CC BY
34
ИЗВЕСТИЯ
ПЕНЗЕНСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО УНИВЕРСИТЕТА имени В. Г. БЕЛИНСКОГО ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ № 23 2011
IZVESTIA
PENZENSKOGO GOSUDARSTVENNOGO PEDAGOGICHESKOGO UNIVERSITETA imeni V. G. BELINSKOGO HUMANITIES
№ 23 2011
УДК 980(075)
ОСОБЕННОСТИ ДУХОВНОЙ ИСТОРИИ РОССИИ В КОНТЕКСТЕ ДОСТИЖЕНИЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ КОНЦА XIX - ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ ХХ ВЕКОВ
© В. И. ШУВАЛОВ
Пензенский государственный педагогический университет им. В. Г. Белинского, кафедра новой и новейшей истории e-mail: vi-shuvalov@rambler.ru
Шувалов В. И. - Особенности духовной истории России в контексте достижений отечественной историографии конца XIX - первой половины ХХ веков // Известия ПГПУ им. В. Г. Белинского. 2011. № 23. С. 630-634. - В статье анализируются теоретические разработки ряда известных отечественных ученых, связанные с попытками выявить характерологические признаки духовной общности российского социума. Рассматривая узловые этапы отечественной истории в их интерпретации, автор приходит к выводу, что Россия некоторое время действительно отличалась единством в духовной сфере, однако в дальнейшем действия политической элиты этой страны фактически уничтожили самобытность данного духовного феномена.
Ключевые слова:историческаяпсихология,духовнаяисторииРоссии,духовнаяобщность,социум,характероло-гические признаки, православие, отечественная историография, национальное сознание, интеллигент, интеллектуал, духовный выбор России.
Shuvalov V. I. - The particularities of the spiritual history of Russia in the context of achievements of domestic historiography at the end of XIX - the first half of XX century // Izv. Penz. gos. pedagog. univ. im.i V. G. Belinskogo.
2011. № 23. P. 630-634. - The article analyses realities and illusions of the spiritual history of Russia, connected with the national character. The author considers the phenomenon of intelligentsia and it’s role in the Russian history.
Key words: historical psychology, the spiritual history of Russia, the spiritual community, typical signs, orthodoxy, domestic historiography, national consciousness, intelligentsia, intellectual, the spiritual choice of Russia.
В статье предпринимается попытка осмыслить реальнуюспецификудуховнойэволюциироссийского социума на основе анализа взглядов ряда известных отечественных ученых конца XIX - первой половины XX веков (Н. Н. Алексеева, Е. Е. Голубинского, И.А. Ильина,Н.О.Лосского,Н.С.Трубецкого, Г.П.Фе-дотова, Г. В. Флоровского и др.) [11].
Ещё Георгий Васильевич Флоровский в своей программной статье «Евразийский соблазн» (1928 г.), полемизируя с евразийцами, в своё время метко заметил, что в «развитии по Чингисхану» (то есть сведение специфики России к сильной государственности) есть «опасное сужение русских судеб до пределов государ-ственногостроительства» [10.С.337].Такаяустановка отрицает за русскими их право именно на духовную, культурную уникальность. С этой точки зрения дальнейшая разработка и конкретизация вариантов общей схемы духовного развития России по-прежнему является одной из наиболее амбициозных и, на наш взгляд, востребованных задач исторической психологии как самостоятельной научной дисциплины.
Следуя логике вышеназванных ученых, при решении этой проблемы необходимо учитывать следующие моменты.
Во-первых, любой социум является общностью в той мере, в которой обладает духовным единством, т. е. налицо понятные и единые для различных слоев населения поведенческие установки. Только в этом случае можно говорить об уникальности образа жизни этого социума. При этом несущественно, осознается или нет представителями этого общества, что система мероприятий, которую они пропагандируют, так или иначе направлена на поддержание его самовоспроизводства.
Во-вторых, до недавнего времени интегрирующим моментом любой духовной общности оставалась религия, применительно к истории России - православие. Важность этого компонента в том, что вера, неотъемлемый признак любой религиозности, способна объединять, структурировать, придавать социуму дополнительный толчок к развитию, «вера способна порождать волю» [4. С. 281]. В этом уникальность религиозности как исторического явления.
В-третьих, церковь как социальная структура неизбежно играла роль своеобразного резонатора, создавая и аккумулируя определенный социальнопсихологический настрой в обществе. Её политика, эволюция её внутренней структуры также влияют на развитие страны.
