CC BY
33
Т.П. ВЯЗОВИК
ОСОБЕННОСТИ ДИСКУРСА СОВРЕМЕННЫХ РОССИЙСКИХ ТРАДИЦИОНАЛИСТОВ-КОНСЕРВАТОРОВ
В центре нашего внимания - традиционалистский дискурс весьма разнородной группы интеллектуалов, назвавших себя «мла-доконсерваторами»1, социальные практики которых связаны, в основном, с Интернетом (АПН.Ру; Правая.РУ и др.) и с клубным движением (Консервативный пресс-клуб, Центр динамического консерватизма, Лига консервативной журналистики и др.). Несмотря на новые технологические формы распространения дискурса, монополизм российской власти в сфере политики, будучи инвариантной чертой российской политической системы, накладывает свой отпечаток как на содержание этого дискурса, так и на особенности его функционирования. В связи с этим представляет интерес анализ двух документов, вышедших из-под пера членов группы и
1 Выбирая подходящее название для этой группы, организатор Лиги консервативной журналистики Д. Володихин, писал: «Те, кто сейчас объединяется, именовались и именуются по-разному: традиционалисты (пожалуй, наиболее верное слово), патриоты, имперцы, реже - "националисты почвы" и т.п. Все это в основном люди в возрасте от 22 до 38 лет - за редкими исключениями... Поэтому, полагаю, тех, кто тяготеет к современному русскому традиционализму, можно именовать младоконсерваторами...» (Володихин Д. Общее «да» и частное «нет» младоконсерваторов России. - Режим доступа: http://www.kreml.org/opinions/ 88804489). Впоследствии это название получило распространение. См.: Диунов М. Младоконсерватизм. Его история, его значение. - Режим доступа: http://russ.ru/ pole/Mladokonservatizm.-Ego-istoriya-ego-znachenie
представляющих собой политические заявления, одно из которых -«Императивы национального возрождения. Манифест русских консерваторов» (в дальнейшем - МРК) - появилось на страницах интернет-портала «Правая.Ру»1, а затем было перепечатано официальным сайтом партии «Народный союз»2; другое - «Манифест русского политического консерватизма» (в дальнейшем - МРПК) -опубликовано на сайтах АПН.ру3 и Кремль.Орг4, с которого впоследствии было перепечатано рядом других дружественных интер-нет-изданий5. Именно эти коммуникативные события будут в центре нашего исследования.
Данные тексты представляют особый интерес, поскольку оба они претендуют на доктринальное выражение того, что их авторы -пользующиеся определенным влиянием публичные интеллектуалы - представляют в качестве современного российского варианта « консерватизма». Дискурсивный анализ этих текстов позволяет воссоздать как процесс идеологического производства, так и варианты модели традиционалистской идеологии. По ходу анализа будут привлекаться и другие тексты, помогающие решению этой задачи.
Традиционализм - одно из консервативных идеологических течений. И если в трактовке консерватизма сегодня преобладает функциональный подход, согласно которому система ценностей, отстаиваемых консерватизмом, не представляет константы, но определяется полностью ситуацией («ситуационный» консерватизм6), то традиционализм - это нечто иное. Как известно, впервые разграничивать консерватизм и традиционализм предложил К. Манн-гейм, который рассматривал традиционализм как вневременную
1 Императивы национального возрождения. Манифест русских консерваторов. - Режим доступа: http://www.pravaya.ru/look/7060
2 Указ. соч. (перепечатка). - Режим доступа: http://www.partia-nv.ru/
3 Манифест русского политического консерватизма. - Режим доступа: http://www.apn.ru/publications/article10058.htm
4 Указ соч. (перепечатка). - Режим доступа: http://www.kreml.org/opinions/ 124505146
5 См., например: Указ соч. (перепечатка). - Режим доступа: http://www. ideologiya.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=5145&Itemid=0; http:// www.apn-nn.ru/contex_s/18247.html; http://www.zavalinka.org/read.php?id=150050; http://preobrazhenie.narod.ru/konservatizm.html
6 См.: Huntington S. Conservatism as an ideology // The American political science review. - Wash., 1957. - Vol. 51, N 2. - P. 454-473.
психологическую черту, заключающуюся в «тенденции к сохранению старых образцов, вегетативных способов жизни, признаваемых всеобщими и универсальными»1. Однако нам представляется более целесообразным, исходя из целей данного анализа, опираться при трактовке традиционализма на точку зрения тех исследователей, которые рассматривают традиционализм в качестве разновидности консерватизма. Обычно в политологии на основе осмысления западного опыта выделяют традиционализм, обращенный к сохранению моральных устоев и традиций аграрных обществ, ли-бертаризм и неоконсерватизм2.
