CC BY
45
УДК 13
С. Б. Куликов
ОСОБЕННОСТИ ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКОЙ РЕКОНСТРУКЦИИ ПРОЦЕССОВ ТРАНСФОРМАЦИИ В КУЛЬТУРЕ ФИЛОСОФСКИХ ОБРАЗОВ НАУКИ: НАТУРАЛИЗМ VS ИСТОРИЦИЗМ
Отстаивается тезис о том, что феноменологическая реконструкция процессов трансформации в культуре философских образов науки позволяет выявить базовые механизмы видоизменения репрезентаций науки. Видоизменения репрезентаций зависят от двух моментов: 1) ориентации на исторические мутации основ осознания мировоззренческих установок, формирующих смысловую структуру научного познания; 2) необходимости соотнесения действий ученых с версиями периодически воспроизводящегося познавательного идеала (подлинной мудрости). Результаты выполнения проектов РФФИ № 14-06-00440 «Разработка способов применения методов исследования нелинейной динамики для обнаружения аттракторов самоорганизации социальных систем»; № 155 «Методология моделирования семиотических механизмов управления нелинейной динамики образовательных систем» государственного задания для ФГБОУ ВПО «Томский государственный педагогический университет».
Ключевые слова: феноменологическая реконструкция, трансформация философских образов науки, культура, натурализм, историцизм.
Статья посвящена обсуждению особенностей феноменологической реконструкции процессов трансформации в культуре философских образов науки и содержит результаты, обновляющие и дополняющие более ранние исследования автора [110]. Феноменология выступает одним из влиятельных направлений современной философии, суть которого заключена в возможности сопоставить процессы, протекающие в действительности, с процедурами построения осмысленных картин бытия в рамках сознания. Тем самым границы действительности и рамки сознания во многом совпадают, т. е., перефразируя высказывания некоторых классиков, можно сказать, что в данном случае существовать - это быть осознаваемым.
В современных условиях все более тесной является связь видоизменений философских образов науки с полемикой двух базовых версий научного сознания, ориентированных, соответственно,
на общество и природу (подразумеваются истори-цизм и особенно актуальный в феноменологических исследованиях натурализм [11, с. 183-187]). Поэтому вполне оправданным может считаться тезис о том, что истолкование именно этих актов научного сознания является наиболее перспективным для реконструкции процессов трансформации в культуре философских образов науки. Анализ сути полемики натурализма и историцизма откроет перспективу выявления базовых структур, от которых зависит возникновение и видоизменение в культуре (вплоть до полной мутации) образов науки.
В свое время Э. Гуссерль заметил, что «натурализм есть явление, возникшее как следствие открытия природы - природы в смысле единства пространственно-временного бытия по точным законам природы» [12, с. 675]. Из этого ясно, что под натурализмом подразумевается познание на основе
естественных (природосообразных) принципов объяснения. Натурализм есть форма научного сознания, базовой интенцией (или «предметной направленностью») которого выступает ориентация на точность и обоснованность, гарантирующие достоверность получаемого знания.
В отличие от этого историцизм традиционно понимается в качестве учения об относительной истинности знаний (один из наиболее ярких представителей - В. Дильтей [13, с. 280-297]). Относительность фиксируется при установлении зависимости знаний от мировоззренческих установок на отдельных этапах развития социокультурных систем. Феноменологическое исследование исто-рицизма подразумевает отсечение несущественных качеств и раскрытие в самой науке базовых горизонтов «релятивистского» сознания [12, с. 719-720].
Натурализм и историцизм могут быть истолкованы как две идеальные формы (или «эйдосы») науки, порожденные, соответственно, двумя же интенциями научного сознания [8, с. 127, 175; 9, с. 77, 106; 10, с. 74]. При этом прояснение натурализма и историцизма в виде двух идеальных форм совпадает с постановкой вопроса об интенцио-нальных структурах, связанных с процессами порождения представлений о достоверности знаний в вариантах его укоренения как в актах собственно научного, так и в сфере общекультурного (т. е. вне-научного) сознания. Другими словами, речь идет об одном и том же сознании, в то же время имеющем разную предметную направленность [14, с. 30].
Натурализм как идеальная форма науки может быть выражен прежде всего в виде логицизма, поскольку именно формальная логика - это «примерный перечень всего идеального» [12, с. 676]. Причем особый исследовательский интерес представляет
основание для понимания логицизма не просто в узком смысле отдельного направления исследований в области оснований математики (основные представители здесь Г. Фреге, Б. Рассел и др.), но так же и как одной из фундаментальных форм научного сознания вообще. Видоизменения (мутации) формы раскрывают здесь вариации одной из сторон общенаучного сознания, указывая горизонт, двигаясь в направлении которого, становится возможным выявление механизмов трансформации философских образов науки.
