CC BY
27
ФИЛОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА. PHILOLOGY AND CULTURE. 2020. №4(62)
DOI: 10.26907/2074-0239-2020-62-4-134-139 УДК 821.111
ОРИЕНТАЛИИ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ В. В. НАБОКОВА
© Рано Сафиулина
ORIENTALIA IN THE WORKS OF V. NABOKOV
Rano Safiulina
The article deals with the problem of Orientalism in the works of V. Nabokov and studies the texts that include the theme of the East, its figurative and artistic specificity, oriental allusions and reminiscences in the poems of the Russian writer. The novelty of the research is seen in the fact that for the first time in literary criticism, the problem of Eastern traditions is raised in the early poetry of Nabokov. The relevance of the study is explained by the need to formulate and highlight the problem of oriental traditions in Nabokov's work, since his oriental images, genres, and stylistics continued Russian and world oriental studies and, at the same time, a new modernist experience in the artistic interpretation of the twentieth century East. The article reveals the features of Nabokov's inclusion of eastern reminiscences in the texts of his works. The results of a comparative analysis of the "eastern" images and key lexemes in the works of Pushkin and Nabokov, George Byron and Nabokov are presented as the evolution of the theme of the East in modernist literature. The article reveals the significance of orientalism in the construction of Nabokov's poetic world.
Keywords: V. Nabokov, A. Pushkin, George Byron, East, orientalia, orientalism, otherworldliness.
В статье рассматривается проблема ориентализма в творчестве В. В. Набокова. В связи с этим исследуются поэтические и прозаические произведения писателя, включающие тему Востока и его образно-художественную специфику, восточные аллюзии и реминисценции. Новизна исследования видится в том, что впервые в литературоведении поднимается проблема ориентализма в творчестве Набокова. Актуальность исследования обусловлена необходимостью постановки и освещения проблемы ориентальных традиций в творчестве Набокова, так как его восточные образы, жанры, стилистика стали продолжением русской и мировой ориенталистики и одновременно новым модернистским опытом в художественной интерпретации Востока ХХ века. Раскрывается специфика включения Набоковым восточных реминисценций в тексты своих произведений. Представлены результаты сопоставительного анализа «восточных» образов и ключевых лексем в произведениях Пушкина и Набокова, Джорджа Байрона и Набокова как эволюции темы Востока в модернистской литературе. Выявляется значение ориентализма в построении поэтического мира Набокова.
Ключевые слова: В. В. Набоков, А. С. Пушкин, Джордж Байрон, Россия, Восток, ориенталия, ориентализм, потусторонность.
Владимир Набоков (1899-1977) - писатель, критик, переводчик, отразивший культурные достижения русской и мировой литературы XIX и ХХ веков в уникальном набо-ковском стиле. Переживания событий 19171919 гг. и эмиграции, воспоминания о покинутой России, тоска по ней, возвращение домой станут метатемами всего художественного пути писателя. Яркие, цветные и звуковые картины о родине предстанут в произведениях писателя как сны и воспоминания о потерянном счастье, как антитеза реальной жизни изгнанника на чужбине: «Вспоминая свою детскую и юношескую жизнь в России как потерянный рай, писатель на самом
деле стремился восполнить личное человеческое самосознание до той полноты, когда сущее переживается как покой в руке Бога» [Казин, с. 28].
Главная область творческих устремлений писателя Набокова - мир человеческого сознания, воображения, функционирующих в парадигмах культурных кодов. Произведения Набокова -демонстрация того, как воображение человека намного шире, чем пространство реальности, оно способно стирать границы между внутренними и внешними мирами, между настоящим и прошлым.
Порой в этих сложных конструктах реального и ирреального проплывают и «восточные» об-
разы. Восточный культурный опыт запечатлен Набоковым в контексте европейских традиций, скорее - это отголоски, поэтическое эхо ориентальных произведений Д. Байрона, Т. Мура, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Л. Н. Толстого, И. А. Бунина, Н. С. Гумилева, М. А. Кузмина. Ориентальные изыскания писателя представляют собой эстетические вариации на отдельные фрагменты идей, тем, образов, поэтики восточной культуры (именно культуры, а не только литературы).
