CC BY
51
УДК 316.6
Вестник СПбГУ. Сер. 16. 2015. Вып. 4
Е. П. Кораблика, А. В.Литвинюк
ОСОБЕННОСТИ ЛИЧНОСТНОЙ И СОЦИАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ
РУССКОЯЗЫЧНЫХ СТУДЕНТОВ ЭСТОНИИ И РОССИИ
(НА ПРИМЕРЕ УЧАЩИХСЯ ВУЗОВ ТАЛЛИНА И САНКТ-ПЕТЕРБУРГА)
На базе интегративного подхода было проведено сравнительное исследование структуры личностной и социальной идентичности русскоязычных студентов России и Эстонии. Собранные при помощи анкетирования и феноменологического интервью данные по двум выборкам русскоязычных студентов Эстонии и России (128 респондентов) были статистически обработаны и проанализированы. Статистический анализ показал, что между русскоязычными студентами, живущими в метрополии и в диаспоре, существуют значимые различия в социальной идентичности. Полученные результаты могут служить материалом для создания программы помощи в социально-психологической адаптации русскоязычной молодежи, проживающей за пределами метрополии. Библиогр. 38 назв. Ил. 1.
Ключевые слова: личностная идентичность, социальная идентичность, структура идентичности, феноменологическое интервью.
E. P. Korablina, A. V. Litvinjuk
THE PECULIARITIES OF PERSONAL AND SOCIAL IDENTITY OF RUSSIAN-SPEAKING STUDENTS IN ESTONIA AND RUSSIA (ON THE EXAMPLE OF STUDENTS OF UNIVERSITIES OF TALLINN AND ST. PETERSBURG)
The article is about the specifics of personal and social identity. A comparative research of the structure of personal and social identity of Russian-speaking students of Russia and Estonia was carried out on the basis of the integrative approach. The data obtained with the help of questionnaire and phenom-enological interview on the two samples of Russian-speaking students in Estonia and Russia (128 respondents) were statistically processed and analyzed. Statistical analysis showed that there are count differences in social identity Russian-speaking students living in the metropolis and the diaspora. The results can serve as a material for a programmer of assistance in the socio-psychological adaptation of Russian-speaking youth living outside metropolis. Refs 38. Fig 1.
Keywords: Personal identity, social identity, structure of identity, phenomenological interview.
Введение. Интерес к исследованиям в сфере личностной и социальной идентичности возник в русле общепсихологических и социально-психологических течений в качестве ответа на стремление современных ученых снять противоречия между структурно-функционалистской и феноменологической традициями в вопросе исследования личности.
Само понятие «идентичность» в середине двадцатого века не только в общепсихологический, но и в интердисциплинарный обиход ввел в своей работе «Идентичность: юность и кризис» [1] представитель эго-психологии и психоаналитической
Кораблика Елена Павловна — доктор психологических наук, профессор, Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена, Российская Федерация, 191186, Санкт-Петербург, наб. реки Мойки, д. 48; [email protected]
Литвинюк Анна Викторовна — аспирант, Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена, Российская Федерация, 191186, Санкт-Петербург, наб. реки Мойки, д. 48; anna_litvinjuk@mail. ru
Korablina Elena Pavlovna — Doctor of Psychological Science, Professor Herzen State Pedagogical University of Russia, 48, наб. реки Мойки, St. Petersburg, 191186, Russian Federation; [email protected] Litvinjuk Litvinjuk Anna Viktorovna — postgraduate student, Herzen State Pedagogical University of Russia, 48, nab. reki Moiki, St. Petersburg, 191186, Russian Federation; [email protected]
71
традиции Э. Эриксон. Элементы описания идентичности как части личности ранее уже включала в себя психодинамическая теория личности, ведущая свое начало от З. Фрейда [2; 3]. Их также можно найти в работах представителя другого психологического направления — автора «метода самонаблюдения» и труда «Принципы психологии» У Джеймса [4]1.
Основы личностного подхода к рассмотрению идентичности были заложены в работах Э. Эриксона. Идентичность рассматривалась исследователем как чувство личной тождественности. Эриксон выделял три основных уровня идентичности: индивидный, личностный и социальный, — каждый из которых имеет свое содержание. Идентичность может быть позитивной, негативной, диффузной. Эриксо-ном описаны кризисы идентичности, связанные с восьмью стадиями взросления, а также конфликты, смешение, расстройства идентичностей, утрата эго-идентич-ности [1]. По сей день разделение идентичности на личностную и социальную остается основополагающим, а проблема целостного анализа и структуры идентичности является актуальной для общей и социальной психологии.
