CC BY
92
РЕЦЕНЗИИ И ОБЗОРЫ
Н.Г. Кац
ОСОБЕННОСТИ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ РОССИИ ГЛАЗАМИ АНГЛИЙСКОГО ЭКОНОМИСТА:
К ВЫХОДУ МОНОГРАФИИ Д. ДАЙКЕРА «ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА И КУЛЬТУРА БИЗНЕСА: ПОЧЕМУ РОССИЯ ТАК ОТЛИЧАЕТСЯ?»
В чем состоят особенности экономики России? А если они существуют, чем обусловлены и почему ее социально-экономическое развитие столь отлично от западноевропейской и американской моделей? На эти и многие другие вопросы попытался ответить английский исследователь Дэвид Дайкер в монографии «Экономическая политика и культура бизнеса: Почему Россия так отличается?»1.
Автор монографии хорошо знаком с политической и экономической историей России, он строит свое исследование, опираясь на опубликованные советские и постсоветские документы и материалы, статистические данные, периодику, использует современную российскую и западную историографию. Все это позволяет ему аргументировать свои выводы, прогнозировать потенциалы и перспективы экономического развития России в ближайшем будущем и, как результат, делает монографию уникальной, интересной не только для специалистов, но и для всех интересующихся вопросами истории России и истории ее экономики.
Читая монографию, необходимо помнить, что она была опубликована в конце 2011 г., когда экономика России, после кризиса 2008 г., начинала постепенно восстанавливаться и, конечно, не было никаких «санкций» и ответных «контр-санкций», которые так многое меняют сегодня.
Думается, что успех монографии определен и тем, что ее автор правильно рассматривает особенности экономики Российской Федерации сегодня, как результат уникального исторического пути, пройденного страной в феодальный, имперский, советский и постсоветский периоды.
Остановимся, например, на рассуждениях Д. Дайкера о роли традиции автократии в управлении государством. «В чем, - спрашивает он, -российская традиция автократии отличалась от западноевропейской?» На раннем этапе - практически ничем. Как и в Западной Европе периода классического феодализма, в до-монгольской Руси княжеская власть в ряде случаев была выборной: «вече», объединявшее всех свободных граждан, действовало фактически как парламент. Конечно, роль «вече» варьировалась в разных землях России и, тем не менее, в Киеве именно оно решало важнейшие вопросы, касающиеся престолонаследия2.
183
Монгольское нашествие и установление татаро-монгольского ига коренным образом изменили эту картину. Теперь вопрос о престолонаследии решался татарским ханом, а не «вече». И когда, считает автор, Иван IV сбросил татарское иго и завоевал Казань в 1552 г., он взял на себя прерогативу хана в решении вопроса о престолонаследии. Этим путем, особенно в Московской земле, происходило формирование так называемой идеи «царствования», которая постепенно переросла в идею «самодержавия», незнакомую западноевропейцам, по крайней мере до времен Наполеона. В случае с Иваном IV неограниченная власть и его характер, усиленный паранойей, давали ему, как он сам считал, право не только щедро награждать своих фаворитов, но и жестоко наказывать тех, кого он рассматривал своими врагами.
Тем не менее, принцип выборности в престолонаследии не был окончательно забыт в сознании людей, и в период политической нестабильности, известный в русской истории как «Смутное Время», Земский Собор, сравнимый, по мнению автора монографии, с Генеральными Штатами во Франции накануне революции 1789 г., избрал Бориса Годунова в 1598 г., а позже, в 1613 г., Михаила Романова царем.3
В Западной Европе в XVI-XVIII вв., в пост-феодальный и постреформационный период ее развития, идея божественного происхождения королевской власти как и идея просвещенного абсолютизма, вызывали протесты и вели к серии революций, которые в итоге сняли препятствия на пути развития институтов представительства, ставших важнейшим фактором политической и экономической жизни общества.
В России же ситуация была несколько иной. Как Петр I, так и Екатерина II хотели играть роль просвещенных монархов. В то же время их абсолютизм был гораздо ближе к правлению Ивана Грозного, чем Людовика XIV во Франции4. Большинство из наследников Петра, за исключением Александра II, вообще отвергли идею реформ, проводимых сверху, и всячески поддерживали принцип самодержавия, практически до революции 1905 - 1907 гг.
Уровень централизации управления в Российском государстве, как прямое следствие этого принципа, был всегда необыкновенно высок, не только в широком социально-политическом, но и в административном смыслах. Тем не менее, считает английский ученый, самодержавие с его централизованной административной системой, несмотря на всю его проблематичность, сыграло важную роль в политической истории России: оно не только создало Российское государство и спасло его от уничтожения, но, и это главное, обеспечило России достойное место среди других европейских держав, сделав ее частью Западной цивилизации5.
