CC BY
37
http://www.zabvektor.com
ISSN 2542-0038 (Online) ISSN 1996-7853
УДК 94(47+57)
DOI: 10.21209/1996-7853-2018-13-6-22-29
Илья Викторович Сидорчук,
кандидат исторических наук, доцент, Санкт-Петербургский политехнический университет Петра Великого (195251, Россия, г. Санкт-Петербург, ул. Политехническая, 29),
e-mail: [email protected]
Основные проблемы реализации государственной стратегии подготовки кадров для северных окраин СССР в 1920-х годах (на примере Северного факультета Ленинградского восточного института им. А. С. Енукидзе)1
Статья посвящена истории Северного факультета Ленинградского восточного института им. А. С. Енукидзе в контексте реализации государственной стратегии подготовки кадров для северных окраин СССР в постреволюционный период. При существенном внимании исследователей к данной теме в научный оборот не был введён ряд архивных материалов, позволяющих дополнить картину первых лет истории одного из важнейших центров реализации государственной политики по культурной и политической интеграции народов Севера. Методологическую основу исследования составил общенаучный диалектический метод познания, включающий в себя принципы историзма, объективности и системности. Задачи, связанные с реконструкцией системы взаимоотношений научной корпорации и власти, решались на основе нового прочтения достижений историографической традиции, разнообразного комплекса источников. Исследование позволило сделать вывод, что создание подобного центра было важным и во многом символичным шагом, свидетельствующим о стремлении власти цивилизовать северные народы, однако итоги его работы нельзя оценить однозначно. Практическая реализация вызывала массу критики, являвшейся следствием как внутриинститутского соперничества, так и реакцией на реальные неудачи и проблемы. Таким образом, об успехе проекта воспитания в кратчайшие сроки кадров «национальной интеллигенции» в данном центре применительно к 1920-1930-м гг. говорить не приходится.
Ключевые слова: Северный факультет Ленинградского восточного института им. А. С. Енукидзе, Институт народов Севера, история науки в России, В. Г Тан-Богораз, Крайний Север
Введение. Цель коренного преобразования государственной политики в области освоения Русского Севера, Сибири и Дальнего Востока являлась в постреволюционных условиях одной из актуальнейших для новой власти. Она включала в себя ряд задач, как унаследованных от предыдущего режима, так и совершенно новых. К первым относилось экономическое освоение этих территорий, потенциал которых использовался лишь в незначительной степени. Достаточно сказать, что улов рыбы на Русском Севере составлял не более 1 млн пудов, тогда как в Норвегии был больше в 20 раз; там имелось не более 30 действующих лесопильных заводов, а в Швеции около 30002. Научно-техническое развитие страны требовало открытия и освоения этих территорий, богатых минеральными ресурсами. Другой проблемой, со всей очевидностью заявившей о себе ещё в начале XX в., стало наращивание военных сил на восточных окраинах страны. В условиях враждебного окружения, а также внешнеполитических установок на поддержку мирово-
го революционного движения Сибирь могла оказаться как объектом внешнеполитических интересов стран Запада и Японии, так и плацдармом экспорта революции в Азию. Новой, и во многом самой сложной проблемой, стала культурная и политическая интеграция коренных народов Севера. Поддержка коренного населения и внимание к культурному развитию различных национальностей были одними из важных декларативных установок советской власти, стремившейся не только подчеркнуть отличие от царской политики русификации и эксплуатации [12, с. 206; 15, с. 281], но и распространить большевистскую идеологию. В связи с этим пристальное внимание было уделено подготовке кадров среди коренного населения для работы в северных окраинах СССР. Одним из главных центров реализации этих планов стал Северный факультет Ленинградского восточного института им. А. С. Енукидзе, впоследствии преобразованный в Институт народов Севера.
Методология и методы исследования. Методологическую основу исследования со-
22
1 Работа подготовлена при поддержке гранта Президента РФ для молодых учёных - кандидатов наук, проект МК-4102.2018.6.
2 Самойлович Р. Л. Как изучался русский Север // Ленинградская правда. - 1926. - № 43. - 21 февр. - С. 4.
