страны Рахмона Набиева1, бывшего первого секретаря компартии Таджикистана, представителя худжандского клана, традиционно поставлявшего руководителей ЦК компартии. К марту 1992 г. Р. Набиев привел на руководящие должности в республике близких ему выходцев из Северного Таджикистана. Одновременно были усилены репрессии против представителей оппозиции, которые, в свою очередь, обвинили власти в фальсификации президентских выборов.
Антиправительственные демонстрации в стране возобновились марте 1992 г., после того как Р. Набиев удалил из своего правительства нескольких видных представителей оппозиции. Официально запрещенные оппозиционные партии (Исламская партия возрождения, Растохез, Демократическая партия, Лаъли Бадахшан) организовали демонстрации с требованием отставки Р. Набиева. Во время одной демонстрации в начале мая 1992 г. правительственные войска открыли огонь по демонстрантам, убив нескольких человек.
В рядах оппозиции к этому времени, помимо бадахшанцев, было немало выходцев из других клановых группировок, прежде всего гармской и каратегинской. Лишенные прямой поддержки своего клана из Ленинабадской области, худжандцы дрогнули и пошли на политическое лавирование, решив поделиться властью
1 См.: Об итогах выборов Президента Таджикской ССР. Сообщение Центральной избирательной комиссии по выборам Президента Таджикской ССР // Чумхурияг. 1991. 29 нояб. Накануне выборов двое из кандидатов, внесенные в бюллетень для голосования, К. Аслонов и И. Давлатов, сняли свои кандидатуры. Еще раньше снял свою кандидатуру Ю. Ахмедов. Поэтому в бюллетене для тайного голосования были внесены фамилии и иные данные семи кандидатов в президенты.
с кулябцами, передав им несколько сот единиц легкого стрелкового оружия. Тем самым был предрешен переход в будущем власти к кулябцам.
В сформированном в мае 1992 г. правительстве оппозиции удалось занять ряд ключевых позиций. Таджикистан раскололся. Худжандцы выступили с претензией на отделение от республики и формирование независимой Республики Северный Таджикистан. С. Сафаров, известный криминальный кулябский авторитет Сангак-бобо, вывел из подполья свои вооруженные группы, ставшие впоследствии военной основой Народного фронта Таджикистана. 27 июня отрезанные от центральных районов страны куляб-цы попытались прорвать блокаду через населенные гармцами районы Курган-Тюбинской области. Погибло около сотни человек. Началась крупномасштабная гражданская война, в которой широко использовались все атрибуты «балканского сценария» - фильтрационные лагеря, чистки, пытки и другие средства устрашения противника.
Вскоре оппозиция одержала и политическую победу, в Душанбинском аэропорту принудив Р. Набиева 7 сентября 1992 г. уйти с поста президента. Период между 7 сентября и 10 декабря характеризовался господством в Душанбе захвативших власть горных таджиков-оппозиционеров. В связи с крайней напряженностью ситуации и продолжавшимися кровавыми разборками Ташкент счел за благо вооружить узбекские отряды самообороны на западе Гиссарской долины. В свою очередь, отряды кулябского прокоммунистического полевого командира С. Сафарова взяли Курган-Тюбе. Оказавшись перед угрозой блокады, оппозиционные политические деятели попытались сыграть на неприязни между кулябцами и худжандцами, но безуспешно. 24 октября сторонники президента Р. Набиева начинают боевые действия непосредственно в Душанбе с целью низложить временного президента от оппозиции А. Искандарова. Еще сотни жертв, но оппозиции удается удержаться у власти.
Однако уже 19 ноября А. Искандаров подписывает свою отставку. На очень короткое время на политическом горизонте вновь появляется Р. Набиев, который говорит, что заявление об отставке 7 сентября он вынужден был сделать под дулом пистолета молодых оппозиционеров. Историческая 16-я сессия Верховного Совета Таджикистана не только не восстанавливает его у власти, но вообще упраздняет институт президентства, формируется новая структура власти. Сессия избирает своим спикером
председателя Кулябского облисполкома Э. Рахмонова, к которому и переходит политическое руководство страной. Именно на этой сессии Верховного Совета было сформировано новое правительство, и в такое тяжелое для всех жителей республики время было достигнуто соглашение о перемирии между полевыми командирами противоборствующих сторон, что в дальнейшем создавало хорошие предпосылки для начала стабилизации обстановки в Таджикистане.
10 декабря 1992 г. в Душанбе вошли верные Э. Рахмонову вооруженные отряды, командиром которых называют сторонника Р. Набиева коммунистического руководителя с Севера С. Кен-джаева1. В действительности Душанбе был взят, видимо, при активном содействии узбекских добровольцев из состава батальона специального назначения Министерства внутренних дел и Министерства безопасности Таджикистана. Использовались также узбекские военные самолеты2. Нельзя недооценивать роль в событиях и кулябских бойцов из отрядов Народного фронта, которые в дальнейшем составили костяк новых вооруженных сил Таджикистана.
