CC BY
82
Е. И. Кобахидзе
ОРГАНИЗАЦИЯ ВЛАСТИ И УПРАВЛЕНИЯ В ТРАДИЦИОННОМ ОСЕТИНСКОМ ОБЩЕСТВЕ В КОНЦЕ XVIII — ПЕРВОЙ ТРЕТИ XIX вв.
Предварительные замечания
Горские общества Центрального Кавказа XVIII — начала XIX вв. по целому ряду признаков, таких как ограниченность экономической базы, ведущая роль патриархальнообщинных институтов в системе социальной организации, слабая социально-экономическая дифференциация при сохранении гражданских прав и личной свободы у массы производителей, господство обычно-правовых норм в регулировании всех сторон жизнедеятельности и т. п.1, типологически тяготеют к традиционным политическим системам с выраженной спецификой властно-управленческих отношений.
Медленные темпы социальной дифференциации тормозили имущественное расслоение горского социума, чему имелись свои довольно глубокие причины2. Там, где не сложились антагонистически настроенные по отношению друг к другу социальные группы, отсутствовала (или была слабо развита) эксплуатация и, соответственно, не было необходимости в специфических механизмах для регулирования отношений между этими группами в пользу одной из них, складывались особые властные отношения, которые в отечественной этнологической литературе принято обозначать как потестарные или потестарно-политические3. Подобные общества не имели централизованной системы власти, сама же власть отличалась, скорее, свойством интенциональности, будучи функциональной характеристикой всего социуме!*.
Структура власти напрямую связана со структурой, масштабами и уровнем развития социума. При слабой социально-экономической дифференциации уровни властных отношений не дифференцированы; категории, связанные с осуществлением власти — руководство, управление, авторитет, влияние и т. п., — образуют синкретическое единство5, сама же власть предстает как властное могущество вообще. Автономизация категорий власти и их некоторая самостоятельность возникает по мере углубления дифференциации социума по отношению к средствам производства6.
Обусловленность всех сторон жизнедеятельности традиционных обществ существующими в них обычаями и правилами детерминировала непрерывное, циклическое воспроизводство устоявшихся норм и повседневных практик, и, прежде всего, в сфере общественного производства и потребления. Воссоздание некоего изначального состояния подразумевает сохранение в целостном виде отношений власти и властвования и связанных с ними соответствующих форм деятельности7. Особая роль при этом среди категорий власти отводится управлению (которое, впрочем, еще тесно связывается с авторитетом), понимаемому как процесс регулирования жизни общества в целом8. Будучи нацелено на поддержание баланса различных сторон жизнедеятельности социума, управление реализуется посредством сети патриархально-общинных институтов, степень специализации которых отражает уровень дифференциации властных функций. Вместе с тем коллективный
© Е. И. Кобахидзе, 2008
характер процесса производства-потребления, отличающий традиционные общества, наряду с их слабой социально-экономической дифференциацией, в свою очередь, воздействует на характер властных отношений, в значительной мере обусловливая низкую степень структуризации самой власти, при которой ее исполнительные, законодательные и судебные аспекты зачастую не отделены друг от друга и переплетаются на различных институциональных и социальных уровнях.
Политическую культуру в подобных социумах определяют как традиционную, в которой в качестве основного регулятора социальной жизни выступает традиция, противопоставляя ее рациональной, базирующейся на легально-правовом регулировании социальных процессов. Исследователями отмечается, что, несмотря на множество и разнообразие традиционных политических культур, все они замешаны на едином субстрате, что обусловливает их известное тождество. К таким универсальным характеристикам относят мировоззренческие, идеологические, социальные и социально-психологические свойства, и в первую очередь — представления о власти как некой сверхъестественной сущности, воплощенной либо в харизматическом лидере, либо в старшем по возрасту представителе родственного коллектива9. В первом случае авторитет власти в традиционной политической культуре базируется на «магической» идеологии, которая рассматривает индивидуальное поведение в жесткой взаимосвязи со всеми процессами окружающей среды; во втором — на идеологических представлениях, связанных с культом предков, в котором сакрализуются естественные возрастные преимущества индивида, обладающего значительным жизненным опытом. Персонализированный авторитет старшего по возрасту и проистекающий отсюда культ предков символизировали для остальных членов общества социальный опыт поколений10, опора на который гарантировала социуму сохранение необходимого равновесия в процессе простого воспроизводства устоявшихся общественных форм.
