CC BY
47
РИТОРИКА
ОТ ЛОМОНОСОВСКОГО РИТОРА К «ОБРАЗУ АВТОРА»
М.В. ИВАНОВА
Кафедра русского языка и стилистики Литературный институт им. А.М. Горького Тверской бульвар, 25, 103104 Москва, Россия
Внимание М.В. Ломоносова, которое было обращено в его первых Риториках на индивидуальные характеристики и способности ритора/автора, позволило в дальнейшем разработать стилистическую концепцию «образа автора». В статье особо отмечены авторские новации в языковой организации текстов древнерусских книжников и писателей ХУШ в.
Две риторики М.В. Ломоносова: «Краткое руководство к риторике на пользу любителей сладкоречия» (1743, 1-е изд., 1895) и «Краткое руководство к красноречию. Книга первая, в которой содержится риторика, показующая общие правила обоего красноречия, то есть оратории и поэзии, сочиненная в пользу любящих словесные науки» (1748) - являлись во многом новаторскими, и как позже напишет В.В.Виноградов, в них «были не только заложены основы стилистики русского языка, но и предначертан проект ее будущего величественного здания» [Виноградов, 1963]. Достаточно ярко и в этом отношении ново для того времени в ломоносовской теории была представлена проблема языкового мастерства ритора, поэта, автора [Граудина, 1997, с. 421].
По Ломоносову, риторика есть учение о красноречии вообще. Ритор - тот, кто в сей науке искусен. Для освоения краноречия требуется пять средств: «первое - природные дарования, второе - наука, третье - подражание авторов, четвертое - упражнение в сочинении, пятое - знание других наук». Первое средство - природные дарования - разделяются на душевные и телесные; душевные дарования, особенно остроумие и память, необходимо нужны, ибо «учение в худой голове тщетно есть и бесполезно». Кроме того, «ритор, который большее познание имеет настоящего и прошедшего света, то есть искусен во многих науках, тот изобильнее материи имеет к своему сладкоречию». Что касается телесных дарований (громкого голоса, долгого духа и крепкой груди), то ритор должен гармонично управлять своим голосом, мимикой и жестами «по состоянию и свойствам предлагаемых материй». «Сочинитель слова должен <...> обстоятельно знать нравы человеческие, должно самым искусством чрез рачительное наблюдение и философское остроумие высмотреть, от каких представлений и идей каждая страсть возбуждается, и изведать чрез нравоучение
всю глубину сердец человеческих». В связи с различием человеческих нравов и состояний для большего воздействия на людей «разумный ритор прилежно наблюдать должен <...> главные свойства, то есть 1) возраст <...>; 2) пол<...>; 3) воспитание<...>; 4) наука<...>. При всех сих надлежит наблюдать время, место и обстоятельства». Ломоносов также отмечает, что «больше всех служат к движению и возбуждению страстей живо представленные описания, которые очень в чувства ударяют, а особливо как бы действительно в зрении изображаются». Что касается риторического украшения, то оно «есть изобретенных идей пристойными и избранными речениями изображение. Состоит в чистоте штиля, в течении слова, в великолепии и силе оного. Первое зависит от основательного знания языка, от частого чтения хороших книг и от обхождения с людьми, которые говорят чисто» [Ломоносов, 1952, с. 19-79; Русская риторика, 1996, с. 60-69; Аннушкин, 2003, с. 197-210].
Все эти идеи Ломоносова находят последовательное продолжение в дальнейших филологических разысканиях. Например, процитированным ломоносовским положениям почти точно соответствуют сформулированные А.С. Пушкиным принцип точности выражения [Опровержение на критики и замечания на собственные сочинения, 1830], соразмерности средств и сообразности их авторскому замыслу [Отрывки из писем, мысли и замечания, 1828], его идеи о благородной простоте художественного слова [О поэтическом слоге, 1828], его же совет писателям прислушиваться к чистому и правильному разговорному языку, к московским просвирням [Опровержение на критики и замечания на собственные сочинения, 1830]. Или, например, положения ломоносовской риторики о телесных дарованиях ритора - о громком голосе и «долгом духе», - о необходимости ритора гармонично управлять своим голосом в соответствии с выражаемыми «материями», вполне сопоставимы с идеями русской формальной школы, например, о произносительно-слуховой интерпретации художественной речи С.И. Бернштейна (1972) и об «артикуляции стиха» В.Б. Шкловского [1923, с. 106].
