CC BY
11
сломить сопротивление местной татарской и угорской знати, теперь необходимо было обеспечить ее лояльность. В кочевых объединениях раннегосударственного типа поддержку со стороны входивших в их состав племен можно было обеспечить лишь стабильным выполнением внешнеполитических функций, обеспечивающих верхушку общества богатствами и престижными вещами, поскольку инструментов внутреннего давления у хана, как правило, не было [14, с.147]. Усиление борьбы с Москвой было связано с приходом к власти в Казахстанском жузе в 1580 году Шигай-хана, союзника Абдаллах-хана и зятя Кучума [17, с. 18], что развязало руки Сибирскому юрту.
Поход Ермака 1582 года был ответом на усиление давления ханства в Прикамье. Ногаи оказались слишком ослаблены, в том числе очередной степной засухой, а Бухарские Шибаниды были заняты своими войнами и помощи своему вассалу Кучуму оказать не могли [3, с. 199]. Поход привел к кризису Сибирского ханства и началу доминирования в Сибири русской военной политики. Часть местных войск покинула непопулярного хана еще до начала военных столкновений, перейдя на сторону Ермака [2, с. 157-158].
Поражение хана Кучума было предрешено эволюционными особенностями Сибирского ханства, несоответствия между его внутренними возможностями и внешними запросами. Исчезновение ханства стало одним из звеньев распространения власти Москвы в степной зоне. Конечно, хан Кучум и его потомки еще продолжали оказывать сопротивление и после похода Ермака еще более 30 лет. Екатеринбургский исследователь Е. Вершинин задает вопрос: "Претендовали ли потомки Кучума на утраченное отцом наследство?" и дает на него ответ: "Возможно, но вот реальных сил вернуть его у них не было. Кочевые юрты отдельных царевичей редко превышали одну-две сотни мужчин. И тем не менее в течение полувека Кучумовичи являлись серьезным дестабилизирующим фактором на южных границах от Уфы до Томска" [5]. Видимо, можно согласиться с тем, что у Кучумовичей действительно не было реальных возможностей возродить Сибирское ханство. Но сам же Е. Вершинин признает, что наследники Кучума создавали серьезные препятствия для русской колонизации на довольно значительной территории [5]. Это, прежде всего, объяснялось тем, что царевичи могли стать консолидирующей силой всего кочевого мира, противостоящего русским в контактной зоне Зауралья, да и всей Южной Сибири в целом. "В своей антирусской политике Кучумовичи старались - и небезуспешно - использовать военные силы ногаев и калмыков. Отдельные ногайские мурзы и беки, несмотря на отдаленность кочевий, время от времени участвовали в грабительских набегах царевичей" [5].
Кучумовичи все в меньшей степени воспринимаются аборигенным населением как возможные претенденты на обладание верховной властью в Зауралье и во всей Сибири. Происходит и своеобразное "распыление" этого некогда могущественного клана. Некоторые из них окончательно переходят на русскую службу, другие породнились с калмыцкими тайшами и постепенно растворились в иной этнической среде.
Список литературы
1.Бахрушин С.В. Остяцкие и вогульские княжества в XVI-XVII вв. - Л., 1935.
2.Бахрушин С.В. Сибирские служилые татары в XVII в. //Научные труды. - М.: АН СССР, 1955. - Т.3. - Ч.2.
3.Бахрушин С.В. Сибирь и Средняя Азия в XVI и XVII вв. //Научные труды. - М.: АН СССР, 1959. - T.IV.
4.Бояршинова З.Я., Степанов Н.Н. Западная Сибирь в XIII-XVI вв. // История Сибири. - Л.: Наука, 1968. - Т.1.
5.Вершинин Е.В. Неверность "бродячих царевичей". Зауральское степное пограничье в XVII веке// Родина. - 1998. - № 1 или Сибирская заимка. - 1998. - № 1// www.zaimka.ru
6.Герберштейн С. Записки о Московии. - М.: Изд-во МГУ, 1998.
7.Грамота царя Федора Иоановича к сибирскому царю Кучуму о прекращении его преследования и о позволении ему приехать в Россию для получения замены за потерянное Сибирское царство (1597 г. 20 мая) // Тобольский хронограф. Вып. III. - Екатеринбург, 1998.
