CC BY
99
УДК: 34.01
ББК: 67.3
Царьков И.И.
ОСОБЕННОСТИ РАЗВИТИЯ ПОЛИТИКО-ПРАВОГО ЗНАНИЯ В РОССИИ
XIX ВЕКА
Tsarkov I.I.
FEATURES OF POLITICAL AND RIGHT KNOWLEDGE DEVELOPMENT IN RUSSIA OF THE XIX CENTURY
Ключевые слова: политика, право, закон, государство, естественное право, право на достойное существование, обычай, западничество, славянофильство, община.
Keywords: politics, law, law, state, natural law, right to a dignified existence, custom, west-ernism, Slavophilism, community.
Аннотация: в статье рассматривается самый интенсивный период в развитии политического и правового знания в России, который связан с острой дискуссией о путях развития российской государственности. Данная дискуссия явилась следствием реакции на политические процессы, происходящие в Западной Европе.
Два идеологических направления - западничество и славянофильство - конкурировали между собой за влияние как на общественное сознание, так и на общую политику государства. Несмотря на то, что между ними было много различий, тем не менее русское западничество не избежало общего влияния общественного умонастроения и в определенной части было схожим со славянофильством.
Abstract: the article discusses the most intense period in the development of political and legal knowledge in Russia, which is associated with a heated discussion about the development of Russian statehood. This discussion was the result of a reaction to political processes taking place in Western Europe.
Two ideological directions - Westernism and Slavophilism, competed among themselves for influence, both on public consciousness and on the general policy of the state. Despite the fact that there were many differences between them, nevertheless, Russian Westernism did not avoid the general influence of the public mindset and, in a certain part, was similar to Slavophilism.
Славянофильство как реакция на притязания разума
Отечественная правовая мысль XIX столетия развивалась под влиянием двух различных идеологических направлений: западничества и славянофильства.
В последней четверти XVIII и первой четверти XIX столетий влияние французского Просвещения и идей Великой французской революции непосредственно сказывались на образе «вольнодумской» мысли России.
Европейское вольнодумство стало проникать в Россию при правлении Екатерины II. В это время сама императрица приветствовала либеральные идеи французских просветителей, вела с некоторыми из них переписку, а при написании своих «Нака-
зов» руководствовалась западноевропейскими идеями в области общественной и правовой мысли. Наибольшее влияние на екатерининский труд оказали работы Ш. Монтескье «О духе законов» и Ч. Беккариа «О преступлениях и наказаниях», из которых она делала прямые заим-ствования1. Немка по национальности, француженка по духу, русская по трону, она удивительным образом сочетала в себе просветительские идеи с идеей самодержавной власти, которую также понимала через призму просвещения. Ее замечания на книгу Струбе-де-Пирмонта красноречиво говорят о ее приверженности к свободе и просвещенной власти. «Знаменитый и доброде-
1 Юмашев Ю.М. Беккариа и Россия // Государство и право. 1995. № 7. С. 138.
тельный - не синонимы, - отвечает императрица на заявление Струбе-де-Пирмонта о том, что римское рабовладение создало много исторических знаменитостей. - Страх может убить преступление, но оно также убивает добродетель. Кто не смеет думать, смеет лишь пресмыкаться»1. В «Наказах» Екатерина II затронула даже тему «общественного договора», но только с точки зрения обоснования необходимости просвещенной и абсолютной власти монарха по аналогии с гоббсовской концепцией просвещенного абсолютизма. Приватизирован-ность идей общественного договора императрицей вызывали возражения в просвещенных кругах, в частности, М.М. Щербатов отмечал: «...должно здесь рассмотреть, соответствует ли самодержавная власть такому первенствующему договору. И сие
2
мне кажется сомнению подвергнуто» .
А.Н. Радищев высоко оценил «Наказы» императрицы. Отмечая некоторые недостатки этого произведения в части «неясности многих мест», из-за чего остается «многое на догадку...и...толкования по произволу», он счел уместным отметить, что если в «Наказах» «...суть многие мнения ложные, то они не что иное, как жертва об-
3
щему почти мнению тогдашнего времени» .
Несмотря на приватизированность идей естественного права и общественного договора, тем не менее они получили легальный статус, и первые ученые в России, выписанные из Германии, - Дильтей, Скла-дан, Финке, Шад - преподавали естественное право по Вольфу, Канту, Шеллингу4, а по уставам Московского (1755 и 1804), Ви-ленского (1803), Харьковского (1804) и Казанского (1804) университетов центральное место в преподавании права на юридических факультетах занимает «естественное право».
Первым в период правления Екатери-
1 Записки императрицы Екатерины II. - М., 1989. -С. 673.
2 Цит. по.: Лотман Ю.М. Руссо и русская культура XVIII - начала XIX века // Руссо Ж.-Ж. Трактаты. Приложение. - М., 1969. - С. 564.
3 Радищев А.Н. Избранные философские и общественно-политические произведения. - М., 1952. -С. 457-458.
4 Гессен В.М. Общее учение о государстве. - Спб., 1912. - С. 38.
ны II отечественным мыслителем, разделявшим ценности естественного права, был А.Н. Радищев. Он, в частности, писал: «Человек, происходя на свет, есть равен во всем другому: немощен, наг, алчущ, жаждущ -первое, откуда его стремление или естественная есть обязанность искати своего пропитания и сохранения; первое его право есть употребление вещей, нужных на удовлетворение его недостатков. Сие данное нам природою право никогда истребиться не может, потому что основано на необходимой нужде. Если забудем его на мгновение, то разрушение наше есть неизбежно. Сие основание закона естественного»5. В данном отрывке просматривается несколько иной угол зрения на естественное право, нежели у европейских мыслителей. В положении Радищева доминирует тема обеспечения необходимого уровня материального благосостояния индивида6, а не тема защиты его жизни и собственности.
Первыми отечественными юристами, разделяющими идеи естественного права, были С.Е. Десницкий, В.Т. Золотницкий, А.П. Куницын. В частности, последний в 1818-1820 гг. издал работу по естественному праву «Право естественное», в которой отмечал, что «...человек имеет только первоначальные права, но посредством свободного деяния может соединить с оными другие права, называемые производными»7, а по поводу общественного договора писал: «По договору соединения люди совокуплялись для защиты взаимных прав, следовательно, никто не может лишить прав другого, никто не имеет права употреблять кого-либо из сограждан как средство или простую вещь для самого себя. Все граждане суть члены государства; каждый должен быть признаваем нравственным существом, целью для самого себя»8.
Несмотря на специфическое решение
5 Радищев А.Н. Избранные философские и общественно-политические произведения. - М., 1952. -С. 553.
6 Эта тема в дальнейшем в той или иной степени находила свое отражение практически у всех отечественных мыслителей конца XIX - начала XX веков.
7 Куницын А.П. Право естественное // Русская философия собственности XVIII - XX вв. - СПб., 1993. - С. 63.
8 Там же. С. 75.
некоторых вопросов естественного права отечественными юристами этого времени, все же главное в нем оставалось неизменным - защита права на свободу.
После победоносных заграничных походов русской армии в наполеоновских войнах вольнодумство оживилось еще в большей степени.
В этом походе впервые образованная часть русского общества смогла воочию убедиться в возможности иных форм политической жизни, в отличие от отечественной политической действительности, «никогда такая масса молодого поколения не имела возможности непосредственно наблюдать иноземные политические поряд-ки»1.
По возвращении русской армии из заграничного похода, когда бури военных лет пронеслись, российское общество, воодушевленное великими победами, активно рассуждало о политической свободе, свободе печати; попечители учебных округов на торжественных заседаниях произносили речи о политической свободе как о наилучшем даре Бога. Частные журналы нередко печатали статьи под заглавием «Конституция», доказывая «доброту представительно-2
го учреждения» .
Оптимистические, реформаторские настроения привели к возникновению первых тайных обществ (будущих декабристов), которые разрабатывали проекты первой русской Конституции и деятельность которых привела к трагедии 14-го декабря 1825 года.
Во второй половине царствования Александра I высшие государственные чиновники стали остро ощущать угрозу престолу от подобных идей и настроений, и в силу этого теория естественного права стала подвергаться грубой цензуре правительства, а кн. Голицын и гр. Уваров - министр просвещения и автор известной формулы «Православие. Самодержавие. Народность» - ратовали за изгнание естественного права из русских университетов.
Государству требовалась новая идеология и новая правовая теория, которые
1 Ключевский В.О. Соч. В 9 т. Т. 5. - М., 1989. -С. 226.
2 Там же. С. 207.
стимулировали бы не бури и потрясения в обществе, а мир и спокойствие. И такая идеология и правовая теория сложились и «официально» оформились в 30-е годы XIX столетия. Идеология просвещения была заменена славянофильством, а теория естественного права - исторической школой.
Славянофильство родилось как реакция, как ответ на вызов Запада, то есть тем европейским формам общественной жизни и той правовой идеологии, с которыми русское дворянство смогло тесно соприкоснуться в заграничном военном походе в период наполеоновских войн.