В известной монографии В.П. Вомперского было верно показано, что в стилистическом учении Ломоносова проблема языка художественной литературы не вычленялась из проблематики трех стилей и все вопросы уместности/неуместности употребления слов, морфологических форм и проч. не воспринимались как специфические языковые характеристики художественной литературы. Кроме того, классицизм отрицал оригинальность индивидуальноавторского характера художественного творчества [Вомперский, 1970].
И все же именно прямые указания Ломоносова на личные качества автора, на его способности и подготовленность, на его талант и труд положили начала русской филологической традиции изучения творческой индивидуальности писателя.
Дальнейшая научная разработка заложенных Ломоносовым проблем стилистики и языковой организации литературного текста связана с деятельностью
Н.М. Карамзина и его школы, общества «Беседа любителей русского слова», с литературно-критическим осмыслением проблем словесного художественного творчества и авторской индивидуальности в статьях и работах самих русских писателей. Здесь же следует указать и на благотворное в этом отношении развитие сентиментализма, романтизма и, наконец, реализма как художественной системы, наиболее полно отражающей мир во всем его многообразии, дающей
возможность показать оригинальные языковые черты персонажей и раскрыть индивидуальный стиль автора.
Язык художественной литературы, поэтика и стилистика как собственно научные самостоятельные области оформляются к концу XIX - началу XX вв. (А.А. Потебня, А.Н. Веселовский и др.); исследует различные аспекты поэтического языка, художественной речи русская формальная школа (В.Б. Шкловский, Р. Якобсон и др.), Б.М. Эйхенбаум изучает проблему сказа как формы повествовательной прозы с установкой на устную речь рассказчика [Эйхенбаум, 1924; 1972], М.М. Бахтин освещает вопросы ориентации слова в художественном тексте не только на предмет речи, но и на «чужую речь» [Бахтин, 1979, с. 214—216, 222-224; 1979’, с. 287-288; 1975]. Все эти исследования и другие разыскания в области стилистики и языка художественной литературы уделяют особое внимание автору, разрабатывают «авторский комплекс», поднимая множество важных лингвистических проблем (автор как создатель художественной формы; автор как словотворец; соотношение оппозиции «герой - автор» в тексте; художественная ценность и культурная значимость авторского слова и пр.).
В.В. Виноградов разрабатывает концепцию образа автора как главного элемента языковой композиции художественного текста, организующего начала его смыслового пространства; он указывает на «лики» образа автора и как действующего лица, и как глубинного элемента авторского стиля. Все изобразительные средства, подчиненные художественному замыслу, композиционно оформляются и объединяются образом автора, создающим в тексте единый словесный художественный мир [Виноградов, 1959, с. 140-155; 1961; 1963, с. 92; 1971; 1980, с. 75-77; Горшков 2001, с. 170-204).
Теоретическая концепция образа автора дает возможность не только изучить идиостили русских писателей XIX и XX вв., не только уловить индивидуальную стилистику и авторское новаторство в литературе эпохи классицизма (например, Г.Р. Державин создает красочную палитру русского стиха; Н.И. Новиков осваивает стилизацию; И.А. Крылов разрабатывает приемы остроумия; П.А. Плавильщиков вводит в литературу мир купечества; А.Н. Радищев первым создает яркий и выразительный образ автора в художественном тексте), но и обнаружить яркое авторское выражение в древнерусской литературе.
С лихачевской точкой зрения об «авторском отсутствии» и «авторском иноческом безличии» древнерусского книжника [Лихачев, 1973; 1979] никак не согласуется авторская инициатива писателя Древней Руси.
Древнерусский писатель регулярно указывает на себя в тексте, употребляя местоимения и глагольные формы в 1-м лице, - определенный «метатексто-вый ход»; он повествует «от автора» при обращении к читателю и при указании на источники сведений, лежащих в основе повествования. Например, в Житии Феодосия Печерского: мати же его съповеда единому от братия... азъ же от него вся си слышавъ.. и въписахъ на память всем почитающим [Памятники..., 1978, с. 322]; или в Сказании о Борисе и Глебе: темъ же ваю како похвалити не съвемъ или чьто рещи недоумею и не възмогу [Памятники..., 1978, с. 298]; или в Житии Кирилла Белозерского: хочу, вижу, дивлю, глаголю; глаголю же всех первее; глаголю же постъ; Господне есть слово, а не мое [Преподобные..., 1993, с. 160, 162]; или в Житии Алексея митрополита: сиа же азъ прочтехъ и разсудихъ, что же много глаголю [Старшая редакция..., 1967, с. 120, 140].