8.Давидович Е.А. Средняя Азия при Шейбанидах (XIV в.) // История Востока. - T.III: Восток на рубеже средневековья и нового времени. - М.: Восточная литература, 1999.
9.Ерохина Е.А. Народы Сибири: к вопросу о специфике межэтнических взаимодействий//Евразия: культурное наследие древних цивилизаций. Вып. 1.: Культурный космос Евразии. - Новосибирск, 1999. - С. 142-145 или Сибирская заимка. - 2001, - №3 // www.zaimka.ru
10.Зияев Х.З. Экономические связи Средней Азии с Сибирью в XVI-XIX вв. - Ташкент: Фин, 1983.
11.Катанов Н.Ф. Предания тобольских татар о Кучуме и Ермаке // Ежегодник Тобольского губернского музея. Вып. V. - Тобольск, 1896.
12.Катанов Н.Ф. Предания тобольских татар о прибытии в 1572 году мухаммеданских проповедников в г. Искер // Ежегодник Тобольского губернского музея. Вып.8. - Тобольск, 1897.
13.Кляшторный С.Г., Султанов Т.И. Государства и народы евразийских степей. Древность и средневековье. - СПб.: Петербургское востоковедение, 2000.
14.Крадин Н.Н. Кочевые общества (проблема формационной характеристики). - Владивосток, 1992.
15.Миллер Г.Ф. История Сибири. - М.-Л., 1937. - Т.1.
16.Небольсин П. Покорение Сибири. - СПб., 1849.
17.Нестеров А.Г. Государства Шейбанидов и Тайбугидов в Западной Сибири в XIV-XVII вв.: археология и история: Автореф.дис.... канд. ист.наук. - М., 1988.
18.Патриаршая или Никоновская летопись // ПСРЛ. - М.: Наука, 1965. -Т.9-10; - М.: Наука, 1965. - Т.11-12; - М.: Наука, 1965. - Т.12, 13.
19.Ремезов С. У. История Сибирская//Памятники литературы Древней Руси. XVII век. - М.: Художественная литература, 1989. - Кн.2.
20.Сказания иностранцев о России в XVI и XVII веках. - СПб., 1843.
21.Скрынников Р.Г. Сибирская экспедиция Ермака. - Новосибирск: Наука, Сибирское отделение, 1986.
22.Томашевская Н.Н. От социального пространства к социальному времени: опыт этнической истории башкирского народа в новое время. - Уфа: Китап, 2002.
23.Трепавлов В.В. История Ногайской Орды. - М.: Издательская фирма "Восточнаялитература"РАН, 2002.
24.Щеглов И.В. Хронологический перечень важнейших данных из истории Сибири. 1032-1882 гг. - Сургут, 1993.
Щур
Вячеслав Михайлович, канд.ист.наук, доц.
ОСОБЕННОСТИ ФОРМИРОВАНИЯ ЗЕМЕЛЬНОГО РЫНКА НА ЮЖНОМ УРАЛЕ В XVIII В.
Восемнадцатый век навсегда вошел в историю Урала как эпоха первоначальной индустриализации края. Государственные и частные интересы создали здесь среди вековых лесов и нетронутых земель очень развитую и эффективную по тем временам промышленность. Осуществить столь масштабную созидательную работу было бы невозможно без установления юридических прав на
конкретные территории. Желающих закрепить за собой богатейшие земли Южного Урала было предостаточно. Это, прежде всего, местные жители - башкиры, а также их припущенники. В XVIII в. большой интерес проявили к региону казна, казачество и, конечно же, купцы, сформировавшие слой промышленной элиты края. Именно группе горнозаводчиков удалось приобрести в тот период в собственность миллионы десятин, построить мануфактуры и превратить Урал в "опорный край державы".