Нельзя понимать славянофильство как течение, которое относилось с непримиримой враждой ко всему тому, что исходило от Запада. Нельзя смешивать славянофильство с панславизмом, с апологией всего русского: русской государственности и русской народности. Несомненно, критика Запада была, но она относилась в первую очередь к русским западникам, к тем, кто видел западные образцы общественной жизни и не замечал русской действительности. Поколение вольнодумцев, поколение «непоротых дворян», все свои помыслы направляли к Западу, не понимая и даже не желая понять особенностей русского характера и русской действительности, и именно в их адрес славянофилы направляли свою критику.
Славянофилы первыми подняли вопрос об отечественной действительности, о необходимости ее изучения и понимания, прежде чем предпринимать какие-либо реформаторские шаги. Все произведения старших славянофилов, в большей степени эмоциональные, нежели научные, пронизаны этой идеей. Их главная убежденность заключалась в том, что невозможно переносить чужие, готовые формулы на общество, которое эти формулы само не создало. А.С. Хомяков пишет: «Перенесенное как готовый плод, как вещь, как формула из чужой жизни, оно не понимает ни жизни, из которой оно возникло, ни своей зависимости от нее...»3. Для Запада применимы их общественные формы жизни, потому что эти формы были созданы европейцами, для России заимствовать европейские образцы -
3 Хомяков А.С. О старом и новом. - М., 1988. -С. 117.
значит не «понимать их жизни». У Европы своя жизнь, у России - своя. Тот же Хомяков восклицает: «...мы даем себе вид строгих и беспристрастных судей, свободных от прежнего рабского поклонения и от прежней безразборчивой подражательности»1. Это можно записать как манифест нового поколения.
Разумная по сути идея - обратиться к изучению национальной особенности - впоследствии обернулась апологией чувств и веры, где рациональному познанию, в духе просвещенческого разума, не осталось места, где научная критика заменилась интуитивной убежденностью.
Славянофилы хорошо знали политическую и юридическую историю Европы, что государство на Западе возникло из завоевания и с тех пор держится борьбой, договорами, противовесами и ограничениями. Они понимали, что европейское единство -это организационно-правовое единство, где каждый по закону занимал свое место в обществе. Для России же они видели другой идеал единства. Россия не жила и не живет организационно-правовыми формами, она живет другим единством и должна жить другим, по крайней мере в обозримом будущем. Красноречивый отрывок Хомякова из его статьи «Мнение русских об иностранцах» демонстрирует эту разницу в общественной жизни: «...отечество... это не та земля, на которой мы живем и родились, к которой я приписан, даже не та, которою я пользуюсь и которая мне давала с детства такие-то права или такие-то привилегии. Это та страна и тот народ, создавший страну, с которыми срослась вся моя жизнь, все мое духовное существование, вся цельность моей человеческой деятельности. Это тот народ, с которым я связан всеми жилами сердца и от которого оторваться не могу, чтобы сердце не изошло кровью и не высохло. Тот, кто бросает отечество в безумии страсти, виновен перед нравственным судом, как всякий преступник, пожертвовавший какой бы то ни было святынею вспышке требования эгоистического»2. Первая часть отрывка явно указывает на европейский образец жизни, второй - на идеал, к
1 Там же. С. 105.
2 Там же. С. 115.
которому должна стремиться Россия, - идеал духовного единства. Жить организационно-правовыми формами, жить по закону -это значит жить только «внешней правдой», по которой человек может знать свои права и обязанности, но у него нет «связи всеми жилами сердца» со своим народом. Идеал «духовного единства» не имеет ни правового, ни политического содержания, он вообще не поддается рациональному осмыслению, но зато показывает направление поиска общественных форм жизни, где он воплотим и дает массу идеологических пассажей для критики рационализма.
Интеллектуальными источниками славянофильства были схожие по духу германский романтизм в лице Ф. Шелленга, Ф. Шлегеля, И. Гердера и германская историческая школа права в лице Г. Гуго, Ф. Са-виньи, Г. Пухты. Как представители германского философского и юридического направлений отвергли рационализм и формально-юридическое объединение общества во имя форм «непосредственного сопереживания» и «духовного единства», так и в лице славянофилов отечественная общественная философия отвергла принцип классического либерализма (рационального права) во имя единства и «цельности» человеческой жизни. В первом они заметили только лишь отрыв знания от нравственности как пагубную автономность разума, приводящую к победе «требования эгоистического» индивидуализма и распаду общества.
Вся история России славянофилами оценивалась на основании этого противопоставления. Россия, несмотря на огромные пространства, не имела строго разграниченных организационно-правовых форм, и даже огромное количество монастырей, разбросанных по всей территории, были связаны «между собою сочувственными нитями духовного общения». Из них единообразно и единомысленно развивался свет сознания и науки во все отдаленные племена и кня-
3
жества» .
Русская история не знала и того противоборства между церковной властью и светской, которое характеризует историю
3 Киреевский И.В. Избр. ст. - М., 1984. - С. 222.
Запада. Правда, славянофилы не отрицали важности разделения полномочий между церковью и государством, но это разделение понималось совсем иначе, нежели в европейской традиции. Православная церковь и государство в России, как считали славянофилы, никогда не вели «борьбу за власть». С самого начала образования церкви она как бы сразу и навсегда определила твердые границы между собою и государством. «Управляя личными убеждениями людей, -пишет И.В. Киреевский в статье «О характере просвещения в Европе и его отношении к просвещению России», - церковь православная никогда не имела притязания насильственно управлять их волею или приобретать себе власть светски-представительственную, еще менее - искать формального господства над правительственною властью»1, она выступала для государства только лишь «как недосягаемый, светлый идеал», что позволяло государству быть «крепче в своих основах», и государство было, продолжает Киреевский, «тем связнее в своем устройстве, тем цельнее в своей внутренней жизни, чем более проникалось ею (церковью. - И.Ц.)»2. Из данного отрывка достаточно сложно вычленить содержание принципа разделения светской и церковной властей, но в данном случае не это важно, важно то, что даже история православной церкви оценивается славянофилом как история «духовного единства».
Что касается социально-политической истории России, то можно привести еще один красноречивый отрывок из того же произведения И.В. Киреевского: «Не искаженная завоеванием, русская земля в своем внутреннем устройстве не стеснялась теми насильственными формами, какие должны возникать из борьбы двух независимых друг другу племен, принужденных в постоянной вражде устраивать свою совместную жизнь. В ней не было ни завоевателей, ни завоеванных. Она не знала ни железного разграничения неподвижных сословий, ни стеснительных для одного преимуществ другого, ни истекающей оттуда политической и нравственной борьбы, ни сословного пре-
1 Там же. С. 225.
2 Там же.
зрения, ни сословной ненависти, ни сословной зависти. Она не знала, следовательно, и необходимого порождения этой борьбы: искусственной формальности общественных отношений и болезненного процесса общественного развития, совершающегося насильственными изменениями законов и бурными переломами постановлений. И князья, и бояре, и духовенство, и народ, и дружины княжеские, и дружины боярские, и дружины городские, и дружина земская -все классы и виды населения были проникнуты одним духом, одними убеждениями, однородными понятиями, одинакою потребностью общего блага»3. В данном случае опять-таки не важна историческая корректность этого высказывания, важно, что Киреевский, правильно оценив историю Запада как «борьбу классов», порождающую «искусственную формальность общественных отношений», следовательно, правовые отношения, видит в идеале русского общества безконфликтное существование. Социальный конфликт не есть необходимое условие жизни, а есть зло, которое необходимо искоренить и создать такое общество, в котором если бы и возникали конфликты, то только на случайной основе. Главной же причиной систематических конфликтов является «железное разграничение неподвижных сословий» и изобретательство законов «какими-нибудь учеными-юрисконсультами», которые потом падали «как снег на голову посреди всей удивленной толпы граждан, ломая у них какой-нибудь, уже заведенный порядок отношений»4. Общество имеет «естественную историю», и ломать ее усилиями кого бы то ни было недопустимо.
Таким образом, тема была задана и задано направление поиска «русской правды», и этот поиск активно осуществляли славянофилы, как вырабатывая базовые идеоло-гемы, так и давая практические рекомендации в политической жизни. И хотя их политические рекомендации иногда не совпадали с представлениями государственной власти, в частности, в вопросах отмены крепостного права и возрождения земства, тем не менее государство терпимо относилось к
3 Киреевский И.В. Избр. ст. - М., 1984. - С. 225226.
4 Там же. С. 227.
славянофилам. Московский генерал-губернатор Закревский доносил: «Хотя в их писаниях нет ничего вредного, но под руководством людей неблагонамеренных могут получить и вредное политическое направ-ление»1 - лучше призывы к «естественному ходу истории», к «русской самобытности», нежели призывы к ограничению государственной власти, к конституции».
