CC BY
227
М. С. Чудакова
ОРГАНЫ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ РОССИИ: СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
Прослеживается общее и особенное в деятельности дореволюционных (1880-1917 гг.) и советских (1917-1922 гг.) органов государственной безопасности. Предпринят сравнительный анализ по следующим позициям: законодательная база, структура, подчиненность, компетенция, взаимоотношение различных ветвей органов госбезопасности и правопорядка, а также кадровый состав, методы работы (агентурное наблюдение в том числе), система отчетности, гласность в их деятельности и отношение к средствам массовой информации, наличие специальных войск.
Специальные службы, охраняющие государственную безопасность, появились несколько сотен лет назад. Менялись их названия, структура, компетенция, но всегда неизменной оставалась цель деятельности - охрана существующего порядка. Характер влияния спецслужб на политическую, экономическую и общественную жизнь определялся, прежде всего, степенью демократичности государства. Несмотря на существенное сходство в формах и методах работы дореволюционных и советских спецслужб, налицо и различия, во многом принципиальные и определяемые формой государственного устройства. Остановимся на этом подробнее. Думается, что сравнение можно провести по ряду позиций - законодательной базе, структуре, подчиненности, компетенции, взаимоотношению различных ветвей органов госбезопасности и правопорядка, а также по кадровому составу, методам работы (агентурное наблюдение в том числе), системе отчетности, гласности в их деятельности, отношению к средствам массовой информации, наличию специальных войск.
Разумеется, деятельность правоохранительных органов и органов госбезопасности в государстве любого типа базируется на соответствующей законодательной основе. В дореволюционной России таковой являлся Свод законов Российской империи, где были прописаны все самые общие основы работы карательно-розыскного аппарата. Формально Губернские жандармские управления (далее -ГЖУ) и охранные отделения подчинялись МВД, однако реально их деятельностью ведал Департамент полиции (далее - ДП). Именно он издавал циркуляры, обязательные для исполнения всеми органами политического сыска. По свидетельству В. Джунковского, все охранные отделения, кроме Петербургского, Московского и Варшавского, существовали «незаконно и нелегально», т.е. решение об их открытии принималось в порядке ускоренного законодательства в условиях распространения революционного движения. Хотя деятельность отдельных представителей политического сыска шла в нарушение законов Российской империи, но в большинстве случаев она была неподсудна. Речь, в частности, идет о создании по инициативе жандармских офицеров и/или секретными агентами подпольных типографий (одна их которых, кстати, работала в здании ДП) «революционных организаций», а то и самих подобных структур. Содействие таким антиправительственным организациям и их созданию формально преследовалось законом, однако сотрудники охранки, если (в ходе огласки) и попадали под суд, то наказания не получали. Напротив, в абсолютном большинстве случаев охранка снабжала своих агентов документами и выводила их из-под удара. Таким образом, органы политического сыска намеренно превращались в своеобразное государство в государстве.
Недолгое Временное правительство не успело, да и не смогло создать не только собственную законодательную основу для деятельности своих органов правопорядка, но и сами эти структуры находились не более как в стадии формирования. Потому им было рекомендовано использовать прежнюю законодательную базу, существовавшую до 1917 г. Уже в этом виделась обреченность Февраля.
Советская ВЧК, напротив, в своей деятельности руководствовалась декретами (постановлениями и распоряжениями) своего правительства (СНК), а также высших партийных органов (ЦК партии, Политбюро). При отсутствии общего законодательства, а также уголовного и уголовно-процессуального кодексов законодательная база носила оперативный чрезвычайный характер. При издании декретов руководствовались требованиями конкретной ситуации, сложившейся в стране, а также актуальными на тот момент проблемами. Систематическая законотворческая деятельность развернулась, конечно, значительно позднее, после прекращения интервенции и Гражданской войны.
Таким образом, дореволюционный аппарат политического сыска, занимаясь борьбой с инакомыслием, был вне какой-либо партии. В советский же период органы ВЧК находились под пристальным вниманием и контролем партии большевиков, хотя и с некоторым участием партии эсеров. Кадровый состав этих органов также формировался в основном из коммунистов.
Как уже отмечалось, местные органы дореволюционного политического сыска находились в ведении МВД, а в реальной деятельности руководствовались предписаниями и циркулярами ДП. Периодически учреждались и промежуточные инстанции. Так, Районные охранные отделения (РОО), существовавшие с 1907 по 1914 г., стали дополнительным звеном между региональными ГЖУ, охранками и ДП. В ряде губерний охранные отделения входили в состав ГЖУ, но в вопросах политического сыска подчинялись начальнику РОО или ДП. Эта многоступенчатость карательнорозыскного аппарата не дала ожидаемых результатов, и к 1914 г. его система вновь обрела изначальный вид, сложившийся на рубеже ХІХ-ХХ вв.
