CC BY
214
УДК - 94
ОСНОВНЫЕ ПРОТИВНИКИ РУССКОГО ГОСУДАРСТВА XVI-СЕРЕДИНЫ XVII ВЕКА НА ЮГО-ЗАПАДНОМ НАПРАВЛЕНИИ
Д.А. Карпов
Рассмотрен юш-западный, Северский, сектор обороны порубежья Московского государства XV^-cepeдины XVII в., особенностью которого являлось то, что ему приходилось противостоять трем внешним противникам, польско-литовской армии, татарскому войску и отрядам «воровских черкас», различающимся по своим целям, тактике и вооружению. На основе письменных исторических источников выявлены основные характерные черты каждого из этих трех агрессоров.
Ключевые слова: Северщина, ХУ1-середина XVII в., польско-литовская армия, татарское войско, «воровские черкасы», основные цели и тактика нападении.
Порубежьем Московского государства XVI-cepeдины XVII в. на юго-западном направлении была Северщина, охватывающая территории средней Десны, от Брянска на севере до Чернигова на юге, и нижнего Сейма с Рыльском и Путивлем. Это были земли древнерусского Черниговского княжества, попавшие в литовское подданство в XIV в. и перешедшие под власть Москвы на рубеже XV-XVI вв. Особенностью данного сектора обороны Русского государства являлось то, что в силу своего географического положения ему приходилось вплоть до конца XVI в., когда русские города, защищавшие центральные регионы страны с юга, выдвинулись далеко в Поле и прикрыли Северщину с востока, постоянно опасаться нападение противника с трех сторон. Тыловым было лишь северное направление. Здесь за огромным массивом знаменитого Брянского леса, раскинувшегося на левобережье Десны, располагались русские заокские города. Даже когда Речь Посполитая, владевшая, согласно статьям Деулинского перемирия, с 1618 по 1634 г. московской крепостью Серпейск, ненадолго нависла с этой стороны над Брянском, труднопроходимые леса оказались надежной защитой.
На протяжении всего интересующего нас периода защитникам русского юго-западного порубежья пришлось сражаться с противниками, противоречия с которыми возникли и развивались на протяжении всего XVI в. Тогда же сформировались навыки противодействия этим агрессорам, вылившиеся к началу XVII в. в создание достаточно боеспособной системы защиты московского порубежья на данном направлении.
Традиционно отечественная историография рассматривает двух основных противников, угрожавших данному направлению.
Первым являлось Великое княжество Литовское (ВКЛ), превратившаяся после Люблинской унии 1569 г. с Польшей в составную часть Речи Посполитой. На протяжении полутора столетий это государство не только пыталось восстановить свое господство над северскими землями, но и, надо признать, отстоять свои смежные территории от новых притязаний Москвы. Только в первой половине XVI в. произошло три крупные русско-литовские войны, затронувших и Северщину: в 1507-1508 гг., в 1512-1522 гг. и, так называемая, «Стародубская» война 1534-1537 гг.
На этом фронте юго-западному сектору московского порубежья пришлось столкнуться с армиями европейского образца, насыщенными ручным огнестрельным оружием и артиллерией. Их многочисленная пехота, в том числе и наемная, была обучена полевым сражениям, штурму и обороне крепостей. Широко использовалось инженерное обеспечение маршей и сражений. Яркий пример действий этого войска находим во время осады литовцами в августе 1535 г. Стародуба-Северского, защищавшегося русским гарнизоном во главе с воеводой Ф.В. Овчиной-Оболенским.
Сорокатысячное вражеское войско «...с великым нарядом, с пушечным и с пищалным...» [25, с.98; 27, с. 254], включало в себя помимо собственно литовских сил под командованием воевод Ю. Радзивилла и А. Немирова, еще семитысячный отряд
наемных жолнеров, которыми командовал один из лучших польских полководцев коронный гетман Я. Тарновский [25, с.86-87]. Войско было снабжено мощной артиллерией, сумевшей за три дня обстрела принудить в начале похода к капитуляции Гомель [25, с. 87]. Но надежные укрепления Стародуба и сильный гарнизон, заставили польско-литовское войско на несколько недель задержаться под стенами города.
Здесь раскрывается главный тактический прием западных агрессоров. Встретив сопротивление укрепленного города, они пытались его сломить штурмом или осадой. Как правило, польско-литовские, а севернее и шведские войска, не оставляли у себя в тылу не захваченными даже небольшие русские города, опасаясь со стороны их гарнизонов удара в спину и блокирования коммуникаций [9, с.497].
Яркий пример следования подобной тактике польско-литовскими силами проявился под стенами малой псковской крепости Опочки в 1517 г. Оборонялся там небольшой гарнизон под командованием В.М. Салтыкова-Морозова. Укрепления выглядели настолько ненадежными, что литовцы презрительно назвали городок «свиным хлевом» [9, с.61]. Почему, видимо, особо первую атаку и не готовили. В результате, понесли большие потери. Как писал летописец: «...побиша многое множество людей королева войска, яко и Великую-реку от всех стран града запрудиша трупы людскими. и воеводу их большего Лятцкиа рати Сокола убиша и знамя его вьзяша». Литовцы приступили к осаде, ожидая подхода подкреплений и подвоза «проломных» пушек. Но раньше на выручку гарнизону подошли русские войска. Враг спешно «... и с великим срамом.» отступил, бросив даже артиллерию [25, с.27].
Подобный исход мог ожидать и Стародуб. С рубежа р. Оки, именуемого в те годы «Берегом», ему на помощь двинулись полевые войска. Но в это время на рязанском направлении началось гораздо более опасное для общегосударственной системы обороны крупное татарское вторжение, инспирированное той же Литвой. Полки береговой рати были возвращены назад [25, с.97].