В 1970-е годы ученые сосредоточили внимание на изучении социального уровня идентичности. Работавшие в русле когнитивного направления в психологии представители бристольской школы А. Тэджфел и Дж. Тернер в своей «теории социальной идентичности» (1979) утверждали, что оценка социальных групп влияет на создание социальной идентичности: из социальных категорий, с которыми человек соотносит себя, возникают некие аспекты «образа Я» [5]. Дж. Тернер в «теории самокатегоризации» (1982) утверждал, что самовосприятие людей включает их убеждение в собственной принадлежности к обществу, категориям или группам, например к национальности, определяющим их социальную идентичность. Работу в этом направлении продолжили такие ученые, как Дж. К. Александер [6], М. Брюэр [7], Ж. Дешам [8]. Позднее в когнитивной психологии получили распространение представления Г. Бриквелла (1993) [9] о равной значимости личностной и социальной идентичности. Бриквелл считал, что личностная и социальная идентичности являются просто двумя полюсами в процессе развития человека и что за любой социальной категорией стоит определенное содержание, основанное на тех признаках, которые обычно интерпретируются как содержание личностной идентичности [10, с. 12].
Представитель французской школы социальной психологии, сторонник теории социальных представлений С. Московичи (1961) рассматривал сознание индивида как идентификационную матрицу, говорил о множественной социальной идентичности (общечеловеческой, половой, религиозной, этнической, профессиональной и др.), считал, что социальная и личностная идентичности взаимодополняют друг друга [11]. Сторонник этой теории У Дойс [12] трактовал личностную идентичность как социальную репрезентацию, а значит, «как организующий принцип индивидуальной позиции в системе символических взаимоотношений индивидов и групп» [13, с. 162]. Вопрос соотношения личностной и социальной идентичности рассматривался в теории личностных конструктов (Д. Баннистер (1977, 1987) [14], Дж. Келли (1955, 1962) [15], В. Ф. Петренко [16] и др.). Теория самокатегоризации
1 Сам Э. Эриксон разъяснял понятие «идентичность» на основе изысканий З. Фрейда и У Джеймса, опираясь не на основополагающие работы этих ученых, а на обращение Фрейда к членам общества «Бнай Брит» и письмо Джеймса к жене.
72
(С. Виддикомбе (1998) [17], Л. Чанте (1996) [18]) изучает взаимовлияние социальной идентичности, связанной с этносом или расой, и социальной идентичности, опирающейся на убеждения. Представления о социальной идентичности были заложены сторонниками символического интеракционизма (Ч. Кули, Дж. Мид [19]), которые позднее стали рассматривать идентичность как процесс (Р. Дженкинс (1996) [20]). Разработана модель многомерной идентичности [21], описывающая структуру (раса, гендер, сексуальная ориентация, религиозные убеждения, принадлежность к той или иной культуре и социальному классу) и динамику формирования личности2.
Отечественная традиция изучения социальной идентичности разрабатывалась в рамках деятельностного подхода (В. С. Агеев (1983) [22]). В работах отечественных исследователей В. А. Ядова (1993, 1995) [23], Т. С. Барановой (1993) [24] и ряда других авторов также можно найти указание на иерархическое построение социальной идентичности. Г. М. Андреева в своих работах отмечает, что социальная идентичность личности является одним из механизмов, связывающих личность и общество [25, с. 304]. По мнению В. Н. Панферова, идентичность является сквозной проблемой психологии человека [10, с. 5]. Н. В. Гришина пишет, что основной методологический вопрос изучения феномена идентичности связан с принципиальным подходом к описанию идентичности человека [26, с. 5], т. е. указывает на зависимость методологического инструментария изучения «я-концепции», идентичности от парадигмы. Как отмечают С. А. Баклушинский и Е. П. Белинская, ни одно психологическое понятие не страдает такой неопределенностью, как понятие идентичности. Подобная ситуация, приемлемая на уровне общетеоретических рассуждений, в ситуации эмпирических исследований оборачивается своеобразным методическим фейерверком, когда идентичность исследуется с помощью самых разных методических средств — от свободных самоописаний до клинических личностных методик [27, с. 116].
В эпоху постмодерна на смену цели глобального обобщения пришло подчеркивание контекстуальности и гетерогенности знания в общественных науках. На развитие психологической науки в рамках гуманитарного подхода существенно повлияли работы К. Левина (изучение личностного пространства) [28], М. Бубера [29], М. М. Бахтина (идея диалога) [30], А. Адлера (понятие смысла) [31], Л. С. Выготского (существование психических процессов и функций вне индивидуальной психики) [32], Л. Бинсвангера (идея жизненного мира) [33], П. Рикёра (идея нарративной идентичности ) [34] и Э. Гуссерля (идея трансцендентального Эго, идея идентичности как самотождественности) [35]. В рамках гуманитарной онтологии получила распространение феноменологическая традиция исследования идентичности: понятия нарративной идентичности (П. Рикёр) и идентичности как самоотождествления (Э. Гуссерль), а также феноменологический анализ как метод изучения внутреннего мира человека — его субъективной реальности.
2 В центре данной модели находится ядро — «чувство Я», личностная идентичность человека. Воздействие внешних факторов (семейных, профессиональных, социокультурных и т. д.) приводит к изменениям в содержании тех или иных измерений идентичности. При этом степень влияния внешних («контекстных») факторов определяется различными характеристиками осмысления человеком собственной жизни, такими как устойчивость, глубина и др., и регулируется личностными идентификациями человека, которые, таким образом, получают приоритет над социальными [10, с. 12].