ВЧК в первые послереволюционные месяцы не входила в состав наркоматов и даже не была подведомственна им. Региональные ЧК также подчинялись лишь своему центральному органу. Результатом дискуссии 1918 г. стало решение о «двойной» подчиненности местных ЧК. НКВД и Наркомюст получили право контроля и над ВЧК. Но последняя оставалась совершенно самостоятельной в производстве арестов, обысков и даже расстрелов и отчитывалась только СНК и ВЦИК. Ведомства внутренних дел и юстиции по-прежнему не
имели права напрямую вмешиваться в деятельность чрезвычайных комиссий [1], а Советы не могли отменять или приостанавливать их распоряжения [2].
Таким образом, местные ЧК могли и должны были давать отчеты о своей деятельности только исполкомам в целом, а не отдельным их подразделениям. ВЧК же входила в состав СНК, работала «в тесном контакте с народными комиссариатами по внутренним делам и юстиции». Члены комиссии назначались СНК, а Председатель входил в НКВД. И, напротив, НКВД и Нар-комюст встречно делегировали своих представителей в ВЧК. Признавалось право последней и ее местных органов на организацию особых вооруженных отрядов, которые, однако, находились под контролем и на учете РВС Республики. В Положении о ВЧК подтверждалось и ее право на применение внесудебных полномочий (в том числе высшей меры наказания).
В решении ВЦИК о Всероссийской и местных чрезвычайных комиссиях от 28 октября 1918 г. утверждалось, что члены местных ЧК «назначаются и отзываются местными исполнительными комитетами», а их председатели «избираются исполнительными комитетами и утверждаются Всероссийской чрезвычайной комиссией». Кроме этого, высшие органы ЧК могли послать в низшие своих представителей с правом решающего голоса. При этом постановления низшей структуры вообще могли быть отменены чрезвычайной комиссией высшей инстанции [3]. Таким образом, уже сама система «двойного подчинения» позволяла добиться реальной централизации всего аппарата ЧК.
Отметим, что органы политического сыска дореволюционной России не имели внесудебных полномочий, т.е. не совмещали процессуальные и судебные функции. П.П. Заварзин в связи с этим отмечал, что охранные отделения «были только розыскными органами, “чека” же является универсальным учреждением розыска, расследования, вынесения смертных приговоров и приведения их в исполнение» [4. Т. 1. С. 416]. При этом и в свою очередь в советский период отсутствовал параллелизм и дублирование функции, что столь типично характеризовало царский карательно-розыскной аппарат.
В дореволюционный период действовала весьма разветвленная сеть агентурного наблюдения за инакомыслящими. Внутреннюю агентуру представляли секретные сотрудники («лица, состоящие членами преступных сообществ и входящих в постоянный состав такой агентуры, называются агентами внутреннего наблюдения или секретными сотрудниками» [5. С. 180]) и осведомители. Среди последних можно выделить несколько групп. Во-первых, лица «освещавшие» изнутри деятельность какой-либо партии и организации. Во-вторых, осведомители о настроениях рабочих и служащих по месту работы или учебы доносителя. В-третьих, лица, сочетавшие первую и вторую функции. В-четвертых, «штучники» - осведомители, поставлявшие сведения не систематически, а по мере их накопления и получавшие вознаграждения лишь от случая к случаю [6. С. 91]. Внешняя агентура была представлена филерами (агенты наружного наблюдения), вспомогательными (владельцы лавок, трактиров) и «боковыми» агентами (как правило, не являлись членами революционных организаций, а лишь содейство-
вали им в их деятельности). Отметим, что документы, подтверждающие денежное вознаграждение за агентурную работу, относятся лишь к дореволюционному периоду.
Интересы охранки не ограничивались политическими партиями и организациями. В поле зрения попадали и отдельные революционные деятели, тем более что агентурные сведения могли быть основанием для возбуждения ходатайства о персональной высылке. Но здесь существовали определенные условия: «1. Агентурные сведения должны быть получены из надежного источника и тщательно проверены и, по убеждению офицера, заведующего негласным розыском, являться вполне достоверными; 2. Упомянутые сведения должны быть изложены вполне беспристрастно, точно, ясно; 3. Необходимо в каждом отдельном случае называть, к какой именно преследуемой уголовными законами партии принадлежит данное лицо, какова была его роль в этом преступном обществе, в чем именно выразилась его вредная деятельность» [7]. Помимо взаимного информирования, местные органы сыска содействовали и внедрению центральной агентуры. «Благоволите телеграфировать, - гласила одна из депеш из Центра, адресованная начальнику Ярославского охранного отделения, - можете ли определить конспиративно нашего человека помощником машиниста на пароходе» [8].
Вертикальная взаимопомощь и взаимная информация дополнялась сотрудничеством между собой местных розыскных органов различных губерний. Происходил обмен агентами (секретными сотрудниками и филерами), которые по каким-либо причинам не могли продолжать работу в конкретной местности (например, в случае провала). Лишь один из примеров: начальник Пензенского губернского жандармского управления обратился в январе 1908 г. с просьбой к ярославскому коллеге устроить секретного сотрудника «Петухова», выехавшего в Ярославль. «Он намеревается явиться к Вам с предложением услуг», - сообщал он. «Оказавший ценные услуги в г. Пензе, причем, по его сведениям, была успешно выяснена и ликвидирована группа партии, сотрудник “Петухов” ныне, вследствие своего пошатнувшегося положения в партии, вынужден оставить г. Пензу», - уточнял начальник Пензенского ГЖУ [9]. Начальник Костромского ГЖУ просил, например, усилить штат агентов наружного наблюдения путем взаимного обмена. Однако особо отмечал, что «филеры из Ярославля все провалены, а потому, благодаря близости и частоте сношений наблюдаемых Ярославль-Кострома, едва ли здесь будут полезны» [10].
