CC BY
69
ИСТОРИЯ
М.С. Чудакова
ОРГАНЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО СЫСКА НАКАНУНЕ И В ПЕРИОД ФЕВРАЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Первая мировая война наложила свой отпечаток на деятельность органов политического сыска. Неудачи на театре военных действий, тяжелая внутриполитическая ситуация, экономический кризис не могли не отразиться на работе Департамента полиции (далее - ДП), местных губернских жандармских управлений (далее - ГЖУ) и охранных отделений. Являясь частью государственного механизма, они самым непосредственным образом отразили противоречия и проблемы тогдашнего российского общества.
Святая святых Департамента полиции - Особый отдел не мог гордиться стабильностью и дальнейшим совершенствованием своей работы. Последний заведующий Особым отделом полковник И.П. Васильев отмечал: «Главнейшая роль Особого отдела в последнее время была информационная в отношении местных розыскных органов. Собственно инициативы у Отдела почти не было, если не считать обязанности инструктирования розыскных органов в смысле преподания чисто технических указаний. В остальном он являлся канцелярией по выполнению резолюций и распоряжений начальства, начиная с Директоров ДП, и по составлению докладов ...»' За период войны Особый отдел трижды менял свое наименование. Это свидетельствовало не только о стремлении руководителей сыска приспособить карательно-розыскной аппарат (в том числе его центральные органы) к быстро изменяющимся историческим условиям. Данный факт говорил и о кризисных явлениях в штабе политического сыска. Следующим его проявлением являлись постоянные кадровые перестановки: за период войны сменились 5 министров внутренних дел, 5 Директоров Департамента полиции2, 4 Заведующих Особым отделом. Да и взаимоотношения между министрами внутренних дел и Директорами ДП оставляли желать лучшего. Конфликтовали между собой, например, министр Б.В. Штюрмер и Директор ДП Е.К. Климович3, Директор Департамента
полиции С.П. Белецкий4 и товарищ министра внутренних дел В.Ф. Джунковский. Последний был уволен со службы в августе 1915 г. Товарищ Председателя Государственной думы Протопопов в письме к Джунковскому констатировал: «Не скорбите, а радуйтесь Вашему освобождению из плена. Вы видите, они - обреченные, их никто спасти не может. .Но кто нуждается в спасении, так это Россия»5.
С.П. Белецкий в показаниях, данных комиссии Временного правительства, отмечал «некоторый застой в осведомительной части Департамента», постепенное снижение ценности сведений, получаемых от секретных агентов6. Последний заведующий Особым отделом ДП И.П. Васильев отмечал в записке «О провокационной деятельности некоторых розыскных деятелей», представленной в Чрезвычайную Следственную комиссию Временного правительства, следующее: «Дело политического розыска после революции 1906-1907 годов пришло в упадок. Исключение составляет время заведования Департаментом Трусевичем и Курловым... Окончательно розыск захирел, благодаря отмене при генерале Джунковском агентуры в войсках, но с подъемом общественного движения в 1915-1917 годах. розыск «оживился» вследствие того, что движение происходило не при прежней конспиративной обстановке, вышло из подполья, каковое обстоятельство дало возможность даже мелкой агентуре быть в курсе течения событий»7. Этот же факт в октябре 1916 г. подтверждал начальник Московского охранного отделения А.П. Мартынов, отмечая: «Можно с уверенностью сказать, что подобного раздражения и озлобления масс мы еще не знали. В сравнении с настроениями данного момента настроение 1905-1906 годов, несомненно, являлось для правительства более благоприятным. Тогда острая ненависть к правительству охватывала сравнительно узкий круг рабочего класса, часть крестьянства и горсть интеллигенции, теперь же в непримиримом чувстве осуждения
132
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 3, 2006
© М.С. Чудакова, 2006
правительства объединилось едва ли не все общество»8.
К 1917 г. в России насчитывалось 75 губернских и областных жандармских управлений, 33 жандармско-полицейских управления железных дорог, в состав которых входило 322 жандармских отделения. Общая численность жандармского корпуса на октябрь 1916 года достигала 14 667 человек. По списку проходило 8 генералов и 28 генерал-лейтенантов9.
