CC BY
27
ОСОБЕННОСТИ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ МИФОЛОГЕМЫ «ИТАНЕСИЭС» В ХУДОЖЕСТВЕННОМ МИРЕ С.Д. КРЖИЖАНОВСКОГО
А.А. Мансков
Ключевые слова: существование, слух, жертва, скитания, поиски, смерть.
Keywords: existence, hearing, sacrifice, rove, search, death.
Новелла «Итанесиэс» была написана 1922 году. Она входит в книгу новелл «Сказки для вундеркиндов». В течение всей своей творческой жизни Кржижановский неоднократно обращался к теме несуществующей в реальности страны, населенной удивительными жителями. Эта тема являлась предметом как художественного, так и научного дискурсов писателя. «Итанесиэс» упоминается в литературоведческой работе «Страны, которых нет» (1937), посвященной рассмотрению генезиса вымышленных стран, их расположения, населения, а также специфики каждого отдельного топоса. В упомянутой работе Кржижановский рассматривает «Итанеси-эс» в одном контексте с другими мифологическими и литературными то-посами и отмечает значимость данной мифологемы при изучении поэтики построения несуществующих стран1.
Как и в других новеллах книги «Сказки для Вундеркиндов» («Грайи», «Прикованный Прометеем», «Страна нетов») в основу «Итанесиэс» положен мифологический сюжет. Уже при первом упоминании данной мифологемы Кржижановский дает читателю установку на ее достоверность, ссылаясь на словарную статью неизвестного словаря. Посредством этого автор вовлекает читателя в игру по порождению смыслов: оппозиция «ложное» - «истинное», в которой смысловые элементы меняются местами («ложное» приобретает характер «истинного» и наоборот). «Последнее упоминание о стране Итанесиэс можно встретить в старинном "Азбуковнике", относимом к XIV-XV векам» [Кржижановский, 2001, т. I, с. 203]. Ключевым словом в этом фрагменте является прилага-
1 «Страна Итанесиэс очень важна для изучения поэтики несуществующих стран. Каждая из них мнимым бытием своим обязана гиперболизации какого-нибудь одного признака: Лилипутия - признака умаленности, страна Броддинброгов - признака увеличения и т.д.» [Кржижановский, 1994, с. 99].
тельное «последний» («последнее упоминание о стране Итанесиэс»). Оно подразумевает собой другие (предшествующие) упоминания данного то-поса и его обитателей в других источниках. На достоверность мистификации указывает также отсылка к некоему письменному документу - Азбуковнику - и предполагаемому времени написания статьи об Итанесиэс (ХГУ-ХУ века). Это значение усиливается посредством описания географического расположения этой страны и описания ее жителей.
«Страна Итанесиэс, - отмечает "Азбуковник", - за полунощным морем; заселена большеухими; малотелы, но уши их столь огромны, что могут жить, заворачиваясь в ухо, как в одежную ткань» [Кржижановский, 2001, т. Г, с. 203]. Упоминание моря («полунощное») и отсутствие его названия несколько выбивается из общей структуры повествования, тем самым предваряя введение в текст описания жителей Итанесиэс. Жители этой страны отличаются от обычных людей и называются «большеухи-ми». «Итанесийцы, как явствует из "Азбуковника", были существами об одном, но (как говорилось уже) столь огромном ухе, что из-за уха человека не увидеть» [Кржижановский, 2001, т. Г, с. 203]. В этом случае значимой является авторская игра слов «из-за уха человека не увидеть». В тексте новеллы ухо становиться тождественным человеку, то есть выступает в качестве его своеобразного метонимического эрзаца. Эту особенность персонажа Кржижановский объясняет в литературоведческой работе «Страны, которых нет» посредством явления акромегализм1. Дар обостренного слуха итанесийцев можно интерпретировать как болезнь (гиперболизация одного из шести чувств человека).