Другим универсальным свойством традиционной политической культуры является территориально-родственный коллектив как основная политическая единица общества, членов которого связывают осознание своего единства, определенная степень хозяйственно-экономической целостности, проистекающей из коллективной собственности на основные средства производства, а также взаимные обязательства, реализуемые в процессе производства-потребления.
Специфика и сущностные особенности социальной организации осетинского общества конца XVIII — первой трети XIX вв. (периода, предшествовавшего активному утверждению в регионе государственно-административной системы управления) детерминировали традиционный тип его политической культуры, в которой отношения по поводу власти отличались потестарно-политическим характером.
Экономико-географические факторы обусловили доминирование патриархальных форм социальной организации в общественном быту осетин11. В качестве основной хозяйственно-территориальной общественной единицы в Осетии выступала соседская (сельская) община, состоявшая из кровнородственных и территориальных объединений, которые различались не только по количеству членов, но и по отношению к собственности. В экономическом отношении соседская организация базировалась на общинном землепользовании, распространявшемся на пастбищные земли, бывшие основой жизнеобеспечения всего коллектива, и общинной взаимопомощи12.
Ведущие аспекты общественной власти (нормотворческий, исполнительный и судебный) отражались в деятельности патриархальных институтов, наличие которых делало
дореформенную осетинскую сельскую общину самоуправляемой социальной единицей. Основными регуляторами жизнедеятельности общины являлись народное собрание (ныхас), институт старейшин и посреднический суд (тжрхон).
Осетинский ныхас как высший коллективный орган общественного самоуправления
Главная роль в организации всех сторон жизнедеятельности осетинского села принадлежала народному собранию — ныхасу, который исполнял такие важнейшие функции общественной власти, как хозяйственно-распорядительные, регулятивные и контролирующие.
Система народных собраний была многоуровневая — от квартально-фамильных и общесельских до верховного ныхаса, представлявшего интересы целого общества. Различные уровни народных собраний отличались прежде всего кругом решаемых на них проблем и степенью влияния на жизнь общины в целом13. В компетенцию ныхаса входили разнообразные вопросы по хозяйственно-административной и правовой тематике, касавшиеся внутренней жизни общины или ее взаимоотношений с соседями14. Кроме того, ныхас рассматривал также и дела судебного свойства, но лишь тогда, когда они непосредственно затрагивали экономические интересы всего коллектива как единого хозяйственного организма15. Помимо хозяйственно-административных, ныхас обсуждал и политические вопросы, представляя интересы общины как целостной социально-политической структуры перед внешним миром.
Важнейшими властно-управленческими прерогативами ныхаса были преимущественно нормотворческие и регулятивные. Объективно нормотворчество, которое не было строго регламентировано, расширяло основные полномочия ныхаса как проводника обычного права и обусловливалось потребностями социума в сохранении баланса в производственно-потребительской сфере. Правовые нормы, выработанные ныхасом в каждом конкретном случае, с течением времени приобретали значение «объективной ценности и социальной целесообразности»16, способствуя сохранению необходимого равновесия между различными сторонами жизнедеятельности общины.
Регулятивные функции ныхаса объяснялись необходимостью пресечения действий деструктивных факторов, угрожавших равновесному существованию всей общественной системы. Именно ныхас осуществлял контролирующие функции общественной власти, основная задача которой сводится к поддержанию оптимальных условий для нормального функционирования и воспроизводства социальной структуры. Как коллективный регулятор общественной жизни ныхас был тем институтом, посредством которого обеспечивалось равновесие в производственно-потребительской сфере и гражданско-правовых статусах всех полноправных членов общины. Для эффективного обеспечения этих функций ныхас оперировал уже практической системой ограничительных мер (например, бойкот ослушника).