Центральным понятием славянофильской идеологии первой волны было понятие «соборность»2. На самом деле это не научное понятие, оно не отражало каких-либо социальных реалий. Это скорее некоторый символ социальной веры, требующий «магической» расшифровки, а не понимания, хотя сами славянофилы, с одной стороны, требовали веры как убежденности, с другой - пытались искать «отблески» соборности в русской социальной действительности. Часто соборность сравнивали с «искусством колокольного звона». Нередко некоторые отечественные мыслители XIX - начала XX вв. отмечали, что на Руси колокольный звон больше, чем колокольный звон, что колокол выполнял не только прагматические функции: созывать и предупреждать, но был глубоким символом культуры, потому что своим звоном не раз останавливал разгоряченные российские головы. В образе колокольной звонницы отражалась русская соборность - большие, средние и малые колокола звучат в гармонии, в едином «духовном голосе», и ни один из них не имеет права выпадать и не выпадает из музыкального ряда. Таким образом, соборность подразумевала два важных аспекта: единодушие и убежденность. Общество должно быть построено на таких началах, в которых никто бы не сомневался, которые бы единодушно принимали все. Существование же в обществе мнения большинства и мнения меньшинства есть результат эгоистического индивидуализма и ведет к расколу в обществе или, в лучшем случае, к принудительным (политико-правовым) формам общежития.
Наиболее полно соборность, по мнению славянофилов, проявляется в право-
1 Цит. по: Левицкий С.А. Очерки по истории русской философии. - М., 1996. - С. 59.
2 Впервые это понятие употребил А.С. Хомяков, понятие, непереводимое на другие языки.
славной церкви. У А.С. Хомякова тема православной церкви является центральной во всей его социальной философии. Для него абсолютно ясно, что именно католическая церковь породила отвлеченный разум с времен зарождения средневековой схоластики. Русская же православная церковь не знала ни принуждения, ни отвлеченного разума, ни индивидуализма. Именно в православии наиболее полно отражается синтез единства и свободы, именно в православии человек достигает гармонии своего внутреннего духа и единства, потому что построено оно не на свободе и равенстве, а на братстве. Из тройственного лозунга французской революции - свобода, равенство, братство - Хомяков ставит на первое место братство, возводя его в религиозную степень. Если отдельный человек отрывается от церкви, то он вступает на путь противоречий, вражды и гибели. Даже истина достижима только коллективным субъектом, она доступна «только совокупности мышлений, связанных любовью», индивид же может понимать только «полуправду».
Тема соборности и братства, вполне уместная в религиозном мышлении, используется славянофилами и в социально-политическом. В социальной действительности элементарной клеточкой, где отражается соборность, является семья. Именно в семье можно обнаружить, «как охотно... как радостно один член семейства всегда готов добровольно пожертвовать собою за другого, когда видит в своей жертве общую пользу своей семье»3. Но для большого общества, состоящего из множества семей, модель родовой общественной жизни не вполне подходит, поскольку, как считал К. Аксаков, в нем господствует родоначальник, то есть единовластье главы рода. Поэтому наиболее оптимальной формой, в которой сочетается духовная свобода и единство, является общинная форма жизни.
Первым, кто увидел в русской сельской общине воплощение «духа единства», был А.С. Хомяков4. В крестьянской общине нет института частной собственности, а есть форма коллективного землепользования,
3 Киреевский И.В. Избр. ст. - М., 1984. - С. 231.
4 Впоследствии к теме крестьянской общины обращались народники и анархисты.
которая не допускает эгоистического частнособственнического присвоения; в общине нет «железно разграниченных» социальных групп, а есть социальное братство «равных пайщиков»; в общине нет отчужденных органов управления, обладающих правом на принуждение, а есть сход, где решаются вопросы всем «миром»; в общине нет формального, принудительного закона, а есть обычай, который регулирует внутриобщин-ные отношения без всякого на то принуждения; в общине нет «суда наказания», а есть «суд примирения», решающий споры по любви (по справедливости), наконец, община экономически самодостаточна, в ней члены общины не помирают с голода, кем бы они ни были. По мнению Хомякова, община наилучшим образом решает проблему помощи нищим и убогим, нежели это делает государство при помощи налогов, «она сама отстраняет нищенство почти со-вершенно...ибо все члены общины суть товарищи и пайщики»1. Эти параметры общины характеризуют ее как экономическое воплощение «духа братства». Правда, во времена Хомякова не все было благополучно с общиной. Скептики отмечали «равнодушие крестьян к мировой сходке», самовластное распоряжение судьбой своих членов и ее экономическую неэффективность. На все эти доводы Хомяков отвечал одним аргументом - насильственной прерванностью общинной традиции: «...предшественники во владении прервали сходку и отучили крестьян от права обычного, заменив его произволом своим или управительским», но стоит только предоставить право решений сходу, «и очень скоро память старого обычая... привела бы опять дело в порядок»2, а экономическая неэффективность устраняется увеличением срока владения земельным наделом до 20 или 30 лет. Следовательно, любое администрирование «сверху» ведет к разрушению общины, поэтому главная политическая задача современности - это восстановление общины, то есть ее освобождение, а для этого требовалась как минимум отмена крепостного права.
Основная мечта Хомякова, чтобы об-
1 Хомяков А.С. О старом и новом. - М., 1988. -С. 165.
2 Там же. С. 160.
щина, как единственно уцелевшее «гражданское учреждение» в России, развилась в «целый гражданский мир».
Чтобы община превратилась в «целый гражданский мир», необходимо было решить две задачи: во-первых, определить характер межобщинных отношений, отношений по горизонтали; во-вторых, характер отношений между общиной и государством (царем) - по вертикали. Первый вопрос у славянофилов практически полностью не прояснен. Создается впечатление, что он их даже не интересовал, как будто разбросанные по огромной территории общины не вступают во взаимные отношения. Можно только догадываться, почему отсутствовал интерес к межобщинным отношениям. Наверное, именно в силу того, что община принималась как экономически самодостаточная единица и, следовательно, настрой на регулярный обмен товарами заменялся случайной формой обмена излишками. Это никак не создавало регулярных и устойчивых отношений между общинами и, соответственно, условий для возникновения «формально-логических» правовых отношений, то есть регулируемых на основании законов государства, что, собственно, соответствовало убеждениям славянофилов. Общины существуют как бы по аналогии с «уединенными монастырями», разбросанными по территории России и объединенными только «духовным единством».
Большое внимание славянофилы уделяли второму вопросу, но, несмотря на это, в их трактовке отношения по вертикали существует множество непроясненных моментов. Так, Хомяков, например, видит в отношениях между народом и рем3 «негласный договор», в силу которого народ передает свой суверенитет царю - передает ему полноту власти, требуя для себя взамен лишь права на полноту выражения мнения народного», то же самое утверждает и К. Аксаков: «Царю вся полнота власти, народу - вся полнота мнения и свободы духовной жизни»4. Такой «общественный договор» ни в коем случае нельзя понимать
3 Хомяков А.С. О старом и новом. - М., 1988. -С. 165.
4 См.: Левицкий С.А. Очерки по истории русской философии. Т. 2. - М., 1996. - С. 57-58.
как перераспределение полномочий между обществом и государством. Царь, по концепции Хомякова, - первый слуга народа, принявший на себя бремя власти и отвечающий за нее перед Богом именно потому, что в характере русского народа коренится нежелание править. «Власть должна понять, - пишет он, - что ее собственное бытие основано на нежелании народа властвовать»1, а это нежелание властвовать вытекает именно из специфики общинной формы жизни. Власть монарха ограничена заботой о своих подданных, но безгранична «лишь в ограниченной области избрания его народом».
Государство и община - два разных мира, юридически не связанных между собой. Власть монарха безгранична в вопросе престолонаследия, и общество не вправе контролировать процесс передачи власти, но она ограничена во всех других вопросах, так что монарх обязан выслушивать мнение народа и насильно не навязывать свою волю. Свободный общественный организм не подлежит политическому принуждению, оно допустимо, как считали славянофилы, только в порядке защиты от внешнего врага, в «годину бедствий».
Политическая модель общества наиболее полно представлена в трудах К. Аксакова. Сельский сход - в общине, вече - в городе, земский собор - в государстве представляют общинное начало на всех политических уровнях. Но это не значит, что представительство земли создает республиканскую форму правления или конституционную монархию. Задача этих органов не вмешиваться в дела государства, а давать советы государю, которые он может принять или отклонить и действовать по своему усмотрению. За невмешательство в дела государства народ требует только одного -сохранения самостоятельности вольного братства, основанного на общинном землепользовании. Таким образом, государь не имеет права вмешиваться во внутренние дела общины, включая вопрос земельного «передела» - земля в вечном пользовании общины, как и община не имеет права вмешиваться во «внутренние дела» государ-
1 Там же. С. 58.