И все же начало Февральской революции стало для Департамента полиции полной неожиданностью. Министр внутренних дел докладывал царю о начавшейся революции как о незначительных волнениях населения. Их причину он видел в отсутствии продовольствия, а потому полагал, что выступления прекратятся с момента возобновления поставок хлеба в столицу после расчистки снежных заносов10.
Восемь февральско-мартовских дней явились началом революционного процесса, в корне изменившего развитие России. Не сумев предотвратить падения самодержавия, карательно-розыскной аппарат царской России перестал существовать. Подверглись нападению толпы здания Департамента полиции, Московского охранного отделения. В результате была разгромлена и сожжена значительная часть архивов этих учреждений. Историки предполагают, что в этом самое непосредственное участие принимали бывшие секретные сотрудники. Аналогичная участь постигла и многие местные охранные отделения и ГЖУ
4 марта 1917 г. указом Временного правительства был упразднен Отдельный Корпус жандармов, включая жандармско-полицейские управления железных дорог и охранные отделения. 10 марта ликвидирован Департамент полиции, и в составе МВД учреждено «Временное управление по делам общественной полиции и обеспечению личной и имущественной безопасности граждан», переименованное затем в Главное управление по делам милиции. Этим же постановлением была образована специальная комиссия11 для ликвидации дел Департамента полиции12.
15 июня 1917 г. постановлением Временного правительства на базе «Комиссии по разбору дел бывшего Департамента полиции» создана «Особая комиссия по обследованию деятельности бывшего Департамента полиции и подведомственных ему учреждений13. Рамки ее деятельности были существенно расширены. В поста-
новлении Временного правительства четко определялись задачи «Особой комиссии...». Они заключались в исследовании всех дел, имеющих отношение к политическому розыску в архивах ДП и подведомственных ему учреждений. Комиссия должна была поддерживать связь с исполнительными комитетами и комиссиями, работающими на местах. В случае отсутствия таковых, комиссия принимала меры к охране и разработке местных архивов. Она имела право обращаться за получением соответствующих материалов и сведений ко всем правительственным и общественным учреждениям. Комиссия должна была отвечать на запросы, относящиеся к политическому розыску, если таковые исходили из правительственных органов и общественных учреждений14. В регионах контроль над деятельностью комиссий осуществляли должностные лица, подотчетные Министерству юстиции.
В период с марта по октябрь 1917 года в Петербурге, Москве и во многих городах по постановлению Временного правительства и распоряжениям исполкомов местных Советов были образованы комиссии, которые занимались выявлением и разоблачением секретных сотрудников Департамента полиции, охранок и ГЖУ. Основными из них являлись: Чрезвычайная следственная комиссия по расследованию противозаконных по должности действий бывших министров и прочих должностных лиц (Петроград); Комиссия по заведованию архивом заграничной агентуры в Париже; Комиссия по обеспечению нового строя (Москва); Комиссия по разбору дел бывшего Департамента полиции подведомственных ему учреждений (Петроград) и ряд комиссий на местах15. Региональные комиссии работали в тесном взаимодействии с комиссиями столичными. И, если спектр вопросов, которыми занимались комиссии в столицах, был достаточно широк, то на местах их обязанности были более конкретными. Они занимались разбором и изучением архивов местных органов сыска, выявлением и розыском бывших жандармских офицеров, секретных сотрудников ГЖУ и охранки, их допросами, публикациями в прессе имен сотрудников и подготовкой материалов для столичных комиссий. Так, 29 мая 1917 года Исполнительный комитет Московских общественных организаций по обеспечению нового строя обратился в Тверской исполком «не имеется ли в делах архива ТГЖУ каких-либо сведений
ИСТОРИЯ
М.С. Чудакова
о том, кому из секретных сотрудников названного ЖУ, работавших в 1910-1911 гг., принадлежит кличка «Волков». Этот же документ содержит запрос относительно того, проживал ли на территории Тверской губернии в 19101911 годах крестьянин Московской губернии Григорий Матвеевич Матвеев16. Комиссии могли также применять определенные меры воздействия к вышеназванным категориям лиц: арест (в том числе домашний), подписка о невыезде, временное запрещение участвовать в политической и общественной жизни.