73
На современном этапе развития социальной психологии происходит переосмысление соотношения личностной и социальной идентичностей и подходов к изучению этого вопроса. Наш интерес к теме вызван ее актуальностью, а также тем, что идентичность, с одной стороны, формируется в определенном социальном контексте, с другой — влияет на процесс адаптации человека в окружающем его мире. В своей работе мы использовали теоретико-методологический подход, имеющий интегративную направленность, опирались на структурно-функциона-листские и экзистенциально-феноменологические традиции изучения идентичности в социальной психологии, допускающие использование проективных методов исследования. Феноменология предполагает цепочку постижения феномена, в данном случае «идентичности»: описание, рефлексия, редукция (к «чистой сущности»), фиксация. Значение должно добываться в результате индивидуального человеческого опыта [36, с. 8].
Методы. Нами было проведено сравнительное исследование особенностей личностной и социальной идентичности русскоязычных студентов России (на базе РГПУ им. А. И. Герцена — группа 1) и Эстонии (на базе Таллиннского университета — группа 2). Всего в исследовании приняли участие 128 респондентов.
В центре внимания находились особенности личностной и социальной идентичности в различных социокультурных условиях (Россия и Эстония). Объектом нашего феноменологического исследования были «целевые документы», подготовленные по заданию, — ответы на вопросы письменного феноменологического интервью с использованием незавершенных предложений и рефлексивные отчеты [36, с. 16]. Целью работы было сравнение «целевых документов», подготовленных группами русскоязычных студентов, проживающих у себя на родине, в метрополии (Санкт-Петербург), и за ее пределами, в русскоязычной диаспоре Эстонии (Таллин). При помощи феноменологического интервью изучалось отношение студентов к себе, своей семье, предкам, социальному статусу (студент), будущему, национально-территориальной принадлежности, вере (идеологической принадлежности). Интервью состояло из 32 утверждений (разделенных на 8 групп), позволяющих изучить отношение как к личностной, так и к социальной идентичности. В «целевом документе» присутствовали утверждения, отражающие отношение к себе — личностную идентичность3, и утверждения, отражающие взаимоотношения с семьей, родителями, отношение к предкам, представителям своей национальности (соотечественникам), религии (идеологии), месту проживания (государству или территории), а также к своему социальному статусу (студент) и будущей профессии (профессиональная идентичность) — социальную идентичность4.
Гипотеза исследования состояла в том, что идентичность студентов России и Эстонии, равно причисляющих себя к носителям русского языка и культуры, различна по содержанию. Родившиеся и проживающие на территории Эстонии
3 Под личностной идентичностью мы, вслед за П. Рикёром, понимаем нарративную идентичность — динамическую структуру, колеблющуюся между самостью и тождественностью, вырабатываемую при прочтении своей жизни в свете произведений культурной среды.
4 Под социальной идентичностью мы, разделяя точку зрения В. А. Ядова, понимаем осознание, ощущение, переживание своей принадлежности к различным социальным общностям, таким как малая группа, класс, семья, территориальная общность, этнонациональная группа, народ. Также принималось во внимание существование иерархической системы идеальных социальных идентификаций и функциональной социальной идентичности [23, с. 159].
74
русскоязычные студенты являются представителями национального меньшинства, ощущающими себя и являющимися носителями культурного наследия некогда единого, но уже не существующего государства. По мнению В. И. Павленко, при разрушении традиционного общества не только ослабляется влияние обычая и культурной нормы, но и происходит замена внешних, социальных регуляторов жизни человека его внутренним, индивидуальным выбором [13, с. 161]. Мы также учитывали, что «воздействие внешних факторов (семейных, профессиональных, социокультурных и т. д.) приводит к изменениям в содержании тех или иных измерений идентичности. При этом степень влияния внешних ("контекстных") факторов определяется различными характеристиками осмысления человеком собственной жизни — устойчивостью, глубиной и др. — и регулируется личностными идентификациями человека, которые, таким образом, получают приоритет над социальными [10, с. 12].
Мы предположили, что идентичность студентов из Эстонии, при сопоставлении с группой студентов из России, окажется более диффузной, а возможно, негативной. Мы исследовали тематические круги, отражающие личностную и социальную реальность двух обозначенных групп на уровне базисной, индивидуально-личностной, а также социальной (семейной, этнической, региональной, религиозной) идентичности.
Результаты. По результатам феноменологического интервью были выявлены значимые характерные выражения, составлена содержательная матрица высказываний, проясняющая смысл исследуемого феномена «идентичность» для респондентов, осуществлена тематическая амплификация (подбор синонимических определений, сравнений, образных выражений с целью усиления выразительности высказываний). Анализ полученных данных показал, что в тематических кругах «Отношение к семье», «Отношение к родителям», «Отношение к национальности/территории», «Отношение к вере/идеологии» между эстонской и российской выборками имеются статистически значимые различия. Таким образом, можно сказать, что различия в личностной и социальной идентичности действительно наблюдаются.