Д. Дайкер подчеркивает, что идея служения государству всегда имела глубокие корни в русской культуре: эта концепция начала свое становление еще в XIV в., а XV в. была закреплена в законодательстве. Однако
184
только дворянство, элита российского государства, могло служить в качестве армейских офицеров или на государственной, «царевой» службе, и многие его представители начинали службу с 15-ти лет. Говоря о петровской «Табели о Рангах», автор указывает на аналогию этого документа с законодательством ряда западноевропейских стран, также устанавливавшим иерархию роста на государственной службе. Формальная обязанность служить была отменена только Петром III в 1762 г., однако это решение, еще раз подчеркнувшее независимость и привилегии дворянства, никак не изменило менталитета это класса, воспитанного в духе уважения к государственной службе6.
В то же время, указывает Д. Дайкер, государственная служба, являвшаяся своеобразным проявлением принципа автократии, стала ведущей темой всей российской истории, включая и сегодняшний период, поскольку в основе ее положен командный принцип7. Сама идея о том, что все члены общества должны следовать директиве, приказу сверху - «Ты должен делать это, ты должен делать то!» - исключает, раз и навсегда, какие-либо связи по горизонтали между индивидуумами и организациями. Идея эта достигла своего апогея в принципе командного планирования и управления в годы правления И.В. Сталина.
Д. Дайкер также указывает и на слабое развитие контрактных отношений и корпоративного законодательства в России. Становление и развитие контрактного законодательства в Западной Европе шло параллельно со становлением государственного управления, основанного на представительстве различных социальных классов и групп. Он пишет о том, что еще Томас Гоббс, основоположник политических наук, Адам Смит, отец экономической науки и, конечно, Иеремия Бентам, утилитарист и идеолог рыночной эпохи промышленного переворота в Англии, подчеркивали важность развития отношений по горизонтали между членами общества. К сожалению, эта идея противоречила теории и практике самодержавия в России, с полным отсутствием судопроизводства, основанного на букве закона в западноевропейском его понимании.
К тому же, противоречия в работе системы управления также ослабляли государство, не позволяя ему нормально выполнять функции регулирования общества. И, как результат, уровень доверия между членами общества, в большинстве случаев, был чрезвычайно низким8. Редкое исключение составляло российское купечество, чья этика во взаимоотношениях с партнерами и доверие к ним, несмотря на отсутствие каких-либо формальных контрактных отношений, были поразительно высоки9.
Таким образом, в России исторически сложилась система управления, основанная на связях только по вертикали, с часто своевольной властью и, соответственно, с очень слабыми взаимоотношениями по горизонтали, которые смягчались лишь благодаря цепочкам личностных связей и поразительно устойчивой культуре неофициальных деловых контрактов10.
185
«Особость» России, как указывает автор, подчеркивалась и пропагандой государством и Русской православной церковью идеи о России как о Третьем Риме, дававшей ей, якобы, права на свой, уникальный путь развития и на свое, специальное место в христианском мире, резко отличавшее ее от других стран. Конечно, идея эта поднимала престиж России в глазах патриотов, подчеркивала ту роль, которую их страна играла и должна играть в мировой истории. Однако, указывает Д. Дайкер, эта же идея использовалась и для обоснования национализма, в самой его агрессивной форме, и для поддержки требований европейской и даже мировой гегемонии11.
Особую роль в экономической истории России всегда играло так называемое покровительство. Независимо от уровня дела, о котором кто-то хлопотал, как и независимо от положения просителя, успех его во многом зависел от наличия и положения в обществе «покровителя». Патронаж, конечно, создавал плодотворную почву для взяточничества и коррупции. В дореволюционный период он был наследственным и иерархическим: чиновник с относительно высоким положением патронировал тех, кто стоял на служебной лестнице ниже его12. На самом высоком уровне патронаж давал доступ к самому царю.
Среди проблем особой важности для России всегда оставался вопрос об ее отставании и вызванное этим желание «догнать» передовые страны. Так, для Петра I, бывшего настоящим революционером в плеяде правителей России, задача догнать Западную Европу в первую очередь состояла в том, чтобы сделать свою страну сильной, способной победить в войне со Швецией. А для этого необходимо было создать армию и флот, провести реформу государственного аппарата, внести европейскую культуру в жизнь дворянства, построить новую столицу и т.д. Эти задачи потребовали развития отечественной промышленности и подготовки кадров, способных управлять ею13. Россия совершила гигантский прыжок вперед, в направлении нормализации экономического развития, который проводился не только через «политику пряника», но и через «политику кнута», основанную на методах принуждения.
Важной для России был и остается вопрос о соотношении между экстенсивным и интенсивным методами развитием. Экстенсивный путь в экономике работает хорошо лишь до тех пор, пока не становится препятствием на пути развития страны. Начиная с петровских времен, вплоть до 1860-x гг., Россия шля по экстенсивному пути, продолжая бессмысленно сорить своими людскими и природными ресурсами. И, как результат, в XIX в., например, производство железа на промышленных предприятиях Урала стало отставать от зарубежных предприятий, особенно Англии и США, которые отказались от технологий выплавки с использованием угля и перешли на кокс14. Производство железа с использованием угля не позволяло российской промышленности идти в ногу с мировым развитием этой
186
отрасли. Тем не менее, и сегодня многие экономических проблемы в России решаются старым путем экстенсивного подхода к людям, природным ресурсам и финансированию15.