Как уже отмечалось, одним из направлений деятельности местных исполкомов и созданных при них комиссий являлось выявление и задержание бывших жандармских офицеров, а также разоружение полиции. Нерехтский временный исполнительный народно-революционный комитет сообщал в Губернский комитет общественной безопасности следующее: «Разоружение полиции проведено почти повсеместно в уезде, отчасти самим народом, частью же с согласия самой полиции». «В настоящее время комитетом арестованы и представлены в городскую тюрьму нерехтский уездный исправник М.М. Куляб-ко, помощник исправника Н.С. Ошанин, пристав г. Нерехты Н.А. Красовский» и еще 6 человек. Аресты, по свидетельству комитета, были вызваны тем, что «исправник позволял себе отзываться о настоящем торжестве народа как о не-долговременном»17. Временное исполнение обязанностей исправника было возложено на члена Комитета Муравьева. Костромской Губернский комитет в свою очередь просил сообщить «на каком основании комитет (г. Нерехты. - М.Ч) наложил арест на бывшего нерехтского уездного исправника Кулябко и в то же время ему выдано удостоверение о беспрепятственном выезде из г. Нерехты»18. Объединенный комитет принял решение о двухнедельном домашнем аресте Кулябко, по окончании которого последний должен явиться в вышеназванный комитет19.
Согласно приказу Командующего войсками Московского военного округа подполковника Грузинова, было разослано «распоряжение о домашнем аресте и регистрации всех жандармских офицеров по Москве и по всем железным дорогам и городам, прилегающим к железным дорогам Московского военного округа и в окружности 200 верст от Москвы, включая ст. Бологое». Исполнение возлагалось на «комендан-
тов железнодорожных станций при содействии в городах комиссаров и представителей новой власти»20. Каждый из офицеров должен был дать обязательство следующего содержания: «Я, нижеподписавшийся, даю честное слово, что вполне подчиняюсь Временному правительству и с моей стороны не последует никаких попыток к подрыву престижа и власти существующего ныне государственного строя и буду находиться под домашним арестом впредь до получения по сему распоряжений от Штаба Московского гар-низона»21. Домашнему и тюремному аресту подверглись чины жандармского и полицейского управлений в Костроме. Многие из них заявили о лояльном отношении к новой власти. Типично в этом отношении заявление бывших жандармских унтер-офицеров Д.Е. Кучина, И.С. Пахомо-ва, И.Д. Курицына, И.А. Макаркина, бывшего вахмистра П.Ф. Лобанова, адресованное в Костромской Губернский Объединенный Комитет общественной безопасности. «Согласно постановлению Костромского Объединенного Комитета от 3 марта 1917 г., мы не имеем права показываться на улицах города Костромы. Ввиду изложенного и, принимая во внимание все обстоятельства настоящего события, (мы), нижеподписавшиеся унтер-офицеры местного ЖУ, признаем вновь образовавшееся правительство и подчиняемся всем требованиям такового», - отмечали они. Особо подчеркивалось, что признание это ими «было высказано бывшему начальнику ГЖУ полковнику Семигановскому». Авторы заявления сомневались, «переданы ли последним эти заявления Костромскому Объединенному Комитету общественной безопасности и потому доводим до сведения представителей вышеназванного комитета»22. 5 марта 1917 г. с заявлением в Объединенный Комитет обратился бывший начальник КГЖУ полковник Семигановский. Он свидетельствовал: «С чистым сердцем и спокойной душой исполню просьбу Великого князя Михаила Александровича о безусловном подчинении Временному правительству, по почину Государственной думы возникшего и обеспеченного всей полнотой власти, впредь до того, как созванное в кратчайшие сроки на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительное собрание своим решением выразит волю народа об образе правления»23.