Обсуждение результатов. Было установлено, что для студентов из Эстонии большую по сравнению с российской выборкой значимость имеют взаимоотношения с семьей, отношение к собственной вере/идеологии. Результаты исследования подтверждают гипотезу о различиях в социальной идентичности русскоязычных студентов Эстонии и России. Имеющиеся в нашем распоряжении данные позволяют выявить наиболее значимые для русскоязычных студентов Эстонии и России тематические поля феномена идентичности, а значит, ценностно-ориентированные смыслы, важные для проживающих в разных странах русскоговорящих студентов. Проведенный анализ показал, что для живущих в России (группа 1) более значимым является отношение к себе (30% опрошенных оценили значимость вопросов на тему самоотношения достаточно высоко), к своему социальному статусу (студент, специализация, будущая профессия) и к будущему. При анализе слов и словосочетаний, использованных студентами для описания своего отношения к феномену «социальный статус», была выявлена более высокая по сравнению с описанием других феноменов степень эмоциональности. Чтобы охарактеризовать свое отношение к специальности, респонденты часто использовали имеющие положительную окраску слова «счастье», «интерес», «радость», «гордость», «восхи-
75
щение», «мечта», «удовольствие». Приблизительно каждый третий среди опрошенных русскоязычных студентов из Эстонии (группа 2), наоборот, не видит шансов найти работу по специальности в стране проживания.
Свое будущее студенты из обеих стран со свойственным этой возрастной и социальной группе оптимизмом называют «прекрасным», «светлым», «ясным», «счастливым», «безоблачным», «перспективным», «радужным», «крутым», «великолепным». Отмечаются гендерные различия в восприятии феномена будущего. Более одной трети опрошенных девушек-студенток напрямую связывают свое будущее с обретением любви, созданием семьи, замужеством, рождением детей, материнством, а позже — заботой о внуках, а не с карьерным ростом. Среди студентов-мужчин лишь 9% опрошенных напрямую связывают свое будущее с семейным счастьем.
Наибольшее значение для представителей группы 2 (Эстония) имеет отношение к родителям, предкам, роду. При этом свое будущее некоторые из респондентов этой группы видят за пределами страны проживания. Наблюдается тенденция к ощущению негативной или размытой этнической идентичности. У представителей группы 1 (Россия) отношение к собственной этнической идентичности более однозначное, ровное, студенты часто испытывают чувство гордости за принадлежность к своей стране, нации. Менее 1% участников опроса намереваются строить свое будущее за пределами родной страны.
Для проживающих в России студентов определение себя как представителя национального большинства, проживание на территории своей страны не просто является значимым, но непосредственно связано с собственной социальной идентификацией. В качестве примеров можно привести высказывания респондентов: «я горжусь», «испытываю чувство гордости (вариант — радости) за свою страну», она «большая», «великая», «красивая», «огромная», «богатая», «загадочная». Тематические амплификации показали также, что для представителей группы 1 (Россия) значима связь тематических кругов «Я» — «мой социальный статус» — «будущее». Последнее утверждение оправдывает прогноз о преобладании ценностно-ориента-ционных механизмов идентификации В. А. Ядова5. Представители группы 2 (Эстония) чаще определяют себя через принадлежность к семье и вере. Возможно, здесь имеет место так называемый «эффект улитки» [37, с. 168] — уход представителей национального меньшинства в приватную жизнь из-за непринятия доминантной группой. Полученные данные позволяют предположить, что идентификация себя через национальный или территориальный признак в условиях проживания в диаспоре либо неактуальна, либо не приветствуется доминантной группой. В последнем случае речь может идти о маргинализации [38] исследуемой нами группы или ее отдельных членов (такая гипотеза требует дополнительных исследований). Идентификация себя через семью или религию может восприниматься как более нейтральная позиция. Семья, родные замещают поддержку большой группы, страны, государства, исторической родины. Также речь может идти о формировании «новой социальной субъектности» [37, с. 160] в посттоталитарном обществе. Тематические амплификации обнаружили в группе 2 (Эстония) связь между значимыми тематическими полями «мой род» — «мои родители».
5 Прогноз был сделан на основании опросов 1991-1995 гг. и показывает, что российское общество еще не вышло из фазы кризиса после разрушения СССР [23].
76
Студенты эстонской выборки выше оценивали свои взаимоотношения с семьей. Почти 55% опрошенных оценили свои отношения с семьей высоко или достаточно высоко. В российской выборке разброс оценок оказался значительно больше: лишь 25% респондентов признали свои взаимоотношения с родителями достаточно хорошими, а 30% описали их как «средние». Отношение к предкам, к прошлому своего рода для студентов, живущих в Эстонии, также имеет большее значение, чем для живущих в России: свыше половины опрошенных (57%) достаточно высоко оценили значимость тем, связанных с прошлым собственного рода, предками; остальные респонденты не придают теме предков особого значения. Полученные данные позволяют говорить о том, что представление о роде, связи собственной жизни с жизнью предыдущих поколений у живущих в Эстонии молодых людей сформировано. Проживающие за пределами России студенты лучше относятся к своей семье, своим предкам, более высоко оценивают их вклад в собственную жизнь (рисунок).