До второй половины XIX в. экономическое развитие страны характеризовалось отсутствием каких-либо мер и государственных инициатив, направленных на развитие рыночной экономики. Ситуация резко изменилась, в первую очередь благодаря технологической революции, которая началась в 1860-х гг. на железнодорожном транспорте и стимулировала подъем, особенно в угольной, рудной и сталелитейной отраслях промышленности Донбасса и Кривого Рога, в финансировании которых был значительный приток иностранного капитала. Тем не менее, этот экономический подъем, продолжавшийся до начала мировой рецессии 1900 г. и осуществлявшейся под руководством С. Ю. Витте, был скован бюрократическими преградами, отравлявшими всю атмосферу экономической жизни и препятствовавшими росту новых независимых классов промышленной буржуазии и торгового капитала России16.
Благодаря реформаторской деятельности С. Ю. Витте, в последнюю декаду XIX в., в Россию пришла волна иностранных инвестиций, и к 1914 г. одна треть капиталов акционерных обществ России уже принадлежала иностранцам. Царские чиновники опасались работать с иностранными инвесторами напрямую и всегда предпочитали создавать концессии с участием как российского, так и иностранного капитала, требовавшие от акционеров индивидуальных соглашений с властями. Чиновники негативно относились и к идее создания корпораций, уже широко распространенных в то время на Западе и основанных на законодательстве. В российских же условиях корпорации оказывались абсолютно незащищенными от произвола властей, и от коррупции17. Тем не менее, никакие препятствия на пути иностранного капитала не помешали отдельным инвесторам сделать гигантские деньги в России, как, например, семье Нобеля, инвестировавшей в Бакинский нефтяной бизнес. Конечно, в мире монополистического капитала, спонсированного государством, всегда были те, кто выигрывал, как и те, кто терял18.
Большевистский переворот коренным образом изменил картину экономики России и, в то же время, как показано в монографии, многие традиционные стороны ее организации, столь отличные от западной модели, были не только закреплены советской системой, но и нашли в ней новое звучание. Сталинская программа построения социализма в одной стране, связанная с форсированной индустриализацией, имела под собой, как и в прошлом, идею догнать передовые индустриальные державы мира, а его аграрная политика, по мнению Д. Дайкера, на практике означала «повторное введение крепостного права»19.
Какие-либо значительные зарубежные инвестиции были практически исключены, в то время как технологический разрыв между Советской
187
Россией и Западом был чудовищным. В этих условиях были затребованы и взяты из-за рубежа не только современные технологические процессы и оборудование, но и приглашены зарубежные специалисты, с тем, чтобы помочь наладить производство. Так, в Советском Союзе в годы первых пятилеток, пытались развить и сделать универсальной не всегда достаточно продуманную организацию производства, применявшуюся на заводах Форда. Интересно отметить, что в то время как эта американская система все еще не нашла широкого распространения в Западной Европе, в СССР в указанный период была сделана попытка продвинуть ее в производство так широко, как ее создатели не могли даже и мечтать20.
В это время Советская власть снова вернулась к дореволюционной практике концессий. Уже в 1928 г. в стране насчитывалось 68 таких концессий, выпускавших 0,6 % всей продукции отечественной промышлен-
ности21.
Однако наиболее интересной практикой в организации новой, советской экономики в годы Первой пятилетки стало введение планирования. Советское планирование, указывает автор, родилось в условиях, когда руководители предприятий и экономисты пытались осуществить задачи, выдвинутые чрезвычайно требовательным Сталиным. Система планирования была централизованной, спускавшей вниз определенные партией в деталях контрольные цифры; объектами планирования были несколько тысяч групп различной продукции (в 1950-е и 1960-е гг. планировалось до 20 000 таких групп)22.
Советская экономика времен Сталина была командной экономикой, организованной на основе полувоенного подчинения и приказа. Конечно, пишет Д. Дайкер, такая экономика отличалась, в первую очередь, необыкновенной простотой, но простота эта давалась огромной ценой: экономика была экстенсивной, она не учитывала размер и распределение ресурсов, не брала на рассмотрение параметрические переменные, такие как, например, цена производства. Эта была система, эффективная для мобилизации необходимых ресурсов для выделенных Сталиным ключевых отраслей. Тем не менее, в довоенный период командная экономика позволила обеспечить подъем промышленности и рост национального дохода. Отраслям же легкой промышленности повезло значительно меньше, и они не смогли внести достаточный вклад в рост благосостояния страны.