Этим же числом датировано постановление чинов учреждений МВД Ковенской губернии,
эвакуированных в Кострому по военным обстоятельствам. Они заявили «о полной готовности продолжать службу при новом правительстве»24. О присоединении к «общему народному движению» заявили чины наружной полиции г. Костромы, которые отметили, что «разделяют его (народа. - М.Ч.) стремление к обновлению строя». В своем письме они обращались к заведующему полицией г. Костромы, присяжному поверенному Н.А. Козлову Явившись в исполком для сдачи оружия, многие были арестованы. Некоторые из отпущенных домой «подверглись аресту впоследствии из своих квартир при помощи патрулей чинами народной милиции»25. В ночь с 4 на 5 марта арестованные были препровождены в тюрьму. «Не имея абсолютно никаких сведений о причинах наших арестов, мы, свободные граждане обновленной России, томимся, между тем, в заключении и переживаем ужасно тяжелые минуты», - писали они. Об отсутствии четкости и единого подхода к бывшим жандармам свидетельствует тот факт, что чины полиции, явившиеся непосредственно к заведующему народной милицией были только обезоружены и не подверглись аресту. Более того, они получили удостоверения «о нечинении над ними никакого насилия, а некоторые даже предназначены к привлечению в народную милицию». Изложив эти факты, арестованные чины наружной полиции обратились с просьбой «рассмотреть причины задержания и войти с представлением в Губернский комитет об освобождении»26. Прошение подписали 10 человек, среди которых пристав 4 стана Костромского уезда Травин, пристав 4 стана Новоалександровского уезда Блаши-кин, городовой 2 части г. Костромы Шитиков.
«Приверженцами нового обновленного строя» просили считать их содержащиеся в Губернской тюрьме классные чины полиции. В прошении (подписали 16 человек), адресованном в Костромской губернский исполнительный комитет, они заявили, что «готовы не за страх, а за совесть послужить обновленной Родине и народу»27. О переходе на сторону народа заявила команда Костромской конной полицейской стражи, пожелавшая возвратиться на Родину28. В середине марта 1917 г. Костромской Губернский объединенный комитет общественной безопасности, постановлением от 8 марта, предложил «немедленно освободить всех содержащихся в тюрьме классных и нижних чинов городской
и уездной полиции». Освобождаемым предлагалось объявить, «что комитет приветствует их естественные заявления о признании народного правительства и впредь надеется, что они как граждане свободной России будут посильной работой способствовать укреплению нового строя»29.
Весьма примечателен ход расследования деятельности бывших жандармских офицеров. Присяжным поверенным Н.А. Козлову и В.И. Постникову Костромским объединенным комитетом было предложено ускорить производство дознания о степени виновности жандармского полковника Семигановского, ротмистров Архангельского и Парфенова. Козлов и Постников 24 марта доводили до сведения Комитета, что им «неизвестно в каких пределах должна быть исследована деятельность этих лиц и какие определенные деяния вменяются им в вину»30. Уже 28 марта 1917 г. последовало распоряжение Объединенного комитета начальнику Костромской губернской тюрьмы: «Немедленно освободить содержащихся под стражей бывшего помощника начальника ГЖУ ротмистров Архангельского и Парфенова, об исполнении доложить»31. 22 апреля Костромской уездный воинский начальник получил депешу от Объединенного комитета. В ней отмечалось следующее: «Ввиду отсутствия данных для привлечения к уголовной ответственности бывшего начальника КГЖУ полковника Се-мигановского, Костромской Губернский Комитет общественной безопасности. постановил передать полковника Семигановского в Ваше распо-ряжение»32. Далее Комитет доводил до сведения воинского начальника «о недопустимости полковника Семигановского на службу, как во внутренних губерниях, так и на фронте».
В марте 1917 г. были допрошены ротмистры Парфенов и Архангельский. Член следственной комиссии присяжный поверенный Козлов сообщал: «Мною. был допрошен бывший начальник охранного отделения ротмистр Парфенов. По вопросам о системе политического и военного сыска, о составе служащих и сотрудников, об отдельных лицах, оружии, литературе. Он отвечал .с готовностью дать удовлетворительные ответы»33. Иное впечатление сложилось после беседы с ротмистром Архангельским в силу того, что, по мнению Козлова, «на почве какой-то болезни у него имеется несомненная расшатанность душевного строя»34. Полковник Семи-гановский был допрошен следственной комис-
ИСТОРИЯ
О.С. Амосова
сией Костромского комитета 17 апреля 1917 г. Он показал, в частности, что Костромская губерния «не представляла особого интереса ввиду полного спокойствия... Только рабочее движение более или менее интересовало Департамент полиции, ввиду сосредоточения в губернии довольно крупных фабричных районов». «На втором месте, - отмечал он далее, - было общественное движение, земское и городское, и на последнем - крестьянское»35. На допросе бывший начальник КГЖУ назвал имена 18 секретных агентов, многие из которых впоследствии также были допрошены. 25 августа 1917 г. Костромской губернский комиссар Временного правительства Козлов издал постановление о заключении В.К. Семигановского под стражу, и о передаче дела прокурору Костромского окружного суда. Бывший начальник КГЖУ изобличался в «злоупотреблении властью, совращении в число секретных сотрудников партийных работников, что предусмотрено ч. 2 ст. 341 Уложения о наказаниях, и в растрате казенных денег, предусмотренном ст. 354»36. Это было приговором не столько представителям карательного аппарата государства, сколько самой системе, не отвечавшей изменившимся историческим условиям.