При этом нам представляется уместным подчеркнуть существенную особенность, на которую указал Э. Шиллз: для традиционализма, в отличие от консерватизма, «недостаточно сохранения традиции в каких-то отдельных сферах, например в семье или в религиозных обрядах. Он бывает удовлетворенным лишь в том случае, если традиционный взгляд проникает во все сферы - сферу политики, экономики, культуры и религии - и объединяет их в общем признании полученного от прошлого sacrum»3. Наиболее известный вариант такого традиционализма разрабатывается, в частности, Дугиным, который посвятил свои исследования проблемам метафизики традиционализма, в основе которого абстрактная традиция, с опорой на которую должна конструироваться некая «четвертая» идеология4.
Но есть и другой традиционализм, апологеты которого отождествляют традицию с национальной «почвой», возвращение к которой должно привести к воссозданию такой идеальной системы, в которой были бы «сняты» все современные противоречия. Именно этот социальный утопизм отличает идеологические построения
1 МангеймК. Диагноз нашего времени. - М.: Юрист, 1994. - С. 593.
2 См.: Мельвиль А.Ю. Социальная философия современного американского консерватизма. - М.: Политиздат, 1980. - С. 56-140; Политология: Энциклопедический словарь. - М.: Наука, 1993. - С. 139-141.
3 Цит. по: Рябов М.В. Влияние системообразующих факторов социума на религиозную ситуацию в районах традиционного распространения ислама // Общественные науки и современность. - М., 1996. - № 3. - С. 128.
4 Дугин А.Г. Философия традиционализма. - М.: Арктогея-центр, 2002. -Режим доступа: http://www.arcto.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=113
«младоконсерваторов», что позволяет говорить о них как о традиционалистах-консерваторах.
Идеология - одно из самых противоречивых понятий современной политической науки; представление о ней как о системе ценностей, разделяемых той или иной корпорацией и используемых в ходе борьбы за власть и ее осуществление, является наиболее распространенным. Именно в этом смысле говорят о либеральной, консервативной, социалистической идеологиях. Вместе с тем, как справедливо отметила О.Ю. Малинова, выделение этих типов идеологий велось с позиций «классической либеральной модели публичной сферы, в которой превалируют рационально-критические формы коммуникации. Однако эта модель едва ли когда-то соответствовала действительности. И она стала абсолютно неадекватной с приходом в политику масс»1. Поэтому «вопрос о том, что происходит с идеологией... должен рассматриваться с учетом... зазора между реальностью и теми моделями, с помощью которых мы пытаемся ее описывать»2. Один из возможных способов преодоления такого зазора - описание идеологий с помощью понятия дискурса.
В данной работе мы опираемся на определение, данное ван Дейком, который отмечал, что «дискурс в широком смысле слова является сложным единством языковой формы, значения и действия, которое могло бы быть наилучшим образом охарактеризовано с помощью понятия коммуникативного события или коммуникативного акта»3. С этой позиции дискурс представляет собой и порождение социальной действительности, и форму социальной практики, в результате которой эта действительность конструируется. При этом дискурсивная практика не только способствует воспроизводству социального и политического порядка, но и может приводить к социальной трансформации.
1 Малинова О.Ю. Когда «идеи» становятся «идеологиями»: К вопросу об изучении «измов» // Философский век. История идей как методология гуманитарных исследований. - СПб.: СПб. Центр истории идей, 2001. - Вып. 18, Ч. 2. - С. 12.
2 Малинова О.Ю. Новые и старые производители идеологий. - Режим доступа: novopol.ru/text95.html
3 Дейк Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуникация. - М.: Прогресс, 1989. - С. 121.
В ходе анализа представляется целесообразным обращение к элементам трехуровневого анализа Н. Фэркло , согласно которому проводится различие между дискурсивной практикой, текстом и социальной практикой, которые в практическом анализе могут и не разделяться. При этом анализ дискурсивной практики сосредоточен на проблеме того, как производится и воспринимается текст; при анализе текста акцент делается на выявлении интердискурсивности (на основе каких дискурсов создан текст) и на том, в каких текстах «интертекстуально используются анализируемые тексты»; широко анализируется социальная практика, к которой принадлежит коммуникативное событие. При обращении непосредственно к тексту в работе используются элементы риторического и семантического анализа.
Манифест (позднелатинское manifestum - призыв, от латинского manifeste - показываю, открываю) - торжественное обращение, декларация какой-либо организации, содержащая изложение политических взглядов, декларация программного характера. Его особенность как жанра в том, что изложение теоретических положений носит априорный и императивный характер. Задача манифеста - представить заключенную в нем картину мира как нормативную, а значит, предписывающую. Субъект речи выступает с позиций того, кто уже разрешил для себя все противоречия и пришел к единственно правильному выводу, с которым и знакомит публику. При этом теоретическое осмысление в рамках этого жанра закономерно ведет к упрощению проблем. Эти особенности (императивность, редукционизм) являются родовой чертой политического дискурса, накладывая отпечаток на любой политический текст, в том числе и на анализируемые манифесты.