© Сидорчук И. В., 2018
ставляет общенаучный диалектический метод познания, включающий в себя принципы историзма, объективности и системности. Поставленные задачи решались на основе комплексного использования общенаучных методов (логического, исторического), а также специально-исторических (проблемно-хронологического, сравнительно-исторического) и науковедческих методов. Также был использован структурно-функциональный подход, позволяющий рассмотреть эволюцию научных структур. При проведении исследования автор исходил из идеи преемственности исторического опыта и традиций дореволюционной и советской науки, реализованных в деятельности научно-педагогических центров страны; государственной пользы как исторически сложившейся функции образования. Задачи, связанные с реконструкцией системы взаимоотношений научной корпорации и власти, решались на основе нового прочтения достижений историографической традиции, разнообразного комплекса источников.
Результаты исследования и их обсуждение. В 1925 г. на рабфаке Ленинградского университета стала учиться первая группа студентов из коренного населения Севера. В следующем году их перевели на созданное при рабфаке Ленинградского института живых восточных языков (с 1927 г. - Ленинградский восточный институт им. А. С. Енукидзе) Северное отделение, которое в 1927 г. было преобразовано в факультет, существовавший до преобразования в институт в 1930 г. В его организации приняли участие известный этнограф и писатель В. Г. Тан-Богораз, учёные С. Н. Стебницкий, Л. Я. Штернберг, Д. К. Зеленин, К. Я. Лукс. Изучение Севера планировалось соединить с практическим производственным подходом: студенты из Сибири, представители коренных народов, должны были не только выучить русский язык, но и быть способными нести социалистические идеалы своим соплеменникам.
История данного учреждения не раз привлекала внимание исследователей. В советской историографии доминировали некритичные оценки его деятельности и обход острых моментов, оказывавших негативное влияние на его развитие [2; 3; 7]. Отчасти это сохранилось и в современной литературе [4, с. 44-47; 9]. Активное привлечение архивных данных позволило скорректировать взгляд на его историю, показать, что, несмотря на уникальную роль в истории отечественного североведения, те задачи, которые провозглашались его создателями, во многом оста-
лись невыполненными [1; 6]. Зарубежные исследования в основном довольствуются краткой информацией об институте из советских работ [11, с. 6], либо могут содержать фактические ошибки, например, указание на то, что «Институт Севера» был создан в 1926 г. [10, с. 346]. При этом стоит выделить работы Ю. Слезкина, монография которого «Арктические зеркала: Россия и малые народы Севера» переведена на русский язык [8; 13; 14]. Настоящая статья посвящена истории Северного факультета Ленинградского восточного института им. А. С. Енукидзе. Работа написана на основании материалов фонда института, хранящихся в Центральном государственном архиве Санкт-Петербурга (ЦГА СПб) (ф. 7222), и Первичной организации ВКП(б) Ленинградского восточного института, хранящихся в Центральном государственном архиве историко-политических документов Санкт-Петербурга (ЦГАИПД СПб) (ф. 1156). Данные источники позволили дополнить существующую историографическую картину, сфокусироваться на раскрытии целей создания данного научно-образовательного центра и существенно дополнить оценку результатов его деятельности на начальном этапе существования.
Данный научно-педагогический центр был призван стать важнейшим звеном в подготовке туземного актива и культурном строительстве на Севере. В частности, высоко его значение оценил А. В. Луначарский: «Рабфак северных народностей - своего рода чудо, потому что, если совершенная правда то, что о нём рассказывают, то тут достигаются два чуда. С одной стороны, с очень большой быстротой, свидетельствующей о естественной природной талантливости людей, происходит соприкосновение северных туземцев с культурой. С другой стороны, в молодых людях, детях Севера, проявляется чрезвычайный интерес, в смысле служения своей народности. Если мы привлечём теперь к работе среди туземцев молодую туземную интеллигенцию, если мы сосредоточим свои силы для достижения этой цели, мы добьёмся больших и серьёзных успехов»1. Данное начинание получило широкую огласку, в частности, удостоилось развёрнутой положительной статьи в кадетской эмигрантской газете «Руль»2.
