CC BY
39
ОРЛОВСКАЯ-БАХТИНА ВОЕННАЯ ГИМНАЗИЯ В 1867-1882 гг.
© Гребенкин А.Н.*
Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ, г. Орел
Статья посвящена деятельности Орловской-Бахтина военной гимназии в 1867-1882 гг. при директорах Г.Д. Щербачеве и В.К. Чигареве. Проанализирована учебно-воспитательная и внеклассная работа, обрисован социокультурный облик офицеров и учителей, охарактеризована бытовая сторона жизни воспитанников.
Ключевые слова: Орловская-Бахтина военная гимназия, учебно-воспитательная работа, внеклассная работа, преподавательский состав, социокультурный облик.
При талантливом педагоге Д.Х. Бушене, который был директором Орловской-Бахтина военной гимназии в 1864-1867 гг., руководимая им гимназия вошла в число лучших военно-учебных заведений Российской империи. В 1867 г. Бушен был переведен на должность директора Пажеского корпуса. Однако плодотворная деятельность, начатая им, была продолжена новым директором генерал-майором Г. Д. Щербачевым (1867-1872 гг.).
Г.Д. Щербачев, ранее занимавший должность директора Воронежского училища военного ведомства, был назначен директором Орловской-Бахтина военной гимназии в начале 1867 г. и прибыл в Орел в конце февраля.
По собственному признанию Щербачева, в Орловской-Бахтина военной гимназии ему пришлось гораздо труднее, чем в Воронежском училище. Все служащие были людьми развитыми, опытными, с установившимися взглядами на дело воспитания. Бушен, уезжая в Пажеский корпус, обещал некоторым сослуживцам перевести их со временем в свой новый корпус; следовательно, служба в Орловской гимназии их уже не интересовала. Инспектор классов открыто выступил против Щербачева, и тот решил либо добиться воплощения в жизнь своих педагогических принципов, либо, в случае неудачи, выйти в отставку. Прибегать к силе директорской власти ему не хотелось - по словам Щербачева, «сила всегда ведет к обману, а обман к деморализации» [1, с. 280].
Г.Д. Щербачев настаивал на том, что педагоги должны «не уничтожать, а развивать товарищеское чувство в воспитанниках, так как исправление дурных мальчиков может совершиться гораздо вернее под влиянием их товарищей, чем какими-либо другими мерами... главная наша забо-
* Доцент кафедры теории и истории государства и права.
та должна заключать в том, чтобы дать массе хорошее направление, достигнуть же этого мы могли только, требуя от нее того, что честно и благородно, а не выдачи своего товарища» [1, с. 274]. Резко выступил генерал и против принятой в гимназии практики чтения воспитателями писем воспитанников к родителям - она «не только не поведет воспитателей к знакомству с характерами воспитанников, но может развить в сердцах этих последних безнравственные стремления» [1, с. 275]. Инспектор классов выступил против этих начинаний, однако идеи Щербачева поддержал приехавший в Орел из ГУВУЗ с инспекцией действительный статский советник В.В. Авилов. Вскоре инспектор классов и его сторонники покинули гимназию, и Щербачев назначил на их место преданных себе людей. Среди них был выпускник Академии Генерального штаба А.И. Филатов, служивший ранее в одной из Московских военных гимназий. Отделение, которое в Орле принял Филатов, вскоре стало лучшим в заведении; из 28 учеников 10 учились отлично и каждый год получали награды; наказанных в течение 4 лет не было ни одного. Филатов проводил большую часть дня в своем отделении, он был постоянно окружен воспитанниками, «занимал их разными рассказами, принимал участие в их играх, читал им вслух, и все слушали его с особенным вниманием» [1, с. 277]. Однажды, когда Филатов на 3 дня уезжал в деревню, воспитанники обещали ему хорошо вести себя в его отсутствие. Когда офицер вернулся, один из воспитанников со слезами признался ему, что не выдержал и ударил товарища. За свое педагогическое усердие и достигнутые результаты Филатов был представлен Щербачевым к ордену Св. Владимира 4-й степени и получил эту награду.
Педагогическая политика Щербачева, зиждевшаяся на полном доверии к воспитанникам и убеждении в том, что «розга не только не может облагородить чувств, но, уничтожая самолюбие, губит нравственность», очень быстро принесла плоды. Если после обеда обнаруживалось, что одна из 200 серебряных ложек погнута, то стоило только сказать об этом воспитанникам, и виновный немедленно сознавался. Один из воспитателей младшего возраста как-то заметил воспитанника старшего возраста, стоявшего у подъезда Дворянского собрания с папиросой во рту, и спросил его фамилию. Тот назвался Михайловым, однако по приезде в корпус воспитатель не нашел в старшем возрасте такого воспитанника. В итоге о «Михайлове» доложили воспитанники его отделения, возмущенные тем, что он назвался чужой фамилией, желая скрыть свой проступок. «Михайлов», лишь недавно поступивший в гимназию, был так потрясен, что заболел и оказался в лазарете.