Наибольшее перераспределение земельных угодий происходило между башкирами и горнозаводчиками, как по масштабу перехода прав собственности, так и по влиянию, которое оно оказало на развитие экономики региона, да и страны в целом. В то же время государство только в крайних случаях предпринимало меры к некоторому сокращению башкирских территорий, главным образом тогда, когда они были необходимы для строительства оборонительных линий. При сооружении крепостей изымались небольшие участки, особенно если сравнить с размерами добровольно продаваемых башкирами угодий. Поэтому процесс перераспределения собственности вряд ли может характеризоваться как "массовое изъятие башкирских земель" [2, с.227]. Действительность была гораздо сложнее. С одной стороны, громадные площади стали принадлежать горнозаводчикам, причем если верить цифрам, написанным в официальных документах, то за весьма низкую цену. Так, барон К.Е. фон Сиверс приобрел в Бурзянской вол. под Воскресенский завод участок окружностью в 30 верст за 235 рублей, заводчики И.Б. Твердышев и И.С. Мясников купили неизмеренные точно участки с границами по "живым урочищам" в Трух-менской вол. за 60 руб.; в Тюбеляцкой - за 100 руб. [4, Т. IV. ч.1., с.134-135, 137, 150]. Примеры можно продолжать и дальше, но общая тенденция прослеживалась четко. За вековые леса, речки, горы, месторождения полезных ископаемых официально платилось от нескольких десятков до нескольких сотен рублей. С другой стороны, этот процесс был бы невозможен без активного участия и заинтересованности самих башкир, главным образом их "лучших людей", старшинской верхушки и тарханов. Они обладали возможностью от имени всего племени распоряжаться просторами волостных земель. Поскольку плотность населения была невелика, то миллионы десятин постоянно лежали "в пусте". Интерес, проявляемый к ним со стороны русских промысловиков уже в XVII в., а затем и со стороны горнозаводчиков, подкрепленный деньгами, побуждал у многих башкирских старшин желание распорядиться "пустопорожними" территориями. Немалую роль в этом желании играл и тот факт, что на огромные массивы земель у башкирских племен не было юридических прав, типа жалованных грамот или ясачных книг. Таким образом, во время сделки купли-продажи старшины, бывало, реализовывали юридически, да часто и фактически не принадлежавшую племенам землю.
Между тем необходимо отметить, что свободная покупка башкирской земли русскими была разрешена только с 1736-го года. Еще в XVII столетии государство поставило на пути ее свободного оборота серьезную преграду. Глава XVI Соборного Уложения 1649 г. напрямую запрещала русским людям не только покупать их земли, но и даже "... в наем на многие годы не имать" [1, с.12]. Это делалось с целью привлечь на сторону властей татар, башкир, мордву, чувашей и т.д., продемонстрировав реальную защиту их интересов. Кроме того, эта мера давала им возможность адаптироваться к условиям существования в рамках правового поля Российского государства и препятствовала оттоку населения из центральных рай-
онов на окраины. Несмотря на столь категоричный запрет, операции с недвижимостью башкиры производили и в XVII в., что выразилось в массовом распространении арендных сделок. Исторические документы свидетельствуют о том, что они "емлют кортомные деньги" с русских арендаторов за "хмелевые, рыбные и звериные промыслы" [8, с.161]. Таким образом, уже в XVII в. башкиры достаточно активно участвовали на рынке операций с недвижимыми угодьями и прекрасно понимали выгоду от сдачи "в кортом" неиспользовавшихся ими самими промыслов. Получая соответствующие платежи, башкирская верхушка уже включалась в сферу денежных отношений, выходя за рамки простого натурального товарообмена, имевшего в те времена преимущественное распространение среди "инородцев".
Почти все арендные сделки имели теневой характер. Договоры заключались в устной форме, без особого уведомления государственных органов. Это, с одной стороны, приводило к потерям казны, в которую не попадали положенные в таких случаях фискальные сборы, а с другой - открывало простор к всевозможным злоупотреблениям. Такая ситуация все больше стала беспокоить российские власти, неудовольствие сложившейся системой проявляли русские жители региона. Даже башкирское население стало испытывать неудобство от ограничительных установлений Соборного Уложения, так как они препятствовали увеличению количества и доходности сделок. В свете сказанного отнюдь не лицемерным выглядело утверждение царского указа от 11.02.1736 г. о том, что "то запрещение (продавать землю - В.Щ.) им башкирцам весьма не полезно" [1, с.147]. Итак, в 1736 г., воспользовавшись мощным восстанием как предлогом, царское правительство пошло на решительное изменение ситуации. Башкирские земли после выхода процитированного выше указа стали свободно покупаться и продаваться. Этот акт давал возможность резкого расширения земельного рынка в стране и более быстрого освоения пустовавших территорий. Он открывал лазейку к быстрому обогащению старшинской верхушки башкирских волостей, которая, пользуясь своим влиянием на соплеменников, получала права реального распоряжения общественными вотчинами, присваивая себе львиную долю прибыли любой сделки. Когда местная старшина осознала новые возможности, а это произошло в 40-е гг. XVIII в., то началась эра массовой распродажи башкирских земель, приведшая к росту благосостояния феодальной верхушки и обнищанию рядовых общинников.