1 Луначарский А.В. Задачи Наркомпроса на Крайнем Севере (Речь, произнесённая на расширенном Пленуме Комитета Севера при Президиуме ВЦИК 1 марта 1927 г.) // Северная Азия. - 1927. - № 3. - С. 20.
2 Рабфак северо-восточных народностей // Руль. -1926. - № 1799. - 31 окт.
Согласно положению о Северном факультете, он имел своей целью: «а) подготовку культурного актива для северных окраин Союза ССР и дружественных с СССР восточных стран, исключительно из среды коренного населения; б) подготовку лиц из той же среды к занятиям на основных разрядах и семинариях Л. В. И.»1. Обучение составляло 4 года. К учёбе допускались лица не моложе 16 лет (встречается цифра и 17 лет)2 и не старше 25 лет обоего пола, хотя в отдельных случаях возрастная норма могла быть изменена, как в случае с 13-летним ненцем Вануйто [3, с. 150]. Факультет делился на три отделения: советского строительства, кооперативное и педагогическое3. Лицам, поступающим на Севфак, никаких требований в отношении общеобразовательной подготовки и знания русского языка не предъявлялось. Отдельно в правилах приёма отмечалось, что не принимаются лица, больные заразными болезнями, опасными для окружающих. Лица, зачисленные слушателями Севфака, обеспечивались общежитием, питанием, одеждой, бельём, постельными принадлежностями, учебными пособиями и стипендией4. Отличительной чертой набора на факультет было то, что важен был не столько образовательный уровень претендента, а его здоровье и понимание задач советской власти [6, с. 159]. Всего в 1928 учебном году на Севфаке учился 131 человек, больше всего тунгусов (49), гольдов (нанайцы) (19), самоедов (ненцы) (15) и остяков (ханты) (13), всего представители 20 национальностей5. Преподавать на Севфаке могли преподаватели высших учебных заведений, а также лица, «обладающие достаточным педагогическим или научным стажем и в достаточной степени знакомые с географическими и этнографическими особенностями Севера Союза ССР и сопредельных стран Центральной Азии»6.
У идеи создания факультета было достаточное число противников. Дискуссионным является вопрос, была ли их критика искренней, или причины стоит искать во внутринауч-ной и административной борьбе. В частности, речь может идти о конфликтах по поводу путей осуществления культурной революции на Севере и соперничестве между «северника-ми», стремившимся к административной автономии, и противодействовавшими им «вос-
1 ЦГА СПб. - Ф. 7222. - Оп. 9. - Д. 44. - Л. 13.
2 Там же. - Л. 6-6 об.
3 Там же. - Л. 6.
4 Там же. - Л. 6 об.
5 Там же. - Л. 11.
6 Там же. - Л. 18.
точниками» [8, с. 222-223]. Тем не менее, ряд обстоятельств, способных дискредитировать факультет, действительно имел место быть. Таким образом, даже если противниками факультета двигали сугубо личные мотивы, у них в распоряжении оказывалось существенное число аргументов.
Географ и астроном, профессор М. П. Каменщиков (Каменьщиков) в письме от 15 марта 1928 г. помощнику ректора по Севфаку А. Е. Смыку, перечисляя недостатки факультета, отмечал, что студент «сравнительно надолго (на 4-5 лет) вырывается из родной ему обстановки, отрывается от среды, отвыкает от местных условий жизни и быта и деклассируется. Всё это, конечно, нельзя сказать, чтобы было полезно с государственной точки зрения». Несмотря на существенные затраты на содержание студентов, профессор констатировал полное отсутствие учебников: «Нет даже букварей и книг для обучения начальному счёту, имеющиеся учебники на русском языке, рассчитанные на взрослую рабочую или крестьянскую аудиторию, для нашего студенчества совершенно не годятся. Написать же такие учебники для нашего студенчества здесь, в Ленинграде или в Москве, находясь далеко от местных условий жизни и быта, невозможно». К незнанию многими студентами русского языка добавлялось то, что в группах часто находились студенты нескольких национальностей, не имеющих ни одного общего языка. В условиях, когда преподаватели также не знали их родного языка, преподавание становилось «очень абстрактным»7. Недовольство М. П. Каменщикова вызывали и более комфортные условия жизни северных студентов, что грозило Севфаку превращением в привилегированное заведение, а студентам - моральным разложением: «Наряду с чрезмерно тяжёлой трудовой жизнью рабочей молодёжи в наших рабфаках и вузах, - в Севфаке молодёжь, в результате ухода, услуг и условий жизни, изнеживается, отвыкает от трудовой дисциплины и приобретает вредные навыки»8.
