CC BY
58
Из прошлого В настоящее от ФИЛОСОФИИ канта -
К «ПЕДАГОГИКЕ КУЛЬТУРЫ»: СТАНОВЛЕНИЕ ФИЛОСОФСКО-ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ С.И. ГЕССЕНА
В.И. Лещинский, Е.Е. Седова
Leschinskiy V.I., Sedova Е.Е. From Kant’s philosophy - to «the pedagogy of culture»: formation of S.l. Gessen’s philosophical-pedagogical conception. The authors systematize the facts of scientific and creative biography of the outstanding Russian thinker and teacher S.l. Gessen, reveal the sources and valuable principles of his philosophical-pedagogical conception in the context of European and Russian philosophical-pedagogical ideas (the end of the I9,h century - the beginning of the 20lb century). The article uncovers the influence of neo-Kantianism on the formation of S.l. Gessen’s pedagogical system during «the prc-cmigratory» period.
РЕТРО
Среди научно-педагогического наследия Российского Зарубежья особое место принадлежит творчеству С.И. Гессена, философа и педагога, одного из наиболее известных и значительных представителей российской гуманистической педагогики первой половины XX века.
Мировая известность ученого и его вклад в развитие европейской педагогики были оценены уже в 30-50-е годы XX столетия В.В. Зеньковским, Н.О. Лосским, польскими учеными А. Валицким, А. Каменским, Т. Новацким. В отечественных историко-пе-дагогических исследованиях труды С.И. Гессена долгое время либо подвергались критике, либо просто замалчивались. Возвращение творческого наследия ученого в Россию произошло лишь в начале 90-х годов, когда впервые были опубликованы его работы, а также появляются первые исследования, посвященные различным аспектам педагогического наследия С.И. Гессена.
Целостное осмысление философско-пе-дагогической системы С.И. Гессена невозможно без углубленного контекстуального анализа его жизненного пути, без выявления истоков и основных смыслообразующих факторов, оказавших наибольшее влияние на формирование философских, правовых и на-учно-педагогических взглядов ученого. Фи-лософско-образовательная концепция С.И. Гессена возникает в первые десятилетия XX века, в период так называемой «культурологической критики», положившей начало аксиологической революции в оценке культурноисторических ценностей. Осмысление этих
глобальных культурных изменений на мик-ро- и макроуровнях помогает понять не только эволюционную динамику научных взглядов С.И. Гессена, но и те духовные и социокультурные предпосылки, которые обусловили мировоззренческие позиции и философско-педагогические взгляды ученого.
Становление и развитие философско-педагогических взглядов С.И. Гессена - это процесс, синтезирующий различные философские и педагогические учения, представляющий реальное действие предпочитаемого им метода «гетерологии», существо которого в том, что «противоборство двух начал он превращает в единство двух моментов, что «одно» постигается и сохраняет себя, как то же самое, лишь через обнаружение в нем «другого» [11, с. 21].
В соответствии с этим эволюция концепции С.И. Гессена представляется непротиворечивым процессом наложения на неокантианскую основу (первый этап - 10-е гг.) культурно-гуманистической педагогики (второй этап - 20-е - начало 30-х гг.), а затем метафизической педагогики, или, по определению В. Зеньковского, «педагогики идеализма» (третий этап - конец 30-х - 40-е гг.). Формирование концептуальных основ философско-педагогической системы С.И. Гессена приходится на первые десятилетия XX века, время наиболее сложное и противоречивое, время аксиологических и социальных революций, время смены мировоззренческих парадигм как в России, так и в Европе.
Родившись 16 августа 1887 года в семье Иосифа Владимировича Гессена, сосланного за участие в революционной деятельности в г. Усть-Сысольск Вологодской губернии (ныне г. Сыктывкар), Сергей Гессен с самого раннего дегства находился под значительным и неоспоримым влиянием отца, в дальнейшем одного из выдающихся юристов, лидера партии кадегов, редактора юридического еженедельника «Право» и издателя «Архива русской революции».
С 1896 по 1905 годы С.И. Гессен обучается в Первой Санкт-Петербургской гимназии. Круг его чтения формируется под руководством отца, и основу составляет, прежде всего, русская классика: Тургенев, Гоголь, Толстой, Достоевский, Салтыков-Щедрин, Белинский, Добролюбов, Писарев, Островский. Любовь к русской литературе будет для С.И. Гессена неизменной, она приведет его в поздние годы к глубокому исследованию творчества Ф.М. Достоевского и созданию собственной, оригинальной трактовки его творчества в таких работах, как «Трагедия добра в «Братьях Карамазовых» (1928), «Борьба утопии и автономии добра в мировоззрении Ф.М. Достоевского и Вл. Соловьева» (1929), «Трагедия зла (Философский смысл образа Ставрогина)» (1930). С.И. Гессен на протяжении всей жизни почитает Ф.М. Достоевского как величайшего мыслителя, относясь к его произведениям как к «учебникам жизни».
По воспоминаниям А. Валицкого, С.И. Гессен «обожал «Войну и мир». Горького скорее не любил, но восхищался «Детством», особенно антитезой двух богов - строгого, грозного Бога деда и кроткого Бога бабушки. Единственный, кого он не переносил, так это Писарева <...>, видел в нем воплощение наихудших черт русского характера - заносчивое доктринерство и полное невежество в вопросах, о которых он с легкостью судит. К нему он относил слова Достоевского из «Братьев Карамазовых»: «дайте русскому мальчику карлу неба, и он тотчас же найдет, что в ней исправить» [6, с. 182].
Политическая и правовая деятельность отца, частое общение с П.Н. Милюковым,
В.Д. Набоковым, Л.И. Петражицким способствовали увлеченности С.И. Гессена право-
вой тематикой, которая будет характерной чертой всей последующей деятельности ученого.
Как и большую часть русской интеллигенции, С.И. Гессена уже в гимназии начинают волновать проблемы искоренения социального зла, что приводит его в нелегальный революционный «Северный союз гимназистов», за участие в котором он был исключен из гимназии, а экзамен на аттестат зрелости сдал годом позже - в 1905 году.