На покупных землях на Урале быстрыми темпами начала развиваться частная горнозаводская промышленность. В течение нескольких десятилетий, прошедших после указа 1736 г., на первый план выдвинулись именно операции по купле-продаже башкирской земли, а арендные сделки вследствие своих менее значительных масштабов отошли в тень. В течение нескольких десятилетий башкирские племена продали сотни тысяч десятин земли, а зауральская часть этноса даже оказалась многочисленными заводами фактически отрезана от основной территории Башкирии и представляла собой несколько своеобразных островов, окруженных со всех сторон славянским населением. Однако все акты купли-продажи земли составлялись и подписывались местными "лутчими" людьми на добровольной основе и с согласия всей волости. В любой купчей обязательно фигурировала следующая стандартная формулировка: "... продали они, имярек с товарищи, с общего всей той... волости мирских людей согласия им (имя покупателя) в вечное владение вотчинную свою землю" [4, Т. IV, ч.1,
с. 55, 134]. Согласие простых общинников подтверждалось особым документом, к которому прикладывались тамги всех вотчинников. Нарушение условия добровольности могло повлечь за собой расторжение сделки государственными органами, поэтому покупатель был заинтересован в непременном его соблюдении. На этом этапе в действие вступала волостная верхушка, которая должна была подговорить простых общинников дать согласие на продажу земли. В ход пускались разные методы -от простых уговоров до откровенного запугивания неминуемыми репрессиями и осуществление оных. Если в первом случае покупатели еще принимали личное участие, угощая простых башкир и обещая им "золотые горы", то акции силового принуждения осуществляли только местные старшины со своими подручными. Правда, последний способ являлся противозаконным и мог стать основанием для возвращения башкирам утраченной собственности. Поэтому настоящие продавцы, да и покупатели, должны были следить, чтобы челобитчики с жалобами на их действия не попали в ответственные за регистрацию сделок провинциальные канцелярии или в Сенат. Осуществлять такой контроль легче всего было опять же местной башкирской старшине. Если все же челобитные простых башкир попадали в руки представителей власти, лучше всего центральной, то за этим следовали длительные разбирательства, не всегда заканчивавшиеся положительно для покупателей.
Более безопасным, хотя и утомительным, был путь уговоров, которые, кстати, старшинам чаще всего удавались. И дело здесь не в количестве выпитого при этом чая и съеденных сладостей, на которые якобы покупались простые общинники. Во-первых, будучи неискушенными в земельных операциях, они просто не понимали разницу между терминами "продажа" и "аренда". Они знали по опыту, что территории, кортомленные русскими, по завершении срока действия договора останутся в собственности общины. Поэтому в купчих актах термин "продажа" мог соседствовать или даже подменяться терминами "кортом", "уступка", "вечная аренда" в отношении одного и того же участка [9, с.217, 220; 7, с.110]. Не смотря на то, что русское законодательство четко отличало суть продажи от аренды, при уговорах вотчинников аргумент, что они теряют землю не навсегда, мог использоваться.
Во-вторых, сами суммы, официально получаемые всеми коллективными собственниками, были очень маленькими, составляя от нескольких десятков до нескольких сотен рублей за сотни тысяч десятин угодий, поросших вековыми лесами. Это также должно было убедить простых вотчинников, что покупатели будут пользоваться землей лишь ограниченный срок.
