CC BY
114
© 2009
А.В. Епимахов
ОТ АРХЕОЛОГИИ ПАМЯТНИКА К АРХЕОЛОГИИ СОЦИУМА: ЭПОХА БРОНЗЫ ЮЖНОГО ЗАУРАЛЬЯ*
Статья посвящена проблеме палеодемографических реконструкций по данным археологии. Автором предложена модель освоения территории населением бронзового века на примере степного Зауралья (Кизильский район Челябинской области). Сравнительно полное выявление и надежная культурно-хронологическая диагностика памятников позволили сопоставить выводы, сделанные по результатам анализа поселений и некрополей. Установлена численность одновременно живущих, плотность населения, количество сосуществовавших поселений, сделан вывод об изменении принципов освоения территории в течение эпохи бронзы. Таким образом, создан модельный участок для более углубленных реконструкций по широкому спектру экономических и социальных вопросов.
Ключевые слова: археология, Бронзовый век, Зауралье, палеодемография.
Введение
Традиционный и устойчивый интерес к палеодемографии исследователей разных эпох представляется вполне обоснованным. При условии успешного решения проблем реконструкции основных характеристик народонаселения1 (численность, фертильность, смертность и др.) создается серьезный базис для заключений по широкому спектру экономических и социальных вопросов. Правда, в термин «палеодемография» разные авторы вкладывают разное содержание. В отечественной науке интерес к этому направлению исторической де-
2
мографии возник довольно давно2. Не меньший, если не больший объем историографии представлен по данному поводу в западной литературе3, включая монографии4 и соответствующие разделы учебных пособий5, не говоря уже о примерах анализа конкретных материалов. Западные авторы обычно ориентированы на оценку основных параметров населения: уровни фертильности и смертности, структура населения, возраст дожития, качество жизни и др., полагая, что более широкие заключения (количество одновременно живущих, плотность населения и пр.) малодостоверны. Сегодня уже пройден пик оптимизма по поводу полной достоверности выводов по всем перечисленным позициям, особенно, в случае невозможности проверки заключений разными методиками, включая сопоставление одновременных комплексов поселений и некрополей. Более того, сложилось некоторое предубеждение в отношении направления в целом. Некоторые основания для пессимизма действительно имеются.
Очевидно, что на пути палеодемографических реконструкций обнаружива-
* Работа выполнена в рамках интеграционной программы УрО РАН и СО РАН, при финансовой поддержке РФФИ (проекты 08-06-00380-а и 09-06-91330-ННИО_а) и РГНФ (проект № 08-01-85118а/У).
100/
5%
12%
37%
■ до 12000
■ до 22000
□ до 32000
□ до 44000
■ свыше
34%
Рис. 1. Поселения поздней бронзы Кизильского района. Соотношение групп поселений по общей площади
ется значительное количество подводных камней, которые часто и формируют негативный фон в отношении не только конечных выводов, но и этого раздела науки. Бросается в глаза целый ряд допусков, которые принимают занимающиеся проблемами палеодемографии по археологическим данным. Это касается не только использования усредненных цифр, нередко заимствованных из этнографии или экономической географии, но и других допущений, на которых следует остановиться подробнее. В качестве источников информации по интересующему нас вопросу выступает сравнительно небольшой перечень групп фактов, по совокупности разных причин редко сопоставляемых между собой: площадь и состав поселенческих памятников; экологическая емкость территории; результаты анализа останков погребенных.
Для каждой из перечисленных категорий приходится вводить множество оговорок, серьезно влияющих на конечный итог. К сожалению, исследователи, проводя конкретные изыскания, не формулируют принятые ими допущения и не уделяют внимание обоснованию собственных предпочтений. Например, опора на экологическую емкость подразумевает, что для нас ясны границы зоны хозяйственного освоения, существовавшие природные условия (продуктивность) и др. Даже в случае успешного решения этих отнюдь непростых (и, конечно, не сугубо археологических) задач удается выяснить предельную цифру, которая может существенно превышать реальный показатель6. Использование данных некрополей опирается на априорное убеждение, что они адекватно представляют палеопопуляцию', иными словами, подавляющее большинство умерших хоронилось в пределах одного кладбища. Нам уже приходилось на конкретных примерах демонстрировать несостоятельность такого допущения
о
для большей части бронзового века8, да и для других эпох эта позиция весьма уязвима9. Ни этнографические материалы, ни антропологические никак не подтверждают10 «оптимизма» в вопросе о возможности однозначных заключений. Следовательно, требуется предварительная оценка принципов формирования тафокомплекса в части посмертной селекции.