Источниками восточных произведений в целом и отдельных восточных аллюзий в «западных» текстах Набокова могут служить и ориентальные произведения живописи, балета, театра, философии, созданные в разные исторические эпохи, но ставшие «своими» в европейской культуре, в целом - мировой культурной памяти. По мнению писателя, «единственно достойный предмет истинного искусства - жизнь воображения, понимаемого как форма памяти, вобравшей в себя личный и культурный опыт человечества, а значит, не только его личные воспоминания, но и память о том необъятном мире художественного вымысла, который предоставляет ему искусство» [Злочевская, с. 40]. Такими отголосками «восточного» можно назвать стихотворения Набокова «Живи. Не жалуйся...» (1919), «Паломник» (1920), «Глаза» (1920), «Жук» (1922), «Пир» (1921), «Жемчуг» (1923), «Властелин» (Я Индией невидимой владею) (1923).
Проблема ориентализма в творчестве Набокова остается неисследованной. Причина неизученности рецепции Востока в художественном мире писателя можно объяснить бытованием мнения, что Набоков - западник по воспитанию, общественным ориентирам, образу жизни, и мир Востока чужд ему. Лишь отдельные аспекты темы ориентализма Набокова отражены в исследованиях литературоведов в связи с его «пушкинским текстом» и «крымским текстом». Подробный анализ ориентальных мотивов в ранней русскоязычной поэзии Набокова-Сирина сделан в публикации автора данной статьи [Сафиулина]. В литературоведении назрела необходимость изучения данной проблемы.
Творчество писателя-модерниста свидетельствует о глубоком понимании и своеобразном включении восточных мотивов, образов, стилистики в текст его произведений. Ярким примером мастерства Набокова в создании картины Востока могут служить крымские эпизоды его воспоминаний «Другие берега» (1954):
«Все было не русское, запахи, звуки, потемкинская флора в парках побережья, сладковатый дымок,
разлитый в воздухе татарских деревень, рев осла, крик муэдзина, бирюзовая башенка на фоне персикового неба; все это решительно напоминало Багдад - и я немедленно окунулся в пушкинские ориенталии» [Набоков, 1990, т. 4, с. 268].
Восточная экзотика Крыма, тени Байрона, Пушкина, тревожные предчувствия глубоких перемен в жизни, прощание с Россией впоследствии будут ассоциироваться в подсознании Набокова с миром Востока:
«Я смотрел на крутой обрыв Яйлы, по самые скалы венца обросший каракулем таврической сосны, на дубняк и магнолии между горой и морем; на вечернее перламутровое небо, где с персидской яркостью горел лунный свет, и рядом звезда, - и вдруг, с неменьшей силой, чем в последующие годы, я ощутил горечь и вдохновение изгнания» [Там же].
Слово «ориенталии», использованное Набоковым в данном тексте его воспоминаний «Другие берега», стало популярным в России и Европе в 1910-х годах под огромным воздействием на европейскую публику знаменитых «Русских сезонов» С. Дягилева. В программы выступлений русских артистов с 1909 по 1912 годы входили «Ориенталии» (на французском языке Les Orientales) - шесть балетов на восточные темы: «Шехерезада», «Половецкие танцы», «Клеопатра», «Ориенталии», «Голубой бог», «Тамара». Балетные номера покорили мир буйством и натиском степной силы, восточной негой и эротизмом. Дивертисмент «Ориенталии» М. Фокина и В. Нижинского состоял из пяти хореографических картин («Сарацинский танец», «Восточный танец», «Па-де-де», «Танец с факелом», «Джинн», «Половецкие танцы»). По свидетельству участников «Русских сезонов», слово «ори-енталии» (как и ряд других экзотических названий концертных номеров - «Сиамский танец», «Джинн») придумал сам руководитель этого проекта Сергей Дягилев.
А. С. Пушкин и ориенталии В. В. Набокова
Наряду с крымской экзотической обстановкой на осмысление Востока Набоковым повлиял А. С. Пушкин. Воображение молодого поэта живо рисовало ему картины пребывания великого Пушкина здесь, в южной ссылке, и возможную встречу с ним:
Вдруг Пушкин встал со мною рядом
и ясно улыбнулся мне... [Набоков, 2002, с. 143].