Итак, падением царского самодержавия закрылась еще одна страница российской истории. Однако противостояние власти и общества продолжалось.
Примечания
1 Перегудова З.И. Политический сыск России (1880-1917 гг.). - М.: РОССПЭН, 2000. - С. 105.
2 Брюн де Сент Ипполит В.А. Являлся Директором ДП с 3 февраля 1914 г. по 4 сентября 1915 г.; Моллов Г.Г. - с 6 сентября 1915 г. по 23 ноября
1915 г.; Кафафов К.Д. - с 23 ноября 1915 г. по 4 февраля 1916 г.; Климович Е.К. - с 14 февраля
1916 г. по 15 сентября 1916 г.; Васильев А.Т. -с 28 сентября 1916 г. по 28 февраля 1917 г.
3 Ананьич Б.В., Ганелин Р.Ш., Дубенцов Б.В. Дякин В.С., Потолов С.И. Кризис самодержавия в России (1895-1917). - М.; Л., 1984. - С. 637.
4 Перегудова З.И. Указ. соч. - С. 55, 56.
5 Джунковский В. Ф. Воспоминания / Под ред. А.Л. Паниной. В 2 т. Т. 2. - М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1997. - С. 637.
6 Стенографические отчеты. - Т. 4. - С. 130.
7 Щеголев П.Е. Агенты, жандармы, палачи. -М., 1992. - С. 227.
8 Исторический архив. - 1960. - №>1. - С. 204-205.
9 Из них 28 человек уже не занимали должностей в Отдельном Корпусе жандармов, а часть из них, например, В.Ф. Джунковкий находилась в действующей армии (Перегудова З.И. Указ соч. - С. 116).
10 Колпакиди А.И., Серяков М.Л. Щит и меч. Руководители органов государственной безопасности Московской Руси, Российской империи, Советского Союза и Российской Федерации. -СПб.: Нева; М.: ОЛМА-ПРЕСС Образование, 2002. - С. 64.
11 СУ и распоряжений Временного правительства. - 1917. - №79. - Ст. 453.
12 Перед комиссией были поставлены следующие задачи: 1) собрать и озаглавить все дела и бумаги бывшего Департамента полиции; 2) привести их в порядок, сделать опись; 3) удовлетворять без промедления требования о выдаче дел и бумаг, нужных для Чрезвычайной следственной комиссии и Министерства внутренних дел. Во главе комиссии стоял Павел Елисеевич Щеголев, революционер, журналист, редактор ряда историко-революционных журналов, таких как «Минувшие годы» и «Былое» (Перегудова З.И. Указ. соч. - С. 220).
13 Вестник Временного правительства. -1917. - №88. - 24 июня.
14 Основными направлениями работы Особой комиссии являлись: 1) выяснение состава секретной агентуры розыскных органов империи; 2) розыск документов, их подбор для Чрезвычайной следственной комиссии. Материалы Департамента полиции передавались в ведение Министерства юстиции (Перегудова З.И. Указ. соч. - С. 221).
15 Перегудова З.И. Указ. соч. - С. 217.
16 Государственный архив Тверской области (ГАТО), ф. Р-163, оп. 2, д. 45, л. 10.
17 Государственный архив Костромской области (ГАКО), ф. 1317, оп. 2, д. 13, л. 47, 47об.
18 Там же, л. 100.
19 Там же, л. 86.
20 ГАТО, ф. Р-163, оп. 2, д. 45, л. 8.