Для создания эффекта достоверности в тексте Кржижановский также прибегает к рассмотрению этимологии названия Итанесиэс. «Слово "Итанесиэс" филологи производят от Италонекос, что, с одной стороны, указывает на племена италов, с другой - связывает судьбу этого народа с именем египетского царя Некоса (Nekws), а то и просто с греческим словом veipos,что значит "туча"» [Кржижановский, 2001, т. Г, с. 203]. Называние гипотетических источников не проясняет этимологии Итанесиэс, но создает эфемерный образ, иллюзию существования этой страны. Единственным маркером достоверности данного топоса служит упоминание Египта и, в более широком контексте, называние юга: «не впутываясь в излишнюю филологию, можно понять и из намеков, что родина итанесийцев - облачно-влажный, близкий Египту юг» [Кржижановский, 2001, т. Г, с. 203]. Однако и в этом случае истинность суждения о
1 «Иногда вследствии нарушения обмена, в организме человека наступает явление акро-мегализма. Непомерно вырастает, скажем, средний палец правой руки». [Кржижановский, 1994, с. 98].
существовании Итанесиэс остается под вопросом. На это указывает короткая авторская ремарка «можно понять и из намеков» [Кржижановский, 2001, т. I, с. 203], то есть очевидное проявление суггестии. Посредством этого автор заставляет сознание читателя находиться в состоянии балансирования между реальным и вымышленным, в результате чего он, читатель, постепенно начинает верить в реальность описываемого в тексте (принятие ложного за истинное). За счет этого снимается противоречие в восприятии читателем художественной реальности, он включается в авторскую игру по порождению смыслов.
Стремясь удовлетворить возникающее читательское любопытство, Кржижановский дает описание быта и жизни диковинного народа. «Передвигались итанесийцы с трудом: их слабые бескостные ножки путались в длинных мочках, хрящ ушной раковины цеплялся бугристыми выступами за придорожные камни и стебли» [Кржижановский, 2001, т. I, с. 203]. Уже в этом фрагменте читатель замечает отличия итанесийцев от людей, но он воспринимает их как неких мифологических существ, имевших место быть.
Характерно также то, что Кржижановский не называет их людьми «обычно днем большеухие ползуны прятались по глухим пещерам, таились в лесной тиши» [Кржижановский, 2001, т. I, с. 204]. Отличие итанесийцев от людей определяется их пространственным местонахождением. «Боль-шеухие ползуны» прячутся (скрываются) в глухих пещерах. С точки зрения мифологии пещера имеет коннотации подземного (хтонического) мира, который традиционно противопоставляется миру людей. Это локализованный топос смерти, царство мертвых. В художественном мире Кржижановского лес выступает в качестве оппозиции урбанистического (человеческого) и характеризуется принадлежностью к мифологическому пространству. Подтверждением этому служат новеллы «Четки» (1921), «Поэтому» (1921), где эксплицитно представлены обозначенные смысловые отношения. В отличие от топоса пещеры лес у Кржижановского не является топосом смерти (за исключением новеллы «Пни» (1922)), но он все же выступает в качестве враждебной по отношению к неинициируемому городскому жителю, чуждой стихии1.
Значимым является также то, что временем существования и жизнедеятельности итанесийцев является ночь. «Прижавшись раструбом уха к земле, неподвижно распластанный, терпеливо дожидался итанесиец беззвучия ночи» [Кржижановский, 2001, т. I, с. 204]. Ночь как категория тек-
1 Персонаж может стать его частью только после процесса инициации (поэт становится женихом Весны в «Поэтому», старик-лесник («Пни») живет в маргинальном пространстве на месте бывшего леса, так как является его символическим защитником, несостоявшимся оберегом).