Почему же нельзя ограничиться истолкованием логицизма только в узком смысле? Логицизм в этом смысле, как частное направление исследований, имеет целью сведение оснований математики к аксиомам формальной логики. В данном случае мы имеем отношения двух частных разделов научного знания. В то же время есть основания утверждать, что изучение оснований математики и логики в итоге приводит к выявлению зависимости смысла их базовых понятий от более общей области философско-методологических знаний.
Так, Дж. Пеано в XIX в. предпринял попытку аксиоматизации арифметики, сформулировав пять аксиом, согласно которым необходимо понимать 1) ноль как натуральное число; 2) натуральные числа как последовательность, составленную из натуральных чисел; 3) ноль в качестве начала последовательности, не следующего ни за каким натуральным числом; 4) каждое число - член последовательности натуральных чисел также в качестве натурального числа; 5) возможность полной индукции как доказательства для всей последовательности чисел, если нечто доказано для одного натурального числа и последовательность предполагает верность того же для следующего числа [15, с. 48; 16, с. 270].
В ХХ в. проблемами аксиоматизации, в частности в рамках теории множеств, занимались Э. Цер-мело и А. Френкель, Дж. фон Нейман, У. Куайн и другие исследователи [17, с. 11-27]. Но наиболее существенные результаты получил К. Гедель, обосновав положение о том, что в аксиоматических системах, допускающих правило «непосредственного вывода» («immediate consequence of») и его рекурсивные определения, становятся неразрешимы (в смысле неопределимости истинностного значения) понятия «натуральное число» как «пропозициональная формула» вида (x) F (x). В этом случае оказываются неразрешимы также и понятия «ноль» и «единица» в виде натуральных чисел, равно как понятия «сложение» и «умножение» в качестве операций над этими числами [18, с. 5759, 62-69].
Результаты, полученные К. Геделем и его предшественниками, легли в основу изысканий А. Тар-
ского, раскрывшего возможности применения дедуктивного метода к элементам арифметики действительных чисел. Именно в ходе переосмысления отношений логики и математики А. Тарский выявил, что «переменная», «следствие» и другие понятия принадлежат не логике или математике, т. е. некоторым частным дисциплинам, а методологии дедуктивных наук как общему учению о методах логического следования и математических вычислений [19, с. 190-191].
Из всего этого ясно, что логицизм как направление исследований может быть истолкован в ходе анализа философских позиций, расширяющих смысл самого логицизма, а вместе с ним и натурализма.
В частности, такой философской позицией является позитивизм, смысловым ядром которого выступает обнаружение оснований, гарантирующих положительный прирост знаний, их естественное или натуральное увеличение. Тем самым в рамках позитивизма выделяется набор специфических мировоззренческих установок, особенности развития которых отображают общие перспективы трансформации в культуре натурализма как идеальной формы науки. При этом выявленные связи натурализма, логицизма и позитивизма раскрывают следующее: в своем развитии позитивизм проходит целый ряд этапов, первый из которых связан с вопросами о статусе эмпирической науки в рамках общественной жизни (О. Конт, Г. Спенсер и др.). В рамках второго этапа ставятся вопросы об основаниях получения положительных результатов на базе эксперимента и наблюдений (Р. Авенариус, Э. Мах и др.). Наконец, на третьем этапе анализ затрагивает соотношение формальных схем упорядочивания опытных данных с их реальным содержанием (М. Шлик, Р. Карнап и др.). Причем каждый этап обусловлен господством особого понимания границ позитивности.
Так, имеется существенное различие в принципах организации исследований в рамках второго и третьего этапов развития позитивизма. Например, Э. Мах замечает: «Наука возникает всегда в процессе приспособления наших мыслей к определенной области опыта. Результатом этого процесса являются элементы мысли, в которых и может быть обобщена и выражена вся область фактов» [20, с. 70]. Из этого видно, что позитивизм конца XIX - начала ХХ в. полагает возможным представить опыт в качестве главного источника научного знания.
В то же время в рамках позитивизма первой половины ХХ в., получившего наименование «неопозитивизм», которому зачастую также ошибочно приписывают жесткое противопоставление рационального (априорного) и опытного (апостериорно-
го) знания в пользу опыта, переосмысляется статус отношений между априорным и апостериорным знанием [21, с. 298-320; 16, с. 311, 313, 314, 318]. Как свидетельствует один из членов Венского кружка В. Крафт, неопозитивисты признавали положительное значение видоизмененной версии априорного знания как минимум в области логики и математики [22, с. 58].