Заведующий Политпросветом факультета, студент Е. Т. Потапов в своей записке от 14 марта 1928 г. также акцентировал внимание на чрезмерных расходах при отсутствии значимого результата: «...мы тратим колоссальные суммы денег и неизбежно должны задуматься, правильно ли это, или нет»9. По его мнению, в результате чрезвычайно низкой
7 Там же. - Л. 1.
8 Там же. - Л. 2.
9 Там же. - Л. 3.
общеобразовательной подготовки учащихся программы факультета «почти ничем не отличаются от программ тузшкол-интернатов или 1-й ступени», «факультет даёт знания книжные, мало связанные с жизнью туземца, и отрыв получается колоссальный от своих родных мест». Таким образом, «Северный факультет дублирует школы-интернаты со значительными минусами. Спрашивается: кому же и для чего необходимо плохое дублирование с расходованием денежных сумм в 3-4 раза больше, чем туземные школы» (если туземная школа-интернат расходовала в год на содержание студента от 350-450 рублей, то Северный факультет - до 1300 рублей)1. Подход идейного вдохновителя факультета В. Г. Тан-Богораза в связи с этим Е. Т. Потапов называет «грубо меценатским»2.
К аналогичным выводам пришла предметная комиссия института на заседании 17 марта 1928 г., на котором слушался вопрос об определении уровня знаний учащихся Севфака и характер его работ. Было постановлено, что знания студентов первого курса не превышают знаний выпускников туземных школ. При этом в последних программа легче усваивается, так как учащиеся находятся ближе к привычной обстановке. Должная работа Севфака поэтому возможна «лишь при использовании туземных школ для подготовки требуемого контингента учащихся»3.
Существенные препятствия нормальной работе факультета чинили и сами учащиеся. Как заметил один из участников собрания партячейки Севфака от 24 ноября 1927 г., товарищ Азнаметов, «здесь учатся самые некультурные и отсталые народности. Придётся много работать по воспитанию их»4. В советской историографии данный вопрос обычно обходился стороной, заменяясь трогательными историями про юных туземцев, подобно М. В. Ломоносову всеми правдами и неправдами стремившихся к знаниям, ради чего преодолевались десятки тысяч километров. Чего только стоит история чукчи Тэвлянто, который приехал в Ленинград и, абсолютно не говоря по-русски, отказывался вылезать из пролётки и платить извозчику, пока ему не отыщут «бородатого Богораза». Последний, узнав о приезде юноши с Чукотки и вспомнив о своей ссыльной жизни в том крае, от радости «смахивал платком слёзы» [3, с. 150].
На практике чрезвычайно сильные культурные различия создавали массу трудно-
1 ЦГА СПб. - Ф. 7222. - Оп. 9. - Д. 44. - Л. 3 об.
2 Там же. - Л. 4.
3 Там же. - Л. 5.
4 ЦГАИПД СПб. - Ф. 1156. - Оп. 1. - Д. 43. - Л. 4.
стей, начиная от национальной розни среди студентов до нежелания «самообслуживать себя, убирать комнаты и топить печи в общежитии»5. На собрании ячейки ВКП(б) при Севфаке один из докладчиков, тов. Касаткин, отмечал, что «учебное заведение является почти закрытым интернатом, все обеспечены общежитием, питанием и обмундированием, условия здесь безусловно лучше, чем в других учебных заведениях», но при этом «имеется недостаточная учебная нагрузка, иногда доходит до 24 часов в неделю, настроение у ребят - отсутствует совершенно чувство товарищества, наблюдается даже мелкое воровство, как-то: бумаги, книжек, имеются тенденции к выпивке»6.