Древнерусский писатель дает оценки и делится своими мыслями с читателем. Например, всем хорошо известен летописный рассказ, записанный под 986 г., «Об испытании вер», когда князь Владимир решает, какую религию выбрать для Руси. Абсолютно христоматийный фрагмент. Булгары мусульмане на вопрос Владимира «Како есть вера ваша?» рассказывают, что Бог учит их обреза-ти уды таиныя, и свинины не ясти, вина не пити, многих жен имети и прочая; и далее следует авторское замечание «и ина многа лесть, ея же не льзе писати срама ради», т. е. следует эстетическая оценка автором того, что можно написать, а чего написать нельзя. И далее: Володимир слушаше их бе бо сам любя жены и блужение многое, послушаше сладко. Но се ему бе нелюбо обрезанье удое и о неяденьи мяс свиных, а о питьи отнудь рька: Руси есть веселье питье, не можем без того быти [Полное собрание..., 1962]. Здесь очевидно то, что называется «всеведением» автора. Он, автор, знает, о чем подумал князь, что ему любо; и главное, летописец знает, что князь сказал не то, о чем подумал. Но ведь речь идет не просто о князе; князь Владимир канонизирован, он святой и равноапостольный. И даже в рассказе о святом равноапостольном князе древнерусский автор так ярко себя проявляет.
Есть и более очевидные новации древнерусского писателя.
Так, оригинальная древнерусская литература должна была бы строго следовать нормативным жанровым образцам, поскольку именно литературный жанр - «центральный герой» исторической поэтики - является самой устойчивой категорией литературного процесса [Бахтин, 1979’]. Но едва возникнув, древнерусская литература серьезно изменила заимствованную модель жанровой системы.
Заимствованный и наиболее популярный агиографический жанр на русской почве сразу претерпевает существенные изменения: первым оригинальным становится житие княжеское - «Чтение о житии Бориса и Глеба». Византийский агиограф и помыслить не мог о житии императора или героя-воина [Ingham, 1983], поскольку, по житийной традиции, святой мученик всегда должен находиться в оппозиции к правителю, а здесь святыми оказываются князья. И этот новый оригинальный тип житий укрепляется в литературе: появляются Жития Александра Невского, Дмитрия Донского, Довмонта Псковского, Константина Муромского и его сыновей Михаила и Федора и другие княжеские жития. При этом княжеские жития выходили из рамок традиционной агиографии не только в плане содержания, но и в плане выражения, изменяя языковую композицию текста и тем самым разрушая агиографический языковой канон.
Одним из первых возникающей древнерусской литературы становится жанр, аналогов которому в других литературах нет. Это летописи - исторические произведения компилятивного характера, рассказывающие о важнейших событиях по годам. Известно более полутора тысяч списков древнерусских летописных сводов. Конечно, летопись похожа на хронику и хронограф, которые были заимствованы и бытовали на Руси, но летописть все же является особым оригинальным жанром со свойственными только ей архитектоникой, системой образов, языковой организацией и проч.
Самобытность древнерусской словесности ярко проявляется в произведениях, по мнению исследователей, находящихся вообще «вне жанров»: так называемое «Поучение» Владимира Мономаха (конец XI-начало XII в.) и «Моле-
ние» Даниила Заточника (XIII в.). Ни то ни другое произведение до сих пор не получило жанровой номинации. Первое похоже на летопись, но без дат; похоже на автобиографию, но слишком много наставлений; второе - то ли послание, то ли памфлет. При этом не вызывает сомнений, что эти произведения свидетельствуют об авторском новаторстве древнерусского книжника [Словарь..., 1987, с. 98-103, 112-115; Повести..., 1983, с. 565].
Все эти перечисленные и подобные научные открытия могли появиться лишь в связи с разработкой концепции «образа автора», поскольку без него нет художественного текста.