ста характеризуется наличием целого ряда культурных кодов (загадки, тайны, мистических откровений). В художественном мире Кржижановского ночью персонажи обретают способность воспринимать онейриче-ские видения (сны, грезы), приобщаться к тайнам, скрытым в природе. Так, в новелле «Сбежавшие пальцы» (1921), входящей в сборник «Сказки для вундеркиндов», в это время суток появляется таинственное персонифицированное существо - Сон, изменяющий пространство и навевающий детям удивительные грезы. А в новелле «Смерть эльфа» (1938) ночное прозрачнокрылое существо нашептывает музыканту Фридриху Флюэхте-ну удивительные мелодии. В новелле «Итанесиэс» описываемые персонажи отличаются от людей в силу того, что они обладают способностью восприятия звучания звездных сфер. Эта особенность составляет смысл их существования. «И только когда гасли зори, и дни, отшумев, молкли, осторожно отрывался он, сначала краешком, потом наружным завитком, а там и всем ухом от земли и, блаженно запрокинувшись, подставлял звездящемуся небу свою чудесную чуть, вслушиваясь в то, что лишь ему было внятно» [Кржижановский, 2001, т. Г, с. 204].
Отличие персонажей от людей обнаруживается также во фрагменте, связанном с охотой на этих существ и их убийством. Это действие происходит во время слушанья, восприятия итанесийцами звучания звезд. «<...>итанесийца, обычно чуткого и пугливого, можно было брать голыми руками: изловленный, он и не сопротивлялся и даже под лезвием, умирая, все еще тянулся вздрагивающим ухом вверх, в звезды» [Кржижановский, 2001, т. Г, с. 204]. Прилагательные «чуткий» и «пугливый» вызывают ассоциации скорее с животным, чем с человеком. Это значение усиливается посредством введения в текст авторского замечания «можно было брать голыми руками». Наряду с этим при чтении текста остается ощущение антропоморфности персонажей, проявляющейся в их удивительном стремлении к заветной цели. Эту ситуацию можно прочитывать в свете библейских коннотаций, через символику жертвенности: итанесий-цы уподобляются агнцам, обреченным на заклание, а лезвие выступает в качестве жертвенного ножа. Умирая, итанесийцы смиренно принимают уготовленный им жребий: «он (итанесиец) и не сопротивлялся и даже под лезвием» [Кржижановский, 2001, т. Г, с. 204]. Эта цитата эксплицирует семантику непротивления злу, что указывает на наличие очевидных аллюзий на библейский текст. В связи с этим возникает вопрос о семантике жертвы в тексте, о том, какие смыслы вкладывал автор в данное понятие. В христианской традиции существует несколько прочтений этого религиозного таинства. В Ветхом Завете жертвы заклания осуществлялись во имя Бога. Сопровождаемая молитвой жертва являла собой воплощенную молитву, способ коммуникации с Богом. Причиной данного действия яв-
лялась благодарность за помощь высших сил (эта особенность восходит еще к языческим традициям). В Новом завете символика жертвы приобрела другие коннотации. Она стала примером бескровной (духовной) жертвы. Образ Христа воплотил собой жертвенность во имя всего человечества, освобождение от грехов.
В художественном мире новеллы символика жертвы отличается от общепринятой (как ветхозаветной, так и новозаветной) традиции.
Обозначенный процесс имеет следующую смысловую и темпоральную последовательность: автор изображает в тексте преследование итане-сийцев (ловля и их убийство) людьми, при этом он возводит это действие в таинство жертвенного обряда (невинно-убиенные большеухие), но, вслед за этим, десакрализует данное понятие, лишая его всякого смысла и религиозной ценности. Гонения на диковинный народ и охота на него оказываются ничем не обоснованным убийством, совершаемым ради развлечения и получения жестокого удовольствия от причинения смерти (в новелле не дается никаких упоминаний причин притеснений итанесийцев, есть только факт их насильственной смерти). Констатация факта убийства итанесийцев характеризуется наличием трагической иронии автора по отношению к происходящему. Он показывает их уникальность (способность воспринимать звучание звезд) и бессилие по отношению к окружающей их реальности. Таким образом, в тексте обнаруживается тройственная структура: убийство - жертва - убийство, которая в свою очередь зеркально повторяет структуру сюжета новеллы смерть - поиск заповедной земли - смерть.
