CC BY
129
«ОТ ЭТОГО ЗАВИСИТ ВСЯ СУДЬБА РОССИИ»:
К ИЗУЧЕНИЮ ДЕМОГРАФИЧЕСКОЙ И ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ЭКСПАНСИИ КИТАЯ И ЯПОНИИ НА ВОСТОКЕ РОССИИ ВО ВРЕМЯ ВТОРОЙ РУССКОЙ СМУТЫ
Из современной историографической ситуации со всей очевидностью вытекает: без изучения экономики и всего комплекса внутренних и внешних факторов, которые влияли на ее состояние, а также экономической политики многообразных правительств, существовавших на территории бывшей Российской империи, невозможно точно судить о причинах победы большевистской диктатуры в Гражданской войне, или Второй русской смуте. В частности, изучение экономического порядка и эффективности экономической политики, особенно финансовой и торговой, дает ключ к пониманию закономерностей как усугубления хозяйственного кризиса на белых, антибольшевистских, территориях, так и развала государственности Белого движения, а также истинной роли иностранных держав во Второй русской смуте.
Это ярко демонстрируют новейшие исследования как по югу России, военным диктатурам генералов А.И. Деникина и П.Н. Врангеля1, так и по востоку страны, военной диктатуре адмирала А.В. Колчака2.
Очевидно и другое: наиболее перспективный и плодотворный путь - сравнительное изучение политики военного коммунизма и экономической политики антибольшевистских правительств в конкретном регионе, который попеременно находился под властью красных и белых.
При этом, однако, исключительно важным представляется следующее: не оставить вне поля зрения воздействие демографических процессов и факторов на усугубление хозяйственной разрухи в России, расколотой во время Второй русской смуты на несколько государственных образований. Не менее важно исследовать взаимозависимость между экономической политикой и мероприятиями в демографической области, которые проводились большевистскими и антибольшевистскими властями в пределах одного региона. Очевидно, что без всестороннего учета демографических факторов невозможно судить об экономических процессах и эффективности экономической политики любого правительства, существовавшего в то смутное время на территории бывшей Российской империи. Подчеркиваем: мы ведем речь о демографических и экономических факторах не только внутреннего происхождения, но и внешнего.
Особенно показательны в этом плане Сибирь и Дальний Восток России, участие соседствующих с ними Японии и Китая во Второй русской смуте3. Об этом свидетельствует и одна из работ безвременно ушедшей Валентины Дмитриевны Зиминой, ее интерес к историографическому аспекту экономической проблематики применительно именно к «белой» Сибири4.
* * *
Демографическую и экономическую экспансию Японии и Китая на российском Дальнем Востоке и в Сибири следует, по нашему убеждению, рассматривать во контексте, в тесной взаимосвязи с процессом переселения в эти регионы жителей центральных и западных губерний России.
Несколько столетий подряд Сибирь являлась для России одним из главных направлений переселенческой активности. В конце XIX - начале XX вв., особенно в годы столыпинской аграрной реформы, переселенческое движение в Сибирь из западных регионов страны резко возросло. В годы Первой мировой войны и последовавших затем революционных событий поток переселенцев продолжал набирать силу. Большое количество свободных плодородных земель, низкая плотность населения, правительственный протекционизм в области колонизационной политики привлекали в Сибирь все новые и новые массы мигрантов. Для большинства переселенцев обустройство в Сибири стало представляться едва ли не единственным способом выжить вследствие товарного и продовольственного голода, обрушившегося на западные и центральные губернии России.
Приток людских ресурсов в Сибирь, главным образом из сельскохозяйственных районов страны, долгие годы подряд воспринимался как благо. Особую роль тут играли геополитические соображения. Сезонные рабочие из Китая, разбалансировавшие рынок труда в Сибири, экономическое давление японского и китайского бизнеса на приграничные области России - все эти факторы заставляли российские власти заботиться об освоении малозаселенных областей Сибири и Дальнего Востока в целях обеспечения экономической и военной безопасности страны.
Гражданская война привнесла в миграционные процессы свои особенности. Переселенцев, пользовавшихся государственной поддержкой, ориентированных на создание в Сибири крепких крестьянских хозяйств и имевших для этого физические и материальные ресурсы, сменили потоки беженцев, принесшие в этот регион экономический и демографический кризис. Временное Сибирское правительство и Российское (Омское) правительство адмирала А.В. Колчака стремились преодолевать создавшийся кризис.
Одной из первых проблем, вставших перед Временным Сибирским правительством в вопросе управления миграционными потоками в Сибири, оказалась организационная. Помимо финансового кризиса, проблема эта была усугублена органами Советской власти.
Местные учреждения дореволюционного ведомства земледелия и землеустройства были ими распущены, их квалифицированный и опытный персонал остался не у дел. В первую очередь была прекращена деятельность статистических органов. Так, в феврале 1918 г. появилось указание Технического совета Восточного района заведующему Восточным районом о закрытии статистических отделений ведомства земледе-
лия и землеустройства. В указании говорилось: «Предлагается к 1 марта закрыть Куенгинский и Стретенский пункты, уволить обслуживающих их лиц и принять меры к охране зданий и имущества пунктов. К 1 же марта должно быть ликвидировано Статистическое отделение и регистратура на Иркутском пункте с увольнением служащих этих отделений от занимаемых должностей... Обработка статистического материала и регистратура впредь до улучшения финансового положения страны прекращается.»5
Это решение привело к полному прекращению работы по сбору и анализу статистических сведений о миграционных процессах в Сибири. В итоге процесс переселения, активизировавшийся в конце зимы 1917-1918 гг., вышел из-под контроля.
Из-за отсутствия статистики, при исследовании демографических процессов в Сибири этого периода приходится использовать другие источники: 1) финансовые отчеты переселенческих пунктов о суммах, истраченных на питание беженцев и переселенцев, 2) текущую документацию и отчеты Российского общества Красного Креста и других благотворительных организаций6, 3) документы управлений железных дорог, отражающие количество перевезенных пассажиров.