Рисунок Отношение студентов России и Эстонии к родителям, роду по степени значимости (по шкале от 0 до 20 баллов), в процентах
Отношение к вере/идеологии также имеет большее значение для студентов, живущих в Эстонии, чем для живущих в России. При этом разброс мнений в вопросах веры среди них тоже больше. Около 29% живущих в Эстонии молодых людей оценили значимость для себя вопросов веры и идеологии на среднем уровне, 19% — высоко, 15% — достаточно высоко. Из проживающих в России студентов 22% оценили значимость вопросов веры и идеологии «средне», 24% — «ниже среднего», для 22% опрошенных тема не имеет значения.
Студенты из России придают большее, чем студенты из Эстонии, значение факту проживания на территории своей страны, а также своей национальной принадлежности. Среди опрошенных петербуржских студентов 35% оценили для себя значимость территориального фактора высоко, 20% — «нормально». Живущие в России студенты часто называют свою страну «огромной», испытывают чувство гордости за нее. Лишь один процент опрошенных из группы 1 (Россия) выразил
77
мнение, что народ «вымирает», упомянул про свое безразличие к этой теме, осудил наркоманию, пьянство, курение в стране. Среди живущих на территории Эстонии респондентов наблюдается больший разброс мнений в тематическом поле «Отношение к территории/национальности»: они чаще называют страну, где проживают, маленькой, «незначительной»; 27% опрошенных невысоко оценили значимость этого тематического поля. Эстонские русскоязычные студенты по сравнению со своими российскими ровесниками часто испытывают чувство стыда, резко негативно оценивают своих соотечественников, представителей своей национальности, считают, что последние часто ведут себя неприлично, «не умеют себя вести», называют их «грубыми», «шумными», «невежественными», даже «вульгарными».
Выводы. Проведенное исследование выявило различия в тематических полях феномена идентичности между эстонской и российской выборками, т. е. между людьми, проживающими в разных социокультурных условиях.
Полученные эмпирические данные свидетельствуют о необходимости и важности создания программ, помогающих социально-психологической адаптации молодежи к новым условиям и вызовам жизни. Апробирование позволило прояснить прикладной аспект проведенного исследования. Созданная нами программа посвящена работе с взаимоотношениями в семье, с самим собой (первый модуль), а также с прояснением отношения к избранной специальности, профессии, своему будущему, построению профессиональной карьеры (второй модуль). Для практической работы в рамках программы были применены методы и техники, использующиеся в экзистенциальной, процессуальной, гештальт- и арт-терапии.
Литература
1. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис / пер. с англ.; общ. ред. и предисл. А. В. Толстых. М.: Прогресс, 199б. 344 с.
2. Фрейд З. Толкование сновидений / пер. с англ. СПб.: Азбука-классика, 2009. 512 с.
3. Фрейд З. Психология масс и анализ человеческого «Я» / пер. с нем. под ред. И. Д. Ермакова. СПб.: Азбука-классика, 2008. 191 с.
4. Джемс У. Принципы психологии. М.: Педагогика, 1991. 3б8 с.
5. Tajfel H., Turner J. C. The Social identity theory of intergroup behavior // Fsychology of intergroup relations. Chicago: Nelson, 198б. Р. 149-178.
6. Александер Дж. Культурная травма и коллективная идентичность / пер. с англ. Г. К. Ольхови-кова; науч. ред. и автор вступ. слова Д. Ю. Куракин // Социологический журнал. 2012. № 3. С. 5-40.
7. Brewer M. B., Roccas S. Social Identity Complexity // Personality and Social Psychology Review. 2002. Vol. б, N 2. P. 88-10б.
S. Deschamps J. С., Devos T. Regarding the Relationship between Social Identity and Personal Identity // Social Identity: International Perspectives / eds S. Worchel et al. London; Thousand Oaks, Calif.: Sage, 199S. P. 1-12.
9. Breakwell G. M. Integrating paradigms, methodological implications // Empirical approaches to social representations / еds G. M. Breakwell, D. V. Canter. Oxford: Clarendon Press, 1993. P. 1S0-201.
10. Микляева А. В., Румянцева П. В. Социальная идентичность личности: содержание, структура, механизмы формирования: монография. СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 200S. 11S с.
11. Московичи С. От коллективных представлений к социальным // Вопросы социологии. 1992. Т. 1, № 2. С. S3-103.
12. Doise W. Social representations in personal identity // Social identity: International perspective / eds S. Worchel, J. F. Morales, D. Paez, J. Deschamps. New York: Sage Publ., 199S. P. 13-25.