В построениях, базирующихся на исчислении плотности памятников на единицу площади, исследователи исходят из сравнительно полного выявления
4% 10%
18%
Рис. 2. Поселения поздней бронзы Кизильского района. Группировка памятников
по количеству построек
всей совокупности памятников (или возможности надежной корректировки численности)11. Стоит ли упоминать о том, что и микрохронология даже сравнительно полно обследованных участков не базируется на больших сериях ра-диокарбонных дат.
В свете изложенного особое значение имеет формирование серии эталонных участков для разных периодов, ландшафтных зон и вариантов адаптации, для которых есть возможность сравнительного анализа разнотипных данных. Несмотря на то, что вариант, предлагаемый в рамках этой публикации, также не лишен некоторых из перечисленных недостатков, попытаемся проверить жизнеспособность хотя бы некоторых из возможных подходов.
Исходные данные по поселениям и их первичная интерпретация
В качестве модельной использована площадь Кизильского района (4400 кв. км) Челябинской области. Район ныне расположен в степной части Зауральского пенеплена, однако ранее располагал значительными лесными массивами. Территория имеет месторождения разнообразных полезных ископаемых (включая медные руды) и довольно развитую речную сеть (бассейн р.Урал).
Причин для выбора участка несколько. Во-первых, здесь проведено сплошное
12
выявление методами дистанционного и полевого обследования12. В условиях открытого ландшафта дешифрирование аэрофотосъемки уже показало высокую эффективность, хотя, конечно, с ее помощью не обнаруживаются объекты без следов стационарных сооружений.
Во-вторых, отсутствует проблема хронологической принадлежности поселенческих памятников. Все стационарные объекты (за исключением синташ-тинских и петровских фортифицированных центров) относятся к периоду поздней бронзы в системе восточно-европейской периодизации, точнее — ко II и III ее фазам13. Хронологические рамки могут быть определены в границах XVIII-IX вв. до н.э. в соответствии с калиброванной радиокарбонной шкалой14. В-третьих, для курганных некрополей есть возможность дополнительного сужений этого интервала. Установлено, что погребальная обрядность финальной части бронзового века (XIV—IX вв. до н.э.) представлена одиночными и парны-
■ 2-4 впадины
■ 5-8 впадин
□ 9-12 впадин
□ 14-23 впадины
■ 27 и более
Рис. 3. Поселения поздней бронзы Кизильского района. Соотношение общей площади и количества построек.
ми курганами, расположенными в принципиальной иной топографической ситуации в сравнении с предшествующим периодом15. Следовательно, некрополи, локализованные на первой (редко второй) надпойменной террасе (за исключением крайне редких и немногочисленных синташтинских и петровских могильников), датируются в рамках XVII—XIV вв. до н.э. Таким образом, на че-тырехвековой отрезок приходится основная масса курганных захоронений. И, последнее, предшествующими работами установлено, что только погребальные памятники срубно-андроновского периода демонстрируют структуру смертности и число покойных, позволяющие думать, что основная масса умерших погребалась по обряду курганной ингумации. Для иных временных промежутков явно доминировал селективный принцип формирования некрополей16.
Начало бронзового века (III тыс. до н.э.) представлено единичными находками и немногочисленными погребениями с сопредельных территорий, что не исключает обнаружение древностей данного периода в дальнейшем. Однако для целей нашего исследования эти материалы мало пригодны. Первые достоверные памятники бронзового века (1-я четверть II тыс. до н.э.) — три укрепленные поселения (12000-14000 м2) с замкнутой системой планировки и плотной застройкой внутреннего пространства (Сарым-Саклы, Куйсак, Кизиль-ское)17. Площадь полов строений составляла до 60% от общей. Таким образом,
несмотря на относительно небольшие размеры, речь идет о весьма высоких де-
18
мографических показателях коллективов18. Состав находок традиционен для поселений бронзового века, хотя часто для синташтинских и петровских памятников делается акцент на наличии следов металлургии и металлообработки19. Специализированные помещения достоверно не установлены. Если синхронные некрополи опознаются с некоторой долей условности, а проблема выделения синхронных неукрепленных поселений («сельскохозяйственной округи»,
по терминологии Г.Б. Здановича20) данного времени пока находится в стадии обоснования. Параметры поселенческих памятников позволяют предполагать высокую для эпохи бронзы концентрацию населения, с возможной оговоркой о сезонной наполняемости.