Все эти источники отличаются значительной долей фальсифицированных данных. К примеру, отчетность благотворительных организаций очень часто завышалась в целях получения дополнительных бюджетных ассигнований на помощь беженцам, и в итоге приписки «мертвых душ», якобы получивших помощь, были явлением обычным. Отчетность железных дорог о количестве перевезенных пассажиров также не могла быть сколько-нибудь достоверной, поскольку далеко не все пассажиры покупали билеты (гораздо чаще, как это хорошо известно, поезда брались с боем), особенно с весны 1918 г. Позднее ситуация только усугублялась. Скажем, в январе 1919 г. один из районных отделов колонизации констатировал в телеграмме в Омск, что «регистрация затрудняется противодействием военнопленных, прибывающих часто малыми партиями, спешащими даже на буферах и тормозах. Необходимы меры упорядочения.»7
С приближением весны 1918 г. резко возросло переселенческое движение за Урал. Крестьяне стремились прибыть к новому месту жительства к началу весенне-полевых работ. Голод, безработица и нужда малообеспеченных слоев населения, стремление к наживе и более выгодному использованию капитала для зажиточных слоев - все это явилось движущими силами переселенческого движения в первой половине 1918 г. Под видом переселенцев ехало также большое количество мешочников.
Главный поток переселенцев в Сибирь и Среднюю Азию направлялся из северо-западных и западных губерний (Тверской, Могилевской, Минской, Витебской), а также из Среднего Поволжья. Уездные и губернские Советы осаждала масса желающих переселиться. Типичными для того периода времени были телеграммы такого содержания: «Вследствие го-
лода в губернии настоятельно прошу разрешения переселения в Сибирь. Толпы голодных осаждают Совет, требуя пропуска»8.
Местные органы Советской власти за Уралом обычно занимали резко отрицательную позицию к приему новых переселенцев из Европейской России. Отчасти по той причине, что еще оставалось «неземлеустроен-ным» большое число ранее прибывших переселенцев и местных жителей, а отчасти из-за процветавших местнических настроений. Нередко переселенцы, которым удавалось занять пригодное для жилья помещение, становились самыми активными противниками обустройства вновь прибывших беженцев. Сохранилось письмо переселенцев в местный штаб Красной армии с жалобой на действия начальника переселенческого пункта, пытавшегося принять и обустроить прибывавших в Екатеринбург крестьян. Жалобщики обвиняли его во всех смертных грехах, добиваясь одной единственной цели - помешать размещению в том месте, где они жили, новых переселенцев9.
Мятеж Чехословацкого корпуса в мае 1918 г. и последовавшее свержение Советской власти от Волги до Дальнего Востока приостановило развернувшееся массовое переселенческое движение на восток страны.
Переселенческий вопрос сразу же был поставлен в повестку дня Временного Сибирского правительства. Затем его «по наследству» получило Временное Всероссийское правительство, и почти сразу же, после переворота в Омске, - Российское (Омское) правительство Колчака. Все они вынуждены были решать огромное количество задач, связанных с проблемой беженцев и переселенцев. Для их решения в июле 1918 г. Временное Сибирское правительство создало Министерство земледелия и колонизации, которому была подчинена более или менее восстановленная сеть местных учреждений бывшего ведомства земледелия и землеустройства. В их обязанности и входила задача приема, организации и обустройства переселенцев.
* * *
Проблема «желтой угрозы», «желтого труда», «желтых рабочих» заставляла российское правительство до 1917 г. неустанно заботиться о заселении и освоении азиатской части России, о создании демографического и хозяйственного противовеса агрессивной экономической политике ближайших восточных соседей. В 1918-1919 гг. Сибирь испытывала на себе сильное экономическое влияние двух азиатских соседей: Японии и Китая. Японский финансовый капитал стремился занять доминирующее положение на рынке банковских услуг Азиатской России. Сибирь и Дальний Восток периода Второй русской смуты представляли собой в этом смысле прекрасный объект для вложения денег: полуразрушенная банковская система, слабая национальная валюта, продолжающая стремительное падение на фоне острой нехватки денежных знаков.
Японские банки не преминули воспользоваться сложившейся ситуацией. Так, в декабре 1918 г. три банка с японским капиталом - Гонконг-Шанхайский, Индо-Китайский и Индустриальный - предприняли попытку осуществить эмиссию собственных денежных знаков и пустить их в обращение на территории Сибири и Дальнего Востока России. Такие попытки предпринимались и позднее, в 1919 г., когда Гонконг-Шанхайский банк, уже в одиночку, приступил к выпуску бон, курс которых был жестко «привязан» к курсу японской иены. Эти боны призваны были стать альтернативой стремительно обесценивавшемуся российскому рублю. Новый финансовый инструмент был с восторгом принят сибирскими спекулянтами, в результате чего курс российского рубля упал в очередной раз10.
Экономическое влияние Китая было иным. Его опасность состояла, главным образом, в огромном количестве китайских рабочих («ходя» -так местное население прозвало китайца-рабочего), мигрировавших по территории Сибири и Дальнего Востока в поисках заработка. За период с 1 января по 18 марта 1918 г. только через Екатеринбург проследовало на восток 17 902 «желтых» рабочих. За этот же период было зарегистрировано всего 256 российских переселенцев и 86 беженцев11. Разумеется, приведенные цифры не отражают объективно существовавшую ситуацию в миграции населения Сибири и Дальнего Востока в 1918 г., ибо такая пропорция была порождена совершенно конкретными причинами: обострение экономического кризиса в России и возникшем в связи с этим оттоком иностранных рабочих на родину. В то же время эти цифры дают некоторое представление о тех масштабах, которых достигала трудовая миграция в Сибирь из Китая.
Трудовая миграция иностранных рабочих была сопряжена еще с одной проблемой. Хронический дефицит наличных денег в Сибири обострялся вывозом капитала за пределы России. Происходил этот процесс в самых различных формах, в том числе - наличными купюрами, что обуславливалось широким проникновением российского рубля на финансовые и товарные рынки Китая и Монголии. Так, в письме управляющего Шанхайским отделением Русско-Азиатского банка на имя Генерального консула России в Шанхае от 12 июля 1919 г. отмечалось, что «вероятное количество обращающихся в Китае рублей, никак не менее 500 млн.»12 И масса русских денег в Китае продолжала увеличиваться. Рост ее происходил за счет не прекращавшегося вывоза дензнаков из России и за счет массовой подделки российских кредитных билетов.
Китайская предприимчивость на этом поле деятельности достигала поистине впечатляющих масштабов. В секретной телеграмме управляющего Генеральным консульством России в Харбине на имя российского посланника в Пекине от 21 июля 1919 г. говорилось: «.По имеющимся в генеральном консульстве доверительным сведениям, Русско-Азиатским банком несколько времени тому назад были получены образцы обязательств Государственного казначейства 1000 и 5000-рублевого достоин-
ства. По получении образцов дирекцией банка был предпринят осмотр кассы для выяснения - насколько ранее принятые обязательства соответствуют образцам. При этом оказалось, что в кассе имеются обязательства 1000 и 5000-рублевого достоинства семи видов и 14 разновидностей, из коих ни один не соответствует вполне присланным образцам»13.