Были случаи, когда туземцы после получения образования не желали возвращаться на родину, отдавая предпочтение крупным городам. Имели место и обратные примеры, когда после года обучения в Ленинграде они стремились вернуться домой. В Ленинграде многие заболевали, особенно туберкулёзом и неврастенией. По сообщению представителя Сибирского краевого комитета Севера, товарища Лыткина, туземцы отказывались давать свою молодёжь для отправки в Ленинград, мотивируя тем, что все побывавшие в Ленинграде приехали на родину и заболели, либо вернулись больными7. Сторонники не сгущать краски традиционно сваливали вину на исторические пережитки, заявляя, что «все отрицательные моменты можно подвести под то воспитание, которое унаследовали от старой царской нац. политики»8.
Сами студенты жаловались на тюремный режим, невозможность под угрозой репрессий, вплоть до исключения, высказывать критику9. Якобы именно письма студентов с подобными жалобами стали поводом для скандала на пленуме Комитета содействия народностям северных окраин при ЦИК СССР (Комитет Севера) в Москве, где слушался вопрос о целесообразности дальнейшего пребывания Севфака в Ленинграде. Докладу директора Ленинградского восточного института им. А. С. Енукидзе, «восточника» П. И. Воробьева, было предпослано 12-минутное выступление председателя Комитета Севера П. Г. Смидовича. В нём он, опираясь на информацию от студентов Севфака, раскритиковал факультет, сведя на нет всю его работу. Обсуждение перешло на личности,
5 Там же. - Л. 3 об.-4.
6 Там же. - Л. 3.
7 ЦГА СПб. - Ф. 7222. - Оп. 9. - Д. 44. - Л. 22.
8 ЦГАИПД СПб. - Ф. 1156. - Оп. 1. - Д. 43. - Л. 3.
9 Там же. - Л. 9.
оставив в стороне решение важных вопросов учебного и воспитательного порядка. Присутствовавшие на пленуме В. Г. Тан-Богораз и его ученик Я. П. Кошкин (Алькор), на которых «восточники» сваливали вину за неудачи, не отмежевались от выступления П. Г. Смидови-ча, хотя доклад предварительно обсуждался Правлением института и, по утверждению институтской партячейки, в тот раз со стороны «северников» по нему не было сделано ни одного отрицательного замечания1. Таким образом, критика была взаимной, и обе стороны в качестве веских аргументов против своих оппонентов приводили сообщения о недостатках в работе заведения. Например, в записке сотрудника факультета, отправленной в Комитет Севера, указывалось, что «исключительная двуличность» одного из критиков главных преподавателей-северове-дов Е. Т. Потапова привела к тому, что «значительно пала как общая, так и учебная дисциплина» [Цит. по: 6, с. 160].
Борьба в институте пришлась на начало «великого перелома», когда от доказательства учёным истинности своих научных подходов могла зависеть не только карьера, но и свобода. Редукционизм молодых учёных-марксистов в сочетании с начавшейся коллективизацией требовал от обеих противоборствующих сторон адаптации под новые условия. Ещё с первых постреволюционных лет основным критерием поддержки властью научных проектов являлся их прикладной и практический характер, «нацеленность на решение актуальных задач "государственного строительства"» [5, с. 415]. К таким же перспективным проектам относился и Институт народов Севера. По замечанию Ю. Слезки-на, «северники» «выиграли сражение за административную автономию, но проиграли войну за дух института» [8, с. 257]. Введение принципов политехнического образования, подготовка к «общественно полезной работе» в промышленности и сельском хозяйстве, резкое увеличение внимания к идеологической подготовке - всё это не соответствовало амбициозным и, в условиях 1930-х гг., утопичным мечтам В. Г. Тан-Богораза и его единомышленников превратить Институт в «чудесный чум», где будут делать «красных шаманов» [3, с. 153]. Провозглашённые цели Института были схожи с целями его предшественника: а) подготовка «из среды трудящегося населения, управляющегося на основании временного положения об управлении туземных народностей и племён северных
1 ЦГАИПД СПб. - Ф. 1156. - Оп. 1. - Д. 43. - Л. 9-9 об.