Последующие периоды (2-я четверть II — начало I тыс. до н.э.) представлены гораздо большим числом памятников, но существует проблема их культурно-хронологического членения, тем более что раскопки и разведки подтверждают длительное функционирование ряда поселений. Всего на территории
21
района их обнаружено 102 , курганных могильников — 174, одиночных курганов — 822. Эта, скорее всего, заниженная в результате позднего антропогенного воздействия цифра свидетельствует о высокой плотности памятников, расположенных почти исключительно в непосредственной близости от речного русла. Данные по поселениям, вероятно, могут быть удвоены, о чем косвенно говорит количество некрополей , не говоря уже о многократности заселения одних и тех же площадок, что хорошо подтверждается для поселений с большой площадью и значительным числом (более 10-11) разнородных строений. Примеры монокультурных памятников встречаются в практике раскопок реже, чем обратные. Не стоит сбрасывать со счетов и трудности диагностирования дистанционными методами стоянок и местонахождений, которые могут составлять от 4/5 до 2/3 всех поселенческих памятников24.
Детальный анализ позволяет уточнить иные параметры. Так, на 1000 км2 приходится 23 поселения и 41 погребальный памятник, а средняя плотность памятников на 10 км речного русла составляет 2,5 (даже без учета предполагаемого удвоения) для поселений и 4,3 для погребальных объектов. Эти цифры заметно превышают данные по синхронным памятникам Нижнего Поволжья и
2 5
Северной Молдавии25. Поселения распределены по изучаемой площади крайне неравномерно. В течении р.Урал их количество существенно ниже в сравнении с притоками; мало использовались верховья рек и балок (около 10% общей протяженности); имеются участки долин, где памятники отстоят друг от друга всего на несколько сотен метров. В последнем случае мы, видимо, имеем дело с разновременными объектами.
Несмотря на значительные колебания общей площади поселений (от 2800 до 120000 м2), никакие группы по этому показателю надежно не выделяются при некотором преобладании сравнительно небольших памятников. По формальным показателям может быть произведено разбиение на пять групп (до 12000, до 22000, до 32000, до 40000, свыше 44000 м2), первые две из которых составляют более 70% общего числа наблюдений (рис. 1). Не стоит сбрасывать со счетов и возможность объединения в рамках крупных поселений разновременных комплексов.
По числу построек, надежно диагностируемых благодаря котлованам разной глубины и размера, размах вариации также весьма велик — от 2 до 32. В среднем же на поселении было 12-13 строений, хотя наиболее часто встречаются памятники с 5-8 котлованами (39%), единичными примерами представлены наиболее крупные (от 24 до 32) и небольшие поселения (2-4). Менее выраженный пик значений приходится на интервал от 14 до 22 котлованов (29%) (рис. 2). При желании можно усмотреть в этом контуры двух моделей расселения. К со-
до 100 м до 150 м до 200 м до 250 м свыше 250 м.
Рис. 4. Поселения поздней бронзы Кизильского района. Количество котлованов
жалению, культурно-хронологическая интерпретация в данном случае нам недоступна. Естественно, что корреляция между площадью и числом котлованов прослеживается достаточно отчетливо (рис. 3).