Коммунистическая партия играла ключевую роль в планировании экономики. Партийные секретари различных уровней, как и другие члены советской номенклатуры, были вовлечены в осуществление контроля и нахождение решений в различных трудных ситуациях, в то время как директора предприятий отвечали за выполнение плана и обращались за помощью в вышестоящие партийные организации в случаях, когда, например, надо было оказать нажим на нерадивого поставщика. Однако зачастую этот нажим сверху не работал. Тогда дело брали в свои руки
188
так называемые «толкачи». Их задача состояла в том, чтобы отправиться к поставщику и добиться получения необходимых компонентов и материалов. Огромную роль в успехе «толкача» играли связи, дружба и, конечно, блат23.
В монографии показывается, насколько важна была фигура «толкача» для советской системы планирования. Практически он, «толкач», был спасителем этой системы, помогая предприятиям выполнять план, в то же время это был своеобразный подрывной элемент, проносивший рыночные отношения через боковую дверь системы, несмотря на препятствия, чинимые коррумпированными чиновниками24.
Планирование было трудоемким и сложным процессом. Нередко допускались неоправданные вложения, которые вели к распылению средств, и зачастую на выполнение инвестируемого проекта уходило в два-три раза больше времени, чем в других индустриальных странах. К концу 1930-гг. в советском планировании была найдена формула, определявшая предельный период, в который средства, вложенные в производство, будут возвращены. Этот показатель был близок к так называемому критерию текущей стоимости, используемому западными экономистами. Однако эта находка так и не нашла широкого распространения в практике советского планирования, сдерживаемого тормозами бюрократии и бессмысленно растрачивавшего капитальные вложения. С точки зрения инвестиций, заключает автор, советская система планирования была с самого начала неудачной, а с годами становилась еще хуже25.
Д. Дайкер рассматривает также попытки реформ управления экономикой в годы Н.С. Хрущева, включая и создание совнархозов. Он считает, что эти новые, региональные экономические советы никак не способствовали уменьшению уровня централизации в управлении экономикой и, более того, падение фондоотдачи в период их существования даже усилилось. Эксперимент с совнархозами закончился в 1965 г. возвращением к старой системе министерств. Тем не менее, сам факт, что Хрущев попытался реформировать советскую экономику, говорил о том, что в среде руководства зрело понимание ее проблем и необходимости реформ26.
Первая же значительная реформа с начала всей истории советского планирования была объявлена в сентябре 1965 г. Она была направлена на рост эффективности экономики, ускорение темпов ее развития и улучшение жизни населения. Реформа вводила хозрасчет и новые показатели эффективности в работе предприятий. Так, валовой продукт, являвшийся основным экономическим показателем работы предприятия, заменялся оценкой его работы по итогам реализации продукции и полученной прибыли.27
После очень короткого периода улучшений стало, однако, ясно, что реформа не будет работать в условиях командной экономики. Как показано монографии, уже началу 1970-х гг. отмечались падения в фондоотдаче и в росте производительности труда. Экономика опять производила меньше,
189
чем в нее вкладывалось. Необходимо было осуществить переход от экстенсивного к интенсивному пути развития. Это также касалось и отношения к естественным ресурсам страны. В качестве примера автор рассказывает о печальных последствиях начатой по инициативе Хрущева кампании по освоению целинных земель, расплатой за которую стали страшные пыльные бури в регионах ее проведения28.
Самым примечательным фактом экономической реформы 1965 г. было, вероятно, то, что, имея под собой идеи децентрализации и рентабельности экономики, она фактически так и не коснулась этих вопросов. Как и раньше, многие показатели в работе предприятий, такие как, например, ассортимент выпускаемой продукции, продолжали спускаться сверху планирующими организациями. Еще более печальным было то, что в середине 1970-х гг. центральные планирующие организации страны трудились над составлением плановых заданий все еще без использования компьютерной техники. А это, как считает автор, также способствовало провалу попыток улучшить планирование.
Последняя попытка реформы плановой системы состоялась в 1979 г. Эта не улучшившая состояния экономики «мини-реформа» говорила о компромиссе внутри советского руководства. Начиная с середины 1970-x гг. Л.И. Брежнев пришел к решению, что никакая экономическая реформа в СССР вообще не нужна. Рост мировых цен на нефть и золото в конце 1973 г., а затем, в 1978-1979 гг., подъем цен на нефть почти в четыре раза, дал СССР огромный приток конвертируемой валюты и возможность резко увеличить закупки за рубежом. Вероятно, указывает автор, Брежнев решил просто увеличить импорт западных технологий и не проводить никаких экономических реформ. И, как результат, между 1974-м и 1979-м гг., советский импорт машин и оборудования возрос на 96 %29.
В эти же годы уменьшились инвестиции даже в проекты с участием иностранных фирм. Совокупный фактор производительности производства в 1970-е гг. вообще прекратил расти, а к середине 1980-х гг., когда цены на нефть вновь упали, национальный доход резко пошел вниз30.