окраин РСФСР, работников по советскому и культурному строительству, по кооперативно-хозяйственному и индустриально-промысловому делу для севера»; б) организация «научно-исследовательской разработки социально-экономических и культурных проблем советского севера»2. Но на практике это совпало с резким ухудшением жизни коренных народов из-за коллективизации, сопровождавшейся жестокими репрессиями в отношении вымышленных «кулаков», изъятием оленей и зачастую полным игнорированием администрацией местных обычаев.
Северный факультет в Ленинграде был не единственным центром, о котором можно сказать, что он не оправдал возложенных на него ожиданий. В частности, М. С. Ковлягин, проанализировав деятельность Северного отделения при Томском рабфаке, приходит к выводу, что и там «поставленные цели достигнуты не были» [6, с. 158]. Причины неудач стоит искать в заранее обречённых на провал планах власти конца 1920-х гг., стремившейся создавать «советского человека» из аборигенов Севера таким же образом, что и из крестьян Центральной России. Декларируемое освобождение и культурное развитие, чего искренне хотели для туземцев создатели Северного факультета, обернулось ещё большим их закабалением, превращением в жертв коллективизации и сталинской «культурной революции».
Заключение. Обращение к ряду архивных источников показывает, что, несмотря на поддержку властью заявленных создателями факультета целей и значительные выделенные средства, практическая реализация вызывала массу критики. Ряд высказывавшихся замечаний мог быть связан с внутриинститутским соперничеством и даже личными конфликтами, попытками утвердить своё мнение о работе с представителями коренных народностей, но при этом к ним стоит отнестись с должным вниманием. Так, не было учебников на национальных языках, сообщалось о низком уровне программ и знаний, слишком дорогом обучении и содержании слушателей, отсутствии обучения техническим и промысловым предметам из-за нехватки соответствующих средств и инструкторов. Встречались случаи, когда туземцы не желали возвращаться в свои родные места, предпочитая жить в крупных городах. Были претензии к трудовой дисциплине. В связи с
2 Положение об Институте народов Севера при Центральном исполнительном комитете Союза ССР // Собрание законов и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства СССР - 1930. - № 19. - С. 354.
этим высказывалось мнение о том, что с педагогической точки зрения полезнее устраивать туземные школы для каждой национальности в отдельности, а преподавателями должны быть люди, знающие местный быт и язык. При том, что создание подобного центра было важным и во многом символичным
шагом, свидетельствующим о стремлении власти цивилизовать северные народы, итоги его работы нельзя оценить положительно. Об успехе проекта воспитания в кратчайшие сроки кадров «национальной интеллигенции» применительно к 1920-1930-м гг. говорить не приходится.
Список литературы
1. Алексеева Л. В. Подготовка национальной интеллигенции в Институте народов Севера в 30-е гг. ХХ в.: (на примере национальных округов севера Западной Сибири) // Культура и интеллигенция меняющихся регионов России: XX век. Интеллектуальные диалоги: XXI век. Россия - Сибирь - Казахстан: материалы VI Всерос. науч. и науч.-практ. конф. с междунар. участием (г Омск, 3-5 окт. 2006 г). Омск: Изд-во Междунар. ин-та стратегического проектирования, 2006. С. 275-280.
2. Антропова В. В. Участие этнографов в практическом осуществлении ленинской национальной политики на Крайнем Севере (1920-1930 гг.) // Советская этнография. 1972. № 6. С. 19-27.
3. Воскобойников М. Дыхание Севера (к 50-летию Ленинградского института народов Севера) // Сибирские огни. 1976. № 5. С. 148-158.
4. Гончаров С. А., Набок И. Л., Петров А. А. Североведение в Герценовском университете. Институт народов Севера / науч. ред. Г. А. Бордовский. СПб.: Астерион, 2003. 195 с.
