CC BY
48
ИСТОРИЯ НАРОДОВ ДОНА И СЕВЕРНОГО КАВКАЗА
УДК 94 (471.64) 073
ОСОБЕННОСТИ ДИНАМИКИ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОГО ПОЛОЖЕНИЯ ХАДЖРЕТСКОЙ КАБАРДЫ В УСЛОВИЯХ ТРАНСФОРМАЦИИ МЕЖДУНАРОДНОГО СТАТУСА ЗАКУБАНЬЯ (СЕРЕДИНА 1829 - 1830 ГОДЫ)
© 2011 г. Т.Х. Алоев
Институт гуманитарных исследований Правительства КБР и КБНЦ РАН, ул. Пушкина, 18, г. Нальчик, 360000, [email protected]
Institute of Humanities Researches of Kabardino-Balkar Scientific Center RAS, Pushkin St., 18, Nalchik, 360000, [email protected]
Исследуются особенности военно-политического положения населения, мигрировавшего из центра Кабарды в ее заку-банскую часть. Выявляются основные формы взаимодействия кабардинцев Восточного Закубанья, получившего название хаджретской Кабарды, и Российской империи в начальный период действия положений Адрианопольского мирного договора, заключенного между Петербургом и Стамбулом в сентябре 1829 г.
Ключевые слова: хаджретская Кабарда, Кавказская линия, уоркская конница, «беглые» кабардинцы, Восточное Закубанье.
We research the peculiarities of the military and political situation among the population which migrated from the center of Ka-barda to its zakubanskaya part. The research focuses on the main types of cooperation between the Kabardians of the Eastern Zaku-banye (known as Khadzhretian Kabarda) and the Russian Empire at the beginning of Adrianopol Peace Treaty (signed between St. Petersburg and Istanbul in September 1829).
Keywords: Khadzhretian Kabarda, Caucasian Line, cavalery of the cabardinian nobles, «fugitive» kabardinians, East Transcouban.
Геостратегическое, военно-политическое и субъектно-правовое положение закубанской (хаджретской) Кабарды к середине 1829 г. во многом определялось внешними факторами. Наиболее выраженный императивный характер из них имели следующие обстоятельства. Во-первых, в 1829 г. российское командование приступило к возведению военной линии по р. Большой Зеленчук, прямо направленной против «беглых» кабардинцев [1, с. 279]. Во-вторых, командующий Кавказской линией генерал-лейтенант Емануель тогда же, в марте, отверг инициативу по прекращению конфронтации, выдвинутую лидерами хаджретов [2, с. 135]. И, наконец, определяющую роль в дальнейших судьбах хаджретов сыграло подписание в сентябре 1829 г. Адрианопольского трактата между Петербургом и Стамбулом, по которому последний признавал суверенитет России над Закубаньем, в частности и над западными территориями Кабарды, сохранявшими de facto независимый статус после завоевания центра страны в 1822 г. Наиболее рельефно новые ориентиры российской политики в регионе, пожалуй, были обозначены в письме Николая I к командующему войсками на Кавказе И.Ф. Паскевичу 25 сентября 1829 г., сразу по заключении мира: «Кончив таким образом одно славное дело, предстоит вам другое, в моих глазах столь же славное, а в рассуждении прямых польз, гораздо важнейшее, - усмирение навсегда горских народов или истребление непокорных. Дело сие не требует немедленного приближения, но решительного и зрелого исполнения...» [3, с. 58].
В целом, в отличие от предыдущего года, в 1829 г. наблюдается существенный спад военной активности на Линии. Следует отметить, что львиную долю военных потерь в 1828 г. российские войска понесли в боях с адыгами в районе правого фланга и на примыкающих к нему территориях [4, с. 22 - 23]. Судя по всему, и в 1829 г. указанный район оставался наиболее опасным (для обеих сторон) участком Кавказской линии. Однако ослабление противостояния было бесспорным.