Хорошо заметна вариативность и в площади построек (около 900 наблюдений) — от 50-60 до 350-400 м2. Наличие как минимум двух групп по этому пока-
26
зателю предполагается Л.Ю. Петровой26. Для поселений, исследованных раскопками, условной границей групп она считает 100 м2. Наши наблюдения, опирающиеся в основном на дистанционный метод, этого не подтверждают, поскольку котлованы площадью менее обозначенной границы составляют явное меньшинство (13%), а впадины 100-200 м2 — в очевидном большинстве (66%)27. Есть и следующий пик значений — свыше 250 м2 (рис. 4). Следует оговориться, что стационарно изученных памятников на территории Южного Зауралья явно недостаточно для однозначных заключений, особенно в части финальной части бронзового века, для которой хорошо известны и очень крупные 28
постройки .
Котлованы площадью более 150 м2 более характерны для памятников с большим числом построек. Прослеживается корреляция между размером впадин и общей площадью поселения — первые размерные группы (до 100 м2 и до 150 м2) отчетливо тяготеют к поселениям до 22000 м2 (рис. 5). А вот проследить закономерность в соотношении количества и типов котлованов не удалось. Единственное, что бросается в глаза — в рамках поселений с 5-8 впадинами хорошо представлены и самые маленькие (до 100 и до 150 м2), и самые большие постройки (свыше 250 м2). На большинстве крупных поселений сочетаются разнотипные (разновременные ?, разнофункциональные ?) постройки.
Полученные результаты довольно сложно перевести в количество одновременно функционировавших коллективов. Вообще проблема длительности
Рис. 5. Поселения поздней бронзы Кизильского района. Соотношение общей площади и размеров построек
функционирования конкретных памятников является основным препятствием при определении числа одновременно существовавших поселений. Если принять срок существования одного поселения в 50 лет (два срока «службы» кар-касно-столбовой конструкции без капитального ремонта29, их количество на рассматриваемой территории будет равняться 5,1 для района в целом (т.е. около 78 км речной долины или почти 863 км2 на каждое). Последняя цифра, впрочем, кажется завышенной за счет заведомо невозможных для использования в хозяйственных целях участков, да и предположение об активной эксплуатации пастбищ на большом удалении от русла пока ничем не подтверждено. Тем не менее, она подразумевает радиус хозяйственного освоения более 16,5 км, что почти совпадает с заключением специалистов по экономической географии о
12-15 километровой зоне хозяйственной деятельности для оседлого населения,
30
использующего домашний скот .
Информация о некрополях и верификация выводов
Анализ результатов исследования некрополей позволяет проверить саму возможность применения избранного подхода и внести некоторые коррективы в сделанные выводы. Самая очевидная из них — совершенно иной характер распределения по бассейнам рек. Если поселения долины р.Урал составляют лишь 1/10 от их общего числа, то некрополей сосредоточено почти 42%. Здесь же выявлено большинство наиболее крупных (свыше 25 курганов) могильников. Объяснительные гипотезы могут быть многообразны: особенности топографии
31
поселений31, более часто в сравнении с иными участками использование одних
32
и тех же площадок .
■ могильники ■ курганы
Рис. 6. Некрополи поздней бронзы Кизильского района. Численность курганов
182 погребальных памятника содержат в общей сложности более 1700 курганов разного размера — от 5 до 40 м диаметром. В абсолютном большинстве случаев речь идет о сочетании разных курганов в пределах одного памятника. Несмотря на большой размах вариации в количестве надмогильных сооружений (1-42), «тон» задают некрополи, состоящие из 4-18 насыпей (среднее арифметическое — 10) — 70% всех курганов (рис. 6).
Как указано выше, основная часть курганных могильников относится к срубно-андроновскому периоду и датируется в рамках ХУН—ХГУ вв. до н.э. Данные И.П. Алаевой по памятникам Южного Зауралья33 позволяют определить среднее количество могильных ям (около четырех) и погребенных (чуть менее пяти) для условного кургана. Таким образом, имеется возможность перейти к числу похороненных на протяжении эпохи бронзы на территории Кизильского района — 8500 человек, т.е. ежегодно хоронились примерно 21 умерший, из коих от 1/3 до половины составляли дети. Следовательно, среди жителей каждого среднестатистического поселения четыре человека каждый год уходили в мир иной. Приняв несколько завышенный порог естественного уровня смертности (4%), получим размер социума — 103-137 человек, а общее число одновременно живущих на анализируемом участке 525-699. Плотность
населения в этом случае составляет 119-159 человека на 1000 км2 или 11,9-15,9
2
км на одного жителя.
