CC BY
58
ОСОБЕННОСТИ РУССКОГО ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА ПИСАТЕЛЯ-БИЛИНГВА
У.М.БАХТИКИРЕЕВА
Кафедра иностранных языков факультета гуманитарных и социальных наук Российского университета дружбы народов ул. Миклухо-Маклая 6, 117198 Москва, Россия
Статья посвящена одной из особенностей русского художественного текста, обусловленной творческим сознанием двуязычного писателя, в выражении художественного образа национальной культуры.
Структурный параллелизм текстовых и личностных характеристик позволил Ю.М.Логману определить текст любого уровня как
семиотическую личность, а личность на любом социокультурном уровне рассматривать как текст /1, с.610/. Такой подход подвел ученого к выводу о том, что поскольку смыслообразование невозможно в статической системе, то акт творческого сознания всегда акт коммуникации, информационного обмена. В ходе информационного обмена исходное сообщение трансформируется в новое.
Этим вызывается к жизни два встречных процесса. С одной стороны, нуждаясь в партнере, культура постоянно создает собственными усилиями этого «чужого», носителя другого сознания, иначе кодирующего мир и тексты. Этот создаваемый в недрах культуры - в основном по контрасту с ее собственными доминирующими кодами - образ экстериоризируется ею вовне и проецируется на вне ее лежащие культурные миры. В качестве примеров ученый приводит этнографические описания европейцами «экзотических» культур, в том числе и русской, и описание Тацитом быта германцев. Сюда же относится «контроверза Россия - Запад», породившая «тип русского западника», то есть фигуру, выполнявшую роль «представителя» Запада. «О ней судили в соответствии со своим пониманием Запада, и о Западе судили, глядя на западников. Но русский западник был очень мало похож на реального человека Запада своей эпохи и, как правило, очень плохо знал Запад: он конструировал его по контрасту наблюдаемой им русской действительностью. Это был идеальный, а не русский Запад. ...И тем не менее культурное переживание Россией запредельного культурного контекста невозможно без таких явлений в ее внутренней структуре» /1, с.610/.
Однако имело место не только «культурное переживание Россией» Запада, но и «переживание» восточного (внешнего) мира. Одно из наиболее тесных соприкосновений наблюдается в рамках парадигмы XIX века, когда русская классическая литература, достигнув своего наивысшего расцвета,
описывала Восток. Доказательством этому служат интериоризированные А.С.Пушкиным образы внешней культуры: «Кавказский пленник» (В ауле, на своих порогах, Черкесы праздные сидят. Сыны Кавказа говорят ...) и Бахчисарайский фонтан» (Гирей сидел потупя взор; ... Что движет гордою душою? Какою мыслью занят он? ...)\ «Цыганы» и «Примечания к «Цыганам» (... Их привязанность к дикой вольности, обеспеченной бедностию, везде утомила меры, принятые правительством для преобразования праздной жизни сих бродяг - они кочуют в России, как и в Англии; мужчины занимаются ремеслами, необходимыми для первых потребностей, торгуют лошадьми, водят медведей, обманывают и крадут, женщины промышляют ворожбой, пеньем и плясками. ... Бессарабия, известная в самой глубокой древности, должна быть особенно любопытна для нас: Она Державиным воспета И славой русскою полна. Но доныне область сия нам известна по ошибочным описаниям двух или трех путешественников ...). В «Тазите» и «Путешествии в Арзрум во время похода 1829 года» А.С.Пушкин, описывая образ Востока, как и в других произведениях обращается к заимствованиям, которые дают возможность более адекватно передать картину мира внешней по отношению к русской культуре. Иноязычная лексика органично вплетена в повествование. Придавая восточный колорит, они вместе с тем служат определенными сигналами для русского читателя, настраивая его на восприятие чужой культуры. К примеру, тема «Путешествия в Арзрум ...», начиная с заглавия, акцентирует внимание читателя: «Степи. Калмыцкая кибитка. Кавказские воды. Военная Грузинская дорога. Владикавказ. Осетинские похороны. Терек. Дариальское ущелие. Переезд через снеговые горы. Первый взгляд на Грузию. Водопроводы. Хозрев-Мирза. Душегский городничий» /5, с.372/.