Главный начальник военно-учебных заведений генерал-адъютант Н.В. Исаков полностью поддерживал Щербачева в его начинаниях; за 7 лет своей службы по военно-учебному ведомству Г. Д. Щербачев получил 4 ордена и был произведен в генерал-майоры.
Заботясь об умственном развитии и воспитании вверенных ему детей, генерал не забывал и об их досуге. Летом остававшиеся в заведении воспитанники выводились в лагерь, где учились плавать под руководством преподавателя гимнастики Бейттера [5, л. 17] и ходили на экскурсии. В гимназии давались балы, на которые приглашались семейства воспитанников; на этих балах, продолжавшихся иногда до двух часов ночи, играл лучший в городе оркестр. Иногда устраивались музыкальные и литературные вечера в пользу благотворительных учреждений г. Орла; на этих вечерах также играл оркестр и пел хор воспитанников; чтение производилось служащими, и сам Щербачев однажды прочел свои воспоминания о Кулибине по случаю 50-летней годовщины после его смерти. По признанию генерала, «.нельзя сказать, чтобы жизнь в гимназии шла скучно и однообразно; делалось все, что можно было, чтобы ее оживить и соединить приятное с полезным» [1, с. 282]. В 1872 г., как и других военно-учебных заведениях, в гимназии праздновалась 200-летняя годовщина со дня рождения Петра Великого, и по этому случаю законоучителем протоиереем Остромысленским была произнесена торжественная речь [6, л. 16-20 об.].
В старом корпусе такая форма заполнения досуга воспитанников, как издание ими рукописных журналов, не поощрялась - эти журналы, в которых, как правило, высмеивались офицеры, преподаватели и отдельные кадеты, существовали подпольно, и, как только о журнале узнавало начальство, издание прекращалось [11, л. 12].
В начале 1869 г. вопрос об ученических журналах обсуждался педагогическим комитетом гимназии. На первом заседании члены комитета пришли к мнению о том, что возможно периодическое издание сочинений воспитанников в форме журнала. На втором заседании инспектор классов прочел свою записку, в которой доказывал, что издание журнала не принесет никаких положительных результатов - большинству воспитанников журнал будет неинтересен; авторы же могут увлечься «сочинительством» в ущерб занятиям и, кроме того, распространять недозволенные идеи. Г. Д. Щербачев с инспектором не согласился: «Польза самостоятельного труда несомненна; будут ли заниматься 5 или 6 человек, все же это полезно для самих деятелей, потому что они трудятся; полезно и для товарищей, потому что пример хорош, да и результаты могут влиять. Следовательно, польза общая. Если же признаем пользу, то вред, предполагаемый только от вредных статей какого-либо 15-летнего мальчика, влияющего чрез то на массу, еще сомнителен, иначе были бы несостоятельны воспитатели и пришлось бы отказаться от своих занятий» [11, л. 55 об. - 56]. Комитет поддержал директора, высказавшись в пользу издания ученического журнала. К сожалению, Главное управление военно-учебных заведений в июне 1869 г. приняло решение запретить воспитанникам издавать журналы и сборники [11, л. 96]; запрет этот сохранялся и в последующие годы [13, л. 1-2].
Щербачев сердечно относился не только к воспитанникам, но и к сослуживцам. Проводя почти все время в стенах гимназии, он сумел превратить ее педагогический коллектив в семью. Каждую субботу, вечером, в гимнастическом зале, организовывались вечера, на которые собирались семейства служащих в гимназии. Вечера начинались чтением рефератов на педагогические темы (так, на первом вечере сам Щербачев прочел реферат «Материалы для инструкции воспитателям»), затем шло обсуждение, после чего один из преподавателей рассказывал о событиях внутренней и внешней политики, которые произошли в течение недели. На этом серьезная часть вечера заканчивалась; одни садились за карточные столы, другие танцевали под фортепьяно.
В 1870 г. были составлены правила, которыми должны руководствоваться воспитатели и воспитанники Орловской-Бахтина военной гимназии.
Воспитатель должен был хорошо знать наклонности своих учеников; с этой целью он был обязан как можно чаще посещать их. Пустые уроки и продолжительные праздники воспитателю следовало разнообразить чтением воспитанникам вслух. Чтобы внушить воспитанникам уважение к религии, воспитатель должен был сам не пропускать церковных служб. Четыре раза в год следовало сообщать родителям учеников об их успехах, о том, в лучшую или худшую сторону дети изменились [19, л. 36-39].