Свое дальнейшее обучение С.И. Гессен продолжает в Германии на философских отделениях Гейдельбергского (1905-1906 гг.) и Фрейбургского (1906-1909 гг.) университетов. Следует отметить, что немецкие университеты в начале XX века становятся буквально местами паломничества для российской молодежи, жаждущей основательного и системного образования. В немецких университетах в этот период слушают лекции
Н. Бердяев, С. Булгаков, Б. Вышеславцев,
О. Мандельштам, Б. Пастернак, Ф. Степун, Е. Трубецкой, С. Франк, Б. Яковенко и многие другие. По-разному они воспринимали и оценивали то, что предлагала немецкая академическая жизнь.
Для С.И. Гессена университетские годы оказываются чрезвычайно важными: «Определился характер моей последующей работы и направление моего философского развития на долгие годы вперед» [10, с. 155]. Именно в Германии С.И. Гессен становится активным сторонником и проповедником неокантианского направления в философии, во многом определившего главные составляющие его будущей философско-педагогичес-кой концепции.
Европейское неокантианство имеет свою предысторию в развитии «профессорской» философии Германии 50-60-х годов XIX в. (Г. Гельмгорн, К. Фишер), в возрождении кантовских идей во французской философской культуре (В. Кузен, Ж. Лашелье, Ш. Ренувье). Исследователи неокантианства [1-3] отмечают особую роль в консолидации движения сторонников Канта в вышедшей в 1865 году книге Отто Либмана «Кант и эпигоны», каждая из глав которой заканчивалась фразой: «Итак, нужно снова вернуться к Канту». В 70-80-е гг. лозунг «Назад к Канту!» был активно подхвачен и многообразно
развит марбургской и баденской школами неокантианства.
Марбургская школа наиболее ярко представлена в философском творчестве ее основателя Германа Когена (1842-1918), а также оригинальными философскими системами Эрнста Кассирера и Пауля Наторпа. Философские и, в особенности, педагогические опыты последнего оказали, безусловно, неоспоримое влияние на становление фило-софско-педагогической концепции С.И. Гессена. Именно через философское творчество П. Наторпа воспринимает С.И. Гессен понятие «трансцендентального метода», составляющего основу его собственной методологии. Пауль Наторп разрабатывает также концепцию социальной педагогики, основанной на идеале неограниченного господства духа и направленной на пробуждение в каждом человеке сознания внутренней свободы. Исходя из педагогических принципов Песта-лоцци, П. Наторп стремился создать систему воспитания, цель которой - гармония индивидуального и социального начал в человеке. Многие ее положения окажутся в дальнейшем близки философско-педагогической концепции С.И. Гессена. Особенно важное влияние оказывает на него книга П. Наторпа «Философия как основа педагогики», к которой он часто обращается в своих «Основах педагогики», соглашаясь или полемизируя.
Центральными фигурами фрейбургской (или баденской) школы неокантианства, последователем которой считал себя и С.И. Гессен, были В. Виндельбанд и Г. Рик-керт. Если марбуржцы строили философию по моделям математики и естествознания, то
B. Виндельбанд более ориентировался на комплекс гуманитарных дисциплин, прежде всего исторического цикла. Соответственно, основополагающими для фрейбургской школы становятся не понятия «логика» и «число», а понятия «значимость» и «ценность». Философия же трактуется, прежде всего, как учение о ценностях, что оказывается затем принципиально важным как для философской, так и для образовательной концепции
C.И. Гессена.
Виндельбанд выступает против традиционного разделения научных дисциплин на науки о природе и науки о духе, основанного на противопоставлении их предметных об-
ластей. Согласно Виндсльбанду, следует классифицировать науки в соответствии не с предметом, а с методом, особым для каждого типа наук, а также их специфическими познавательными целями. Таким образом, он выделяет два типа наук, и, соответственно, два метода: 1) науки, отыскивающие общие законы - господствующий в них тип познания и метод «номотетический» (основополагающий); 2) науки, описывающие специфические и неповторимые события - тип познания и метод «идиографический» (т. е. фиксирующий особенное, индивидуальное) [16, с. 77].
Г. Риккерт стремился уточнить и развить эти методологические различия. Теория познания в его философской системе перерастает в учение о ценностях. Концепция Г. Риккерта основана на противопоставлении ценностей и бытия, представляющих собой два царства. Для Г. Риккерта значимость ценностей, отнесенность индивида к ценностям «суть наивысшис проявления свободы человеческой личности». Наряду с миром действительного, миром бытия человек свободно и творчески созидает мир должного, значимого.
К началу XX века неокантианство оформилось в господст вующее течение философской мысли в университетах Германии, его влияние стало проникать за пределы страны. Оно являло собой наиболее оформленную, разработанную и авторитетную философскую систему, сочетающую в себе и достижения немецкой классической философии, и успехи современной науки.
С.И. Гессен приезжает в Гейдельберг осенью 1905 года. По воспоминаниям его друга и коллеги Ф. Степу на, в этот период С.И. Гессен «не имел еще никакого готового миросозерцания, но все же в нем уже чувствовалась некоторая направленность философской мысли. Думаю, что если бы Гессен родился лет на 30-40 раньше и не попал бы под влияние неокантианства, он, вероятно, стал бы позитивистом-агностиком. Религиозной темы или хотя бы только метафизической тоски в нем тогда не чувствовалось, но умен он был изумительно, причем определенно критическим и даже скептическим умом» [22, с. 295].
В Гейдельберге С.И. Гессен слушает курсы лекций В. Виндельбанда, М. Кантора, Б. Ласка, входит в круг философов школы Г. Риккерта, пишет работу о доктрине прогресса у Кондорсе и О. Ко1тта. Решающую роль в становлении молодого ученого сыграл, безусловно, Г. Риккерт. В 1908 году вместе с единомышленниками С.И. Гессен организует во Фрейбурге философский кружок, главной темой дискуссий в котором становятся проблемы гносеологии. В этом же году в Гейдельберге С.И. Гессен участвует в работе Международного философского конгресса, где сближается с такими филосо-фами-неокантианцами, как Р. Кронер, Г. Мелис. Содружество с ними приведет молодых русских ученых (С.И. Гессена, Ф. Степуна, Б. Яковенко) к созданию международного журнала по философии культуры «Логос». Этот журнал родится в тревоге за судьбы кульгуры, а первым свидетельством этой тревоги стал небольшой сборник эссе по философии культуры «О Мессии», изданный ими в 1909 году в Лейпциге [25].