Примеры восприятия русской культурой культуры «внешней» (чужой) богато представлены в произведениях Ю.М. Лермонтова. «Мцыри» и Бэла с Казбичем из «Героя нашего времени», «Ашик - Кериб» (Турецкая сказка) и «Аул Бастанджи (Тебе, Кавказ - суровый царь земли ...), «Кавказский пленник» (В большом ауле, под горою, Близ саклей дымных и простых, Черкесы позднею порою Сидят о конях удалых Заводят речь ...) и «Измаил Бей» (Восточная повесть): Приветствую тебя, Кавказ седой!, к которому эпиграфом стали байроновские строки из «Гяура» («Так шествовала по земле дочь Черкессии, Прелестнейшая птица Франгистана!»; «Хаджи Абрек», «Беглец» (Горская легенда) и «Демон» (Восточная повесть) и др. (6, с, 36, 127, 231, 551. 594, 614) и др.
Повесть Л.Н.Толстого «Хаджи Мурат», которую великий русский писатель называл своим «личным увлечением» и над которой работал «с редким усердием» (как пишет об этом Горький), стала одним из значимых элементов в структуре русской культуры, свидетельствующей о свойстве ее языка описывать национальный художественный образ иной культуры /7, с.158/.
Образ внешней культуры, созданный классиками русской литературы, был, с одной стороны, необходимым звеном в развитии русской культуры, с другой, русская культура вовлекала «младописьменные»
культуры в свою орбиту. Говоря об особенности интериоризованного образа, Ю.М.Лотман отмечает, что данный процесс неизбежно диалектически противоречив: «внутренний образ внешней культуры
обладает языком общения с культурным миром, в который он инкорпорирован. Однако эта коммуникативная легкость связана с утратами определенных, и часто наиболее ценных как стимуляторы, качеств копируемого внешнего объекта» /1, с.611/. То есть, ученый подчеркивает, что образ внешней культуры, описанный средствами русского языка, неизбежно теряет свои качества, поскольку описание или «копирование» этого образа исполняется русским писателем с точки зрения русской действительности, русского человека. Но точно так же, как в случае с описанием образа Запада, русский писатель не отражал носителя «азиатского» сознания, иначе кодирующего мир и тексты.
Наступившее при смене культурно-цивилизационных парадигм время кризиса фольклорного сознания «инородческих племен» принесло собой настоятельную необходимость собирать рассыпавшийся мир патриархального единства для восстановления связи времен. Иными
словами, внешняя по отношению к русской культура нуждалась в развитии и исходила из новой культурной парадигмы. В XX веке сами «инородцы» стали посвящать в таинства азиатского мироощущения на русском языке. В русской культуре и сопряженных с ней национальных культурах появились русские тексты, обусловленные билингвальным творческим сознанием. В них был «скопирован» «свой» национальный образ, т.е. происходил процесс, когда внешняя культура сама интериоризировала себя внутрь другой культуры, причем на языке последней. Некое отчуждение - взгляд со стороны, который присущ текстам русских писателей при описании не русского образа, исчезает в тексте писателя билингва при описании
национального образа. Таким образом, интериоризировавшая себя сама внутрь более развитой внешняя культура, привносит качества-стимуляторы, которые утрачиваются в случае, когда ее интериоризируют. Две языковые культуры, взаимодействуя в одном творческом сознании, русскоязычного писателя, в частности, неизбежно способствуют появлению текста, отличающегося, как от текста русского писателя, так и текста
национального писателя. От текста национального писателя тем, что, создавая художественный образ своей культуры, русскоязычный писатель передает его на языке русской культуры. От текста русского писателя тем, что создаваемый национальный образ сохраняет присущие ему качества и при колоссальной работе творческого билингвального сознания писателя передается средствами русского языка. При этом, как правило, сигналами для восприятия русского адресата служат не только и не столько
заимствования, сколько те средства русской языковой культуры, которые не востребованы русским писателем при описании ими чужого образа, и тюркского, в частности.
В результате писатели билингвы в отличие от монолингвов создают художественный образ - «не копирование» внешней культуры по отношению к русской с утерей необходимых качеств, а тот, в котором
заложены качества «ценные» для восприятия русского читателя «как стимуляторы». Именно эти качества текста писателя приобщают читателя к мироощущению «чужого» народа, к иной картине мира. Именно они «провоцируют» такие мнения: «Русский писатель так не писал бы» /8, 9, 10,
11/. В чем они выражаются в структуре текста, покажем на примере ниже.
Каждый конкретный язык представляет собой самобытную систему, отражающую лингвистические и культурологические аспекты, которые откладывают свой отпечаток на сознание его носителей и формируют их картину мира. Писатель билингв, тюркоязычный, в частности, совмещает в своем сознании две языковые картины мира, которые представляются в принципе разными способами, обусловленными особенностями языковой формы мышления, например, киргизской/казахской и русской. Строй тюркских языков обусловлен моделью традиционно фиксированного порядка слов: «зависимое слово/языковой элемент + главное слово/языковой элемент), и в нем объективная картина мира репрезентируется детерминативными функциональными системами.