13. Павленко В. И. Представления о соотношении социальной и личностной идентичности в современной западной психологии // Идентичность: Хрестоматия / сост. Л. Шнейдер. М.: Изд-во Моск. психолого-соц. ин-та; Воронеж: Изд-во НПО «МОДЭК», 200S. С. 15б-1б7.
7S
14. Баннистер Д., Франселла Ф. Новый метод исследования личности: руководство по репертуарным личностным методикам / пер. с англ.; общ. ред. и предисл. Ю. М. Забродина, В. И. Похилько. М.: Прогресс, 1987. 236 с.
15. Келли Дж. Теория личности: Психология личностных конструктов. СПб.: Речь, 2000. 249 с.
16. Петренко В. Ф. Основы психосемантики. 2-е изд., доп. СПб.: Питер, 2005. 480 с.
17. Widdicombe S., Antaki C. Identity as an achievement and as a tool // Identities in Talk / eds C. Antaki, S. Widdicombe. London: Sage, 1998. P. 1-14.
18. Chante L. Categorical race versus individuality beliefas determinants of discrimination // Experimental Social Psychology. 1996. Vol. 32. P. 129-140.
19. Мид Д. Г. От жеста к символу // Американская социологическая мысль. М.: Изд-во МГУ, 1994. С. 217-218.
20. Jenkins R. Social Identity. London: Routledge, 2008. 256 p.
21. Abes E. S., Jones S. R. Meaning-making capacity and the dynamics of lesbian college students' multiple dimensions of identity // Journal of College Student Development. 2004. N 45. Р. 612-632.
22. Агеев В. С. Психология межгрупповых отношений. М.: Изд-во МГУ, 1983. 144 c.
23. Ядов В. А. Социальные и социально-психологические механизмы формирования социальной идентичности личности // Мир России. Социология. Этнология. 1995. Т. 4, вып. 3-4. С. 158-182.
24. Баранова Т. С. Теоретические модели социальной идентификации личности // Социальная идентификация личности. М.: ИС РАН, 1993. С. 35-46
25. Андреева Г. М. Социальная психология: учебник для высших учебных заведений. 5-е изд., испр. и доп. М.: Аспект Пресс, 2012. 363 с.
26. Гришина Н. В. Идентичность как экзистенциальное понятие // Личностная идентичность: вызовы современности: материалы Всерос. психол. науч.-практ. конф. (с иностранным участием) / под ред. З. И. Рябикиной и В. В. Знакова. Краснодар: Кубанский гос. ун-т; Майкоп: Адыгейский гос. ун-т; М.: Институт психологии РАН, 2014. С. 5-7.
27. Баклушинский С. А., Белинская Е. П. Развитие представлений о понятии «социальная идентичность» / Идентичность: хрестоматия / сост. Л. Шнейдер. М.: Изд-во Моск. психолого-соц. ин-та; Воронеж: Изд-во НПО «МОДЭК», 2008. С. 116-135.
28. Левин К. Теория поля в социальных науках / пер. с англ. СПб.: Сенсор, 2000. 368 с.
29. Бубер М. Проблема человека / пер. с нем. Киев: Ника-Центр; Вист-С, 1998. 132 с.
30. Бахтин М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках. Опыт философского анализа // Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. С. 281-307.
31. Адлер А. Наука жить. Киев: Port-Royal, 1997. 288 с.
32. Выготский Л. С. Проблемы развития психики / под ред. А. М. Матюшкина // Выготский Л. С. Собр. соч.: в 6 т. Т. 3. М.: Педагогика, 1983. С. 5-328.
33. БинсвангерЛ. Экзистенциальный анализ / пер. под ред. С. Римского. М.: Институт общегуманитарных исследований, 2014. 272 с.
34. Рикер П. Я-сам как другой / пер. с фр. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2008. 416 с.
35. Гуссерль Э. Логические исследования. Картезианские размышления. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. Кризис европейского человечества и философии. Философия как строгая наука. Минск: Харвест; М.: АСТ, 2000. 752 с.
36. Кораблина Е. П. Феноменологический анализ как качественный метод исследования: учеб. пособие. СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2007. 23 с.
37. Маргинальность в современной России: коллективная монография. М.: Московский общественный научный фонд, 2000. 230 c.
38. Schwartz S. J., Vignoles V. L., Luyckx K. Introduction: Toward an Integrative View of Identity // Handbook of Identity Theory and Research / eds S. J. Schwartz et al. New York: Springer Science+Business Media, 2011. P. 1-27.