Классический ориентальный стиль Пушкина стал для молодого Набокова примером «всемирной отзывчивости»: «Это был „пестрый" и „роскошный" стиль неги, земного идеала страстей и
наслаждений, соединенного со свирепой воинственностью и неукротимой жаждой воли, которые гражданский романтизм искал и в других первобытно-народных культурах. Это был стиль Корана и стиль Библии вместе, - и в то же время стиль иранской поэзии и кавказских легенд» [Гу-ковский, с. 73].
Позже, в своих эмигрантских рефлексиях о родине, Набоков включит узнаваемые ориентальные тексты любимого Пушкина как органический сегмент своей литературной игры ассоциациями. Основываясь в своем творении на отражении базового реального произведения и затем используя прием искажения, литературной игры, пародии, маскировки, писатель-модернист создает симулякры классических произведений. «Исходя из описанной ситуации, следует отметить, что Набоков использует игру как модель деконструкции существующих художественных форм, он создал фантастическую игровую гиперреальность, населенную персонажами-актерами, извлеченными из глубин его воображения, не предполагающих жизненных прототипов, чем открывал ,,эру симулякров", не имеющих отношения к какой-либо реальности. Его ложный и фальшивый мир составлен из абсолютно подлинных деталей, но в художественной интерпретации он выполняет предназначенную ему задачу границы между искусством и реальностью» [Стрельникова, с. 46].
В стихотворении Набокова «Санкт-Петербург» (1924) звучат дискурсы в пушкинские стихотворения «От меня вчера Леила», «Заклинание», «Город пышный, город бедный». Образ исчезнувшей навсегда Леилы ассоциируется с любимым Петербургом. Образ Леилы возник в творчестве Пушкина как реминисценция из стихотворения «Лалла Рук» и поэмы «Ангел и Пери» В. А. Жуковского. Прекрасная Леила, но уже как тень, появляется в стихотворении Пушкина «Заклинание» (1831). В воплощении Набокова романтическая тема разлуки с любимой, исходящая к суфизму, превращается в тему страдания человеческого сердца, оторванного от родины. Романтические образы Пушкина преломляются в зеркале времени и памяти:
Ко мне, туманная Леила! Весна пустынная, назад! Бледно-зеленые ветрила дворцовый распускает сад. Орлы мерцают вдоль опушки, Нева, лениво шелестя, как Лета, вьется. След локтя оставил на граните Пушкин. Леила, полно, перестань,
не плачь, весна моя былая [Набоков, 2002, с. 293].
Набоков умело «вкрапляет» пушкинский текст в фактуру своего стиха, наподобие драгоценных камней в золотую оправу. В своем стихотворении он создает прекрасную цепь из пушкинских выражений и слов из произведения великого писателя «Город пышный, город бедный»: «свод небес зелено-бледный», «гранит», «след стройной ножки», «локон золотой» [Са-фиулина, с. 177].
Коранические ориенталии В. В. Набокова «Восточный» элемент в поэзии и прозе Набокова эмигрантской поры симптоматичен во многом. В памяти Набокова «восточное» включается в его видение родины, прежней России [Там же, с. 161], в том числе и произведения, написанные в «кораническом» ключе. Тема сопоставления родины с раем органически входит во многие произведения Набокова. В стихотворении «Крым» (1920) полуостров ассоциируется с восточным раем, описанным в Коране, - благоуханным, прекрасным, чарующим:
К закату листья дум моих
при первом ветре обратятся,
но если Богом мне простятся
мечты ночей, ошибки дня
и буду я в раю небесном,
он чем-то издавна известным
повеет, верно, на меня! [Набоков, 2002, с. 56].
Стихотворение «Живи. Не жалуйся...» (1919) построено на противопоставлении мотивов смертности человека и бессмертности божественного бытия. В повелительной форме заветов бесспорно влияние цикла Пушкина «Подражание Корану». Набоков далек от точного цитирования текста своего великого предшественника, его ассоциативная память диктует отдельные строки, образы Пушкина:
Будь милосерден. Царств не требуй. Всем благодарно дорожи, Молись безоблачному небу и василькам волнистой ржи. Не презирая грез бывалых, старайся лучшие создать [Там же, с. 86].