5. Долгова Е. А. «Проектная наука»: учёные и механизм государственной поддержки научных инициатив в постреволюционные годы // Эпоха социалистической реконструкции: идеи, мифы и программы социальных преобразований: сб. науч. тр. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2017. С. 405-416.
6. Ковлягин М. С. Формирование национальной интеллигенции у аборигенов Нарымского края в 19201930-е годы // Исторический ежегодник. Новосибирск: Параллель, 2012. С. 155-168.
7. Омельчук А. Институт народов Севера // Дальний Восток. 1981. № 1. С. 127-132.
8. Слезкин Ю. Арктические зеркала: Россия и малые народы Севера / пер. с англ. О. Леонтьевой. М.: Новое лит. обозрение, 2008. 509 с.
9. Смирнова Т. М. Институт народов Севера в Ленинграде - учебное заведение нового типа // Вестник ЛГУ им. А. С. Пушкина. 2012. № 2, т. 4. С. 51-65.
10. Bartels D., Bartels A. L. Soviet hegemony among northern people // Dialectical Anthropology. 1998. Vol. 23, No. 4. Pp. 337-359.
11. Dunn E. Educating the Small Peoples of the Soviet North: The Limits of Culture Change // Arctic Anthropology. 1968. Vol. 5, No. 1. Pp. 1-31.
12. Shnirelman V. A. Hostages of an authoritarian regime: The fate of the "numerically-small peoples" of the Russian North under Soviet rule // Etudes/Inuit/Studies. 1994. Vol. 18, No. 1/2. Pp. 201-223.
13. Slezkine Y. From Savages to Citizens: The Cultural Revolution in the Soviet Far North, 1928-1938 // Slavic Review. 1992. Vol. 51, No. 1. Pp. 52-76.
14. Slezkine Y. The fall of Soviet Ethnography, 1928-1938 // Current Antropology. 1991. Vol. 32, No. 4. Pp. 476-484.
15. Smith J. The Education of National Minorities: The Early Soviet Experience // The Slavonic and East European Review. 1997. Vol. 75, No. 2. Pp. 281-307.
Статья поступила в редакцию 23.04.2018; принята к публикации 15.05.2018
Библиографическое описание статьи_
Сидорчук И. В. Основные проблемы реализации государственной стратегии подготовки кадров для северных окраин СССР в 1920-х гг. (на примере Северного факультета Ленинградского восточного института им. А. С. Енукидзе) // Гуманитарный вектор. 2018. Т. 13, № 6. С. 22-29. DOI: 10.21209/1996-7853-2018-13-622-29.
Ilya V. Sidorchuk,
Candidate of History, Associate Professor, Peter the Great St.Petersburg Polytechnic University (29 Polytekhnicheskaya st., St. Petersburg, 195251, Russia),
e-mail: [email protected]
The Main Problems of Implementation of the State Strategy of Training Specialists for the Northern Suburbs of the USSR in the 1920s (on the Example of the Northern Faculty of A. S. Enukidze Oriental Institute)1
The article is devoted to the history of the Northern faculty of A. S. Enukidze Oriental Institute in Leningrad in the context of the state strategy of training of specialists for the Soviet Far North in the post-revolutionary period. With a significant attention of researchers to this topic, a number of archival materials were not introduced into scientific circulation, allowing supplementing the picture of the first years of the history of one of the most important centers of the state policy on cultural and political integration of the peoples of the North. The methodological basis of the study was the general scientific dialectical method of cognition, which includes the principles of historicism, objectivity and consistency. The tasks related to the reconstruction of the system of relations between the scientific corporation and the government were solved based on a new reading of the achievements of historiographic tradition, a diverse set of sources. The study concluded that the creation of such a center was an important and largely symbolic step, indicating the desire of the authorities to civilize the Northern peoples, but the results of its work cannot be evaluated unambiguously. Practical implementation caused a lot of criticism, which was a consequence of both intra-institutional rivalry and reaction to real failures and problems. Thus, we cannot speak about the success of the project of education of the personnel of the "national intelligentsia" in Northern faculty in the shortest possible time in relation to the 1920s-1930s.