Ситуация 1970-х гг., пишет автор, напоминает то, что имело место в экономике России в конце 1990-х гг., когда высокие мировые цены на нефть стали питать иллюзии, что все, что Россия должна делать - это продавать нефть и газ за рубеж.
Возвращаясь же к недавнему прошлому, к годам реформ и перестройки, начатой первым и последним президентом СССР М.С. Горбачевым, автор говорит о том, что задачей его реформ было ускорение социальноэкономического развития страны.
До 1986-1987 гг., считает Д. Дайкер, развитие экономики было традиционным и напоминало времена Косыгина и даже Андропова. Отрицательным фактором ее развития, как и в брежневские времена, стало падение мировых цен на нефть с 35 долларов за баррель в 1983 г. до 10-12 долларов
190
в 1986 г, что вело к ежегодным потерям в советском бюджете до 20 млрд. рублей.31 Советская экономика все еще оставалась сверхцентрализованной несмотря на то, что факт этот был теперь уже официально признан и многие хорошо понимали, что экономика должна быть рыночной, что рынок должен диктовать разумные цены, что рациональная экономическая система требует плюрализма в формах собственности, что принцип самофинансирования должен быть взят на вооружение и т.п.32
Эти и другие идеи легли в основу так называемой приватизации, которая началась в 1988 г. с создания первых кооперативов. Их активность была ограничена полным запретом на участие в производстве и продаже видеопродукции и алкоголя, как и резко ограничена в производстве и продаже ювелирных изделий. Кооперативам не разрешалось также обменивать валюту на рубли. Уже к весне 1989 г., указывает автор, в Москве стало модным обвинять кооперативы во всех грехах, включая и инфляцию33. И к осени, в ряде регионов, включая Ленинград, многие кооперативы были закрыты по обвинению в торговле товарами из государственной сети.
В аграрном секторе, в апреле 1989 г. было дано разрешение на лизинг колхозных и совхозных земель на срок от 5 до 50 лет. К началу 1990 г. под лизинг было взято менее 10 % этих земель и только в прибалтийских республиках произошел переход к созданию семейных ферм.34
В целом приватизация происходила очень медленно. В декабре 1988 г. государство разрешило приватизацию жилой площади, а в середине 1990 г. появились и первые акционерные компании. Пионером в этом начинании стал КАМАЗ. Первоначально государство контролировало 50 % его акций. Завод нуждался в 6 млрд руб. для реконструкции и было понятно, что без зарубежных акционеров не обойтись35.
К середине 1990 г. наступил кризис перестройки: к этому времени экономика СССР была уже в глубокой агонии. В особенно плачевном положении была ситуация с продовольственными товарами. Автор, посетивший Москву в мае 1990 г., пишет о тяжелых впечатлениях оставленных от увиденного и услышанного на улицах столицы. Так, встреченный им на Арбате один, вероятно, очень голодный поэт, иронически заявил, что если ЦК партии не поспешит со снабжением населения продуктами питания, людям ничего другого не останется, как съесть этот ЦК36.
Описывая причины провала политики перестройки, Д. Дайкер указывает, в первую очередь, на процессы политического торможения и деменции, которые Горбачев, столь популярный за рубежом, встретил дома, среди членов Политбюро. В то время как в западных демократиях любой премьер-министр вправе выбирать будущих членов своего кабинета, свою «команду», Горбачев был лишен этой возможности. Так, член Политбюро, Е. Лихачев, страстный поборник колхозной системы, с 1988 г. курировал вопросы сельского хозяйства и всячески тормозил все попытки Горбачева перевести жизнь советской деревни на новый, фермерский путь37. Этот и
191
другие примеры свидетельствуют о том, что Горбачев открыл «ящик Пандоры», центробежные тенденции которого вскоре привели к развалу СССР. Монография описывает, как происходил этот процесс в различных регионах бывшего Союза, уделяя особое внимание республикам Прибалтики и Закавказья.
Монография рассказывает о последних, тяжелых для населения страны месяцах второй половины 1991 г., о попытке государственного переворота августа 1991 г, о подъеме Б.Н. Ельцина и падении М. С. Горбачева, и, наконец, о распаде СССР. На основе анализа развития экономики в советский период, автор стремится суммировать, в чем же состояли слабые стороны планирования народного хозяйства в СССР. Система игнорировала вопросы качества продукции, соответствие ее современным технологическим требованиям, экономическую эффективность - все то, что желали видеть в продукции ее потребители. И, как результат, такое планирование вело к перепроизводству товаров, в которых абсолютно никто не нуждался, и к нехватке продукции, необходимой как для индустрии, так и для граждан.38
В заложенной еще в сталинское время экономической системе, обрекавшей на провал все последующие ее реформы, содержалось сознательное игнорирование механизмов рыночной экономики и давалось предпочтение надуманным приоритетам плана вместо реальных требований потребителей и подхода с точки зрения рентабельности производства. Планирование без учета требований эффективности производства опиралось на идеологию сталинизма и поддерживало рожденные этой идеологией новые формы организации труда, такие как, например, колхозы39.