ства. При таких условиях прерывается беспредел, творимый столь ненавистными русскому обществу государственными чиновниками, и этим, как считали славянофилы, будет уравновешено отношение между обществом и государством: земля - народу, власть - государству. Поэтому исключительную компетенцию государства составляет выполнение им внешних функций - это и есть «внутреннее дело» государства. Главное дело государства, которое оправдывает его необходимость, - защита от внешних врагов, обороноспособность государства. Именно таким образом, считали славянофилы, развивался политический быт Древней Руси, пока не было иностранного вмешательства: вольные города призывали князей с одной целью - защитить их от внешнего вторжения, и чем лучше справлялся с этим князь со своей дружиной, тем терпимее к нему относились.
Подобная упрощенная модель политического строя допускает присутствие в обществе аппарата принуждения: государственных судов, тюрем, войска, но сфера их деятельности строго ограничена невмешательством во внутренние дела общины. Таким образом, считалось, что единство общества и государства будет не формально-юридическим, а духовным, поскольку интересы государства и общества не пересекаются в противоречиях, а объединяются для достижения единой цели - защиты от внешней опасности. Во внутригосударственных же делах делить нечего, и даже государственные налоги можно взымать не регулярно и в строго определенных размерах, а от случая к случаю, в силу необходимости, и кто сколько может, то есть излишки.
Считалось, что такая общинная модель политического устройства устраняет причины социальных и политических конфликтов и создает условия «всеобщего мира и согласия». В обществе нет эгоистического частнособственнического интереса, следовательно, нет и причин для принудительного судопроизводства, для раскола общества на враждебные классы бедных и богатых, следовательно, нет и причин одним устанавливать политическое господство над другими. Между властью и обществом не будет конфронтации: общество удовлетво-
рено деятельностью государства на внешней арене, государство удовлетворено обществом в том, что оно не выступает против него.
За всеми этими схемами просматривается модель семьи. Вникнуть «во внутреннюю жизнь избы», понять ее источник и возродить на общественном уровне - это и было главной идеей славянофилов. В семейных отношениях видели они тот образец, который единственно строился на духовных началах любви и братства. «Цельность семьи, - пишет И. Киреевский, - есть одна общая цель и пружина»1, каждый член семьи заботится только об успешном ходе общего хозяйства, не имея в виду своей личной выгоды. И. Киреевского не смущает тот факт, что «весь избыток хозяйства идет одному главе семейства...а...частные члены не входят в их употребление и не ищут даже узнать величину их», они все равно «продолжают свой вечный труд и заботы с оди-наким самозабвением, как обязанность совести, как опору семейного хозяйства»2. Избыток продуктов, производимый отдельным членом, отчуждается главе семейства без права контролировать размеры и использование этих избытков, но глава семьи заботится о выживании своего семейства, следовательно, и о материальном достатке каждого члена семьи. Глава семьи обеспечивает биологическое выживание, то есть «необходимый уровень материальных благ»3. Подобная модель перераспределения материального богатства предлагалась и на государственном уровне. Община обязана отчуждать в пользу государства произведенные излишки, то есть оставляя себе только то количество материальных благ, которое достаточно для воспроизводства общества, не контролируя расход этих средств, государство же обязано создать условия для трудовой деятельности - условие свободного общинного землепользования.
1 Киреевский И.В. Избр. ст. - М., 1984. - С. 230.
2 Там же. С. 230-231.
3 Впоследствии В.С. Соловьев ввел в каталог естественных прав человека «право на достойное существование», под которым он понимал определенный уровень образования и необходимый уровень материальных благ.
Дом, кров, братство, любовь - основные термины социально-философского языка славянофилов. Опираясь на древнерусские традиции, они не только не изменили политико-правовой язык, но всячески стремились очистить его от всего чужого, поэтому в своих произведениях старались не употреблять термины «иноземного» происхождения.
Если обратиться к этимологии древнерусских слов «кров», «кровный», то можно обнаружить, как на самом деле мыслили славянофилы общественное устройство и, в частности, отношения между государством и обществом.
В русском языке сохранилось несколько значений этих терминов. В первую очередь «кров» означал крышу дома - кровлю, которая покрывает «место» совместного жилья, лиц, непосредственно соприкасающихся в деле совместного хозяйствования. Кров - это и крыша, и помещение, и территория. Но территория как место локального проживания определенной группы людей не имела самостоятельного значения. Признак локальности соприкасался и приобретал свое значение только при условии соучастия лиц в общем деле -«цельность семьи есть одна общая цель и пружина».
Кров и кровь - отношения родни, родственников, своих между собой и чужими. Слово «кровь» определяло способ различения «своих» и «чужих». «Свои» не только те, кто имеет общего предка, не только те, кто проживает под одной «крышей», но и те, кто соучаствует в общем деле. «Чужой» -тот, кто не участвует и не желает участвовать в этом деле.
Кров есть защита. Как крыша укрывает и защищает от ненастья живущих в доме, так и государство должно в первую очередь защищать от внешнего лихоимства - «принуждение оправдывается лишь в порядке защиты от внешних врагов».
«Вечные кровы» - термин, употребляемый для обозначения незыблемости традиции - хранительницы заповедей.
«Кров» также обозначал «сокровище», «клад», то есть как определенную форму богатства, так и его источник. Собственность, материальное богатство случайно по
своей форме, как случайно находится клад. Материальный достаток зависит, по крайней мере, не только от самого субъекта хозяйствования, но и от других обстоятельств - от внешнего, не зависящего от субъекта хозяйствования, организующего трудовую деятельность начала.
И наконец, «кров» обозначал могилу, захоронение1.
Таким образом, значения слова «кров» охватывали весь необходимый цикл человеческой и социальной жизни. В этом слове было все необходимое для описания жизни от начала до конца: момент рождения в кругу родных и близких, различение своих и чужих, общее «место» жительства социальной группы и защита ее от внешних напа-стий, организованная совместная хозяйственная деятельность и, наконец, завершение человеческой жизни. Не было только понятий, отражающих специфические политические и правовые явления, не было языка политического и языка юридического. Есть любовь и интуитивное чувство братства, нет осознанных прав и обязанностей. Есть забота власти о своих подданных и мистическое единство власти с народом, нет власти, уполномоченной на принуждение. Есть коллективный труд и круговая порука, нет индивидуальной ответственности и зависимости материального благополучия от индивидуальных усилий.
К.Д. Кавелин очень точно подметил этот специфический язык «общественного быта» русских крестьян. В своей работе «Взгляд на юридический быт древней России» он пишет, что до сих пор «под формами родства» крестьяне понимают отношения между людьми. Помещика и всякого начальника они называют отцом, себя - его детьми. В деревне старшие летами зовут младших робятами, молодками, младшие старших -дядями, дедами, тетками, бабками, равные -братьями, сестрами. Словом, все отношения между неродственниками осознаются под формами родства», что с древних времен «о других отношениях они не имеют никакого понятия и потому, когда они появлялись, подвели их под те же родственные, кровные
1 См.: Словарь древнерусского языка. В 10 т. Т. 4. - М.,1991. - С. 299-300.
2
отношения»2.
Понятия кровно-родственного языка не заимствуются извне и насильственно не навязываются. Этот язык складывается естественным образом, поскольку семейная форма жизни есть первичная и простейшая форма социальной жизни, через которую проходит каждый человек. К этой естественности «народного духа» и направили все свои помыслы славянофилы. Многие их положения представляли сознательную защиту «естественной» русской жизни в ее различных проявлениях, поэтому как в прошлом веке, так и сегодня их идеи будут находить немало приверженцев. Славянофильство выросло на почве осуждения рассудочной односторонности, но борьба с рационализмом увлекла их в преклонение перед иррациональным и в равнодушие перед умственным прогрессом.
Концепция «возрожденного естественного права»
После долгого господства славянофильской идеологии и исторической школы
3
права интерес к естественному праву среди отечественных юристов вновь пробуждается в период реформ Александра II, то есть временем рождения правовой мотивации в среде русской интеллигенции является время, когда было отменено крепостное право и вступили в силу Судебные уставы 1864 года.
Именно после этого окончательно рушится социальный идеал славянофилов с их понятием «соборности», с преклонением перед русской крестьянской общиной, с их толкованием права как только лишь «внешней правды» и, следовательно, отрицанием его как необходимого и достаточного инструмента в общественной жизни. Судебная реформа Александра II предоставила много нового материала, для осмысления которого требовался иной подход. Это открытость и
2 Кавелин К.Д. Наш умственный строй. - М., 1989. - С. 15-16.
3 Первым крупным представителем исторической школы был К.А. Неволин, автор «Энциклопедии законодательства», изданной в 1839 году, которая стала руководящим источником по истории философии права в России до середины XIX века. После Неволина идеи исторической школы разрабатывались в монографиях таких русских ученых, как М.А. Дьяконов, И.И. Дитятин, А.Д. Градовский и др.
