CC BY
85Modus vivendi
Османская империя 2.0.
Восточные грезы или геополитический проект?
© Сафарян Л. А.
© Safaryan L.
Османская империя 2.0. Восточные грезы или геополитический проект?
Ottoman Empire 2.0. The Eastern Day-Dream or the Geopolitical Project?
Аннотация. Проанализирован современный внешнеполитический курс Турции. Дана характеристика идеологических концепций, лежащих в его основе. Раскрыты ключевые геополитические зоны действия Анкары. Показано, что турецкое руководство использует синтез ключевых для турецкой внешнеполитической мысли идеологем: неоосманизма, неопантюркизма и исламского единства. На примере сирийского и ливийского конфликтов, противостояния в Восточном Средиземноморье и проникновения на постсоветское пространство раскрыты тактика и стратегия Турции.
Annotation. The purpose of this article is to analyze the current foreign political course of the Republic of Turkey. It describes the ideological concepts that form the basis of the country's foreign policy. The article discovers Ankara's key geopolitical zones of action. The author concludes that modern Turkish authorities exploit a synthesis of the key ideologemes of Turkish foreign policy's thought: Neo-Ottomanism, Neo-Pan-Turkism, and Islamic unity. The examples of the Syrian and Libyan conflicts, the confrontation in the Eastern Mediterranean and the penetration into the postSoviet space reveal the tactics and strategy of Turkish policy.
Ключевые слова. Турция, неоосманизм, пантюркизм, Сирия, Ливия, Восточное Средиземноморье, Карабах, Крым, постсоветское пространство, русско-турецкие отношения.
Key words. Turkey, Neo-Ottomanism, Pan-Turkism, Syria, Libya, Eastern Mediterranean, Karabakh, Crimea, post-Soviet space, Russian-Turkish relations.
Приверженцы классической теории международных отношений считают основой взаимодействия между государствами пресловутый «баланс сил». Г. Киссинджер справедливо отмечал, что в момент слома традиционной системы баланса сил и происходят геополитические перемены. Состояние турбулентности на мировой арене предоставило новые возможности для ревизии установленного порядка.
Турция стала ярчайшей силой, претендующей на получение нового статуса. Как гласит турецкая пословица, «один ест, другой смотрит — оттого и драка», и Турции не хочется выступать в роли того, кто лишь «смотрит». Активная и агрессивная политика Анкары уже утвердила ее в качестве региональной силы. При этом в турецком руководстве не скрывают истинных намерений Турции, выраженных бывшим премьером А. Давутоглу: «Да, мы "новые османы". Мы вынуждены заниматься соседними странами. И даже идем в Африку. Великие державы наблюдают за этим с растерянностью» [2].
САФАРЯН Левон Араикович — независимый публицист, президентский стипендиат МГИМО(У) МИД РФ.
Доктринальные положения внешней политики Партии справедливости и развития (ПСР) во главе с Эрдоганом — синтез ключевых для турецкой государственности концепций, вокруг которых в разные исторические периоды выстраивался ее международный курс: пантюркизм, панисламизм и османизм. Сейчас именно неоосманизм — магистральный вектор поведения Турции. Вакуум вокруг ее границ и на постсоветском пространстве способствовал активизации действий Анкары, которая планомерно чередовала использование гуманитарных инструментов влияния («мягкая сила» по-турецки), миролюбивые концепции (доктрина «Ноль проблем с соседями») и откровенно наступательные военно-политические методы на грани «фола».
Этот спектр политического воздействия стал визитной карточкой Турции и лично Р. Т. Эрдогана. Активность Анкары явилась логическим завершением начавшегося еще в 1990-е гг. процесса «второго пришествия» Турции на авансцену мировой политики после развала Османской империи. Еще в 1992 г. тогдашний президент страны Т. Озал заявлял, что «тюркский мир станет доминирующим фактором на евразийском пространстве от Балкан до Китайской стены», назвав XXI в. «веком турок» [31]. Премьер С. Демирель, говоря о «турецком мире от Адриатики до Великой китайской стены», характеризовал саму Турцию как «культурный центр и исторический магнит для новосуверенных государств» [31], обозначив один из векторов внешней политики Анкары после распада СССР.
Апогеем неоимперских тенденций в политической культуре Турции стал труд А. Давутоглу «Стратегическая глубина», который многие воспринимают в качестве «настольного пособия по новоосманизму» [45. С. 147]. Даже в миролюбивой и миротворческой доктрине Давутоглу «Ноль проблем с соседями», которая превратилась в «Ноль соседей без проблем», содержались притязания Турции на роль арбитра, ведущего экономическую и гуманитарную экспансию.
Сегодня Анкара нацелена на создание Pax Ottomania, который наделяет Турцию статусом если не великой, то «надрегиональной» державы, активно продавливающей свои интересы. Установки Давутоглу напоминают устремления двух оппозиционных друг другу в свое время сил: султана Абдул-Хамида II и младотурков. Сам Давутоглу утверждал, что политика М. К. Ататюрка, как и его идейное наследие в виде кемализма, «призванного отказаться от имперского прошлого.., свела на нет активность Турции на международной арене, ... уготовив стране будущее "маленького государства"» [1. С. 27].
По замыслу турецкого руководства, Анкара обязана вернуться на привычный для своей традиции уровень империи. Для восточной политической культуры внешнеполитическое могущество традиционно является поводом для гордости и ценным внутриполитическим активом того или иного лидера. В этом смысле сочетание экономических, гуманитарных и военно-политических мер, которые разнопланово использует Эрдо-ган, должно сформировать самосознание самих турок как преемников имперских традиций. Это влечет за собой необходимость активной турецкой политики в постосманских регионах. Анкара же представляется
центром, в котором сходятся различные ипостаси турецкого государства: мост между Востоком и Западом (в том числе и энергетический хаб, что занимает видное место в стратегии Эрдогана), защитник мусульманской уммы, «старший брат» всех тюркских государств, ведущая сила на Ближнем и Среднем Востоке и в то же время — южный форпост НАТО. Синтез данных парадигм — идеологическая основа наступательного курса Турции. Эрдоган не скрывает: «Мы являемся государством... на останках османского величия. Мы внуки сельджуков. Мы внуки Османов. Партия справедливости и развития есть партия, несущая в своих глубоких корнях дух сельджуков и Османов» [21. С. 199].
С. Чагаптай подчеркивает, что Эрдоган рассматривает международные отношения сквозь призму баланса сил [58. P. 18]. Поэтому всякое изменение в его конфигурации воспринимается как возможность встраивания турецкого компонента при синтезировании нового баланса. Турция планомерно выстраивает свой политический курс в регионах, которые рассматриваются ею в качестве своей «вотчины» по наследству от Оттоманской Порты: Ближний Восток, Африка, Балканы, Восточное Средиземноморье, Южный Кавказ, Средняя Азия.