Характеризуя ситуацию после распада СССР, Д. Дайкер пишет о «шоке без терапии», через который прошло население страны40. И действительно, Б.Н. Ельцину, первому демократически избранному политическому лидеру России, выпала задача перевести больную постсоветскую экономику на новые рельсы. В то время как система планирования была практически разрушена, а дефицит бюджета был критическим, перед Ельциным стояли два вопроса, требовавшие немедленного разрешения: во-первых, как сбалансировать бюджет страны и, во-вторых, как создать новую экономическую систему. Российская Федерация, как известно, унаследовала старые институты советского времени, только переименовав их. В этих организациях служили бывшие советские чиновники, имевшие подготовку и опыт, однако их знания и менталитет не выходили за пределы требований старой системы.
Монография рассказывает о первых шагах, сделанных кабинетом Ельцина в сторону рыночной экономии, которые включили такие, как освобождение, уже в январе 1992 г., почти всех розничных цен от государственного контроля, либерализацию внешней торговли, изменения в налоговой политике. Несмотря на все попытки стабилизировать ситуацию, к концу года население страны испытало шок гиперинфляции: цены подскочили
192
на 2 500 %. В результате сам Гайдар был вынужден уйти в отставку. Новое правительство возглавил В. Черномырдин, менее радикальный и более прагматичный политик, чем Гайдар, поставившей своей задачей усилить свое детище - Газпром41.
Следующие шаги в сторону рыночной экономики были сделаны под руководством Б. Федорова, занявшего в кабинете Черномырдина позицию министра финансов. Федоров попытался наладить денежно-кредитную и налогово-бюджетную ситуации в стране. Однако эти шаги дали более чем скромный результат. Тем не менее, гиперинфляцию удалось частично остановить: с 1 353 % в 1992 г. до 876 % в 1993 г.42
Между 1994 и 1996 гг. были возобновлены попытки макростабилизации экономики, позволившие снизить инфляцию до 200 %, а дефицит бюджета до 5 % валового национального продукта. Медленный прогресс в направлении макроэкономической стабильности нарушался политической нестабильностью и предстоявшими в 1996 г. выборами (только 10 % избирателей поддерживали президента в начале избирательной кампании). Ельцин, опираясь на поддержку олигархов, смог победить и удержать президентское кресло.43
Следующий, 1997 г., стал лучшим годом для российской экономики после распада СССР, когда валовой национальный продукт продолжал хотя и медленно, но поступательно расти, а инфляция даже упала до 15 %. И хотя дефицит бюджета все еще оставался на уровне 7 % валового национального продукта, низкий уровень инфляции вызвал зависимость экономики от растущих интересов по долговым обязательствам. К концу 1997 г. около 30 % векселей были в руках иностранцев44. Однако России все же удалось получить рассрочки по платежам от Парижского и Лондонского клубов кредиторов.
Ситуация осложнилась, когда мировые цены на сырую нефть упали с 19 долларов за баррель в конце 1997 г. до 11 долларов в середине 1998 г. К этому добавились и факторы, постоянно негативно влиявшие на экономику страны, и среди них, в первую очередь, недостатки налогообложения, влиявшие на растущий дефицит бюджета. Так, доходы бюджета упали с 39,5 % в 1992 г. до 28 % в 1997 г.45 Все это и многое другое привело к экономическому кризису, который начался 13 августа 1998 г. Правительство вынуждено было девальвировать рубль до 70 %, приостановить выплаты по внутренним обязательствам и объявить трехмесячный мораторием на выплаты российских коммерческих банков их иностранным кредиторам46.
Тем не менее, указывает Д. Дайкер, российская экономика после шока 1998 г. смогла дольно быстро восстановиться. Этому во многом способствовал и начавшийся вскоре новый подъем мировых цен на нефть: с 17,9 доллара за баррель в 1999 г. до 28,5 доллара в 2000 г. Доход от экспортных пошлин на нефть позволил не только улучшить торговый баланс и баланс
193
платежей, но и способствовал росту валового национального продукта. Так, если в 1999 г. дефицит составлял 1,2 % валового национального продукта, то в 2000 г. эта брешь была полностью закрыта и дефицит перешел в профицит, составивший 2,4 %. В то же время сам валовой национальный продукт, который упал почти на 5 % в 1998 г., показывал положительные тенденции роста и поднялся на 5 % в 1999 г. и не менее чем на 9 % в 2000 г.47
Давая целостную оценку эпохи Ельцина, монография выделяет три наиболее важные ее характеристики.