Вся новелла «Итанесиэс» служит реализацией метафоры смерти. Это понятие становится сюжетообразующей категорией в тексте. Культурные коды смерти пронизывают всю ткань новеллы, образуя сложное смысловое целое. Уже с первого упоминания Итанесиэс определяется направление нарративного вектора в тексте. Он направлен в прошлое. Новелла повествует о необычном народе, когда-то существовавшем на земле. Описание его экзистенции являет собой не историю его развития и процветания, а скорее историю стагнации и вымирания как этноса в силу неприспособленности к условиям жизни. На это указывают многочисленные отсылки в тексте: «<...> изловленный, он (итанесиец) и не сопротивлялся и даже под лезвием, умирая, все еще тянулся вздрагивающим ухом вверх, в звезды»; «Как ни прятались итанесийцы в беззвучие, многим пришлось погибнуть от удара о звук: шум дальнего обвала, стук копыта, лязг обода убивали их наповал» [Кржижановский, 2001, т. Г, с. 204]. Согласно авторской логике, народ итанесийцев возник, чтобы умереть. Данная интенция указывает на подсознательное стремление «большеухих» к Танатосу. Их желание спастись, покинуть громкий и враждебный край, («Юг слишком шумен и
криклив для нежного слуха» [Кржижановский, 2001, т. I, с. 204]) оказывается путем к смерти, конечной целью которого становится Страна Итане-сиэс. В этом случае значимой является следующая цитата. «И, снявшись с дальних лесных становий, дивный народец, будто позванный им лишь слышимыми зовами, стал искать безвопльной и бессловной страны, куда не вхожи самые малые звуки шершавой земной коры, где самый воздух -мертв и бездвижен: короче, обетованной ему неведомо кем Страны Итанесиэс» [Кржижановский, 2001, т. I, с. 204]. Данный фрагмент непосредственно эксплицирует семантику смерти. Прежде всего, на это указывают прилагательные «безвопльный» и «бессловесный». Приставка «бес-» имеет значение отсутствия чего-либо. Бессловесный - молчаливый, тихий, лишенный речи (голоса). Проводя аналогию, лишение голоса можно сопоставить с отсутствием дыхания. Традиционно в мифологических текстах отсутствие дыхания олицетворяло собой смерть человека. Неологизм «безвопльный» имеет схожую семантику. Приставка «без-» является фонетическим вариантом приставки «бес-» и, соответственно, также передает значение отсутствия. Вопль представляет собой громкий и протяжный крик, выражающий, страх, гнев, боль и другие человеческие состояния. Вопль может также передавать значение мольбы, призыва о помощи и т.д. (то есть понятий, относящихся к парадигме «человек»). Таким образом, экспрессивное прилагательное «безвопльный» можно интерпретировать как лишенный человеческих чувств, равнодушный, находящийся в состоянии неподвижности (стагнации). Пространство, в которое не проникают звуки, олицетворяет собой локус смерти. Отсутствие звуков тождественно отсутствию жизнедеятельности. Эта интенция получает подтверждение далее в тексте: «где самый воздух - мертв и бездвижен» [Кржижановский, 2001, т. I, с. 204]. Слово «мертв» является производным от прилагательного «мертвый» (лишенный жизни). Неподвижность воздуха прочитывается также как инвариант болезни и смерти (неспособность двигаться, умирание). Сочетание этих слов в одном контексте с существительным «воздух» создает образ мертвого пространства. Вместо традиционной обетованной страны, где все наполнено жизнью, Кржижановский изображает в тексте перевернутый мир со знаком минус. Необычность вызывает также факт предназначения заповедной страны народу «большеухих» «<...> обетованной ему неведомо кем Страны Итанесиэс» [Кржижановский, 2001, т. I, с. 204]. Ведомые неизвестным мессией, итанесийцы идут в «никуда» (небытие), чтобы там обрести вместе со звучаниями свою смерть. Семантика смерти усиливается в следующем абзаце новеллы. «Трудно исчислить все боли и смерти, ждавшие на пути: итанесийцы продвигались лишь по ночам, среди утишенных шумов, опасливо обползая всякий шелест и шорох, грозящий жизни, вдавливаясь при малейшем звуке
ухом в мхи» [Кржижановский, 2001, т. Г, с. 204]. Здесь происходит взаимодействие различных культурных кодов. Составляющим структурным элементом культурного кода смерти становится семантика боли и страданий. Данные понятия включаются в общую парадигму пути («все боли и смерти, ждавшие на пути»). В качестве дополнительного элемента смысла выступает код ночи, отсылающий сознание читателя к семантике особенностей жизнедеятельности итанесийцев (возможность передвигаться лишь ночью) и устойчивым коннотациям, характерным для этого понятия (онейрические мотивы).