Keywords: Northern faculty of A. S. Enukidze Oriental Institute, Institute of Northern peoples, history of science in Russia, V. G. Tan-Bogoraz, the Soviet Far North
References
1. Alekseeva, L. V. Preparation of national intelligentsia at the Institute of the peoples of the North in the 1930s: (on the example of national districts of the North of Western Siberia). In Culture and intelligentsia of changing regions of Russia: the XX century. Intelligent dialogue: the XXI century. Russia-Siberia-Kazakhstan: proceedings of the VI All-Russian scientific and practical conference with international participation. Omsk: 3-5 October 2006): 275-280. (In Rus.)
2. Antropova, V. V. Participation of ethnographers in the practical implementation of Lenin's national policy in the Far North (1920-1930). Sovetskaya etnografiya, no. 6, pp.19-27, 1972. (In Rus.)
3. Voskoboinikov, M. Breath of the North (to the 50th anniversary of the Leningrad Institute of the peoples of the North). Sibirskie ogni, no. 5, pp. 148-158, 1976. (In Rus.)
4. Goncharov, S. A., Nabok, I. L., Petrov, A. A., Taksami, Ch. M. Northern Studies at Herzen University. Institute of the peoples of the North. SPb: Asterion, 2003. (In Rus.)
5. Dolgova, E .A. "Project science": scientists and the mechanism of state support of scientific initiatives in the post-revolutionary years. In The Era of socialist reconstruction: ideas, myths and programs of social transformations: collection of scientific works. Ekaterinburg: Izd-vo Ural. un-ta, 2017: 405-416. (In Rus.)
6. Kovlyagin, M. S. Formation of the national intelligentsia among the natives of the Narym region in the 1920s - 1930s. In Istoricheskii ezhegodnik. Novosibirsk: Parallel', 2012: 155-168. (In Rus.)
7. Omel'chuk, A. Institute of Northern peoples. Dal'nii vostok, no. 1, pp. 127-132, 1981. (In Rus.)
8. Slezkin, Yu. The Arctic mirrors: Russia and the small peoples of the North. M.: Novoe literaturnoe obozrenie, 2008. (In Rus.)
9. Smirnova, T. M. Institute of Northern peoples in Leningrad - a new type of educational institution. Vestnik LGU im. A. S. Pushkina. vol. 4, no. 2, pp. 51-65, 2012. (In Rus.)
10. Bartels, D., Bartels, A. L. Soviet hegemony among northern people. Dialectical Anthropology, vol. 23, no. 4, pp. 337-359, 1998. (In Eng.)
11. Dunn, E. Educating the Small Peoples of the Soviet North: The Limits of Culture Change. Arctic Anthropology, vol. 5, no. 1, pp.1-31, 1968. (In Eng.)
12. Shnirelman, V. A. Hostages of an authoritarian regime: The fate of the "numerically-small peoples" of the Russian North under Soviet rule. Etudes/Inuit/Studies, vol. 18, no. 1/2, pp. 201-223, 1994. (In Eng.)
13. Slezkine, Y. From Savages to Citizens: The Cultural Revolution in the Soviet Far North, 1928-1938. Slavic Review, vol. 51, no. 1, pp. 52-76, 1992. (In Eng.)
14. Slezkine, Y. The fall of Soviet Ethnography, 1928-1938. Current Antropology, vol. 32, no. 4, pp. 476-484, 1991. (In Eng.)
1 The article was prepared with the support of President of Russian Federation Grant for young candidates of science (project MK-4102.2018.6).
15. Smith, J. The Education of National Minorities: The Early Soviet Experience. The Slavonic and East European Review, vol. 75, no. 2, pp. 281-307, 1997. (In Eng.)
Received: 23 April 2018; accepted for publication May 15, 2018
Reference to the article _
Sidorchuk I. V. The Main Problems of Implementation of the State Strategy of Training Specialists for the Northern Suburbs of the USSR in the 1920s (on the Example of the Northern Faculty of A. S. Enukidze Oriental Institute) // Humanitarian Vector. 2018. Vol. 13, No. 6. PP. 22-29. DOI: 10.21209/1996-7853-2018-13-6-22-29.