По воспоминаниям Ф. Степуна, сборник «О Мессии» писался «с вдохновением, почти с восторгом, в убеждении, что из скромного начала выйдет настоящее дело. Больше всех волновался, пожалуй, Сережа Гессен <...>. Приходя на наши собрания, он не то в шутку, не то всерьез приветствовал нас вариантом знаменитой революционной фразы: «Философия объявлена в опасности, мы заседаем непрерывно» [22. с. 297]. Особое место в сборнике было отведено России на том основании, что в ней пророческая статья о «новой правде» звучит сильнее, чем на Западе. В небольшом эссе С.И. Гессена о Герцене интересно то, что в нем намечены идеи, свойственные скорее его позднему философско-педагогическому творчеству, когда несколько отойдя с позиции чистого неокантианства, в его работах появится религиозная перспектива, вызванная, прежде всего, его глубоким интересом к идеям Вл. Соловьева и Ф.М. Достоевского.
В 1908 году С.И. Гессен заканчивает, а в марте 1909 года с успехом защищает докторскую диссертацию «1пс1т(1ие11е Каи5а1иаО> («Об индивидуальной причинности»), которая, по мнению современников, считалась во Фрейбурге «лучшею работою Риккерта» [22,
с. 295], и получает степень доктора витша сит 1аис!е («с отличием»). Эта работа затем будет неоднократно изучаться и цитироваться философами-современниками. В своей работе С.И. Гессен рассматривает проблему индивидуальной причинности на основе различия между «идеографическими» и «комо-тетическими» науками. По мнению В. Зень-ковского, «то преодоление платонизма, которое с таким блеском развивал Риккерт в своем учении о «границах естественно-науч-ного образования понятий», здесь продвинуто с большой смелостью и философской силой в анализе идеи причинности. Эта работа Гессена не забудется в развитии проблемы причинности» [15, с. 246].
Таким образом, университетский период в творчестве С.И. Гессена является не столько временем ученичества, сколько временем его окончательного становления как интересного и оригинального философа, первым этапом его научной деятельности. Восприняв неокантианский научно-понятийный аппарат, основную проблематику, прежде всего гносеологическую, С.И. Гессен критически осмысляет и творчески развивает ее в своей последующей философско-педагогической деятельности: «возвратившись в Россию, он обогатил идеи западной педагогики российской ментальностью, вскрыл весь потенциал русской педагогической мысли в лице Толстого, Ушинского, Лесгафта и др.» [12, с. 18].
Анализируя наиболее существенные идеи учений В. Виндельбанда, П. Наторпа. Г. Риккерта и других немецких неокантианцев. русские мыслители и, прежде всего, безусловно, С.И. Гессен, с одной стороны, уточняли специфику проблемного поля национального типа философствования, с другой - стремились если не рационализировать, то «гносеологизировать» собственные философские построения в соответствии с требованиями современной философии, несмотря на всеобщее критическое отношение в русском идеализме к субъективизму и неокантианству, русскими философами осознавалось то, что «Канг и немецкий идеализм не есть случайный эпизод в истории человеческой мысли, а необходимая ступень, через которую необходимо пройти, которую нужно преодолеть, чтобы построить нечто новое» [20, с. 54].
I) 1910 году С.И. Гессен возвращается в Россию, обосновываясь в Петербурге, при этом продолжает ездить в Германию и посещать лекции Г. Когена, И. Кона, Г1. Наторпа, Г. Риккерта.
Одновременно с началом педагогической деятельности в «русский» период (1910-1921 гг.) происходит окончательное становление и оттачивание философской системы С.И. Г ессена.
С.И. Гессен являлся одним из тех, кто уверенно противостоял мощной волне иррационализма, захлестнувшей русскую философию начала XX века, пропагандировал и отстаивал идеал европейской рациональности, прокладывая как для философии, так и для педагогики России такие пути, на которых она могла бы обрести «сверхнациональ-ное» значение. «Мы ученики немецких университетов. - вспоминает Ф. Степун, - мы вернулись в Россию с горячей мечтой послужить делу русской философии, понимая философию как верховную науку, в последнем счете существенную во всех ее эпохальных и национальных разновидностях, мы, естественно, должны были с самого начала попасть в оппозицию к тому доминировавшему в Москве течению мысли, которое, недолюбливая сложные отвлеченно-методоло-гическис исследования, рассматривало философию как некое сверхнаучное, главным образом, религиозное исповедничество. Правильно ощущая убыль религиозной мысли на Западе, но и явно преувеличивая религиозность русской души, представители этого направления не могли не рассматривать наших замыслов как попытки отравить религиозную целостность русской мысли критическим ядом западнического рационализма» [21, с. 217].
Западнические настроения не были ни новыми, ни чужеродными русской жизни. Начиная с XVII века, их постоянное присутствие формировало русскую философскую культуру как явление уникальное, как явление самобытное, а именно как культуру творческого синтеза. По мнению А.А. Ерми-чева, рассматривая методологическое содержание русской мысли, мы находим в нем те же самые методологические установки и принципы, которые присущи любой европейской философии: «Философы в России -
суть русские философы. Они воспринимают мир по-русски, то есть так, как это воспитано в них историей и культурой России. Однако свое восприятие они осмысливают не при помощи какого-то особого «русского мышления», а посредством тех методов и приемов, которые выработаны историей всего человечества и из которых русские «выбирают» наиболее адекватные своему историческому и культурному «климату» [14, с. 11]. Культурно-философский синтез в России на рубеже веков рождался в борьбе позиций и мнений. Русское неокантианство, представляющее одну из таких позиций, было рефлексией на попытку реформирования основных принципов учения Канта. Даже в лагере приверженцев рационалистической философии в России отношение к неокантианству было неоднозначным: от «невнимания» мэтра русских кантианцев А. Введенского до явной оппозиции И.И. Лапшина.
В связи с этим А.И. Абрамов справедливо предлагает учитывать тройной смысл термина «неокантианство» в России. С одной стороны, неокантианством можно называть философские учения, которые в XX веке обратились к философской системе немецкого мыслителя XVIII века. С другой стороны, неокантианством правомерно называть следование философским принципам одной из основных школ немецкого неокантианства. И с таким уточнением многих из традиционно причисляемых к неокантианству русских мыслителей (например, А.И. Введенского, И.И. Лапшина, Г.И. Челпанова) правильнее было бы считать просто кантианцами, т. е. последователями и продолжателями философского учения Канта. Третьим смысловым уровнем термина «неокантианство», самым широким, можно считать осмысление самого широкого круга положений кантовской философии, которые не вошли органично в поле «собственно философских построений того или иного мыслителя, но послужили принципом конструктивного отталкивания от Канта» [1, с. 59]. Многие русские мыслители, как известно, оставаясь вне рамок как прямого кантианства, так и неокантианства, изучали труды Ката, писали о нем статьи, доклады, рецензии, книги.