Этот показатель формально является промежуточным между модельными для скотоводов и охотников, т.е. от 1-2 человек на 1 кв. км до одного человека
на 30-40 кв. км34. Однако в свете вполне определенного и устойчивого состава
-35
остеологических коллекций поселений это вряд ли можно признать аргументом в пользу большой доли присваивающих отраслей, которые продолжали со-
храняться, но их доля в системе жизнеобеспечения вряд ли выходила за 10-процентный рубеж. Размеры коллектива в целом соответствуют параметрам усредненного поселения (примерно 10 полифункциональных построек), хотя использование «норм» жилой площади в 3-4 м2 на человека36 способно дать заметно большую цифру.
Оценка длительности существования, как и в случае с поселениями, остается одним из главных препятствий к выяснению числа одновременно функционировавших некрополей. Если для крупных могильников некоторые данные по смежным территориям имеются, то для остальных ситуация выглядит почти безнадежной. Можно сослаться, разве что, на результаты исследования очень крупного могильника Лисаковский, для которого длительность существования
37
установлена с помощью дендрохронологии и определена минимум в 120 лет37. Поэтому усредненная цифра в 40 лет (для модального значения в 10 курганов, 40 могильных ям, 50 погребенных) кажется вполне реалистичной, хотя и условной. Из этого допущение вытекает вывод об одновременном использовании 17 могильников.
Ориентируясь на эти данные, следовало бы предположить, что количество одновременно существовавших поселений не должно сильно отличаться от приведенной цифры. Однако такой вывод находится в прямом противоречии с общим количеством задокументированных поселений, к тому же хронологически охватывающих гораздо более протяженный временной отрезок. Таким образом, мы стоим перед выбором варианта объяснения: плохая сохранность (сложность диагностирования) поселений; одновременное функционирование нескольких некрополей для жителей одного поселения; многократность освоения одних и тех же площадок поселений и, следовательно, большая общая длительность их использования. Видимо, действовали все три фактора, разграничение которых на данном этапе вряд ли реально. Полученная плотность населения не превышает экологической емкости территории, хотя для ее детальной оценки пока недостаточно данных и приходится пользоваться
38
интерполяцией38. Вместе с тем, имеются очевидные (в несколько раз) расхождения с данными других исследователей, включая культурно близкие и син-
39
хронные материалы .
Предложенные вниманию читателя результаты, конечно, не более чем первичная оценка, поскольку основаны на ряде допущений: средний «срок жизни» памятника (видимо, завышенный для монокультурных поселений); полное выявление всех объектов (скорее всего, заниженное за счет памятников без следов стационарных строений); их равномерное распределение по хронологической шкале и пр. Однако даже на таком уровне, очевидно, что в сравнении с синташ-тинским и петровским временем меняется система расселения — происходит переход от концентрации населения к дисперсному распределению.
Дальнейший прогресс в разработке данного направления, с нашей точки зрения, связан с умножением опытов палеодемографического анализа, сочетающего разные методики, а также с серьезными приращением числа модельных участков. Перспективы дальнейшего анализа лежат также в плоскости полноценного уяснения экологической емкости территории, что сопряжено с реконструкцией экологических условий: проверки разных моделей
наполняемости поселений; сопоставления полученных данных с материалами некрополей. Значительная часть заявленного предполагает не только продолжение детальных разведок и раскопок, но и комплексное исследование территории разными специалистами естественнонаучного профиля. Средством интеграции различных данных должно стать создание ГИС, служащего не только средством хранения разнотипной информации, но мощным инструментом анализа пространственных связей и взаимоотношений.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Евдокимов В.В. Историческая среда эпохи бронзы степей Центрального и Северного Казахстана. Алматы, 2000.
2. См. обзор Обыденнов М.Ф., Домрачева М.Е. Очерки истории экономики и палео-демографии Урало-поволжского региона в древности. Уфа, 2005. С. 175—185.