Г.П. Мельников в терминах внутренней формы агглютинативных языков их внутреннюю детерминанту охарактеризовывал через понятие коммуникативного ракурса изображения сюжетов - как качественнопризнаковую, в отличие от событийной, свойственной флективным языкам. Ученый точно указывал на то, что морфемы, которые через свои значения могли бы намекать на «семы» (компоненты передаваемого содержания высказывания в предыдущем контексте) смыслового задания словоформы, становятся ненужными, «на них говорящий может сэкономить при «сборке» словоформы из морфем, так что принцип экономии имплицируется принципом коллекционности. Этого не может сделать носитель флективного языка, ибо он пользуется заранее заготовленными и узуально закрепленными за определенными смыслами словоформами, из которых, как слова из песни, никакой морфемы не выкинешь» /2, с.89-138/.
Например, в казахском и в киргизском языках принадлежность того или иного слова к определенному классу языковых единиц, в отличие от таковых в русском языке, устанавливается в сравнительно большей зависимости от характера их синтаксического окружения, т.е. на уровне предложения, контекста. Сравним две строки из плача Найман-Аны (роман «Буранный полустанок» Ч. Айтматова был написан о казахах, потому и строки он дает на казахском, продолжая затем на русском языке):
Мен ботасы олген боз мая,
Тулыбын келип искеген (12, с. 144).
Буквально: Я верблюжонка умершего серая верблюдица, шкуру его пришедшая вдохнуть (понюхать). (Перевод мой - У.Б.). Глаголы «келип» и «искеген» имеют две функциональные формы: 1) пришедший(ая) и вдохнувший(ая) - функционально-причастная форма глагола; 2) пришел(а)-я и вдохиул(а)- я - функциональная собственно-глагольная, сказуемостная форма глагола.
«Тулыбын» - тулыб + ын. Тулыб - в буквальном переводе - тулуп. В казахском и киргизском употребляется не только в прямом смысле, но и в
смысле, который в тексте, а именно: шкура умершего верблюжонка, которого набивает мелкой соломой или сеном, для того, чтобы сохранить форму и предъявить верблюдице матери. Олген - 1) умерший(ая) -функционально-причастная форма; 2) вкупе: «ботасы + олген» -
словосочетание, стоящее в Род.пад., т.е. «верблюжонка умершего» становится качественным определением к следующему словосочетанию «боз мая» - серая (или сирая - по Айтматову) верблюдица.
Таким образом, выводы Г.П.Мельникова указывают нам на правильность наших рассуждений относительно различий творческого сознания билингвального (русскоязычного) и монолингвального (русского) индивидов. Носитель флективного языка, в нашем случае, русский писатель при описании языковой картины мира чужой национальной культуры создает текст, который не может адекватно описать (или по Лотману «скопировать») языковую картину мира чужой культуры в деталях, присущие ей особые компоненты ускользают от взгляда человека - не носителя тюркской языковой культуры.
Приведенный пример доказывает вывод Н.А.Баскакова /4, с.288/ о том, что структура тюркского предложения состоит из двух определительных словосочетаний. Первое словосочетание, содержащее конкретное значение, является подлежащим, а второе, содержащее общее абстрактное понятие, - сказуемым. Подобный своеобразный - а в поверхностном уровне относительно простой - характер структурирования (связи) элементов в системе предложения обусловлен ярко выраженной мобильностью и динамичностью структурных и системных элементов языка в процессе построения самых различных языковых конструкций.
По мнению Г.П.Мельникова, «если типичное смысловое задание при выражении сюжета с помощью высказываний на агглютинативном языке заключается в том, чтобы перечислить, какими признаками, какими качествами должен обогатиться тот фрагмент знания в сознании слушающего, который, по мнению говорящего, представляет интерес для слушающего и поэтому является поводом для акта коммуникации, то такое высказывание по существу должно представлять собой цепь атрибутов к знаку этого фрагмента знания, независимо от того, по какой причине появились новые атрибуты» /3, с.350/. И в этом случае, подчеркивает ученый, важно лишь одно: для слушающего перечисляемые атрибуты представляются действительно новыми и интересными, дополнительными по отношению к известным ранее. «Эта информационная однотипность дает возможность обойтись синтаксической однотипностью высказывания и перечислять сведения о новых для слушателя свойствах и признаках их носителя, названного в теме-подлежащем, в виде цепочки словоформ, атрибутивная функция которых вполне может быть маркирована только позиционно» /3, с.351/.