Анализ конфликтов и кризисов в данных регионах отчетливо фиксирует наличие турецкого фактора в каждом из них, что вписывается в характерную для «надрегиональной» державы способность проецировать силу и влияние. Перекладывая на анализ внешнеполитической деятельности Турции положения экономической теории, согласно которой кризисы представляют собой возможности для экономического роста, можно предположить, что из активизации конфликтов по периметру своих границ и зон влияния Анкара пытается извлечь максимум выгод, вовлекаясь в «управление» проявлениями регионального хаоса.
Сирия — первый камень в основе новой Османской империи?
Слова А. Давутоглу «идея нового Ближнего Востока будет сформирована Турцией» [21. С. 197] ставят Анкару в центр формирования нового регионального порядка. Окончательный отход от доктрины «Ноль проблем с соседями» произошел именно с началом участия Турции в сирийском кризисе.
Дамаск и Анкара исторически непросто выстраивали отношения: проблема водных ресурсов Евфрата, поддержка Х. Асадом Рабочей партии Курдистана, вопрос территориальной принадлежности провинции Ха-тай, которая в 1939 г. де-факто в одностороннем порядке была передана Турции Францией из состава Александреттского санджака. Еще в 1920 г. в «Национальном обете» (декларации независимости) Сирия рассматривалась как неотъемлемая часть самой Турции [1. С. 55]. Со времен Аданского соглашения 1998 г. период президентства Б. Асада и прихода к власти в Турции Р. Т. Эрдогана вплоть до событий в Сирии можно охарактеризовать как турецко-сирийский «медовый месяц». Однако личные связи лидеров не удержали Анкару от вмешательства в сирийский конфликт.
Турция стала воспринимать события в Сирии как собственные внутренние, что в глазах ее руководства легитимизировало проведение военных операций на сирийской территории. Осенью 2012 г. парламент Турции одобрил мандат на осуществление таких операций в Сирийской Арабской Республике (САР) [1. С. 92]. Анкара активно продвигала идею создания буферной зоны на севере Сирии, рассматривая ее как щит от курдских группировок, которые «традиционно сохраняют тесные контакты с турецкими курдами», в частности ввиду того, что курды на северо-востоке САР являются потомками племен мили и миран, родственных своим собратьям по ту сторону границы [14. С. 322].
В начале кризиса Турция использовала политические рычаги давления на Асада, призывая принять требования оппозиции, в чем сирийский лидер усматривал попытку Анкары «продавить» во властные структуры представителей сирийских «Братьев-мусульман»1. «Ихваны» (исламское религиозное военное ополчение) стали фактором сближения Катара и Турции, чье сотрудничество проявилось еще в Египте в президентство М. Мурси.
Водоразделом стало проведение сирийской армией военной операции в городе Хама в августе 2011 г. перед началом месяца Рамадан. Хама традиционно считалась оппозиционной центральным властям в Дамаске еще со времен борьбы Х. Асада с «Братьями» и трагических событий в Хаме и Хомсе в 1982 г. Тогда Р. Т. Эрдоган и президент Турции А. Гюль выступили с резкой критикой в адрес Б. Асада. Анкара взяла на себя функцию куратора вооруженной оппозиции, став центром подготовки боевиков и предоставив площадку для ее политического представительства в виде Сирийского национального совета (СНС). Турция попыталась контролировать как военное, так и политическое измерение сирийской оппозиции, блокируясь в ряде случаев с Катаром и какое-то время с Саудовской Аравией.
Турецкое руководство сумело консолидировать менее радикальные группировки, сконцентрировав их на территории так называемого Большого Идлиба. При создании зон деэскалации в Сирии на основе астанинских и сочинских договоренностей боевики вывозились с семьями именно в Идлиб, ставший центром своеобразного турецкого протектората на севере Сирии.
Анкара использует два актива в консолидации оппозиционных сил в САР: наличие общины туркоманов и недовольство значительной части суннитского населения. Апогеем турецкого вмешательства в сирийский конфликт стало проведение ряда операций на территории Сирии, грубо нарушающих ее суверенитет, — «Щит Евфрата» (август 2016 г. — март 2017 г.), «Оливковая ветвь» (январь—март 2018 г.), «Источник мира» (октябрь 2019 г.) — для расширения буферной зоны и расчленения курдских анклавов на территории самопровозглашенной курдской республики Рожава («Западный Курдистан»). Также Турция проводила операции в Ираке в 2015—2016 гг. и в июне 2020-го («Ко-
1 Запрещенная в РФ организация.
готь тигра») [49]. Турецкие интервенции в арабские страны стали новой реальностью региона.
На министерском комитете Лиги арабских государств (ЛАГ) глава египетского МИД С. Шукри раскритиковал политику Анкары [59], «включая содействие переброске десятков тысяч террористов и наемников в Сирию и отправку тысяч боевиков в Ливию» [54]. Турецкие операции привели к масштабному освобождению из курдских тюрем боевиков ИГИЛ2, что вызывало озабоченность в Кремле еще до операции «Источник мира» [36]. Анкара тесно сотрудничала с боевиками ИГИЛ в контрабанде нефти [1. С. 127], когда те контролировали основные нефтеносные районы Сирии.
Превращение Турции в «террористический хаб» ввиду логистической поддержки, предоставления тренировочных баз на юге страны [11. С. 361], транзита и нежелания активно участвовать в размежевании вооруженных группировок также вызывало недовольство Москвы, обвинявшей ее руководство в поддержке боевиков [26]. Критической точкой отношений России и Турции стало уничтожение турецкой стороной 24 ноября 2015 г. российского бомбардировщика Су-24, командир экипажа которого О. Пешков был расстрелян в воздухе членами про-турецких группировок на севере Сирии в нарушение норм международного права. Тогда президент В. Путин обвинил Анкару в поддержке незаконных формирований, охарактеризовав данный шаг как «удар в спину» [39].
Со временем Анкара нормализовала отношения с Москвой, доказав, что окончательное разрешение сирийского кризиса без нее невозможно. Турция эффективно использовала свое присутствие и поддержку формирований в Идлибе, ставшем основным активом и «объектом возможной сделки с Россией» [30. С. 54] и центром сосредоточения радикалов, в то время как формирования умеренной оппозиции стали базироваться в турецком буфере в Северном Алеппо [30. С. 55]. За годы конфликта в Сирии Турция сосредоточила в своих руках ресурсы, позволяющие ей участвовать в определении судьбы Сирии.
Ливийский конфликт: Турция возвращается на африканский континент
Другим плацдармом Турции в странах арабского мира стала Ливия. Анкара, активно используя в своей внешнеполитической стратегии «серые зоны» и «участки нестабильности», не могла не воспользоваться сложившейся там ситуацией. В условиях «коллапса ливийской государственности как таковой» [19. С. 358] турецкое руководство решает две стратегические задачи: укрепиться на африканском континенте и не стать «аутсайдером» в Средиземноморском регионе.
Ливия стала местом столкновения интересов ряда держав, которые реализуют их через два сложившихся в ней центра силы. Восточные регионы находятся под контролем Ливийской национальной армии (ЛНА)
2 Запрещенная в РФ организация.