Такое положение возникло благодаря сопряжению определенности перспектив (по крайней мере, со стороны Российской империи) последующего взаимодействия военно-политических сил на Северо-Западном Кавказе с неясностью форм и временных параметров их проявления. Иными словами, Российская империя, получив карт-бланш в отношении Западной Черкесии и закубанской (хаджретской) Кабарды и определив основной формат взаимодействия с ними, еще не успела (во второй половине 1829 г.) привести в действие громоздкий имперский механизм «поглощения» но-воприобретенных территорий. С другой стороны, главные носители сопротивления Западной Черкесии -абадзехи, шапсуги, натухайцы и убыхи - не создали интегрированного политического образования, гибко реагирующего на враждебное воздействие извне. Более того, можно говорить, что и указанные субэтносы и княжеские владения Западной Черкесии (последние вне зависимости от того, присягали они в предыдущий период на верноподданство России или нет) в это
время находились в состоянии «растерянности» перед лицом радикальной смены привычной геополитической картины в регионе.
В отличие от них лидеры хаджретской Кабарды (до этого не раз демонстрировавшие наличие консолидированной субъектности) не имели иллюзий насчет вероятных сценариев дальнейшего взаимодействия с Россией. Учитывая это обстоятельство, становится ясно, что определенная «пассивность» хаджретов в это время была следствием осознанной политики выжидания, наиболее отвечавшая их интересам в условиях скудости военного потенциала (в сравнении с ресурсными возможностями крупнейших западноадыгских субэтнических групп), в военном противостоянии России носила диспозитивный характер и не была результатом деструкции её политической воли. Это наглядно подтверждается инициированием и участием закубан-ских кабардинцев в наиболее заметных акциях 1829 г., например нападение отряда князя Кучука Ажджериева в апреле на ногайский улус Измаила Алиева и ликвидация последнего, являвшегося одним из главных лазутчиков и проводником российского командования на правом фланге, а также уничтожение в сентябре 1829 г. сводным отрядом Джамбулата Болотокова (значительную часть которого, по-видимому, составляли кабардинцы) казачьего разъезда из 62 человек во главе с сотником А. Гречишкиным [5, с. 297 - 301].
В целом неизменность общего модуса взаимоотношений между сторонами в указанном районе продолжала генерировать привычные и соответствующие ей формы взаимодействия в период, когда в Петербурге еще детально не разработали алгоритм наращивания своего присутствия во всем Закубанье и в частности на правом фланге.
Достаточно яркой иллюстрацией этого утверждения является рейд российских войск в ареал расселения находившихся в политической орбите хаджрет-ской Кабарды абазин-шкарауа, предпринятый в самом начале 1830 г.
Командующий правым флангом генерал-майор Антропов «10 января, взяв из укрепления Каладжа ... 300 человек Навагинского пехотнаго полка, 200 казаков и 2 конных орудия выступил с оным в сумерках к Кизылбаевскому аулу... Кумнилало, лежащему по правую сторону Малой Лабы, на речке Ондрюк (Андрюк (сов.), Андрыгу (адыг.). - ТА.)». Далее в источнике говорится: «Предвидя, что по большому разстоянию пехота не успеет к разсвету дойти до аула, ген.-м. Антропов отправил вперед на рысях только одних козаков, для учинения перваго нечаянного нападения на сонных жителей; но партия сия, не доезжая 2-х верст до аула, была открыта с разсветом дня выстрелами и криком Черкес, находившихся на оленьей охоте, почему козаки и успели захватить только 5 женщин, 2-х шестилетних детей и 20 штук рогатого скота. Вслед за тем прибыл с отрядом и ген.-м. Антропов и, видя, что Черкесы удалились в леса, расположился с войском для отдыха, приказав между тем жечь аул» [6, с. 885].
На обратном пути, стекавшиеся с ближайших абазинских и кабардинских аулов отряды навязали
российским войскам «сильную перестрелку», «неоднократно кидаясь с шашками с намерением отбить своих пленных; но все таковые покушения отражаемы были с успехом удачным действием артиллерии...» [6, с. 885].