3. Gere C. Bones That Matter: Sex Determination in Paleodemography 1948-1995 // Studies in History and Philosophy of Science. Part C: Studies in History and Philosophy of Biological and Biomedical Sciences. Vol. 30. No. 4. 1999. P. 455-471; Meindl R.S., Russel K.F. Recent Advances in Method and Theory in Paleodemography // Annual Review. Anthropology. Vol. 27. 1998. P. 375-399; BonneilN. Fitting to a Distribution of Death by Age with Application to Paleodemography // Current Anthropology. Vol. 46. Supplement. December. 2005. P. 29-45.
4. Chamberlain A.T. Demography in Archaeology. Series: Cambridge Manuals in Archaeology. Cambridge, 2006.
5. Renfrew C., Bahn P. Archaeology. Theory, Methods and Practice. New York, 2000. P. 452-455.
6. Этнография дает ярчайшие примеры недоиспользования возможностей окружающей среды традиционными народами (Саллинз М. Экономика каменного века. М., 2000.). Примеры противоположного свойства, да и то небезоговорочные, можно отыскать разве что для групп, проживающих в экстремальных условиях.
7. Алексеев В.П. Палеодемография СССР // СА. 1972. № 1. С. 3-20.
8. Епимахов А.В., Ражев Д.И. Тафокомплекс и социальная реальность: постановка проблемы // Социально-демографические процессы на территории Сибири (древность и средневековье). Кемерово, 2003. С. 24-28; Епимахов A.B. Ранние комплексные общества Севера Центральной Евразии (по материалам могильника Каменный Амбар-5). Кн. 1. Челябинск, 2005; он же. Бронзовый век Южного Урала: экономическая стабильность vs социальная динамика // ПИФК. 2009. № 1. С. 180-202.
9. Ражев Д.И., Ковригин А.А. Курганные могильники саргатской культуры и социально-демографическая структура древнего общества // Экология древних и современных обществ. Тюмень, 1999. С. 171-175; Берсенева Н.А. Погребальная обрядность населения Среднего Прииртышья в эпоху раннего железа (по материалам саргатской культуры): автореф. дис. ... канд. ист. наук. Екатеринбург, 2006.
10. Кызласов И.Л. Мировоззренческая основа погребального обряда // РА. 1993. № 1. С. 98-111; Parker Pearson M. The Archaeology of Death and Burial. Texas, 2002.
11. Например, Иванов И.В., Васильев И.Б. Человек, природа и почвы Рын-песков Волго-Уральского междуречья в голоцене. М., 1995. С. 44-61; Сергеева О.В. Анализ поселений эпохи поздней бронзы Нижнего Поволжья (типы, площади, плотности заселения региона) // Археология Восточно-Европейской степи. Вып. 5. Саратов, 2007. С. 119-136.
12. Зданович Г.Б., Батанина И.М., Левит Н.В., Батанин С.А. Археологический атлас Челябинской области. Вып. 1. Степь-лесостепь. Кизильский район. Челябинск, 2003.
13. Черных Е. Н. Формирование евразийского «степного пояса» скотоводческих культур: взгляд сквозь призму археометаллургии и радиоуглеродной хронологии // Археология, этнография и антропология. 2008. № 3 (35). С. 36—53.
14. Епимахов A.B., Хэнкс Б., Ренфрю К. Радиоуглеродная хронология памятников бронзового века Зауралья // РА. 2005. № 4. С. 92—102; Hanks B.K., EpimakhovA.V., Renfrew A.C. Towards a Refined Chronology for the Bronze Age of the Southern Urals, Russia // Antiquity. Vol. 81. Ко. 312. 2007. P. 353—367. Некоторыми авторами со ссылкой в числе прочих и на наши работы приводятся принципиально иные цифры (Сергеева. Ук. соч. С. 120), однако критика этой точки зрения тематически выходит за рамки настоящей публикации.
15. Костюков В.П., Епимахов A.B., Нелин Д.В. К вопросу о памятниках Южного Зауралья эпохи финальной бронзы // Новое в археологии Южного Урала. Челябинск, 1996. С. 151—163; Епимахов А.В. Финал бронзового века в Южном Зауралье // Труды II (XVIII) Всероссийского съезда в Суздале. Т. I. М., 2008. С. 398-400.
16. Епимахов, Ражев. Ук. соч.; Епимахов. Бронзовый век южного Урала. С. 180-202.