во главе с фельдмаршалом Х. Хафтаром, который обеспечивает силовую поддержку международно признанного парламента (Палаты представителей) в городе Тобрук. С центром в Триполи функционирует Правительство национального согласия (ПНС), которое признано легитимным органом власти в стране. Оказывая поддержку ПНС, Анкара активно использует незаконные вооруженные формирования, которые выступают в качестве ее традиционного ресурса.
Поддержка радикальных формирований является механизмом проецирования силы для Турции, которая и в ливийском конфликте играет роль «террористического хаба». Об использовании террористических группировок Анкарой заявляли в МИД России [7], об этом говорил и Б. Асад [7]. Представитель ЛНА А. аль-Мисмари привел данные о том, что Турция суммарно перебросила в Ливию порядка 7,5 тыс. наемников и 2 тыс. террористов [5]. Одним из логистических центров в самой Турции является город Газиантеп [43], в Ливии же немаловажную роль играет порт в городе Мисрата [60]. Страной-транзитером выступал и Тунис: согласно заявлениям А. аль-Мисмари, турецкая разведка активно использовала аэропорт «Джерба» для переброски боевиков «Ан-Нусры» и ИГИЛ из Сирии [8].
Поддержка Анкары при финансовом участии Катара — ключевой компонент сдерживания сил ЛНА. Это наглядно иллюстрируется провалом наступления Х. Хафтара на Триполи в 2019—2020 гг. Тогда Анкара активно перебрасывала как боевиков из северо-западных районов Сирии, использовав соглашение о режиме прекращения огня в Идлибе (март 2020 г.), так и ЗРС, артиллерийские системы и БПЛА, ставшие наряду с террористическими группировками неотъемлемым элементом военно-политического имиджа Анкары.
Турция «нацелена на контроль над всеми основными военными базами в Ливии», что проявилось в захвате авиабаз «Аль-Ватыя» и «Митига» и создании военной инфраструктуры в Мисрате, которая стала логистическим центром для переброски вооруженных формирований в Ливию. Анкара планирует взять под свой контроль авиабазу «Джуфра» и разместить на авиабазе «Аль-Ватыя» БПЛА и системы ПВО [15].
Таким образом, она следует курсу постепенного, но неуклонного расширения военно-политического присутствия на различных театрах геополитической борьбы, в которой она преследует не только геостратегические, но и геоэкономические интересы. Ливия играет роль «ворот в Африку», становясь одной из составных частей турецкой политики проникновения на континент, старт которой был положен созданием военной базы в Сомали. «Ливийская карта» используется Турцией и для противоборства в районе Восточного Средиземноморья, в котором Анкара сталкивается с противодействием Греции, Кипра, Египта и Франции.
Усиление Анкарой своих позиций в этом споре осуществилось подписанием меморандума о делимитации границ с ПНС в ноябре 2019 г. Суть соглашения — раздел между сторонами Восточного Средиземноморья, что «лишает часть греческих островов собственной экономической зоны» [54]. Но этот меморандум обозначил и слабость турецкой позиции: «в некоторой степени Турция стала зависима от устойчивости режима» [8] в Триполи. Этим и объясняются попытки Анкары максимально продлить
«жизнеспособность» ПНС, ставшего ее ключевым партнером. Закрепление Турции в Ливии ценно для давления на Каир, который негативно относится к ее шагам как в Ливии, так и в Восточном Средиземноморье.
Наряду с военно-политическим Анкара продолжает наращивать свое экономическое присутствие в Ливии. Согласно меморандуму 2019 г., Турция совместно с ней осваивает углеводородные месторождения на шельфе. ПНС заявило о признании турецких инфраструктурных проектов и инвестиций на 25 млрд долларов [46] (часть контрактов была заключена при М. Каддафи). 2 января 2020 г. парламент Турции одобрил отправку военного контингента в Ливию для поддержки режима в Триполи [48]. Анкара укрепляет свои позиции в Ливии в том числе для дальнейшего продвижения в Африку и защиты своих интересов в Восточном Средиземноморье.
Турция тесно взаимодействует с исламистскими силами, близкими к «Братьям-мусульманам», которые во многих конфликтах на Ближнем Востоке стали ее «визитной карточкой». Турция и Катар — ключевые внешние спонсоры ряда группировок, в том числе разгромленной «Гвардии охраны нефтяных объектов» И. Джадрана [4. С. 120], связанной с «Братьями». Каир и его союзник ОАЭ негативно относятся к укреплению связей Анкары с исламистскими формированиями, опасаясь усиления позиций «политического ислама в Ливии на подступах к самому Египту» [58. Р. 177]. Этим объясняется противостояние между Турцией —с одной стороны и Египтом, ОАЭ и Саудовской Аравией — с другой. Ливия также стала одной из линий разлома между Анкарой и Москвой, которые имеют там противоположные интересы, в том числе связанные с контрактами на добычу нефти.
В Ливии Анкара использует ставший традиционным набор механизмов: идеологическое взаимодействие, военно-политическую поддержку и закрепление «на земле», экономическое проникновение вкупе с одной из доктринальных установок внешнеполитического курса. В случае Ливии речь идет о концепции «Голубой родины» [25] адмирала Д. Гюрде-низа, которая предполагает установление турецкого доминирования в Средиземном, Эгейском и Черном морях.
Турецкое руководство видит слабость ПНС, которое контролирует небольшую часть Ливии. Но в османский период Порта также владела лишь узкой прибрежной полосой в составе эялета Триполитания, что не мешало ей быть одной из доминирующих сил в регионе. Установление широкой сети «террористического транзита» из Сирии в Ливию превратило Турцию «в лидера по экспорту террористов» [54]. Это подтверждает тот факт, что Анкара рассматривает сотрудничество с ПНС в Ливии как элемент тактики в продвижении стратегических интересов, в том числе в Восточном Средиземноморье.
«Греческая кость» в горле новой Турции
Восточное Средиземноморье стало камнем преткновения ввиду наслоения новых противоречий на застоявшиеся проблемы. Открытие масштабного Левантийского нефтегазового бассейна стало триггером
реанимирования турецко-греческого противостояния. Все время существования Османской империи греческий элемент являлся одной из болезненных точек Порты, что окончательно проявилось в XIX в. и отчасти в ходе Балканских войн начала XX в.
Основной комплекс проблем в регионе касается кипрского вопроса и спора вокруг Эгейских островов, которые усугубились ввиду наличия там нефтяных и газовых месторождений. Этот пласт противоречий во многом связан с оккупацией Турцией в 1974 г. северной части Кипра и появлением Турецкой Республики Северного Кипра (ТРСК), а задолго до того — с Лозаннским договором 1923 г., передавшим острова в Эгейском море греческой стороне. Анкара заявляет о непризнании греческого суверенитета, который отрезает Турцию от большей части Средиземного моря и затрудняет доступ к углеводородам к югу от страны.