Первым по времени манифестом, в котором приняли участие «младоконсерваторы», явился МРК, ставший результатом совместного творчества «младоконсерваторов» и членов партии «Народная воля» (с 2007 г. - «Народный союз»). Документ подписан девятью представителями консервативных сообществ, среди которых депутаты Государственной думы той поры, члены фракции «Родина» («Народная воля» - СЕПР) С.Н. Бабурин и А.В. Фоменко, глава
1 См.: Филипс Л., ЙоргенсенМ.В. Дискурс-анализ. Теория и метод. - Харьков: Гуманитарный центр, 2004. - С. 98-151.
Московского отделения Союза православных граждан, заведующий отделом Украины Института стран СНГ К. А. Фролов, главный редактор сайта и руководитель православно-политического интернет-проекта «Правая.Ру» И.Л. Бражников и его заместители -М.А. Тюренков и А.И. Чесноков, глава философско-политического центра «Северный Катехон», член Центрального совета Союза православных граждан А.М. Малер, член Союза писателей России В.И. Карпец, председатель Консервативного совещания Е.С. Холмогоров, заместитель главного редактора интернет-портала «Русская Цивилизация» А.В. Елисеев и генеральный директор Консервативного пресс-клуба М.В. Голованов. Список подписавших документ позволяет говорить о том, что его авторы выступили с претензией объединить разрозненные силы традиционалистов.
Однако вырисовывается и другая сверхзадача. Авторы не только подписывают «Манифест» своими фамилиями, но указывают звания и должности, т. е. используют тот символический капитал, которым владеют. При этом среди подписавших представители как государства (депутаты Госдумы), так и общественных организаций. Тем самым поднимался статус «Манифеста» в качестве документа, имеющего «всю силу коллективного», поскольку он представлен доверенными лицами и государства, «обладателя монополии на легитимное символическое насилие»1 (депутаты Госдумы), и гражданского общества, представленного политическими, религиозными, культурными организациями и средствами массовой информации. Искусственность этой конструкции, имеющей большую традицию в практике «социалистического строительства» и активно эксплуатируемой сегодня в ходе «строительства гражданского общества сверху»2, становится еще более очевидна, если иметь в виду, что в написании проекта Манифеста русских консерваторов принимали участие только Бражников, Тюренков и Чесноков. В дальнейшем доработкой «Манифеста» руководил Бабурин,
1 Бурдье П. Начала. - M.: Socio-Logos, 1994. - С. 202.
2 Например, этот же подход применяется при формировании Общественной палаты. См.: Общественная палата Российской Федерации. Члены палаты. -Режим доступа: http://www.oprf.ru/ru/chambermembers/
«и только тогда к рабочей группе присоединился Фролов, Малер же вообще был только подписантом»1.
Задачу объединения традиционалистов-консерваторов ставил и второй манифест - МРПК, появившийся вслед за первым. Он вышел от имени Лиги консервативной журналистики, которая тем самым позиционировала себя как некую сплоченную политическую организацию. Однако в действительности основные формулировки «Манифеста» принадлежали узкому кругу - Дмитрию Во-лодихину, Борису Межуеву, Михаилу Ремизову и Владимиру Тору2, а ряд активных членов Лиги вообще не были поставлены в известность о его написании3. Различаются документы и формой представления материала. Структура МРК подобна структуре советского идеологического мифа: декларируется некая абстрактная цель, достижение которой должно даровать всеобщее счастье, -«возрождение России», и предлагается простой путь ее достижения - следовать изложенным предписаниям, «императивам». («Важнейшие принципы - императивы - национального консерватизма, которые обеспечат возрождение России, состоят в следующем...»). По существу, это вполне соответствует структуре политического мифа по Г. Лассуэллу, включающего как социальные убеждения, представления об идеальном типе власти, т.е. креденду («креденда» - доверие), призванную вызвать доверие к информации, так и совокупность мифов, ритуалов, символов, которые обращены к чувству реципиента, т.е. «миранду» («миранда» - мираж, сверхъестественное)4. Такого типа идеологический дискурс можно назвать собственно авторитарным. Его задача - однонаправленно воздействовать на реципиента, «убедить-уговорить» его в необходимости следовать «императивам», не допускающим обсуждения. В такого рода дискурсах субъект выступает носителем «абсолютного знания», в то время как его реципиенты - лишенными компетен-
1 Новые русские младоконсерваторы. - Режим доступа: http://senokositel. livej ournal.com/18986.html
2 Тор В. Русский политический консерватизм. - Режим доступа: http://tor85. livej ournal.com/627720. html
3 Холмогоров Е. Консервативный спор. - Режим доступа: http://holmogor. livejournal.com/1648217.html
4 См.: Lasswell H. The structure and function of communication in society // The communication of ideas. - N.Y.: Harper and Row, 1948. - P. 37-51.