Столкновение продолжалось, пока войска не отступили на 20 верст ниже от разоренного аула, и стоило отряду Антропова 5 человек убитыми и 4 контуженными. Потери адыгов составили 6 человек убитыми и 4 ранеными. Несмотря на относительную малочисленность потерь с обеих сторон, генерал Антропов, по-видимому, тогда решил весьма важную с точки зрения безопасности Линии задачу - спустя некоторое время после рейда командованию стало известно о смерти одного из лидеров хаджретской Кабарды князя Кучука Ажджериева. В источнике это событие характеризуется следующим образом: «Между убитыми находится также известный за Кубанью наездник и всеобщий возмутитель горцев кабардинский князь Ку-чук Хаджи-гирей» [6, с. 885].
Не случайно эти события находят довольно яркое отражение в адыгском фольклоре. Старинная песня «Анд-рыгу зауэм и гъыбзэ» (Плач об Андрюкском бое) как раз посвящена январскому (1830) рейду генерала Антропова. Благодаря ей, перед нами встает реальная (конечно же, с элементами гиперболизации) картина того боя, и мы узнаем некоторых персонажей рассматриваемого сюжета, имена которых не упоминаются в сухом армейском донесении. Так, здесь представлены погибшие - знатный дворянин Жанхот Докшукин и некто Канамат: Докшукиных ваш Жанхот малый, Не оборачиваясь, оружием работает. В день конца света
Жанхот малый (ты) спешился (погиб).
Про второго погибшего в песне говорится: Канамата (когда) вывезли (от нас), День (был) горестным (днем), двойного плача.
Примечательно, что в этой песне, как и в другой «Лабэдэсхэм я гъыбзэ» [7, с. 96] (Плач лабинских жителей), возможность появления российских войск в районе расположения черкесских поселений связывается с действиями предателей:
Пушки, стреляющие из войска, В котором (находится) Каплануко, ужасают... Пусть Аллах покарает тех, Кто привел казачье войско.
Относительно погибшего в 1830 г. хаджретского лидера в песне говорится:
Здесь на хребте Андрюка Сеча начинается, Ажджерия сын, Кучук, Головами казаков играет [8].
Таким образом, в песне не подтверждается версия о гибели князя Кучука Ажджериева в Андрюкском бою. Однако в возникающем расхождении между сведениями российского документа и адыгской песни можно увидеть не только противоречия, но и взаимодополнение фольклорных и письменных источников. Учитывая, что ни в одной из многочисленных песен, посвященных обстоятельствам смерти знаменитого князя, не говорит-
ся о гибели Кучука Ажджериева в бою (согласно одним, он умирает от полученных в сражении ран [9], а в других причиной указана «детская болезнь» - оспа [10]), а также допуская возможность получения вышеупомянутой информации российским командованием спустя определенное время после Андрюкского боя, можно предположить, что участие в битве хотя и сыграло для князя роковую роль, но скончался он не на поле брани.
Как бы то ни было, вполне очевидно, что зимой 1830 г. приоритет в военной активности на Линии принадлежал не хаджретской Кабарде, а коалиции шапсугов, абадзехов и натухайцев, многотысячные отряды которых расшатывали устойчивость казачьей обороны в низовье р. Кубань. В доношении, направленном в Петербург, фельдмаршал И.Ф. Паскевич 6 февраля 1830 г. сообщал: «Закубанские народы не смотря на настоящее положение дел (по-видимому, имеется в виду действие условий Адрианопольского договора. - ТА.) не перестают предпринимать вторжения в пределы наши, и сии покушения со стороны их в последнее время в особенности обращены на границы войска Черноморскаго, к чему наиболее способствуют теперешние удобные там переправы через Кубань по льду» [11, с. 882].