Очевидно, что параллельно с секретной агентурой местного охранного отделения и ГЖУ работала агентура Департамента полиции и Районных охранных отделений. Обмен сведениями между ними позволял иметь достаточную степень информированности о деятельности политических партий и организаций. Руководство деятельностью секретной агентуры, представляющей неотъемлемую часть системы политического сыска России, осуществлялось Особым отделом Департамента полиции. На местах агентура находилась в руках начальников охранных отделений и жандармских управлений. Инструкция предусматривает конкретные основания для привлечения к сотрудничеству.
Можно было заинтересовать материально или полной реабилитацией при наличии компрометирующих материалов; воздействовать убеждениями, воспользоваться неладами в партии и ссорой между отдельными партийными лицами. Для вербовки больше всего подходили уже привлекавшиеся или подозревавшиеся по политическим делам; одинокие, находившиеся в тяжелых материальных условиях; самовольно возвратившиеся из ссылки т.п. «Секретные агенты, - писал в 1905 г. жандармский генерал В.Д. Новицкий, более четверти века руководивший Киевским жандармским управлением, - могут быть только и исключительно приобретаемы при производстве политических дел». Немаловажным здесь являлось «умелое воздействие производящего дознание о государственных преступлениях обходительностью, развитием нравственных в нем начал с целью получения от него правдивых и полезных сведений и указаний» [11. С. 132]. По-иному смотрел на эту проблему П.П. Заварзин. Он отмечал: «Самым надежным сотрудником для розыска является тип беспартийный, проводимый в обследуемую среду через ее организации постепенно, начиная от низшей к высшей» [4. Т. 1. С. 418].
Инструкция предписывала начальникам охранных отделений иметь сотрудников в каждой революционной организации, существующей в данной местности. В целях наиболее полной информации о деятельности противоправительственных групп представлялось желательным наличие нескольких секретных агентов в одной отдельно взятой организации. Этим решалась и задача проверки достоверности сведений (секретные сотрудники, как правило, не знали о существовании друг друга).
Численный состав агентуры также имел различия. Например, по данным на 1908 г. в ярославской организации РСДРП число таких сотрудников колебалось от одного до трех. Если в январе их было трое (два - из интеллигентов, один - из рабочих) [12. Л. 1], то в апреле, мае и августе - двое (по одному из интеллигентов и рабочих) [12. Л. 5, 9, 11], в сентябре остался только один (из рабочих) [12. Л. 13]. В октябре количество секретных сотрудников вновь возросло до трех (один -из интеллигентов, два - из рабочих) [12. Л. 15]. Очевидно, что одни и те же агенты не работали подолгу, а постоянно менялись, что и подтверждается нестабильностью их состава. Тогда же в ярославской организации партии эсеров число таких агентов колебалось от двух до трех [13]. Интересен и качественный состав агентуры. Так, в картотеке, составленной ОГПУ в 1949 г. по архивным документам Костромского ГЖУ, из 99 секретных сотрудников органов политического сыска Костромской губернии «не заслуживающими доверия» числятся 38 человек (38,4%) [14].
У дореволюционных коллег чекисты заимствовали систему организации агентурного наблюдения, правда, на принципиально иной основе. Стало больше так называемых идейных сотрудников, которые работали не только за материальное вознаграждение. Практически исчез такой вид, как вспомогательная агентура. Существенно упорядочилась система учета секретных агентов: введены картотеки наблюдаемых с указанием «клички» агента, осуществлявшего надзор (формирование и упорядочение картотек заняло несколько десятилетий и захватило даже 50-е гг. XX в.).
Если до революции, как правило, на одну организацию приходилось два агента, то в советское время (и это прослеживается в документах) персональная опека на одного члена антисоветских групп варьировалась от двух до четырех агентов. К осведомлению, при необходимости, активно призывались члены партии. Но такую практику не поддержали партийные органы, хотя, конечно, большинство партийцев считали себя персонально ответственными за происходившее в стране. Потому многие антисоветские структуры оказались раскрыты по результатам информации, поступившей от рядовых большевиков или беспартийных. Более значительные белогвардейские группы и организации разрабатывались весьма долго, и, разумеется, с помощью агентуры. В ее роли выступали либо члены самих подобных структур, обманутые и запуганные их главарями, либо специально внедренные сотрудники.
