CC BY
31
ОСОБЕННОСТИ МОРАЛЬНО-ПРАВОВЫХ
Аннотация: в статье рассматриваются особенности морально-правовых представлений осужденных; дан сравнительный анализ ценностно-нормативных оснований приемлемости (допустимости) правонарушающего поведения, характерных для групп осужденных и законопослушных граждан; выявлены и описаны гендерные различия в оценках допустимости совершения преступлений в правовых ситуациях.
Ключевые слова: мораль, право, морально-правовые представления, осужденные, правонарушающее поведение.
Summary: the article examines peculiarities of moral and legal notions of convicts. It contains a comparative analysis of value- and regulatory-based grounds for the acceptability (permissibility) of delinquent behavior in groups of convicts as and law-abiding citizens. It also reveals and describes gender differences in the assessment of permissibility to commit a crime in legal situations.
Keywords: morality, law, moral and legal notions, convicts, delinquent behavior.
Этикоцентризм, будучи основанием российского права, сформировал понимание права как дополнения нравственности, в силу чего в российской правовой культуре и правосознании феномен права превратился в способ правового обеспечения запретов, в орудие осуществления государственного насилия. Подчеркивание трансцендентного смысла морали, установки на об-
ПРЕДСТАВЛЕНИЙ ОСУЖДЕННЫХ
Е. Л. Сучкова
условленность человеческого поведения нравственностью и моральной саморегуляцией, неприятие рациональных форм и формализации права, акцентирование запретительной природы права как средства насилия и принуждения привели к дефициту правосознания в национальном сознании, что получило выражение в интерпретации права как дополнения нравственности [3, с. 29].
В правосознании россиян наблюдается разграничение понятий «законность» и «нравственность», вследствие чего законы не воспринимаются как рациональные и справедливые. Ориентация на моральные нормы является компенсаторным механизмом законопослушности, когда в качестве правовых норм выступают нормы морали [1, с. 16, 17]. Ориентированность на специфические моральные нормы ведет к отрицанию ценности юридических законов, пренебрежительному отношению к правовым институтам.
Рассматривая общие и специфические черты морали и права как регуляторов социальных отношений, О.Э. Лейст отмечает, что они служат одной цели — поддержанию общественного порядка, создающего условия для воспроизводства существующих отношений и ненасильственного решения социальных конфликтов (созданию «замиренной среды»), но эта цель достигается ими по-разному. Право ориентировано на общественные отношения, которые можно формально определить для охраны и воспроизводства, и целями его реали-
зации выступают сохранение и поддержание правопорядка. Общей целью морали является воспитание добропорядочной и добродетельной личности [2, с. 174, 175].
О.Э. Лейст выделяет два важных аспекта соотношения права и морали. Во-первых, социальная роль права по поддержанию общественного порядка резко возрастает в периоды падения нравственности, морального разложения из-за разнообразных социальных конфликтов, разрушающих единство общества. Во-вторых, лица, хорошо воспитанные в моральном отношении, гораздо реже совершают преступления [2, с. 193].
Анализируя нравственное состояние современного российского общества, А.В. Юревич приходит к выводу о том, что разрушены или существенно деформированы нравственные нормы, регулирующие как общесоциальные, так и межличностные отношения. Для современного российского общества характерно подчеркнутое игнорирование общепринятой морали и окружающих и даже умышленное нанесение вреда последним [9, с. 110]. В ситуации стремительной нравственной деградации российского общества становится совершенно очевидным то, что уровень развития морального сознания большинства населения уже не в состоянии компенсировать неразвитое правовое.
Таким образом, существующая в правосознании россиян тесная взаимосвязь моральных и правовых представлений порождает ряд серьезных проблем. С одной стороны, моральное регулирование поведения человека в правовой ситуации — это хорошо. Многие исследователи (и мы с ними согла-
симся) считают, что опора на нравственный закон (внутренний закон совести) является позитивной основой российского правосознания. С другой стороны, моральные представления о «должном» реагировании в той или иной правовой ситуации могут существенно различаться у представителей разных социальных общностей. То, что еще недавно было аморальным, становится привычным и повсеместно распространенным, а отсутствие ориентации населения на моральные и правовые нормы приводит к тому, что компенсаторный механизм законопослушности не срабатывает.