Воспитанники обязаны были соблюдать по отношению к окружающим вежливость и внимательность, не допускать «злого и своевольного» обращения с товарищами. Следовало воздерживаться от лжи, наушничества, бранных слов, курения. В гимназию запрещалось приносить табак, оружие, порох, недозволенные книги и рукописи, а также лакомства. Деньги воспитанников должны были храниться у воспитателя и расходоваться под его контролем. На них можно было покупать только лакомства и только в праздничные дни. Ветчину, колбасу, овощи и орехи приобретать было запрещено; яйца дозволялось покупать только на Пасху. Дарить и менять свои вещи без разрешения воспитателя не разрешалось; продавать вещи и делать долги было строжайше запрещено. Книги для чтения следовало брать только из возрастной библиотеки, покупать книги было запрещено. В театр воспитанники могли ходить в выходные дни с разрешения директора в сопровождении воспитателя. Публичные балы и маскарады посещать не разрешалось. Игра в карты и лото и вообще все игры на деньги были запрещены. Верхом можно было ездить только за городом. Перчатки носить запрещалось. За обедом можно было просить добавки лишь супа; черный хлеб с обеда уносить было нельзя; булки в спальных столикам можно было хранить с разрешения воспитателя. В время прогулок воспитанникам было запрещено лазить по деревьям и заборам. Тот, на кого отпуск оказывал дурное влияние, лишался права на отпуск. В свободное время разрешалось заниматься музыкой, живописью, пением и
ремесленными работами, однако продавать работы уже не позволялось. Требования предъявлялись и к качеству занятий: воспрещалось «пение, похожее на крик и лишенное всякой гармонии». Если воспитанник увлекался музыкой или работами в ущерб классным занятиям, он лишался права на этот факультатив [19, л. 44-56 об.].
После расширения гимназических программ (были прибавлены новые отделы по математике и естествознанию) учебный курс достиг таких размеров, что Главное управление военно-учебных заведений своим циркуляром от 2 августа 1870 г. (№ 569), предписало обсудить в педагогическом комитете гимназии, каким наиболее удобным способом комитет признает возможным перейти к семилетнему курсу в Орловской-Бахтина военной гимназии, ввиду того, что новый расширенный курс может быть успешно пройден только при увеличении времени на его прохождение, изменять же приемные требования признано было неудобным. После продолжительных совещаний комитет под председательством Щербачева пришел к решению: вновь ввести приготовительный класс и сделать соответствующие изменения в программах первых четырех классов.
Выпускники гимназии, поступившие в военные училища, успешно продолжали учебу. Средний балл бывших орловцев - юнкеров младшего класса Павловского военного училища в 1871 г. составлял 8,5 (по 12-балльной шкале); при этом они уступали лишь киевлянам, полочанам и выпускникам 2-й Санкт-Петербургской военной гимназии. Однако орловцы - «пав-лоны» старшего класса, имея в среднем 8,76 балла, оказались на предпоследнем месте, ибо лидеры - выпускники 1 -й Московской военной гимназии - имели 9,55 балла в среднем [20, л. 3 об.]. Выпускники гимназии, учившиеся в младшем классе Николаевском кавалерийском училище, имели 7,76 в среднем, в старшем классе - 8,58 [18, л. 4 - 4 об.] и на общем фоне выглядели вполне прилично. Иная картина была в Александровском военном училище, где в 1871 г. юнкера, имея при поступлении средний балл 8,8, к моменту окончания младшего класса понизились до 7,5 баллов в среднем, причем лишь треть их них не имела неудовлетворительных баллов по отдельным предметам [17, л. 15]. В том же году Александровское военное училище окончили 8 бывших орловских военных гимназистов: 4 по первому разряду и 4 - по второму. Кроме того, в течение 1870-1871 учебного года выбыли в армию 2 юнкера старшего класса из бывших орловцев: один за неуспехи в науках, а другой за неудовлетворительное поведение [17, л. 27-29].
Несмотря на то, что Николаевское кавалерийское училище считалось элитным учебным заведением, в 1864-1889 гг. в нем учились 145 выпускников Орловской-Бахтина военной гимназии и Орловского-Бахтина кадетского корпуса. Количественно орловцев опережали лишь выпускники приготовительного пансиона при Николаевском кавалерийском училище
(268 человек), Первого кадетского корпуса (179 человек) и Петровской-Полтавской военной гимназии (кадетского корпуса) - 146 человек. При этом 30 бывших орловцев окончили портупей-юнкерами, 73 - по первому разряду. Лишь 18 человек были уволены или переведены в войска до окончания курса [3, с. 208-209].
К периоду наиболее оживленной деятельности педагогического комитета относится заседание 19 апреля 1871 г., на котором рассматривалась записка директора генерал-майора Щербачева о гигиенических условиях жизни воспитанников Орловской-Бахтина военной гимназии. В записке были собраны статистические сведения о числе заболеваний и случаев смерти воспитанников со времени открытия заведения 6 декабря 1843 г. Сравнивая, на основании этих статистических данных, санитарное состояние бывшего кадетского корпуса с таковым же состоянием военной гимназии, Щербачев пришел к заключению, невыгодному для последней (число случаев заболеваний и смерти воспитанников в военной гимназии более чем в два раза превышало число таковых же в бывшем кадетском корпусе), а так как здание заведения, вода и условия местности остались одни и те же, то он видит причину полученного вывода в том, что усиление умственных занятий и сокращение физических упражнений оказывали на воспитанников военных гимназий неблагоприятное влияние, тогда как строевые занятия кадет, нередко производившиеся на открытом воздухе, лагерная стоянка со всеми военными требованиями и вообще простота режима кадетской жизни укрепляли здоровье детей. Прения членов комитета способствовали выяснению других сторон вопроса и привели комитет к заключению, что желательно было бы хотя в младших классах уменьшить продолжительность учебных занятий в видах выигрыша времени для физических упражнений, или прогулки детей на чистом воздухе, так как продолжительное сидение в классах особенно вредно отзывается на здоровье воспитанников младшего возраста.