В-третьих, в абсолютном большинстве договоров купли-продажи, особенно если называлась маленькая цена покупки, для башкир специально оговаривались существенные сервитуты. Так, 16 декабря 1776 г. башкиры Сызгинской волости Исетской провинции продали заводчику Лугинину Л.И. участок по речке Келеоим, притоку р. Миасс, всего за 300 руб. Договор гласил, что купец получает "... в вечное и потомственное владение... от устья оной речки вверх до смежных других волостей земли, сколько оной есть", то есть леса, сенокосы, рыбные ловли и т.д. Однако тут же оговаривалось условие, чтобы "... нам, вотченникам, в ... проданной нами ему, Лугинину, земле жительство иметь и кошевать на речках Кара-илги, Надж-илги, Айдашты, Наялы, на озере Сардакты не воспрещать, и в Тургояке озере рыбу ловить, и в кортом отдавать нам, сызгинцам, а во время езды нашей для вы-лажения меду по бортям ... гибели лесам и траты ника-
кой не чинить, и годного лесу в заводское строение не рубить, и ни во что ко владению не вступать вечно" [4, T. V, с.47-48]. То есть разные предложения одного и того же договора явно противоречили сами себе, а его содержание скорее подходит под определение аренды, чем купли-продажи. Купец принял предложенные башкирами правила может быть потому, что вотчинники обещали его Златоустовскому заводу, нуждавшемуся в лесных и водных ресурсах, "в заводском действии помешательство не чинить" [4, T. V, с.47-48].
В большинстве договоров башкир с заводчиками оговаривались как минимум права первых пользоваться там бортевыми деревьями, бобровыми гонами, а в случае не использования новым хозяином всех купленных территорий, то и свободный выпас на них скота. В то же время, если цена покупки достигала существенных размеров, то о сохранении сервитутов речь, как правило, не шла. В сентябре 1776 г башкиры Бала-катайской вол. Исетской провинции продали заводчику Турчанинову А.Ф. земли в окрестностях оз. Теренкуль за 1700 руб., не оговорив права кочевания, рыбной ловли и т.п. [4, T. V, с.41-43]
Таким образом, у башкирской верхушки были серьезные аргументы, чтобы уговорить простых общинников на добровольное согласие с предстоящей сделкой, а последствия их не волновали. Однако зачем же представители феодальной верхушки шли на риск, ясно осознавая возможность полной потери территории? На наш взгляд, этому способствовали следующие обстоятельства. Во-первых, высокая степень коррумпированности башкирской старшины и неуязвимость ее в этом отношении от русских властей, тоже бывших "не без греха". Если простые башкиры в массе своей не понимали степени эквивалентности продаваемых ресурсов и получаемых от этого доходов, то их "лутчие" люди прекрасно осознавали ценность денег и многие из них стремились получить их любой ценой, пускаясь в злоупотребления, о которых еще в 1743 г. писал оренбургский вице-губернатор П.Д.Аксаков [4, T. III, с.526-535]. Осознавая степень эквивалентности денег и товара, спроса и предложения, они назначали калым за своих дочерей, закабаляли туснаков, занимались ростовщическими операциями. Еще И.И.Лепехин в XVIII в. писал, что калым у башкир "... до 200 рублей простирается" [6, с.166]. Понятно, что максимальные суммы назначались для дочерей из знатных семей, обладавших не только богатством, но и властью над соплеменниками. Туснаки заключали с феодалами договоры займов на 100-150 руб. с отработкой долга, засчитывая за год 510 руб. [4, T. IV, ч. 1, №№ 205, 232, 245, 268, 276]. В перечисленных выше случаях скрыть реальную цену договора было либо невыгодно, либо не престижно. Неужели старшины были настолько глупы, что оценивали необъятные территории с фантастическими богатствами в сумму, равнозначную калыму за девушку или в цену нескольких полурабов? Тем более, что прибыль от продажи земли делилась между всеми вотчинниками и каждый в результате получал крохи. Даже если большинство общинников не понимало ценности земли как таковой, значимости полезных ископаемых и энергетической силы рек, то уж наличие в своих угодьях промысловых видов зверя и рыбы, бортевых деревьев и т.п. было условием выживания, а значит оценивалось и просчитывалось, особенно местными начальниками. Когда в пределы огромных башкирских волостей входили чужаки без разрешения со стороны хозяев и последние не могли с ними договориться об условиях эксплуатации природных богатств, то в адрес центральных властей шли челобитные, в которых вотчинники не забывали упомянуть, что при отсутствии защиты
они не смогут вносить ясак в казну. Поэтому старшинская верхушка не могла не понимать, к чему приведет "игра" в рыночные отношения и что потеряет при этом волость. Несмотря ни на что реализация земли приобрела в 5060 гг XVIII в. массовый характер. Одной из главных отличительных черт этих сделок, как и раньше, являлись тайные договоренности или сговор между покупателями и реальными продавцами. Первые, конечно, не скупились на подарки и взятки, а последние отчаянно торговались. Документы, подтверждающие этот тезис, найти трудно, поскольку у заводчиков-покупателей на содержании часто находились и местные правоохранительные, и исполнительные органы власти, не заинтересованные в расследовании деятельности своих "хозяев" [10, с.419]. Однако отдельные факты все же время от времени выплывали. Так, в 1825 г управляющий заводами наследниц купца Расторгуева в Кыштыме Григорий Зотов узнал о богатых залежах золота в землях соседних Кара- и Ба-рын-табынских волостей 5-го кантона. С помощью своего поверенного, раздававшего взятки "нужным" людям, в том числе кантонному начальнику, было заключено соглашение с вотчинниками о передаче золотосодержащего участка в кортом на 70 лет заводам, где Зотов являлся фактическим хозяином (покупать землю у башкир в эти годы запрещал закон). На различного рода подношения у него ушло более 100 тыс. рублей [5, с.66]. Нет сомнения, что подобные методы широко практиковались и в XVIII в., хотя размеры взяток все же были, наверное, существенно ниже.