Во-первых, пишет автор, сегодня, когда стало модным обвинять предшествующие правительственные кабинеты в создании дефицита в бюджете страны (такая критика, к примеру, была очень популярна в Англии в 2010 г.), необходимо помнить, что новая Россия унаследовала колоссальные экономические проблемы, оставленные Советской властью. Неизбежно поэтому, что в первые годы после распада СССР администрация Б.Н. Ельцина сосредоточила внимание на решении наиболее важных, глобальных вопросов.
Во-вторых, Б.Н. Ельцин ускорил процесс приватизации с тем, чтобы не допустить возможности поворота назад, к прошлому, и не дать реакции шанса собрать силы и нанести удар в спину. Конечно, приватизация, вызвавшая необычайный рост коррупции и преступности, происходила спонтанно и чрезвычайно произвольно: каждая сделка была уникальна и чем-то напоминала процесс создания концессий в имперской России.
В-третьих, с политической точки зрения, никто не может обвинить Б.Н. Ельцина в попытке утвердить себя в качестве царя. Но его склонность к использованию декретов как оружия своей власти, направленного против Думы, сопротивлявшейся его видению будущего, свидетельствовала о том, что президент определенно «играл с огнем».
В-четвертых, Россия, которую Б.Н. Ельцин завещал В.В. Путину, была страной растущей демократии, с экономикой, находящейся уже на подъеме после шока августа 1998 г.48
Характеризуя президента России В.В. Путина, Д. Дайкер подчеркивает, что он явился первым после Ленина лидером страны, знающим иностранные языки и получившим не только юридическое, но и экономическое образование с ученой степенью кандидата экономических наук.
В первый период президентства В.В. Путина валовой национальный продукт в среднем рос на 6,8 % в год, в то время как инфляция, хотя и сохранялась, но все же медленно падала. Хронический дефицит бюджета 1990-х гг. перерос в растущие показатели дохода. Реальные заработные платы в 2000-2008 гг. ежегодно возрастали на 10 %, и доля народного потребления в валовом национальном продукте поднялась с 52,3 % в 2000 г. до 58 % в 2003 г., стабилизировавшись на отметке 56-57 % в 2004-2008 гг.49
Что же обеспечило такой успех российской экономике?
194
В первую очередь, конечно, рост мировых цен на нефть, начиная с 1999 г. Кроме того, не надо забывать, что население России постепенно излечивалось от шока переходного периода после распада СССР. Автор указывает, что необходимо положительно оценить работу В.В. Путина по наведению порядка в стране. Он освещает роль программы социальноэкономического развития на 2000-2010 гг., известной как «план Грефа», позволившей улучшить банковскую систему, продвинуть приватизацию, поднять эффективность использования энергоресурсов, улучшить инвестиции, особенно в металлургической промышленности и т.д.50
Тем не менее, отмечает Д. Дайкер, показатели инвестиций этого периода были схожи с показателями последнего десятилетия СССР, и их структура была поражена «склерозом»: за исключением телекоммуникационной области и металлургии, вложения в новые, прогрессивные технологии были весьма незначительными51.
Изменения в законодательстве этого периода коснулись монополизации и конкуренции. Действующая в стране с начала 1990-гг. Федеральная антимонопольная служба укрепила позиции в 2008 и 2009 гг. в результате дополнений к уже действовавшему в стране законодательству52.
В то же время, как отмечет автор, лишь небольшое число российских компаний вовлечено в торговлю, связанную с передовыми технологиями. Так, в 2007 г. только 182 компании (7,3 % от всего числа организаций) в своих отчетах за работу в инновационных направлениях технологии сообщали о покупке патентов, лицензий и других документов и их регистрации в Международной организации по охране интеллектуальной собственности53.
В целом, к концу первого десятилетия XXI в. российская экономика, как показано в монографии, была значительно лучше организована и работала более исправно по сравнению с временем начала первого президентства В.В. Путина. Особое внимание автор уделяет истории ЮКОСа и фигуре М. Ходорковского. Не останавливаясь на далеко не новых и хорошо известных российскому читателю нюансах дела, отметим, что в монографии анализируются недостатки в механизме экономики страны, вскрытые делом ЮКОСа, и особенно такие, как уклонение от уплаты налогов. В этой связи говорится и о доктрине наказуемости за подобные преступления, выдвинутой еще в 2004 г. министром финансов А. Кудриным54.
Как же можно охарактеризовать современную российскую экономику? Этот вопрос ставит автор и пытается дать на него обобщающий ответ.
Во-первых, к началу 2012 г., с точки зрения совокупного валового продукта, это уже была успешная экономика, твердо поставившая Россию в один ряд с наиболее динамично развивающимися молодыми экономиками мира.
Во-вторых, в то же время, она оставалась не диверсифицированной экономикой, все еще зависимой, в основном, от продажи энергоносителей, такой же, какой была российская экономика времен Ельцина или советская экономика времен Брежнева и Горбачева.