Новое правительство под руководством Председателя Верховного Совета Таджикистана Э.Ш. Рахмонова с первых дней функционирования заявила о своей готовности к совместной работе с политическими партиями и движениями в тесном сотрудничестве, «разделив ответственность за произошедшее в Таджикистане, за судьбы огромного множества простых его жителей, так или иначе пострадавших в гражданской войне»3. «Причем, - отмечает Э. Ш. Рахмонов, - авторитет и влияние лидеров политических партий и движений могли бы содействовать разрядке напряженности на таджикско-афганской границе, где скопилось много тысяч беженцев»4.
Весьма краткая и в известной степени схематичная хронология одной из стадий военного противостояния наглядно демонстрирует криминальный и клановый по своей сути характер происходивших событий, в ходе которых легко менялись президенты республики, перекраивалась конституция, легитимизируя измене-
1 Orr M. The Russian Army and the War in Tajikistan // Tajikistan: the Trials of Independence / Eds. M.-R. Djalili, F. Grare, S. Akiner. - Richmond, 1998. - P. 154.
2 Ibid.
3 Рахмонов Э.Ш. Долгий путь к миру. - Душанбе, 1998. - С. 9.
4 Там же.
ния формы правления с президентской республики на республику парламентскую и обратно. О сомнительной легитимности многих событий этого периода свидетельствует, например, процесс прихода к руководству правительством Б. Каримова. Приведем небольшую выдержку из воспоминаний обозревателя ТАСС В. Пономарёва: «...февраль 1990 года. Вторые сутки завершились демонстрацией силы: грабежами, поджогами, погромами и избиением <...> Черный список жертв и пострадавших полнился с каждым часом, а организованные бесчинства перерастали в политический путч... все громче звучали требования о создании исламской республики, а на площади уже рождалась новая власть - "временный национальный комитет". Его главой был провозглашен зампред Совмина республики, председатель Госплана Б. Каримов. <...> Далее... во избежание эскалации насилия был подписан протокол об отставке руководителей республики. Каримов на крыльях вылетел из кабинета, восклицая: "Я глава правительства!" И... поцеловал милиционера. Следом семенил Н. Табаров, министр культуры, который тут же оседлал телефоны в кабинете Каримова и стал вызывать к нему нужных людей для подготовки указа о смене власти...»1. Разве можно оценить эти действия не иначе как нарушение конституционного порядка формирования правительства или государственный переворот?
Еще один штрих к уже приводимому нами тезису о «диффузии власти». Трагические февральские события 1990 г. застали врасплох государственно-властные структуры, в том числе и силы правопорядка. Оказалось, что в Таджикистане нет юридических оснований для введения чрезвычайного положения, поскольку этот институт не был прописан в действующем законодательстве. Чрезвычайное положение и комендантский час были введены в столице 12 февраля 1990 г. Указом Президиума Верховного Совета Таджикской ССР, а закон об этом правовом режиме был принят только 1 декабря того же года. В связи с этим лидеры республики, санкционируя введение в столицу армейских формирований и подразделений ОМОНа, открытие ими огня на поражение в безоружных людей, действовали на свой страх и риск, не имея соответствующих юридических полномочий.
Несмотря на окончательное отстранение от власти Р. Набиева и приход к власти Э. Рахмонова, сложившийся в борьбе
1 Пономарёв В. Колокола надежды // Таджикистан в огне. - Душанбе,
1993. 114
с оппозицией кулябско-худжандский альянс существовал еще некоторое время. Объединение сил обеих группировок позволило им не только очистить от гармско-бадахшанско-каратегинской оппозиции столицу страны, но и взять в феврале 1993 г. опорную базу оппозиции - город Гарм. Оппозиция была вынуждена перейти к партизанским действиям, в организации которых она широко пользовалась поддержкой из-за рубежа, прежде всего из Афганистана. Там же, в Афганистане, в городе Талукан, весной 1993 г. были сформированы Совет сопротивления, т.е. правительство в изгнании, которое возглавил Саид Абдулло Нури, и альянс оппозиционных сил, получивший известность как Объединенная таджикская оппозиция (ОТО).
Консолидация своих сил и помощь из-за рубежа позволили ОТО остановить продвижение правительственных войск и к осени 1993 г. даже восстановить свои позиции в Гармской области. Хотя боевые действия еще некоторое время продолжались, они уже не имели решающего значения. Конфликт все больше переносился в сферу политического маневрирования и дипломатических переговоров, хотя на этот же период пришлась и новая активизация боевых действий. ОТО предприняла наступление в Тавильдаре, в горных районах Гарма, угрожая захватом Курган-Тюбе и Куляба. В этом водовороте событий в ускоренном темпе шли серьезные политические преобразования внутри страны, принимались важнейшие решения относительно будущего государственно-правового устройства Таджикистана.
Зоиров Д.М. «Таджики: От государства Саманидов до суверенной государственности», СПб., 2014 г., с. 198-226.
Г. Лукьянов,
магистр политологии (НИУ ВШЭ) РОСТ АКТИВНОСТИ СТОРОННИКОВ РАДИКАЛЬНОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО ИСЛАМА НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ КАК УГРОЗА БЕЗОПАСНОСТИ И ИНТЕРЕСАМ РОССИИ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ ПОСЛЕ 2014 г.
После распада СССР в англоязычном научно-аналитическом сообществе началось распространение подходов, направленных на укрупнение анализируемых регионов в Азии, что привело к воз-