Антибольшевистские правительства, существовавшие в Сибири, несмотря на краткий период нахождения у власти, осознавали эту угрозу и пытались искать пути ее предотвращения. В сентябре 1918 г. Колонизационным отделом Комитета экономической политики Временного Сибирского правительства была подготовлена программа мероприятий по ослаблению демографического и экономического давления со стороны соседних азиатских государств.
Вместо прежней практики обустройства возможно большего количества людей на первый план был выдвинут принцип устройства на сибирских землях «крепкого цветущего мелкого хозяйства». Особый акцент делался на «закреплении» окраин. Авторами подчеркивалось, что «здесь в особенности сильно проявляются обстоятельства, которые должны заставить колонизационное ведомство отступить от своих общих колонизационных идеалов. Именно здесь первенствующую роль начинают играть политические моменты. В особенности это имеет место в отношении Дальнего Востока»14.
В качестве мер по «закреплению» за Россией окраин предполагалось наладить их тесные связи с европейской частью страны путем «спешной» постройки новых железнодорожных линий, подготовки оборонительной системы, требующей увеличения численности населения на окраинах, освоения «русским элементом» земель и иных экономических ресурсов «во избежание стихийного захвата их иностранцами, особенно желтыми»15.
Авторами документа подразумевался вовсе не «физический» захват территории России войсками японских или китайских интервентов. Речь шла о захвате демографическом и экономическом, который уже представлял собой вполне оформившуюся тенденцию. Пограничные области Приморья, Читинский, Иркутский, Ново-Николаевский районы в полной мере испытывали на себе экономическую экспансию юго-восточных соседей. Предприятия торговли, обслуживания, меняльные конторы, банки, промышленные производства, принадлежавшие выходцам из Китая и Японии, уверенно завоевывали российский рынок16. Крупный японский и китайский бизнес, ориентированный на экспортно-импортные операции, также проявлял большую активность.
Внешнеторговый баланс российско-японской торговли в сентябре 1919 г. выражался следующими показателями: японский экспорт в Россию - 2 635 900 иен, импорт из России - 428 088 иен. Общий экспорт с января 1919 г. составил 58 879 643 иены. Вывезено из России товаров было всего на 3 651 271 иену. Особенно показательна структура экспорта
в Россию: помимо продукции текстильной промышленности, составлявшей основную долю экспорта, в Россию ввозились даже репчатый лук и кожа17.
Такая ситуация порождала опасность превращения Сибири и Дальнего Востока России не просто в сырьевой придаток азиатских соседей, но в недалекой перспективе грозила их отделением от России. Эта опасность, повторимся, в полной мере осознавалась Временным Сибирским и, позднее, Омским правительством Колчака. Поэтому вопросы геополитики занимали далеко не последнее место в их деятельности. В сентябре 1918 г. Колонизационным отделом отмечалось: «... Возможное перемещение мирового центра с берегов Тихого океана на берега Атлантического океана делает для нас особенно ценным обладание нашими дальневосточными областями. Потери здесь могут стать непоправимыми и ничем невознаградимыми; от этого, быть может, зависит вся судьба России». И далее: «При намечении соответствующих работ уже нельзя руководиться соображениями коммерческой и даже экономической их выгодности, как в общем случае земледельческой колонизации; во главу угла здесь должны лечь соображения политические»18.
Приоритет «политических соображений» предполагал фактический отказ от существовавшей до 1917 г. колонизационной практики, включавшей в себя разработку четких и продуманных планов освоения Сибири и Дальнего Востока, поиск, оценку и обустройство пригодных для заселения земель, создание на заселенных территориях крепких крестьянских хозяйств. Гражданская война, экономический кризис и «желтая угроза», наряду с «красной», вынуждали антибольшевистские сибирские власти разрабатывать планы создания «любой ценой» демографического и хозяйственного противовеса: «Для колонизационного ведомства здесь и ставятся две, отчасти смешивающиеся задачи - привлечение людей и освоение земель. Количественное задание здесь должно преимуществовать перед качественным. От стремления к подбору наиболее желательного контингента переселенцев и насаждения крепких зажиточных хозяйств здесь приходится отказываться. Вместе с тем, именно на дело окраинной колонизации государственные средства должны быть брошены особенно щедро»19.
Колонизацию окраин предполагалось осуществлять по двум основным направлениям: земледельческому и промышленному. Для земледельческой колонизации должен был подготавливаться земельный фонд, который соответствовал бы по объему и качеству потребностям колонистов. Вместе с тем, авторы проекта сознавали, что демографическая ситуация в Сибири и на Дальнем Востоке настолько сложна, что «придется насиловать естественный ход колонизации с Запада на Восток, заставляя волну переселенцев направляться в отдаленнейшие области, минуя промежуточные»20.
* * *
Разработкой конкретного плана колонизационных мероприятий в Сибири и на Дальнем Востоке занялось Министерство земледелия и колонизации.
Им были намечены следующие основные пункты колонизационной программы: продолжение работ по колонизации Азиатской России в целях «надлежащего использования» ее производительных сил; планомерные мероприятия по колонизации Дальнего Востока и приграничных местностей; содействие сооружению сети железных дорог и водных путей, имеющее целью вовлечь в колонизационный оборот неиспользованные пространства; широкие мелиоративные работы; меры по колонизации Севера и Южно-Сибирских пустынных степей; меры по промышленной колонизации, имевшие своей целью распределение по территории колонистов-рабочих и их устройство, земельное устройство в промышленных районах, а также содействие возникновению промышленных предприятий и обеспечение их землей. Особое место в плане отводилось введению и развитию в Азиатской России института «мелкой», то есть крестьянской, частной земельной собственности21.
Этой же цели было призвано служить и постановление омского Совета министров от 14 марта 1919 г. «О предоставлении военнослужащим русской армии и флота, принимавшим участие в борьбе за возрождение России, преимуществ и льгот в отношении земельного и хозяйственного устройства». Постановление давало право преимущественного перед всеми остальными лицами, в течение десяти лет со дня издания закона, устройства на всех открытых для водворения переселенческих участках военнослужащим строевых частей, принимавшим «непосредственное участие в боевых действиях или отдельных вооруженных столкновениях при борьбе за возрождение России»22. Обещание правительства предоставить землю участникам военных действий против Красной армии и партизан, безусловно, преследовало военно-политические цели, создавая у призывников мотивацию для пополнения армий верховного главнокомандующего Колчака, точнее - у представителей средних и малообеспеченных слоев сибирского крестьянства. Другими словами, была сделана попытка вырвать из рук большевиков самый главный козырь - обещание бесплатной земли. Это постановление призвано было хотя бы отчасти компенсировать нерешительность Омского правительства в области земельной политики.