17. Зданович Г.Б., Батанина И.М. Аркаим — Страна городов: Пространство и образы (Аркаим: горизонты исследований). Челябинск, 2007; Стоколос В. С. Поселение Кизильское позднего бронзового века на реке Урал (по материалам раскопок 1971, 1980, 1981 гг.) // Вестник ЧГПУ. Сер. 1: Исторические науки. Вып. 2. Челябинск, 2004. С. 207-236.
18. Принятие норм жилой площади, заимствованных из этнографии (обычно фигурирует цифра 3-4 кв. м на человека), дает возможность говорить о почти двухтысячном населении. Для поселения Аркаим предложены и более высокие показатели (Зданович Г.Б., Зданович Д.Г. Проблема освоения Евразийских степей в бронзовом веке и «Страна городов» Южного Зауралья // Археология Урала и Западной Сибири. Екатеринбург, 2005. С. 123), что в свете скотоводческой специализации и других аргументов кажется неприемлемым (Епимахов A.B. Демографические аспекты социологических реконструкций (по материалам синташтин-ско-петровских памятников) // XIII Уральское археологическое совещание. Тез. докл. Часть I. Уфа, 1996. С. 58—60).
19. Виноградов Н.Б. Синташтинские и петровские древности Южного Урала. Проблема соотношения и интерпретации // Памятники археологии и древнего искусства Евразии. М., 2004. С. 261—284.
20. Зданович Г.Б. Аркаим. Арии на Урале или несостоявшаяся цивилизация // Аркаим. Исследования. Поиски. Открытия. Челябинск, 1995. С. 21—42 (см. также другие работы этого автора).
21. К сожалению, далеко не для всех памятников реестра информация представлена исчерпывающим образом. В некоторых случаях имели место объективные трудности, в других авторы вынужденно использовали краткие, обобщенные описания, особенно в отношении параметров котлованов. Эти обстоятельства лимитировали возможности детализации и понизили порог достоверности выводов. Поскольку в разных случаях мы оперируем разным числом примеров, в дальнейшем изложении акцент сделан на относительные показатели.
22. Зданович, Ботанина, Левит и др., Ук. соч. С. 197.
23. Впрочем, ситуация далека от однозначности, поскольку в распределение поселений и некрополей в границах участка явно различается даже при поверхностном взгляде (см. ниже).
24. Сергеева. Ук. соч. С. 124; Обыденнов М.Ф., Обыденнова Г.Т. Северо-восточная периферия срубной культурно-исторической общности. Самара, 1992.
25. Сергеева. Ук. соч. С. 127.
26. Петрова Л.Ю. Жилища эпохи бронзы Урало-Тобольского междуречья // XVII Уральское археологическое совещание. Екатеринбург-Сургут, 2007. C. 162—164.
27. Нами использована условная группировка с шагом в 50 м , обусловленным, главным образом, точностью измерения по снимку.
28. Генинг В.Ф., Зданович Г.Б., Генинг В.В. Синташта. Археологический памятник арийских племен Урало-Казахстанских степей. Т. 1. Челябинск, 1992. Рис. 7, 27, 41; Vinogradov N.B., Yepimachov AV.From a Settled Way of Life to Nomadism. Variants in Models of Transition // Kurgans, Ritual Sites, and Settlements Eurasian Bronze and Iron Age/ BAR International Series 890, 2000. P. 41—45; Малютина Т.С., Зданович Г.Б., Петрова Л.Ю. Поселение Берсуат XVIII // Археология Южного Урала. Степь (проблемы культурогенеза). Челябинск, 2006. С. 148—167.
29. Корякова Л.Н., Сергеев А.С. Некоторые вопросы хозяйственной деятельности племен саргатской культуры (опыт палеоэкономического анализа селища Дуван-ское) // Становление и развитие производящего хозяйства на Урале. Свердловск, 1989. С.165—177.
30. Матвеева Н.П. Реконструкции социальной структуры древних обществ по археологическим данным. Тюмень, 2007. С. 79—80.
31. Имеется в виду размещение заметной доли памятников в высокой пойме и, как следствие, их последующее уничтожение в ходе природных катаклизмов. Кроме того, р.Урал, протекающая по предгорьям отличается более напряженным рельефом, что ограничивает возможные вариации в выборе площадки.