Как и прежде, Орловская гимназия являлась генератором педагогических идей. Так, в 1872 г. законоучитель Е. Остромысленский опубликовал в «Педагогическом сборнике» обширную статью «О преподавании Закона Божия в военно-учебных заведениях», в которой предложил новое распределение учебного материала по всем классам военных гимназий и военных училищ, основанное на концепции исторического развития христианства и представлении о неразрывном единстве внешней и внутренней истории христианской церкви [10].
Еще в декабре 1867 г. Щербачева планировалось заменить другим лицом [8, л. 2]. Однако он прослужил в гимназии до 1872 г.
Служащие гимназии, желая выразить глубокое уважение к деятельности Г.Д. Щербачева во время его 5-летнего управления этим военно-учебным заведением, единогласно постановили составить капитал в 350 р.
и внести его в одно из местных кредитных учреждений с тем, чтобы проценты с него выдавались в качестве субсидии беднейшему из воспитанников 6 класса, по выбору Педагогического комитета гимназии. Этой субсидии должно было быть присвоено имя Г.Д. Щербачева. Однако военный министр, которому было доложено об этом желании бывших подчиненных Щербачева, нашел, что капитал в 350 р. «до такой степени мал, что процентами с него (17 р. 50 к.) вряд ли можно оказать помощь воспитаннику»; поэтому Главное управление военно-учебных заведений просило педагогический комитет Орловской-Бахтина военной гимназии «о приискании иной формы для такого во всяком случае похвального способа выражения уважения сослуживцев к прежнему своему директору» [16, л. 7 - 7 об.]. В 1873 г., после дополнительно обсуждения орловскими педагогами, в ГУВУЗ был представлен проект ежегодной награды имени Г. Д. Щербачева, состоящей из книг или учебных пособий и выдаваемой по окончании курса «второму достойнейшему во всех отношениях воспитаннику 7 класса». ГУВУЗ предложил сделать награду не ежегодной, а периодической - через каждые 5, 6 или 7 лет, чтобы она была «действительным пособием получателю». Служащие гимназии, посоветовавшись, кардинально переработали условия получения награды - «премию генерал-майора Щербачева» должен был получать раз в 5 лет один из лучших воспитанников старшего возраста, «который по бедности не мог видеться со своими родными за все пребывание в гимназии, а если такового не окажется, то ... один из достойнейших воспитанников старшего класса». ГУВУЗ признал условие «назначать премию тому, кто по бедности не мог видеться со своими родными за все время пребывания в заведении» антипедагогичным, ибо «сущность его заключается в том, что денежной премией вознаграждается и как будто поощряется разлука с родными и воздержание от свидания с ними» [16, л. 20 об. - 21]. Кроме того, было непонятно, воспитанникам какого класса можно присуждать премию: 5, 6 и 7 классов или одного лишь 7 класса -при выпуске из гимназии. В конце 1875 г. служащие гимназии, собравшись в очередной раз, учли пожелания ГУВУЗ и откорректировали условия присуждения премии генерал-майора Г. Д. Щербачева - она присуждалась каждые 5 лет беднейшему и вместе с тем одному из лучших по успехам и поведению воспитаннику выпускного класса гимназии. Однако ни положительного, ни отрицательного ответа из ГУВУЗ не последовало. Ожидание продлилось 3 года, пока, наконец, точку в этом деле не поставил сам генерал Щербачев. Преподаватель гимназии подполковник Ходкевич обратился к Щербачеву с вопросом, не может ли он найти другое применение деньгам, собранным на стипендию его имени и лежащим без движения. 1 декабря 1878 г. генерал прислал в гимназию письмо, в котором благодарил за предложение и просил отослать деньги в Московскую губернию, Мещовскому предводителю дворянства и председателю училищного совета
Н.В. Рагозину, «для употребления их на нужды народного образования». Щербачев владел землей в этом уезде и, кроме того, занимался школьными вопросами. Однако лишь в августе 1879 г. ходатайство об учреждении стипендии имени Щербачева было официально прекращено.
18 июня 1872 г. Г.Д. Щербачев был уволен в отставку по болезни -вследствие полученной в Севастополе контузии он страдал от жестоких головных болей [9, л. 4]. Новым директором гимназии был назначен инспектор классов 2-й Московской военной гимназии полковник В. К. Чига-рев [7, л. 1 - 1 об.].
В 1873 г., приказом по военному ведомству № 84, военным гимназиям был окончательно присвоен общеобразовательный реальный курс, продолжавшийся 7 лет, по одному году в каждом классе, причем были установлены предельные возрасты для поступления в каждый класс. Одновременно с этим классы в Орловской-Бахтина военной гимназии были вновь переименованы: приготовительный в 1, 1 - во 2 и т. д. до 6 класса включительно, переименованного в 7.