Набоков, внешне копируя «Подражания Корану» Пушкина, переводит общественное звучание цикла великого поэта в предельно субъективированную форму, избегая общественно-нравственных аспектов. Личностный характер стихотворения, гиперболическое осмысление «Я» в контексте мироздания и, наконец, литературная игра - обыгрывание суровости интонации, усвоенной из стихотворения Пушкина, внешнее точное копирование композиционной структуры текста великого предшественника -
новаторство Набокова, но одновременно и своеобразный итог творческой интерпретации Востока в русской поэзии XIX и начала XX века.
Романтические традиции в ориенталиях Набокова
Мифологема «Восток» и сам принцип включения этой мифологемы в художественную структуру произведений Набокова во многом продолжает традиции английского и русского романтизма, но получает модернистскую художественную интерпретацию. Например, герой романа «Дар» Федор Годунов-Чердынцев наподобие романтических героев Байрона, Пушкина все время погружен в свой внутренний мир, он всеми силами, ревниво оберегает свое одиночество. В этом сказывается индивидуализм героя. Но таковы все герои Набокова. В отличие от романтических героев-индивидуалистов, как бы стоящих над другими людьми, в Годунове-Чердынцеве нет презрения к окружающим людям за ничтожество и слабость духа. Он, как и другие герои Набокова, скрывается в своем внутреннем коконе, потому что так же беззащитен перед обстоятельствами, реальностью и другими людьми.
Волею несправедливых исторических событий, в условиях безрадостного эмигрантского выживания герои Набокова не раскрылись как личности. Эпоха катаклизмов сломала их судьбы, не дала им шанса проявить свои потенциальные возможности, поэтому они уходят своими мечтами и воспоминаниями в воображаемый мир, превращаются во «внутреннего человека». В своем воображении Годунов-Чердынцев находит захватывающую «вторую» жизнь, более истинную и желанную, чем его реальное существование. Здесь он рядом со своими кумирами творит свою судьбу, другую, деятельную, активную. Местоимение «мы» становится неизменным лексическим маркером трансляции воображаемого «жизнестроительства» героя романа. Его кумиры - отец, реальные путешественники Н. Гумилев, Н. Пржевальский и другие, известные и неизвестные первооткрыватели, бросившие вызов судьбе и прожившие свою жизнь как подвиг.
Набоков специально воспроизводит в своих произведениях стиль романтических восточных произведений Байрона, Пушкина. В своем воображении герой романа «Дар» представляет путешествия по азиатским странам отца на фоне волнующей, необычной, экстремальной природы, стилизованной под условные пейзажи: дикие пустыни, горные перевалы, экзотические животные и растения, ветер, снежный буран, песчаные бури.
Одновременно в своих восточных картинах Набоков применяет прием относительности времени, ускорения или замедления хода часов. Описание эмигрантского бытия в произведениях писателя носит ускоренный, эпизодический характер как воплощение ненужного, бессмысленного существования. Воображаемый мир, центральными мотивами которого становятся путешествия отца по азиатским горам и пустыням, «оживающие» воспоминания героя о прежней жизни в России, призрачный путь домой раскрываются Набоковым в замедленном времени.
Для героя романа «Дар» важны в этих воображаемых путешествиях каждая деталь, каждая подробность, каждая мелочь, свидетельствующие о полноте жизни, истинной «реальности», о которой он всегда мечтал. На минуту времени Набоков нанизывает огромное количество подробностей (в стиле М. Пруста). Красота мира Востока завораживает героя:
«Далее шли гобийские пустыни, проходил бархан за барханом, как волны, открывая короткие охряные горизонты, и только слышалось среди бархатного воздуха тяжелое, учащенное дыхание верблюдов да шорох их широких лап. То поднимаясь на гребень барханов, то погружаясь, шел караван, и к вечеру тень его принимала огромные размеры. Пятикаратный алмаз Венеры на западе исчезал вместе с вечерней зарей, которая все искажала бланжевым, оранжевым, фиолетовым светом» [Набоков, 1990, т. 3, с. 109].
Традиционный для романтиков образ бури получает у Набокова иной, философский (скорее, бунинский) контекст:
«Дорога была опасна вследствие страшных бурь, когда в полдень все застилала соленая коричневая мгла, гремел ветер, по лицу хлестала мелкая галька, верблюды лежали, а нашу брезентовую палатку рвало в клочки. Из-за этих бурь поверхность земли изменилась невероятно, представляя диковинные очертания каких-то замков, колоннад, лестниц; или же ураган выдувал котловину, - словно тут же, в этой пустыне, еще действовали сгоряча стихийные силы, лепившие мир» [Там же, с. 108].