На мысль о существовании двойных стандартов наводит и следующий факт. В сентябре 1766 г. башкиры Мякотинской волости отдали "в корм и на длительный срок" небольшой участок по р. Караболке крестьянам Арамильской слободы Банных и Поповым. Им было четко указано в каком месте строить жилье, городить поскотину, рубить лес и где нельзя "хлебопашество и сенокошение ... производить". Арендная плата назначалась в 20 руб. в год и 20 пуд. ржаной муки, которую вносить "ген-варя с 1 числа каждогодно без отговорок". Особо обращает на себя внимание дополнительный сбор, который не входил в рамки арендной платы. В договоре он назван "подарком", размеры которого составляли 500 руб. [4, Т. V, с.40-41]. Крестьяне внесли этот "подарок" мякотин-цам-башкирам при подписании документа, еще не успев ни дня попользоваться вожделенными угодьями. Что интересно, размеры "подарка" с крестьян за небольшой участок равнозначны плате, официально вносимой в те же годы заводчиками за покупку сотен тысяч десятин леса. Это также может косвенно подтверждать мысль о том, что, во-первых, рядовые башкиры не разбирались в сути отличий сделок "кортома" и "продажи" и, во-вторых, что правящая верхушка волостей называла покупателям цену более адекватную настоящей стоимости земли, нежели чем та, которая указывалась в договорах.
Существовала также опасность, что продав землю и получив деньги, волостное начальство могло повернуть дело вспять, пользуясь защитными механизмами русского законодательства. Например, на суде можно было заявить, что согласие простых вотчинников получено с помощью насилия, либо на сходе, решавшем этот вопрос, не оказалось кворума, либо выяснялось, что земля находилась в совместной собственности с башкирами других волостей, которые не давали на сделку своего согласия и т.п. Так как при продаже земли существовало две цены, то при одностороннем расторжении договора башкиры должны были возместить покупателю официальную цену, которая была ниже его реальных расходов.
Однако выполнение даже этого условия на практике часто оказывалось невозможным, так как башкиры могли заявить, что не имеют денег и отделаться векселями [4, Т. V, с.42], обналичить которые составляло новую проблему. Спасаясь от подобного развития событий, покупатели стали требовать в договорах на случай возникновения таких обстоятельств выплаты ущерба во много раз превышающего официально заплаченную сумму. Размер неустойки, по нашему мнению, как раз и указывал на реально понесенные покупателями расходы. Например, тот же Лугинин в договоре с сызгинцами оговорил себе сумму компенсации на случай расторжения договора в пять раз превышающую официальную цену [4, XV, с.48]. Кроме того, в купчих бумагах появляется обязательная фраза об указании "договорной цены без утайки". В первые годы после разрешения покупки башкирских земель такой фразы в купчих не было, а в 60-70-х гг XVIII в. без нее уже не обходился ни один письменный договор. В документе, имеющем юридическую силу, ни одна фраза не может появиться просто так, вследствие красноречия его составителя, а значит покупатели все жестче боролись за соблюдение собственных интересов.