21 Там же, л. 9.
22 ГАКО, ф. 1317, оп. 2, д. 4, л. 89-89 об.
23 Там же, л. 91.
24 Там же, л. 98.
25 Там же, л. 111.
26 Там же, л. 111об., 112.
27 Там же, л. 113, 113об.
Из истории Московской мещанской слободы XVII века
28 Стражники, как правило, набирались из казаков и служили не по месту жительства (там же, л. 114).
29 Там же, л. 187.
30 ГАКО, ф. 1317, оп. 2, д. 13, л. 103.
31 Там же, л. 119, 120.
32 ГАКО, ф. 1317, оп. 1, д. 2, л. 293; оп. 2, д. 13, л. 208.
33 ГАКО, ф. 1317, оп. 2, д. 13, л. 122.
34 Там же.
35 Там же, д. 33, л. 1.
36 Там же, л. 3.
О.С. Амосова
ИЗ ИСТОРИИ МОСКОВСКОЙ МЕЩАНСКОЙ СЛОБОДЫ XVII ВЕКА
Преамбула. Правовой статус городского населения Российской империи и в настоящее время остается малоизученным вопросом. Это касается и мещанства, хотя оно являлось одним из наиболее массовых сословий империи, уступавшим в численности только крестьянству. Мещане считались отдельным сословием городских жителей, имевшим право корпоративного объединения и сословного самоуправления. Актуальность данной статьи обусловлена недостаточной разработанностью проблемы правового положения городских жителей в юридической науке и в связи с необходимостью совершенствования действующего законодательства, регулирующего правовой статус современных городских жителей, и проходящей реформой местного самоуправления. Цель статьи — формирование историко-правовой концепции возникновения и развития мещанского общества.
Принимая личное участие в войнах с Польшей, царь Алексей Михайлович знакомился с бытом занятых его войсками областей Польско-Литовского государства. Он мог убедиться в том, что их культурный уровень гораздо выше, чем в России, благодаря близости польско-литовских земель к Западной Европе. Вместе с тем белорусские и литовские подданные Польши были настроены вполне дружелюбно по отношению к русским людям. Примером может служить добровольная сдача города Дубровны его жителями. Данный акт не мог не произвести на царя сильного впечатления и не вызвать желания видеть дубровлян среди своих подданных. Поэтому царь распорядился, чтобы ратные люди жителей Дубровны и Дубровенс-кого уезда не грабили и не разоряли, а если из них «кто похочет итти на ево великого государя имя, и те б шли к Смоленску, а которые не похо-тят, и они б жили в своих местех»1.
Призыв царя был положительно воспринят не только в Дубровне, но и в других городах находящихся возле русско-польской границы: в Ор-ше, Копыси, Шклове, Могилеве и других, где белорусское население издавна боролось с польской шляхтой и католическим духовенством за свою национальность и религию. В Россию по царскому указу направлялись кроме добровольных переселенцев и недобровольные, а также многочисленные пленные.
Пленные были двух разрядов: действительные пленные, то есть захваченные в плен царскими войсками; и граждане, забранные отдельными русскими воинами и обращенные в холопство. В их числе было много женщин. Пленных держали в лагерях или отправляли внутрь России в города и поместья. Пленных продавали, меняли и принуждали к работе. В июле 1654 года был издан царский указ для «служилых и всяких чинов людям», который определил участь пленных разных категорий. Согласно этому указу запрещалось держать в станах взятых или купленных литовских женщин и предлагалось немедленно их отправить в Москву или в свои деревни. Запрещалось брать в плен белорусских женщин, а также отсылать их в Москву или деревни.
Война окончилась перемирием, заключенным в селе Андрусово. Польским пленным из шляхты было разрешено возвратиться на родину, а относительно «мещан», то есть жителей городов и местечек, было достигнуто соглашение, что возвращение мещан на родину откладывается до последующих переговоров. Однако решение было вынесено очень скоро. В октябре 1667 г. В Москву приехал польский посол Бе-невский с королевской ратификацией Андрусско-го договора и заключил дополнительный договор о возвращении на родину польских городских жителей. В 1668 году эти торговые и ремес-
© О.С. Амосова, 2006
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 3, 2006
137