Вместе с тем, в этом постановлении четко просматривается стремление Омского правительства к проведению централизованной колонизационной и демографической политики. Неслучайно этот закон был обнародован всего лишь через два месяца после активного обсуждения в Министерстве земледелия и колонизации ситуации, складывавшейся в районе строительства Южно-Сибирской железной дороги. В письме ди-
ректора Отдела колонизации министерства Н. Федосеева в Управление по постройке Южно-Сибирской железной дороги от 15 января 1919 г. констатировалась опасность бессистемного заселения областей, прилегавших к полосе дороги, имевшей стратегическое для Сибири, и крайне важное для России в целом, значение. «Так как магистраль пересекает ряд степных областей, весьма слабо заселенных в районе этой дороги, - отмечалось в письме, - Отдел колонизации считает государственной необходимостью принять чрезвычайные меры по образованию разного рода участков, как по линии железной дороги, так и в прилегающей полосе. Намечаются участки для целей земледелия, скотоводства и торгово-промышленные центры. С образованием этих участков нельзя запоздать, так как в противном случае начнется бессистемное самовольное заселение полосы вдоль железной дороги, со всеми тяжелыми последствиями такового»23.
Как показали дальнейшие события, подобному перспективному планированию миграционной политики не суждено было осуществиться. Поток беженцев, хлынувший в Сибирь в 1918-1919 гг., поставил перед Омским правительством целый ряд иных задач, связанных с питанием, лечением, обустройством разоренных войной людей, совершенно не способных к производительному труду ни на земле, ни в промышленности.
Вся территория, находившаяся под контролем Омского правительства, была поделена на восемь районов, или «полномочий», в пределах которых ответственность за призрение беженцев была возложена на Российское общество Красного Креста и другие общественные благотворительные организации, объединенные под его флагом. 1-е Зла-тоустовское полномочие, с центром в Златоусте, располагалось по линии станция Сулея-станция Уфа. 2-е передовое полномочие - по линии станция Сулея-станция Аксаково (после взятия белыми Уфы - станции Сулея-Аксаково-Уфа-Раевка); на него легла основная работа по приему раненых и больных. 3-е передовое полномочие располагалось по линии станций Сулея-Мясогутово-Тастуба-Бирск; в этот район направлялся главный поток бывших военнопленных из Германии, Австрии, Болгарии и Турции. Кроме них были созданы также районное полномочие при 3-м Уральском горных стрелков корпусе генерала В.В. Голицына и четыре тыловых полномочия: Челябинское, Курганское, Петропавловское, Куломзинское. Функции последнего должны были осуществляться вдоль берега Иртыша по железнодорожной магистрали Омск-Ново-Николаевск. В этом районе концентрировались потоки беженцев с Поволжья, Приуралья и Сибири. Площади районных полномочий строились с таким расчетом, чтобы каждая из дорог, по которой двигались войсковые части и беженцы, проходила целиком вдоль одного из них24.
Был предпринят и ряд административных мер, цель которых заключалась в том, чтобы ограничить размещение беженцев и переселенцев в городах, задыхавшихся от перенаселенности, роста цен и безработицы. Так, 27 августа 1919 г. в Министерстве внутренних дел состоялось
совещание по вопросу о расселении беженцев под председательством главноуполномоченного МВД по оказанию помощи беженцам Н.В. Смирнова. Протокол заседания был направлен в Министерство земледелия и колонизации. Он содержал перечень основных мероприятий правительства по «разгрузке» городов от массы беженцев: «Ввиду переполнения городов и стремления беженской массы расселиться преимущественно в городских поселениях, принять меры к тому, чтобы в городах размещались, по возможности, только правительственные учреждения и такие жители городов, которые связаны с данным пунктом службой, работой на предприятиях или в силу своей профессии не могут быть размещаемы в сельских местностях». Для осуществления плана расселения в случае необходимости предполагалось принимать принудительные меры, «дабы избежать больших скоплений беженских масс в местностях, не обеспеченных жилищами и питанием». Планировалось проведение и агитационной работы для разъяснения беженцам, что «в силу создавшегося положения» возвращение их в ближайшее время на родину невозможно, и потому им надлежит селиться в указанных правительством местностях, где они «найдут заработок».
Для выполнения этого плана в узловых пунктах следования беженцев (Куломзино, Ново-Николаевск, Томск, Красноярск, Иркутск, Сретенск, Чита) создавались Бюро труда при уполномоченных МВД в составе представителей земского и городского самоуправлений, кооперативных организаций, Министерства торговли и промышленности и Министерства труда, в задачи которых входило создание рабочих мест для беженцев с целью их перевода на «самообеспечение». Для выполнения этой задачи Бюро труда должны были «озаботиться» снабжением рабочих теплой одеждой, обувью и орудиями труда через Министерство снабжения и продовольствия25.
В целом предпринимавшиеся попытки взять под контроль миграционные процессы в Сибири имели некоторый положительный эффект. В частности, сильнейшие эпидемии сыпного тифа, спровоцированные массовым движением населения и охватившие в течение короткого времени значительные пространства, были предсказаны, и последствия их оказались существенно меньше возможных.
Первые сообщения об эпидемии появились 8 марта 1918 г.
В телеграмме заведующего Восточным районом сообщалось: «.Манчжурский пункт, где в настоящее время скопляются эшелоны с китайскими рабочими и стоят по несколько дней в ожидании отправки в Харбин и другие города, не может остаться без врача, тем более что имеются сведения о развитии эпидемии сыпного тифа»26. Эпидемические больные попадали в Сибирь и из европейских стран, из которых шел процесс возвращения российских военнопленных27.
В декабре 1918 г. и марте 1919 г. по Челябинску прокатились две волны сыпного тифа28. В августе-сентябре 1919 г. сыпной тиф охватил
уже практически всю территорию Сибири29. Поэтому особое внимание власти стали уделять организации беженских бараков, питательных и дезинфекционных пунктов. Отчетность питательных пунктов - один из немногих сохранившихся источников для изучения миграционных процессов в Сибири в период Гражданской войны. Ими производился учет всех выданных бесплатно или купленных беженцами и переселенцами за деньги порций пищи. На достоверности содержащихся в их отчетности сведений не могла не отразиться обычная практика российских учреждений производить массовые приписки «мертвых душ». Тем не менее, этот уникальный источник дает возможность представить масштабы происходивших миграций населения. Так, в телеграмме, направленной в Омск из иркутского переселенческого пункта 16 марта 1919 г. сообщались следующие сведения: «.Через пункт передвигаются беженцы, военнопленные, переселенцы. С июля по декабрь 1918 г. за плату выдано порций 46 999, бесплатно 18 542, детям молока 2 716. Кроме того, выдано бесплатно хлеба 9 854 порции.»30
* * *
Огромные массы людей, сорванные с обжитых мест голодом, военными действиями, бесчинствами войск и страхом за свое будущее, порождали ситуацию, называемую на современном языке гуманитарной катастрофой. Вместе с тем, причины, по которым происходила такая массовая миграция, не столь очевидны. Многие современники отмечали характерный факт: практически во всех слоях «трудового» населения по обе стороны красно-белого фронта наблюдалось недовольство существовавшей властью и желание оказаться «по другую сторону»31.