Турция стремится не допустить Афины к ресурсам Восточного Средиземноморья. Она в одностороннем порядке осуществляет буровые работы на спорных участках, позиционируя себя также в качестве защитника интересов Северного Кипра. Турция осознанно повышает градус напряженности в регионе, из-за чего сложилось два противоборствующих блока. Она кооперируется с ТРСК и Правительством национального согласия (ПНС) Ливии, но наталкивается на формирующуюся ось в составе Греции, Республики Кипр, Франции, Египта и Израиля. Последние пытаются институционализировать свое сотрудничество: в январе 2020 г. по инициативе Каира состоялась встреча Греции, Кипра, Франции и Италии [27] для осуждения действий Анкары. В феврале 2021 г. в Афинах прошел «Форум дружбы» [18] в составе внушительного числа государств. Греческая и кипрская стороны прямо отмечают деструктивный характер турецкой политики в Восточном Средиземноморье, заявляя, что «Турция превращается в пиратское государство» [54]. В условиях кризиса турецкой экономики и в соответствии с концепцией становления Турции в качестве энергетического хаба Анкара нуждается в доступе к ресурсам Левантийского бассейна.
Хотя согласно морскому праву Анкара не может осуществлять разведку и добычу углеводородов в Восточном Средиземноморье, она предпринимает односторонние действия для закрепления своих позиций. Турция стремится занять эксклюзивное положение в регионе, соединив свою Исключительную экономическую зону (ИЭЗ) с северо-восточным побережьем Ливии. При этом она, заявляя о своем непризнании греческого суверенитета на острова в Эгейском море, «создает международно-правовую коллизию конфликта» [42]. Анкара также не признает легитимность Республики Кипр, настаивая на том, что открытое в 2018 г. газовое месторождение «Калипсо» входит в состав ИЭЗ Северного Кипра.
Особую остроту проблемам Восточного Средиземноморья придает широкий круг вовлеченных сторон. Ужесточению турецкой позиции способствует то, что в 2014 г. было заключено соглашение о сотрудничестве между Грецией, Кипром и Египтом, а в 2016-м — между Грецией, Кипром и Израилем. Наряду с появлением совместного проекта этих стран по сооружению газопровода "EastMed" это грозит лишить Анка-
ру возможности стать ключевым энергетическим центром для транзита энергоресурсов в Европу.
В отсутствие международно-правовой основы своих притязаний Турция пытается использовать привычный арсенал средств: односторонние шаги и соглашения по типу ливийского меморандума, эскалация напряженности и повышение градуса военно-политического противостояния. В рамках доктрины «Голубой родины», предусматривающей «расширение водных владений Турции в Средиземном, Черном и Эгейском морях до 462 тыс. км2» [25], у Анкары не остается иных методов, кроме агрессии и попыток заключать двусторонние соглашения с находящимися в зоне ее влияния игроками.
Нельзя не отметить и традиционные для внешней политики Эрдогана исторические пассажи. Находясь с визитом в Греции в 2017 г., он поднял вопрос о пересмотре Лозаннского договора 1923 г., условия которого, по его мнению, не соответствуют «жизненному пространству» Турции, и обвинил Афины в «ассимиляции и нарушении прав мусульманского меньшинства — турецкой общины... Западной Фракии» [1. С. 51].
^Т-1 с/
Турция — самозваный защитник тюркского мира на постсоветском пространстве
Нельзя не отметить рост геополитических активов Турции на постсоветском пространстве, традиционно считавшемся зоной особых интересов России. Анкара использует целый ряд инструментов: военно-политические активы, панисламистские идеи и доктринальные элементы неопантюркизма, ставшего преемником классического пантюрикзма.
Актуализация Нагорно-карабахского конфликта в сентябре—ноябре 2020 г. и усилившаяся пантюркистская и панисламистская риторика Эр-догана [20. С. 34—35] обозначили новый этап проникновения Турции в регион. Еще в 1990-е гг. Баку активно использовал различные экстремистские силы, поддерживавшие идеи «джихада против неверных», в ходе первого конфликта в Карабахе (в боях принимали участие отряды Шамиля Басаева, Хаттаба и др.) [20. С. 59]. Обострение этого конфликта продемонстрировало потенциал исламистских радикальных сил в Закавказье, который намерена реализовать Анкара руками своего регионального сателлита. О наличии террористических группировок «Дивизия "Аль-Хамза"», «Султан Мурад» и «Джебхат ан-Нусра»3 в зоне На-горно-карабахского конфликта [34] заявляли Э. Макрон [29], Б. Асад [6] и С. Е. Нарышкин [33].
После окончания активной фазы конфликта Турция готовит переброску семей исламистов (особенно из числа сирийских туркоманов) [44] в регион для изменения этноконфессионального баланса в свою сторону. В ходе самого конфликта был продемонстрирован механизм использования Турцией религиозного (и этнического) «актива» для своего продвижения на постсоветском пространстве. Это в очередной раз
3 Запрещенная в РФ организация.
доказывает негативный потенциал политизации ислама в качестве фактора выстраивания межгосударственных отношений.
Вероятно, указанный конфликт не перешел бы в фазу боевых действий без активной военно-технической поддержки Баку со стороны Анкары. Результатом же стало создание совместного российско-турецкого мониторингового центра в Агдамском районе [3], что позволит Анкаре нарастить свое военное присутствие на Южном Кавказе. Кульминацией утверждения Турции в регионе стало участие в военном параде в Баку Эрдогана, который вспомнил османских военачальников Нури-пашу, возглавлявшего Кавказскую исламскую армию, и Энвера-пашу [55], являвшегося одним из главных организаторов геноцида армян [46]. Во время парада И. Алиев озвучил дальнейшие притязания на Ереван, Сюникскую область Армении и озеро Севан [55], а Эрдоган, известный любовью к использованию стихов в ходе выступлений, процитировал стихотворение, намекающее на то, что река Арас была насильно разделена между Азербайджаном и Ираном, вызвав недовольство Тегерана, усмотревшего в этом экспансионизм Анкары [32].
Отличительной чертой произошедшего обострения Нагорно-кара-бахского конфликта стала «более активная, чем прежде, роль Турции» [17], что не может не беспокоить Россию, которая справедливо рассматривает постсоветский регион в качестве зоны своего влияния. На заседании дискуссионного клуба «Валдай» в период активной фазы конфликта В. В. Путин говорил: «у нас с ней [Турцией] далеко не все совпадает, так же, как и, скажем, по ситуации в Закавказье, наши точки зрения часто расходятся» [17]. Москва на тот момент не могла дать ответ на притязания Турции в отношении изменения минской группы ОБСЕ, чего добивались Анкара и Баку.
Российский президент признал необходимость найти «конструктивные приемлемые компромиссы для обеих стран» [17], что можно трактовать как готовность выслушать турецкие требования в обмен на уступки в других вопросах: «Я не знаю. Может быть, можно как-то формат немножко изменить» [17]. В конечном счете Анкара добилась реализации своих целей по проникновению в регион созданием совместного российско-турецкого центра и, по крайней мере, временным оттеснением минской группы ОБСЕ. При этом нельзя исключать нарастания противоречий между Москвой и Анкарой, несмотря на тактическое взаимодействие.