ции, в связи с чем о таком дискурсе мы будем говорить как об авторитарном.
Иная структура у МРПК: в преамбуле определяется исходное понятие, с которым группа обращается к обществу («Консерватизм есть идеология, нацеленная на сознательное удержание идентичности, сохранение живой непрерывности эволюционного развития»). Затем авторы «Манифеста» знакомят со своим пониманием специфики русской ментальности (раздел «Христианские основы русской цивилизации») и подробно излагают политические основы русского консерватизма в виде системы признаков: разделы «цивилиза-ционный антиглобализм», «экономический и политический соли-даризм», «демографический национализм», «государственный легитимизм», «религиозный традиционализм». Завершают документ выводы, содержащие призыв к объединению. Такого рода дискурс можно было бы назвать презентационным, так как его главная задача - представить систему ценностей в определенной логической последовательности, апеллируя прежде всего к рацио реципиента. Именно поэтому этот документ значительно больше
по объему (11 908 знаков), нежели МРК (4692 знака).
Что же объединяет эти разные документы, помимо того, что большинство акторов являются и авторами МРК, и членами Лиги консервативной журналистики? Представляется, что это - последовательно реализуемый «принцип следования социальной тради-ции»1, и в этом смысле эти документы можно отнести к «русскому консерватизму» (по В.А. Гусеву), или традиционализму. Как отмечает В.А. Гусев, «на статус русского консерватизма может претендовать только такая идеология, которая неукоснительно следует вековым традициям России: видит в православии и непосредственно вытекающих из него нормах человеческих взаимоотношений абсолютную ценность; рассматривает в качестве политического идеала сильное централизованное полиэтническое государство; настороженно относится к имеющей место в течение всей истории России западной экспансии как угрозе православию, вытекающей из него народной культуре и охраняющему эту культуру государству»2.
1 Гусев В.А. Русский консерватизм // Эволюция консерватизма: европейская традиция и русский опыт: Материалы междунар. науч. конф. Самара, 2629 апреля 2002 г. - Самара, 2002. - С. 240.
2 Гусев В.А. - Указ. соч. - С. 242-243.
Действительно, в текстах обоих документов в качестве основной ценности выступает православие, которое «обеспечивает преемственность различных периодов российской государственности». Что касается других ценностей «русского консерватизма», то в МРК его авторы сосредоточивают внимание на монархии как форме идеального государства, для обозначения которой стыдливо прибегают к эвфемизму «социально-представительное государство с сильной и преемственной верховной властью»1 и обращаются к идее «народности» («развитие народа прочно только тогда, когда идет самостоятельно и свободно.»), тем самым отражая уваров-скую триаду «православие, самодержавие, народность». Авторы МРПК акцентируют внимание на том, что «существование русской цивилизации немыслимо без державной мощи государства», и дают негативную оценку современной европейской цивилизации как «неоязыческой», оказывающей разрушительное воздействие на российское («русское») общество и т.д.
Однако среди ценностей, отстаиваемых в манифестах, встречаются и такие, которые не являются собственно консервативными. Речь идет, прежде всего, о национализме. Показательно, что ни в одном из документов нельзя найти апологетику откровенного русского национализма. Вместе с тем авторы манифестов настойчиво употребляют определение «русский» по отношению к таким понятиям, как «народ», «цивилизация», «земля», «консерватизм» и др. При этом этноним «русские» получает некую двойственность: с одной стороны, его можно понять как слово, используемое для идентификации всех, живущих на территории России, но с другой - как собственно этноним, и в этом случае речь уже пойдет о преимуществах, которыми должны обладать русские по сравнению со всеми остальными народами: ведь и земля, и сама цивилизация -«русские». В МРК эта информация дополняется следующим высказыванием: «Русский народ, создавший и защитивший на протяжении столетий российскую государственность, в силу этого имеет первенство чести в семье братских народов России, где неприемлемы проявления ксенофобии, шовинизма, расизма». При этом авторы не сообщают, в чем конкретно должно выражаться это «первенство
1 См.: Девятайкин Е.Е. Критика на «Императивы национального возрождения». - Режим доступа: http://www.radonezh.ru/all/gazeta/?ID=1743
чести», однако не забывают указать на возможные опасности: «ксенофобию, шовинизм, расизм», которые «неприемлемы».
Анализ манифестов позволяет выявить в них и другие дискурсивные пласты. Обратимся к МРК. Его в целом архаичное содержание, которое, как уже упоминалось, вполне может быть сведено к известной уваровской триаде «православие, самодержавие, народность», передано с помощью разных дискурсов. Во-первых, это элементы либерального дискурса, на что обратил внимание критик «Манифеста» «справа» Е.Е. Девятайкин1. В самом деле, признание ценности «открытости» общества («.способность, сохраняя открытость (выделено нами. - Т. В.), не поддаваться чужим влияниям.»), несомненно, актуализирует одно из ключевых понятий либерализма - «открытого общества» - общества с динамичной социальной структурой. Выражение «справедливый мировой порядок» вполне вписывается к глобалистский контекст -(«старый мировой порядок», «новый мировой порядок» и др.); тезис о России как «восточно-христианской цивилизации» не соответствует представлениям российских традиционалистов о России как христианской цивилизации, сохранившей, в отличие от Запада, верность Божественной истине2.