195
Поэтому сегодня, когда опять произошло резкое падение мировых цен на нефть и встал вопрос о том где найти источники стабильного роста, актуально звучат такие темы недавнего прошлого, как бережное отношение к человеческим и природным ресурсам, недопустимость экстенсивного подхода в экономике и неприемлемость практики централизма с его командным принципом.
В-третьих, в первую декаду ХХ! в. была сделана попытка придать экономике страны механизмы регулирования, соответствующие уровню ее развития. Однако шаги в этом направлении были успешны только частично, в то время как серьезные проблемы оставались еще в таких областях, как конкуренция и охрана прав собственности. Уровень приказа с «командных высот», вмешательство сверху продолжали играть важную роль в управлении.
В-четвертых, как российское правительство, так и государственная бюрократия, несмотря на многочисленные административные и законодательные инициативы, все еще не функционировали как один слаженный механизм, не работали в тесном контакте друг с другом над решением задач экономического прогресса55.
Восторжествует ли когда-нибудь норма в экономической жизни России? Такой вопрос ставит Д. Дайкер в заключении своей монографии.
Он сравнивает историю России ХХ в. с историей Китая, Японии и Германии. Так, Япония и Германия прошли через страшную катастрофу и поражение в годы Второй мировой войны. Для всех этих стран общим было наличие независимого частного сектора и внутренней торговли с ранних исторических времен. Так, в динамичной Японии древняя культура торговли выжила и изоляцию страны в средневековье, и репрессии шогуната, создав в итоге систему фьючерсных контрактов (стандартных контрактов купли-продажи, при заключении которых стороны договаривались о цене и сроках поставки товара). К середине ХХ в. как Япония, так и Германия вышли уже не только на траектории глубокой интеграции с Европейской (Германия) и Восточноазиатской (Япония) экономиками, но и с глобальной экономикой. А Китай последовал их примеру в конце 1970-х гг.
К сожалению, так сложилось, что у России не было возможности такой быстрой трансформации56. Развивая эту идею, Д. Дайкер, пишет, что, несмотря на хаос и страдания от «шока без терапии» ельцинских реформ 1990-х гг., России удалось перейти на рельсы рыночной экономики, после 60-ти лет развития на основе планов. Это был новый, но свой, самобытный опыт, незнакомый, вероятно, ни одной другой стране бывшего социалистического лагеря, за исключением, может быть, Китая. И хотя в экономической политике все еще наблюдаются процессы авторитаризма и застоя, Российская Федерация все же сегодня является страной хотя и не очень совершенной, но все-таки рыночной экономики57.
196
Думается, что монография Д. Дайкера заслуживает перевода и публикации на русском языке. Она, несомненно, привлечет внимание не только экономистов, но и историков. Книга весьма полезна для сравнительноисторического анализа в обобщающих исследованиях в области социально политической и экономической истории России ХХ и ХХ! вв.
Примечания
1 Dyker D.A. Economic Policy Making and Business Culture: Why Is Russia So Different? L.: Imperial College Press,
2011. - 332 p.
2 Ibidem. P. 2, 3.
3 Ibidem. P. 4.
4 Ibidem.
5 Ibidem. P. 5.
6 Ibidem. P. 6.
7 Ibidem.
8 Ibidem. P. 12, 13.
9 Ibidem. P. 14.
10 Ibidem.
11 Ibidem. P. 15.
12 Ibidem. P. 18.
13 Ibidem. P. 27.
14 Ibidem. P. 31.
15 Ibidem.
16 bidem. P. 35.
17 Ibidem. P. 40.
18 Ibidem.
19 Ibidem. P. 45.
20 Ibidem. P. 49.
21 Ibidem.
22 Ibidem. P. 50.
23 Ibidem. P. 55.
24 Ibidem.
25 Ibidem. P. 58, 59.
26 Ibidem. P. 60.
27 Ibidem. P. 63, 64.
28 Ibidem. P. 65.
29 Ibidem. P. 72.
30 Ibidem.
31 Ibidem. P. 95.
32 Ibidem. P. 81.
33 Ibidem. P. 83.
34 Ibidem. P. 84.
35 Ibidem. P. 85.
36 Ibidem. P. 87.
37 Ibidem. P. 88.
38 Ibidem. P. 77.
39 Ibidem. P. 42.
40 Ibidem. P. 103.
41 Ibidem. P. 105.
42 Ibidem. P. 106.
43 Ibidem. P. 108, 109
44 Ibidem.
45 Ibidem. P. 110.
46 Ibidem. P. 111.
47 Ibidem. P. 112.
48 Ibidem. P. 131.
49 Ibidem. P. 135.
50 Ibidem. P. 137-140.
51 Ibidem. P. 141.
52 Ibidem. P. 142, 143.
53 Ibidem. P. 157.
54 Ibidem. P. 165-157.
55 Ibidem. P. 180, 181.
56 Ibidem. P. 289-291.
57 Ibidem. P. 290.
197