Осажденный Стародуб остался в одиночестве, но оружия не сложил. Ю. Радзивиллу пришлось, впервые за всю историю русско-литовских конфликтов, прибегнуть к использованию минного оружия [25, с.87]. Под руководством наемного «разума Ербурда» 300 рабочих вырыли подземную галерею длиной 200 сажень. Заложенными туда зарядами пороха была одновременно в нескольких местах взорвана городская стена и атакующие ринулись на штурм, используя при этом, как отмечают письменные источники, «воронов» [17, с.77] - осадные приспособления для разрушения стен и растаскивания завалов в виде длинных крюков. Несмотря на мужество Стародубцев, дважды выбивавших врага из проломов, крепость была взята. Постниковский летописец так описывает это событие: «В лето 7043. пришли литовские воеводы. И стояли под городом пять недель, подкапывалися под стену под городовую, да, подкапався, город сожгли и воеводу князя Федора Васильевича Овчину Оболенского и иных воевод с собою свели и детей боярских, а иных детей боярских и чернь побиша безчислено много» [30, с. 175]. В Вологодско-Пермской летописи можно прочитать, что было пленено до 15 тысяч русских вместе со своим воеводой [17, с.80]. Но, скорее всего, здесь речь идет об общих потерях населения города и гарнизона, численность которых обычно, опираясь на письменные исторические источники, оценивают в 13 тысяч человек [29, с.39; 32, с.279 и др.]. По летописным данным известно, что в плен попало около тысячи человек, из которых победители сохранили жизнь только князю Оболенскому, нескольким детям боярским и слугам. Согласно реестров «московским вязням» осени 1535 г. и октября 1538 г., в литовском плену оказалось меньше полусотни стародубских пленников [17, с.81].
На примере действий гетмана Ю. Радзивилла под Стародубом в 1535 г. ярко проявились и состав, и основные тактические приемы польско-литовского войска. Кстати, жестокость в обращении с пленными подтверждает, что его основными целями являлись захват территорий, разрушение вражеской инфраструктуры, нанесение максимально
возможного военного, экономического и демографического урона.
Другим врагом, угрожавшим Северщине в XVI-середине XVII в., более опасным для России в целом, и, возможно, в силу этого более изученным в отечественной историографии, были крымские татары. Их набеги на Русь, дополнявшиеся требованиями так называемого «выхода», начались с 1507 г. Больше, чем на полтораста столетия они превратились в постоянную угрозу для интересующей нас территории.
Вопрос о причинах тяжелого и затяжного характера борьбы Русского государства с татарами поднимался историками неоднократно. Часть из них придерживалась мнения, высказанного еще А.М. Курбским, осуждавшим Ивана IV за то, что он до начала Ливонской войны не завершил покорение Казани и не нанес решающего удара Крымскому ханству. Так В.П. Загоровский прямо обвиняет Ивана IV в политической недальновидности за то, что царь после разрыва с «Избранной радой» отошел от курса, направленного, прежде всего, на борьбу с татарами, повернув основные силы на запад, не обеспечив надежного тыла на татарском фронте [11, с.142-143].
Другие историки, такие, как A.A. Новосельский становятся на сторону Ивана Грозного: «Курбский писал тогда, когда эффект татарских вторжений и восстания в Казанской земле обнаружились в полной мере, и ему было легко доказывать свою правоту и дальновидность. Очевидно также, что царь Иван IV хорошо понимал серьезную опасность, угрожавшую Московскому государству со стороны татар в течение войны за Ливонию. Это ясно из его настойчивых попыток разъединить Польшу с Крымом, из попыток активной обороной против татар в 1558 и 1559 годах обеспечить свободу действий назападном фронте» [23 с.12].
В конечном итоге и одна, и другая позиции опираются на признание или отрицание существования в то время у Москвы военно-экономического потенциала для завоевания Крыма. Не вдаваясь в суть этого вопроса, отметим непреложный факт: ограничить военную активность Крымского ханства дипломатическим путем или даже регулярным богатым «выходом» было невозможно. Как отмечал A.A. Новосельский, «.татары были противником непримиримым, не поддающимся дипломатическому воздействию и не идущим на мирное сожительство» [23 с.416]. Причина этого кроется, конечно, не в «хищничестве» татар, как порой трактовали агрессивность кочевников историки XIX-начала XX в., а в экономическом и социальном устройстве Крыма.
Основой его хозяйства являлось экстенсивное кочевое скотоводство, сильно зависимое от урожая естественных, т.е. не возделанных человеком, кормов. Их частые неурожаи приводили к массовому падежу скота и голоду среди людей. Слабое развитие земледелия требовало постоянного импорта на полуостров хлеба, за который, естественно, приходилось платить. Но эти экономические проблемы крымские феодалы решали не путем интенсификации производства, а через присвоение чужой собственности, добытой войной или вымогательством «даров». Грабительские походы были постоянным фактором в экономике Крыма, без которого социально-политическая структура общества не могла бы сохраняться [14, с.319].Не надо забывать и о менталитете татарского общества того времени, согласно которому уважаемый мужчина обязан быть не только воином-защитником, но и налетчиком, грабителем. И хотя простому народу доставались как наибольшие жертвы во время постоянных войн, так и минимальные выгоды, тем не менее, в походе самый последний из воинов был не просто подневольным исполнителем. Идеологически и психологически он был заряжен на войну, что делало его гораздо более опасным противником.