В-четвёртых, необходимо учитывать качества политической элиты конкретной страны. В России, как это ни парадоксально звучит, восприятие своего социума национальной, если так можно выразиться применительно к отечественной истории, элитой было, за небольшим исключением, негативно и осознание этого момента очень важно в современных условиях. Особенно в контексте различения понятий «интеллектуал» и «интеллигент».
Какую же связь с этим установками имеет проблема духовной специфики российского социума? Прямую. В работах названных ученых Россия, Российская империя, Московская Русь, Русь Святая есть в первую очередь духовная общность с уникальными характерологическими признаками.
Уже Древняя Русь характеризуется этими учеными как духовная общность на основе подсознательной философской системы в виде православия. Православная вера понималась при этом как «органическое соединение религиозных догматов и обрядов с особой православной культурой» [6. С. 156]. В древнерусском понимании православная вера была той формой самопознания, которая позволяла гармонизировать частную и общественную жизнь с государственной идеей. То, что древнерусский человек не умел отделять своей веры от своего быта, придало русскому социуму особую прочность и органичную целостность. В итоге в Древней Руси мирские варианты аскезы имели огромную значимость, отсюда масса святых мирян. Русская церковь канонизируетдесятки князей, «вождей народной жизни».
Таким образом, допетровская Московская Русь в пору своего духовного подъема характеризуется уникальной социально-психической атмосферой. Доминировал уклад жизни, в котором «вероисповедание и быт составляли одно (бытовое исповедничество)» [5. С. 253; 6. С. 155]. Идеология, материальная культура, собственно искусство, религия были нераздельными частями единой, теоретически не выраженной и сознательно не сформулированной, но системы духовного бытия. Общие ментальные установки определяли жизнь каждого индивида идуховной общности вцелом. Немного упрощая, можно говорить о том, что существовала понятная и доступная любому православному система духовных упражнений, которая позволяла находить в себе определенную точку равновесия.
Властная практика также была неотделима от «религиозного миросозерцания». Князь как человек, воплощавший в себе волю национального целого, считался тем, кто должен нести нравственную ответственность перед Богом за грехи нации, поэтому княжение представлялось как известного рода нравственный подвиг, подвижничество. Соответственно, звание налагало ответственность, которая являлась осмыслен-
ной. Отсюда и политика московских князей (наследование не обязательно по основной линии, передача властных полномочий, например, духовному лидеру). Подобная практика просто невозможна, если рассматривать власть как «кормушку», руководствоваться принципами «государство - это я», «после нас хоть потоп». Характерно, что тот же Трубецкой определяет МосковскуюРуськак«неладноскроенное»,но«креп-ко сшитое» православное государство, спаянное внутренней духовной дисциплиной.
Именно в это время, пожалуй, в первый и последний раз за все время существования собственно российской истории, не только в народе, но и у политической элиты было четкое ощущение того, что мы как социум уникальны. То, что основной задачей было сохранение именно общности, подчеркивает неоспоримый факт - Куликовская битва 1380 года. Стоившая таких жертв, она просто не может рассматриваться как случайное стечение обстоятельств. Итак, специфический душевный строй, предполагавший единые психологические установки и относительно образа мыслей, и относительно поведения, делал русский социум монолитным.
Однако уже в начале XVI века Московская Русь переживает глубокий кризис, существенно изменивший весь ее духовный строй. К этому времени возникает духовное движение нестяжателей, пытавшихся выработать и развить собственную уникальную школу «духовного делания». Однако на их пути стали последователи канона - иосифляне, сделавшие ставку на внешнюю формальную тенденцию в русском благочестии. Последующая победа иосифлян фактически привела к уничтожению самобытности в духовном развитии русской ментальной общности [9. С. 380]. Религиозная система воспитания, которая не только утверждала, что русское православие уникально, но и демонстрировала на практике, в системе религиозных упражнений, в чем эта уникальность, исчезла. Повседневная жизнь русского человека выходит из сферы интересов клира, который может контролировать её теперь лишь формально. Религиозное сознание оказалось расколотым, и это наложило отпечаток на всю дальнейшуюисторию страны. Кроме того, церковь как социальный институт отказывается от пропаганды своеобразной «школы духовных упражнений», практики исихии, обретения «фаворского света». С этого момента инициатива духовного двигателя нации теряется, остаются только функции контроля.