В ходе исследования по изучению содержания морального сознания представителей различных социальных групп А.А. Хвостовым были получены данные о том, что преступники далеко не всегда понимают, чего от них ждет общество и как они должны поступать. Они, скорее всего, ориентируются на внешние формы поведения, хорошо осознавая, что запрещено, а что разрешено в конкретных ситуациях. Но моральная основа таких действий им, видимо, непонятна, поэтому они поступают так, как принято, а в неопределенных вопросах полагаются на собственные соображения о добре и зле и в средствах особенно не церемонятся. Следовательно, можно говорить о том, что у осужденных ослаблен нравственный (внутренний) контроль, который препятствует возникновению мотивов преступного поведения. Преступники в целом меньше осуждают позицию «цель оправдывает», тогда как законопослушные однозначно против нее, и свободы в самоопределении осужденные допускают явно больше, чем законопослушные граждане, полагая, что
каждый сам вправе решать, что хорошо, что плохо [7, с. 350].
Подобные моральные взгляды обусловливают личностную приемлемость определенного преступного способа удовлетворения потребности или разрешения проблемной ситуации. А.Н. Па-стушеня отмечает, что «такая приемлемость выражает преобладающе положительную представленность преступного способа в психическом мире личности. Эта представленность может проявляться в том, что субъект видит прежде всего положительные стороны криминального способа (быстрый, легкий, доступный, результативный, единственно возможный и т. п.) и не придает определяющего значения его отрицательным последствиям» [4, с. 34].
Изучение содержания морально-правовых представлений как элемента правосознания лиц, отбывающих наказание в виде лишения свободы, помогло бы понять механизмы принятия решений в правовых ситуациях, что особенно важно для пенитенциарных психологов, осуществляющих психологическое сопровождение деятельности по исправлению и ресоциализации осужденных. Все это обусловило значимость изучения заявленной проблемы и предопределило цель нашей работы.
Мы провели исследование с целью найти ответы на следующие вопросы: какие формы поведения и поступки осужденные считают для себя недопустимыми, а какие — важными и обязательными в ситуациях совершения общественно опасных деяний, запрещенных УК РФ под угрозой наказания; чем руководствуются преступники — нормами права, нормами морали или житейскими соображениями (здравым смыс-
лом)? Нами было сделано предположение о том, что осужденные, находящиеся в местах лишения свободы, будут так же, как и законопослушные граждане, апеллировать в указанных правовых ситуациях не к закону, а к морали и житейским соображениям, но при этом они будут чаще ориентироваться на субъективные моральные суждения, оправдывающие асоциальные поступки необходимостью защитить собственные интересы. Ставилась задача сравнить оценку допустимости совершения преступления в указанных ситуациях осужденных и законопослушных граждан с учетом гендерной принадлежности.
Респондентам предъявлялись описания ситуаций совершения наиболее распространенных уголовных преступлений (по УК РФ): приобретения, хранения, перевозки, изготовления, переработки наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов (ст. 228); убийств (ст. 105); краж (ст. 158); умышленного причинения тяжкого вреда здоровью (ст. 111); грабежей (ст. 161). Описания содержали типичные способы самооправдания, выявленные в ходе изучения представлений лиц, отбывающих наказание в виде лишения свободы, об обстоятельствах совершенных ими преступлений [6, с. 66, 67]. Приемлемость (допустимость) поведения в ситуации необходимо было оценить по 5-балльной шкале (1 балл — абсолютно не согласен, 2 — скорее не согласен, 3 — затрудняюсь ответить, 4 — скорее согласен, 5 — абсолютно согласен).
В опросе приняли участие 120 осужденных (60 женщин и 60 мужчин, отбывающих наказание в колониях общего режима ГУФСИН России по Красноярскому краю и УФСИН России по
Ямало-Ненецкому автономному округу), 120 граждан, не привлекавшихся к уголовной ответственности (60 женщин и 60 мужчин, проживающих в городах Красноярске, Салехарде и Вологде). Под нашим руководством в сборе эмпирических данных принимали участие К.В. Меркулова и М.С. Дерюгин. Группы осужденных и законопослушных граждан были уравновешены по возрасту и образовательному статусу.
Начнем анализ эмпирических данных с рассмотрения ответов опрошенных относительно возможности возникновения такой ситуации, когда допустимо лишить жизни одного или нескольких человек. Более половины опрошенных женщин (73 % в группе осужденных и 66,4 % в группе законопослушных) не согласились с тем, что «бывают ситуации, когда допустимо лишить жизни одного или нескольких человек». Меньшая часть женщин в обеих группах (21,5 % осужденных и 29,9 % законопослушных) полагают, что такая ситуация допустима. При этом законопослушные женщины чаще всего аргументируют свою позицию необходимостью самозащиты от психически больных, а осужденные — потребностью сохранить жизнь в ситуациях, когда им кажется, что их жизни угрожает опасность. Мужчины (56,4 % в группе осужденных и 54,8 % в группе законопослушных) в большей степени по сравнению с женщинами допускают возникновение подобной ситуации (и = 1124,5, р < 0,001; и = 1219, р < 0,01), связывая необходимость таких действий с самозащитой и защитой членов семьи.