References
1. Erikson E. Identichnost': iunost' i krizis [Identity: Youth and Crisis]. Transl. from Engl. Ed. by A. V. Tolstih. Moscow, Progress Publ., 1996. 344 p. (In Russian)
2. Freid Z. Tolkovanie snovidenii [The Interpretation of Dreams]. Transl. from Engl. St. Petersburg, Azbuka-klassika Publ., 2009. 512 p. (In Russian)
3. Freid Z. Psikhologiia mass i analiz chelovecheskogo «Ia» [Group Psychology and the Analysis of the Ego]. Transl. from Germany by I. D. Ermakov. St. Petersburg, Azbuka-klassika Publ., 2008. 191 p. (In Russian)
79
4. Dzhems U. Printsipy psikhologii [The Principles of Psychology]. Moscow, Pedagogika Publ., 1991. 368 p. (In Russian)
5. Tajfel H., Turner J. C. The Social identity theory of intergroup behavior. Rsychology of intergroup relations. Chicago, Nelson, 1986, pp. 149-178.
6. Aleksander Dzh. Kul'turnaia travma i kollektivnaia identichnost' [Cultural Trauma and Collective Identity]. Transl. from Engl. by Olkhovikov G. K.; Ed. by Kurakin D. J. Sotsiologicheskii zhurnal [Journal of Sociological], 2012, no. 3, pp. 5-40. (In Russian)
7. Brewer M. B., Roccas S. Social Identity Complexity. Personality and Social Psychology Review, 2002, vol. 6, no. 2, pp. 88-106.
8. Deschamps J. S., Devos T. Regarding the Relationship between Social Identity and Personal Identity. Social Identity: International Perspectives. Eds S. Worchel et al. London; Thousand Oaks, Calif., Sage, 1998, pp. 1-12.
9. Breakwell G. M. Integrating paradigms, methodological implications. Empirical approaches to social representations. Eds G. M. Breakwell, D. V. Canter. Oxford, Clarendon Press, 1993, pp. 180-201.
10. Mikliaeva A. V., Rumiantseva P. V. Sotsial'naia identichnost' lichnosti: soderzhanie, struktura, mekhanizmy formirovaniia: monografiia [Social identity: content, structure, mechanisms of formation: Monograph]. St. Petersburg, Izd-vo RGPU im. A. I. Gertsena, 2008. 118 p. (In Russian)
11. Moskovichi S. Ot kollektivnykh predstavlenii k sotsial'nym [From collective representations to social]. Voprosy sotsiologii [Questions of Sociology], 1992, vol. 1, no. 2, pp. 83-103. (In Russian)
12. Doise W. Social representations in personal identity. Eds S. Worchel, J. F. Morales, D. Paez, J. Deschamps. Social identity: International perspective. New York, Sage Publ., 1998, pp. 13-25.
13. Pavlenko V. I. Predstavleniia o sootnoshenii sotsial'noi i lichnostnoi identichnosti v sovremennoi zapadnoi psikhologii [Representation of the relationship between social and personal identity in modern western psychology]. Identichnost': Khrestomatiia [Identity: Reader]. Sost. L. Shneider. Moscow, Izd-vo Mosk. psikhologo-sots. in-ta; Voronezh: Izd-vo NPO «MODEK», 2008, pp. 156-167. (In Russian)
14. Bannister D., Fransella F. Novyi metod issledovaniia lichnosti: rukovodstvo po repertuarnym lichnostnym metodikam [New method of research of the personality: guide to repertoire personal techniques]. Trans. from English by F. Fransella, D. Bannister; general editer and author of introduction Yu. M. Zabrodina, V. I. Pokhilko. Moscow, Progress Publ, 1987. 236 p. (In Russian)
15. Kelli Dzh. Teoriia lichnosti: Psikhologiia lichnostnykh konstruktov [Theory of personality: Psychology of personal constructs]. St. Petersburg, Rech' Publ., 2000. 249 p. (In Russian)
16. Petrenko V. F. Osnovy psikhosemantiki [Psychosemantics bases]. 2-e izd., dop. St. Petersburg, Piter Publ., 2005. 480 p. (In Russian)
17. Widdicombe S., Antaki C. Identity as an achievement and as a tool. Eds C. Antaki, S. Widdicombe. Identities in Talk. London, Sage, 1998, pp. 1-14.
18. Chante L. Categorical race versus individuality belief as determinants of discrimination. Experimental Social Psychology, 1996, vol. 32, pp. 129-140.
19. Mid D. G. Ot zhesta k simvolu [From gesture to a symbol]. Amerikanskaia sotsiologicheskaia mysl' [The American sociological thought]. Moscow, Izd-vo MGU, 1994, pp. 217-218. (In Russian)
20. Jenkins R. Social Identity. London, Routledge, 2008. 256 p.
21. Abes E. S., Jones S. R. Meaning-making capacity and the dynamics of lesbian college students' multiple dimensions of identity. Journal of College Student Development, 2004, no. 45, pp. 612-632.