Вымогательство же «даров» и «поминок» было связано с претензиями крымских ханов на роль преемников власти Золотой Орды, с вытекающими отсюда попытками представить Русское государство данниками татар. Интересно, что законным обоснованием своей политики крымские ханы называли все то же присоединение к Москве Северских земель. В 1506-1507 гг. крымский хан Менгли-Гирей I по типу золотоордынских ханов выдал ярлык на управление русскими городами великому литовскому князю Сигизмунду I. Это подчеркивало право верховной власти Крыма, как
наследника Золотой Орды, над Русью. Причем, требуя от Сигизмунда «дани и выходы и службу», Менгли-Гирей даровал ему во владения не только те города, которые входили в состав ВКЛ, как «Киевскую тму, со всеми входы и данми, и з землями и з водами», но и те, которые уже фактически входили в состав Московского государства - Чернигов, Рыльск, Курск, Радогощ (современный г. Погар), Стародуб, Брянск, Мценск, Тулу, Козельск, Пронск. А в придачу - Великий Новгород, и формально пока еще полусамостоятельные Псков и Рязань [2, с.4-5].
Переход этих городов под власть Москвы, формально закрепленный в статьях русско-литовского «вечного мира» от 1508 г., с точки зрения крымской дипломатии того времени повлек перенесение обязанностей по выплате старых литовских поборов на московского князя. Объяснение этой политике АЛ. Хорошкевич находит в послании крымского хана Василию III о городах Северщины: «Область наша к нам тянет - Брянеск, Стародуб, Почап, Новый Городок (Новгород-Северский - Д.К.), Рылеск, Путивль, Карачев, Радогощ, те писаные восемь городков из старины наши были, а отцу твоему великому князю Ивану мы их дали по нашему их слову, взял Одоев в головах, тридцать и пять городов из старины деда нашего были; а, ив дефтери посмотрив, уведаешь. А с нами, с братом твоим, отец твой и князь великий Иван как учинили в дружбе и в братстве, на всякой год дараги наши князи, наши взимки взяв, к нам привозят с них. И ныне ту восмь городов, о которых писали есми, отдашь нам» [24 с.154]. Считая, что дефтерии были даны Тохтамышем литовскому князю Витовту на право владения данными городами, АЛ. Хорошкевич отмечала важность сведений о том, что из всех восьми городов в Крым поступали платежи, получением и доставкой которых ведали крымские чиновники -«князья дараги». Даже тогда, когда города перешли под власть Москвы, ордынские выплаты продолжали сохраняться. Таким образом, присоединение Северщины и других мелких княжеств, бывших в составе ВКЛ данниками Крыма, вовлекало Москву в даннические отношения к Крыму [31, с.74-76]. Изживать их пришлось потом чрезвычайно долго и непросто. И здесь мы находим подтверждение взглядов А.А.Новосельского. Имевшее достаточные политико-экономические и военные средства государство, естественно, пошло бы на разрыв даннических отношений. А ведь еще в 1670 г., русско-крымский договор, фиксировавший присоединение к России Левобережной Украины, включал обязательство уплаты «поминков» в Крым. И эти выплаты, по сути приближающиеся к дани, производились до 1700 г. И причина была не в традициях, восходящих к концу XIV в., а в соотношении сил, которое вынуждена была учитывать Россия, считаясь с реальными силами Османской империи, вассалом которой было Крымское ханство. Потребовались победы Москвы в русско-турецкой войне 1686-1700 гг., чтобы страна смогла сбросить эти позорные обязательства [31, с.77]. А ведь в XVI в. Россия обладала гораздо меньшим потенциалом, чем в конце XVII в. Да и крымская армия в то время не имела глобального качественного отставания от русской, а численно могла значительно превосходить силы, противостоящие ей на порубежье.
Количество крымских войск, участвовавших в нападениях на русские земли, могло быть разным. Летом 1521 г. из Крыма сообщали Василию III, что Мухаммед-Гирей готовит в поход на Русское государство 50-60 тысяч воинов [23, с.706]. А в 1550 г. русские заставы на р. Донце обнаружили отряд крымчаков в 20 тысяч всадников [25, с. 127]. Такой численный разброс был вызван тем, что количество татарских войск зависело от того, кто их возглавлял. Хан мог вести с собой до 100 тысяч воинов, среди которых были не только крымчаки, но и их союзники. О походе Сахиб-Гирея 1541 г. Никоновская летопись писала так: «...многих орд люди, Турского царя люди, и с пушками и с пищалми, да из Нагай Бакий-князь с многими людьми, да Кафинцы, и Азтороканцы (астраханцы - Д.К.), и Азовцы, и Белгородцы (татары, жившие вблизи турецкой крепости Аккерман, занимавшей место славянского Белгорода IX в., сейчас это Белгород-Днестровский - Д.К.).,, тысяч со сто и боле» [25, с. 100-101]. Всадники двигались колоннами по 12 в ряд. Если в поход выступал первый наследник хана калга, то с ним шло
до 50 тысяч воинов, а лошади шли по восемь в ряд. Войско второго наследника -нурадина - насчитывало до 40 тысяч человек, двигавшихся колоннами по шесть в ряд. Крупные феодалы - султаны - вели до 30 тысяч человек, строившихся в колонны по пять, а мелкие феодалы, мурзы и беи, совершали набеги с отрядами до десяти тысяч человек, не соблюдавших никакого строя [31, с.172].
Основную часть татарского войска составляла легкая конница. «Татары не обременяют себя иной добычей, кроме пленников, и не имеют никакой поклажи, хотя у каждого есть одна или две запасные лошади, отлично выезженные и послушные. Они столь искусные наездники, что на всем скаку прыгают с одной лошади на другую; кроме лука, стрелы и сабли, татары не имеют другого оружия.» - писал капитан иностранных наемников на русской службе Жак Маржерет [19, с.40]. То, что основным оружием татар были лук и стрелы, подтверждает весь комплекс исторических источников. В связи с этим в обыденном сознании сложилось представление об архаичности вооружения этих воинов для ХУ1-ХУ11 вв., когда огнестрельное оружие, более передовое, по общему мнению, получило уже широкое распространение. Так ли это было на самом деле?