Вышесказанное позволяет понять причины, по которым исследователей, практически не занимавшихся вопросами опытного познания, воспринимают как близких по духу неопозитивистам (имеются в виду З. Завирский, К. Айдукевич и другие теоретики, разрабатывавшие программы сближения формальной и математической логики) [16, с. 385].
Во второй половине ХХ в. позитивизм, по сути, мутирует в постпозитивизм. Начинает преобладать критика предшествующих концепций; устанавливаются две важные точки зрения, ориентированные 1) на логику развития научного знания (К. Поппер) и 2) на историю науки как социального явления (Т. Кун, И. Лакатос, П. Фейерабенд и др.).
Применение феноменологической редукции, предполагающей воздержание от поспешных суждений в пользу обнаружения только наиболее существенных качеств и свойств осознаваемого явления, позволяет прояснить базовые элементы, материалы будущей реконструкции видоизменений позитивизма. В основе выполнения такой процедуры, которая в дальнейшем даст возможность провести и реконструкцию общих трансформаций в культуре философских образов науки, обнаруживаются следующие материалы: прежде всего развитие исследований в сфере оснований позитивного знания выводит на вопросы, сформулированные в проблемном поле языка [23, с. 263-288]. Стоит оговориться, что особое значение языка в рамках целостной картины научного познания выделяют не только представители философии науки. Например, известный лингвист Э. Сепир еще в начале ХХ в. замечал, что «философу необходимо понимать язык хотя бы для того, чтобы обезопасить себя от своих собственных языковых привычек» [24, с. 264]. С этой точки зрения язык есть символическая система, способ отображения центральных моментов опыта [24, с. 256].
Сходных воззрений придерживался Б. Уорф, химик по базовому образованию, увлекшийся лингвистикой и подвергнувший анализу язык индейского племени хопи. Б. Уорф заметил, что «понятия „времени“ и „материи“ не даны из опыта всем людям в одной и той же форме. Они зависят от природы языка или языков, благодаря употреблению которых они развились. Они зависят... от способов анализа и обозначения восприятий,
которые закрепляются в языке как отдельные „манеры речи“ и накладываются на типические грамматические категории» [25, с. 199]. Из этого следует, что нормы поведения (в том числе исследовательская деятельность) зависят от способов связи представлений действительности в рамках конкретной символической системы.
С собственно философской точки зрения М. Шлик утверждал, что философия есть «не система познаваний, но система действий; философия - такая деятельность, которая позволяет обнаруживать или определять значение предложений. С помощью философии предложения объясняются, с помощью науки они верифицируются. Наука занимается истинностью предложений, философия - тем, что они на самом деле означают» [26, с. 31]. Также М. Шлик замечал, что «бессмысленно говорить о недостоверных фактах. Только утверждения, только наше знание могут быть недостоверными» [27, с. 34]. Из этого вытекает идея зависимости способа познания действительности от конкретных форм его языкового выражения (или «символической практики»).
Как полагал Б. Рассел, «язык имеет два взаимосвязанных достоинства: первое - то, что он социален, и второе - что он является для общества средством выражения „мыслей“, которые иначе остались бы личным достоянием» [28, с. 66]. Данное утверждение раскрывает еще одно значение языка. Результаты познавательных актов, получая символическую форму, гарантируют интерсубъективный характер продуктам исследовательской деятельности: один раз придав значение, например, термину «масса» (или «энергия»), в дальнейшем любой исследователь и его коллеги употребляют данный термин только в этом значении. Язык формирует посредническую среду, в рамках которой знание обретает возможность независимой проверки, подтверждения или опровержения.
Итак, раскрывается философский смысл языка, заключающийся как минимум в двух моментах, которые позволяют прояснить границы мира научного познания и особым образом понять его связи с миром культуры. Во-первых, язык связывает познающую мысль с действительностью, задает общие формы отношения мысли к ней (например, способы обозначения единиц скорости, тяготения; варианты составления уравнений как выражения законов природы и т. д.). Во-вторых, язык конституирует способы такого отношения, дает специфические идеалы и нормы (например, ориентацию на логику и математику как идеалы научного исследования и правила логического вывода как базовые нормы построения высказываний). Все это позволяет нам вслед за Р. Карнапом выдвинуть тезис о формировании общей символической
системы в процессе развития философских исследований науки, гипотетического общенаучного языка, состоящего из «физических вещных терминов» [29, с. 39]. Представляя в качестве залога единства науки использование выделенного класса терминов, Р. Карнап вслед за ранним Л. Витгенштейном под общенаучным языком, по сути, разумел формальную логику, но нет препятствий для понимания в таковом качестве и некоторого другого языка: преданий мифа, догматов религии
либо же метафор искусства.