Обладая широкой палитрой смыслов и их инвариантных оттенков, Кржижановский объемно и многогранно передает элементы художественной реальности и создает иллюзию действительности происходящего в тексте. Вслед за автором читатель рисует в своем сознании картины странствий несчастного народа, сопереживая ему и ожидая развязки событий в новелле.
Последующее описание поисков персонажами заветной страны Итанесиэс повторяет рассмотренные нами сюжетные формулы и культурные коды.
«Долгие годы длилось скитание несчастного народа: убиваемые качанием ветра, стуком подошв, пересекавших путь, устало волоча по земле свои окровавившиеся рваные ушные мочки, итанесийцы шли и шли, вперед и вперед, ведомые им лишь слышимым зовом» [Кржижановский, 2001, т. Г, с. 204]. В этом фрагменте очевидно взаимодействие двух смысловых плоскостей: временной и пространственной. Вместе они образуют общий текстуальный континуум. На временной характер указывает ремарка «долгие годы длилось скитание», пространственная плоскость подразумевает собой семантику движения (скитание, хождение, одиссея). Странствование итанесийцев маркируется отношением линейности. Персонажи идут с юга на север «шли и шли, вперед и вперед» [Кржижановский, 2001, т. Г, с. 204]. Существительное «скитание» в тексте имеет религиозную семантику: поиск заветной страны как форма спасения народа1. Это осуществляется через обретение веры (достижение страны Итанесиэс).
Описание скитаний итанесийцев в новелле вызывает интертекстуальные ассоциации с темой великого Исхода народа Израиля из Египта. Основанием этой аналогии служит ряд тезисов. Как в библейском тексте, так и в новелле Кржижановского общим является юг, топос Египта.
Данное понятие по-разному вводится в нарративную структуру в силу специфики рассматриваемых произведений. Несмотря на это, они ха-
1 Описание скитаний итанесийцев в новелле вызывает интертекстуальные ассоциации с темой великого Исхода народа Израиля из Египта.
растеризуются некоторым сходством. Египет выступает в качестве исходной точки, определяющей место персонажей в пространстве, а также последующий вектор их движения в тексте (оппозиция «север» - «юг», поиск обетованной страны). «<...>родина итанесийцев - облачно-влажный, близкий Египту юг» [Кржижановский, 2001, т. I, с. 204] . «И сказал [Бог]: Я буду с тобой, и вот тебе мое знамение, что, Я послал тебя: когда выведешь ты народ [Мой] из Египта, вы совершите служение богу на этой горе» [Библия, 1999, Исх. 3:10, с. 58]. Топос Египта многократно повторяется во второй книге Моисея Исход, а также в последующих книгах Пятикнижия, связанных с деяниями этого библейского пророка (Левит, Числа, Второзаконие).