Мощь татарского лука, оцениваемая по силе, требуемой для натягивания тетивы, достигала 80 кг. Луки средних стрелков имели силу 20-40 кг. Отметим, что современные спортивные луки не превышают силы в 20 кг. [21, с.313]. Хороший лучник, выпуская 1012 прицельных стрел в минуту, на расстоянии 200 м убивал лошадь или пробивал бронебойной стрелой кольчугу воина навылет [12, с.106; 20, с.34]. В Англии в 1428 г. был зафиксирован результат пробивной силы стрел, выпущенных из обычного для Западной Европы длинного простого лука, уступающего по мощности и дальности стрельбы сложному луку восточного типа, которым пользовались и татары, и русские, с дистанции в 300 шагов (213 м). На этом расстоянии стрелы пробивали дубовую доску толщиной в 5 см [20, с.33]. Предельная же дальность стрельбы из сложного лука достигала 500 м, хотя отдельные стрелки могли послать стрелу еще дальше.
Между тем, даже в 1699 г. ружья с кремневыми замками, которыми вооружалась русская пехота, стреляли не далее тех же 300 шагов при незначительной меткости [3, с.106]. Фитильные же ручные пищали ХУ1-ХУ11 вв. стреляли еще ближе. Так, во время состоявшегося в декабре 1557 г. под Москвой военного смотра, который описал английский купец и дипломат Э. Дженкинс, стрельцы вели огонь по ледяной мишени с расстояния в 60 английских ярдов [9, с.467], что равнялось 25,4 русским саженям и составляло около 54,9 м [18, с.264]. По-видимому, именно эта дистанция и была оптимальной для ведения прицельного огня из стрелецких пищалей. Для среднего же лучника предельная дальности стрельбы, выведенная еще в средневековых арабских трактатах, составляла 144-156 м [20, с.31]. Если же вспомнить, что фитильные ружья стреляли раз в 3-4 минуты [9, с.442], а прицельно стрелять из них можно было только в пешем строю, что, конечно, неприемлемо при стычках маневренной легкой конницы, то можно понять, почему лук со стрелами еще очень долго оставался мощным оружием. Обращаясь к истории исследуемого нами периода, легко можно найти массу примеров понимания этого русскими. В 1541 г. встречается, казалось бы, обратная ситуация. На переправе через Оку, армия Сахиб-Гирея I была встречена русским Передовым полком, воины которого «...учали стреляти многыми стрелами, и полетеша стрелы, аки дождь. Царь же (Сахиб-Гирей I - Д.К.) повеле ис пушек бити и ис пищалей стреляти..». Но крымским пушкарям и пищальникам не удалось справиться с русскими лучниками, которым на помощь вскоре подошли основные силы, и татары вынуждены были отступить [25, с.108-109].
Впрочем, недостатки были и у такого мощного оружия, каким являлся лук в позднем средневековье. Что бы его максимально эффективно использовать, лучник должен был учиться стрелять годами, а потом поддерживать свои навыки постоянными тренировками. Среди простых татар, основная масса которых в промежутках между военными походами была занята обычными хозяйственными делами, далеко не все по-
настоящему мастерски владели луками. Овладеть же стрельбой из ручного огнестрельного оружия гораздо проще. Причем результат выстрела практически не зависит от физических качеств стрелка. Кроме того, на полет стрелы значительно больше влияют природные условия (ветер, влажность, давление и температура воздуха, изменяющие баллистические характеристики стрелы и лука, наличие на линии стрельбы ветвей или высокой травы и т.д.). Ниже поражающие факторы лука и при стрельбе по укрытой, например, в крепости или даже за охапкой соломы, цели. Ручное огнестрельное оружие обладает возможностью многократного поражения при стрельбе дробом и вторичного поражения при пулевой стрельбе, особенно при стрельбе по групповой цели на близкой дистанции, за счет способности пули к рикошету и сохранению убойной силы при пробивании тела. Ну, и, в конце концов, не стоит сбрасывать со счетов такой фактор, как сильное психологическое воздействие громкого пищального или пистольного выстрела, особенно с близких дистанций, на человека и тем более на лошадь. Все это и предопределило выбор в пользу огнестрельного оружия.
Как уже отмечалось, грабительские походы составляли постоянный фактор в хозяйственной жизни Крыма того времени, порой являясь единственным средством к существованию. Отсюда проистекают и их основные цели, по сути своей, чисто экономические - захват полона и скота. Овладение имуществом уходило на второй план, так как максимально быстрые вторжение и отход исключали использование обозов. Скот и пленные могли двигаться самостоятельно даже по пересеченной местности, где обозы пройти не могли. Именно поэтому большинство разорительных татарских набегов XVI-XVII вв. были часто малокровными. Так, например, в 1637 г. из общего числа русских потерь от набегов крымских татар в 2280 человек убито было лишь 37. В 1645 г. на потери в 5750 человек приходилось 20 убитых [22, с.434]. Татарам было экономически не выгодно кровопролитие, почему они и избегали боевых столкновений. За исключением, конечно, крупных нашествий, имевших, прежде всего, военно-политические цели. Задачи вторжений определяли и тактику действий татар, которая кардинально отличалась от принципов западных противников Руси.
Одним из наиболее ценных письменных источников, сохранивших полное описание приемов действия татарской конницы во время грабительских набегов, является сочинение Гильома Левассер-де-Боплана «Описание Украйны» [7]. Несмотря на то, что автор повествовал о событиях на территории украинских земель, входивших в состав Речи Посполитой, бесспорно, что используемую там тактику татары применяли и во время набегов на русские земли, близкие украинским по природно-климатическим условиям, по характеру быта населения и по боевым возможностям вооруженных сил.