Более половины опрошенных осужденных (66,4 % женщин и 88 % мужчин) считают: «если человек издевается над
другими (морально или физически), то, сопротивляясь, можно лишить его жизни»: «Да можно, чтобы самому не пострадать: кто первый успел, тот и прав», «Да, можно поступать с другими так, как они с тобой поступают», «Да, с человеком надо поступать так, как он заслуживает: если он бьет других, то и его надо бить, если он угрожает, то и ему надо угрожать». В группе законопослушных граждан 53,1 % женщин и 63,1 % мужчин согласны с тем, что если человек издевается над другими (морально или физически), то, сопротивляясь, можно лишить его жизни, но при этом практически отсутствует развернутая аргументация такой позиции, отмечается, что «всякое может быть». Таким образом, для осужденных мужчин по сравнению с законопослушными более приемлемо поведение по принципу «око за око, зуб за зуб», целью которого является сохранение своего благополучия и комфорта (и = 1348,5, р < 0,01).
Указали на возможность возникновения такой ситуации, «когда допустимо нанести тяжкий вред здоровью человека», 69,7 % осужденных женщин и 84,7 % осужденных мужчин («да, чисто превышение самообороны — тоже дело случая, случайно взял и убил», «бывают, если в ответ нанести, если будет у кого такая ситуация. Я же не буду стоять молча», «да, когда он так же относится к другим людям: как он с нами, так и мы с ним»). В группе законопослушных респондентов 51,4 % женщин и 68,1 % мужчин связывают ситуации нанесения тяжкого вреда здоровью человека с превышением пределов допустимой самообороны, врачебной ошибкой, дорожно-транспортным происшествием («да, в целях самообороны», «да, врачи нечаян-
но, не специально», «да, мы все под Богом ходим. Переходил дорогу — сбили»).
Таким образом, большинство опрошенных (мужчин и женщин), как осужденных, так и законопослушных граждан, считают допустимым нанести тяжкий вред здоровью человека в указанной ситуации (статистически значимых различий между указанными группами не выявлено). В группе осужденных приемлемость указанного поведения, как правило, мотивировалась необходимостью любой ценой защитить свои интересы, а законопослушные граждане допускают возможность возникновения подобной ситуации только по неосторожности (без предварительного умысла), приводят в пример действия, связанные с превышением пределов допустимой самообороны, дорожно-транспортными происшествиями.
Более половины осужденных и законопослушных женщин (66,4 и 59,7 % соответственно) указали на неприемлемость ситуации, «если человек поступает плохо и на словах не понимает, что так нельзя поступать, то можно воздействовать на него физически», комментируя свою позицию следующим образом: «Надо найти слова для этого человека, объяснить доходчиво. Нет, на кулаках не всегда доходит», «Надо воздействовать примерами», «Лучше промолчать».
Около трети опрошенных женщин из экспериментальной и контрольной групп (29,9 и 34,8 % соответственно) допускают физическое воздействие в подобной ситуации («Можно: есть такие, которые не понимают, врезать раз — и все станет понятно», «Да, зависит от ситуации, когда сделал что-то плохое», «Можно: ремень—хороший учитель»). Обращает на себя внимание тот факт, что в группе
законопослушных женщин чаще всего в качестве примеров приводили ситуации, связанные с физическим наказанием детей («да, ребенку — подзатыльник»).
В группе мужчин большинство опрошенных (96,3 % осужденных и 84,7 % законопослушных)солидарны суказан-ной позицией, полагая, что «иначе не поймут». Полученные данные иллюстрируют взгляды, традиционные для нашей страны, согласно которым «добро должно быть с кулаками». Большее количество осужденных мужчин по сравнению с женщинами считают приемлемым физическое насилие в ситуации, когда, по их мнению, человек поступает плохо, а им не удается словами изменить его поведение (и = 1275, р < 0,002). Вероятно, указанные различия объясняются высоким уровнем физического насилия в исправительных колониях для мужчин, связанного с необходимостью сохранения и (или) повышения своего статуса в неформальной стратификационной системе осужденных.