Голод, нехватка промышленных продуктов и медикаментов на территории, находившейся «под Совдепами», порождали недовольство правлением большевиков и стремление людей в этой связи попасть в более благоприятные экономические условия, каковыми представлялись условия в «Колчакии»32. В то же время само Омское правительство постоянно сталкивалось с проявлением недовольства в среде промышленных и железнодорожных рабочих, с нетерпением ожидавших прихода большевиков33. При этом часто беженцы, искавшие в Сибири убежища от наступавшей Красной армии, руководствовались лишь слухами и домыслами, поддавались эвакуационной панике. В итоге среди них оказывались не только представители имущих социальных групп, но и много трудящихся и мелких собственников, которым в силу их социального положения угрозы, во всяком случае физического уничтожения, со стороны большевиков не было34.
Социальный состав беженцев и переселенцев, направлявшихся в Сибирь в 1918-1919 гг., имел свои особенности, решающим образом влиявшие на экономическую ситуацию в колчаковском тылу. В аналитическом
обзоре, подготовленном Министерством земледелия и колонизации в 1918 г., констатировалось, что «переселенческая кампания настоящего года обещает оказаться резко отличной и по формам труда катящейся переселенческой волны, и по ее численности. Помимо обычных земледельческих масс, появляются уже массы квалифицированных и неквалифицированных рабочих, представители кустарной промышленности и даже трудовой интеллигенции. Этот в высокой степени пестрый, по своему личному составу и формам труда, людской поток уже наводнил Западную Сибирь и направляется теперь в Иркутскую губернию с двух сторон - с западного и восточного направлений»35.
Эта же особенность в социальном составе мигрантов, прибывавших в Сибирь, отмечалась и многими современниками. Так, В.П. Аничков, русский финансист, служивший в Министерстве финансов Омского правительства, вспоминал, как в ресторане «Россия», расположенном в центре Омска, к нему подошли «беженцы из Симбирска» и «потащили» его в отдельный кабинет, где и занялись обсуждением деловых вопросов об открытии совместного бизнеса36.
На относительно короткий промежуток времени Сибирь стала своего рода убежищем для деловых людей России. Способствовала этому и политика сибирских властей в вопросах собственности. 28 июня 1918 г. было принято постановление Западно-Сибирского комиссариата Временного Сибирского правительства «О денационализации предприятий», гласившее, что «национализированные советскими властями и захваченные предприятия... подлежат возвращению их прежним владельцам или их правопреемникам»37. Восстановление прав частных собственников сразу стимулировало деловую активность. Поэтому даже в условиях экономического кризиса коммерческая деятельность продолжала приносить российским предпринимателям высокие доходы, хотя из-за инфляции - больше уже в товарно-денежной сфере, чем в промышленной.
* * *
«Белая» и «красная» экономики периода Гражданской войны, разделенные, на первый взгляд, линией фронта, на самом деле не были жестко разграничены. Их взаимовлияние проявлялось наиболее ярко в сфере денежного обращения. С.В. Карпенко, отметив, что занятие «совдеповской» территории белыми армиями и захват в качестве трофеев больших сумм советских и прочих дензнаков неизбежно «вело к быстрому росту объема и разнообразия денежной массы, ее засоренности суррогатами» в белом тылу, назвал это «фронтовым» видом эмиссии38.
Как и большевистский Совнарком, проблемы бюджетного дефицита и нехватки наличных денег, обострившиеся до чрезвычайности,
вынуждены были решать и белые правительства юга России39 и Сибири. Нехватка наличных денег для оплаты военных расходов, содержания государственного аппарата и других неотложных нужд (среди которых не последнее место занимала помощь беженцам) заставляла их изыскивать возможности для печатания собственных денежных знаков. Материальных и технических условий для этого в Сибири в тот период не было. По этой причине Омское правительство было вынуждено добиваться от США и Японии согласия на выдачу денежных банкнот, заказ на изготовление которых был размещен еще Временным правительством. Длительные переговоры с американцами ни к чему не привели. Под разными предлогами отпечатанные в США дензнаки задерживались, и правительство Колчака так и не успело ими воспользоваться.
В этой ситуации правительству Колчака ничего не оставалось делать, как предпринимать попытки организовать собственное производство дензнаков. 19 марта 1919 г. из Вашингтона в Омск на имя министра иностранных дел была послана секретная телеграмма от поверенного в делах в Вашингтоне С. Угета, в которой шла речь об отправке из Нью-Йорка 15-ти печатных прессов, предназначавшихся для нужд Министерства финансов 40. Однако Омскому правительству так и не удалось решить проблему изготовления собственных денег в количествах, достаточных для удовлетворения потребностей как своих собственных, так и экономики Сибири. Неоспоримым преимуществом большевистского Совнаркма над властями Сибири в этом смысле являлось наличие «печатного станка» -оборудования и клише для изготовления «романовских» и «керенских» купюр, - который использовался не только для эмиссии, призванной покрыть дефицит бюджета Советского государства, но и в целях подрыва экономики белых диктатур.
В 1919 г. в Сибири циркулировали слухи о передвижных фабриках, печатавших керенки в вагонах поездов, входивших в состав красных войск. Их назначение заключалось в снабжении частей и агитаторов, переходивших линию фронта, наличными деньгами, на которые должна была осуществляться советская пропаганда41. О случаях массового вброса российских дензнаков советскими агентами приходили сведения и из Ки-тая42. Достоверного подтверждения эти факты не имели, но ситуация на денежных рынках по разные стороны фронта складывалась таким образом, что описанные слухи вполне могли бы иметь под собой реальную основу. К 1919 г. количество наличных рублей на душу населения в Советской России в десять раз превышало аналогичный показатель по Сибири43.