При всей несопоставимости военного потенциала западных адыгов и хаджретов нельзя игнорировать сложившуюся в рассматриваемое время ситуацию, когда «беглые» кабардинцы демонстрировали «непропорциональное» своей численности влияние и военную активность в Восточном Закубанье, что позволяло им угрожать непосредственно оккупированному центру Кабарды. По меньшей мере один раз в течение 1830 г. кабардинская милиция вынуждена была собраться для противодействия угрозе из-за Кубани [12]. То, что со времени эвакуации значительной части населения Ка-барды в ее закубанские территории в 1822 г. все рейды в центр страны инициировались хаджретами, общеизвестно и не требует дополнительного подтверждения.
Гораздо важнее (с точки зрения поставленных в настоящей работе задач) выявить степень «весомости» кабардинского присутствия в Закубанье в период, когда Российская империя уже приступила к военному подчинению всего субрегиона. В этом плане не удивительно, что наиболее красноречивые характеристики хаджретов (в той мере, в какой они относились к их военно-политическим параметрам) и той «ниши», которую занял массив мигрировавшего с центра Кабарды в её закубанскую часть населения, отражаются в ведомственной документации их военного противника -Российской империи.
В этой связи весьма любопытен рапорт, составленный генерал-майором Бекович-Черкасским и полковником Гасфортом на имя Паскевича от 17 сентября 1830 г.: «... знатнейшие Кабардинские князья и дворяне с их фамилиями и подвластными ушли за Кубань. Кабардинцы продолжают пользоваться уважением между другими племенами, давшими им пристанище. Большая часть беглых кабардинцев живет на Урупе в смежности с Башильбаями» [11, с. 905].
Достойно примечания, что здесь авторы доклада сумели в предельно лапидарных выражениях показать
три фундаментальных параметра, характеризующих социополитическую общность хаджретской Кабарды. Во-первых, указание на то, что мигрировавшая в заку-банскую часть Кабарды феодальная знать представляла собой «знатнейших кабардинских князей и дворян», позволяет последних признать наиболее дееспособной частью политической элиты, отторгавшей конформизм в отношениях с новыми властями и способной продолжать традиции независимости (в условиях феодализма понятия «знатнейшие» и «влиятельнейшие» практически всегда тождественны). Во-вторых, в докладе отражена довольно недвусмысленная констатация сохранения хаджретами весьма комфортных позиций в Восточном Закубанье, которые характеризовались если не прежней прочностью сюзеренно-вассальной зависимости народов субрегиона, то по крайней мере наличием продолжающегося доминирующего идеологического влияния на них. И, в-третьих, локализация поселений большей части «беглых» кабардинцев по р. Уруп означала, что людские ресурсы хаджретов к этому времени были еще сконцентрированы в границах Ка-барды, или же в смежности с территорией родственных бесленеевцев: по правому берегу р. Большая Лаба вотчин князей Мурзабека Хамурзина, Исмаила Касаева, Кучука Ажджериева, а также знатных дворян Кудене-товых, Анзоровых, Кандуровых и Кубатовых [12]. Таким образом, кабардинское население Закубанья, несмотря на давление с востока (Зеленчукская укрепленная линия) и возможность дальнейшей миграции западнее бассейна р. Уруп, в целом предпочитало оставаться в рамках исторических границ феодальной Кабарды. Это в свою очередь иллюстрировало стремление хаджретов сохранять независимость в максимально полном объеме.