Следует, однако, отметить, что проблематика языка во многом обусловлена внутренней противоречивостью самого языка. С одной стороны, язык -это средство познания, а с другой - условие возможности исследовательской деятельности. Из этого ясно, что все-таки не следует переоценивать анализ языка и видеть в нем универсальное средство решения познавательных проблем. Именно такой вывод можно сделать, опираясь на некоторые результаты исследований Дж. Серла [30, с. 217-232].
В итоге удается выделить два смысла натуралистического осознания оснований науки. В первом смысле раскрыто особое направление философско-методологических исследований, соответствующее преимущественно разработкам в логико-математической области. Во втором смысле обнаружена мировоззренческая платформа понимания науки, соответствующая позитивистским представлениям. Понимание натурализма в целом как позитивистской мировоззренческой платформы философской рефлексии науки позволяет выделить функции исторических видоизменений натурализма как мутаций языковой (символической) формы понимания науки.
Именно в этом качестве натуралистские представления в отношении к науке могут быть сопоставлены с историцистской позицией. Вместе с этим открывается направление исследований, ведущее к способам систематизации исторически меняющихся элементов философской рефлексии, на основе которой выстраиваются отдельные образы науки. Это тем более актуально в контексте бурного развития современных трансдисциплинарных исследований, предполагающих переосмысление сложившейся дисциплинарной структуры и стратегий развития научного знания [31].
Феноменологическое исследование историциз-ма подразумевает раскрытие горизонтов «релятивистского» сознания в науке. В связи с этим под историцизмом мы понимаем не только (и не столько) позицию конкретных авторов (В. Дильтей,
О. Шпенглер и др.) в истории мысли, но и вообще любую совокупность установок сознания, связанных с историей как общей предметной направлен-
ностью. Все это выводит на вопросы о закономерностях, которым подчинены подвижки в фундаменте научного сознания, ориентированного в целом на достоверность, проверяемость и воспроизводимость получаемого в систематическом виде знания.
Важно подчеркнуть, что сугубо исторически фундамент науки связан с рядом философских принципов, общая суть которых согласно классическому определению Аристотеля заключается в восприятии ученого (мыслителя) в качестве носителя знания, умеющего различать все в точной и обоснованной форме и потому подлинно «мудрого». Мыслитель ищет предельных начал ради них самих, а не преходящей пользы и выступает наставником тех, кто не вышел на уровень понимания, наделенного перечисленными качествами [32, т. 1, с. 68]. Именно в связи со всем этим обнаружение конкретно-исторической эпохи, в которой был воплощен (в своем максимальном приближении) познавательный идеал, осознанный в античности, позволяет найти некоторое исторически меняющееся, но своего рода «вечное» (предельное) основание взаимоотношений натурализма и историцизма.
Важную роль в разрешении возникших затруднений способно сыграть обсуждение нюансов зарождения философии. Некоторые авторы придерживаются позиций, согласно которым знание соответствующего рода впервые в полной мере воплощается в Древней Греции [33, т. 3, с. 378; 34, с. 9;
35, с. 8]. В рамках других представлений местом истока ученой мудрости является Древний Восток (Древняя Индия) [36, т. 1, с. 28; 37, с. 19]. Целый ряд авторов сходятся также на том, что единственного места появления подлинной мудрости нет, она возникает около конца VII - начала V в. до Р.Х. практически одновременно в различных частях мира [38, с. 32-33]. Актуальны и идеи о присущности специфических общенаучных представлений замкнутым автономным периодам истории локальных культурных миров, зависимости, например, геометрических знаний от периодов рождения, существования и смерти либо превращения и (или) нового рождения этих миров [39, т. 2, с. 18-19, 8688, 132-134; 40, с. 520; 41, с. 158-164].
Точки зрения, расходящиеся в плане места полноценного воплощения познавательного идеала, пересекаются в отношении понимания времени его появления: Греция эпохи Перикла; брахманист-ская Индия; легистский, конфуцианский и дао-систский Китай (Г. Гегель, Э. Кассирер, К. Ясперс, Р. Тарнас, В. К. Шохин и др.). Становится возможным выделить и единство в представлениях общего момента воплощения указанного идеала, представляющее центральные эпохи своеобразного
классицизма, а также их аналоги в различных исторических периодах.