Изменение политической обстановки и учреждение ГПУ вызвали корректировку деятельности секретного аппарата. В протоколе совещания начальника Яргубот-дела ГПУ, начальников окружного и районного транспортных отделов ГПУ отмечалось: «Появление всевозможных частных предприятий, учреждений и организаций, еще далеко нам не известных по намерениям деятельности, переход антисоветского элемента от способов открытой враждебной работы к более утонченному способу... требует постановку секретного аппарата, его работу почти коренным образом изменить» [15]. Констатировалось, что постепенно велось высвобождение секретного аппарата от «малоработоспособных элементов». Вполне конкретно формулировалась задача госбезопасности в сфере агентурного наблюдения: «Не только запустить свои щупальца во все темные местечки с поповскими занавесками, но и взять на учет не только на бумаге, но в действительности на живой учет весь имеющийся антисоветский элемент... и поставить его под наш повседневный надзор. Для этого необходимы известные вполне законные условия. При таких условиях, в каких мы сейчас находимся, весьма сомнительно, чтобы достигнуть каких-либо положительных результатов» [15]. Среди недостатков отмечен и относительно низкий политический уровень сотрудников («недостаток, от которого страдает партия в целом»), недостаточная материальная обеспеченность и не удовлетворяющий качественный состав сотрудников (при наличии 60% коммунистов).
В целом же, в отличие от своих дореволюционных коллег, сотрудники советской госбезопасности достаточно мобильно реагировали на изменения политической ситуации. Налицо оказалось и сотрудничество в названной сфере между представителями различных структур. Подчеркнем и то, что опыт, накопленный дореволюционной школой сыска, активно и подробно изучался и заимствовался. Общеизвестен факт переиздания в 1941 г. для внутреннего пользования НКВД Инструкции по организации внутреннего агентурного наблюдения, написанной еще П.А. Столыпиным. Прежними оставались и способы приобретения агентуры. Так, в «Кратких указаниях ЧК для ведения разведки» [16. С. 323] назывались те же методы вербовки агентов, которые известны нам по дореволюционной деятельности органов политического сыска. Это,
во-первых, личная, материальная или идейная заинтересованность. Во-вторых - убеждение и принуждение (последнее - при наличии сведений, компрометирующих намеченного к вербовке). Третьим предлагалось прямое предложение или постепенное привлечение к сотрудничеству. В тюрьмах рекомендовались к использованию агенты из среды самих арестованных. Наружное наблюдение первоначально применялось спонтанно, да и затем особой специализации сотрудников по видам агентурной деятельности изначально не существовало. Как и в дореволюционное время, широко использовалась перлюстрация корреспонденции. Словом, ничего абсолютно нового в этой сфере внедрить не удалось.
Отдельного рассмотрения, на наш взгляд, заслуживает вопрос об отношении к оппозиционным средствам массовой информации. В 1882 г. были изданы «Временные правила о печати», согласно которым Совещание четырех министров (внутренних дел, юстиции, народного просвещения и обер-прокурора Синода) получило право закрывать любые издания и запрещать «неугодным лицам» заниматься журналистикой. Впоследствии лишь в отдельные периоды (например, 1905 г.) наблюдалась некая гласность при выпуске газет и журналов. В остальное время все выпускаемые издания подлежали непременной цензуре. Тираж мог быть арестован, а издатель, как минимум, оштрафован. Последнее, естественно, касалось изданий, выходивших легально. В остальных случаях несомненным успехом органов политического сыска считалась именно всякая ликвидация типографий оппозиционных партий.
Значение подобных обстоятельств в отношении периодической печати и пропаганды в целом во время революции хорошо понимало и Временное правительство. 12 июля 1917 г. военному министру и министерству внутренних дел было предоставлено право закрывать все повременные издания, а 28 июля - закрывать собрания и съезды. 24 октября 1917 г. по решению того же Временного правительства начались и прямые захваты типографий с закрытием газет. Этому подверглись даже контрреволюционные «Живое слово» и «Новая Русь», а также большевистские издания «Солдат» и «Рабочий путь».
Уже 27 октября 1917 г. СНК принял декрет о печати, а на следующий день - постановление о запрещении газет, закрытых ВРК. Тем не менее, в декрете было отмечено: «Считаясь, однако, с тем, что стеснение печати, даже в критические моменты, допустимо только в пределах абсолютно необходимых, Совет народных комиссаров постановляет: закрытию подлежат лишь органы прессы: 1) призывающие к открытому сопротивлению или неповиновению Рабочему и Крестьянскому правительству; 2) сеющие смуту путем явно клеветнического извращения фактов; 3) призывающие к деяниям явно преступного, т.е. уголовно наказуемого, характера». В том же документе подчеркивалось: «Настоящее положение имеет временный характер и будет отменено особым указом по наступлении нормальных условий общественной жизни» [17. Т. 1. С. 25]. 26 октября 1917 г. Петроградский ВРК дал предписание о закрытии газет «Вечернее время», «Новое время», «Речь», «Народная правда» и «День», которые превратились в издания явно черносотенного и погромного
характера. Но такие меры далеко не стали всеобщими. Продолжал выходить ряд меньшевистских, эсеровских, а также буржуазных сатирических изданий. Многие из подобных газет издавались вплоть до начала Гражданской войны и иностранной интервенции. Так, до мая 1918 г. выходила газета «День», до августа - кадетская «Речь». Тем самым, политика большевиков относительно средств массовой информации по социальнополитической логике вполне являлась продолжением таковой Временного правительства и может рассматриваться закономерным шагом на пути удержания и сохранения власти, тем более в навязанных крайних военных условиях.