Для понимания степени репрезентативности представленных в докладе оценок следует отметить, что один из его авторов, генерал-майор Бекович-Черкасский, сам был представителем одного из четырех княжеских родов Большой Кабарды - Бекмурзиных. Более того, он не раз участвовал в карательных экспедициях против своих соплеменников и, в частности, был одним из виновников уничтожения хаджретского аула Али Карамурзина в апреле 1825 г. [13, с. 62 - 65]. Поэтому вряд ли можно его упрекнуть в незнании рассмотренного им предмета. Тем интереснее познакомиться с соображениями, которые были выдвинуты в докладе для решения «хаджретского вопроса». Там указывается: «... что полезно было бы вызвать обратно в Кабарду на жительство находящихся ныне в бегах за Кубанью кабардинцев, оставя, однако, без уважения объявленные ими излишния и несовместные с теперешним положением края претензии и домогательства (имеются в виду выдвинутые в 1824 г. требования о возвращении хаджретам владений в центре Кабарды, уничтожении возведенных там крепостей, восстановлении шариатского суда и т.д. - Т.А.)» [14, с. 155 - 156]. «Мера сия необходима сколько и для того, чтобы, оставаясь долее между Закубанскими народами, они не могли вновь вооружать их против России, ибо замечено, что до сего времени кабардинцы всегда были там первыми зачинщиками и участниками грабежей, произведенных в
пределах наших, увлекая обыкновенно примером своим и те колена, которые изъявляли прежде к нам благонамеренность» [11, с. 907].
Каким бы ни был побудительный мотив к составлению данного документа и вне зависимости от возможных субъективных оценок его авторами роли за-кубанских кабардинцев, можно сказать, что в нем отражена констатация того факта, что в рассматриваемый период хаджретская Кабарда оказывала долговременное и устойчивое воздействие на этнополи-тические процессы в Восточном Закубанье, существенно влияя на расстановку военно-политических сил в субрегионе.
Наряду с причинами «гуманитарного» порядка, способствовавшими сохранению хаджретами (при перманентно неблагоприятных условиях) статуса самостоятельного и мощного центра силы в субрегионе, императивное значение имел и фактор военного потенциала закубанских кабардинцев. Вследствие этого будет небесполезным обратиться к материалам более или менее достоверно отражающим некоторые параметры численного состава хаджретского социума. Их анализ позволит сделать определенные промежуточные выводы о количественной компоненте военно-политического потенциала хаджретской Кабарды.
В этой связи весьма любопытным представляется сравнение сведений из двух источников, составленных практически синхронно. Первый из них является приложением «Карты земель горских народов, лежащих между Черным и Каспийским морями» и датируется 1 августа 1830 г. [12] . Количественные данные по абазинским подразделениям и западноадыгским княжествам, представленные в нем, идентичны сведениям таблицы населения Закубанья, составленной в сентябре того же года [11, с. 905]. Возможно, это и позволяет предположить, что документы не были составлены изолированно друг от друга или даже, что их авторами являлись одни и те же лица, однако сентябрьская таблица не является копией августовского (1830) приложения к указанной карте. Об этом говорят наблюдающиеся расхождения в форме написания различных названий субэтнических групп адыгов и абазин, присутствие некоторых из них в одном документе и отсутствие в другом.
К тому же, что особенно важно, впечатление тождественности двух документов нарушает существенно разнящиеся данные о «беглых» кабардинцах, представленные в них. Если в августовском документе численность закубанских кабардинцев определяется в 700 дворов и 300 военных людей, то в сентябрьской таблице эти показатели достигают 1000 дворов и 600 военных людей, что отражает происходившую (за короткое время) эволюцию представлений о реальном военном потенциале хаджретов. В этой связи нельзя не отметить и обозначившуюся продуктивную (с точки зрения исчисления действительной численности хаджретов) тенденцию, когда авторы таблицы, увеличив численность кабардинских дворов лишь на треть, удвоили число воинов. И это верно, поскольку в хаджретском социуме уорки в силу определенных причин имели
больший удельный вес, чем среди кабардинцев, остававшихся на оккупированных территориях страны.