Приоритеты в деятельности сельского ныхаса отдавались социальным связям и отношениям, свидетельствовавшим о такой целостности коллектива, которая возникла и поддерживалась на иной, нежели кровнородственная, основе. Представляя интересы социальной структуры более высокого порядка, чем любое кровнородственное объединение, сельский ныхас играл важную роль в консолидации соседской общности, обеспечивая каждому ее члену чувство принадлежности одному коллективу и причастности общим интересам вне зависимости как от гражданско-правового статуса
и экономического положения в самой общине, так и от конкретных семейно-родственных связей. Поэтому консолидирующие функции ныхаса приобретали особый смысл, становясь социоорганизующими.
Одной из ярких качественных характеристик ныхаса являлся т. н. демократизм, обращавший на себя внимание уже первых исследователей быта осетин17. Однако та форма «демократического» правления, которая была представлена ныхасом, вовсе не означала равенства его членов. Статусные позиции собравшихся на ныхасе определялись такими факторами, как возраст (или право первородства), авторитет, влиятельность среди членов коллектива, численность и состоятельность представленных семей, и, вдобавок к перечисленным, — время проживания фамилии на территории, которую занимала сельская община, поскольку представители первопоселенцев пользовались преимуществами18. Демократизм, скорее, заключался в обеспечении каждому члену данной социальной структуры гарантии участия в хозяйственной жизни коллектива, что не подразумевало равенства в самой форме участия. Равенство было невозможно в условиях возрастной иерархии, жестко очерчивавшей привилегии старших и регламентировавшей степень участия каждого в деятельности народного собрания. Формальное равенство общинников — участников собрания заключалось в праве подавать совещательный голос19. Вместе с тем, безусловность соблюдения «демократического» представительства на всех ступенях социальной организации формально сдерживала сословно-статусную дифференциацию, обеспечивая народному собранию характер не просто «демократического», но «внесословного» органа.
Внесословность ныхаса трактовалась в понятиях обычного права и коренилась в слабой степени социально-правовой дифференциации. Экономическая целесообразность, объяснявшая длительность существования общинной организации у осетин, и отсутствие прочной экономической базы у высшего сословия лежали в основе коллективного характера процесса производства-потребления. Индивидуализация даже одной из сторон этого процесса грозила подрывом самих экономических оснований существования коллектива: недаром община активно противилась возвышению своих членов и их отделению20 — это противоречило ее интересам. Упрочение экономического статуса представителей местной элиты также не вызывало общественного одобрения, поскольку усиливало их позиции в общинной среде. Более благосклонно принималось улучшение материального положения рядовых членов общины, которая в подобных случаях выступала нравственным регулятором равновесия имущественно-правовых статусов. В этом смысле «сотрудничество» всех членов социальной структуры в освоении разного рода ресурсов имело следствием «демократическое» равноправие большинства представителей общины, и, в свою очередь, делало обязательным соблюдение гражданско-правовых норм каждым ее членом вне зависимости от сословной принадлежности.
Зримый демократизм, сочетавшийся с обязательностью исполнения решений, принятых народным собранием, принципы формирования этого органа, основанные на коллегиальности, его компетентность практически во всех областях общинной жизни и, наконец, «внесословность», ярче всего отразившая значимость архаического общинного начала в структуре самоуправления, являлись основными чертами осетинского ныхаса. По существу он являлся тем институтом общественной саморегуляции, в котором были зафиксированы, углублены и расширены регулирующие и контролирующие функции общественной власти. С другой стороны, ныхас был существенным противовесом, сдерживавшим авторитарные тенденции в руководстве деятельностью общины.