Войско вторжение делилось на три части, из которых две трети составляли главные силы, называемые татарами кошем, а оставшаяся треть делилась пополам, образуя на флангах отряда два крыла по 8-10 тысяч человек. Каждое крыло в свою очередь делилось на 10-12 загонов. В таком составе войско переходило рубеж и стремительно двигалось днем и ночью, не отвлекаясь на грабежи, пока не углублялось на 270-360 км внутрь страны. После чего отряд поворачивал назад, но другой дорогой, так как татары никогда не возвращались прежним путем. При этом кош продолжал двигаться в прежнем темпе, а крылья расходились от него вперед и в стороны на 36-54 км. Загоны как гребенкой, прочесывали местность. Обнаруженные села блокировались, чтобы никто из жителей не ушел, и начинался грабеж. Сопротивляющихся убивали, остальных уводили в полон вместе со скотом: лошадьми, коровами, волами, баранами, козами. При этом татары, как пишет Боплан, безжалостно расправлялись со свиньями, к которым питали отвращение, загоняя их в сараи и поджигая строения с четырех углов.
Обогатившись добычей, загоны, которым не разрешалось далеко отрываться от основных сил, возвращались к кошу. От него сейчас же отходили два свежих крыла загонов, насчитывавших, как и первые, треть войска. Все повторялось. Потом приходил черед последней трети. При этом кош никогда не уменьшался, всегда составляя две трети войска, на случай боя с погоней. С которой, впрочем, татары всеми силами стремились
разминуться: «... эти разбойники, приходят, совсем не для того, чтобы сражаться, а для того, чтобы пограбить и захватить добычу» [7, с.61-62].
В послебатыево время татарские конники, избегавшие тяжелых обозов и осадной техники, практически полностью отказались от штурма городов [13, с.18; 15, с.62; 22, с.211 и др.]. Исключение составляли только крупные нашествия, когда вместе с татарскими войсками на Русь шли турецкие пищальники и артиллерия. Однако татары не всегда стремились обойти город стороной. Одним из их тактических приемов являлся «приступ», как его именуют письменные исторические источники. Но в данном случае понимался не штурм, а блокирование укрепленного центра. С одной стороны, достигалась изоляция гарнизона, что упрощало захват и угон в степь скота и пленных из сельской округи, а с другой стороны, блокада мешала уездным жителям укрыться за городскими стенами, что делало их более легкой добычей [22, с.211].
Нельзя не упомянуть и о том, что набирающая мощь Россия была одинаково опасна, как Крыму, так и Польско-Литовскому государству. Уже в 1500 г., когда крымский хан Менгли-Гирей еще находился в прочном союзе с князем Иваном III против своего главного врага - Большой Орды киевский воевода князь Д. Путятич, отправлявшийся послом Литовского княжества в Крым, получил тайный наказ от великого князя Александра о приглашении хана к союзу против Москвы. Причем, Александр Казимирович уже тогда убеждал Менгли-Гирея, что московский правитель является ханским подданным, да к тому же вероломным, чьи захваты Северщины, угрожали и безопасности Крыма: «.коли он господару нашому, зятю своему. присяги не здержал, чы бы так он мел и тобе то долго держати? а он што и братьи своей рожной поделал, також через присягу свою, какою их смертью уморил?... и естли он посядеть городы украинным господаря нашого и к тебе суседом близко ся приближить. сам тому порозумей, как бы твоя милость мог со вспокоем на своем царстве ся выседети? заньже каждый холоп, коли веремя возмет над своим господарем, не может николи добра ему мыслити...» [1, с.210-211]. Отсюда рождались неоднократные союзные соглашения и совместные действия Крыма и Литвы против Московского государства. После разгрома Большой Орды у Крыма уже не было заинтересованности в сохранении союза с московским государем. Многие исследователи отмечали, что в 1504-1506 гг. в политике хана наметились принципиальные изменения в отношении к Русскому государству. А в 1507 г. эти изменения определились - Крым на долгие годы превратился в непримиримого врага России [6, с.471-472; 8, с.60; 11, с.46 и др.]. Все это значительно осложняло оборону нашей страны. В том числе и ее юго-западного сектора.
Но существовала еще и третья сила, угрожавшая безопасности Северской земли в исследуемое нами время - «воровские черкасы». Так письменные исторические источники XVI-XVII вв. называют казаков, подданных Речи Посполитой, проживавших на ее юго-восточных окраинах. В данном случае черкасы выступают не как составная часть войска польско-литовского государства, а как автономная сила, действующая независимо от верховной власти ради решения проблем своего региона, соседствующего с русским порубежьем. Одним из первых эту силу выделил в 80-е гг. XIX в. украинский историк Д.И.Багалей [5].
Следует сразу же отметить, что проблемы черкасских нападений на порубежье России разработаны слабо. В наиболее полном виде историография этого вопроса представлена в монографии А.И.Папкова «Порубежье Российского царства и украинских земель Речи Посполитой» [24, с.21-49]. Причина, по которой исследователи обходили своим вниманием данного противника Москвы, была связана чаще всего с идеологией. Это характерно и для большинства дореволюционных исторических трудов, следовавших в русле консервативно-охранительных научных взглядов, и особенно для советской науки второй половины XX в., в которой существовала лишь официально одобренная властью концепция «воссоединения братских русского и украинского народов». При этом акцент ставился на этнической, культурной и исторической близости судеб обеих народов, а
существовавшие противоречия, выливавшиеся и в вооруженные конфликты, замалчивались. В связи с этим можно назвать лишь одно исследование, основное внимание уделяющее именно противоречиям, возникавшим в процессе колонизации Поля на стыке российских территорий с украинскими землями Речи Посполитой. Это уже упоминавшаяся монография А.И.Папкова [24].