С учетом такого обстоятельства, впечатление пал-лиативности подхода автора(ов) таблицы только усиливается. К примеру, количество бжедугских дворов в обоих документах оценивается в 1000 дворов и соответственно в 800 воинов, т.е. получается, что при прочих равных условиях бжедуги выставляли войска на четверть больше, чем кабардинцы. Но такой подход не согласуется с исторической действительностью. Во-первых, удельный вес уоркского сословия у кабардинцев относительно других адыгских княжеств был весьма многочисленным, так как Кабарда на протяжении столетий вынуждена была осуществлять военно-политический и фискальный контроль над своей полиэтнической периферией, от чего были освобождены княжества Западной Черкесии. Во-вторых, установленные в центре оккупированной Кабарды новые порядки наиболее больно ударяли по высшим слоям населения, которые теряли свои функции и привилегии. Вследствие этого кабардинские дворяне занимали непропорционально больший удельный вес среди хаджретов не только в период массовой миграции в 1822 г., но и в последующем - в связи с появлением новых переселенцев из центра Кабарды. Это утверждение верно даже с учетом значительных потерь, понесенных закубанскими кабардинцами за годы активного противостояния России.
Другой пример не совсем понятного исчисления связан с махошевцами. Когда количество дворов последних обозначается 300 единицами, численность войска достигает 500 воинов. Таким образом, получается, что в Махошевском княжестве (считавшемся одним из наиболее «спокойных» в Западной Черкесии) [15, с. 174 - 175] воинский класс по удельному весу среди населения превосходил аналогичное сословие у хаджретов в три раза.
Вопрос о численности и военном потенциале хад-жретов требует отдельного исследования, однако (даже соглашаясь с вышепредставленными цифрами) несомненно, что вкупе с ресурсами вассальных и союзных хаджретам абазинских подразделений кизил-бековцев, тамовцев, башильбаевцев и баракаевцев закубанские кабардинцы обладали в рассматриваемое время большим военным потенциалом, чем любое западноадыгское княжество.
Литература
1. Очерки истории Карачаево-Черкесии. С древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции. Ставрополь, 1967. Т. I.
2. Томкеев В. Кавказская линия под управлением генерала Емануеля // Кавказский сборник. Тифлис, 1898. Т. 19.
3. Движение горцев Северо-Восточного Кавказа в 20 -50 гг. XIX века: сб. док. Махачкала, 1959.
4. Гизетти А.Л. Сборник сведений о потерях Кавказских войск во время войн Кавказскогорской, персидских, турецких и в Закаспийском крае 1801 - 1885 гг. Тифлис, 1901.
5. Эсадзе С. Покорение Западного Кавказа и окончание Кавказской войны: Ист. очерк Кавказскогорской войны в Закубанском крае и на Черноморском побережье. М., 2004.
6. Кабардино-русские отношения в XVI - XVIII вв. М., 1957. Т. 2.
7. Адыгские песни времен Кавказской войны / под ред. В.Х. Кажарова. Нальчик, 2005.
8. Песня «Андрыгу зауэм и гъыбзэ» («Плач об Андрю-ковском бое»). Исполнитель житель а. Кошехабль Карачаево-Черкесской республики А. Тлеиншев, 1924 г.р., записано 5.07.2007 г. М. Табишевым.
9. Песня «Кушыкупщ и к1уэдыжык1эр» («Гибель князя Кучука»). Исполнитель Л. Нартова п. Урупский Успенского района Краснодарского края, записано 12.09.2006 г. М. Табишевым.
10. Архив КБИГИ. Ф. 12. Оп. 1. Ед. хр. 20 г. Пасп. № 16 «Кушыкупщ и к1уэдыжык1э» («Гибель князя Кучука»). Исполнитель Б. Бадов. Записано 15.10.1956 г.
11. Акты, собранные Кавказской археографической комиссией. Тифлис, 1878. Т.VII.
12. Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 13454. Оп. 2. Д. 242. Л. 6.
13. Кажаров В.Х. Песни, ислам и традиционная культура адыгов в контексте Кавказской войны // Адыгские песни времен Кавказской войны. Нальчик, 2005.
14. Записки Алексея Петровича Ермолова. Ч. 2. 1816 -1827 гг. М., 1868.
15. Хан-Гирей С. Записки о Черкесии. Нальчик, 1978.
Поступила в редакцию 11 мая 2010 г.