состязательность судебного процесса, это и отделение суда от исполнительной и законодательной власти, это и введение институтов присяжных и защиты (адвокатуры). В это время русская интеллигенция более активно стала обращаться к творчеству европейских авторов, рассматривавших политико-правовые проблемы, начиная с Джона Локка и кончая Гегелем и К. Марксом.
Особую тональность отечественной политико-правовой мысли второй половины XIX - начала XX веков придавало то место, которое занимала русская интеллигенция в обществе. В общем плане эту позицию можно определить как пространство между молотом государства и наковальней народа. Как хороший знаток истории, интеллигенция ясно осознавала деспотичный характер своего государства, видела произвол царских чиновников и тщетность, даже абсурдность, народных выступлений. Государство деспотично, но и народ может быть деспотичным не в меньшей мере. Безмолвие народа пугало их так же, как и произвол царской власти. Характер народных выступлений они оценивали как бунт, порождающий только одно -Смутное время. Бунт без четкой социально-политической программы, бунт «красных петухов» и крестьянских вил, нерациональный (неконструктивный) бунт пугачевщины и разинщины. Причем опыт «хождения в народ» ярко продемонстрировал, что крестьянство не только отвергает правовые ценности, но даже их не понимает.
Русская интеллигенция пореформенной России не могла не учитывать интеллектуального опыта славянофилов. Особенности «национального духа» для них были настолько же очевидными, как и для славянофилов. Еще П.Я Чаадаев написал в своем «Первом философском письме»: «Пускай поверхностная философия сколько угодно шумит по поводу религиозных войн, костров, зажженных нетерпимостью, что касается нас, мы можем завидовать судьбе народов, которые в этом столкновении убеждений, в этих кровавых схватках в защиту истины создали себе мир понятий, какого мы не можем даже себе представить, а не то что перенестись туда телом и душой, как мы на
то притязаем»1. Эта тема часто звучала в трудах последующих отечественных юристов и философов. Эта проблема отразилась
2
в указанной работе К.Д. Кавелина . Очень яркая работа на эту тему «В защиту права (интеллигенция и правосознание)» была
3
написана в 1905 году Б.А. Кистяковским . Да и в настоящее время, время общественно-
политических реформ, она широко обсужда-
4
ется на страницах печати .
В силу этих обстоятельств основной теоретической задачей стала не теоретико-легитимационная проблематика политического принуждения, как у их европейских коллег, а проблема сочетания сильного государства с правами и свободами человека. Слишком слабое государство так же плохо, как и черезмерно сильное. Поэтому, перескакивая через теоретическую аргументацию «происхождения государства», они непосредственно приступали к обсуждению таких вопросов, как форма правления, полномочия государства и конкретные права и свободы человека. Создавалось впечатление, что вопрос «Требуется ли обществу политическое принуждение или нет?» для них был решен до того, как его можно было задать. Поэтому теоретическая дилемма выражалась в вопросе «большого» или «маленького» государства. «Большого» - с расширенным кругом полномочий и обязанностей у государства и «маленького» - с существенным ограничением его прав. Требовалось решить: то ли расширить гражданско-правовую сферу за счет публично-правовой, то ли, наоборот, -публично-правовую за счет гражданско-правовой. Главное - найти «золотую середину», но поиск этой «золотой середины» осложнялся именно тем обстоятельством, что отечественные авторы игнорировали первичный вопрос - теоретическое обоснование необходимости политического принуждения.
1 Чаадаев П.Я. Соч. - М., 1989. - С. 30-31.
2 Кавелин К.Д. Наш умственный строй. Статьи по философии русской истории и культуры. - М., 1989.
3 См.: Кистяковский Б.А. В защиту права (интеллигенция и правосознание) // Вехи. - М., 1991.
4 См.: Материалы «круглого стола» // Вопросы философии. 1994. № 1; Соловьев Э.Ю. Дефицит пра-вопия как примета русской философской мысли (материалы «круглого стола») // Вопросы философии. 1988. № 9.
Поэтому значение естественно-правовой доктрины в отечественной юридической науке невозможно понять, не учитывая вопроса «национального характера», «национального правосознания». Отечественная историческая школа права, как и славянофильство, действительно подвергли критике позиции естественного права, но кризис естественного права в этот период был связан не только в силу каких-то исконных черт русской национальной психологии, но и в силу «глубокого кризиса «юридического мировоззрения» на Западе, наступившего в эпоху Реставрации и оформившегося в 30-е годы XIX века»1.
В пореформенной России возрожденный интерес русских юристов к естественному праву был тесно связан с анализом событий Французской буржуазной революции, которую многие считали событием всемирно-историческим, а не местным, каковыми были революционные движения Нидерландов, Англии и США.
Интерес русских ученых к французской революции был не исторический, а прежде всего политический, связанный непосредственно с теми задачами, которые стояли перед русским обществом2 того времени, то есть с задачами реформирования общества с учетом исторического опыта России и европейских стран.
Для многих французская революция -это конкретный пример реализации государственно-правовых идей на практике, а недостатки и достоинства правовых теорий - источник успешного реформирования общества. Поэтому французская революция - это не только всемирно-историческое событие деятельности революционеров, но и всемирно-историческое событие политико-правовой мысли. В частности, П.И. Новгородцев писал, что политическая доктрина французской революции, подготовленная долгим периодом развития мысли, придала идеалу правового государства ясные и твердые основания, «провозгласив, с одной сто-
1 Валицкий А. Нравственность и право в теориях русских либералов конца XIX - начала XX века // Вопросы философии. 1991. №. 8. С. 27.
2 Медушевский А.Н. Французская революция и политическая философия русского конституционализма // Вопросы философии. 1989. № 10. С. 90-91.
роны, идею народного суверенитета, а с дру-
3
гой - неотчуждаемые права личности...» . Сходную оценку значения французской ре-
4
волюции давал и Б.Н. Чичерин .
В связи с этим следует отметить, что государственно-правовые идеи Локка перешли к нам от французских просветителей, тогда как первоисточнику мало уделялось внимания. Так, Л.И. Аксельрод в предисловии к книге Д. Рахмана «Джон Локк. Его учение: о познании, праве и воспитании» отмечает, что «...о подлинном учении Джона Локка, об историческом его значении нет на
русском языке ничего отвечающего действи-
5
тельности» , и упоминает о существовании только двух небольших брошюр. Сама же Аксельрод в этом достаточно пространном предисловии пишет о Локке-философе, но ничего не пишет о Локке-правоведе, как и автор упомянутой книги, раскрывает государственно-правовое учение Дж. Локка всего
6
лишь на двух страницах .
Таким образом, в центре внимания русского конституционализма оказалась доктрина естественного права в лице ее двух главных и противоположных французских просветителей - Монтескье и Руссо. Именно в этом контексте правовую мысль пореформенной России можно назвать «возрождением естественного права».
Одним из первых, кто вновь поднял вопрос о значении естественного права, был Б.Н. Чичерин. Е.Н. Трубецкой, П.И. Новгородцев и Н. А. Бердяев называли Чичерина
7
«провозвестником естественного права» . Вслед за Чичериным П.И. Новгородцев выступил за реабилитацию естественного права «как некоторой критической инстанции, оценивающей существующее и подготавливающей будущее» . А в 1902 году В.М. Гес-
3 Новгородцев П.И. Лекции по истории философии права. Учения Нового времени. - М., 1914. - С. 11.
4 Чичерин Б.Н. История политических учений. Ч. 3. - М., 1874. - С. 167.
5 Цит. по кн.: Рахман Д. Джон Локк. Его учение: о познании, праве и воспитании. - Червони шлях, 1924. - С. 2.
6 См.: Там же. С. 159-161.
7 Зоркин В.Д. Чичерин. - М., 1984. - С. 34.
8 Новгородцев П.И. Право естественное / Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза, И.А. Эфрона. - Спб., 1898. - С. 889.
сен издает работу под особым названием -«Возрождение естественного права», где отмечает, что «согласно общераспространенному взгляду, естественному праву смертельное поражение нанесено было историче-1
ской школой» , однако констатирует возрастающий интерес к этой доктрине и признает, что это явление не только русское, но и общеевропейское. Даже в Германии, где наиболее сильна была парадигма исторической школы, не только экономисты, но и
юристы стали открыто объявлять себя сто-
2
ронниками естественного права .
В то же время в интерпретации идей естественного права в России прослеживается неоднозначность подходов двух основных направлений правовой науки. Суть расхождения заключалась в вопросе о природе естественного права и его отношении к действительности. Является ли доктрина естественного права чисто логической конструкцией, нравственным идеалом человека (как думали позитивисты) или представляет собой выражение реальных общечеловеческих ценностей, имеющих объективную природу?3
Так, с точки зрения Гессена, главным противником естественного права является не историческая школа, а позитивистская и утилитаристская. Именно позитивизм отрицал возможность одновременного существования естественного и позитивного права, поскольку «никто не в состоянии считать одновременно истинным два исключающих
друг друга суждения об одном и том же», -
4
так считал немецкий юрист Бергман . Поэтому позитивистская интерпретация права исходит из представления, что право является продуктом властно-принудительного нормотворчества. Правовая законность - это только государственная законность и, как справедливо заметил В.С. Нерсесянц, здесь «...не хватает как раз главного - объективного критерия правомерности и справедливости самих этих «законов» и «законности»
1 Гессен В.М. Возрождение естественного права. -Спб., 1902. - С. 6.