Для того чтобы в военные училища поступало как можно больше хорошо подготовленных юношей, в том же 1873 г. приказом по военному ведомству № 203 военным гимназиям было разрешено принимать в каждое классное отделение по три приходящих воспитанника; штатный состав заведения увеличился до 350 человек.
В младших классах был введен рекомендованный тогдашней педагогикой элементарный (пропедевтический) курс, названный так в отличие от систематического курса в старших класса, где допускалось употребление учебников и догматическое изложение предметов, а в младших классах преподавание велось без учебников и уроки разучивались в классе при помощи наводящих вопросов преподавателя и наглядных пособий. Опыт показал несомненную пользу такого способа преподавания для первоначального развития детей, но увлечение новым методом в описываемую эпоху перешло границы необходимости; элементарный курс чрезмерно расширился и занял почти все первые четыре класса, оставляя на долю курса систематического так мало времени, что самое выполнение программ сделалось затруднительным. Это вызвало новый пересмотр программ в 1880-81 учебном году, и, после значительного сокращения элементарного курса в пользу систематического, «Общая программа и инструкция для преподавания учебных предметов в военных гимназиях» была утверждена 29 мая 1882 г.
Внутренняя жизнь гимназии во второй половине 70-х - начале 80-х гг. известна нам благодаря как официальным отчетам, так и источникам личного происхождения - мемуарам Е.З. Барсукова и Е. А. Милодановича.
Распорядок дня был таков: воспитанники вставали в 6 часов утра, умывались и одевались, заправляли кровати, чистили сапоги и пуговицы и
выстраивались на утренний осмотр. В 7 часов, после осмотра и гимнастики, гимназисты строем шли пить чай с французской булкой. После чая следовала подготовка к урокам. Сами уроки начинались в 8 часов утра; всего утром было 3 часовых урока с 10-минутными переменами. Была предусмотрена физическая подготовка: в старшем и среднем возрастах еженедельно проводились три урока гимнастики, один урок танцев и одно занятие строем, в младшем возрасте - два урока гимнастики, два урока танцев и одно строевое занятие [12, л. 112 - 112 об.].
После уроков была «большая перемена» продолжительностью 1 час, на которой воспитанники получали завтрак - котлету с хлебом или пироги. Затем они занимались в классах еще 2 часа и к 4 часам дня шли на обед. Обед состоял из двух блюд, по праздникам - из трех. На третье обыкновенно полагался слоеный пирог с вареньем, посыпанный мелким сахаром. Пища всегда готовилась из свежих продуктов, была качественна и разнообразна, мясо подавалось каждый день. Летом каждому воспитаннику полагался фунт мяса в день и стакан молока к завтраку [12, л. 111 об. - 112].
После обеда до 6 часов вечера воспитанники были свободны. Они могли гулять на плацу играть в мяч и в кегли, читать; некоторые брали уроки музыки. С 6 до 8 часов было приготовление уроков в классах под руководством воспитателей, в 8 часов 30 минут воспитанникам давали чай с булкой. В 1 0 часов все укладывались спать.
Директор гимназии генерал-майор Чигарев и инспектор классов полковник Шевченко, по словам Милодановича, были очень симпатичные и добрые люди [4, с. 41]. Несколько иную характеристику директору дал Е.З. Барсуков: за все 7 лет его пребывания в военной гимназии и кадетском корпусе он ни разу не видел, чтобы Чигарев обходил помещения, разговаривал с воспитанниками или преподавателями; вообще он «не проявлял никакого видимого интереса к тому, как нас воспитывают, как учат, как одевают, кормят и проч.» [2, л. 24]. Видеть директора можно было только в церкви, где он всегда усердно молился, не пропуская ни одной службы, и на выпускных экзаменах. На экзамене по математике генерал лично беседовал с лучшими учениками.
Преподавание точных и естественных наук, по свидетельству Барсукова, в гимназии, а затем и в корпусе, было поставлено хорошо, с языками же дело обстояло гораздо хуже, из-за частой смены преподавателей [2, л. 20]. Все преподаватели русского языка и литературы были неплохими, а Цветаев, впоследствии перешедший на работу в Московский университет, - отличным. На уроках учителя читали кадетам произведения русских классиков, вели беседы на литературные темы, однако каждый из них преподавал по-своему, и в результате кадеты оканчивали корпус недостаточно грамотными и слабо знакомыми с литературными произведениями.
Учитель французского языка Гаушильд, способный и строгий преподаватель, обладал прекрасным баритоном и, оставив педагогическое поприще, стал солистом Большого Московского театра. На смену ему пришел молодой француз Нума де-Сулави, почти не говоривший по-русски и походивший на лакея или дамского парикмахера. Его ученики, выходя из корпуса, могли читать по-французски и кое-как с помощью словаря переводить с французского на русский. Даже те, которые владели французским языком до поступления в гимназию, за время обучения полностью забывали его.