В частности, некоторые авторы обнаруживают соответствия в фундаментальном для «морфологической» истории культур - организмов периода Декарта - Канта и его версии эпохи Анаксимандра -Платона (О. Шпенглер). Также выделяют этап «философии молота» Ф. Ницше в отношении постмодернистского искусства и его корреспондента досократической эпохи в ее связи со стоической философией. Причем все эти моменты соотносятся как времена фундаментальной и в этом смысле классической (повторяемой, образцовой) переоценки ценностей в перспективе «вечного возвращения» (Ж. Делез).
Следует привести еще одну аналогию, выделяемую Р. В. Светловым между эпохой увлечения знаковыми системами и полуэзотерической философией М. Хайдеггера в ХХ в. С одной стороны, такие установки актуализируются в рамках движения от христианского теоцентризма к постмодернистскому апокалиптизму, а с другой - в период позднеантичного господства «гнозиса и экзегетики» (культурный переход в первые века нашей эры от античного космоцентризма к христианскому теоцентризму). В каждом из соответствующих времен момент классицизма совпадает с общностью «гнозисного сознания», равно как с интенцией на поиск мистических тайн и откровений в текстах прошлого на базе тотальной критики традиционных представлений [42, с. 3-4, 43-61].
Как представляется, если прибегнуть к математической аналогии и выполнить своего рода пересечение пространственно-временных координат, то это позволит выделить место и время воплощения искомого идеала («мудрости»), заданного Аристотелем. Причем такие место и время являются феноменами идеального, «метафизического» (общекультурного) пространства-времени, поэтому их не следует отождествлять с каким-либо фактом естественной истории общества. В традиционном для отечественной мысли делении сущего на бытие и сознание (материальное и духовное) воплощение мудрости оказывается моментом становления «чистого» сознания (в рамках его периодической «классицизации»). Такое деление восходит к вопросу о первичности сознания по отношению к бытию и бытия по отношению к сознанию и было предложено Ф. Энгельсом как основание для периодизации исторических направлений философии [43, с. 15, 347]. В то же время еще более последовательно указанные моменты могут быть
осознаны в контексте иного подхода, в основе которого предполагается фундаментальная неразрешимость противоречий, в частности, как взаимообусловленности реальных моментов исторического сознания их виртуальными пределами неустранимых оппозиций в саморефлексии. В такой интерпретации воплощение познавательного идеала («подлинной мудрости») есть настолько же элемент внутренне противоречивого развития «чистого» сознания, насколько оно есть фрагмент дифференциации «чистого» бытия [1, с. 166-170].
Важно, однако, помнить, что в рамках действительности не имеется одного единственного момента выражения познавательного идеала, как нет подлинно одной точки отсчета у философии (умозрительной мудрости) или эмпирической науки (позитивного знания). Начальные периоды и воплощение идеала задаются спецификой базовых познавательных процедур в виде взаимообусловленного, насколько реальным, настолько и идеальным становлением всеобщего, самоценного и наставительного знания в каждом его моменте (например, в виде своеобразных «периодов полураспада» длительностью около 200 лет каждый, когда происходит появление, развитие и упадок версий классицизма [8, с. 125]).
Итак, обсуждение полемики натурализма и историцизма позволило раскрыть особенности феноменологической реконструкции трансформации в культуре философских образов науки. Такие трансформации обнаружили интенции на свою обоснованность через базовую зависимость от общекультурных и потому вненаучных (точнее, донаучных) способов понимания: опыта, истории, языка и др. Легко увидеть, что ни наука (положительное знание), ни философская рефлексия науки (ориентация на мудрость) не могут считаться в полной мере самодостаточными феноменами. Это связано с двумя моментами: 1) ориентацией на исторические мутации основ осознания мировоззренческих установок, формирующих смысловую структуру научного познания; 2) необходимостью соотнесения действий ученых с версиями периодически воспроизводящегося познавательного идеала (подлинной мудрости). Только взаимное влияние натурализма и историцизма при условии смены их внешних обликов и сохранения сущности позволяет надеяться не только на то, что поиски самостоятельных идеалов и норм науки продолжатся, но и на то, что эти идеалы и нормы будут обнаружены и получат полноценную реализацию.
Список литературы
1. Куликов С. Б. Вопросы становления предметной и проблемной области философии науки. Томск: Изд-во Томского гос. пед. ун-та, 2005. 200 с.
2. Куликов С. Б. Основы философского анализа науки: методология, смысл и цель. Томск: Изд-во Томского гос. пед. ун-та, 2005. 184 с.
3. Куликов С. Б. Критика Э. Гуссерлем оснований физико-математического естествознания: релятивистские следствия // Философия науки. 2005. № 4 (27). С. 3-13.