2 Там же. С. 6.
3 Медушевский А.Н. Французская революция и политическая философия русского конституционализма // Вопросы философии. 1989. № 10. С. 93.
4 Гессен В.М. Возрождение естественного права. -Спб., 1902. - С. 12.
принципа, их отличия от легализованных форм произвола властей, бесправия и несвободы подвластных»5.
Гессен считал, что между естественным правом и позитивным нет непримиримого противоречия. Это противоречие разрешается требованием изменения, реформы позитивного права, требованием «позитива-ции» естественно-правовой нормы, потому
что «естественное право обращается не к ад-
6
министратору или судье, а к законодателю» . И эту задачу, по мнению Гессена, наиболее успешно разрешает исторический подход, но понятый таким образом, что он ни в коем случае не должен отказываться от достижений естественного права, а, наоборот, усовершенствовать и расширять его возможности. Истинный историзм меняет только форму естественного права, «его идеи ни в коем
7
случае он не упраздняет» , а с точки зрения рационализма, выводящего право с логической необходимостью из априорного принципа, об историческом развитии права точно так же не может быть речи, «как об историческом развитии геометрической теоремы
8 „
или логической дедукции» . По этому поводу справедливо заметил А.Н. Медушевский: «Историческое понимание права, согласно его теории (В.М. Гессена. - И.Ц.), выступает не против абстрактной идеи естественного
права, но против формы ее осуществления -
9
рационализма» .
Поэтому рационалистическую форму естественного права Гессен считает необходимым заменить на «органическую», где соблюдены личные и политические права граждан и «...содержание естественного права дается социальной и прежде всего экономической жизнью». «Право на существование», «право на труд», «право на короткий рабочий день» и т.д. - таково содержание современного каталога «социальных есте-
10
ственных прав гражданина и человека» , -пишет Гессен.
5 Нерсесянц В.С. Правовое государство: история и современность // Вопросы философии. 1982. № 2. С. 8.
6 Гессен В.М. То же. С. 12.
7 Гессен В.М. То же. С. 28.
8 Там же. С. 16.
9 Медушевский А.Н. То же. С. 100.
10 Гессен В.М. То же. С. 26-27.
Здесь, на наш взгляд, необходимо отметить терминологическую неточность автора. Противопоставляя рационалистическую форму права исторической и требуя замены первой на вторую, он не замечает, что рациональная форма - универсальная неотчуждаемость - должна соответствовать своему содержанию (определенному набору прав и свобод), и наоборот. А изменение как формы, так и содержания может привести к искажению, несоответствию первой второму. В сущности, Гессен говорит не об изменении формы, а об изменении содержания -«каталога естественных прав гражданина и человека» и в этот «каталог» вводит такие естественные права, которые действительно не входили в рационалистическую естественно-правовую школу.
В этом смысле необходимо поставить вопрос о соответствии «новых естественных прав» форме универсальной неотчуждаемости. Не искажают ли эти права смысла права, у которого есть свои пределы и полномочия?
На самом деле, представим, что в качестве неотчуждаемых прав человека мы конституируем «право на достойное существование», причем эта норма права мыслится так, как предложил В.С. Соловьев, - «право на достойное существование» есть необходимый минимум материальных благ и образования, то есть «права на существование и возможное благополучие»1 . Именно так это и следует понимать, поскольку рационалистическая естественно-правовая доктрина уже конституировала право на существование как право на жизнь. Если к этому праву еще добавляется «право на труд» и «право на короткий рабочий день», то в совокупности этим правам необходимо придать форму универсальной неотчуждаемости и тем самым возложить на государство обязанность по их соблюдению и охране. А это, с точки зрения европейских просветителей, сторонников рационалистической доктрины естественного права, ведет к приданию государству несвойственной ему функции - материального патронажа, которая, в свою очередь, может расширить свою сферу и привести к всеобщей опеке государства над своими
1 Соловьев В.С. Соч. В 2 т. Т. 1. - М., 1988. -С. 165.
подданными. Тогда говорить о неотчуждаемых правах человека не имеет смысла, поскольку под флагом «опеки» государство может насильственно изъять из правового оборота все те права, которые признавались неотчуждаемыми. И эта тенденция действительно прослеживается в гессеновской концепции «правового социализма», суть которой заключается в том, что государство, в традиционном понимании, «отмирает», утратив свое право на «вмешательство во все
и вся» и приобретает новую жизнь в праве
2
«содействия всему и вся» .
Другая терминологическая неточность, связанная с трактовкой терминов «рациональное» и «историческое», приводит Гессе-на к странному определению понятия учредительной власти. Вот что он пишет: «Верховная власть (здесь не имеет значения, кому принадлежит эта власть - народу или правительству. - И.Ц.) есть прежде всего власть учредительная; это та власть, которая одна вправе изменять конституцию государства. В каждом государстве необходима власть, которая могла бы изменить политический строй государства, приспособляя старые политические формы к новым социально-экономическим условиям жизни или создавая для последних новые формы. Ничто не может быть ошибочнее мысли о вечных неизменных законах, как логически, так и практически вечная конституция невозможна; если форма правления противоречит основным условиям жизни, она должна быть 3
изменена» .
Как следует из этого отрывка, Гессен наделяет учредительную власть правом изменения конституционного строя, если «правление противоречит основным условиям жизни». Но конституционный строй, если он действительно конституционный, как раз и предполагает возможность для реализации различных альтернативных социальных программ, а также многообразие в социально-экономической политике. Конституционный строй европейскими просветителями мыслился как такой строй, который не сковывает
2 Шамшурин В.И. Человек и государство в русской философии естественного права // Вопросы философии. 1990. № 6. С. 139.
3 Гессен В.М. Общее учение о государстве. -СПб., 1912. - С. 173.
общественную жизнь, позволяя создавать различные общественные институты, но в пределах определенных правил и правовых процедур. Конституционность мыслилась ими по аналогии с matesis universalis (универсальной математикой), теоретическая база которой позволяла бы объяснить и определить бесконечный континуум появляющихся новых эмпирий (вновь зарождающегося эмпирического материала), или, как выразился по этому поводу Э. Гуссерль, оценивая задачи научной методологии: «... идеальному пространству принадлежит универсальное, систематическое, единое априори, некая бесконечная и, несмотря на бесконечность, внутренне замкнутая, единая, систематически развертываемая теория, которая, будучи построена на базе аксиоматических понятий и положений, позволяет конструировать любые мыслимые пространственные фигуры с дедуктивной однозначностью»1. Поэтому и конституция должна быть такой «теорией» для социального бытия и путь совершенствования конституционности есть путь «совершенствования» теории, но не изменения ее «аксиоматических понятий и положений». Тогда как гес-сеновский историзм выдвигает иную установку - не только расширения правовой «аксиоматики», но и изменения ее понятий и положений.
Схожую попытку в расширении каталога «естественных прав» человека и его юридического обоснования предпринимали и П.И. Новгородцев, и Б.А. Кистяковский. Новгородцев, в частности, отмечает, что среди прав, которые помещаются в современных декларациях, «нет одного, которое, по всем данным, должно было найти место в символе веры современного правосознания:
это право на достойное человеческое суще-
2
ствование» , то есть в задачу права вменялось не только «охрана личной свободы», но и «забота о материальных условиях свобо-ды»3. Схожую точку зрения на природу «правового социалистического государства»
1 Гуссерль Э. Философия как строгая наука. - Новочеркасск, 1994. - С. 65.
2 Новгородцев П.И. Право на достойное человеческое существование // Русская философия собственности. XVII - XIX. - СПб., 1993. - С. 185.
3 Там же. С. 186.
высказывает и Б.А. Кистяковский. Он пишет: «...для правовой организации социалистического строя самое важное значение имеет признание публично-правового характера за
правом на достойное человеческое суще-
4
ствование...» , что означало расширение публичного права за счет частного.
П.И. Новгородцев прекрасно понимал, что потребности человека многообразны и субъективны и что точно определить, где начинается достойный образ жизни человека, нельзя, тем не менее он считал, что экономико-социальным вопросам можно придать юридическую форму. При этом требуется не только декларирование этого принципа, но и реализация «конкретных юридических следствий».