Такая ситуация повлекла за собой слияние трех факторов, имевших место на территориях, подконтрольных белым правительствам: голода на товарных рынках, массовой миграции населения и общего критического положения экономики Сибири и Дальнего Востока. Постоянно растущая
денежная масса Советского государства неизбежно «выдавливала» из РСФСР излишки денег. Самым подходящим для этого направлением являлось именно восточное, поскольку прозрачность границ между белым и красным фронтами позволяли беженцам с большой степенью свободы и суммами денег перемещаться в обоих направлениях, а поддерживаемые сибирскими правительствами рыночные отношения обеспечивали товарные рынки продуктами питания и промышленными товарами. С другой стороны, в 1919 г. продолжался и отток капиталов в российских денежных знаках через Сибирь за границу: русские предприниматели постоянно обращались в Министерство финансов с просьбами разрешить им вывоз наличных денег в Китай44.
Результаты притока в Сибирь ничем не обеспеченной денежной массы не замедлили сказаться.
Еще 6 июля 1918 г. Временное Сибирское правительство отменило введенную Временным правительством хлебную монополию и установило государственное регулирование торговли хлебом, мясом, маслом по «вольным ценам», но не выше установленных Продовольственным бюро предельных цен. А уже при Колчаке было вообще отменено государственное регулирование и допущена торговля этими товарами «свободно по вольным ценам».
Если для производящих районов эти шаги оказались благом, то на потребляющем Дальнем Востоке они отозвались болезненным повышением рыночных цен. В Маньчжурии, откуда поступало продовольствие, с января по май 1919 г. цены на зерновые выросли на 175 - 200 %, мясо - на 425-440 %, сахар - до 500 %, растительное масло - на 200-300 %, обувь и ситец - на 200-300%. После пересечения границы цены поднимались еще выше. При этом у частных торговцев они были в 1,5-2 раза выше, чем в казенных лавках. Цены еще больше возрастали по мере приближения к фронту, что отрицательно отзывалось на настроении не только гражданского населения, но и армии45.
* * *
Таким образом, демографические и экономические процессы, происходившие в Сибири в 1918-1919 гг., несли на себе отпечаток целого комплекса проблем, как явившихся следствием Гражданской войны, так и доставшихся белым правительствам в наследство от императорской России. Взаимовлияние «белой» и «красной» экономик, существование на едином пространстве региона двух взаимоисключающих форм собственности и систем хозяйствования неизбежно создавали условия и побудительные причины для движения населения. Мотивы таких миграций были различны: начиная от желания неимущих найти элементарное пропитание в более благополучном - на их собственный взгляд, часто ошибочный, - регионе,
и заканчивая стремлением предпринимательских кругов к извлечению прибылей в условиях контрастов конъюнктуры.
Сибирь и Дальний Восток России на короткий промежуток времени стали своеобразным заповедником для российской буржуазии, сумевшей сохранить свои капиталы в условиях частой смены государственной власти и экономического порядка. Спекуляции на товарных и финансовых рынках, возможность вывезти капитал за пределы страны или приумножить его за счет военных поставок, - эти и целый ряд иных стимулов умножали приток в эти региона предпринимателей самого различного масштаба. В этот «Клондайк» активно устремились и предпринимательские структуры из Китая и Японии: спекуляции на «умирающем» русском рубле и внешнеторговые операции в условиях полного расстройства денежного обращения и острейшего товарного голода на территории распавшейся империи приносили им баснословные прибыли. При этом многие российские предприниматели, истинные «патриоты своего кармана», зачастую действовали заодно с ними, облегчая «желтой угрозе» экономическую экспансию в восточные регионы России.
Для другой, малообеспеченной, категории населения Сибирь представлялась спасительным убежищем, где можно было укрыться от голодного кошмара больших городов, находившихся под властью большевиков. Привозя с собой те немногие средства в российских рублях, которыми они располагали, беженцы оказывались в сравнительно благоприятных условиях, благодаря многократной разнице в ценах на запрещенном (фактически - «черном») советском и свободном «белом» рынках. Прозрачные границы между фронтами и постоянное их перемещение в ту или иную сторону создавали благоприятные условия для подобной «экономической» миграции населения.
В этом кризисном контексте действовали, обостряя его, и геополитические факторы. Большое количество иностранных рабочих, резко возросшая предпринимательская активность, зачастую криминальная, -явились, по сути, демографической и экономической экспансией соседних государств, главным образом Китая и Японии. Малая плотность населения на Дальнем Востоке России, слабая развитость промышленности и путей сообщения, а также коррупция местных властей, масштабы которой, как показывают новейшие исследования, резко возросли в условиях смутного времени46, создавали условия для успеха этой экспансии. В будущем проступала реальная угроза потери Россией своих восточных регионов, обретение и освоение которых стоили колоссальных усилий и немалой крови. Временное сибирское и Омское правительства, надо отдать им должное, видели эту опасность и по мере своих сил, крайне ограниченных, предпринимали меры, чтобы отразить надвигающуюся угрозу. В основном эти меры были рассчитаны на реализацию «после Москвы», после ликвидации Советской власти и большевизма.
Тем не менее на сравнительно коротком отрезке времени колонизационная политика российской власти, продолженная белыми правительствами, оказалась совмещена с их попытками решить проблему беженцев в Сибири. Достичь этой двоякой цели предполагалось через направление беженских потоков в малонаселенные области Сибири и Дальнего Востока. Таким способом предполагалось создать демографический и хозяйственный противовес агрессивным демографическим и экономическим планам азиатских соседей России. Эту работу удалось только начать. И все же меры, принимавшиеся Омским правительством в деле обустройства и призрения беженцев, позволили существенно облегчить последствия гуманитарной катастрофы, постигшей Сибирь и Дальний Восток России в 1919-1920 гг.
Примечания
1 Карпенко С.В. «Поход на Москву» ВСЮР в 1919 г: война и деньги // Экономический журнал. 2001. № 1. С. 35-76; Карпенко С.В. Из истории государственной монополизации внешней торговли в России: Опыт правительства генерала А.И. Деникина (1919 - 1920 гг) // Экономический журнал. 2011. № 1(21). С. 84-91; Карпенко С.В. Из истории государственной монополизации внешней торговли в России: Опыт правительства генерала П.Н. Врангеля // Экономический журнал. 2011. № 2(22). С. 118-126; Карпенко С.В. Налоговая политика белых правительств на юге России в 1919 - 1920 гг. // Экономический журнал. 2011. № 4(24). С. 111-121.