Охранные отделения, созданные для борьбы с государственными преступлениями, не занимались уголовными и иными правонарушениями. ГЖУ, напротив, вынуждены были сосредоточить в своих руках борьбу как с политическими преступлениями, так и с уголовными. Полиция занималась всеми видами преступлений. Подобный параллелизм функций названных органов не только не помогал, а скорее мешал борьбе с преступностью. Более того, абсолютному большинству ГЖУ и охранок пришлось вести своеобразную борьбу с полицмейстерами и вверенной им полицией. И, как показывают документы, эти противоречия были характерны для органов правопорядка вплоть до февраля 1917 г. В царской России охранные отделения и ГЖУ сплошь и рядом действовали перекрестно, вместе и параллельно. В случаях, если первые существовали отдельно от вторых, они занимались исключительно политическим сыском, не подчиняясь в этом даже начальнику ГЖУ. Если же сами жандармы напрямую вторгались в сферу охранки, последняя, для ликвидации столь обыденного «недоразумения», обращалась в ДП или МВД.
Значительно сложнее складывались ситуации, когда охранные отделения работали в рамках местных ГЖУ и формально подчинялись их начальнику, сохраняя, однако, самостоятельность в вопросах политического сыска. В организации последнего, особенно на начальном этапе, часто сталкивались интересы чинов общей полиции, привыкших к безраздельному господству в этой области, и тех, кто был назначен Департаментом полиции специально для организации розыскного дела. В таких случаях нередко противоречия доходили до абсурда. Именно с противостояния с местной полицией, как правило, начиналась деятельность таких охранных отделений. Полицмейстеры при этом смотрели на губернию как на свою вотчину. Информационная вражда нередко сопровождалась физическим воздействием на конкурентов.
Такая трудность встала, например, перед ротмистром Немчиновым, направленным в 1904 г. для постановки дела политического сыска с Ярославль. Он доносил начальнику ЯГЖУ, что «застал положение такого рода, что делом этим исключительно ведала местная полиция, руководимая бывшим полицмейстером Пузы-ревым, имевшим в своем распоряжении чиновника Ме-галинского, занимающегося, помимо своих прямых обязанностей, и делом политического розыска, совместно с переодетыми в штатское платье городовыми, исполнявшими функции агентов наружного наблюдения» [18. С. 64]. Далее Немчинов продолжал: «С пер-
вых шагов своей деятельности я наткнулся на ожесточенный антагонизм со стороны всех, без исключения, чинов полиции, доходивший до того, что агенты полиции отгоняли силою вверенных мне филеров от домов, входивших в сферу их наблюдения и активно проваливали их» [18. С. 65]. Несмотря на все старания Немчинова упорядочить дело политического сыска «в смысле согласования действий и распоряжений наружной полиции со своими начинаниями», они успеха не имели. Он делал вывод, что причиной этого являлась боязнь полицмейстера лишиться сумм, отпускаемых владельцами фабрик на политический сыск, и потому все сведения о революционном движении, поступающие в полицию, до него не доводятся. Положение, по мнению Немчинова, изменилось лишь с назначением нового полицмейстера Н.В. Волкова, в результате чего стала усматриваться «полная готовность согласовывать действия и распоряжения наружной полиции с моими распоряжениями и данными в розыскном деле. Большинство дефектов в этом отношении уже устранено и хорошие результаты уже достигнуты» [18. С. 65]. Интересно, что в 1907 г. Волков охарактеризовал Немчинова как человека, «неприспособленного к розыскному делу» [19]. Несмотря на усилия центрального аппарата, такие взаимоотношения опять-таки были характерны вплоть до февраля 1917 г. За весь дореволюционный период руководству МВД и ДП так и не удалось примирить охранные отделения с общей полицией, а в некоторых регионах - и с ГЖУ. Это самым непосредственным образом сказывалось на оперативно-розыскной деятельности.
Иная ситуация сложилась после Октябрьской революции. Приоритет борьбы с оппозицией и государственными преступлениями принадлежал исключительно ВЧК и ее органам на местах. Милиция, учрежденная ранее, занималась уголовниками и привлекалась чекистами лишь для ликвидации выявленных антисоветских групп. Сфера деятельности ЧК в регионах принципиально отличалась от службы дореволюционных охранок и ГЖУ. Прежним осталось лишь одно диаметральное направление - борьба с государственными преступлениями и оппозицией. Кардинально новыми явлениями стали борьба с преступлениями по должности, со спекуляций, бандитизмом. В отличие от первого послереволюционного времени, когда ЧК вынуждены были сосредоточить в своих руках не только борьбу с политическими, но и с уголовными преступлениями, через некоторое время, наоборот, последняя забота в основном отошла к милиции и открытого противостояния между ними не наблюдалось.