В-третьих, территориальная неопределенность в Оренбургской и Пермской губерниях, выражавшаяся в неразмежеванности владений башкир между собой, с казной, крепостями, заводами, припущенниками позволяла продавать наряду с вотчинными еще и рядом находящиеся казенные земли и даже повторно перепродавать или сдавать в аренду угодья, уже принадлежащие другим владельцам. Еще Н.Чупин и В.Шишонко в XIX в. прямо указывали на подобные факты [9, с.218; 10, с.418-419] и повторять их не представляется целесообразным.
В то же время и заводчики действовали очень нагло, пользуясь расплывчатостью формулировок договоров, определявших границы продаваемых участков по тем или иным "живым урочищам". Речка могла изменить русло, особенно после строительства плотины, овраг можно было засыпать, лес вырубить и т.д. С исчезновением или изменением таких ориентиров формулировки договоров о границах теряли первоначальный смысл и позволяли заводчику трактовать их по-своему, главным образом, в сторону увеличения заводской территории. Результатом снова были длительные тяжбы, тянувшиеся десятилетиями, с привлечением всех судебных инстанций вплоть до Сената.
В целом в борьбе за обладание природными ресурсами Урала и прилегающих местностей между башкирской феодальной верхушкой и промышленниками победа чаще всего оставалась за последними, располагавшими большими финансовыми ресурсами, опытом и поддержкой местных властей. "Игры" башкирской старшины "с огнем" часто завершались полной утратой контроля над проданными, хоть и с существенными ограничениями, территориями и вынуждали башкирские племена поселяться на правах припущенников в чужие вотчины либо на казенные земли.
Царское правительство, имевшее в Оренбургской и Пермской губерниях казенные горные заводы уже в середине XVIII в., было озабочено начавшими все явственнее проявляться тенденциями обезземеливания башкир, "отчего не стали бы некоторые из них со временем... в степные народы уходить к ущербу... е.и.в. интересов" [1, с.122-130]. Сама казна уже имела опыт конфликта, принадлежащего ей Каменского завода с башкирами и татарами, жившими по рекам Синара и Багаряк из-за рудных месторождений [1, с.122-130], не окончившегося и в XIX в. Властям необходимо было отмежеваться от процессов
бездумной распродажи башкирами своих земель. Только в этом случае правительство и судебные органы могли играть роль беспристрастного арбитра в конфликтах между заводами и вотчинниками, без опасения быть обвиненными последними в собственной заинтересованности в непосредственной эксплуатации природных богатств края. Самих казенных предприятий на юге Урала было не много. Так, из 102 заводов, возникших в регионе в XVIII в., только 14 были основаны казной, причем последний - в 1742 году. Из них 5 заводов либо оставались не достроены, либо прекратили свое существование через несколько лет [3, с.160-161]. Одновременно к середине XVIII в. частная горная промышленность на Южном и Среднем Урале уже встала на ноги, окрепла и делом доказала свою высокую эффективность. Налоги с частных заводов стали приносить казне более высокую прибыль, нежели сборы с государственных предприятий. Руководствуясь вышеприведенными соображениями, Сенат 13 октября 1753 г. обнародовал указ о запрещении строительства в Оренбургской губернии новых казенных заводов [1, с.122-130], тогда как "партикулярные люди" получали в развитии горного дела все преимущества. Идея этого указа, видимо, существовала и ранее, поскольку даже до его издания отправлявшимся на разведку месторождений рудознатцам давались инструкции говорить местным жителям, что "они посланы за тем по прошению партикулярных людей, дабы башкирской ... народ, преждевременно о том в размышление не привесть" [1, с.122-130]. Самоустранение правительства от непосредственного участия в процессах перераспределения земель оказалось весьма своевременным и выгодным с политической точки зрения, так как отводило значительную часть обвинений башкирской верхушки в попытках колониального грабежа государством нерусских народов Урала.
К концу XVIII в. система условных границ "по урочищам" полностью изжила себя, запутав поземельные отношения между башкирами, заводчиками, припущенни-ками в клубок противоречий. Для разрешения проблемы необходимо было установить точные пределы любых владений и оформить соответствующие документы. 26 июля 1797 г. Сенатом был принят указ о размежевании земель в Саратовской, Оренбургской губерниях, которое получило название Генерального и продолжалось вплоть до 30-х гг. XIX в. Главная цель правительства состояла в разбирательстве с вопросом о земельных правах тамошнего населения и выявления незанятых пустующих участков для их последующего использования в интересах государства. Таким образом, роль центрального правительства состояла отнюдь не в поощрении захватов земель, а в том, чтобы приучить стороны, участвующие в сделках, действовать в определенном законом русле.