Немецкий язык не пользовался популярностью у воспитанников. Его преподавали престарелый Миквиц, уроки которого, оживляемые лишь оригинальным приемом заучивания правил нараспев, проходили чрезвычайно сухо, скучно и однообразно, и Ауссем, бывший офицер прусской армии, отличившийся во время франко-прусской войны. Ауссем, весьма почтенный и добросовестный человек, усердно учил русский язык, консультируясь со своими учениками; уроки он старался оживить рассказами о прусской армии и подвигах ее солдат и офицеров. Последнее обстоятельство послужило поводом к созданию легенды о том, что Ауссем был шпионом, засланным в Россию немецким Генеральным штабом.
Математические науки преподавались хорошо. Изучение физики и химии сопровождалось интересными опытами. Учитель Яковлев, выпускник университета, «энергичный, живой и остроумный, умел поддерживать внимание учеников и возбуждать в них интерес к преподаваемым предметам» [2, л. 21]. Неоднозначную характеристику в воспоминаниях Милодановича получил преподаватель математики полковник А.Н. Мацкий, позже ставший инспектором классов. «Однажды, в 1-м классе он потянул за ухо непонятливого ученика и на ухе показалась кровь. Тогда он вынул из портсигара клочок папиросной бумаги, залепил ранку и, обернувшись к классу, сказал с добродушной улыбкой: «Какие у них некрепкие уши!» [4, с. 43].
Основательно было поставлено преподавание географии и космографии. Учитель географии Архангельский, окончивший университет, читал воспитанникам описания путешествий знаменитых исследователей тропических и полярных стран, в особенности исследователя Средней Азии Пржевальского. Его коллега, выпускник физико-математического факультета Коновалов, с помощью наглядных пособий демонстрировал на своих занятиях фазы Луны, солнечные и лунные затмения. И Архангельский, и Коновалов изредка вели интересные беседы по своим предметам, сопровождаемые «туманными картинами» (то есть показом иллюстраций с помощью «волшебного фонаря»).
Физиологию и ботанику увлекательно читал пожилой тогда уже Н.С. Та-рачков, который приносил в класс собранные им растения, показывал воспитанникам свои коллекции насекомых, чучела и скелеты животных и птиц.
Преподаватель истории Химец пользовался среди воспитанников старших классов заслуженным уважением. Серьезный ученый, он не ограничивался комментированием учебника Иловайского. В основе лекций Химеца лежали результаты изучения обширного круга источников. «Он очень ярко и полно обрисовывал важнейшие исторические события, давал меткую и часто остроумную характеристику того или иного события, той или иной исторической личности, заслуживавшей внимания.» [2, л. 22]
В гимназии было хорошо поставлено обучение рисованию, пению, музыке и особенно танцам. Уроки танцев проводились 2 раза в неделю под руководством опытного балетмейстера Шаломницкого, ранее работавшего в Варшавском театре. Действовал художественный кружок, занятия в котором производились по воскресеньям под руководством много лет прослужившего в заведении преподавателя Соловова; воспитанники пробовали свои силы в написании маслом копий с пейзажей.
Ни преподаватели, ни воспитатели никогда не вели бесед и не делали никаких докладов на военные темы. Самую большую роль в военном воспитании будущих офицеров играли задушевные беседы с дядьками - отставными солдатами, помнившими николаевскую муштру и оборону Севастополя. Те же, кто по долгу службы должен был заниматься воспитанием, в большинстве своем «не оправдывали своего звания и, за редким исключением, почти никакого благодетельного влияния на воспитание своих питомцев не имели» [2, л. 14]. Считалось, что гражданские воспитатели, получившие высшее образование, будут более полезны, чем строевые офицеры, не знакомые с педагогикой, назначаемые по протекции и на службе лишь отбывающие номер. Однако в Орловской-Бахтина военной гимназии гражданские воспитатели были не на высоте своего положения. Один из них, страдавший ожирением и одышкой, не имел ни малейшего представления о военной дисциплине и не пользовался авторитетом у воспитанников. Появление этого воспитателя перед строем и подаваемые им команды неизменно вызывали смех; его подопечные нарочно изводили его выкриками и часто проделывали над ним злые шутки.
Розги в гимназии не употреблялись; самыми тяжелыми наказаниями считались заключение в карцер и лишение отпуска, которые применялись очень редко. За шалости на занятиях виновные удалялись из класса в коридор и ставились по стойке «смирно». Младших воспитанников оставляли на праздники «без лакомства», запрещая им тратить на съестное деньги, присланные из дома и хранившиеся у воспитателя.
В праздничные и «царские» дни воспитанников строем водили в гимназическую церковь. Детям было тяжело выстаивать продолжительные службы, тем более что в церкви они были обязаны стоять в строю «смирно», поэтому многие прибегали к хитростям: становились на колени, задерживались во время земных поклонов. Некоторые притворялись упав-
шими в обморок и с грохотом валились на пол, после чего друзья бросались вытаскивать симулянта на свежий воздух [2, л. 14].
Самым торжественным днем в жизни заведения был день престольного праздника корпуса 8 ноября (день Св. Михаила).