Еще в январе 2000 г. турецкий государственный деятель А. Чай заявил: «Турция может и должна создать союзное объединение с Азербайджаном, Казахстаном, Узбекистаном, Киргизией и Туркменистаном, не исключая возможного углубления турецко-российской конфронтации» [16. С. 170].
После распада СССР Турция стала претендовать на заполнение идейно-политического вакуума посредством не только тюркской идентичности, но и ислама: под эгидой движения «Хизмет» проповедника Фет-хуллаха Гюлена в Казахстане было открыто 29 школ, в Туркмении — 13, в Киргизии и Азербайджане — по 12 (в Узбекистане они запрещены) [24]. Деятельность гюленистов на постсоветском пространстве в целом
и в Средней Азии в частности сводится к тому, чтобы сблизить «исламский и светский национализм, исламскую и этническую идентичность, нацию и ее государство» [24]. Сеть турецких школ «Хизмет» активно действовала с 1990-х гг. и в России, особенно в Татарстане и Башкирии, но в 2008 г. по решению Верховного суда РФ их деятельность была прекращена: выяснилось, что «деятельность данных организаций, как и вся учебная литература, является экстремистской» [1. С. 114].
Гуманитарное проникновение Турции в Среднюю Азию начало конвертироваться в более тесное военное и военно-техническое сотрудничество с Казахстаном [29] и Узбекистаном [53].
Анкара занимает жесткую позицию, не признавая вхождение Крыма в состав России [57]. Эрдоган не раз заявлял о поддержке крымских татар, что особенно символично в связи с тем, что «главный толчок к пантуранскому движению дан был не турками Оттоманской империи, а тюрко-татарскими элементами России» [16. С. 10]. Так, активно доктрину тюркизма и пантуранизма разрабатывали крымско-татарский общественный деятель И. Гаспринский, татарский писатель и историк Ю. Акчур (Акчурин) и турецкий социолог З. Гекальп.
«Крымская головоломка» в русско-турецких отношениях
Позиция Анкары по крымскому вопросу также является примером геополитической изворотливости Турции и конвергенции внутренней и внешней политики. Крым традиционно воспринимался в Турции как одна из зон ее естественного влияния. Проникновение Анкары в регион через крымско-татарскую общину началось задолго до событий 2014 г.
В Крыму Турция в первую очередь использует свои гуманитарные и экономические инструменты. Анкара одной из первых признала независимость Украины и рассматривает Киев в качестве стороны, которая будет следовать в фарватере турецкой политики в Черноморском бассейне, Причерноморье и Азово-Керченской акватории в противовес позициям Москвы. Это важно для Анкары и с точки зрения поддержания имиджа главной опоры «южного фланга» НАТО, что долго было ее ценным внешнеполитическим активом.
При этом Анкара выстраивала прагматичные экономические отношения. В 2011 г. крымско-татарские общины по «донорским» линиям получили в виде четырех турецких проектов в Крыму порядка 8,1 млн гривен [52]. Турецкое руководство последовательно поддерживало создание общественных организаций под эгидой тюркской солидарности. Такая активизация была связана с изначальной уязвимостью украинских властей в Крыму после распада СССР и с отсутствием правового статуса этих организаций в украинском законодательстве. Все это наряду с «правовым вакуумом и безнаказанностью многочисленных противоправных выходок меджлисовских радикалов» [9] предопределило основной вектор турецкой политики в Крыму еще до 2014 г. Турецкие неправительственные учреждения участвовали в создании Конгресса тюркских народов Украины в 2013 г. [10].
Турция укрепляла крымско-татарскую общину в качестве своей опоры при помощи гуманитарных связей и финансово-экономического сотрудничества. Через различные фонды и организации, например Турецкое агентство по международному сотрудничеству и развитию, Анкара реализовала в Крыму проекты на 25 млн долларов, среди которых выделяется программа «1000 домов» для крымских татар [41]. Турецкие структуры активны именно в местах компактного проживания крымских татар, реализуя наиболее масштабные проекты в Бахчисарайском, Симферопольском, Нижнегорском и Белогорском районах [40]. Эта стратегия реализовывалась не только в Крыму, но и на юге Украины: так, Анкара стремилась обеспечить переселение в Херсонскую область турок-месхетинцев после создания крымско-татарской автономии, что активно лоббировалось «Меджлисом крымско-татарского народа»4 при президенте П. А. Порошенко [51].
Не менее важны гуманитарные связи, особенно с учетом того, что турецкие инвестиции в полуостров поступали в основном в виде социальных и гуманитарных программ через упомянутое Турецкое агентство по международному сотрудничеству и развитию (Т1КА). Анкара апеллирует к этнической близости и к теме борьбы за свободу. В 2007 г. в Бахчисарае был перезахоронен прах видного крымско-татарского коллаборациониста Э. Кырымала [23] на территории Зынджирлы-медресе, реконструкцией которого также занималось Т1КА [9]. В 2011 г. Турция оказала активную поддержку по захоронению крымско-татарского поэта Д. Даг-джи, который являлся активным коллаборационистом и служил в «Туркестанском легионе» вермахта [9].
Казалось, что после того, как Крым и Севастополь «вернулись в родную гавань» [38], Анкара, ввиду взаимодействия с Россией по ряду вопросов, займет нейтральную позицию в крымском вопросе. Но уже 27 марта 2014 г. в ходе голосования на Генассамблее ООН по резолюции «Территориальная целостность Украины» Турция, «солидаризируясь со странами—членами НАТО, проголосовала за эту (в целом антироссийскую) резолюцию» [52]. В 2019 г. Эрдоган однозначно заявил о своей поддержке борьбы за «независимость Украины» [56]. При этом на протяжении всех встреч с российской стороной в 2014—2015 гг. Турция непрерывно поднимала тему положения и прав крымско-татарского народа [22], что вписывается в один из механизмов внешней политики Эрдогана с его имиджем защитника всего тюркского и исламского миров. В 2015 г. глава МИД Турции заявил о том, что Москва не выполнила взятые на себя обязательства по улучшению положения крымских татар [22], что вновь добавило «политические очки» правящей партии.
Кремль признает крымский вопрос одной из точек расхождения с Анкарой [12]. Возможно, Москва надеется, что риторика Эрдогана не трансформируется в реальные военно-политические шаги в отношении полуострова, с пониманием относясь к необходимости «заботы» о крымских татарах как важной составляющей образа турецкого пре-
4 Запрещенная в РФ организация.
зидента. Однако экономическое присутствие Турции, как и гуманитарные связи, отрицать невозможно. Постпред Крыма при президенте РФ, вице-премьер правительства Республики Крым Г. Мурадов отметил, что «турецкие бизнесмены. активно работают в Крыму», хотя и вынуждены «прикрывать себя различного рода прослойками и дочерними компаниями» [13].
Легко сказать «приходи», но трудно говорить «уходи»: Османская империя возвращается?
