CC BY
5Литературоведение
Н.В. Морженкова
Особенности романной формы в романе Г. Стайн «Становление американцев»
In «The Making of Americans» G. Stein ‘denovelized’ the very nature of novel as a genre. Stressing the artificiality of the novel through an emphasis on form she avoids any illusion of real life. Deindividualized characters are represented from an extremely generalized narrative perspective. Their private lives extend into the abstract infinity of «pure» being. Individual voices or concrete details turn into universal patterns. Deconstructing the form of the traditional novel Stein manifests the illusiveness of the realistic narrative mode, which does not seem to her propriety to reveal the essence of human being existence in words.
Ключевые слова: литературный стиль, «дефамилиризация» повседневности, американская культура.
В контексте англоязычной литературы ХХ века роман Г. Стайн «Становление американцев» [9], активная работа над которым велась в период с 1908 по 1911 годы, занимает особое место, по сути, открывая эпоху поиска новых литературных форм и предвосхищая появление экспериментальных поэтик. В это время еще не написаны произведения Джойса, Вулф, Лоренса, Паунда, Элиота и Фолкнера, составившие основной корпус текстов англоязычного модернизма. «Становление американцев» представляет собой впечатляющий по своей масштабности литературный замысел по созданию книги о «каждом, кто когда-либо жил, живет или будет жить», в центре которой находится модернистская проблема соотношения сознания и времени. Определяя место романа в контексте американской литературы, Р Костеланец отмечает, что роман является примером «колоссального, гетерогенного, чрезмерно эксцентричного произведения», создать которое хотя бы единожды стремился всякий великий американский писатель-эксперименталист [8: с. XVII]. В этом отношении роман соотносим с такими произведениями, как «Листья травы» У Уитмена, «Кантос»
Э. Паунда, «Авессалом, Авессалом!» У. Фолкнера.
Название романа указывает на то, что в центре авторского внимания процесс становления нации с характерной для нее идеологией и новыми культурными героями. Как отмечает Н.А. Анастасьев, Г. Стайн пародирует концепцию «Великого американского романа» («The Great American Novel») [1: с. 280]. В произведении раскрывается дух американской жизни и сущность американского культурного опыта, в котором воплотилось стремление к национальной самоидентификации. Здесь мы наблюдаем своеобразную реакцию на английскую литературную традицию. Своим появлением «Становление американцев» в немалой степени обязано чрезвычайно актуальной для американской литературы той эпохи задаче — создание самобытного американского романа, не подражающего роману европейскому. Принадлежность к молодой американской традиции автор декларирует в самом начале, заявляя об «исключительной привилегии быть настоящей американкой» и противопоставляя себя великим английским романистам [9: с. 3]. Этим произведением Г. Стайн бросает вызов роману как ведущему жанру европейской литературы нового времени, не просто пародируя типично романные приемы, а дероманизируя сам жанр.
История семьи (на что указывает подзаголовок романа — «Being a History of a Family’s Progress») разрастается в «историю» всех поколений американцев, растянувшуюся более чем на девятьсот страниц. М. Фарланд отмечает, что в своих записях Стайн определяет «науку о наследственности» и проблему родственных взаимосвязей как неотъемлемую часть повествовательных стратегий романа, но авторское намерение сфокусироваться на истории семьи остается не воплощенным [5: с. 120]. Изложение событий в семье Херсландов, среди которых браки, рождения, похороны, с самого начала выходит за рамки семейного романа, превращаясь в рассказ об истории всего человечества.