На наш взгляд, на это были свои причины. Во-первых, структура ЧК возникла позже милиции (до революции ЖУ были учреждены задолго до возникновения большинства охранок). Во-вторых, как правило, и это главное, изначально достаточно четко определилось руководство со стороны центральных партийных органов и ВЧК. После упразднения уездных ЧК их кадры пополнили милицию. А из последней стали вытесняться и беспартийные милиционеры - их место, одновременно с бывшими чекистами, занимали члены партии (этот процесс активизировался после ликвидации уездных ЧК). В органы правопорядка партийные
организации стремились направлять своих лучших представителей. Нельзя не учитывать и ротацию кадров, когда, прослуживший несколько месяцев в ЧК и возвращавшийся на свое прежнее место на фабрике или заводе, а то и в исполкоме или партийном комитете, как правило, привносил и соответствующий иммунитет. Это практически исключало злоупотребления положением и не давало почвы для конфликтов. Отрицательной стороной такого порядка была постоянная необходимость обучения новых людей, пришедших на службу в ЧК. Это могло влиять на эффективность работы вышеназванных органов. В некоторых случаях ротация кадров сводилась лишь к смене места работы чекиста (другой уезд, губерния). Следует иметь в виду и общий жесткий партийный контроль над работой чекистов. Милиция и ЧК вынуждены были совместно бороться с бандитизмом, отрядами дезертиров. Не стало и нужды в заботе о создании видимости активной деятельности (что часто выступало причиной конфликтов в дореволюционной России). Сама политическая ситуация в стране требовала предельного объединения сил в борьбе с разрухой и преступностью.
В прежней России вообще долгое время не было специальных войск для ликвидации и предотвращения антиправительственных выступлений. Как правило, для этих целей использовались личный состав ГЖУ, общей полиции, охранки и регулярные воинские части. Но в годы первой русской революции появляется полицейская стража, созданная специально для охраны существующего порядка. Заметим, что зачастую отряды стражников формировались из казаков, приглашенных владельцами предприятий (в этом случае их содержание ложилось на промышленников). Вполне очевидно, однако, что из-за своей малочисленности полицейская стража не могла предотвратить крупных антиправительственных выступлений и была эффективна лишь в локальных конфликтах.
И в годы советской власти первоначальный штат ВЧК и ее комиссий на местах был малочислен. В силу этих обстоятельств для проведения каких-либо крупных операций аналогично привлекались отряды Красной гвардии или партийцы - рабочие заводов и фабрик. Позже создаются войска ВЧК и части особого назначения. Но при ликвидации особых выступлений белозеленых и их банд использовались и регулярные части Красной армии вместе с войсками ВЧК, милицией и сотрудниками местных партийно-советских органов.
Немаловажным, на наш взгляд, является вопрос о степени гласности в деятельности соответствующих структур. Дореволюционная историография практически не имела работ, посвященных деятельности органов политического сыска, полиции, жандармерии. Карательно-розыскной аппарат неизменно представлял «закрытую» тему, а на подобного рода исследования был наложен запрет. В силу этого если таковые и предпринимались, то исключительно со стороны самих деятелей политического сыска. Проливали некий свет и труды бывших агентов охранки, выходившие за границей. Но и в таких случаях абсолютно исключалось обсуждение действий полиции, жандармерии в органах печати, на собраниях и митингах. Порой даже упоминание о разгоне полицией демонстрации или о задер-
жаниях влекли за собой арест тиража или закрытие печатного органа. Да и сами власти избегали обнародования какой-либо информации о соответствующей деятельности.
Кардинальные, больше - неуправляемые, изменения в этой сфере произошли после Февральской революции 1917 г. Но колоссальный интерес к работе системы политического сыска в любом случае имел как отрицательные, так и положительные проявления. Во-первых, подверглись разрушению, разграблению и ликвидации ценнейшие архивы соответствующих учреждений, многие документы оказались потеряны для истории безвозвратно. Немалая «заслуга» в этом принадлежала бывшим жандармам, агентам, полицейским. С другой стороны, в печати стали публиковаться списки агентуры, появилась информация о судьбе жандармских офицеров, о расследовании их деятельности. Нередко и сами участники сыска публиковали свои обращения к новой власти и гражданам. Как правило, они заявляли о безоговорочном принятии и поддержке нового порядка.
Октябрьская революция не только создала принципиально иную систему органов госбезопасности и правопорядка, но изменила и сместила степень и акцент гласности в их деятельности. В печати регулярно публиковались декреты, касавшиеся реорганизаций и работы ВЧК, милиции. Стали проводиться открытые заседания революционного трибунала и народных судов. Деятельность ЧК и милиции активно обсуждалась на страницах партийных изданий, при необходимости там же разворачивались многочисленные дискуссии. Публиковались обращения ЦК РКП(б) и правительства к чекистам, партийным органам на местах, к населению. Поэтому задачи, ставившиеся перед органами правопорядка, были, как правило, общеизвестны. Информационным обеспечением характеризовалось и проведение чекистами широкомасштабных контрреволюционных мер (раскрытие и ликвидация подпольных организаций, аресты их руководителей, проведение судебных процессов). Это способствовало достижению двуединой цели: во-первых, инициативно информировать население и, во-вторых, разоблачать клевету и ложные слухи, распространяемые противниками революции. В конце 20-х - начале 30-х гг. ХХ в. печать, пожалуй как никогда ранее, стала средством массированного идеологического воздействия на население в интересах решения общенародных задач.