Список литературы
1.Законы Российской Империи о башкирах, мишарях, тептярях и бобылях/ Сост. Ф.Х.Гумеров. - Уфа: Китап, 1999. - 568 с.
2.История Башкортостана с древнейших времен до 60-хгодов XIXв. / Отв. ред. Х.Ф.Усманов. - Уфа: Китап, 1996. - 520 с.
3.Кулбахтин Н.М. Горнозаводская промышленность в Башкортостане. XVIII век. - Уфа: Китап, 2000. - 280 с.
4.Материалы по истории Башкирской АССР. - М.; Л., 1936. - Ч.I.; - М.; Л., 1949. - Т. III; - М, 1956. - Т. IV. - Ч.1, 2; - М, 1960. - ТУ.
5.Новокрещенных Н.Н. Из истории Кыштымских горных заводов // Труды Пермской ученой архивной комиссии. - Пермь, 1893. - Вып. II.
6.Полное собрание ученых путешествий по России. Продолжение записок путешествия академика И.И.Лепехина. - СПб., 1822. - Т. IV.
7.Сельскохозяйственные нужды Пермского края/Сост. Е.И.Краснопе-ров. - Пермь, 1881.
8. Челобитная царям Иоанну и Петру Алексеевичам от жителей
Сибирских слобод на Башкирцев // Сборник статей, касающихся Пермской губернии. - Пермь, 1882. - Вып. 1. 9.Чупин Н.К. О некоей исторической будто бы записке// Сборник
статей, касающихся Пермской губернии. - Пермь, 1882. - Вып. 1. 10. Шишонко В. Пермская летопись. Пятый период. - Пермь, 1885. - Ч.1.
Павлуцких Геннадий Геннадьевич канд.ист.наук, доц.
РЕФОРМА П.Д.КИСИЛЕВА И "КАРТОФЕЛЬНЫЕ БУНТЫ" В ЗАУРАЛЬЕ
Название "картофельные бунты", встречающиеся в советской и современной исторической литературе, относится к целому ряду крестьянских выступлений Вятской, Пермской, Оренбургской и Тобольской губернии. В целом это название не было характерным для своего времени, хотя так их назвали еще М.И. Семеновский, А.Н. Зырянов,а позднее использовали и советские историки. Фактически это не совсем верно, т.к. "...во-первых, это название хотя и оглушительное, но выдуманное и в народе не употребляющееся; во-вторых, .о картофеле говорится менее всего, в третьих, народ называет . эти печальные события "заворохою", "бунтовского", "бунтовым годом ". Сразу хотелось бы обратить внимание на то, что эти события проходили в 1841-1843 годах, хотя и на территории практически одних и тех же уездов, но почти всегда в разных волостях. Таким образом, вторично на одной и той же территории выступлений практически не было, т.к. "настойчивые увещевания и наказания" надолго водворяли спокойствие, а отбунтовавшие крестьяне превращались не просто в пассивных зрителей, но и в противников беспорядков. Так, выступавшие в 1842 году далматовцы в 1843 г. прогнали посланцев соседей-бунтовщиков с бесчестием, за что в последствии четверо из них были награждены похвальными листами и десятирублевыми премиями [5, с.114-191].
Однако прежде чем мы попытаемся дать свой взгляд на существующую проблему, вернемся к основной причине крестьянских выступлений. Она довольно проста на первый взгляд - это ответ на реформу П.Д. Киселева. Еще 30-40 лет назад в исторических изданиях отмечалось, что "реформа Кисилева... ухудшила положение крестьян, заставила их .подняться на феодальную борьбу". Даже в современных изданиях эти выступления характеризуются как акт "защиты свободы и личной независимости"[12, с.45-46; 8,с.194]. К сожалению, комплексного исследования этой проблемы нет и это несмотря на новые и интересные работы И.В.Побережникова, В.А.Шкерина, где данные выступления рассмотрены с точки зрения психических установок зауральского крестьянства [13;14,с.182-207; 20,с.85-100]. Слабо вводятся в работу издаваемые шадринскими и курганскими краеведами хрестоматии и репринты, посвященные этому периоду.
Несколько слов о предыстории самой реформы. Еще в 1816 г. Киселев подал Александру 1 записку под