В группе осужденных более половины (58,1 % женщин и 76,4 % мужчин) допускают, что «если взрослый человек принимает решение купить наркотики, то нет ничего страшного в том, чтобы продать их ему». Оправдывая подобное поведение, опрошенные отмечают, что «у каждого своя голова, поэтому, если решил, пускай покупает», «не продаст Катя — продаст Маша; он взрослый и принимает решение». Все опрошенные законопослушные женщины (100 %) и 85 % мужчин из данной группы не согласны с тем, что если взрослый человек принимает решение купить наркотики, то нет ничего страшного в том, чтоб продать их ему («нет, нельзя: наркотики — это смерть», «нет, это страш-
но», «нет, я против этого всего»). Итак, среди законопослушных граждан (женщин и мужчин) значительно больше тех, кто считает неприемлемой продажу наркотиков (и = 222, р < 0,001; и = 168, р < 0,001), по сравнению с осужденными.
Более трети осужденных женщин (38,2 %) и 50 % осужденных мужчин согласились с тем, что «можно взять чужое имущество в ситуации, когда оно, скорее всего, никому не принадлежит»: «можно, если оно никому не принадлежит», «да, можно, если на дороге нашел и никого рядом нет», «если это не твое, то можно, потому что это ничье». В группе законопослушных граждан о солидарности с такой точкой зрения чаще заявляли мужчины (34,9 %) по сравнению с женщинами (21,6 %) (и = 1440, р = 0,05).
Большинство опрошенных осужденных женщин (86,3 %) не согласны с тем, что если «человек плохо хранит свои вещи или не дорожит ими», то их можно взять: «Нет, не согласна, даже если я плохо храню, это же мои вещи, если я не дорожу и она мне не нужна, но это все равно мое», «Нет, каждый по-своему хранит свои вещи, мои нельзя, не тобой положено — не тебе брать, а у других — да, почему бы и нет». Обращает на себя внимание тот факт, что осужденные женщины при обосновании своей позиции часто указывали на то, что их вещи в подобных ситуациях брать нельзя, а чужие можно — это свидетельствует о дуализме внутренней нормативной системы (в отношении себя и других людей). Законопослушные женщины (93 %) заявили о том, что не станут в подобной ситуации брать себе чужие вещи: «Это его вещи, что он хочет, то и делает», «Это не значит, что они ему не нужны».
В группе мужчин 50 % осужденных и
43.2 % законопослушных считают для себя приемлемым в такой ситуации присвоить чужое имущество. Таким образом, среди опрошенных мужчин (осужденных и законопослушных) по сравнению с женщинами значительно больше тех, кто допускает присвоение чужого имущества (и = 1115, р < 0,001; и = 808, р < 0,001).
Подавляющее большинство опрошенных осужденных (91,3 % женщин и
81.3 % мужчин) не согласились с тем, что «если человек живет в материальном достатке, то ничего страшного не будет в том, что более нуждающийся возьмет у него какое-то имущество». В группе законопослушных граждан 23,2 % женщин и 33,2 % мужчин указали на допустимость присвоения чужого имущества в рассматриваемой ситуации («Да, почему бы и не взять», «Да, если он никому не помогает, надо забрать и отдать другим»). Таким образом, в группе законопослушных граждан (женщин и мужчин) по сравнению с группой осужденных больше тех, кто заявил о допустимости заимствования нуждающимся имущества у тех, кто живет в материальном достатке (и = 1229, р < 0,01; и = 1270,5, р < 0,05). Кроме того, анализ ответов показал, что осужденные рассматривали данную ситуацию в контексте субкультуры мест лишения свободы, в которой вопросы, связанные с неприкосновенностью личной собственности осужденных, являются весьма значимыми («Я не согласна, каждый человек сам должен решать, кому помочь. Нет четких границ в том, кто нуждается в помощи, а кто нет. Хозяин сам должен решать, кто нуждается и с кем поделиться»).
Проведенное исследование показало, что и осужденные, и законопослушные граждане, оценивая допустимость/недопустимость совершения общественно опасных деяний, предусматривающих уголовную ответственность, не указывали правовые нормы, регулирующие поведение в подобной ситуации, не упоминали о возможности уголовного наказания за их нарушение. Обращает на себя внимание тот факт, что осужденные и законопослушные граждане продемонстрировали терпимость к совершению целого ряда преступлений насильственного характера.
По сравнению с законопослушными гражданами осужденные чаще указывали на приемлемость правонарушающего поведения, обосновывая его необходимостью защитить свои личные интересы. Это согласуется с результатами ранее проведенных исследований, в которых были получены данные о достаточно широком распространении среди осужденных убеждения в том, что закон можно нарушить в конкретной ситуации, ставящей под угрозу какие-то личные интересы [8, с. 49, 50].