По сравнению с предшествующей трилогией «Три жизни» («Three Lives») роман демонстрирует, на уровне героев и сюжета, гораздо меньше «сцеплений» [10]. Если внутренние хронотопы Анны, Лены, Меланкты все же соприкасаются с внутренним миром других героев, то в «Становлении американцев» герои предстают как обособленные субъекты, практически не имеющие общих точек пересечения. Художественные задачи, которые ставила перед собой Стайн, создавая этот роман, она частично объясняет в лекциях «Постепенное становление «Становления американцев» («The Gradual Making of The Making of Americans») и «Композиция как пояснение» («Composition as Explanation») [4]. Сущность героев раскрывается как изолированная и не связанная с социокультурным контекстом, историческим моментом, а также событиями их индивидуальной жизни и внутренними переживаниями. Создавая историю людей, а не событий, Стайн максимально ослабляет событийный план. Отношения героя с миром минимализированы. В романе наблюдается почти полная элиминация внешнего мира, в результате чего акцентируется постоянство некоего внутреннего «ядра», лежащего в основе того или иного архетипа. Автор стремится показать «чисто исходное», неизменное бытие внутри себя, вне его соотнесенности с внешней действительностью и изменчивыми внутренними состояниями.
Все индивидуальные различия героев подчинены типу и рассматриваются лишь как вариации этого типа. Возникает эффект метонимического замещения — герои репрезентуют миллионы подобных людей, а роман оказывается произведением обо всех американцах. По замечанию Д. Сазерлэнда, все эти изолированные индивиды вписываются в классификацию человеческих типов, разработанную Стайн (атакующий тип, сопротивляющийся тип, независимый и зависимый тип) [12: c. 53]. Таким образом, автор переносит акценты с социальных и индивидуальных судеб героев, интерес к которым характерен для традиционного романа, на судьбы коллективные, при этом сами герои оказываются своеобразными коллективными субъектами.
Универсалистские тенденции проявляются, в частности, в том, что, давая характеристики героев, Стайн всегда генерализирует их, соотнося с определенным типом. Частная деталь постоянно обобщается, никогда не становясь проявлением единичного и личного бытия. К примеру, в описании Джулии Деннинг акцентируется тот факт, что ее внешность, чувства, занятия и отношение к жизни свойственны всем молодым девицам ее класса. Фразы типа like all other girls; young girls of her class; all the things girls always can learn в пределах одного небольшого абзаца создают эффект подчеркнутого отсутствия какой-либо индивидуализации геройного плана [9: c. 20]. Обилие личных и неопределенных местоимений (some, something, anything, nothing, someone, anyone), местоимения one, выражающего неопределенно-личного и обобщенного деятеля, слов-заместителей (thing, do) подчеркивает неприкрепленность повествования к определенному лицу, месту или событию. На уровне стиля многочисленные повторы отдельных слов, фраз, предложений и абзацев маркируют идею повторяемости действий и состояний в обыденной жизни множества людей.
В этой стилистике повторов реализовалась ключевая для творчества Стайн мысль о концептуальной роли привычки (суть которой — автоматическое повторение) в «ткани» бытия. Монотонности существования представителей среднего класса — главного коллективного «героя» «Становления американцев» — соответствует стилистическая монотонность текста. В основе стайновской авангардизации повседневности лежит именно поиск новых художественных средств для изображения привычных повторяющихся действий и состояний, об особом интересе к которым Стайн неоднократно заявляла как в автобиографических, так и в художественных текстах. Акцент на обыденном порождает парадоксально острый художественный эффект.
Значимо, что У. Джеймс, у которого Стайн училась в пору пребывания в колледже Радклифф, соотносил привычку с самосовершенствованием и освобождением сознания от постоянной необходимости выбора. Привычка, согласно теории У. Джеймса, детерминирует характер и очерчивает пределы человеческой жизни, выступая в роли «консерванта» (conservative agent) и фиксируя место индивида в потоке бытия. «Привычка удерживает нас в границах обыденного, ...удерживает рыбака и матроса на море в холода, горняка — во мраке шахты, а фермера — в его доме на пустынной ферме в течение долгих зимних месяцев» [7: c. 16]. По мысли Дж. Томаса, интерпре-
тация У. Джеймсом феномена привычки связана с процессом «обживания» мира, превращения его в пространство, где человек чувствует себя как дома [13: c. 7]. Отметим, что превращение «чужого» пространства в «свое» — одна из первостепенных задач, стоявших перед американцами. В этом контексте формирование привычки особенно актуально, поскольку она способствует порождению «своего» мира. Таким образом, текст романа, в основе которого лежит принцип повторения, можно рассматривать как художественный эквивалент процесса «одомашнивания» американцами нового пространства.