Следует отметить, что русские неокантианцы (и, прежде всего, С.И. Гессен. Б. Се-
зерман, Б. Яковенко и др.) активно пропагандируя идеи своих немецких учителей, переводя и издавая труды В. Виндельбанда, Г. Когена. Г. Риккерта и других, стремились избежать некоторых, присущих немецким школам, внутренних противоречий, и изначально ориентировались на включение в свои теоретические построения онтологических элементов. Такое синтезирование гносеологии и онтологии определяет, с одной стороны, специфику развития русского неокантианства, с другой - особенности образовательной концепции С.И. Гессена, сумевшею связать теорию познания с конкретным бытием через разрешение педагогических проблем. Увлечение идеями немецкого неокантианства в России в первые десятилетия XX века среди молодежи было настолько велико, что А. Белый, вспоминая о «настоящем экспорте юношей в Марбург и Фрей-бург», утверждал, что «Коген и Риккерт и без приезда в Москву господствовали в стенах университета» [4, с. 272]. Следует отметить, что неокантианская гносеология использовалась и самим А. Белым при обосновании собственного понимания символизма.
В отечественных философских кругах С.И. Гессен становится известным как один из наиболее активных и последовательных приверженцев риккергианской философии, уже начиная с 1910 года, и, прежде всего, в связи с изданием международного ежегодника по философии культуры «Логос». В России в 1910-1914 гг. вышло восемь выпусков журнала в Москве, а два последних номера - в Петербурге. Возникновение журнала следует оценить как одно из ярких проявлений неозападничества, европеизма, завладевших умами части русского общества, начиная с 90-х годов XIX в. Философское становление Гессена-философа тесно связано с его деятельностью редактора «Логоса» и всей концепцией журнала. Общий девиз «ло-госовцев» - «творить новую философскую культуру» - он воспринял как главную задачу собственной философской и педагогической деятельности.
Русское издание выпускалось в московском книгоиздательстве русских символистов «Мусагет», которым руководили Л.Л. Кобылинский (Эллис), Э.К. Метнер и А. Белый. Редакция журнала состояла из
С.И. Гессена. Э.К. Метнера, Ф.А. Степуна. В 1911 году к ним присоединился Б.В. Яковенко, возвратившийся к тому времени из Рима. По воспоминаниям Ф. Степуна, «сложный план международного «Логоса» вырабатывался нами совместно, но душою всей этой затеи был, бесспорно. Гессен. Идея воплощения вечного Логоса философии в многоязычном журнале увлекала его своею новизною и красотою. <...> Работать с С.И. было очень легко: во-первых, потому, что он никогда не отказывался от работы, а брал главную тяжесть на себя, а во-вторых, потому, что не лишенный некоторой хорохори-стости, он был очень отходчив и добр самою настоящей добротой» [22, с. 296].
По замыслу основателей, как сообщает немецкий исследователь Р. Крамме. издание журнала должно было привести «ни больше ни меньше как к появлению философски-фундированного нового мировоззрения, новой «системы» и даже новой «философской кулыуры», затрагивающей и сердца и умы людей» [17, с. 126].
Основой теоретических построений «ло-госовцев» стала методология философского трансцендентализма и критицизма немецкого неокантианства, воспринятая ими как наиболее передовая форма современной феноменологии. Редакция журнала во главе с С.И. Гессеном сразу же включилась в напряженную борьбу умонастроений в русской философии и заняла четко выраженную позицию, соответствующую основному замыслу - утвердить ценность философского знания, освободив его от всяких ненаучных влияний. Новый философский журнал попал в центр пристального внимания русской философской общественности не только вследствие своей неокантианской направленности, но, прежде всего, благодаря философской программе, изложенной в редакционной статье первого номера. Статья состояла из трех разделов: «Современный культурный распад и культурное значение философии», «Современный философский распад и философское значение критицизма», «Задачи современной философской мысли и цели «Логоса». Первый раздел был посвящен обшей оценке русской философской мысли. Начало русской философии соотносилось в редакционной статье со славянофилами-романтиками, ко-
торым, однако, не удалось сформулировать свободные и автономные принципы для всеобъемлющего единства всех направлений мысли в русской культуре. Основной упрек славянофильству состоял в том, что их философия была «пленена жизнью».
Примат жизни и подчиненность ей теоретической мысли, по мнению авторов, свойственны и для философской системы Вл. Соловьева, хотя в целом редакторы «Логоса» выражали глубокое уважение к его творчеству.
Общей теоретической установкой «Логоса» было убеждение в том, что современный культурный распад состоит в отсутствии глубокого и четко выраженного философского направления: «Но в этой пустоте наличностей чуется наличность каких-то возможностей. Наше время снова волнуется жаждою синтеза. Это великая надежда наша, но это и грозящая нам опасность. Осгрее, чем когда-либо, надо нам помнить, что на страже русского синтеза раз и навсегда поставлен темной волей судьбы темный и иррациональный хаос» [18. с. 5]. Культурное же значение философии состоит в том, что она понимает синтез как цель, а не исходный пункт культурных исканий.
Однако состоянием распада характеризуется не только вся культура, но и современная философия. Анализу данного явления был посвящен второй раздел статьи. Переживаемый не только в России, но и на Западе, философский распад проявился, с одной стороны, в распространении идей прагматизма, с другой - в расширении философского эпигонства. Выделяя два вида эпигонства, редакторы журнала утверждали, что в противоположность эклектическому эпигонству, позитивное эпигонство развитых философских школ (к одной из которых причисляли себя и авторы статьи) «неминуемо приходит к сознанию лишь относительного и предварительного характера своей работы и во всеоружии знания своей силы, обретенной в анализе прошлого и борьбе с ним, решительно ставнг вопрос о новом единстве творческого будущего» [Там же, с. 8].