Следующим элементом, указывающим на наличие интертекстуальной связи рассматриваемых произведений, служит мотив притеснений и гонений персонажей. В новелле Кржижановского это охота на интанесийцев и их ловля людьми. «И в это время итанесийца, обычно чуткого и пугливого, можно было брать голыми руками: изловленный, он и не сопротивлялся и даже под лезвием, умирая, все еще тянулся вздрагивающим ухом вверх, в звезды» [Кржижановский, 2001, т. I, с. 204]. «И сказал Господь [Моисею]: я увидел страдания народа Моего в Египте и услышал вопль его от приставников его; Я знаю о скорби его и иду избавить от руки Египтян и вывести его в землю хорошую и пространную, где течет молоко и мед» [Библия, 1999, Исх.3:7, с. 58]. Оба примера эксплицируют семантику насилия. Не в состоянии более терпеть несправедливое отношение итанесийцы, как и народ Израиля, решают покинуть Египет и отправиться в землю Обетованную. Это решение дается им свыше, как глас Бога. Они воспринимают это как чудо и явление воли Всевышнего. Персонажи новеллы «Итанесиэс» слышат таинственные зовы «<...>дивный народец, будто позванный им лишь слышимыми зовами, стал искать безвопльной и бессловной страны», «итанесийцы шли и шли, вперед и вперед, ведомые им лишь слышимым зовом» [Кржижановский, 2001, т. I, с. 204]. В книге «Исход» Бог многократно обращается к избранникам народа Израиля «И сказал [Бог]: Я буду с тобой, и вот тебе знамение, что Я послал тебя: когда выведешь народ [Мой] когда выведешь народ мой из Египта, вы совершите служение Богу на этой горе» [Библия, 1999, Исх. 3:7, с. 58], «И сказал Господь Моисею в земле Ма-диамской: пойди возвратись в Египет, ибо умерли все, искавшие души твоей» [Библия, 1999, Исх. 4:19, с. 59 ]. или «ИГосподь сказал Аарону: пойди навстречу Моисею в пустыню» [Библия, 1999, Исх.4:27, с. 59]. Глас Господа прочитывается во второй книге Моисея как присутствие Бога, его помощь и заступничество народу Израиля.
Характерной имплицитной интертекстуальной аллюзией на текст Библии является функционирование прилагательного «безвопльный». Как
и категория «глас Бога», данное понятие уже рассматривалось нами в контексте культурного кода смерти в новелле, однако к нему следует вернуться снова в силу того, что оно обладает значимостью как выражение коммуникации «автор» - «читатель» в процессе дешифровки и узнавания скрытых смыслов. Не называя коннотаций, связанных со скитанием народа итанесийцев, которые вызывают в сознании читателя ассоциации с темой великого Исхода, Кржижановский вводит в нарративную структуру прилагательное «безвопльный», предваряющее возникновение обозначенной интенции. Прилагательное - неологизм «безвопльный» служит авторской трансформацией библейского мотива страдания. Итанесийцы хотят избавиться от страданий, (дословно) воплей, слышимых в земле Египетской. Эту последовательность можно восстановить, обращаясь ко второй книге Ветхозаветного Пятикнижия. Господь говорит Моисею: «И вот, уже вопль сынов Израилевых дошел до Меня, и Я вижу угнетение, каким угнетают их Египтяне» [Библия, 1999, Исх.3:9, с. 58]. Эта тенденция усиливается далее в тексте. Художественное пространство наполняется и другими аудиальными проявлениями страдания и скорби. Здесь происходит перенесение смысловых акцентов с одних персонажей на других посредством принципа зеркальности. Как следствие кары Господней, вместо еврейского народа вопиют жители Египта. «В полночь Господь поразил всех первенцев в земле Египетской, от первенца фараона, сидевшего на престоле своем, до первенца узника, находившегося в темнице, и все первородное из скота. И встал фараон ночью сам и все рабы его и весь Египет; и сделался великий вопль [во всей земле] Египетской, ибо не было дома, где не бьло бы мертвеца» [Библия, 1999, Исх.12:29, с. 67]. Обозначенные примеры эксплицируют особенности индивидуально-авторского дискурса (игра с читателем по узнаванию смыслов), а также позволяют рассматривать произведения Кржижановского в контексте модернизма. Эта тенденция находит отражение и других текстах писателя1.