В «Становлении американцев» Стайн аккумулирует то общее в человеческом характере, что формируется и выражается в привычке, порождающей определенный типаж. Ее герои не становящиеся, а статичные и неизменные. В результате отказа от психологизма и упразднения индивидуальной составляющей героя тот перестает восприниматься как личность и превращается в некий «чистый» инвариант, простую абстракцию, архетип. Здесь нет ни малейшего намека на художественный мир как живую реальность. Напротив, акцентируется нарочитая искусственность, сделанность повествования, подчеркивается неограниченность героя рамками частной, единичной жизни. Их бытие изображено в надличностном, крупном масштабе.
С этой обобщающей точки зрения не видны детали и не слышны индивидуальные «голоса». Хотя в романе есть фрагменты, формально маркированные как прямая речь, повествование подчеркнуто монологично: в репликах героев нет и намека на многоголосие. Стилистически они не отличаются от авторского слова, которое анонимно и вообще трудно соотносимо с каким-либо субъектом речи. Герои романа не представлены через индивидуальные речевые характеристики. Наличие элементов, характерных для устной речи (частица yes для усиления правоты собственного высказывания, междометие well, сокращенные формы it ain’t; don’t, избыточное употребление союза and, наличие большого количества служебных слов, значение которых в устной речи уясняется из контекста) лишь подчеркивает неестественность, «нераз-говорность» монологов персонажей и авторского дискурса. Люди так не говорят. Это не живая речь, а какая-то абстракция, в структуре которой мелькают «осколки» разговорной речи. Словам героев не хватает «плоти». Многочисленные местоимения и слова-заместители не конкретизуются из контекста, в результате чего происходит «разыменование» мира.
Как отмечает Д. Сазерлэнд, «Становление американцев» — «лабиринт изначальных абстракций, как сама Америка и любой американец» [12: c. 56]. В этой принципиальной изолированности героев романа воплотилось столь характерное для американской культуры отсутствие связей с прошлым, с родней, с покинутой землей. История становления Америки — история смелых одиночек, которые, покидая Европу, начинали жизнь с белого листа, вне контекста семейных связей и социальной иерархии. Сам стиль произведения дистанцирует и мифологизирует героев романа, в котором реализуется нероманный, архаический способ мышления, не воспринимающий индивидуального, а фиксирующий, по замечанию
М. Элиаде, лишь образцовое [3: c. 59]. По сути, в романе Стайн создает мифологизированную историю Америки, выводя ее героев — типичных представителей среднего класса — за пределы пространственно-временных рамок и превращая их в национальные символы. В романе центральные концепты американской культуры превращаются в национальные мифологемы (концепт «self-made man», концепт «свобода от власти отцов», концепт «успешное начало», концепт «успех», концепт «деньги», концепт «средний класс»).
Установка на мифологизацию американской истории акцентируется с первых строк произведения. Начало, открывающее роман историей о переселении «отцов» и «матерей», отправившихся на новый континент, не что иное, как авторская вариация библейской притчи об Исходе еврейского народа в Землю Обетованную. Переселенцы, эти «старые люди в новом мире», изображены как некое обобщенное множество. Так, между четырьмя женщинами, чьи потомки и составили семью, историю которой обещает поведать автор, нет никакого различия. Здесь действует принцип неназывания. Не совсем даже и ясно, идет ли речь об одной и той же женщине, обозначенной в тексте словом-заместителем «one», или о четырех разных героинях, ничем не выделяющихся из множества «всех тех сильных женщин, выносивших много детей» (Many kinds of all these women were strong to bear many children). Этот образ матери-прародительницы американцев обобщен, мифологизирован и, по сути, является авторской интерпретацией образа Евы.