Этот яркий, экстремальный, восторженный мир восточных путешествий еще раз подчеркивает «тихий» ужас реальной жизни героя, в которой царит «тройная формула человеческого бытия: невозвратимость, несбыточность, неизбежность» [Там же, т. 3, с. 89].
В лекции «Искусство литературы и здравый смысл» Набоков отмечал:
«В моем примере память играет центральную, хотя и бессознательную роль и все держится на идеальном слиянии прошлого и настоящего. Вдохновение
гения добавляет третий ингредиент: во внезапной вспышке сходятся не только прошлое и настоящее, но и будущее - ваша книга, то есть воспринимается весь круг времени целиком - иначе говоря, времени больше нет. Вы одновременно чувствуете и как вся Вселенная входит в вас, и как вы без остатка растворяетесь в окружающей вас Вселенной. Тюремные стены вокруг эго вдруг рушатся, и не-эго врывается, чтобы спасти узника, а тот уже пляшет на воле» [Набоков, 1998, с. 474].
Таким образом, характерный для романтиков призыв к действию в творчестве писателя получит новое значение. И если «воображаемые миры» героя «Дара» представляют собой всего лишь пассивный протест против несправедливого устройства мира, то сам роман «Дар» Набокова звучит как страстное утверждение права каждого человека «быть самим собой без оглядки на кого-то второго». Набоков выступает как защитник загубленных человеческих судеб, акцентируя свое внимание на насилии одних людей над другими в ходе исторических событий. При этом Набоков не касается политики, реальных исторических деятелей, жертвой которых он стал сам, как и миллионы его соотечественников.
Заключение. Набоков создал свой уникальный художественный мир, в котором переплетаются множественные параллельные миры, реальные и воображаемые. На первый план в его творчестве выходит поток памяти как концентрированное пространство общемировых культурных ассоциаций, реминисценций, дискурсов, активное включение в конструкцию художественного мира богатства общекультурного наследия.
Набоков органически вводит в текст своих произведений те факты культуры, которые стали естественной частью европейской и в целом мировой цивилизации. Восток стал важным и естественным сегментом этого мирового культурного пространства. Мотивы и образы восточного мира, поэтическая стилистика персидской, арабской литературы в интерпретации Д. Байрона, Т. Мура, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Л. Н. Толстого, И. А. Бунина, Н. С. Гумилева предстали в творчестве Набокова важнейшим сегментом культурной памяти человечества, неотъемлемой частью мирового духовного наследия. Одновременно писатель обогатил русскую ориенталистику, создав свою уникальную интерпретацию мира Востока. Ориентальные мотивы, образы, эстетика в текстах Набокова - демонстрация нового этапа творческой эволюции восточных традиций в мировой литературе в соответствии с художественными достижениями мо-
дернизма и уникальной художественной манерой писателя.
Список литературы
Александров В. Е. Набоков и потусторонность: метафизика, этика, эстетика / перевод с англ. Н. А. Анастасьева. СПб.: Алетейя, 1999. 320 с.
Гуковский Г. А. Пушкин и поэтика русского романтизма // Известия Академии наук СССР, Отделение литературы и языка, 1940. № 2. С. 56-92.
Злочевская А. В. Мистическая метапроза XX века: генезис и метаморфозы: Герман Гессе - Владимир Набоков - Михаил Булгаков. Москва: Алмавест, 2018. 224 с.
Казин А. Л. Космос Владимира Набокова // Вестник Новгородского гос. ун-та. Гуманитарные науки: Материалы XVI Международной научной конференции «Духовные начала русского искусства и просвещения» («Никитские чтения»). 2017. № 2 (100). С. 2428.
Набоков В. В. Дар // Собрание сочинений в 4-х томах. М.: Правда, 1990. Т. 3. С. 5-332.
Набоков В. В. Другие берега // Собрание сочинений в 4-х томах. М.: Правда, 1990. Т. 4. С. 133-304.
Набоков В. В. Лекции по зарубежной литературе / перевод В. А. Харитонова. М.: Издательство Независимая Газета, 1998. 512 с.
Набоков В. В. Стихотворения. Вступ. ст., сост., подгот. текста и примеч. М. Э. Маликовой. Санкт-Петербург: «Акад. Проект», 2002. 655 с.