4. Куликов С. Б. Значение культуры в становлении философии науки // Вестн. Томского гос. пед. ун-та (Tomsk State Pedagogical University Bulletin). 2006. Вып. 7 (58). С. 118-121.
5. Куликов С. Б. Проблема взаимодействия социального и естественнонаучного знания // Вестн. Томского гос. пед. ун-та (Tomsk State Pedagogical University Bulletin). 2006. Вып. 12 (63). С. 14-17.
6. Куликов С. Б. К вопросу о понимании времени в современной философии естествознания // Философия науки. 2009. № 3 (42). С. 89-99.
7. Куликов С. Б. Концептуальная модель трансформации философских образов науки // Вестн. Томского гос. пед. ун-та (Tomsk State Pedagogical University Bulletin). 2011. Вып. 13 (115). С. 169-173.
8. Куликов С. Б. Процессы трансформации философских образов науки. Томск: Изд-во Томского гос. пед. ун-та, 2012. 160 с.
9. Куликов С. Б. Трансформация философских образов науки: дис. ... д-ра филос. наук. Томск, 2012. 300 с.
10. Куликов С. Б. Феноменологический подход - ключ к пониманию причин трансформации философских образов науки // Horizon. Феноменологические исследования. 2013. Т. 2 (2). С. 61-74.
11. Кононец Д. Обзор международной конференции «Воплощенная интерсубъективность: между феноменологическим и экспериментальным исследованием» (3-4 июня 2013, Прага, Чешская Республика) // Horizon. Феноменологические исследования. 2013. Т. 2 (2). С. 182-187.
12. Гуссерль Э. Логические исследования. Картезианские размышления. Минск; М: Харвест; АСТ, 2000. 752 с.
13. Дильтей В. Воззрение на мир и исследование человека со времен Возрождения и Реформации. М.; Иерусалим: Университетская книга, Gesharim, 2000. 464 с.
14. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Книга первая. М.: Академический проект, 2009. 489 с.
15. Арнольд И. В. Теоретическая арифметика. М.: Учпедгиз, 1938. 479 с.
16. Журнал «Erkenntnis» («Познание»). Избранное. М.: Территория будущего; Идея-Пресс, 2006. 472 с.
17. Ван Хао, Мак-Нотон Р. Аксиоматические системы теории множеств. М.: Иностранная литература, 1963. 54 с.
18. Gödel K. On formally undecidable propositions of principia mathematica and related systems. New York: Dover Publications, Inc., 1992. 72 p.
19. Тарский А. Введение в логику и методологию дедуктивных наук. М.: Иностранная литература, 1948. 327 с.
20. Мах Э. Анализ ощущений и отношение физического к психическому. М.: Территория будущего, 2005. 304 с.
21. Карнап Р. Значение и необходимость. М.: Иностранная литература, 1959. 370 с.
22. Крафт В. Венский кружок. Возникновение неопозитивизма. М.: Идея-Пресс, 2003. 224 с.
23. Аналитическая философия: становление и развитие (антология). М.: Дом интеллектуальной книги; Прогресс-Традиция, 1998. 528 с.
24. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М.: Прогресс; Универс, 1993. 656 с.
25. Уорф Б. Отношение норм поведения и мышления к языку // Языки как образ мира. М.; СПб.: АСТ; Terra Fantastica, 2003. С. 157-201.
26. Шлик М. О фундаменте познания // Аналитическая философия: избранные тексты. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1993. С. 33-50.
27. Шлик М. Поворот в философии // Аналитическая философия: избранные тексты. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1993. С. 28-33.
28. Рассел Б. Человеческое познание, его сферы и границы. М.: Терра-Книжный клуб; Республика, 2000. 464 с.
29. Карнап Р. Логические основания единства науки // Язык, истина, существование. Томск: Изд-во Том. гос. ун-та, 2002. С. 23-40.
30. Серл Дж. Открывая сознание заново. М.: Идея-Пресс, 2002. 256 c.
31. Киященко Л. П., Моисеев В. И. Философия трансдисциплинарности. М.: ИФРАН, 2009. 205 с.
32. Аристотель. Сочинения: в 4 т. М.: Мысль, 1976-1983.
33. Гегель Г. В.Ф. Энциклопедия философских наук: в 3 т. М.: Мысль, 1974-1977.
34. Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. М.: Гардарика, 1998. 784 с.
35. Тарнас Р. История западного мышления. М.: Крон-Пресс, 1995. 448 с.
36. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. Минск: Попурри, 1998. Т. 1. 688 с.
37. Шохин В. К. Брахманистская философия. Начальный и раннеклассический периоды. М.: ИФ «Восточная литература» РАН, 1994. 355 с.
38. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М.: Республика,1994. 527 с.
39. Ницше Ф. Сочинения: в 2 т. М.: Рипол Классик, 1998.
40. Шпенглер О. Закат Европы. Ростов н/Д: Феникс, 1998. 640 с.
41. Делез Ж. Различие и повторение. СПб.: Петрополис, 1998. 384 с.
42. Светлов Р. В. Гнозис и экзегетика. СПб.: РХГИ, 1998. 480 с.
43. Энгельс Ф. Анти-Дюринг. Переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом. М.: Политиздат, 1988. 482 с.
Куликов С. Б., доктор философских наук, доцент, профессор, декан, зав. кафедрой.
Томский государственный педагогический университет.
Ул. Киевская, 60, Томск, Россия, 634061.
E-mail: [email protected]
Материал поступил в редакцию 31.12.2013.
S. B. Kulikov
FEATURES OF PHENOMENOLOGICAL RECONSTRUCTION OF TRANSFORMATION PROCESSES IN CULTURE OF PHILOSOPHICAL IMAGES OF SCIENCE: NATURALISM VS HISTORICISM
The paper defends the thesis that phenomenological reconstruction of transformation in culture of philosophical images of science allows to reveal basic mechanisms of modification of science representations. Modifications of representations depend on 1) orientations to historical mutations of bases of understanding of the worldview orientations forming semantic structure of scientific knowledge; 2) necessity of correlation of actions of scientists with versions of periodically reproduced informative ideal (original wisdom). These are the results of the RFBR project № 14-06-00440 “Developent of the ways of applications of nonlinear dynamics research methods to detect the attractors of self-organization of social systems”; project № 155 “Methodology of the modeling the semiotic mechanisms of management of nonlinear dynamics of educational systems” of the State assignment for Tomsk state pedagogical university.
Key words: phenomenological reconstruction, transformation of philosophical images of science, culture, naturalism, historicism.
References
1. Kulikov S. B. Questions of formation of subject and problem domain of philosophy of science. Tomsk, Tomsk State Pedagogical University Publ., 2005, 200 p. (in Russian).
2. Kulikov S. B. Basis of the philosophical analysis of science: methodology, sense and purpose. Tomsk, Tomsk State Pedagogical University Publ., 2005, 184 p. (in Russian).
3. Kulikov S. B. E. Husserl's critic of the bases of physical and mathematical natural sciences: relativistic consequences. Philosophy of science, 2005, no. 4 (27). pp. 3-13 (in Russian).
4. Kulikov S. B. The meaning of culture in formation of philosophy of science. Tomsk State Pedagogical University Bulletin, 2006, no. 7 (58), pp. 118-121 (in Russian).
5. Kulikov S. B. Problem of interaction of social and natural-science knowledge. Tomsk State Pedagogical University Bulletin, 2006, no. 12 (63), pp. 14-17 (in Russian).
6. Kulikov S. B. On the question of understanding of time in modern philosophy of natural sciences. Philosophy of science, 2009, no. 3 (42), pp. 89-99 (in Russian).
7. Kulikov S. B. The conceptual model of transformations of philosophical images of science. Tomsk State Pedagogical University Bulletin, 2011, no. 13 (115), pp. 169-173 (in Russian).
8. Kulikov S. B. Processes of transformation of philosophical images of science. Tomsk, Tomsk State Pedagogical University Publ., 2012. 160 p. (in Russian).
9. Kulikov S. B. Transformation of philosophical images of science. Habilitation thesis on competition of a scientific degree of the Doctor of Philosophy. Tomsk, 2012. 300 p. (in Russian).
10. Kulikov S. B. Phenomenological Approach as the Key to Understanding of the Reasons of Philosophical Images of Science. Horizon. Studies in phenomenology, 2013, vol. 2 (2), pp. 61-74 (in Russian).
11. Kononets D. Review of the International Conference “Embodied Intersubjectivity: Between Phenomenological and Experimental Research” (3-4 June 2013, Prague, Czech Republic) Horizon. Studies in phenomenology, 2013, vol. 2 (2), pp. 182-187 (in Russian).
12. Husserl E. Logical researches. Cartesian reflections. Minsk, Harvest Publ., Moscow, AST Publ., 2000. 752 p. (in Russian).
13. Dilthey W. View on the world and research of the person since the Renaissance and the Reformation. Moscow, Jerusalem, Universitetskaya kniga Publ., Gesharim Publ., 2000. 464 p. (in Russian).