Но в дискурсе МРК можно обнаружить и другие пласты. Показательным примером может служить императив «народное благо и народная воля - два неразрывно связанных между собой священных принципа», который представляет практически полную цитату из Программы исполнительного комитета террористической организации народников «Народной воли». Апелляция консерваторов, признающих наиболее оптимальным для России монархическое государственное устройство, к дискурсу народников - борцов с монархией находится в рамках языковой игры, ее крайней формы -абсурда, что непроизвольно накладывает печать условности на весь последующий текст. Вместе с тем «народное благо» - элемент и официозного самодержавного дискурса. Так, в Манифесте 17 октября Николая II читаем: «Благо Российского Государя неразрывно
1 Девятайкин Е.Е. Критика на «Императивы национального возрождения». - Указ. соч.
2 Там же.
с благом народным»1. В современной светской публицистике, когда речь заходит о деятельности властей разного уровня, с целью насмешки сочетание «народное благо», на котором лежит печать официально-делового стиля, нередко пародийно сталкивается со сниженной разговорной лексикой, в связи с чем его значение приобретает смысл, обратный буквальному. Например: «Вот и поели рыбки, блин. Мало того, что ввозят исключительно рыбу глубокой заморозки, так еще и консервы из нее будут делать. И все ради народного блага (выделено нами. - Т. В.)»2. Таким образом, «народное благо» либо обращает реципиента данного «Манифеста» в прошлое, к тем его периодам, которые уже не актуализируются современной речевой практикой, либо погружает его в стихию комического, выявляя в сочетании противоположное буквальному смыслу значение. К прошлому обращает реципиента и сочетание «народная воля», которое ассоциируется с антимонархистской народнической организацией «Народная воля» и ее печатным органом - газетой «Народная воля», выходившей с 1 октября 1879 г. по октябрь 1885 г.
Но, может быть, сами концепты «благо», «воля», относясь к ключевым понятиям русской культуры3, входят в картину мира современного человека теми своими значениями, которые актуализированы в «Манифесте»? Как отмечают исследователи, благо в русской концептосфере составляет одно понятие с добром, хотя и соответствует разным его аспектам: если добро - абсолютно, то благо - относительно. Добро «во всех отношениях важнее, чем благо. Недаром именно слово добро используется в триаде Истина, Добро, Красота»4. Однако в современном языке слово «благо» в значении «добро» не зафиксировано5. В Толковом словаре русско-
1 Высочайший манифест от 6 августа 1905 г. - Режим доступа: http://www. kodeks.ru/noframe/free-duma?d&nd=723101035&nh=2
2 Глас народа. Все ради народного блага. - 2009. - 14.04. - Режим доступа: http://news.tut.by/134529.html
3 О ключевых концептах см.: Вежбицка А. Понимание культур через посредство ключевых слов. - М.: Языки славянской культуры, 2001. - С. 36-37.
4 Зализняк А.А, Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. - М.: Языки русской культуры, 2005. - С. 27-28, 353-355.
5 См.: Толковый словарь русского языка конца ХХ в.: Языковые изменения / Под ред. Г.Н. Скляревской. - М.: Фолио-Пресс, 1998. - С. 95-96.
го языка конца ХХ в. слово «благо» представлено по отношению к современному периоду только в составе словосочетания «блага цивилизации». Второе значение, которое встречается в современных текстах, имеет помету «высок. В советское время» - «о материальном и духовном благополучии населения, его благоденствии как высшей программной цели Коммунистической партии Советского Союза и советского правительства»1. Действительно, концепт «благо» был в высшей степени характерен для советского официального дискурса в сочетаниях «общее благо», «трудиться на благо народа» и т.д.2, что позволяет обнаружить определенную семантическую связь «Манифеста» и с советским дискурсом, однако он не актуален для современного употребления.
Аналогичная ситуация наблюдается с концептом «воля» в одном из его актуальных для данного исследования значении «свобода». Именно это значение богато коннотациями, связанными с языковой картиной мира русского человека, о чем писали Н. Бердяев3, Д. Лихачев4 и др. Однако в современном языке «воля» в значении «свобода» не употребляется, будучи вытесненной со всеми своими семантическими приращениями словом «свобода»5.