Становление Турции в качестве значимого игрока на постсоветском пространстве стало реальностью. Это меняет конфигурацию сил в регионе, который рассматривается Анкарой как зона своего влияния. России, возможно, придется отвечать на идеи, генерируемые различными силами, в частности Турцией, использующей дифференцированные инструменты влияния, а не быть актором, самостоятельно синтезирующим собственную повестку дня [35].
России надо предложить привлекательную альтернативу напористой и динамичной политике Турции, если она стремится сохранить влияние на постсоветском пространстве. В условиях, когда интеграционные проекты в рамках ЕАЭС наталкиваются на ряд препятствий, гуманитарные программы не столь активны и модернизированы, а военно-политическая конвергенция в рамках ОДКБ достаточно «рыхлая», Москва сталкивается с энергичным дипломатическим (а иногда и не только) наступлением Анкары.
Российско-турецкие отношения отчасти напоминают подобие концепции "СЫшепса" («Китамерика»): страны трезво оценивают несовпадение интересов по широкому кругу вопросов и осознают конкурентный характер своих отношений, но образуют симбиоз. Если США и КНР в качестве «связывающего материала» используют колоссальные экономические и торговые интересы, то в случае России и Турции, несмотря на рост товарооборота и энергетические проекты, в первую очередь таким материалом выступает сама геополитика. Это иная форма взаимозависимости, менее устойчивая.
Российско-турецкие отношения стали феноменом, который противоречит устоявшимся законам геополитики. Ситуация, при которой две силы претендуют на главенство при выстраивании архитектуры безопасности или в целом регионального порядка, направленного на фиксацию приоритета интересов одной из сторон, казалось бы, неминуемо ведет к столкновению. И главный вопрос заключается в том, смогут ли Россия и Турция обойти классические постулаты международных отношений.
Если представить, что геополитика является гоночным заездом, то каждый из «болидов» пытается обогнать другого, что является абсолютно естественным. В каком-то смысле Москва и Анкара представляют собой два «болида» из одной команды, философия которой, как она это декларирует, заключается в независимости внешней политики и притязаниях на роль признанного центра силы. В таком случае оба «болида»
выступают за одну «команду», но каждый хочет пересечь финишную линию первым; поэтому одному «пилоту» не может нравиться, когда второй «одноклубник» занимает его место на трассе. Как гласит турецкая поговорка, «два льва в одну шкуру не влезут»; но пока размер «шкуры» «геополитического зверя» позволяет избегать столкновения. Поэтому отношения между Россией и Турцией — вынужденное партнерство и естественное противоборство двух «заклятых друзей».
Внешняя политика Турции «иногда строится на агрессии и почти всегда — на амбициях» [1. С. 135—136]. Эрдоган демонстрирует синтез воинственности и терпения, будучи готовым доводить градус напряжения до критической для Турции отметки, всегда прощупывая, на какой стадии она становится таковой. Его сильная сторона — «способность к стратегическому видению и, при этом, умение подстраиваться под возникающие обстоятельства» [37. С. 182]. С одной стороны, он демонстративно начинает свой визит в Китай с посещения города Урумчи в Синьцзянь-Уйгурском автономном районе [1. С. 79], посылая сигнал тюркскому миру и выступая в качестве защитника всей уммы и тюрок. С другой — он активно сотрудничает с Пекином, который уже стал крупнейшим торговым партнером Анкары в Восточной Азии.
Турция «жонглирует» имеющимися в ее распоряжении ресурсами. В Крым, куда Эрдоган пока не может вмешаться военно-силовыми методами, как в Нагорном Карабахе, Турция проникает экономически и гуманитарно. В Казахстане сместить экономическое доминирование Китая практически невозможно, что привело к использованию этнического фактора и военно-технического сотрудничества. Конечный набор инструментов включает в себя военно-политическое влияние, экономическую привязку, гуманитарное, религиозное и/или этническое сближение вкупе с ключевыми императивами внешнеполитического курса Турции.
* * *
Лакомыми кусочками для Анкары являются «серые зоны» мировой геополитики или регионы с повышенной конфликтогенностью: как гласит турецкая пословица, «ешь виноград, а из какого он виноградника — не спрашивай». Турция де-факто выходит за пределы Османской империи: ее новые горизонты, по мысли архитекторов ее внешней политики, должны охватывать даже самые удаленные пункты.
Так, Турция оказала поддержку мусульманам-рохинджа в Мьянме, что в очередной раз иллюстрирует попытки трансформации в защитника уммы, роль которого османские султаны выполняли со времен Селима Грозного (Явуза). Хотя и в этом контексте Анкара преследует сугубо личные прагматичные интересы: гонения на мусульман-рохинджа начались давно, но Р. Т. Эрдоган обратил внимание на них, когда понадобилось укрепить свои внутриполитические позиции [1. С. 84].
Он стал во многом заложником своего образа, ведь в условиях тяжелого экономического и валютного кризиса надо платить «политическую
ренту» своему электорату в той «валюте», с помощью которой он и получил его поддержку — агрессивной и уверенной экспансионистской политике. Отчасти она может объясняться и психотипом кочевой цивилизации. Просто теперь речь идет о геополитической экспансии, «расширении жизненного пространства», ведь каждому центру силы, какой себя позиционирует Анкара, нужно свое место под солнцем.
В эпоху масштабных геополитических и экономических проектов различные «полюсы» предлагают свое видение регионального или международного порядка. Турция не исключение: вопрос лишь в том, в какой форме и под какой эгидой будет осуществляться ее собственный проект. Возможно, это будет подобие Британского Содружества, — но с другим наполнением и более тесной привязкой к «метрополии», т. к. это является намного более важным аспектом в восточной политической культуре и традиции.
Анкара пытается встроить свой проект в мировой порядок, формирующийся в условиях геополитической турбулентности. И несмотря на сопротивление и неприятие, понимание опасностей и расхождений со стороны других игроков, она расценивает себя как силу, с которой нельзя не считаться, пытаясь приблизиться к солнечному блеску Оттоманской Порты. Правда, вряд ли она памятует греческую легенду об Икаре и Дедале, согласно которой опасно приближаться к солнцу слишком близко и резко.
Литература
1. Аватков В. А. Внешняя политика Турции: 2002—2018. М. : Юрайт, 2019.
2. Аватков В. А. Неоосманизм : Базовая идеологема и геостратегия Турции // Свободная Мысль. 2014. № 3. — http://www.svom.info/entry/458-/ (дата обращения: 22.03.2021).
3. Алиев сообщил о создании центра мониторинга России и Турции в Агдаме // РБК. 2020. 12.12. — https://www.rbc.ru/rbcfreenews/5fd525d09a79471f77ab4ea6 (дата обращения: 22.03.2021).
4. Армии и безопасность на Ближнем Востоке и в Северной Африке : хрестоматия / сост. Т. А. Махмутов, Р. Ш. Мамедов, О. А. Пылова ; Российский совет по международным делам (РСМД). М. : НП РСМД., 2019.
5. Армия Хафтара заявила о переброске Турцией в Ливию 2 тыс. террористов и 7,5 тыс. наемников // ТАСС. 2020. 15.03. — https://tass.ru/mezhdunarodnaya-panorama/7984303 (дата обращения: 22.03.2021).