Интересно проследить и сопоставить кадровый состав охранных отделений, ГЖУ в сравнении с таковым в чрезвычайных комиссиях и ГПУ. В дореволюционной России соответствующая рядовая структура пополнялась отставными унтер-офицерами, а также, в некоторых случаях, добровольцами из числа бывших секретных агентов, осведомителей и «боковых агентов». Помимо этого, немалое значение придавалось национальности (не принимались поляки и евреи) и грамотности. Офицерский корпус формировался из числа армейских офицеров - не ниже капитана (следовательно, образование - военное училище). К концу XIX века для жандармских чинов при ДП были организованы курсы для изучения законодательства, приемов и принципов деятельности карательно-розыскного аппарата, позже - программ и тактики основных полити-
ческих партий. Но это совсем не означало, что такую подготовку проходили абсолютно все офицеры. По свидетельству жандармского генерала Спиридовича, для некоторых из них вплоть до февраля 1917 г. существовала лишь одна общая «социальная партия»; были и такие, кто не видел разницы между Бундом и бунтом.
Кадровый состав столичных охранок и ГЖУ, конечно и как правило, был заметно компетентнее и более образованным. В немалой степени это зависело от руководства соответствующего розыскного органа. При том же Зубатове Московская охранка превратилась в своеобразный методический центр политического сыска России. В целом же материалы проверок унтер-офицерского состава региональных карательнорозыскных органов показывали, как правило, весьма неудовлетворительную подготовку жандармов, незнание ими соответствующих норм права, а подчас и недостаточное умение обращаться с оружием.
Совсем иными принципами комплектования органов правопорядка руководствовались после Октябрьской революции. Не допускались к службе представители бывших эксплуататорских классов, работавшие в охранке и ЖУ офицеры. В милицию могли принимать бывших жандармов, если прежде они вовсе не занимались политическим сыском (даже из сыскных отделений), а также если таковая служба продолжалась недолго или против их воли. В некоторых случаях в качестве консультантов использовались специалисты по уголовному миру или бывшие секретные агенты, не слишком запятнавшие себя прежними деяниями. Первоначально в штат ЧК, помимо большевиков, входили и представители левых эсеров. Однако после событий лета 1918 г. состав чекистов стал однопартийным - постепенно были заменены и беспартийные работники. Состав региональных ЧК, как правило, формировался соответствующими партийными органами. Весьма характерными становились «чистки» аппарата ЧК и своеобразные «партийные призывы» на чекистскую службу.
Новым был принцип ротации кадров, когда, отслужив некоторое время в ЧК, коммунисты направлялись на другую работу. Причем это касалось не только рядового, но и начальствующего состава. Учет специфики его службы в органах правопорядка, как видим, отсутствовал. Такое стало возможным и потому, что основной призыв чекистов не имел порой как специального, так и общего образования. В лучшем случае ими становились студенты, а потому среднее образование представляло большую редкость. Чаще чекистские ряды заполняли представители рабочего класса. Некоторые из них имели большой опыт революционной борьбы и заметное образование, полученное в ссылке или тюрьме. Но и таких было не так уж много. Больше других в рядах чекистов было тех молодых людей, которые свято верили в революционное дело и были готовы энтузиазм противопоставить любому социальному противнику. И если в дореволюционное время идея подготовки кадров для органов политического сыска в России возникла лишь через несколько столетий после их создания, то в революционный период уже в 1918 г. начали действовать первые курсы по подготовке чекистов. В течение одного года новая власть провела несколько соответствующих конференций, на которых были рассмотрены основные аспекты ее работы (до револю-
ции нечто подобное за многие десятилетия произошло лишь несколько раз, да и то в начале ХХ в.).
Отдельного сравнения заслуживает исполнительская дисциплина работников органов госбезопасности и правопорядка. До революции Департаментом полиции издавались циркуляры, строго обязательные для исполнения. Но есть масса подтверждений тому, что они на местах зачастую не только не выполнялись, но и напрямую игнорировались органами сыска: не соблюдалась тайна имен секретных агентов, не исполнялись предписания по поводу арестов тех или иных лиц, не учитывались предостережения ДП по поводу невмешательства в дела коллег или органов правопорядка и т.п. Материалы проверок ГЖУ и охранок свидетельствовали и об отсутствии всякой системы в так называемой «разработке» антиправительственных организаций, а порой и элементарного порядка в самих отделениях. Не были исключением ситуации, когда даже офицеры не имели представлений о программных положениях и установках той или иной партии, не понимали разницы между ними и традиционно основными врагами престола считали исключительно эсеров -сторонников террористических видов борьбы.