Из данного высказывания становятся ясными цели и задачи современной философии, изложенные в третьем разделе статьи. Осознав объединяющий момент своей дея-
тельности как отражающий общее настроение, «выражающееся в общем осознании задач современной философии и путей, ведущих к ее достижению», «логосовцы» видели одну из главных целей в «приобщении русской культуры и выраженных в ней оригинальных мотивов к общей культуре Запада». Ознакомление русских читателей с новейшей европейской философией, желание обогатить русскую традицию достижениями философской мысли Запада должно было подготовить культурное возрождение страны.
Определившись в своей исходной философской позиции, состоявшей из трех взаимосвязанных элементов: утверждения необходимости автономного философского знания, признания трансцендентализма и критицизма в качестве основных методов философского познания и убеждения в «национальном» характере философии, редакция «Логоса» во главе с Гессеном стремились к их реализации в самостоятельном философском творчестве, резко отмежевываясь от «всякого ненаучного философствования» [Там же, с. 21]. Последнее заявление относилось. прежде всего, к представителям религиозною направления в русской философии, проповедовавшим философский мистицизм и православное мессианство.
Неославянофильская оппозиция «лого-совскому» неокантианству состояла, прежде всего, из деятелей московскою «Религиознофилософского общества памяти Вл. Соловьева» - Н.А. Бердяева. С.Н. Булгакова, Е.Н. Трубецкого, П.А. Флоренского, В.Ф. Эр-на. которые объединились вокруг основанного в 1910 году издательства «Путь». По меткому замечанию Ф. Степуна, «основной вопрос «Пути» был «како веруешь?», основной вопрос «Мусогета» и «Логоса» - «владеешь ли своим мастерством?» [21, с. 219]. Их различное отношение к культуре в целом было верно определено Н.А. Бердяевым: «Дня вас [логосовцев] религия и церковь есть проблемы культуры, для нас же культура во всех ее проявлениях внутрицерковная свобода. Вы хотите на философских путях прийти к Богу, я же утверждаю, что к Богу прийти нельзя, из Него можно только исходить, и лишь исходя из Бога можно прийти к правильной, т. е. христианской философии» [21, с. 218].
Из этого основного различия проистекало и разное отношение к кризису культуры, уже очевидному и для первых, и для вторых. У «путейских» религиозных философов кризис культуры был вызван отказом европейцев от религиозных источников культуры, и, по их мнению, он мог стать преддверием эсхатологического исхода истории, избегнуть которого было возможно при сознательном обуздании прометеевского начала в человеке и в оцерковлении жизни и культуры.
В отличие от «пугейцев», авторы «Логоса», высоко оценивая культурное значение религии, были вполне секуляризированы в своих взглядах на происходящие в обществе процессы. Они замечали «культурный распад», говорили о преобладании у современников аналитико-критического духа, но ожидали новой эпохи культурного строительства, которая могла быть достигнута на путях философского освоения действительности.
Естественно, что эти два центра различались также по своему пониманию сущности философии, ее места, роли в отношении к религии, к культуре, к жизни в целом. Ло-госо-путейское противостояние превращалось в дискуссию об отношении к отечественной философской традиции, выявлению специфики русского философствования, определению сущности русской философии, и в конечном итоге, обозначению путей ее дальнейшего развития. Подобное противостояние можно обнаружить и в педагогических спорах о путях развития русского образования: самобытно-национальных или универсально-европейских.
Полемика в печати по поводу принципиальных расхождений неославянофилов и неозападников была неизбежна. С резкой критикой на «Логос» обрушивается «трубадур» русской религиозной философии В.Ф. Эрн. Он обвиняет авторов программной редакционной статьи в неадекватном употреблении термина «Логос» и непонимании его истинного смысла: «Если бы насыпали между зубов целую горсть песку и заставили его жевать, то эту операцию я бы перенес с большим спокойствием, чем священное имя Логос на обложке нового Альманаха» (24, с. 82]. Философская дискуссия вобрала в свою полемическую орбиту самых разных философов. Кроме Ф.В. Эрна, в ней приняли
активное участие С. Булгаков, С. Гессен, С. Франк, Б. Яковенко и многие другие, что и оказалось довольно плодотворным для обеих сторон. В полемике оформлялся и постепенно осуществлялся процесс взаимного влияния двух типов философствования, теоретически обогащая каждое направление. Этот процесс, названный С.И. Гессеном «взаимным проникновением», определил дальнейшую трансформацию его взглядов от «научной философии» к «научной метафизике», свойственной для всего русского неокантианства.
Уже современники отмечают эту тенденцию. Так, в частности. Г. Флоровский в книге «Пути русскою богословия» пишет: «Психология русских философов становится у нас в те годы религиозной. И даже русское неокантианство имело тогда своеобразный смысл. Гносеологическая критика оказывается как бы методом духовной жизни - и именно методом жизни, а не только мысли. И такие книги, как «Предмет знания» Г. Рик-керта или «Логика» Г. Когена не читались ли тогда именно в качестве практических руководств для личных упражнений, точно аскетические трактаты?» [23, с. 484]. Близкую мысль в труде «История русской философии» высказывает также В. Зеньковский, когда пишет, что «русская философская мысль в этот период («период систем») являет собой столь богатую дифференциацию, что отдельные течения часто кажутся отделенными одно от другого «глухой стеной». <...> Но надо признать, что все течения не просто «сопринадлежат» некоему национальнокультурному единству, но и связаны диалектически друг с другом в своей глубине: русское неокантианство <...> при всей своей философской «чопорности» и строгом соблюдении требований «критицизма» тоже не порывает с коренными проблемами русскою духа [15, с. 225].
Философское творчество С.И. Гессена в этот период представлено целым рядом статей и публикаций в «Логосе». Важнейшими в теоретическом плане как для журнала, так и для развития собственных философских идей были статьи С.И. Гессена «Мистика и метафизика» (1910) и «Философия наказания» (1912-1913).