Таких «юридических следствий» в реализации права на достойное существование он видит три. Во-первых, современное правосознание «выше права собственности ставит право человеческой личности и во имя свободы устраняет идею неотчуждаемой собственности»5. Таким образом, принцип «священной и неприкосновенной собственности» заменяется «принципом публично-правового регулирования», правда, с «необходимым вознаграждением их обладателей в случае отчуждения»6. Несмотря на это, добровольное отчуждение собственности заменяется принудительным отчуждением. Во-вторых, это законодательство о рабочих, которое предусматривает охрану их интересов «при помощи объективного права», регулирующего условия труда. Также законодательство должно закрепить право человека «на обеспечение на случай болезни, неспособности к труду и старости»7. Таким образом, забота о бедных и неспособных к труду из добровольной благотворительности превращается в «законную обязанность». Речь у Новгородцева, несомненно, идет о страховании. Но страхование рабочих, которое стало в некоторых странах «юридической обязан-
4 Кистяковский Б.А. Государство правовое и социалистическое // Вопросы философии. 1990. № 6. С. 157.
5 Новгородцев П.И. Право на достойное человеческое существование // Русская философия собственности XVIII - XIX. - СПб., 1993. - С. 189.
6 Там же. С. 189.
7 Там же. С. 188.
ностью», по мнению Новгородцева, есть не единственно возможный правовой инструмент, а только «первый шаг на пути к дальнейшему вмешательству права в эти отно-
1
шения» . В-третьих, это «широкое допущение профессиональных союзов». П.И. Новгородцев видит опасность «корпоративности», как видели ее западные просветители, относящиеся к ней отрицательно. Опасность в том, что «на почве свободы союзов создаются такие могущественные организации, которые...могут угрожать правильному течению государственной жизни»2. Тем не менее он считал, что можно найти «известную линию примирения» посредством создания «нейтральных и посредствующих инстанций, которые силою своего общественного авторитета могли бы предотвращать возможные конфликты...»3. Речь, по сути, идет о нейтральной судейской инстанции, находящейся как бы «между» государством и обществом. Новгородцев не раскрывает правовую природу этой инстанции и просто де-кларированно решает локковскую проблему независимого «земного» судьи в споре между обществом и государством.
Б.А. Кистяковский также стоит на позиции «развития естественного права» за счет расширения публично-правовой сферы. В частности, в своей работе «Государство правовое и социалистическое» он «право на достойное существование и возможное благополучие» кладет во главу угла концепции социализма, отмечая, что необходимо разрабатывать специфические, присущие именно социализму, права личности, которые были бы закреплены народовластием законодательно и гарантированы исполнительной властью. Трактуя «естественное право» традиционно, как природные, исконные и, следовательно, неотчуждаемые права человека, он, однако, считал, что связывать их с буржуазным государством неверно. И в силу того, что закон выше политики и экономики, то социализм не противостоит капитализму, а, наоборот, может последовательно претворить в жизнь право человека на достойное
1 Там же. С. 190.
2 Новгородцев П.И. Право на достойное человеческое существование // Русская философия собственности XVIII - XIX. - СПб., 1993. - С. 190.
3 Там же. С. 190.
существование, то есть буржуазный либерализм и демократический социализм - это две
стадии современного правового государ-
4
ства . Если, как считал Кистяковский, буржуазное правовое государство устраняет анархию «из правовой и государственной жизни», то это государство «может служить прообразом того, как социалистическое государство устранит анархию из хозяйственной жизни»5. Но справедливо отметил В.И. Шамшурин противоречивость Кистя-ковского, «...последовательно осудившего в «Вехах»... «неприятие» права в России, склонность к анархии», но «...вопрос о соотношении права и свободы (в том числе экономической) Кистяковским не прояснен»6, без чего правовое государство оборачивается «казарменным» государством.
Наиболее последовательным выразителем либеральных идей в России конца XIX века был Б.Н. Чичерин. Он ясно понимал, что право имеет свои границы, пределы приложения и что требовать от права большего, нежели то, чем оно в действительности обладает, невозможно. Это приведет к размыванию понятия права, неверным трактовкам свободы, а равенство будет пониматься как уравнивание всех во всем. Так, он отмечал, что юридическое равенство может быть только формальным, то есть как юридическая возможность действовать и как равенство всех перед законом. Формальное равенство тесно связано с товарно-денежными отношениями, и, по его мнению, идея права как «внешней свободы» достигает своей цели при развитых товарно-денежных отношениях и частной форме собственности. «Свободное государство, - пишет Чичерин, - может покоиться только на свободной соб-
7
ственности» . «Можно ратовать, - продолжает он, - против тех или других исторических форм (собственности. - И.Ц.)...против стеснений, которым оно подвергается, но рато-
4 Шамшурин В.И. Человек и государство в русской философии естественного права // Вопросы философии. 1990. № 6. С. 138.
5 Кистяковский Б.А. Государство правовое и социалистическое // Вопросы философии. 1990. № 6. С. 155.
6 Шамшурин В.И. То же. С. 140.
7 Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Ч. 1. Общее государственное право. - М., 1894. - С. 208.
вать против юридического порядка, который не предполагает ничего, кроме свободы и собственности, значит отвергать самые основания права»1. Буржуазные права и свободы - прежде всего равенство перед законом, свобода договоров, неприкосновенность личности и собственности - составляют цель развития общества и идеал юридического порядка. «Далее этих норм в гражданской области идти невозможно. Установлением
строя, основанного на свободе и равенстве,
2
идеал достигнут» .
Высказывая либеральные идеи в гражданско-правовой сфере, верно определяя правовые границы для нее, он, тем не менее, утверждает, что в публично-правовой сфере, напротив, должны господствовать «правда
распределяющая и равенство пропорцио-
3
нальное» . Как справедливо заметил В.С. Нерсесянц, «...он, следуя Аристотелю, различает правду уравнивающую (с принципом арифметического равенства) и правду распределяющую (с принципом пропорционального равенства)»4. Принцип арифметического равенства, по Чичерину, действует в области частных отношений, что подразумевает право на эквивалентный обмен деятель-ностями. Пропорциональное равенство действует в политической и публично-правовой сфере, что можно понять как принцип: больше обязанностей - больше прав. Этот принцип, на наш взгляд, на практике может привести, во-первых, к нарушению юридического (формального) равенства путем создания привилегированных точек в правовом пространстве и, во-вторых, к жесткой юридической регламентации не только правовых отношений, но и политических и, в этом случае политическая сфера будет подменена юридической, то есть оцениваться юридически. Это, в свою очередь, может привести к тому, что политическая ответственность государства перед обществом исчезнет, и тогда не имеет смысла говорить о выборах и пере-
1 Чичерин Б.Н. Собственность и государство // Русская философия собственности XVII - XIX вв. -СПб., 1993. - С. 113.
2 Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Ч. 2. - М., 1896. - С. 424.
3 Зоркин В.Д. Чичерин. - М., 1984. - С. 33.
4 Нерсесянц В.С. Философия права. - М., 1997. -
С. 525.
выборах.
Таким образом, его государственно-правовая концепция не была лишена противоречивости, и это противоречие было связано с тем, что в вопросе о происхождении и сущности государства он придерживался позиций «органицизской» теории гегелевской философии права. В отличие от Гегеля, он считает, что государство не «поглощает» другие союзы, а только «воздвигается над ними в сфере внешних отношений, но оставляя им должную самостоятельность в при-
5
надлежащем каждому круге деятельности» . Его действительно можно назвать крупнейшим представителем правового гегельянства в России6, потому что для Чичерина государство не является продуктом общественного договора, а есть результат исторического развития идеи человеческого общества и воплощение объективной нравственности. В критике локковской концепции общественного договора четко видна его собственная позиция по этому вопросу. Вот что пишет Чичерин: «Прежние мыслители (долокков-ские. - И.Ц.) требовали всеобщего согласия только для первоначального установления государства, которое затем уже обращалось в постоянный союз, имеющий власть над членами...Индивидуализм же (имеется в виду локковский. - И.Ц.) берет только один элемент этого воззрения и во имя прирожденного человеку права требует такого же свободного подчинения для каждого вновь рождающегося лица. Этим отрицается всякое органическое единство народа, всякая преемственная связь поколений; в основании
союза полагается голое начало личности или
7
ничем не связанная воля отдельных лиц» . «Ничем не связанная воля отдельных лиц» ведет, по его мнению, к неоправданным восстаниям «неустроенной» массы против правительства, а отсутствие преемственной связи поколений - к постоянному пересмотру конституционных положений. Таким образом, русский юрист не видел тесной связи между теорией естественного права и теори-
5 Цит. по: Зоркин В.Д. Чичерин. - М., 1984. -С. 38.
6 Философский энциклопедический словарь. Чичерин Б.Н. - М., 1983. - С. 774.
7 Чичерин Б.Н. История политических учений. Ч. 2 - М., 1872. - С. 343.
ей общественного договора, и если общественный договор имеет место как «свободное присоединение, которое совершается посредством акта человеческой воли», то он
1
«составляет исключение» .