Анализ данных с учетом гендерных различий показал, что и законопослушные, и осужденные мужчины по сравнению с женщинами из указанных групп в большинстве своем допускают возникновение ситуации, когда можно лишить жизни одного или нескольких человек. Среди осужденных мужчин по сравнению с осужденными женщинами значительно больше тех, кто считает приемлемым физическое насилие в ситуации, когда, по их мнению, человек поступает плохо и когда им не удается словами изменить его поведение. В группах мужчин (осужденных и законопослуш-
ных) по сравнению с группами женщин значительно больше тех, кто допускает присвоение чужого имущества в ситуации, когда человек плохо хранит свои вещи или не дорожит ими.
При принятии решения о приемлемости либо неприемлемости право-нарушающего поведения осужденные чаще всего ориентировались на нормы, принятые в их среде, и собственные соображения, ориентированные на защиту личных интересов. Результаты проведенного исследования подтверждают предположение, выдвинутое А.Н. Суховым, о том, что для части осужденных более выгодной по сравнению с ресоциализацией оказывается вторичная асоциализация (когда отклоняющееся поведение стало во многих случаях нормой, а норма — отклонением, когда не срабатывает внутрилич-ностный конфликт, когда совесть — помеха, прибыль не приносит, когда успех достигается любой ценой), и значительное число осужденных ориентируются не на позитивные социальные ценности, а на криминальные (субкультуру) [5, с. 115]. Законопослушные граждане руководствовались житейскими соображениями и нормами морали. Полученные данные свидетельствуют о приоритете других ценностно-нормативных регуляторов поведения перед правовыми способами обеспечения социального порядка.
Литература
1. Воловикова М.И. Нравственно-правовые представления в российском менталитете // Психолог. журн. — 2004. — Т. 25. — № 5. — С. 16-31.
2. ЛейстО.Э. Сущность права: монография. — М., 2002.
3. МедушевскаяН.Ф. Интеллектуально-духовные основания российского права: автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. — М., 2010.
4. Пастушеня А.Н. Психологический механизм преступного поведения: системно-функциональный анализ // Прикладная юридическая психология. — 2011. — № 1. — С. 27-38.
5. Сухов А.Н. Социальные детерминанты ресоци-ализации осужденных // Прикладная юридическая психология. — 2012. — № 1. — С. 115-118.
6. Сучкова Е.Л. Обстоятельства совершенных преступлений в представлениях осужденных // Вестник института : преступление, наказание, исправление: науч.-практ. журн. / Вологод. ин-т права
и экономики ФСИН России. — 2012. — № 3 (19). — С. 66-68.
7. Хвостов А.А. Структура и детерминанты морального сознания личности: дис. ... д-ра психол. наук. — М., 2005.
8. Хохряков Г.Ф. Формирование правосознания осужденных: учеб. пособие. — М., 1985.
9. Юревич А.В. Нравственное состояние современного российского общества // Психолог. журн. — 2009. — Т. 30. — № 3. — С.107-117.
СОДЕРЖАНИЕ СОЦИАЛЬНО-ПРАВОВЫХ ОЖИДАНИЙ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ С РАЗЛИЧНЫМИ ТИПАМИ ПРАВОСОЗНАНИЯ
Аннотация: в статье рассматриваются социально-правовые ожидания как один из структурных компонентов правосознания личности. Они складываются на основе оценочного восприятия индивидом явлений социально-правовой действительности, конкретной ситуации и касаются: положительных, отрицательных последствий, которые могут наступить в результате совершения противоправного деяния и вероятности их возникновения; возможности избежать наказания в случае совершения противоправного деяния; собственного юридически значимого поведения в будущем. Раскрываются содержательные особенности данных ожиданий у несовершеннолетних с различными типами правосознания, выявленные в результате эмпирического исследования.
Ключевые слова: социально-правовые ожидания, правосознание, типы правосознания, несовершеннолетние правонарушители, подростки.
Summary: The article deals with social and legal expectations as one of the
О.Э. Схопчик
structural components of the justice of the individual. These expectations are formed on the basis of the assessment of perception of indi-home phenomena of social and legal reality, the particular situation and relates to the possible positive and negative consequences that may occur as a result of the wrongful act and the likelihood of their occurrence, the possibility of avoiding punishment in the case of a wrongful act; own legally significant conduct in the future and motivational bases of admissibility of a wrongful act in the future. Revealed substantial features of these expectations in the minors with different types of justice revealed by the empirical study of adolescent sense of justice.
Keywords: social and legal expectations of justice, types of justice, juveniles, adolescents.
Социально-правовые ожидания выступают одним из основных структурных компонентов правосознания личности, к которым относятся также знания и представления, касающиеся прав, обя-