В статье «Мистика и метафизика» С.И. Гессен обращается к важной для философии проблеме сочетания рационального и иррационального знания. Исходным пунктом была фиксация существования в западноевропейской философской мысли двух напряженных противостояний: рационального мира, восполняемого «трансцендентным» Г. Когена, «идеальным» Э. Гуссерля, «миром ценностей» Г. Риккерта, а с другой стороны, восходящей к И. Фихте традиции иррациональной философии. Сама постановка проблемы мистики и метафизики заключалась в попытке дефиниции самих этих понятий, а затем в начертании пути их возможного сочетания. Уже в этой ранней работе проявляется типичный для всего творчества ученого диалектический синтезирующий метод. Эту черту в С.И. Гессене отмечает в воспоминаниях Ф. Степун: «При типично диалектическом уме С.И. и по своему характеру был диалектиком: верил в возможность слияния противоречий между людьми и их точками зрения» [22. с. 296].
С.И. Гессен призывает воспринимать философию «антидогматично». Она не может быть заключена раз и навсегда в какую-либо определенную систему. Эго вечная задача, разрешение которой бесконечно удалено от нас» [9, с. 156].
Развитие философских идей С.И. Гессена продолжается в работе «Философия наказания» (1912-1913). Работа эта была настолько яркой и значительной, что даже постоянный философский противник С.И. Гессена - И.О. Лосский в своей значительно более поздней работе «Условия абсолютного добра» (1949) исходным пунктом своего исследования берет основной тезис «философии наказания» С.И. Гессена. «Соображения Гессена о наказании как правовом акте, -считает И.О. Лосский, - могут быть применены и к наказанию как нравственному акту. Однако существенное отличие моих взглядов от учения Гессена заключается в том, что я развиваю их, исходя не из трансцендентального идеализма, а из метафизики персонализма и онтологической теории ценностей» [19, с. 148].
В журнале «Логос» С.И. Гессен выступает и как автор, и как редактор, и как переводчик, стремясь донести до русского мысляще-
го читателя лучшие труды П. Наторпа, Г. Риккерта и др. Кроме «Логоса», он также пишет статьи и рецензии для газеты «Речь», редактируемую его отцом совместно с Г1.Н. Милюковым (например, статья «Неославянофильство в философии» - «Речь», №243 от 05.09.1911), журналов «Русская мысль». «Вопросы философии и психологии».
Сложный философско-категориальный аппарат, воспринятый им от баденского неокантианства, первоначально несколько шокировал, но, как вспоминает А. Белый в первой редакции книги «Начало века»: «девятиэтажные термины Гессена нас напугали сперва; но прислушиваясь, поняли: в трудном сплетении слов пробивается сильная, честная, оригинальная мысль; скоро Гессена мы полюбили за удивительную прямоту, благородство, уравновешенность, справедливость; и - да, за действительную культурную широту понимания наших задач, но и кроме того: оказался прекрасным товарищем; было в его строгой сухости что-то простое и милое: детское» [4, с. 349].
Несмотря на постоянные идейно-фило-софские и мировоззренческие расхождения, даже противники С.И. Гессена отмечают его глубокие знания и силу личного обаяния. Так, в одном из писем В.Ф. Эрн отмечает: «Я присмотрелся ближе к Гессену и увидел, что все они [логосовцы] молодые, увлеченные и еще почти слепые, но вообще преисполнены самых лучших намерений <...>, словом, прелестные молодые люди» [7, с. 281].
Одновременно с редакторской, педагогической и философско-публицистической деятельностью С.И. Гессен работает над книгой по философии Канта, которой не суждено будет увидеть свет, и рукопись ее погибнет вместе с большей частью архива С.И. Гессена во время Варшавского восстания в августе 1944 года.
Революционные события февраля 1917 года возродили в С.И. Гессене либеральнодемократические настроения. Он активно сотрудничает с группой Г. Плеханова «Единство», хотя позднее в воспоминаниях признает: «Мои статьи в «Единстве» были образчиком оторванных от реальности теоретических выводов и абсолютно бессильной позиции» [10, с. 169], а затем переезжает из Петербурга в Томск. С 1917 года С.И. Гессен
также начинает разработку постоянно занимавшей его проблематики: места правового социализма в эволюции современного государства. Его брошюра «Политическая свобода и социализм», выпущенная в 1917 году, представляет собой первый набросок его будущей концепции генезиса и развития идей современного правового государства, продолженной затем в цикле статей «Правовое государство и социализм», напечатанных в парижском общественно-политическом и литературном журнале «Современные записки» (1924 -1929 гг.).
Опубликованная в 1917 году книга «Свобода и дисциплина», хотя и была, по мнению автора, «безжизненна и скучна, и, по всей видимости, никогда не была дочитана до конца читателями, которым она предназначалась», тем не менее, она являла собой соединительное звено между философско-правовыми проблемами, занимавшими С.И. Гессена, и проблемой свободы, развиваемой затем в теории нравственного образования и всей педагогической концепции ученого.
Еще в 1913 году С.И. Гессен сдает магистерский экзамен на историко-философском факультете Петербургского университета и начинает там свою преподавательскую деятельность в качестве приват-доцента, где читает лекции по философии, психологии, логике. истории педагогики. Педагогическая деятельность С.И. Гессена, начавшаяся в этот период и продолжавшаяся до конца жизни, ведется им в эти годы не только в университете, но и в женской гимназии М.Н. Стоюниной, в мужских и женских классах Петер-Шулле при лютеранском приходе, на курсах учителей основной школы, где в 1916 году С.И. Гессен прочел свой первый курс лекций по педагогике: «Педагогика была для меня совершенно неизведанной наукой, однако я намеревался заняться ею всерьез. Спустя два года я уже нисколько не думал, что занялся несвойственным мне делом» [ 10, с. 159].
В научно-педагогической деятельности предреволюционные годы (1912-1917) важны для С.И. Гессена, прежде всего, накоплением практического педагогического опыта и вхождением в сферу педагогических проблем. Это период необычайно интенсивного
развития научно-педагогической мысли в истории России. Ф. Степун, также в этот период вернувшийся из Германии в Россию, был удивлен огромным количеством педагогических изданий. К таким заслуженным изданиям, как «Русская школа», «Вестник воспитания» после 1905 года сразу же присоединился специальный «Журнал для народного учителя», ставивший своей целью «обновление школы на началах, диктуемых современной научной педагогикой и новыми задачами русской жизни». Одновременно была открыта подписка на 15-гомное издание «Педагог ической академии» [21, с. 161].