Вместе с тем нельзя не подчеркнуть, что переворот этот осуществлялся с помощью открытого насилия по отношению к «своим». Русское национальное сознание, в котором главным компонентом по-прежнему выступало православие, религиозность, так и не смогло полностью принять политику московских князей. Назрел кризис, который был кардинально решен Иваном IV. С одной стороны, решилась проблема взаимоотношений с митрополичьей властью, так как московские князья начинают тяготиться опекой со стороны патриархов. Переворот в отношениях стал неизбежен: в итоге, если взять 9 иерархов, занимавших
московскую кафедру за время Василия III и Ивана IV, то выяснится, что из них лишь трое умерли в своем сане [8. С. 22]. Остальные были лишены его насильственно или «добровольно» отреклись от него.
Итак, примерно в XVI веке власть и социум в нашей стране четко разделяются: социум ещё православный, т. е. организован на основе неформального критерия, государство уже формализовано, т. е. в его основе - личные амбиции конкретных лиц. С этого момента, по мнению Флоровского, в России на уровне государства-нации отказались от попыток поддержки единых для всего общества социальнопсихологических ментальных установок, сделав упор на государственное строительство. Идея уникальности нашего социума исчезла. В области идеологии это привелокустановлениюМосковскогопатриаршества, развитию теории «Третьего Рима», идее сильной власти, для которой люди лишь строительный материал.
Самое печальное, на наш взгляд, последствие этого духовного надлома - падение авторитета в народе православного клира, иночества, его своеобразное умирание. Приходской священник ещё мог доказать что-то личным примером, но осознанно претворять в жизнь духовную практику без, так сказать, «системы аскетического воспитания»,наоднойнравственности, невозможно. Отсюда понятие «поп», презрительное и горькое одновременно.
По мнению исследователей, русский народ, разойдясь в расколе с официальной церковью, некоторое время еще держался за государство и за царскую власть. «И он держался так вплоть до царствования Петра I, вплоть до учреждения империи, когда, по мнению довольно широких народных кругов, государство бесповоротно впало в грех» [2. С. 79]. После учреждения империи раскольники прямо начинают отвращаться от государства, переставшего хранить заветы старины и правой веры.
По мнению Н. С. Трубецкого, необратимый характер этот процесс приобрел также только с периода петровских реформ. «Внешняя мощь была куплена ценой полного культурного и духовного порабощения России Европой» [5. С. 261]. Основой государственности петровской России стала только сила принуждения. Петр I разрушил чрезвычайно важный, с точки зрения «основной государственно-идеологической системы» [5. С. 261], институт патриаршества, православная церковь оказалась в существенной части выведенной из активной социально-культурной жизни гигантского социума. Феномен бытового исповедни-чества в правящем классе также был полностью разрушен, а роль царя как образцового представителя идеала бытового исповедничества сведена на нет.
Н. С. Трубецкой не отрицает, что все мероприятия Петра I были вызваны патриотизмом. Трагедия заключалась в том, что интересы государственные полностью доминировали над интересами русского социума как органического целого, установками его подсознательной философской системы.
Именно с этого периода «политическая элита России страстно мечтала о создании из русского
материала великой европейской державы, во всем походящей на другие европейские страны, но превосходящей их величиной своей территории и мощностью своих сухопутных и морских военных сил» [5. С.263]. Государство начинает вестисвоеобразную борьбу с этим «русским материалом», всячески раз-рушаяегоструктурирующиеэлементы, издеваясьнад священными для каждого русского традициями. Политическая элита императорской России формирует для себя новую ментальную установку презрения именно ко всему русскому как к варварству и к русским людям как к полудиким дуракам, которых надо палкой научить быть европейцами. В итоге «процесс европеизации разрушил всякое национальное единство» [5. С. 266].
Все это вызвало к жизни феномен западничества, который надолго определил специфику русской духовной истории. Г осударство в своих корыстных целях формирует интеллигенцию - прослойку общества, которая должна предложить непротиворечивую идео-логию,обосноватьзначимостьроссийскогосоциума,и тем самым выпускает джинна из бутылки. Ведет себя власть откровенно грубо, и это воздействие на людей, в любом обществе считающихся интеллектуальной элитой, порой напоминало откровенное «окультуривание». В итоге появляется прослойка интеллектуалов, которая ориентировалась уже не на национальную самобытность своего социума, а на идеалы западного мироощущения. «С тех пор как русские люди соприкоснулись с западным просвещением и стали искать жизненной правды, шествуя по западным путям, они забыли об идеале личного совершенствования, исповедуемом лучшими людьми старой, православной России» [1. С. 293].