Таким образом, обращаясь к концептам «воля», «свобода», авторы вводят в свой дискурс элементы архаичных для современного человека дискурсов: народнического, самодержавного, советского. О советском генезисе данного «Манифеста» свидетельствует использование высокопарных штампов, распространенных в официозной публицистике советского периода, - «общенациональные свершения», «делить со своей Родиной ее исторический путь», «прорыв в будущее» и др., а также официозный оптимизм. В частности, авторы МРК утверждают: «Ближайшие годы России - это
1 См.: Толковый словарь русского языка конца ХХ в.: Языковые изменения / Под ред. Г.Н. Скляревской. - М.: Фолио-Пресс, 1998. - С. 95-96.
2 Например, в Программе КПСС 1962 г. встретилось шесть употреблений сочетаний «трудиться на общее благо» и ни одного сочетания «народное благо». См.: Программа КПСС. - Режим доступа: http://leftinmsu.narod.ru/polit_files/books/ Ш_рговгат_КР88_Ше8/Ш_рговгат_КР88.Ыт
3 Бердяев Н.А. Душа России // Русская идея. - М.: Республика, 1992. -С. 295-312.
4 Лихачев Д. С. Заметки о русском. - М.: Советская Россия, 1984.
5 Толковый словарь русского языка конца ХХ в.: Языковые изменения. -С. 567-568.
годы общенациональных свершений»; «Движение общества в сторону консерватизма - залог успешности Русского прорыва в будущее». Советская риторика вполне коррелирует с уже отмеченным тяготением авторов документа к статусности.
С элементами советского дискурса связана и еще одна черта - сакрализация понятий, исходно не имевших сакрального смысла, путем приписывания им особого значения. При этом используются такие приемы, как написание нарицательных существительных, подобно именам собственным, с заглавных букв (Народное Благо, Народная Воля); использование прилагательных «священный», «святой» по отношению к словам, обозначающим светские понятия (священные принципы, священная история, власть священна). Результатом такого рода псевдосакрализации являются штампы публичной фразеологии.
Таким образом, традиционалистский дискурс предстает как смешение различных политико-культурных пластов: самодержавно-монархического, народнического («интеллигентского»), советского государственнического и либерального. Система ценностей тем самым модифицируется, наполняется контаминациями иных политико-культурных систем: с одной стороны, - традиционализм, отстаивающий ценности монархии, с другой - социализм в его официозном, государственническом виде. Но вместе с этим и народовольческая струя, и универсалистский дискурс современности. Все это представляет механический коллаж, нанизывание «образов прошлого»1 и «образов современности». При этом авторы предлагают свою версию настоящего, сложенную из неоднозначного российского прошлого и настоящего путем устранения всех реальных сложностей и противоречий. Полученная модель оказывается в высшей степени упрощенной.
В этой связи закономерен вопрос: на кого рассчитан данный документ? Учитывая, что субъект такого авторитарного дискурса выступает носителем «абсолютного знания», в то время как его реципиенты - лишенными компетенции, вряд ли можно говорить, что манифест предназначен интеллектуалам, духовные поиски которых находятся в сфере традиционалистских ценностей, поскольку ду-
1 Глебова И.И. Политическая культура России: образы прошлого и современность. - М.: Наука, 2006.
ховный поиск сопряжен с рациональной оценкой декларируемых положений. Ведь смысл манифеста - не столько в изложении позиции, сколько в воздействии на эмоциональную сферу читателя. Трудно поверить в то, что авторы МРК надеялись таким образом воздействовать на своих соратников. Исходя из идеологического характера этого документа, можно было бы предположить, что он предназначен «простому человеку», неискушенному в интеллектуальных играх. По существу манифест относится к разряду предвыборных агитационных материалов: «Выберите меня, так как я обещаю вам благо». Правда, в отличие, например, от рекламных листовок его обещание носит идеологический характер: следуй за мной, и я приведу тебя к «возрождению России». При этом благо -это не только ожидания, но в соответствии с метонимическим переносом - и тот, кто эти ожидания реализует. Иными словами, благом для общества при таком подходе оказываются и сами консерваторы. Вместе с тем эта аргументация отнюдь не ориентируется на картину мира современного «простого» человека. В частности, как показано выше, наиболее выразительный императив, связанный с понятиями «народное благо» и «народная воля», актуализирует не национальные «картины мира», но маргинальные «образы прошлого», которые не способны к реальному воздействию на современного «простого» человека. Следствием безадресности и семантической упрощенности Манифеста русских консерваторов
явилось то, что он имел незначительный отклик в интернет-
1
изданиях .