Первое столкновение с черкасами на юго-западном пограничье Русского государства, отмеченное в источниках, относятся к 1563 г., когда каневские казаки во время перемирия между Москвой и Литвой совершили набег на новгород-северские и черниговские места [16, с.231]. Но активные вторжения черкас в русские пределы начались со второй половины 80-х гг. XVI в. [24, с.91-92]. Причину агрессии жителей украинных земель Речи Посполитой в данном регионе современные ученые связывают со столкновением двух колонизационных потоков, русского и украинского, на Поле [24, с.91, 109]. При этом черкасские вторжения происходили независимо от политики верховной власти, почему, собственно, «воровские черкасы» и рассматриваются нами, как третья самостоятельная сила, угрожавшая юго-западному сектору московского пограничья. Сам термин «воровские черкасы», использовавшийся в русском приказном делопроизводстве конца XVI-XVII в., свидетельствует о том, что их действия рассматривались как незаконные, а, следовательно, не связанные с деятельностью государственной власти Речи Посполитой. К отрядам казаков, выступавших против России в составе польского войска, подобное определение не применялось.
Численность отрядов этого третьего противника России, действовавшего, в основном, в ее юго-западном и южном оборонительных секторах, колебалась от нескольких человек до нескольких сот воинов. Причем, черкасы действовали как в конном строю, так и в пешем, удачно сочетая тактику польской армии и татарских войск. В пешем строю, как правило, небольшими отрядами. Их преимуществом была большая скрытность, так как выявить следы человека в степи гораздо труднее, чем коня. Визуально обнаружить человека без лошади издалека тоже было сложно, так как степная трава нередко превышала человеческий рост. Такие мелкие группы часто занимались разведкой, подготавливая более многочисленный налет. Но при отходе в Поле не упускали возможности заняться и воровством. В апреле 1631 г. валуйский воевода И. Колтовский докладывал в Разрядный приказ, что от воровства таких мелких групп защитить местное население практически невозможно [24, с.138].
В отличие от татар черкасы были хорошо вооружены огнестрельным оружием, умели вести боевые действия в пешем строю и были обучены штурму оборонительных сооружений. В отличие от польско-литовской армии украинские казаки, отправляясь в грабительский набег, не имели тяжелого вооружения и громоздких обозов, умело применяли маскировку, а в случае встречи с превосходящими силами противника использовали татарскую тактику стремительного отступления, дробясь на разбегающиеся мелкие группы, бросающие сковывающую движение и добычу. Если к этому добавить, что «воровские» черкасы умело вели и тактическую разведку, являвшуюся сильной стороной кочевников, и оперативную, в том числе и агентурную, больше доступную польско-литовским силам уже хотя бы из-за этнокультурной, языковой и чисто антропологической близости с русским населением, то становится ясным, что для оборонительной системы Московского государства этот противник из-за своей универсальности был относительно опаснее двух остальных вражеских сил.
Цели «воровских» черкас, сочетали в себе задачи, которые ставили перед собой и татары, и польско-литовские войска. С одной стороны, это типичные разбойные нападения с целью обогащения, так свойственные кочевникам. Иногда и в союзе с ними. Разница лишь в том, что татары стремились, прежде всего, к захвату пленных и скота для последующей перепродажи, а черкасы обычно обращали свое внимание на имущество и на тот же скот. В столбцах Приказного стола сохранилось яркое подтверждение этому. В апреле 1643 г. в Козловский уезд вторгся отряд, состоявший из 600 татар и 200 черкас.
Когда их, отягощенных полоном и добычей, пытались догнать русские служилые люди под командованием воеводы И. Ляпунова, то произошел бой, длившийся с полудня до вечера 1 мая. Благодаря пищалям черкас, от огня которых погибло 12 русских ратников и многие получили ранения, грабителям удалось оторваться от погони. У них отбили только двух пленников, 10 коров, 10 лошадей, а так же часть имущества, в том числе и церковного. Позже из плена бежал еще один человек - О. Емельянов. Он и рассказал, что, добравшись до безопасного места, татары и черкасы поделили добычу и разошлись в разные стороны. Причем, первые получили весь полон, а вторые - всякую «рухлядь» и скот [24, с.190].
Причем, спектр целей для разбойных нападений у «воровских» черкас был даже шире, чем у татар. Помимо практиковавшихся кочевниками нападений на сельские поселения, на посольские и торговые караваны, на людей, работавших в поле или на промыслах, черкасы вели активную охоту за русскими станицами и сторожами, выходившими в Поле, что, помимо всего прочего, нарушало систему функционирования оборонительной системы Московского государства. Татары, отправляясь в набег, тоже нападали на станичников и сторожей, но только если не удавалось избежать встречи с ними. Целью кочевников было не допустить распространение информации о своих перемещениях. «Воровские» же черкасы стремились завладеть имуществом и лошадьми русских служилых людей [24, с.108].
Иногда крупные отряды черкас отваживались даже на захват городов, чего татары во время своих набегов никогда не делали. Не чуждо украинским казакам было и вероломство. В апреле 1590 г. отряды атаманов Семпского, Борана и Гусака открыто подошли к Воронежу, объясняя свое появление желанием «з государскими людьми над татары промышляти. И воеводы государевы послали к ним корм и тех, которые от них приехали, поили и кормили и заночевали в остроге. И черкасы пришли ночью и тот город сожгли, и государева воеводу убили, и людей многих побили, а иных сожгли, а иных живых много поимали, и многие убытки починили» [4, с. 81]. Причиной этого рискованного нападения стала оказавшаяся в Воронеже казна, направленная для выплаты жалованья донским казакам [24, с.95].