Государство первично по отношению к личности, уже акт рождения человека делает его гражданином «со всеми вытекающими отсюда последствиями». В силу этого подчинение человека государству является для него «физиологическим определением, независимым от его воли»2. С точки зрения Чичерина, государство для каждого отдельного лица является всеохватывающей средой, к которой он принадлежит как часть к целому, и, как часть, человек обязан служить целому, «жертвуя для него даже жизнью»3. Не случайно то, что у него термин «государство» часто заменяется термином «отечество», поэтому государство не есть только «внешнее учреждение», установленное для охраны прав человека, оно, по большому счету, «организм народной жизни», и все человеческие интересы, как материальные, так и духовные, объединяются в идее государства. То, что государство является чем-то большим, нежели просто «внешнее учреждение», говорят те определения государства, которые дает Чичерин. Государство, во-первых, есть единый союз, «юридическое лицо», во-
вторых, есть союз постоянный, в-третьих,
4
государство юридически нераздельно .
Первый пункт указывает на государство как социально-политический институт власти, то есть «внешнее учреждение». Но уже здесь можно поставить вопрос о «природе» юридического лица как такового, то есть каковы правовые основания возникновения юридического лица. И если в гражданско-правовой сфере таким основанием является договор, значит, и в публично-правовой сфере должно быть то же основание. Если же основанием юридического лица является государственно-властные институции, то само государство не является юридическим лицом.
1 Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Ч. 1. Общее государственное право. - М., 1894. - С. 196.
2 Там же. С. 196.
3 Там же. С. 9.
4 Там же. С. 8.
Второй пункт говорит о том, что понятие «государство» тождественно понятию «отечество», и «по идее, государство вечно,
хотя в силу обстоятельств оно может разру-
5
шиться» .
Третье определение возлагает на государство функцию выразителя нравственного
идеала, «служит средством для нравственно-
6
го возвышения людей» .
Данным трем определениям государства соответствуют три его цели. Первая цель - это «установление безопасности», вторая - «определение и охранение свободы
и прав лица» и третья - «осуществление
7
нравственного порядка» .
Определения и цели государства, которые отмечаются Чичериным, вполне соответствуют взглядам Гегеля. Немецкий философ писал, что «государство в себе и для себя (в его тотальном определении. - И.Ц.) есть
8
нравственное целое...» .
Из вышеизложенных идей Чичерина о государстве следуют следующие затруднения теоретического характера:
- во-первых, невозможно дать собственные определения гражданскому обществу и государству. Эти два понятия сливаются в одном - отечество. А без различения этих понятий права и свободы человека становятся чисто декларативными и разговор о гражданско-правовой сфере перестает иметь смысл;
- во-вторых, всеохватывающая сущность государства (включая жизнь человека. - И.Ц.) затрудняет проведение различий между юридическими понятиями «правоспособность», «дееспособность» и «деликтоспо-собность», поскольку гражданство - это «физиологическое определение»;
- в-третьих, право и нравственность не автономны друг от друга, и в силу этого разговор о свободе совести становится беспредметным.
В связи с этим следует обратить внимание на то, какие права и свободы Чичерин относит к естественным правам. «Личные
5 Там же.
6 Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Ч. 1. Общее государственное право. - М., 1894. - С. 12.
7 Там же.
8 Гегель. Философия права. - М., 1990. - С. 283.
права,- пишет он, - суть: 1) личная свобода;
2) неприкосновенность дома, бумаг, писем;
3) свобода и неприкосновенность собственности; 4) свобода промыслов и занятий; 5) свобода совести; 6) свобода слова, заключающая в себе также свободу преподавания и свободу печати; 7) свобода собраний и товариществ; 8) право прошений»1.
Бросается в глаза то, что этот перечень излишне детализирован. Так, пункты 2, 3, 4 можно объединить в один - свобода и неприкосновенность собственности, а также объединить пункты 1 и 5. Конечно, такую детализацию можно объяснить, ссылаясь на исторические условия того времени, на произвол и беспредел государственных чиновников. Но главное то, что Чичерин делает нормой естественного права право прошений, тогда как прошение есть просьба, а не право. Просить может подданный, а не гражданин, осознающий свои юридические права и обязанности. Этот пункт можно объяснить тем, что Чичерин был противником каких-либо народных выступлений, он ратовал за постепенное реформирование общества. Он считал, что «русскому человеку невозможно становиться на точку зрения западных либералов, которые дают свободе абсолютное
значение и выставляют ее непременным
2
условием всякого гражданского развития» .
В этом отношении характерно, что, принимая позицию Монтескье в отношении необходимости института представительной демократии, в отличие от непосредственной, вслед за французским просветителем возлагая на депутата «не исполнение частной воли доверителя, а обсуждение и решение общих дел»3, обосновывает необходимость представительных органов тем, что, во-первых, «этим способом выдвигаются из массы, если не всегда лучшие силы земли, то, по крайней мере, люди, стоящие выше общего уровня»4, во-вторых, «простой народ через участие в выборах поднимается до общего»5. Таким образом, проблема органа представительной власти ре-
1 Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Ч. 1. Общее государственное право. - М., 1894. - С. 201.
2 Чичерин Б.Н. О народном представительстве. -М., 1866. - С. VIII.
3 Там же. С. 4.
4 Там же.
5 Там же.
шается с чисто прагматических позиций - избрания лучших и образование народа, «поднятие до общего». Здесь не ставится проблема отчуждения верховной власти и ее снятие -возвращение народу. Поэтому не случайно Чичерин не признает локковскую норму публичного права, запрещающую передачу представительным органом законодательную деятельность в другие руки. «Но если народ может перенести законодательную власть как постоянное право, на известные лица, то почему же не учредительную?»6 - вопрошает Чичерин. Поэтому он не ставит проблему зависимости или свободы депутатов от избирателей, проблему представительного органа граждан или корпораций. Он видит в выборах воспитательную функцию, не замечая, что понимать и принимать программу депутата - это значит вотировать в ней свое «я», быть на общем уровне, а не подниматься до него от случая к случаю и быть правовым субъектом во всем его объеме.
Подводя итог, необходимо отметить, что, на наш взгляд, идеи «совершенствования» и «развития» естественно-правовой доктрины у отечественных юристов основывались на следующих положениях.
Во-первых, естественное право воспринималось как критерий оценки позитивного права, «оценивающий существующее и подготавливающий будущее», то есть не онтологически, а аксиологически. Такой подход мы об-
7
наруживаем у Б.Н. Чичерина , П.И. Новгород-цева, В.М. Гессена, Б.А. Кистяковского.
Во-вторых, высшей общественной ценностью признавались не закон и законность, а человек как «носитель абсолютного». П.И. Новгородцев отмечает, что поскольку «...каждая человеческая личность имеет безусловное нравственное значение,
то целью и критерием прогресса и должно
8
считаться понятие личности» .
В-третьих, личность пытались описать не абстрактно (формально-логически), а «...во всей полноте ее нравственных определений»9. Поэтому политические и граждан-
6 Чичерин Б.Н. История политических учений. Ч. 2. - М., 1872. - С. 346
7 См.: Зоркин В.Д. Чичерин. - М., 1984. - С. 31.
8 Новгородцев П.И. Об общественном идеале. -М., 1991. - С. 67.
9 Там же. С. 105.
ские свободы должны быть юридически подкреплены правом на «достойное существование» как материальным условием свободы.
В-четвертых, на этом основании вырастало стремление расширения «публично-правовой сферы за счет частного права».
В-пятых, между государством и обществом не делалось строгого различения. Преобладала «органицизская» теория государ-
ства, а не общественно-договорная.
В-шестых, государство понималось как институт, выражающий не только политические и правовые начала, но и начала нравственные, что создает условия для необоснованного смешения правовой и нравственной сфер. В вопросе баланса свободы и равенства русские юристы отдавали предпочтение последнему.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Гессен, В.М. Общее учение о государстве. - СПб., 1912.
2. Кавелин, К.Д. Наш умственный строй. - М., 1989.
3. Киреевский, И.В. Избранные статьи. - М., 1984.
4. Кистяковский, Б.А. Государство правовое и социалистическое // Вопросы философии. -1990. - №6.
5. Куницын, А.П. Право естественное // Русская философия собственности ХУШ-ХХ вв. -СПб., 1993.
6. Медушевский, А.Н. Французская революция и политическая философия русского конституционализма // Вопросы философии. - 1989. - №10.
7. Новгородцев, П.И. Лекции по истории философии права. Учения Нового времени. - М.,
1914.
8. Новгородцев, П.И. Право естественное // Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.Ф. Эфрона. - СПб., 1898.
9. Новгородцев, П.И. Право на достойное существование // Русская философия собственности XVШ-XX вв. - СПб., 1993.
10. Радищев, А.Н. Избранные философские и общественно-политические произведения. -М.,1952.
11. Хомяков, А.С. О старом и новом. - М., 1988.
12. Чаадаев, П.Я. Соч. - М., 1983.
13. Чичерин, Б.Н. Собственность и государство // Русская философия собственности XVIII-XX вв. - СПб., 1993.
14. Чичерин, Б.Н. Курс государственной науки. Ч.1. Общее государственное право. - М.,
1894.