Поскольку установка европеизированного государства была сформулирована четко: все русское -варварское, свет исходит из-за Карпатских гор и сонной Вислы, отечественные интеллектуалы, которые никогда не были ни сектантами, ни раскольниками, получили очень узкое пространство для маневра. В итоге целый ряд вариативных гипотетических идей, которые в самой Европе рассматривались как десерт к званому обеду, в России были доведены до своего логического абсурда.
Подчеркнем, что, по нашему мнению, интеллектуал (т. е. человек, который реализовал себя в творческой, научной сфере на основе соревновательных, «рыночных», принципов) в России был аномалией, а вот интеллигентом (т. е. человеком, который разгадал тайну России и переживал за ее судьбу) мог быть любой. Характерный пример - русский нигилизм 60-х гг. XIX века. Он недаром «связан с появлением на исто-рическойсценеразночинцев,людейстаройправослав-ной культуры, в большинстве случаев из духовной среды» [7. С. 151]. Самый заметный слой среди нигилистов, - и это абсурд, - именно семинаристы. Это связано с тем, что старая православная культура была разрушена, а формальная религиозность, которую насаждали в этих учреждениях, не могла стать реальной формой социального поведения.
В итоге пришедшее к нам с Запада понятие интеллектуала трансформировалось и получило чисто русское обозначение «интеллигент». Очень часто это непрофессионал, но его самооценка достаточно высока, потому что в своих собственных глазах он выполняет некую «миссию». Положение российской интеллигенции всегда было весьма противоречиво (она была сильно зависима и политически, и экономически), что привело к тому, что порой она открыто транслировала западные установки, разрушающие сам наш социум вообщеигосударственностьвчастности.Парадокскак раз и заключается в том, что само государство загоняет интеллигенцию в угол и по-другому она вести себя уже просто не может.
Подобная ситуация привела к ряду негативных духовных феноменов.
Во-первых, искание правды у русских людей, в особенности же у так называемой прогрессивной интеллигенции, вылилось в некое «общественное миросозерцание». Оно стало формой особой религии некоего общественного идеала и прогресса. Еще с декабристов, подчеркивает Алексеев, русская интеллигенция уверовала всуществование некоторой абсолютной общественной правды, уверовала, что существует некоторое безусловное, конечное решение общественного вопроса, которое составляет основной смысл человеческой жизни и разрешает все проблемы человеческого существования. «Вопросы личного добра и зла отошли, таким образом, на второй план, центр внимания занял вопрос о добре и зле социальном» [1. С. 294].
Отсюда вытекает дальнейшая, всем русским западникам свойственная, черта - «вера в преимущественную культурную силу учреждений, призванных к перевоспитанию «косного» народа, и преимущественное служение «правде внешней», а не «правде внутренней», идеалам общественным, а не идеалам личным» [3. С. 140]. Спор в таком случае идет о роде учреждений, а не о том, в состоянии ли данные учреждения стать условием органичного развития социума (демократия как самоценная вещь).
Во-вторых, в России была заимствована и доведена до своего логического абсурда идея утопического социализма. Заметим, что первоначально утопические идеи были чисто религиозными. Целый ряд христианских ересей формулирует мысль о том, что можно спасти мир, опираясь на волю человека, и эта мечта об осуществлении совершенной жизни на Земле воплощается в жизнь волевыми принудительными действиями(чешскиетабориты, кальвинисты, анабаптисты). Сен-Симон перевёл эту первоначально чисто религиозную идею исключительно в социальную пло-скость.Российскаяинтеллигенциябыстровосприняла мысль о том, что добро можно осуществить с помощью некоего нового общественного порядка, используя государственное принуждение. Подчеркнем, что фраза Достоевского,вложеннаяимвустаИванаКарамазова: «Высшая гармония не стоит слезинки хотя бы одного только замученного ребенка», - нашу интеллигенцию не смутила. В итоге прослойка общества, которая
должна была защищать существующий политический режим, подвела под его уничтожение логическое обоснование.