Примечательно небольшое вступление к роману. Первый его абзац написан в форме притчи человеке, вознамерившемся вытащить (drag along the ground) из своего сада старого отца. «Остановись!» — вскричал старик — «я не вытаскивал своего отца дальше этого дерева» [9: c. 3]. Отметим, что для американцев характерно особое понимание библейского текста, который воспринимается не как древний, а как актуальный, современный, в силу чего притчи как вневременные образчики мудрости в рамках американской ментальности легко переносятся на современность. В контексте пуританского мировоззрения библейские сюжеты и герои служат своего рода образцами, через призму которых трактуются исторические события и личности. Притчеобразная стилистика, образы сада, отца и дерева как некоего запретного рубежа, а также мотив неподчинения отцовской воле имеют долгую традицию и отсылают к библейскому мифу об Адаме, нарушившем волю Бога-отца и изгнанном из райского сада. Однако в данном случае наблюдается инверсия известного сюжета — не сын, а отец изгоняется из сада. Это пародийное переворачивание традиционного сюжета акцентирует революционность американской ментальности, в формировании которой, по мнению Т.Д. Венедиктовой, концептуальную роль играет стремление «освобождения из-под «гнета» внешнего авторитета (отца - короля - метрополии)», провозглашенное в американской Декларации независимости и Конституции [2: c. 62]. Интерпретация христианского мифа, связанного с началом рода человеческого, указывает на грандиозность авторского замысла — создать книгу, вмещающую историю
становления целого мира. Отметим, что сами первые переселенцы, в большинстве своем пуритане, в отправлении на другой континент видели возвращение в райский сад, в Землю Обетованную, то есть к начальной точке истории, где можно вновь начать всю историю рода человеческого.
Второй абзац вступления разъясняет притчу: изъяны данного нам от рождения характера, с которыми мы так упорно боремся в молодости, со временем перестают казаться нам страшными грехами и начинают даже восприниматься как неповторимые особенности, придающие очарование нашей натуре. Вероятно, мотив ожесточенной борьбы с собственными недостатками может быть прочитан как отсылка к фигуре выдающего американского политического деятеля и ученого Б. Франклина — «образцового» американца, постоянно совершенствующего свою натуру. Тот ежедневно фиксировал в специальной таблице все свои прегрешения, стараясь освободиться от пагубных склонностей и развить навык самообладания. Имя Франклина олицетворяет собой столь концептуальный для Америки образ self-made man, неустанно работающего над собой и добивающегося успеха. В автобиографии Франклина, изданной в 1868 году, отчетливо звучит мотив освобождения из-под авторитарной власти отца, в результате чего молодой Бенджамин становится хозяином своей собственной жизни [6]. Автобиография Франклина начинается с обращения к сыну (Dear son) и признания, что опыт его собственной жизни может оказаться хорошим образцом для подражания. Очевидно, образ сына, вытаскивающего старого отца из сада, можно рассмотреть не только как травести-рование библейского сюжета, но и отсылку к автобиографии отца-основателя, ставшей образцовым текстом американской культуры.
Важнейшая проблема жанра автобиографии - как соотносятся образ человека для себя (я изнутри) и — для другого (я внешний). Она чрезвычайно актуальна для романа Г. Стайн. Франклин как автобиограф — это отец, обращающийся к потомству и пишущий о своем возмужании, то есть о становлении молодого человека, отрицающего власть отца и стремящегося идти к успеху и материальному благополучию своим путем. Тема соотношения этих двух измерений человека как субъекта и как объекта неоднократно обыгрывается в романе. Так, фиксируя это двойное видение, автор отмечает, что рассказывающий о своей истории успеха Хенри Деннинг представляется нам в настоящий момент не преуспевающим молодым человеком, а стариком, повествующим об истории своего успеха своим детям. Налицо дистанцированность самого рассказа от описываемых событий. Повествуя о своем опыте, Деннинг овнеш-няет и завершает его. Глядя извне, он не ощущает его сопричастным настоящему. Наблюдается героизация многотрудного прошлого отца, превращение его в миф. Значимо, что автор не дает каких-либо конкретных деталей из жизни Деннинга, которые позволили бы создать иллюзию рассказа о живом опыте. Его «рассказ» состоит из обобщающих фраз типа yes, I had it very different when I was a boy like George; I was already earning my own living and giving myself my own education, в тон которому звучит и авторский дискурс (Yes,
truly this Henry Dehning had made everything for himself to be very different). Монолог Деннинга — это не личностное повествование, а абстрактный, концептуализированный монолог американского отца, преуспевшего в бизнесе и «сколотившего» состояние. Это травестирование жанра жизнеописания как урока, столь актуального в рамках американской культуры.