Педагогика и школа России рубежа Х1Х-ХХ веков находится на подъеме и характеризуется сочетанием самых разнообразных тенденций и направлений. Образовательная ситуация в России развивается в соответствии с общекультурными процессами. В науках идет интенсивный процесс их систематизации и дифференциации. Развитие альтернативных педагогических направлений становится неотъемлемой частью общеевропейского педагогического процесса, активно затронувшего и Россию. По мнению
А.Н. Джуринского, «отечественная педагогика развивалась в тесном взаимодействии с педагогической наукой ведущих зарубежных стран. Наши педагоги были хорошо осведомлены обо всем, что происходило в мировой школе и педагогике, чего нельзя было сказать об их зарубежных коллегах по отношению к педагогике России» [ 13, с. 350].
В становление философско-педагогичес-кой концепции С.И. Гессена тщательный анажз основных течений новой гуманистической парадигмы в педагогике Западной Европы оказывается необычайно плодотворным. Творчески переосмысляя ее основополагающие принципы. С.И. Гессен во многом реализует их в собственной образовательной концепции, способствуя тем самым становлению гуманистической парадигмы в России. Г.В. Корнетов и В.М. Богуславский определяют педагогическую парадигму как «синтез определенных теоретических положений и способов их реализации, ценностных (воспринимаемых и продуцируемых) для данного научного сообщества ученых-педагогов и учителей» [5, с. 10].
Весьма ценным применительно к творчеству С.И. Гессена является вывод вышеназванных ученых, что оригинальные воспитательные системы талантливых педагогов, как правило, шире всякой парадигмы, поскольку не могут уложиться в прокрустово ложе данного направления и течения: «Крупный педагог может принадлежать к определенному научному сообществу. Однако, как субъект, создающий инновационные явления, он должен постоянно выходить за его рамки <...>, проходя сложный путь эволюции, автор индивидуальной воспитательной системы, следуя в русле парадигмы, постоянно выходить за его пределы, сливаясь с положениями иных направлений. Это создает ситуацию, когда конкретные воспитательные системы являются одновременно преемственными и паратлельными другим (в плане следования определенным вечным идеям или же отрицания их)» [5, с. 12].
Необычная парадиг мальная ситуация складывается в педагогической сфере в России первых десятилетий XX века, когда и происходит интенсивное формирование образовательной концепции С.И. Гессена. Российская педагогическая наука этого периода характеризовалась все усиливающимся стремлением к осознанию и объяснению самой себя, своего предмета исследования, своего места среди других наук.
Педагогика, преодолевая свою консервативность и описательность, становится единой и постепенно усложняющейся системой, охватывающей общие и специальные вопросы образования и воспитания. Активно вбирая и осваивая новейшие западные педагогические тенденции, российская педагогическая наука имеет ряд особенностей. Важнейшей среди них, на наш взгляд, является тесная взаимосвязь педагогической и общественно-философской мысли.
Русская образовательная модель основывается на ключевых принципах русской философии, в которой проблемы преображения, преобразования личности, ее духовнонравственного совершенствования имеют исключительное значение и, соответственно, высокую степень продуманности и разработанности. И здесь педагогический аспект образования смыкается с философским, что и создает необходимый национальный компо-
нент. В центре внимания философско-педа-гогической мысли России в этот период находятся общие, наиболее фундаментальные проблемы образования - проблема личности и ее развития, проблема цели воспитания, его задачи и основные принципы. Характерным для философско-педагогических учений является подход к вопросам образования через призму духовной культуры, ее преемственности. В то же время воззрения русских философов на проблемы образования носили ярко выраженный индивидуальный характер и отражали особенности их общефилософского подхода в целом.
Философско-педагогическая концепция
С.И. Гессена формируется в первые десятилетия XX века в процессе анализа различных педагогических позиций. Педагогический опыт С.И. Гессена отражается в научно-педагогической деятельности, начатой им в Томске.
В 1917 году С.И. Гессен получает предложение занять должность профессора и зав. кафедрой философии и логики Томского университета, куда и переезжает вместе с семьей осенью 1917 года. Почти все преподаватели историко-филологического факультета в Томске были молодыми доцентами Петербургского университета, ас 1919 года к ним присоединилась профессура Казанского и Пермского университетов. В своих мемуарах С.И. Гессен отмечает, что «постоянное дружеское общение с ними и совместная работа на факультете очень расширили научный кругозор» [10, с. 161].
В Томске С.И. Гессен разрабатывает и читает курсы лекций по истории греческой философии, этике, логике, философии права, философии Канта, истории педагогических учений, философским основам педагогики, теории нравственного образования. Кроме преподавания в университете, он также читает лекции в Педагогическом институте, на Сибирских высших женских курсах, на всевозможных учительских курсах. Именно в Томске определяются философско-педагог ические приоритеты его концепции: «Томск оставил неизгладимый след в моем научном развитии. Здесь окончательно сложилась моя система педагогики. Мои «Основы педагогики» были только детальной разработкой по-
степенно расширявшегося конспекта моих лекций» [10, с. 162].
Разработка курса лекций по этике и философии права является углублением и расширением постоянно интересовавшей ученого правовой проблематики, начатой им в предреволюционные годы в работах «Свобода и дисциплина» (1917), «Философия наказания» (1913), а затем продолженной в работах зарубежного периода («Существо и призвание права. Введение в философию права», «Проблема правового социализма»), а также в лекциях по философии права на юридическом факультете Лодзинского университета.
Взаимосвязь философских, правовых и педагогических взглядов ученого приводит к становлению его теории нравственного образования, детально изложенной затем в «Основах педагогики» (1923). Уже в Томске
С.И. Гессен публикует свою работу «Теория нравственного образования», где в качестве основной цели нравственного образования рассматривает воспитание к свободе через развитие личности человека. Нравственное образование видится им как трехступенчатая система: 1) домашнее или семейное воспитание, і де приоритетное значение имеют игра и родительская власть; 2) школьное воспитание, где главной задачей является воспитание правового чувства и общественного сознания; 3) свободное самовоспитание, где образование предстает как бесконечная задача, а среди основных целей - обретение свободы и нахождение себя, своего призвания.
Кроме того, в Томске С.И. Гессен публикует педагогические работы «Очерки философской педагогики. Очерк 1. Педагогика как наука. Предварительное определение образования» (1919), «Об академической свободе» (1919), «Что такое трудовая школа» (1920). Круг научных интересов С.И. Гессена в этот период необычайно широк: кроме специфических проблем философии, права и педагогики, он углубленно изучает физику Аристотеля, Галилея и теорию относительности Эйнштейна и даже читает на эту тему доклад в обществе физиков при Томском университете, ставший затем основой специализированной работы С.И. Гессена «Развитие физики Галилея и ее отношение к физической системе Аристотеля» (Прага, 1929).