В-третьих, российская интеллигенция смело конструировала понятия, которые не имели никакого отношения к реальной исторической практике и были чисто дедуктивными. Не меньшей трагедией в духовной истории имперской России можно считать тот факт, что нелепый розовый призрак некоего «общин-ногобыта»(однаизипостасейрассматриваемогоидеа-ла) оказывал огромное влияние на интеллектуальную эволюцию русского социума. Его идеализировали и славянофилы, и западники; под влиянием псевдотеорий общинного быта оформлялось пореформенное устройство русской деревни. Все это культивировало только два явления: «произвол схода и бесправие личности» [2. С. 101].
К сожалению, в XX веке наша интеллигенция все меньше занималась собственно интеллектуальной работой:государствосначалаискусственновоспитало эту прослойку, а потом, после перестройки, бросило на произвол судьбы. И наша интеллигенция опять пытается сделать то, что и вызвало к жизни сам этот феномен: заимствовать и транслировать западные идеи. Это делает ее по определению неконкурентоспособной. Отечественные гуманитарии просто не востребованы ни внутри страны, ни на рынке мирового разделения труда, потому что политологию и социологию разработали на Западе, а «жалеть» и «разгадывать тайны души» того или иного народа никому не интересно. Отсутствие преемственности в государственной политике привело к тому, что значительная прослойка людей, которая связана с работой в сфере интеллекта, оказалась по сути брошенной. Напомним хрестоматийную цифру: по количеству людей с высшим образованием лидируют США, у которых до сих пор 20 % доли в мировой экономике. Доля России в мировой экономике 1-2 %, и тем не менее по тому же параметру мы занимаем второе место, обгоняя даже Японию, ФРГ и т. д. Что государство намерено делать с таким количеством гуманитариев,которыемогуттолькопересказыватьза-падные учебники трехгодичной давности, непонятно.
Парадокс России заключается втом, что, исходя из той системы координат, которую мы означили в начале статьи, весь период нового и новейшего времени страна фактически прожила без духовного стержня. Была сделана ставка на создание сильного государства. При этом народ, т. е. тех самых великороссов, которые и являлись его основой, власть всегда считала «шлаком». Россия пыталась навязать остальным свою волю, раздуть «на горе всем буржуям мировой пожар», «помыть сапоги в Индийском океане» и т. д. и т. п. Все это сопровождалось страшными жертвами и фактически убило русский народ. Последний гвоздь в крышку уникальности социума великороссов вбила советская власть, которая вытравила даже последний признак принадлежности к былой духовной общно-сти-формальноеправославие.Необходимосерьезное осмысление этой принципиально новой для нашей гу-
манитарнойнауки установки,котораяпереворачивает устоявшийся взгляд на причины и последствия того социально-экономического и духовного кризиса, в котором сейчас оказалась Россия.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Алексеев Н. Н. На путях к будущей России (советский строй и его политические возможности) // Н. Н. Алексеев. Русский народ и государство. М.: Аграф, 1998.
2. Алексеев Н. Н. Русский народ и государство // Н. Н. Алексеев. Русский народ и государство. М.: Аграф, 1998.
3. Алексеев Н. Н. Русское западничество // Н. Н. Алексеев. Русский народ и государство. М.: Аграф, 1998.
4. ВассоевичА.Л.Духовныймирнародовклассического Востока: (Историко-психологический метод в историко-философском исследовании). СПб: Алетейя, 1998. 541 с.
5. Трубецкой Н. С. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока // Н. С. Трубецкой. Наследие Чингисхана. М.: Аграф, 1999.
6. Трубецкой Н. С. О туранском элементе в русской культуре // Н. С. Трубецкой. Наследие Чингисхана. М.: Аграф, 1999.
7. Федотов Г. П. Православный нигилизм или православная культура? // Г. П. Федотов. Собрание сочинений: В 12-ти т. Т. 2. М.: Мартис, 1998.
8. Федотов Г. П. Святой Филипп, митрополит Московский // Г. П. Федотов. Собрание сочинений: В 12-ти т. Т. 3. М.: Мартис, 2000.
9. FedotovG.P.TheRussianReHgюusMmd.Vol.I.Cambrid-ge,Massachusetts:HarvardUшversityPress,1966.431pp.
10. Флоровский Г. В. Евразийский соблазн // Г. В. Фло-ровский.Изпрошлогорусскоймысли. М.:Аграф, 1998.
11. Шувалов В. И. Социально-психологический аспект изучения истории в российской историографии последней трети XIX - первой половины XX вв. М.: МПУ, 2001. 228 с.