Следует иметь в виду, что история успеха целеустремленных self-made men, «сделавших» своим трудом большие деньги, зачастую и есть американская национальная история. Образцовым в этом смысле представляется рассказ об американском бизнесмене С.К. Аллине, помещенный в социологическом исследовании, посвященном корпоративной культуре. Вот как повествуют авторы о поездке председателя правления Аллина в послевоенную Германию с целью выяснить судьбу завода, построенного перед войной его компанией. «Он прибыл на военном самолете и поехал в глубь опустошенной страны, пробираясь сквозь руины домов и груды булыжников, пока не достиг того места, где раньше была фабрика. Протискиваясь через нагромождения кирпичей, цемента и стропил, бизнесмен наткнулся на двух работников «Нэшионал Кэш Реджистер Корпорейшен», которых не видел в течение шести лет. Их одежда была в лохмотьях, а лица покрыты копотью, но, несмотря ни на что, они разбирали завалы камней. Когда он подошел ближе, один из мужчин повернулся и сказал: «Мы знали, что вы придёте!». Председатель правления присоединился к ним, и все вместе они продолжили расчищать завалы и поднимать фабрику из военных руин» [4: c. 3]. Вполне безопасное путешествие американского предпринимателя в послевоенную Германию описывается как странствие героя, на пути которого встречается множество трудностей. Эта история — яркий пример мифологизации американского бизнеса. В рамках американской культуры преуспевающий предприниматель становится национальным героем, его жизнь превращается в легенду.
Создавая «Становление американцев», Г. Стайн передает эту установку на мифологизацию и героизацию современности, столь характерную для американской культуры, посредством «дефамилиризации» повседневности при помощи нарочито экспериментального стиля.
Литература
1. Анастасьев Н. А. Книги не для чтения (Гертруда Стайн) // Вопросы литературы. - 2007 - № 1. - С. 250-289.
2. Венедиктова Т. Д. Разговор по-американски. Дискурс торга в литературной традиции США. - М.: Новое литературное обозрение, 2003.
3. ЭлиадеМ. Космос и история. - М.: Прогресс, 1987.
4. Deal E. T., Kennedy A. A. Corporate Cultures: The Rites and Rituals of Corporate Life. - N.Y.: Addison-Wesley Publishing Company, Inc., 1982.
5. FarlandM. Gertrude Stein’s Brain Work // American Literature. - 2004. - Vol. 76. -№ 1. - P. 117-148.
6. Franklin B. The Life of Benjamin Franklin, written by Himself. - Boston: Whittemore, Niles and Hall, 1857.
7. James W. The Writings of William James: A Comprehensive Edition. - N.Y.: Random, 1967.
8. Kostelanetz R. Introduction // The Yale Gertrude Stein. - New Haven; London: Yale University Press, 1980. P. XIII-XXXI.
9. Stein G. The Making of Americans. - Illinois: Dalkey Archieve Press, 1995.
10. Stein G. Three Lives. - Harmondsworth: Penguin Classic, 1990.
11. Stein G. Writings and Lectures 1909-1945. - London: Penguin Books Ltd., 1971.
12. Sutherland D. Gertrude Stein. A Biography of Her Work. - New Haven: Yale University Press, 1951.
13. Thomas J. Figures of Habit in William James // New England Quarterly. - 1993. -Vol. 66. - № 1. - P. 3-26.