Karpenko S.V “Pokhod na Moskvu” VSYuR v 1919 g.: voyna i dengi // Ekonomicheskiy zhurnal. 2001. No. 1. P. 35-76; Karpenko S.V Iz istorii gosudarstvennoy monopolizatsii vneshney torgovli v Rossii: Opyt pravitelstva generala A.I. Denikina (1919 - 1920 gg.) // Ekonomicheskiy zhurnal. 2011. No. 1(21). P. 84-91; Karpenko S.V Iz istorii gosudarstvennoy monopolizatsii vneshney torgovli v Rossii: Opyt pravitelstva generala P.N. Vrangelya // Ekonomicheskiy zhurnal.
2011. No. 2(22). P. 118-126; Karpenko S.V Nalogovaya politika belykh pravitelstv na yuge Rossii v 1919 - 1920 gg. // Ekonomicheskiy zhurnal. 2011. No. 4(24). P. 111-121.
2 Рынков В.М. Финансовая политика антибольшевистских правительств востока России (вторая половина 1918 - начало 1920 г.). Новосибирск, 2006. С. 27-196; Рынков В.М. Социальная политика антибольшевистских режимов на востоке России (вторая половина
1918 - 1919 г.). Новосибирск, 2008. С. 81-223;МинаевВ.В. Демографические факторы обострения экономического кризиса в годы Гражданской войны (на примере Сибири и Дальнего Востока) // Новый исторический вестник. 2001. № 1(3). С. 6-22; Ипполитов С.С. Финансовая интервенция против России // Новый исторический вестник. 2000. № 1. С. 22-38; КокоулинВ.Г. «От мала до велика спекулируют на чем только возможно»: городские рынки в «белой» Сибири (1918 -
1919 гг.) // Новый исторический вестник. 2012. № 3(33). С. 94-109.
Rynkov V.M. Finansovaya politika antibolshevistskikh pravitelstv vostoka Rossii (vtoraya polovina 1918 - nachalo 1920 g.). Novosibirsk, 2006. P. 27-196; Rynkov VM. Sotsialnaya politika antibolshevistskikh rezhimov na vostoke Rossii (vtoraya polovina 1918 - 1919 g.). Novosibirsk, 2008. P. 81-223; Minaev VV Demograficheskie faktory obostreniya ekonomicheskogo krizisa v gody Grazhdanskoy voyny (na primere Sibiri i Dalnego Vostoka) // Novyy istoricheskiy vestnik. 2001. No. 1(3). P. 6-22; IppolitovS.S. Finansovaya interventsiya protiv Rossii // Novyy istoricheskiy
vestnik. 2000. No. 1. P. 22-38; Kokoulin KG. “Ot mala do velika spekuliruyut na chem tolko vozmozhno”: gorodskie rynki v “beloy” Sibiri (1918 - 1919 gg.) // Novyy istoricheskiy vestnik. 2012. No. 3(33). P. 94-109.
3 Ларин А.Г. Китайские мигранты в России: История и современность. М., 2009. С. 19-101; Кулинич Н.Г. Тревожащая близость границы: прошлое, настоящее и будущее китайской диаспоры в России // Новый исторический вестник. 2010. К 2(24). С. 141-147; Исповедников Д.Ю. Участие Китая в Гражданской войне в Сибири // Новый исторический вестник. 2011. К 3(29). С. 74-81; Молчанов Л.А. Урянхайский край под протекторатом антибольшевистских властей Сибири (1918 - 1919 гг.) // Новый исторический вестник.
2012. К 3(33). С. 94-109.
LarinA.G. Kitayskie migranty v Rossii: Istoriya i sovremennost. Moscow, 2009. P. 19-101; Kulinich N.G. Trevozhashchaya blizost granitsy: proshloe, nastoyashchee i budushchee kitayskoy diaspory v Rossii // Novyy istoricheskiy vestnik. 2010. No. 2(24). P. 141-147; Ispovednikov D.Yu. Uchastie Kitaya v Grazhdanskoy voyne v Sibiri // Novyy istoricheskiy vestnik. 2011. No. 3(29). P. 74-81;MolchanovL.A. Uryankhayskiy kray pod protektoratom antibolshevistskikh vlastey Sibiri (1918 - 1919 gg.) // Novyy istoricheskiy vestnik. 2012. No. 3(33). P. 94-109.
4 Зимина В.Д. Экономика и власть белых политиков Сибири: историографические традиции и инновации // Белая армия. Белое дело: Исторический научно-популярный альманах. Вып. 15. Екатеринбург, 2006. С. 5-18.
Zimina V.D. Ekonomika i vlast belykh politikov Sibiri: istoriograficheskie traditsii i innovatsii // Belaya armiya. Beloe delo: Istoricheskiy nauchno-populyarnyy almanakh. Vyp. 15. Ekaterinburg, 2006. P. 5-18.
5 ГА РФ. Ф. 159. Оп. 1. Д. 149. Л. 68.
State Archive of Russian Federation (GA RF). F. 159. Op. 1. D. 149. L. 68.
6 Голотик С.И., Ипполитов С.С. Российское общество Красного Креста (1917 -30-е гг.) // Новый исторический вестник. 2001. N° 2(4). С. 237-249; Ипполитов С.С. Российское общество Красного Креста в Сибири и на Дальнем Востоке: организация и помощь армии и населению (1919 - 1920 гг.) // Новый исторический вестник. 2013. N° 1(35). С. 56-68.
GolotikS.I., Ippolitov S.S. Rossiyskoe obshchestvo Krasnogo Kresta (1917 - 30-e gg.) // Novyy istoricheskiy vestnik. 2001. No. 2(4). P 237-249; Ippolitov S.S. Rossiyskoe obshchestvo Krasnogo Kresta v Sibiri i na Dalnem Vostoke: organizatsiya i pomoshch armii i naseleniyu (1919 - 1920 gg.) // Novyy istoricheskiy vestnik. 2013. No. 1(35). P. 56-68.
7 ГА РФ. Ф. 159. Оп. 1. Д. 155. Л. 2.
GA RF. F. 159. Op. 1. D. 155. L. 2.
8 Платунов Н.И. Переселенческая политика Советского государства и ее осуществление в СССР (1917 - июнь 1941 гг.). Томск, 1976. С. 42.
Platunov N.I. Pereselencheskaya politika Sovetskogo gosudarstva i ee osushchestvlenie v SSSR (1917 - iyun 1941 gg.). Tomsk, 1976. S. 42.
9 ГА РФ. Ф. 159. Оп. 1. Д. 186. Л. 17.
GA RF. F. 159. Op. 1. D. 186. L. 17.
10 ГА РФ. Ф. 200. Оп. 1. Д. 187. Л. 52; Ипполитов С.С. Финансовая интервенция против России // Новый исторический вестник. 2000. К 1. С. 22-38.