После обедни и улучшенного завтрака все собирались в актовом зале. Лучшим по успехам кадетам выдавались в награду книги и похвальные листы, а тот, кто оканчивал корпус первым учеником, удостаивался премии Д.Х. Бушена - бывшего директора Орловской-Бахтина военной гимназии. Получил такую премию и Милоданович - в год его выпуска это было полное собрание сочинений Пушкина в 7 томах [4, с. 44]. На торжестве награждения присутствовали начальство, офицеры и преподаватели заведения, а также архиерей. Церемония начиналась гимном, который пели в сопровождении оркестра все присутствующие, затем, после краткого поздравления с праздником и благословения архиерея воспитанники, удостоенные наград, вызывались по очереди к столу, за которым сидело начальство, и под звуки оркестра получали из рук архиерея похвальный лист, а от инспектора классов - книги.
В день корпусного праздника и обед был особенный, традиционный -гусь с тушеной капустой и мочеными яблоками.
Вечером устраивался бал, на который приглашались родственники воспитанников и воспитанницы старших классов женского института и женской гимназии. Классы превращались в гостиные, буфеты и дамские комнаты, украшались гирляндами зелени и растениями. Актовый зал освобождался от мебели и украшался флагами, цветами и растениями. Приготавливались букеты цветов, фрукты, конфеты, печенья, холодные закуски, чай, лимонад, аршад и морс. Приглашались оркестры - военный духовой и гражданский струнный. Бал открывался вальсом и проходил очень весело, «с изысканной взаимной вежливостью, в особенности в отношении к дамам» [2, л. 25]. Хозяева и гости танцевали принятые в то время танцы: вальс, кадриль, польку, экозес, па-де-патинер, польку-мазурку и мазурку.
Вообще начальство как могло развлекало воспитанников. Летом они играли в мяч и занимались гимнастикой, в зимнее время на территории корпуса устраивались ледяные горы и заливался каток. При гимназии были сад и огород. По-прежнему были популярны занятия ремеслами, музыкой и пением [12, л. 115 об. - 116]. Так, согласно отчету директора гимназии от 28 сентября 1874 г., церковным пением занимались 30 воспитанников в течение 5 часов в неделю, классным хоровым пением - воспитанники первых пяти классов в течение часа в неделю. Музыкой занимались 48 воспитанников, из которых 16 участвовали в оркестре. В гимназии было достаточно большое количество музыкальных инструментов: 2 полурояля, 1 фортепиано, 1 2 скрипок, 4 виолончели, 2 контрабаса, 9 кларне-
тов, 3 трубы и т. п. На занятия пением и музыкой в течение 1874-75 учебного года должно было быть израсходовано 2436 рубля [14, л. 31 - 32].
Устраивались домашние спектакли под руководством преподавателей, музыкальные вечера, танцевальные вечера, живые картины [12, л. 117]. К концу 70-х гг. домашние развлечения воспитанников стали скромнее - руководство военно-учебных заведений полагало, что музыкально-литературные вечера и спектакли мешали учебе. В 1879-1880 гг. в стенах гимназии устраивались одни лишь танцевальные вечера три раза в год: 8 ноября (в день храмового праздника заведения), на Рождество для воспитанников, не имевших возможность уехать домой, и на сырной неделе. По субботам играл оркестр, составленный из воспитанников, и устраивались танцы. Правда, воспитанники были вынуждены танцевать друг с другом - посторонние лица не допускались. Один-два раза в год в корпус допускались проезжавшие через Орел акробаты и фокусники [21, л. 40 - 41 об.]. По царским дням воспитанников водили в театр; когда в Орел приезжал известный хор Славянского, его всегда приглашали в корпус для концерта кадетам [4, с. 25]. Особенно торжественно праздновался день 25-летия царствования Александра II - 19 февраля 1880 г. В этот день в корпусе был прекрасный обед с шампанским и пломбиром, а в театре кадетам была предоставлена почти половина лож.
Барсуков окончил корпус одним из первых. Хотя в своих воспоминаниях он не стремился приукрасить заведение, все же счел нужным отметить то, что гимназия и корпус воспитали его «в сознании высокого воинского долга и воинской чести защитника отечества, в сознании долга уважения, повиновения и вежливости по отношению не только к начальникам, но и ко всем... в сознании обязанности быть защитником более слабых и обижаемых» [2, л. 27].
В конце 70-х гг. - начале 80-х гг. отсутствие строевого режима в военных гимназиях привело к катастрофическому падению дисциплины и нравов. В циркулярном предписании Главного управления ВУЗ от 24 апреля 1877 г. за № 4977 говорилось: «В минувшем году в каникулярное время перебывало в Петербурге значительное число воспитанников военных гимназий и прогимназий. Большинство из них не имели того вида, который должен отличать молодых людей, приготовляемых для военной карьеры: одни ходили по улицам неряшливо одетыми, другие не соблюдали установленной формы, некоторые отдавали честь небрежно, а были и такие, которые этого правила вовсе не соблюдали» [15, л. 52].