14. Husserl E. On the idea to pure phenomenology and phenomenological philosophy. Book the first. Moscow, Akademicheskiy Proect Publ., 2009. 489 p. (in Russian).
15. Arnold I. V. Theoretical arithmetic. Moscow, Uchpedgiz Publ., 1938. 479 p. (in Russian).
16. Erkenntnis Journal (“Knowledge"). Selected. Moscow, Territoriya budushego Publ., Ideya-Press Publ., 2006. 472 p. (in Russian).
17. Wang Hao, Macque-Noton R. Axiomatic systems of the theory of sets. Moscow, Zarubezhnaya literatura Publ., 1963. 54 p. (in Russian).
18. Godel K. On formally undecidable propositions of principia mathematica and related systems. New York: Dover Publications, Inc. 1992, 72 p.
19. Tarski A. Introduction in logic and methodology of deductive sciences. Moscow, Innostrannaya literatura Publ., 1948. 327 p. (in Russian).
20. Mach E. The analysis of feelings and the relation physical to the mental. Moscow, Territoriya budushego Publ., 2005. 304 p. (in Russian).
21. Carnap R. Meaning and necessity. Moscow, Zarubezhnaya literatura Publ., 1959. 370 p. (in Russian).
22. Kraft V. Wien’s circle. Neopositivism emergence. Moscow, Ideya-Press Publ., 2003. 224 p. (in Russian).
23. Analytical philosophy: Formation and development (anthology). Moscow, Dom of intellectualny knigi Publ.; Progress-Traditsiya Publ., 1998. 528 p. (in Russian).
24. Sapir E. Selected works on linguistic and cultural science. Moscow, Progress, Univers Publ., 1993. 656 p. (in Russian).
25. Whorf B. Relation of standards of behavior and thinking to language. Languages as an image of the world. Moscow; SPb., AST; Terra Fantastica Publ., 2003. Pp. 157-201 (in Russian).
26. Schlik M. About the base of knowledge. Analytical philosophy: Selected texts. Moscow, Mosk. Univ. Publ., 1993. Pp. 33-50 (in Russian).
27. Schlik M. The turn in philosophy. Analytical philosophy: Selected texts. Moscow, Mosk. Univ. Publ., 1993. Pp. 28-33 (in Russian).
28. Russell B. Human knowledge, its spheres and border. Moscow, Terra-Knizhny klub Publ.; Respublika Publ., 2000. 464 p. (in Russian).
29. Carnap R. Logical foundations of the unity of science. Language, truth, existence. Tomsk, Tomsk Univ. Publ., 2002. Pp. 23-40 (in Russian).
30. Searle J. Rediscovering consciousness. Moscow, Ideya-Press Publ., 2002. 256 p. (in Russian).
31. Kiyashchenko L. P., Moiseev W. I. Philosophy of a transdisciplinary. Moscow, IFRAN Publ., 2009. 205 p. (in Russian).
32. Aristotle Selected works in four volumes. Moscow, Mysl Publ., 1976-1983 (in Russian).
33. Hegel G. W. F. Encyclopedia of philosophical sciences: In 3 vol. Moscow, Mysl Publ., 1974-1977 (in Russian).
34. Cassirer E. Selected works. Essay on man. Moscow, Gardarika Publ., 1998. 784 p. (in Russian).
35. Tarnas R. History of the western thinking. Moscow, Crown Press Publ., 1995. 448 p. (in Russian).
36. Schopenhauer A. World as will and representation. Minsk, Poppuri Publ., 1998. Vol. 1. 688 p. (in Russian).
37. Schokhin V. K. Brachmanic philosophy. Initial and early classical periods. Moscow, Izdatelskaya firma “Vostochnaya literatura” RAN Publ., 1994. 355 p. (in Russian).
38. Jaspers K. Meaning and the purpose of history. Moscow, Respublica Publ., 1994. 527 p. (in Russian).
39. Nietzsche F. Selected works in two volumes. Moscow, Ripol Klassik Publ., 1998 (in Russian).
40. Schpengler O. Sunset of Europe. Rostov-on-Don, Feniks Publ., 1998. 640 p. (in Russian).
41. Deleuze G. Difference and repetition. Saint Petersburg, Petropolis Publ., 1998. 384 p. (in Russian).
42. Svetlov R. V. Gnosis and exegetic. Saint Petersburg, RHGI Publ., 1998. 480 p. (in Russian).
43. Engels F. Anti-During. Revolution in the science made by mister Evgeny During. Moscow, Politizdat Publ., 1988. 482 p. (in Russian).
Tomsk State Pedagogical University.
Ul. Kievskaya, 60, Tomsk, Russia, 634061.
E-mail: [email protected]