22. Ageev V. S. Psikhologiia mezhgruppovykh otnoshenii [Psychology of the intergroup relations]. Moscow, Izd-vo MGU, 1983. 144 p. (In Russian)
23. Iadov V. A. Sotsial'nye i sotsial'no-psikhologicheskie mekhanizmy formirovaniia sotsial'noi identichnosti lichnosti [Social and social-psychological mechanisms of formation of social identity of personality]. MirRossii. Sotsiologiia. Etnologiia [ World of Russia. Sociology. Ethnology], 1995, vol. 4, issue 3-4, pp. 158-182. (In Russian)
24. Baranova T. S. Teoreticheskie modeli sotsial'noi identifikatsii lichnosti [Theoretical models of social identification of the personality]. Sotsial'naia identifikatsiia lichnosti [Social identification of the personality]. Moscow, IS RAN, 1993, pp. 35-46. (In Russian)
25. Andreeva G. M. Sotsial'naia psikhologiia: Uchebnik dlia vysshikh uchebnykh zavedenii [Social psychology. The textbook for higher educational institutions]. 5-e izd., ispr. i dop. Moscow, Aspekt Press, 2012. 363 p. (In Russian)
26. Grishina N. V. [Identity as an existential concept]. Lichnostnaia identichnost': vyzovy sovremennosti: materialy Vseros. psikhol. nauch.-prakt. konf. (sinostrannymuchastiem) [Personal identity: modern challenges: materials All-Russian psychological research and practice conference (with foreign participation)]. Eds
80
Z. I. Riabikina, V. V. Znakov. Krasnodar, Kubanskii gos. un-t; Maikop, Adygeiskii gos. un-t; Moscow, Institut psikhologii RAN, 2014, pp. 5-7. (In Russian)
27. Baklushinskii S. A., Belinskaia E. P. Razvitie predstavlenii o poniatii «sotsial'naia identichnost'» [Development of ideas about the concept of «social identity»]. Identichnost': Khrestomatiia [Identity: Reader]. Sost. L. Shneider. Moscow, Izd-vo Mosk. psikhologo-sots. in-ta; Voronezh, Izd-vo NPO «MODEK», 2008, pp. 116-135. (In Russian)
28. Levin K. Teoriia polia v sotsialnykh naukakh [Field theory in a social sciences]. Transl. from Engl. St. Petersburg, Sensor Publ., 2000. 368 p. (In Russian)
29. Buber M. Problema cheloveka [The Way of Man]. Transl. from Deutch. Kiev, Nika-Tsentr Publ.; Vist-S Publ., 1998. 132 p. (In Russian)
30. Bakhtin M. Problema teksta v lingvistike, filologii i drugikh gumanitarnykh naukakh. Opyt filosofskogo analiza [Problem of the text in linguistics, philology and other humanities. Experience of the philosophical analysis]. Bakhtin M. M. Estetika slovesnogo tvorchestva [Bakhtin M. M. Esthetics of written word]. Moscow, Iskusstvo Publ., 1979, pp. 281-307. (In Russian)
31. Adler A. Nauka zhit' [Science to live]. Kiev, Port-Royal Publ., 1997. 288 p. (In Russian)
32. Vygotskii L. S. Problemy razvitiia psikhiki [Problems of mental evolution]. Ed. by A. M. Matiushkin. Vygotskii L. S. Sobr. soch.: v 61. T. 3 [Vygotsky L. S. Collected edition. Vol. 3]. Moscow, Pedagogika Publ., 1983, pp. 5-328. (In Russian)
33. Binsvanger L. Ekzistentsial'nyi analiz [Existential analysis]. Transl. by S. Rimsky. Moscow, Institut obshchegumanitarnykh issledovanii, 2014. 272 p. (In Russian)
34. Riker P. Ia-sam kak drugoi [Оnself as another]. Transl. from French. Moscow, Izd-vo gumanitarnoi literatury, 2008. 416 p. (In Russian)
35. Gusserl' E. Logicheskie issledovaniia. Kartezianskie razmyshleniia. Krizis evropeiskikh nauk i transtsendentalnaia fenomenologiia. Krizis evropeiskogo chelovechestva i filosofii. Filosofiia kak strogaia nauka [Logical researches. Cartesian reflections. Crisis of the European sciences and transcendental phenomenology. Crisis of the European mankind and philosophy. Philosophy as strict science]. Minsk, Kharvest Publ.; Moscow, AST Publ., 2000. 752 p. (In Russian)
36. Korablina E. P. Fenomenologicheskii analiz kak kachestvennyi metod issledovaniia: ucheb. posobie [Fenomenologichesky analysis as qualitative method of research: Manual]. St. Petersburg, Izd-vo RGPU im. A. I. Gertsena, 2007. 23 p. (In Russian)
37. Marginal'nost' v sovremennoi Rossii: kollektivnaia monografiia [Marginality in modern Russia: a collective monograph]. Moscow, Moskovskii obshchestvennyi nauchnyi fond, 2000. 230 p. (In Russian)
38. Schwartz S. J., Vignoles V. L., Luyckx K. Introduction: Toward an Integrative View of Identity. Handbook of Identity Theory and Research. Eds S. J. Schwartz et al. New York, Springer Science+Business Media, 2011, pp. 1-27.
Статья поступила в редакцию 17 сентября 2015 г.
81