Конечно, ломоносовская идея о мастерстве и таланте автора находится на весьма значительном отдалении от теоретической концепции «образа автора»: конкретный ритор с его природными душевными и телесными дарованиями совсем не похож на абстрактный компонент текста, именуемый «образом автора». Но внимание, которое было обращено в первых русских риториках к индивидуальным характеристикам и способностям автора, позволило в дальнейших филологических исследованиях не только уделять внимание биографии писателя, но и изучать его «творческую лабораторию» (черновики, дневники, письма и под.), его фоновые знания, его индивидуальную стилистическую манеру. Постепенно через осознание авторства как фундаментальной категории литературной реальности [Аверинцев, 1994] в науке формировалось представление об авторской личности во всем многообразии ее проявлений. В дальнейшем В.В. Виноградовым была разработана теория «образа автора», критически осмысленная в работах М.М. Бахтина (1979’) и Б.А. Успенского (1970) и считающаяся многими учеными главным достижением отечественной филологической науки в XX в.
ЛИТЕРАТУРА
1. Аверинцев С.С. Авторство и авторитет // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. - М., 1994.
2. Аннушкин В.И. Русская риторика: исторический аспект. - М., 2003.
3. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. - М., 1975.
4. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. - М., 1979.
5. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М., 1979’.
6. Бернштейн С. Эстетические предпосылки теории декламации // Texte der russischen Formalisten II, - Munchen, 1972.
7. Виноградов В.В. Избранные труды. О языке художественной прозы. - М., 1980.
8. Виноградов В.В. О теории художественной речи. - М., 1971.
9. Виноградов В.В. О языке художественной литературы. - М., 1959.
10. Виноградов В.В. Проблема авторства и теория стилей. - М., 1961.
11. Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. - М., 1963.
12. Вомперский В.П. Стилистическое учение М.В. Ломоносова и теория трех стилей. -М., 1970.
13. Горшков А.И. Русская стилистика. - М., 2001.
14. Граудина Л.К. Риторика // Русский язык. Энциклопедия. - М., 1997.
15. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. - М., 1979.
16. Лихачев Д.С. Развитие русской литературы X-XVII веков: Эпохи и стили. - Л., 1973.
17. Ломоносов М.В. Поли. собр. соч. Т. 7. - М.-Л., 1952.
18. Памятники литературы Древней Руси. XI - начало XII века. Житие Феодосия Печерского. - М., 1978.
19. Памятники литературы Древней Руси. XI - начало XII века. Сказание о Борисе и Глебе.-М., 1978.
20. Повести Древней Руси. - Л., 1983.
21. Полное собрание русских летописей, Т. 2. - М., 1962.
22. Преподобные Кирилл, Ферапонт и Мартиниан Белозерские. - СПб., 1993.
23. Русская риторика. Хрестоматия / Авт.-сост. Л.К. Граудина. - М., 1996.
24. Словарь книжников и книжности Древней Руси. XI - первая половина XIV в. Вып. 1. -Л„ 1987.
25. Старшая редакция жития митрополита Алексея // Источники и историография славянского средневековья. - М., 1967.
26. Успенский Б.А. Поэтика композиции: Структура художественного текста и типология композиционной формы. - М., 1970.
27. Шкловский В. Связь приемов сюжетосложения с общими приемами стиля // Texte der russischen Formalisten I. - Берлин, 1923.
28. Эйхенбаум Б.М. Лесков и современная проза // Texte der russischen Formalisten П. -Munchen, 1972.
29. Эйхенбаум Б.М. Сквозь литературу: Сб. ст. - Л., 1924.
30. Ingham N. W. О жанровой природе житий киевских князей в славянской и европейской перспективе // IX Международный съезд славистов. Резюме докладов. - М., 1983.
FROM LOMONOSOV’S RHETORICIAN ТО «THE AUTHOR TYPE»
M.V. IVANOVA
The chair of Russian language and Stylistics Maxim Gorky Literary Institute 25, Tverskoy blvd., 103104 Moscow, Russia
The attention which was paid by Lomonosov in first Rhetorics to the individual characteristics and abilities of rhetorician/author allowed to lay special stress on «the author complex» in the succeeding philological researches. Gradually the notion «authorship» became a fundamental philological category. Later V.V. Vinogradov worked out the stylistic conception «the author type» which allowed to make a lot of scientific discoveries.
In this article special attention is given to the authors’ innovations of the linguistic text organization of Old Russian scribes and writers of the XVIII century.