Таким образом, годы преподавания в Томском университете стали для С.И. Гессена временем формирования его образовательной концепции, временем объединения «отдельных частных педагогических знаний в единое научное целое» и способствовали наполнению «отвлеченных построений конкретным жизненным содержанием» [8, с. 119].
В 1921 году С.И. Гессен по убеждению друзей вместе с семьей возвращается в Петербург, где некоторое время преподает педагогику в Петербургском университете, а также философию в Педагогическом институте имени А. Герцена. Однако усиление большевистского идеологического диктата заставляет его задуматься об отъезде из России. В декабре 1921 года С.И. Гессен вместе с семьей тайно покидает Россию, пересекая границу по тонкому, залитому в связи с оттепелью водой льду Финского залива.
Гессену не суждено было вернуться в Россию, а в эмиграции происходит окончательное оформление его философско-педагогической концепции, основой которой станет российское философское творчество С.И. Гессена. основанное на творческом усвоении и развитии неокантианской проблематики и методологии, а также научно-педагогическая деятельность С.И. Гессена в Петербурге и Томске, которая ценна накоплением практического опыта, сравнительно-историческим анализом различных философских и педагогических систем, а также первыми попытками осознания педагогики как прикладной философии (работы 1919-1921 гг.).
1. Абрамов А. И. Кантианство в русской университетской мысли // Вопр. философии. 1998. № 1. С. 58-69.
2. Абрамов А. И. О русском кантианстве и неокантианстве в журнале «Логос» // Кант и философия в России. М., 1994. С. 227-247.
3. Безродный М.В. Из истории русского кантианства. Журнал «Логос» и его редакторы // Лица. Биографический альманах. М. СПб., 1992.
С. 372-409.
4. Белый А. На рубеже двух столетий. Воспоминания: в 3 кн. Кн. 1. М., 1989.
5. Богуславский М.В., Корнетов Г.Б. Проблемы моделирования в историко-педагогических исследованиях // Научные достижения и передовой опыт в области педагогики и народного образования. М., 1991. Вып. 7(19).
6. Валицкий А. Послесловие к публикации «Жизнеописания» С.И. Гессена // Вопр. философии. 1994. № 7-8. С. 182-183.
7. Взыскующие Града (хроника частной жизни русских религиозных философов в письмах и дневниках) / сост. В.И. Кейдана. М., 1997.
8. Гессен С.И. Избранные сочинения. М., 1998.
9. Гессен С.И Мистика и мегафизика II Логос. Кн. I. М., 1910. С. 118.
10. Гессен С.И. Мое жизнеописание И Вопр. философии. 1994. №7-8.
11. Гессен С.И. Основы педагогики. Введение в прикладную философию / отв. ред. II.В. Алексеев. М.. 1995.
12.Дерюга В.Е. Идеи критической дидактики в философско-педагогическом наследии С.И. Гессена: дне. ... канд. пед. наук. Саранск, 1999.
13.Джуринский А Н История педагогики. М.,
1999.
14. Ермичев А.А. Русская философия как целое: Опыт историко-систематического построения: дис. ... д-ра филос. наук. СПб., 1998.
15. Зеньковский В В. История русской философии. Т. 2.4. 1,2. Л., 1991.
16. История Философии. Запад - Россия - Восток: Кн. 3: Философия 19-20 вв. / под ред. Н.В. Мот-рошиловой, А.М. Руткевича. М., 1999.
17. Крамме Р. Творть новую культуру «Логос» 1910 1913//Социол. журн. 1995. № 1.
18. Логос (От редакции) // Логос. Междунар. ежегодник по философии культуры, издание под ред. С.И. Гессена, Ф.А. Степу на, Б.В. Яковенко. Прага. 1925. Кн. 1. С. 3-22.
\9.Лосский Н.О. Условия абсолютного добра: Основы этики: Характер русского народа. М., 1991.
20. Радлов Э. Очерки истории русской философии. М., 1920.
2\.Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. СПб.,
2000.
22.Степун Ф.А. Памяти Гессена С.И. // Портреты. СПб., 1999. С. 294-298.
23. Флоровский Г. Пути русского богословия. Вильнюс. 1991.
24. Эрн В.Ф. Борьба за Логос II Эрн В.Ф. Сочинения. М., 1991.
25. Von Messian. Kulturphilosophishe Essage. L„ 1909.
Поступила в редакцию 15.03.2005.
РАЗВИТИЕ ИДЕЙ ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ДИДАКТИКЕ ШКОЛЫ (60-е гг. XIX - НАЧАЛО XXI века)
И.В. Ирхина
Irkhina I.V. Development of the ideas of pedagogical anthropology in the home didactics of the school (the 60-s of the XIX - the beginning of the XXI century). The article deals with the analysis results of the process of development of anthropological ideas in the home didactics of the school (the second half of the XIX - the beginning of the XXI ccntury). The stages and the trends of pedagogical anthropology formation in the educational process of the Russian school arc substantiated, their essential characteristics are revealed. The determining role of the anthropological paradigm in the development of theory and practice of the modem school is demonstrated.
Ретроспективный анализ теории и практики отечественного образования, отраженный в монографических историко-педагогических исследованиях М.В. Богуславского, Р.Б. Вендровской, М.А. Кондратьевой, Ф.Г. Па-начина, А.И. Пискунова. М.Г. Плоховой,
В.Г. Пряниковой, З.И. Равкина. Ф.А. Фрадкина и других, свидетельствует о том, что история педагогики представлявляет собой своеобразное отражение истории философии и наоборот. В своих исследованиях философы не только пытались осмыслить все многообразие систем обучения и воспитания
подрастающего поколения, но и сами предлагали новые методологические, этиологические ориентиры для школы будущего. В образовательных системах, концепциях обучения, базирующихся на той или иной философской основе, формулируются адекватные цели и способы их достижения. Вместе с тем, образование, являясь динамической системой, предполагает ее перманентное отслеживание, философский анализ и приведение в соответствие с современными условиями. Исторический анализ дидактического аспекта российского образования периода второй