Иная ситуация с МРПК, который получил определенный резонанс. Развернувшаяся в дружественных интернет-СМИ полемика касалась многих вопросов, связанных как с догматикой этой версии традиционализма, так и с формой ее представления. Самое большое количество претензий было высказано в связи с дискурсивной неоднородностью «Манифеста». Какие же дискурсивные пласты содержит МРПК? Как и в МРК, в этом «Манифесте» достаточно часто элементы дискурса модерна непосредственно включаются в ткань документа, что дает основание критикам «Манифеста» обвинять его создателей в отступлении от традиционализма (консерватизма). В частности, разногласия в стане членов Лиги вызвала про-
1 Девятайкин Е.Е. Императив может быть только один - христианский! -Режим доступа: http://www.partia-nv.ru/vremya/Numbers/2006/20/ni1.html
блема эволюционного развития. Так, И. Бражников считает, что говорить о консерватизме как о способе сохранения непрерывности «эволюционного развития» недопустимо, поскольку «понятие "эволюционное развитие" кричаще неконсервативно. Это чисто либеральная фразеология...», в то время как консерватизм «есть, прежде всего, антипрогрессизм»1.
Другим пунктом полемики стали проблемы равенства и политического и экономического солидаризма. Высказанные авторами «Манифеста» мнения на этот счет были расценены как откровенно социал-демократические и несовместимые с консерватизмом. Последовательные традиционалисты указывали, что «для консерватора-христианина никакого "духовного равенства людей" быть не может и тем более не может быть вообще равенства людей...»2. Активное неприятие традиционалистов вызвало утверждение о необходимости в качестве одной из задач политического консерватизма «"обмирщения" православного христианства, в непростом, но творчески продуктивном деле сочетания православной религиозности с современной цивилизацией». Оппоненты МРПК справедливо увидели в этом черты либерализма. По их мнению, «смысл консервативного "политического православия" совсем не в "обмирщении", а, напротив, в сакрализации этого мира, в том числе и политическими методами»3. Один из критиком «Манифеста» писал: «Фактически перед нами попытка обоснования современного светского государства именно на основах секуляризованного, обмир-
4
щенного православия» и др.
На этом фоне обращает на себя внимание употребление производителями документа достаточно большого количества слов, обозначающих религиозные понятия: «Божественный Промысел», «духовно окормляет», «взросла под сенью православной веры», «духовный оплот», «единение», «мирской», «святые», «подвижники» и т. д. Думается, они не столько усиливают выразительность речи, сколько призваны идентифицировать производителей дискурса «левого консерватизма» с носителями традиционалистских,
1 Бражников И. «Обмирщенный» консерватизм. - Режим доступа: http:// www.apn.ru/opinions/articlel0100.htm
2 Холмогоров Е. Консервативный спор. - Указ. соч.
3 Там же.
4 Бражников И. «Обмирщенный» консерватизм. - Указ. соч.
прежде всего религиозных, ценностей, т.е., несмотря на светский характер, данные слова выступают в качестве знаков традиционалистского (религиозного) дискурса.
Однако чужеродный традиционализму дискурс вводится не только прямым включением элементов в ткань повествования. Не менее интересен способ, когда в целях прояснения своей позиции авторы апеллируют к чуждой идеологии. Например: «...русский консерватизм не может не отличаться радикальным образом от консерватизма англосаксонского с его приверженностью индивидуализму...»; «Столь же велико его отличие и от современной европейской версии консерватизма, так называемой идеологии "новых правых".» и др. Однако при этом складывается парадоксальная ситуация, когда «один идеологический дискурс говорит о другом и "в-место" другого, полностью со-в-мещаясь с ним. Поскольку ситуация "зеркальна", постольку все сказанное справедливо и для противоположной идеологии. Важно то, что здесь происходит «говорение вместо Другого», а Другой, соответственно, способен «говорить вместо меня»1. В результате нивелируется антонимичность модерных и традиционалистских представлений, а модерный, «другой», дискурс становится предметом рефлексии со стороны реципиента, перед которым появляется возможность выбора идеологий. Таким образом, в отличие от авторитарной модели МРК, не рассчитанной на ответную реакцию реципиента, в МРПК имплицитно присутствует приглашение к обсуждению. Но вместе с тем за счет модерных идеологий («англосаксонский консерватизм», «европейские "новые правые"» и др.) деформируется и традиционалистский российский дискурс.
Таким образом, дискурс МРПК - это контаминированный традиционалистский дискурс. Он включает элементы таких модерных систем, как либеральная и социал-демократическая, причем эти системы играют самостоятельную роль, так как представляют вербальную экспликацию идей модерна, которые в силу этого доступны рациональной критике, что отразилось на характере обсуждения «Манифеста» в прессе. Как отметил один из критиков, «со-
1 Бушмакина О. Интерпассивность идеологии // Бренное и вечное: социально-мифологические и политософские измерения идеологии в «массовых обществах»: Материалы Всерос. науч. конф. НовГУ им. Ярослава Мудрого, 9-10 октября 2007 г. - Великий Новгород, 2007. - С. 57.
вершенно очевидно, что многие проблемы, которые "Манифест" прямо или косвенно затрагивает, являются, действительно, чрезвычайно актуальными для современной России»1.