Описание странствий итанесийцев в поисках обетованной страны имеет темпоральную продолжительность «Долгие годы длилось скитание несчастного народа» [Кржижановский, 2001, с. Г, с. 204]. Кржижановский не называет в новелле точного времени мытарств персонажей. Единственным указанием на это служит ремарка «долгие годы». Писатель акцентирует читательское внимание на тяготах пути: «<...>убиваемые качанием ветра, стуком подошв, пересекавших путь, устало волоча по земле свои
1 Так в новелле «Четки» из той же книги новелл, что и «Итанесиэс», Кржижановский вводит в нарратвную структуру аллюзии, отсылающие сознание читателя к учению греческих философов Элеатов, за этим он в художественной форме рассматривает элементы их доктрины (апории «Ахиллес», «Стрела»), и уже потом просто называет их имя «Спите, элеаты».
окровавившиеся рваные ушные мочки, итанесийцы шли и шли, вперед и вперед, ведомые им лишь слышимым зовом» [Кржижановский, 2001, т. I, с. 204]. Наличие этих деталей придает тексту характер одиссеи.
Странствование народа Израиля от исхода из Египта до достижения и обретения страны Ханаан имеет определенную продолжительность, однако в отличие от текста Кржижановского она характеризуется наличием пространственных и временных рамок. В Библии точно называется хронотоп действия: «И пошли они кочевать 40 лет в пустынях Аравии» [Библия, 1999, Числа.14:33, с. 139]. Путь израильтян по пустыне сопровождался как трудностями и бедствиями, так и божественными знамениями: дарование манны небесной, проявлением воды из скалы и многими другими («Но и за это время милосердный Господь не оставлял их Своею милостью и посылал им много чудес» [Библия, 1999, Числа.14:33, с. 139]. Движение было медленным, лишь через 40 лет странствования уже новое поколение подошло к границам Ханаана к северу от Мертвого моря. Общей для обоих текстов является также семантика смерти. От тягот пути умирают итанесийцы. Во время блужданий по пустыне умирают израильтяне, усомнившиеся в слове Божьем. Как в новелле Кржижановского, так и в Библии общим является достижение персонажами Обетованной страны. Итанесийцы вступают в полуночный край, таинственную страну Итанеси-эс. Народ Израиля обретает Ханаан, являющийся конечной точкой сорокалетних странствий. Однако различие текстов состоит в том, что для евреев обретение новой родины означает новую жизнь. Для них смерть остается позади, в прошлом (смена поколений, смерть генерации их отцов, наказанных Богом). Для итанесийцев вступление в полунощный край тождественно умиранию. Избежав смерти от рук людей на юге, опасностей пути, они оказываются здесь, чтобы исчезнуть навсегда.
Мифологема «Итанесиэс» в художественном мире Кржижановского является не только одним из многочисленных художественных образов, но и своеобразным слепком его мифопоэтической картины мира. В «Итанесиэс» находят отражение черты, характерные для индивидуальной мифологии автора «Сказок для вундеркиндов» и «Возвращения Мюнхгаузена». Исследование интертекстуальных аллюзий, отсылающих к различным мифологическим источникам (древнегреческие мифы, библейские тексты, литературная классика) позволяет воссоздать многоплановую модель творческой личности писателя. Все это способствует процессу научного осмысления художественного наследия Кржижановского и его возвращению в русскую литературу ХХ столетия.
Литература
Библия. Книги священного писания ветхого и нового завета. Барнаул, 1999. Кржижановский С. Собрание сочинений: в 6-ти тт. СПб., 2001. Кржижановский С. Страны, которых нет. М., 1994.