Это время описано А.И. Куприным в повести «На переломе (Кадеты)». «Бенефисы» учителям и воспитателям, «бунты», направленные против экономов - все это случалось и в стенах Орловской-Бахтина военной гимназии. Е.З. Барсуков и Е. А. Милоданович упоминают о «котлетном бунте» - воспитанники среднего возраста, которым надоели поджаренные на скверном сале котлеты, после того, как один из них якобы нашел в мясе
червяка, закидали котлетами стены столового зала [2, л. 12]. Расследование показало, что червяк был плодом воображения кадета, и в наказание за это его отделение было лишено котлет на некоторое время.
В приказании № 32 по Орловской-Бахтина военной гимназии от 24 мая 1882 г. объявлялось о снижении баллов за поведение 19 воспитанникам. Проступки их были самые разнообразные: дерзкий ответ воспитателю, дурное обращение с прислугой, ослушание, издевательства над младшими, дурное поведение на занятиях, обиды товарищей, нецензурная брань, курение, самовольная отлучка из-под ареста, порча казенных вещей и даже воровство [15, л. 61 - 61 об.].
«Подтянуть» распустившихся гимназистов начальство смогло только после преобразования Орловской-Бахтина военной гимназии в кадетский корпус, которое произошло осенью 1882 г.
Список литературы
1. 12 лет молодости. Воспоминания Г.Д. Щербачева // Русский архив. -1890. - № 2. - С. 215-284.
2. Барсуков, Е.З. Мое военное прошлое. Воспоминания / Е.З. Барсуков // НИОР РГБ. Ф. 218. 307-1.
3. Буковский, Н.Н. XXV годовщина Николаевского кавалерийского училища / Н.Н. Буковский. - СПб., 1889. - 211 с.
4. В Орловском-Бахтина кадетском корпусе. Из воспоминаний ген.-лейт. Е.А. Милодановича // Военная быль. - 1962. - № 56. - С. 41-45.
5. О доставлении сведений : обучаются ли воспитанники плаванию и какой процент из них оному выучивается // РГВИА. Ф. 725. Оп. 12. Д. 118.
6. О праздновании военно-учебными заведениями 200-летнего юбилея со дня рождения императора Петра I // РГВИА. Ф. 725. Оп. 10. Д. 9.
7. О приеме Орловской-Бахтина военной гимназии полковником Чигаревым от генерал-майора Щербачева // РГВИА. Ф. 725. Оп. 10. Д. 153.
8. Об отчислении директора Орловской-Бахтина военной гимназии генерал-майора Щербачева от настоящей должности, о назначении на его место инспектора классов Сибирской ВГ полковника Тыртова, о замещении его должности полковником Кругликовым и о переводе состоящего при управлении полковника Дитрихса помощником инспектора классов в Николаевское училище гвардейских юнкеров // РГВИА. Ф. 725. Оп. 5. Д. 75.
9. Об увольнении директора Орловской-Бахтина военной гимназии генерал-майора Щербачева за болезнью от службы с мундиром и пенсией и о назначении на его место инспектора классов 2-й Московской военной гимназии полковника Чигарева // РГВИА. Ф. 725. Оп. 10. Д. 38.
10. Остромысленский, Е. О преподавании Закона Божия в военно-учебных заведениях / Е. Остромысленский // Педагогический сборник. - 1872. - № 4. - Часть неофициальная. - С. 390-399 ; № 5. - Часть неофициальная. - С. 500-507.
11. Относительно издания воспитанниками военно-учебных заведений рукописных и печатных сочинений в виде журналов и сборников // РГВИА. Ф. 725. Оп. 6. Д. 131.
12. Отчет Орловской военной гимназии // РГВИА. Ф. 725. Оп. 53. Д. 3991.
13. По вопросу о дозволении воспитанникам военно-учебных заведений помещать в периодических изданиях статьи своего сочинения // РГВИА. Ф. 725. Оп. 12. Д. 116.
14. По вопросу о занятиях воспитанников военно-учебных заведений музыкой // РГВИА. Ф. 725. Оп. 12. Д. 97.
15. По приказам Орловской-Бахтина военной гимназии за 1881-1882 учебный год // РГВИА. Ф. 725. Оп. 52. Д. 465.
16. По ходатайству директора Орловской-Бахтина военной гимназии об учреждении стипендии имени бывшего директора генерал-майора Григория Дмитриевича Щербачева // РГВИА. Ф. 725. Оп. 10. Д. 130.
17. Протоколы педагогического комитета Александровского военного училища за 1870-1871 учебный год // РГВИА. Ф. 725. Оп. 9. Д. 85.
18. Протоколы педагогического комитета Николаевского кавалерийского училища за 1870-1871 учебный год // РГВИА. Ф. 725. Оп. 9. Д. 87.
19. Протоколы педагогического комитета Орловской-Бахтина военной гимназии за 1870-1871 учебный год // РГВИА. Ф. 725. Оп. 53. Д. 2561.
20. Протоколы педагогического комитета Павловского военного училища за 1870-1871 учебный год // РГВИА. Ф. 725. Оп. 9. Д. 88.
21. Сведения по поводу вечеров и театров, кои были устраиваемы в военно-учебных заведениях в течение последних трех лет (до ноября 1879 г.) // РГВИА. Ф. 725. Оп. 17. Д. 104.