Хотелось бы обратить внимание еще на одну особенность этого дискурса - редуцирование проблемного поля. Уже первые строки раздела «Консерватизм как идеология», выделенные графически и тем самым претендующие на выражение основополагающих идей («жить - значит меняться, оставаясь неизменно самим собой. Консерватизм есть идеология, нацеленная на сознательное удержание идентичности.»), свидетельствуют, что для авторов «Манифеста» понятие идентичности по отношению к гражданам РФ относится к разряду само собой разумеющейся информации и не представляет проблемы. Однако если идентичность для реципиента текста - явление проблематичное (национальная, наднациональная, какая именно: религиозная, государственная и др.), то проблематичной оказывается и трактовка самого консерватизма (традиционализма). Таких примеров в тексте достаточно.
В то же время если «Манифест» адресован тому кругу лиц, для которых понятие идентичности по отношению к российскому обществу, как и ряд других основополагающих понятий, уже (до написания текста «Манифеста») были обоснованы и сформированы, т.е. «своим», то редукционизм перестает играть свою негативную роль. Вместе с тем именно эта особенность манифеста продемонстрировала, что современный традиционализм отнюдь не представляет единого течения. «Младоконсерваторы», которые, казалось бы, сначала должны были бы выработать единую систему основополагающих понятий и лишь затем стремиться к идеологическому объединению, разошлись именно по поводу трактовки этих понятий, среди которых - проблемы эволюционного развития, солидаризма, цивилизационного глобализма, сменяемости власти, социальной защиты и т.д.
В результате «Манифест русского политического консерватизма» не только не объединил русских традиционалистов-консерваторов, но, скорее, разобщил, так как в ходе дискуссии выявил различия в позициях: на одном полюсе остались те, для кого консерватизм ассоциируется с архаикой и антидемократизмом, во-
1 Холмогоров Е. Консервативный спор. - Указ. соч.
площенными в уваровской триаде, на другом - те, кто пытается совместить традиционалистские ценности с модерными идеологиями. Надо сказать, что такого рода контаминации в высшей степени характерны для различных консервативных проектов. Так, Э. Попов в упоминавшейся статье предлагает свою систему ценностей, которая бы позволила «воссоздать державническую мощь России» и привести к справедливой социальной политике: патриотизм, возрождение православия, умеренный русский национализм, сильное государство и др.1 Особенностью всех этих проектов является то, что у подобных дискурсов отсутствуют денотаты. Современные консерваторы-традиционалисты выражают прежде всего себя, свое видение мира, а в процессе этого выражения с инструментальной целью используют все, что так или иначе может «пригодиться»: от авторитарного советского до современного либерального дискурса. За создаваемыми таким образом новыми дискурсами нет идей, которые бы выражали реальные интересы тех или иных социальных групп, что позволяет произвольно смешивать, объединять весьма разнородные аксиологические системы. Все это вполне укладывается в парадигму постмодерна, характеризующегося, в том числе, принципиальным смешением дискурсов.
Однако хотелось бы обратить внимание вот на что. Сегодня, когда идеологические критерии, лежащие в основе политических партий в России, оказываются размытыми, опыт формирования политической организации, базирующейся на ценностной системе, представляется актуальным. Казалось бы, такого рода организация должна стремиться соотнести свою идеологию с общенародными интересами, так как для идеологической партии иного пути инсти-туциализации в качестве парламентской в нынешних условиях не существует. Вместе с тем все предложенные варианты идеологии консерватизма откровенно антидемократичны. Это касается и так называемого «социального консерватизма» (МРППК, модель Э. Попова и т.п.), производители дискурса которого оставляют за властью право быть единственным политическим субъектом, окормляющим население. В этих условиях иллюзорным денотатом такого рода дискурсов может быть только абстрактное государство.
1 Попов Э.А. Консервативное наследство. Современный русский консерватизм и политическая реальность. - Ч. 2. - Режим доступа: http://www.ideologiya.ru/ index.php?option=com_content&task=view&id=3348
Однако выстраивая, конструируя свой образ российского государства, не совпадающий с тем государством, которое существует, консерваторы тем самым вступают в конкурентные отношения с государственной властью. Но государственная власть вынуждена искать опору в народных массах (конструируются партии, призванные выражать интересы масс, действует система выборов и др.), консерваторам же, отказавшим народу в праве на субъект-ность, ничего другого не остается, как апеллировать к власти, с тем чтобы она стала осуществлять не свой собственный, а их проект. Абсурдность такой ситуации очевидна. Складывается впечатление, что такого рода проекты находятся в общем русле поисков «социальной утопии», которая могла бы легитимировать порядок и власть, наиболее взвешенным выражением которой стала концепция «суверенной демократии». Однако исходные противоречия такого рода проектов для политиков-практиков очевидны: они могут использоваться лишь как инструмент для решения конкретных политических задач. Неудивительно поэтому, что сегодня можно с большим трудом найти на обновленном сайте «Единой России» информацию о суверенной демократии, о которой еще совсем недавно говорили как об основополагающей идеологии партии власти.