Ущерб от таких грабительских набегов был весьма значительным. Во время упомянутого захвата Воронежа утрачено было денежной казны и имущества на 40 тысяч рублей [24, с.95]. А годом ранее, в 1589 г., во время набега лубенских черкас на русскую территорию было захвачено имущества на пять тысяч рублей, пленено и убито более 200 человек [4, с. 80]. Для сравнения можно вспомнить, что годовое денежное жалованье путивльских и рыльских детей боярских, например, в 1576 г. колебалось, в зависимости от величины поместья и срока службы, от 5 до 12 рублей [1, с. 19]. Да и то выдавалось либо при выступлении в поход, либо через два года на третий [26, с.329]. Средний конь в 1593 г. стоил 4 рубля, а мерин - 3 рубля [1, с.63]. Несколько позднее, в 1640 г., на построение двух городов Белгородской черты - Вольного и Хотмыжска - из государственной казны было отпущено 13 532 рубля [22, с.442]. Что же касается продуктов питания, то даже в 1606 г., когда еще не были полностью преодолены последствия голода 1601-1603 гг., ягненка, как писал француз Ж. Маржерет, состоявший капитаном отряда наемников на русской службе, «.величиною с нашего барана или около того.», можно было купить за 10 копеек, а курицу за полкопейки [19, с.15].
С другой стороны, цели черкасов были близки государственной политике Речи Посполитой - захват новых территорий на Поле и недопущение расширения в этом направлении границ Московского государства. Это было связано с колонизационным движением украинского населения Речи Посполитой на юго-восток.
Черкасская колонизация Поля носила объективный характер. Ее причиной стало стихийное возрастание потока беглых из приднепровских и волынских земель Великого княжества Литовского на юг [24, с.91, 109]. Дело в том, что в 1569 г. эти территории, в том числе и стоящие на Днепре города Киев, Канев, Черкассы, накануне подписания
Люблинской унии об объединении Польши и Литвы в единое государство - Речь Посполитую, были переданы Великим княжеством Литовским в состав Польского королевства. Местное тягловое население, наслышанное о своенравии новых господ, устремилось подальше от польских панов и их административной системы. Незаселенные земли, где можно было заниматься сельским хозяйством и промыслами, лежали на Поле. Туда и устремился народ из украинских земель Речи Посполитой [10, с.33; 11, с.194; 24, с.89], занимая территории, на которые претендовала Москва, проводя их государственную колонизацию ради укрепления обороны страны на крымском направлении. Экономические причины, основные в украинской колонизации, для Русского государства в данном случае играли второстепенную роль [24, с.69].
Черкаская колонизация для России была опасна вдвойне. Во-первых, украинцы, оседавшие на юге Северщины, не присягали русскому царю, что формально оставляло их подданными корля и создавало условия для присоединения этих территорий к Польше. Во-вторых, вторгаясь в районы, где вели свою хозяйственную деятельность подданные Москвы, черкасы наносили им экономический ущерб, который выливался в грабеж ухожьев, в истощение природных запасов, в отторжение плодородных земель и т.д. Эта ситуация была ярко охарактеризована патриархом на Земском соборе 12 октября 1621 г.: «... задоры с литовской стороны делаются многие, в Путивльском и во Брянском... уезде, и в иных во многех местех польские и литовские люди учали в их государеву землю вступаться, и слободы ставить, и села, и деревни, и леса, и воды в их государевой земле осваивать, и остроги, и слободы ставити, и селитру в Путивльском уезде в семидесяти местах варят, и будники золу жгут и рыбу ловят, и зверь всякий бьют, и их государевых людей побивают» [28, с.228]. Подобное положение дел, помимо всего прочего, подрывало и обороноспособность Северщины, а вместе с ним и всей страны. Уменьшалось поступление натуральных продуктов, предназначенных для жалованья служилым людям и создания осадных запасов в крепостях. Кроме того, большая часть земель и ухожьев в украинных землях принадлежала служилым людям. Снижение дохода с них вело к тому, что воин, не только кормившийся, но снаряжавшийся и вооружавшийся на эти средства, не мог в полном объеме выполнять свою службу. Добыча же на Северщине украинцами такого стратегического сырья, как селитра, снижала русские запасы пороха, для изготовления которого она применялась, и одновременно увеличивала резервы этого «зелья» у ближайших западных противников Москвы на юго-западном направлении -Речи Посполитой и «воровских» черкас.
Не отличались от нападений «воровских черкас» и действия некоторых польских магнатов, которые, имея собственное «надворное войско», вели на юго-западном порубежье России личную войну. Одним из них был князь А. Вишневецкий, активно создававший удельное владение на спорных землях русско-литовского порубежья. В Москву из пограничных крепостей часто шли сообщения о его враждебной активности. Потери русских от действий Вишневецкого были огромны. Так ущерб, нанесенный его отрядами жителям одного лишь Хотмыжского уезда в 1589 г. исчислялся в 1,7 тысяч рублей [4, с.84]. В 1592 г. сообщалось, что А. Вишневецкий, основав ранее слободу Лубны, высылает оттуда своих урядников в набеги на московские пределы. Его отряды «.наши волости запустошили, людей наших севрюков из наших волостей выбили, одного нынешнего лета больше 200 человек побили... у детей боярских черниговцев поместья их запустошили и многих людей в их поместьях побили до смерти» [24, с.105].
Учитывая, что действия польских магнатов, подобных князю А. Вишневецкому, принципиально не отличались от набегов «воровских черкас», выделять их в отдельную категорию агрессоров нецелесообразно.
Таким образом, можно констатировать, что вышеперечисленные противники Русского государства, угрожавшие ему на юго-западном направлении, представляли собой грозную силу, борьба с которой шла на протяжении всего XVI-пepвoй половиной XVII столетия. В результате этой борьбы юго-западный сектор внешнего оборонительного
периметра Московского государства превратился в систему такого уровня, которая позволяла ему достаточно успешно справляться с задачами по защите рубежей страны.
South-west (Severskiy) defence sector of border of Moscow State in XVI to middle of XVII centuries was considered. Its trait consisted of the necessity to struggle against 3 outside enemies: Polish- Lithuanian army, Tatar forces and detachments of 'thievish cherkas' which different in its aims, tactics and equipment. The main characteristic features of each of these 3 agressors on the basis of written historic sources are revealed.