Сафиулина Р. М. Ориентальные страницы ранней поэзии В. В. Набокова // Исследовательский журнал Русского языка и литературы (Вестник ИАРЯЛ). Иран, Тегеран, 2020. Том 8. № 2 (2020). С. 159-172.
Стрельникова Л. Ю. Мировоззренческие и эстетические критерии, определяющие значение игры как художественного метода в творчестве В. Набокова // Вести Волгоградского университета, Серия Литературоведение. 2017. № 1 (16). С. 42-50.
References
Aleksandrov, V. E. (1999). Nabokov i potustoronnost': metafizika, etika, estetika [Nabokov and the Otherworldliness: Metaphysics, Ethics, Aesthetics]. Perevod s angl. N. A. Anastas'eva. 320 p. St. Petersburg, Aleteiia. (In Russian)
Gukovskii, G. A. (1940). Pushkin i poetika russkogo romantizma [Pushkin and the Poetics of Russian Romanticism]. Izvestiia Akademii nauk SSSR, Otdelenie literatury i iazyka, No. 2, pp. 56-92.
Kazin, A. L. (2017). Kosmos Vladimira Nabokova [Outer Space of Vladimir Nabokov]. Vestnik Novgorodskogo gos. un-ta. Gumanitarnye nauki: Materialy XVI Mezhdunarodnoi nauchnoi konferentsii "Dukhovnye nachala russkogo iskusstva i prosveshcheniia" ("Nikitskie chteniia"). No. 2 (100), pp. 24-28. (In Russian)
Nabokov, V. V. (1990). Dar [The Gift]. Sobranie sochinenii v 4-kh tomakh. T. 3, pp. 5-332. Moscow, Pravda. (In Russian)
Nabokov, V. V. (1990). Drugie berega [Other Shores]. Sobranie sochinenii v 4-kh tomakh. T. 4, pp. 133-304. Moscow, Pravda. (In Russian)
Nabokov, V. V. (1998). Lektsii po zarubezhnoi literature [Lectures on Foreign Literature]. Perevod V. A. Kharitonova. 512 p. Moscow, Izdatel'stvo Nezavisimaia Gazeta. (In Russian)
Nabokov, V. V. (2002). Stikhotvoreniia [Poems]. Vstup. st., sost., podgot. teksta i primech. M. E. Malikovoi. 655 p. St. Petersburg, "Akad. Proekt". (In Russian)
Safiulina, R. M. (2020). Oriental'nye stranitsy rannei poezii V. V. Nabokova [Oriental Pages of V. Nabokov's
Early Poetry]. Issledovatel'skii zhurnal Russkogo iazyka i literatury (Vestnik IARIaL). Iran, Tegeran, Tom 8. No. 2 (2020), pp. 159-172. (In Russian)
Strel'nikova, L. Iu. (2017). Mirovozzrencheskie i esteticheskie kriterii, opredeliaiushchie znachenie igry kak khudozhestvennogo metoda v tvorchestve V. Nabokova [Worldview and Aesthetic Criteria that Determine the Value of Play as an Artistic Method in V. Nabokov's Work]. Vesti Volgogradskogo universiteta, Seriia Literaturovedenie. No. 1 (16), pp. 42-50. (In Russian)
Zlochevskaia, A. V. (2018). Misticheskaia metaproza XX veka: genezis i metamorfozy: German Gesse - Vladimir Nabokov - Mikhail Bulgakov [Mystical Metafiction of the 20th Century: Genesis and Metamorphoses: Hermann Hesse - Vladimir Nabokov - Mikhail Bulgakov]. 224 p. Moscow, Almavest. (In Russian)
The article was submitted on 15.11.2020 Поступила в редакцию 15.11.2020
Сафиулина Рано Мирзахановна,
кандидат филологических наук, доцент,
Московский промышленно-финансовый
университет «Синергия»,
105318, Россия, Москва,
Измайловский Вал, 2.
ranovi@yandex. т
Safiulina Rano Mirsahanovna,
Ph.D. in Philology, Associate Professor,
Moscow University for Industry and Finance
"Synergy",
2 Izmailovsky Val Str.,
Moscow, 105318, Russian Federation.
ranovi@yandex.ru