Одним из ярких примеров, когда характерный агглютинативным языкам тип синтаксического высказывания проявляется на русском языке, будет, по нашему мнению, плач Найман-Аны при встрече с сыном -манкуртом в переложении Ч.Айтматова. Сравним: «Когда память твою
отторгли, когда голову твою, дитя мое, ужимали, как орех клещами, стягивая череп медленным воротом усыхающей кожи верблюжьей, когда обруч невидимый на голову насадили так, что глаза твои из глазниц выпирали, налитые сукровицей страха, когда на бездымном костре сарозеков предсмертная жажда тебя истязала и не было капли, чтобы с неба упала, - стало ли солнце, всем дарующее жизнь, для тебя ненавистным, ослепшим светилом, самым черным среди всех светил в мире?» /12, с. 132/.
Синтаксическая однотипность высказывания на тюркском нашла свое воплощение на русском языке через те его возможности, которые более всего подходят для передачи казахских речевых средств. Все новые для слушающего сведения вводятся Ч.Айтматовым в русском тексте при помощи вопросительного «когда», тема - подлежащее (солнце) стоит в конце предложения, после всех «цепочек словоформ». И действительно, носитель русского языка так не писал бы. В приведенном отрывке налицо сложные синтаксические образования, объединенные в одно сложное предложение. Они свидетельствуют о том, «какими признаками, какими качествами должен обогатиться тот фрагмент знания в сознании слушающего, который, по мнению говорящего, представляет интерес для слушающего и поэтому является поводом для акта коммуникации» (Г.П.Мельников). И в этом случае русскоязычный читатель (адресат) приобщается к казахской языковой картине мире. Здесь, на наш взгляд, ответ на вопрос русских читателей, даже лингвистов, которые хотели бы рационально объяснить каким образом он, читая текст на русском языке, «приобщается к тюркскому мироощущению» /11, с.13-14/.
Таким образом, художественный текст писателя, обусловленный творческим билингвальным сознанием, отражающий свой национальный образ на языке «вторичной» (и / или приобретенной) языковой культуры, имеет свойства адекватной его передачи в отличие от монолингва, который «копирует» «чужой» национальной образ с точки зрения своей языковой картины мира.
ЛИТЕРАТУРА
1. Лотман Ю.М. К построению теории взаимодействия культур (семиотический аспект)//В его кн. Семиосфера. - С.-П., 2000.
2. Мельников Г.П. Принципы системной лингвистики в применении к проблемам тюркологии // Структура и история тюркских языков. - М., 1971. С.121-137.
3. Мельников Г.П. Системная типология языков. - М.: Наука, 2003.
4. Баскаков H.A. Историко-типологическая морфология тюркских языков. М.: Наука, 1979.
5. Пушкин A.C. Сочинения. В 3-х т. Т. 1. - М., 1986, 735 с.
6. Лермонтов М.Ю. Сочинения в двух томах. Том второй. / Сост. и комм. И.С.Чистовой. Вступ. ст. И.Л.Андронникова. - М., 1990. 704 с.
7. Толстой Л.Н. Повести и рассказы / Вступ. статья К.Ломунова. - М., 1986, 652 с.
8. Мельников Г.Г1. Выступление на заседании Ученого Совета по
защите канд. дисс. 22.12.1995 / Стенограмма отчета заседания ... от
22.12.1995.
9. Преображенский С.Ю. Языковые процессы современной русской художественной литературы. Проза. - М., 1977. С.39.
10. Залыгин С. Литературные заботы. - М., 1979. С.363.
11. Кедрина 3. Золотая жила. - М., 1991.
12. Айтматов Ч.Т. Буранный полустанок или и Дольше века длится день. Соч. в семи томах. Т.З. - М., 1998.
THE PECULIARITY OF THE BILINGUAL WRITER’S RUSSIAN TEXT
U.M. BACHTIKIREEVA
Foreign languages’ Chair Humanitarian and Social Sciences Faculty Peoples’ Russian Freindship University Miklukho-Maklay str., 6, 117198 Moscow, Russia
The article is devoted to the problem of bilingualism in works of fiction. The author’s point of view on a phenomenon of bilingualism in works of fiction is based on theoretical works of Y.M.Lotman and G.P.Melmkov. Such approach enables to show differences of the text of the bilingual writer from the text of the unilingual writer, which, on the author’s opinion, are expressed in so called “characters-inciters”.