32. Ярким примером такого рода является поселение Кизильское (Стоколос. Ук соч.), где представлен едва ли не весь спектр культур зауральского бронзового века — от синташтинского времени до переходного (?) к РЖВ.
33. Алаева И.П. Погребальные памятники алакульской культуры степной зоны Южного Зауралья в эпоху поздней бронзы // ПИФК. Вып. XXI. М.-Магнито-горск-Новосибирск, 2008. Табл.5, 6.
34. Косарев М.Ф. Бронзовый век Западной Сибири. М., 1981. C. 32.
35. Косинцев П.А. Типология археозоологических комплексов и модели животноводства у древнего населения юга Западной Сибири // Новейшие археозоологиче-ские исследования в России: К столетию со дня рождения В. И. Цалкина. М., 2004. С. 157-174.
36. Обыденнов М.Ф., Домрачева М.Е. Очерки истории экономики и палеодемографии Урало-поволжского региона в древности. Уфа, 2005. С. 200-205.
37. Panyushkina I., Mills B.J., Usmanova E.R., Li Cheng. Calendar Age of Lisakovsky Timber Attributed to Andronovo Community of Bronze Age in Eurasia // Radiocarbon. 2008. Vol. 50. № 3. P. 459-469.
38. Евдокимов В.В., Поваляев Н.Л. Оценка численности населения эпохи бронзы Кус-танайского Притоболья по экологическим параметрам // Вопросы археологии Центрального и Северного Казахстана. Караганда, 1989. С. 104-108; Железчи-ков Б.Ф. Экология и некоторые вопросы хозяйственной деятельности сарматов Южного Приуралья и Заволжья в VI в. до н.э. - I н.э. // История и культура сарматов. Саратов, 1983. С. 48-60.
39. Обыденнов, Домрачева. Ук. соч. С. 203.
FROM ARCHAEOLOGY OF A SITE TO ARCHAEOLOGY OF SOCIETY: BRONZE AGE OF SOUTHERN ZAURALIE
A.V. Epimakhov
The article is devoted to a problem of paleo-demographic reconstruction according to archaeology. The author offers a model of development of territory by the population of a Bronze Age by the example of the steppe Zauralie (Kizilski District of the Chelyabinsk Region). Quite thorough research and a reliable cultural-chronological diagnostics of monuments have allowed to compare the conclusions made by results of the analysis of settlements and necropolises. There has been established a number of people living simultaneously in the same territory, the population density, quantity of coexisted settlements and made a conclusion about changes of principles of development of the territory during the bronze epoch. Thus, the author creates a model zone for a more profound reconstruction on a wide spectrum of economic and social questions.
Keywords: archaeology, Bronze age, Zauralie, paleodemography.
© 2009
С.Ю. Гуцалов
О ЦЕНТРАЛЬНО-АЗИАТСКИХ КУЛЬТУРНЫХ КОМПОНЕНТАХ В ПОГРЕБЕНИЯХ КОЧЕВНИКОВ ЮЖНОГО ПРИУРАЛЬЯ
III В. ДО Н.Э.*
Статья посвящена предварительной публикации одного из интереснейших комплексов, раскопанных в 1977 году экспедицией Уральского педагогического института им. А.С. Пушкина под руководством Г. А. Ку-шаева в Западном Казахстане на правобережье реки Урал - погребения 4 кургана 8 могильника Донгулюк II. На основании аналогий, погребальный комплекс из Донгулюка следует датировать в пределах III-II вв. до н.э., скорее всего, рубежом этих столетий. Одновременно следует констатировать центральноазиатские истоки как пряжек, так многих вещей, встреченных в исследуемом погребении.
Ключевые слова: археология, ранний железный век, Западный Казахстан.
Рубеж ХХ-ХХ! веков в отечественной археологии знаменателен тем, что в это время исследователи, в силу жизненных обстоятельств, приступили к систематизации и анализу материалов собственных раскопок и своих коллег, произведенных в советский период. В этой связи следует заметить, что поистине
* Автор искренне признателен С.Г. Боталову за полезные консультации при написании статьи.