The key words: Severshchina, XVI to middle of XVII centuries, Polish-Lithuanian army, Tatar forces, 'thievish cherkas, main aims and tactics of the attack.
Список литературы
1. Акты, относящиеся к истории Западной России, собранные и изданные Археографическою Комиссиею: Т.1. СПб.: Тип. II Отд. Собств. Е.И.В. Канцелярии, 1846. V, 375, 24, 15 с.
2. Акты, относящиеся к истории Западной России, собранные и изданные Археографическою Комиссиею: Т.2. СПб.: Тип. II Отд. Собств. Е.И.В. Канцелярии, 1848. VIII, 408, 16, 14 с.
3. Андрианов П.М. Военное искусство Петра Великого // История русской армии от зарождения Руси до войны 1812 г. СПб. : Полигон, 2003. С. 96-239.
4. Анпилогов Г.Н. Новые документы о России конца XVI-начала XVII вв. М.: Изд-во МГУ, 1967. 541 с.
5. Багалей Д.И. К истории заселения степной окраины Московского государства: Ч I-II // Журнал министерства народного просвещения. 1886. №5. С. 87-105.
6. Базилевич К.В. Внешняя политика Русского централизованного государства (вторая половина XV века). М.: Территория, 2001. 544 с
7. Боплан Г.Л. де. Опис Украши, кшькох провшцш Корол1вства Польського, що тягнуться вщ кордошв Московп до границь Трансшьвани, разом з 1хшми звичаями, способом життя i ведения воен. Киев: Наук. думка; Кембрщж (Мае.) : Укр. наук. ш-т, 1990. 256 с.
8. Виноградов А.В. Крымские ханы в XVI в. // Отечественная история. 1999. №2. С. 58-69.
9. Волков В.А. Войны и войска Московского государства. М. : Эксмо, Алгоритм, 2004. 576
с.
10. Грушевский М.С. Южнорусские господарские замки в половине XVI века. Историко-статистический очерк. Киев : Тип. ун-та, 1890. 34 с.
11. Загоровский В. П. История вхождения Центрального Черноземья в состав Российского государства в XVI в. Воронеж : Изд-во Воронежского ун-та, 1991. 272 с.
12. ИзмайловИ. В блеске мисюрок и бехтерцов // Родина.1997. №3-4. С. 105-108.
13. Ищенко С.А. Война и военное дело у крымских татар XVI-XVIII вв. // Северное Причерноморье и Поволжье во взаимоотношениях Востока и Запада в XII-XVI вв. Ростов-на-Дону : Изд-во Ростовскогоун-та, 1989. С. 136-145.
14. Каргалов В.В. Русь и кочевники. М. : Вече, 2004. 528 с.
15. КирпичниковА.Н. Военное дело на Руси в XIII-XV вв. Л. : Наука, 1976. 104 с.
16. Книга посольская метрики Великого княжества Литовского, содержащая в себе дипломатические сношения Литвы в государствование короля Сигизмунда-Августа (с 1545 по 1572 год) : Т.1. М. : Унив. тип., 1843. XX, 482 с
17. Кром М.М. Стародубская война (1534-1537). Из истории русско-литовских отношений. М., ИД «Рубежи XXI», 2008. 140 с.
18. Леонтьева Г.А. Вспомогательные исторические дисциплины : Учеб. для студ. высш. учеб. заведений. М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 2000. 368 с.
19. Маржерет Ж. Состояние Российской державы и Великого княжества Московского // Россия XVII века. Воспоминания иностранцев. Смоленск : Русич, 2003. С. 10-76.
20. Медведев А. Ф. Ручное метательное оружие (лук и стрелы, самострел) VIII-XIV
вв. // Свод археологических источников СССР (САИ). М. : Наука, 1966. Е 1-36. 184 с.
21.Медведев А. Ф. Вооружение. // Древняя Русь. Город, замок, село. М. : Наука, 1985. С. 298363.
22. Новоселъский A.A. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII в. / А.А.Новосельский. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1948. - 448 с.
23. Памятники дипломатических сношении Московского государства с Крымскою иНогайскою ордами и Турциею: Т. 2 // Сборник Российского исторического общества (Сб. РИО). СПб.: Тип. Леснера и Совко, 1895. Т.95.
24. Папков А.И. Порубежье Российского царства и украинских земель Речи Посполитой (конец XVI-первая половина XVII века). Белгород: Константа, 2004. 352 с.
25. Полное собрание русских летописей, изданное по Высочайшему повелению Императорскою Археографическою комиссиею: Т. XIII, ч. 1. СПб.: Тип. ИНСкороходова, 1904. IV, 302 с.
26. Разин Е.А. История военного искусства : в 3 т. Т.2. М. : Воениздат, 1957. 654 с.
27. Разрядная книга 1475-1598 гг. М.: Наука, 1966. 614 с.
28. Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел: 4.III. СПб.: Тип. Всеволжского, 1822. III, 540, 12 с.
29. Соловьев С.М. Сочинения: в 18 книгах. Кн. III. История России с древнейших времен. Т. 5-6. М. : Мысль, 1989. 783 с.
30. ТихомировМ.Н. Русское летописание / М.Н.Тихомиров. М. : Наука, 1979. 384 с.
31. Хорошкевич А.Л. Русь и Крым: от союза к противостоянию. Конец XV-начало XVI в. / АЛ. Хорошкевич. М.: Эдиториал УРСС, 2001. - 336 с.
32.Широкорад А.Б. Русь и Литва. Гедеминовичи против юриковичей. М.: Вече, 2004. 400
с.
Об авторе
Карпов Д.А.- препод. Брянского государственного университета им. акад. И.Г. Петровского, dakar9@yandex.ru