GA RF. F. 200. Op. 1. D. 187. L. 52; Ippolitov S.S. Finansovaya interventsiya protiv Rossii // Novyy istoricheskiy vestnik. 2000. No. 1. P. 22-38.
11 ГА РФ. Ф. 159. Оп. 1. Д. 149. Л. 94.
GA RF. F. 159. Op. 1. D. 149. L. 94.
12 ГА РФ. Ф. 200. Оп. 1. Д. 202. Л. 269.
GA RF. F. 200. Op. 1. D. 202. L. 269.
13 Там же. Л. 251.
Ibidem. L. 251.
14 ГА РФ. Ф. 159. Оп. 1. Д. 50. Л. 19.
GA RF. F. 159. Op. 1. D. 50. L. 19.
15 Там же. Л. 20.
Ibidem. L. 20.
16 Аничков В.П. Екатеринбург - Владивосток (1917 - 1922). М., 1998. С. 263-325. Anichkov VP. Ekaterinburg - Vladivostok (1917 - 1922). Moscow, 1998. P. 263-325.
17 ГА РФ. Ф. 5905. Оп. 1. Д. 231. Л. 36-37.
GA RF. F. 5905. Op. 1. D. 231. L. 36-37.
18 ГА РФ. Ф. 159. Оп. 1. Д. 50. Л. 21.
GA RF. F. 159. Op. 1. D. 50. L. 21.
19 Там же. Л. 20.
Ibidem. L. 20.
20 Там же.
Ibidem.
21 Там же. Л. 8об.
Ibidem. L. 8v.
22 ГА РФ. Ф. 159. Оп. 1. Д. 68. Л. 5.
GA RF. F. 159. Op. 1. D. 68. L. 5.
23 ГА РФ. Ф. 159. Оп. 1. Д. 339. Л. 2.
GA RF. F. 159. Op. 1. D. 339. L. 2.
24 ГА РФ. Ф. 1845. Оп. 1. Д. 3. Л. 3.
GA RF. F. 1845. Op. 1. D. 3. L. 3.
25 ГА РФ. Ф. 159. Оп. 1. Д. 155. Л. 153.
GA RF. F. 159. Op. 1. D. 155. L. 153.
26 ГА РФ. Ф. 159. Оп. 1. Д. 149. Л. 96.
GA RF. F. 159. Op. 1. D. 149. L. 96.
27 Там же. Л. 113.
Ibidem. L. 113.
28 ГА РФ. Ф. 159. Оп. 1. Д. 149. Л. 6; Д. 77. Л. 2.
GA RF. F. 159. Op. 1. D. 149. L. 6; D. 77. L. 2.
29 ГА РФ. Ф. 159. Оп. 1. Д. 57. Л. 96; Д. 14. Л. 12.
GA RF. F. 159. Op. 1. D. 57. L. 96; D. 14. L. 12.
30 ГА РФ. Ф. 159. Оп. 1. Д. 155. Л. 16.
GA RF. F. 159. Op. 1. D. 155. L. 16.
31 Аничков В.П. Указ. соч. С. 224.
Anichkov VP. Op. cit. P. 224.
32 Там же. С. 225.
Ibidem. P. 225.
33 БудбергА. Дневник, 1918 - 1919 годы. М., 1990. С. 220.
BudbergA. Dnevnik, 1918 - 1919 gody. Moscow, 1990. P. 220.
34 Аничков В.П. Указ. соч. С. 241.
Anichkov VP. Op. cit. P. 241.
35 ГА РФ. Ф. 159. Оп. 1. Д. 149. Л. 205.
GA RF. F. 159. Op. 1. D. 149. L. 205.
36 Аничков В.П. Указ. соч. С. 192.
Anichkov VP. Op. cit. P. 192.
37 Законодательная деятельность белых правительств Сибири. Вып. 1. Томск, 1998.
С. 34.
Zakonodatelnaya deyatelnost belykh pravitelstv Sibiri. Vyp. 1. Tomsk, 1998. P. 34.
38 Карпенко С.В. Белые генералы и красная смута. М., 2009. С. 239.
Karpenko S.V. Belye generaly i krasnaya smuta. Moscow, 2009. P. 239.
39 Карпенко С.В. «Поход на Москву» ВСЮР в 1919 г.: война и деньги // Экономический журнал. 2001. №« 1. С. 54, 67-69; Карпенко С.В. Налоговая политика белых правительств на юге России в 1919 - 1920 гг. // Экономический журнал. 2011. № 4(24). С. 111-121.
Karpenko S.V. “Pokhod na Moskvu” VSYuR v 1919 g.: voyna i dengi // Ekonomicheskiy zhurnal. 2001. No. 1. P. 35-76; Karpenko S.V. Nalogovaya politika belykh pravitelstv na yuge Rossii v 1919 - 1920 gg. // Ekonomicheskiy zhurnal. 2011. No. 4(24). P. 111-121.
40 ГА РФ. Ф. 200. Оп. 1. Д. 133. Л. 127.
GA RF. F. 200. Op. 1. D. 133. L. 127.
41 Аничков В.П. Указ. соч. С. 199.
Anichkov VP. Op. cit. P. 199.
42 ГА РФ. Ф. 200. Оп. 1. Д. 202. Л. 250.
GA RF. F. 200. Op. 1. D. 202. L. 250.
43 Аничков В.П. Указ. соч. С. 200.
Anichkov VP. Op. cit. P. 200.
44 ГА РФ. Ф. 200. Оп. 1. Д. 105. Л. 18.
GA RF. F. 200. Op. 1. D. 105. L. 18.
45 Долгов Л.Н. Проблема регулирования потребительского рынка в деятельности «белой» администрации Дальнего Востока (1918 - 1919 гг.) // История «белой» Сибири. Кемерово, 1997. С. 76; Правительственный вестник (Омск). 1918. 14 дек.
Dolgov L.N. Problema regulirovaniya potrebitelskogo rynka v deyatelnosti “beloy” administratsii Dalnego Vostoka (1918 - 1919 gg.) // Istoriya “beloy” Sibiri. Kemerovo, 1997. P. 76; Pravitelstvennyy vestnik (Omsk). 1918. Dec. 14.
46 Карпенко С.В. Диктаторская власть белых генералов и коррупция (Юг России, 1918 - 1920 гг.) // Власть. 2013. № 7. С. 163-167.
Karpenko S.V. Diktatorskaya vlast belykh generalov i korruptsiya (Yug Rossii, 1918 -
1920 gg.) // Vlast. 2013. No. 7. P. 163-167.