Имевшаяся отчетность включала в себя, во-первых, ежегодный доклад губернатора, содержавший, помимо всего прочего, сведения о политическом состоянии губернии, о положении на предприятиях и волнениях на них. Во-вторых, к пятому числу каждого месяца свои отчеты в ДП направляли начальники охранных отделений и ГЖУ. В основном они касались деятельности политических партий на подведомственной территории (наличие комитетов, количество секретных агентов, работавших в местных партийных организациях и т.д.). Отдельные донесения направлялись после соответствующих «ликвидаций», в случаях крупных забастовок, вооруженных столкновений, а также обнаружения листовок, подпольных типографий и появления на территории губерний разыскиваемых лиц. В свою очередь, Департамент полиции регулярно рассылал в нижестоящие органы сыска
встречную информацию, в том числе относительно изменений программ и тактики антиправительственных сил, а также их ближайших планов.
После Октябрьской революции система отчетности соответствующих органов также претерпела существенные изменения, хотя даже в период Гражданской войны органы ВЧК посылали с мест традиционные ежемесячные отчеты о состоянии дел. Но с 1921 г. начинает создаваться система государственной информации «в целях своевременного и полного осведомления и принятия соответствующих мер» [20] (согласно секретному циркуляру от 17 марта). В губерниях стали действовать госинформ-тройки, в состав которых входили представители губкома РКП (б), губисполкома и губчека. Однако при этом следует отметить важный, на наш взгляд, аспект. Спецслужбы, как известно, не работают в сфере гласности и не входят в структуры государственного управления. Хотя их деятельность соответствует требованиям существующего политического строя, полномочия и поднадзорность последних лишь относительно определены в открытом законодательстве. При этом спецслужбы широко используют специальные формы и методы, не применяемые другими органами власти и государственного управления. В этой связи появление циркуляра от 17 марта 1921 г. можно рассматривать как остаточное явление уже минувших чрезвычайных мер.
Подводя общий итог сопоставительного обзора, казалось бы, диаметральных по назначению деятельности спецслужб противоположных социальных систем, следует еще раз подчеркнуть их непреходящий характер и даже соответствующую преемственность. Причем не только в главном назначении, но и в формах и методах работы. Но эта общность в основном касалась лишь формально-внешних восприятий, да и то до принципиальных пределов, за которыми следовала полная несовместимость, связанная с главным политическим предназначением. Из этого последнего обстоятельства вытекали в конечном итоге и исторические результаты.
ЛИТЕРАТУРА
1. Разъяснения ВЧК о порядке подчинения чрезвычайных комиссий на местах // Из истории ВЧК... М., 1958. С. 200.
2. Еженедельник ЧК. 1918. № 1.
3. СУ. 1918. № 80. Ст. 842.
4. Заварзин П.П. Работа тайной полиции // «Охранка»: Воспоминания руководителей охранных отделений: В 2 т. М.: Новое литературное обо-
зрение, 2004.
5. АгафоновВ.К. Заграничная охранка. Петроград, 1918.
6. ЧудаковаМ.С. Противостояние: политический сыск дореволюционной России. Ярославль: ЯГПУ им. К.Д. Ушинского, 2003.
7. Государственный архив Ярославской области (ГАЯО). Ф. 906. Оп. 4. Д. 725. Л. 93.
8. ГАЯО. Ф. 912. Оп. 1. Д. 51. Л. 98.
9. ГАЯО. Ф. 912. Оп. 1. Д. 90. Л. 25.
10. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 280. Оп. 1. Д. 3051. Л. 2.
11. Лурье Ф. Полицейские и провокаторы: Политический сыск в России. 1649-1917. СПб.: ИнКА, 1992.
12. ГАЯО. Ф. 912. Оп. 1. Д. 77.
13. ГАЯО. Ф. 912. Оп. 1. Д. 92. Л. 1, 5, 7, 9.
14. Центр документации новейшей истории Костромской области (ЦДНИКО). Ф. 3656. Оп. 3. Д. 21. Л. 2-119.
15. Центр документации новейшей истории Ярославской области (ЦДНИЯО). Ф. 1. Оп. 27. Д. 595. Л. 24.
16. Колпакиди А.И., СеряковМ.Л. Щит и меч. М.; СПб., 2002.
17. Декреты Советской власти. М.: Политиздат, 1957-1989. Т. 1-13.
18. РаботновН.Г. Тайны Ярославского застенка // Ярославская старина. Ярославль, 1924.
19. ГАРФ. Ф. 280. Оп. 1. Д. 3006. Л. 72 об.
20. ИзмозикВ.С. Система государственной информации: создание и деятельность // Исторические чтения на Лубянке. 1999 год. Отечественные спецслужбы в 1920-1930 гг. М.: ФСБ РФ - Великий Новгород, 2000. Режим доступа: http:// fsb. gov. ru./ history/ read/ 1999.html
Статья представлена научной редакцией «История» 10 октября 2007 г.