6. Асад обвинил Турцию в использовании террористов из Сирии в Карабахе // РИА «Новости». 2020. 06.10. — https://ria.ru/20201006/asad-1578361372.html (дата обращения: 22.03.2021).
7. Асад обвинил Эрдогана в поддержке террористов в Сирии и Ливии // РИА «Новости». 2020. 06.10. — https://ria.ru/20201006/erdogan-1578360259.html (дата обращения: 22.03.2021).
8. Асалыоглу А. Меморандум о сотрудничестве Турции с Ливией и накал страстей в Восточном Средиземноморье // РСМД. 2020. 09.01. — https://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/analytics/ memorandum-o-sotrudnichestve-turtsii-s-liviey-i-nakal-strastey-v-vostochnom-sredizemnomore/ (дата обращения: 22.03.2021).
9. Афанасьев В. А. Помощь политической элиты Турции «Меджлису» в попытках героизации нацистских коллаборационистов в Крыму как этап антироссийской политики Анкары в начале XXI века // Символ науки. 2016. № 3—4. — https://cyberleninka.ru/article/n/pomosch-politicheskoy-elity-turtsii-medzhlisu-v-popytkah-geroizatsii-natsistskih-kollaboratsionistov-v-krymu-kak-etap-antirossiyskoy (дата обращения: 22.03.2021).
10. Ахмадеев К. Н. Турецкий фактор в крымско-татарском этнополитическом процессе // Общество: политика, экономика, право. 2018. № 3. — Шр8://суЬег1етпка.ш/агис1е/п/Шге18Ыу-ГакШг-у-кгушзко^агекош-еШороЦйсЬезкош-ргс^еззе (дата обращения: 22.03.2021).
11. Ближний Восток в фокусе политической аналитики : сборник научных трудов : к 15-летию Центра ближневосточных исследований. М. : ИМИ МГИМО, 2019.
12. В Кремле прокомментировали разногласия с Турцией по Крыму // РИА «Новости». 2020. 04.12. — https://ria.ru/20201204/krym-1587657247.htm1 (дата обращения: 22.03.2021).
13. В Крыму назвали позицию Турции по статусу полуострова недопустимой // РИА «Новости». 2020. 18.03. —https://ria.ru/20210318/krym-1601759951.htm1 (дата обращения: 22.03.2021).
14. Вертяев К. В., Иванов С. М. Курдский национализм : История и современность. М. : Ленанд, 2018.
15. Ганиев Т. А., Карякин В. В. Гражданская война в Ливии: ход боевых действий и интересы сторон // Архонт. 2020. № 3(18). — https://cyber1eninka.ru/artic1e/n/grazhdanskaya-voyna-v-1ivii-hod-ЬоеууМеузМу-нтегезу^огоп (дата обращения: 22.03.2021).
16. Зареванд. Турция и пантуранизм. М. : Ключ-С, 2015.
17. Заседание дискуссионного клуба «Валдай» // Сайт Президента РФ. — http://krem1in.ru/events/ president/news/6426l (дата обращения: 22.03.2021).
18. Зачем страны Персидского залива приняли участие в «Форуме дружбы» в Афинах // Федеральное агентство новостей. 2021. 13.02. — https://riafan.ru/1387044-zachem-strany-persidskogo-za1iva-prinya1i-uchastie-v-forume-druzhby-v-afinakh (дата обращения: 22.03.2021).
19. Исламские радикальные движения на политической карте современного мира : Страны Северной и Северо-Восточной Африки / отв. ред. А. Д. Саватеев, Э. Ф. Кисриев. М. : Ленанд, 2015.
20. Казанцев А. А. Международные сети джихадизма: Центральная Азия, Кавказ, Ближний Восток и Афганистан. М. : МГИМО-Университет, 2019.
21. Клейб С. Разрушение Сирии или уход Асада? М. : Библос консалтинг, 2018.
22. Коробов А. А., Сметанников С. С. Влияние Турции на региональные политические процессы Республики Крым: конструктивный анализ // Вестник ПАГС. 2015. № 4(49). — https://cyber1eninka. ru/artic1e/n/v1iyanie-turtsii-na-regiona1nye-po1iticheskie-protsessy-respub1iki-kryш-konstruktivnyy-ana1iz (дата обращения: 22.03.2021).
23. Крымские татары заложили пантеон // Коммерсантъ. 2007. 21.05. — https://www.kommersant. ru/doc/767069 (дата обращения: 22.03.2021).
24. Кузнецова С. И. Исламские движения в Центральной Азии // Социальные и гуманитарные науки : Отечественная и зарубежная литература. Сер. 9: Востоковедение и африканистика : реферативный журнал. 2005. № 2. — https://cyber1eninka.ru/artic1e/n/2005-02-012-013-is1aшskie-dvizheniya-v-tsentra1noy-azii (дата обращения: 22.03.2021).
25. Кулиева Н. От «стратегической глубины» к «голубой родине»: новая турецкая политика в Восточном Средиземноморье // РСМД. 2020. 13.08.— https://russiancounci1.ru/ana1ytics-and-coшшents/co1uшns/sandbox/ot-strategicheskoy-g1ubiny-k-go1uboy-rodine-novaya-turetskaya-po1itika-v-vostochnom-sredizemnomore/ (дата обращения: 22.03.2021).
26. Лавров: Россия не забудет Турции пособничества террористам // РИА «Новости». 2016. 04.02. — https://ria.ru/20160204/1369467890.htm1 (дата обращения: 22.03.2021).
27. Ливийский кризис обсудят на встрече в Каире // Euronews. 2020. 08.01. — https://ru.euronews. com/2020/01/08/fms-meet-over-1ibya-turkey (дата обращения: 22.03.2021).
28. Мажилис Казахстана ратифицировал соглашение о военном сотрудничестве с Турцией // ТАСС. 2019. 30.10. — https://tass.ru/mezhdunarodnaya-panorama/7060445 (дата обращения: 22.03.2021).
29. Макрон заявил о наличии доказательств участия исламистов из Турции в боях в Карабахе // ТАСС. 2020. 01.10. — https://tass.ru/mezhdunarodnaya-panorama/9603571 (дата обращения: 22.03.2021).
30. Метаморфозы сирийской оппозиции / отв. ред. акад. А. М. Васильев. М. : Ленанд, 2021.
31. Мехдиев Э. Т. «Неоосманизм» в региональной политики Турции // Вестник МГИМО. 2016. № 2(47). — https://cyberleninka.ru/article/n/neoosmanizm-v-regionalnoy-politiki-turtsii (дата обращения: 22.03.2021).
32. МИД Ирана вызвал посла Турции в связи с заявлениями Эрдогана в Баку // ТАСС. 2020. 11.12. — https://tass.ru/mezhdunarodnaya-panorama/10234731 (дата обращения: 22.03.2021).
33. Нарышкин заявил, что Закавказье может стать новым плацдармом для сотен террористов // ТАСС. 2020. 06.10. — https://tass.ru/obschestvo/9640091 (дата обращения: 22.03.2021).
34. Настоящие звери»: кто тайно приехал воевать в Нагорный Карабах // РИА «Новости». 2020.
19.10. — https://ria.ru/20201019/karabakh-1580094071.html (дата обращения: 22.03.2021).
35. «Об утверждении Концепции внешней политики Российской Федерации» : Указ Президента Российской Федерации от 30.11.2016 г. № 640 // Сайт Президента РФ. — http://www.kremlin.ru/acts/ bank/41451 (дата обращения: 22.03.2021).
36. Песков: освобождение находящихся в тюрьмах курдов боевиков ИГ было бы очень негативным // ТАСС. 2019. 09.10. — https://tass.ru/politika/6979000 (дата обращения: 22.03.2021).
37. Политические портреты деятелей стран Ближнего и Среднего Востока : очерки. М. : МГИМО-Университет, 2018. Кн. 2.
38. Путин: Крым и Севастополь возвращаются в родную гавань — в Россию // РИА «Новости». 2014. 18.03. — https://ria.ru/20140318/1000079137.html (дата обращения: 22.03.2021).
39. Путин назвал действия Турции «ударом в спину» от «пособников террористов» // РБК. 2015.
24.11. — https://www.rbc.ru/politics/24/11/2015/56545de69a7947d6787491f1 (дата обращения: 22.03.2021).
40. Рябцев О. В. Сетевой принцип деятельности организаций закрытого типа в контексте угроз национальной и региональной безопасности России: на примере крымско-татарского национального движения : дис. ... канд. полит. наук. Ростов н/Д., 2018.
41. Сафонкина Е. А. Турция как новый актор политики «мягкой силы» // Вестник международных организаций: образование, наука, новая экономика. 2014. № 2. — https://cyberleninka.ru/article/n/ turtsiya-kak-novyy-aktor-politiki-myagkoy-sily (дата обращения: 22.03.2021).
42. Семенов А. Газ есть, а драки нет: готова ли Турция воевать за ресурсы Средиземного моря // РСМД. 2020. 09.09. — https://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/analytics/gaz-est-a-draki-net-gotova-li-turtsiya-voevat-za-resursy-sredizemnogo-morya/ (дата обращения: 22.03.2021).
43. Сирийские боевики своим селфи выдали очередной переброс сил Турции в Ливию // Федеральное агентство новостей. 2019. 30.12. — https://riafan.ru/1238761-siriiskie-boeviki-svoim-selfi-vydali-ocherednoi-perebros-sil-turcii-v-liviyu (дата обращения: 22.03.2021).
44. СМИ: Турция заселяет Карабах сирийскими туркменами после исхода армян // EurAsia-Daily. 2020. 25.11. — https://eadaily.com/ru/news/2020/11/25/smi-turciya-zaselyaet-karabah-siriyskimi-turkmenami-posle-ishoda-armyan (дата обращения: 22.03.2021).
45. Стародубцев И. И. Россия — Турция: 500 лет беспокойного соседства. М. : Изд-во «Э», 2017.
46. Страны, признавшие геноцид армян 1915—1923 гг. в Османской Турции // РИА «Новости». 2010. 05.03. — https://ria.ru/20100305/212370444.html (дата обращения: 22.03.2021).
47. Турецкий интерес в ливийской войне: Анкара защищает свои $25 млрд // EurAsiaDaily. 2020. 28.05. — https://eadaily.com/ru/news/2020/05/28/tureckiy-interes-v-liviyskoy-voyne-ankara-zashchishchaet-svoi-25-mlrd (дата обращения: 22.03.2021).
48. Турецкий парламент разрешил отправку военных в Ливию // РИА «Новости». 2020. 02.01. — https://ria.ru/20200102/1563078746.html (дата обращения: 22.03.2021).
49. Турция начала новую операцию против курдов в Ираке // РИА «Новости». 2020. 17.06. — https:// ria.ru/20200617/1573036180.html (дата обращения: 22.03.2021).
50. Турция продолжает блокировать итальянскую буровую платформу в Средиземном море // Коммерсантъ. 2018. 12.02. — https://www.kommersant.ru/doc/3547144 (дата обращения: 22.03.2021).
51. Усидеть на двух стульях: крымский вектор турецкой политики // РИА «Новости» Крым. 2019. 14.11. — https://crimea.ria.ru/authors/20191114/111762472 2/Usidet-na-dvukh-stulyakh-krymskiy-vektor-turetskoy-politiki.html (дата обращения: 22.03.2021).
52. Чакмак М. С. Позиция СМИ Турции в отношении вхождения Крыма и Севастополя в состав Российской Федерации // Гуманитарный вектор. Серия: История, политология. 2014. № 3(39). — https://cyberleninka.ru/article/n/pozitsiya-smi-turtsii-v-otnoshenii-vhozhdeniya-kryma-i-sevastopolya-v-sostav-rossiyskoy-federatsii (дата обращения: 22.03.2021).
53. Шавкат Мирзиеев принял министра национальной обороны Турции // Sputnik Узбекистан. 2020. 27.10. — https://uz.sputniknews.ru/20201027/Shavkat-Mirziev-prinyal-ministra-natsionalnoy-oborony-Turtsii-15272393.html (дата обращения: 22.03.2021).
54. Шмелева Т. Турция для государств Ближнего Востока: друг, враг или союзник? // РСМД. 2020. 16.10. — https://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/analytics/turtsiya-dlya-gosudarstv-blizhnego-vostoka-drug-vrag-ili-soyuznik/ (дата обращения: 22.03.2021).
55. Эрдоган в Баку: парад победы над Арменией и отголоски Османской империи // BBC News. Русская служба. 2020. 10.12. — https://www.bbc.com/russian/news-55239689 (дата обращения: 22.03.2021).
56. Эрдоган заявил о непризнании присоединения Крыма // РИА «Новости». 2019. 07.08. — https:// ria.ru/20190807/1557276832.html (дата обращения: 22.03.2021).
57. Эрдоган заявил, что Турция не признает воссоединение Крыма с Россией // ТАСС. 2020. 16.10. — https://tass.ru/mezhdunarodnaya-panorama/9741843 (дата обращения: 22.03.2021).
58. Cagaptay S. Erdogan's Empire. Turkey and the Politics of the Middle East. L. : I.B. TAURIS : Bloomsbury Publishing Plc, 2019.
59. Egypt's FM urges "unified and firm Arab policy against Turkey's destructive practices" // AhramOnline. 2020. 09.09. — https://english.ahram.org.eg/NewsContent/1/64/379658/Egypt/Politics-/ Egypts-FM-urges-unified-and-firm-Arab-policy-again.aspx (дата обращения: 22.03.2021).
60. Qatar, Turkey finance terrorist groups in Libya: Aguila Saleh // Egypt Today. 2018. 05.07. — https:// www.egypttoday.com/Article/1/53386/Qatar-Turkey-finance-terrorist-groups-in-Libya-Aguila-Saleh (дата обращения: 22.03.2021). ♦