Институт старейшин и его функции
Не менее важным звеном в системе общественной саморегуляции был институт старейшин, возглавлявших территориально-родственные союзы21. Если ныхас представлял собой коллективный орган, осуществлявший преимущественно нормотворческую инициативу, то за институтом старейшин были закреплены, главным образом, исполнительные и распорядительные функции общественной власти. Однако объем прав и обязанностей каждого из этих институтов не был жестко регламентирован, будучи внутренним делом коллектива. Роль старейшин и пределы их влияния зависели от конкретного социальноэкономического контекста.
Глава семейной общины — хистжр — являлся полноправным распорядителем всего семейного имущества, и под его непосредственным руководством находились все аспекты внутрисемейной жизни. Обычно хистаром был старший по возрасту мужчина, возрастной статус которого, сопрягаясь с правом первородства, давал ему безусловное право на почет и уважение22 и вместе с тем легитимировал его руководящие полномочия внутри семьи. Авторитет старшего закреплял для остальных членов родственного коллектива социальный опыт поколений23, гарантируя стабильное функционирование общности.
Тип и организация отношений в сфере производства-потребления, доминировавших в семье, во многих чертах дублировались и на других, более сложных, уровнях общественной системы, поскольку патриархальная большая семья являлась не только специфической формой объединения родственников, но и формой социальной организации человеческого коллектива, в которой хранилось и воплощалось общинное начало24. Именно в семейной общине как низовой хозяйственно-экономической и социальной ячейке традиционного общества «отрабатывались» механизмы руководства и управления процессами в производственно-потребительской сфере, способные обеспечить стабильность и сбалансированность жизнедеятельности всей общественной системы. Основой же, объединявшей семью и общество в едином правовом поле, являлось статусное закрепление старшинства25.
Внутренний порядок в семейной общине у осетин отличал «семейный демокра-тизм»26: даже будучи полноправным главой семьи, хистар не имел морального права злоупотреблять свой властью, чтобы не уронить свой авторитет как внутри семьи, так и за ее пределами. Особая роль в утверждении демократических начал принадлежала семейному совету, куда входили все взрослые мужчины семейной общины и без которого не обходилось решение ни одного важного для семьи вопроса.
С разрастанием и усложнением родственных групп, бывших уже не столько экономическими, сколько общественными и идеологическими структурами (объединения фамильно-патронимического типа), функции распоряжения несколько ослабевали за счет сужения сферы компетенции старших членов этих коллективов, ограниченной преимущественно хозяйственно-бытовой деятельностью. Вопросы же, прямо или косвенно касавшиеся самих основ единства этих объединений и в равной степени затрагивавшие интересы всех их членов, рассматривались как наиболее важные, и решение их отводилось коллективным органам — патронимическим ныхасам или советам старейшин фамилии27. При этом право распоряжения, которым обладал фамильный совет старейшин, распространялось на морально-идеологическую сферу жизнедеятельности фамилии (мыггаг)28. Так приоритетное право принятия решения переходило от лица, возглавлявшего коллектив (в семейной общине), к самому коллективу (в фамильно-патронимических объединениях), и авторитарные начала в управлении были значительно ослаблены за счет институциали-зации принципов коллегиальности в организационно-распорядительной сфере.
На общесельском уровне руководящие функции практически полностью отошли от совета старейшин к сельскому ныхасу; за старейшинами же оставались представительские и распорядительные функции и частично функции контроля за исполнением принятых на ныхасе постановлений. В сельской общине полномочия старейшин проявлялись главным образом в их действительном влиянии на общественное мнение, которое само по себе играло роль важного фактора установления социального порядка и долгое время сохранялось в качестве регулятора общественных отношений. Реальное же значение в организации процесса управления практическими сторонами жизнедеятельности общины приобретало народное собрание.
Универсальным принципом формирования института старейшин оставался принцип старшинства. Право первородства или старшинства, сопряженное с немалым моральным авторитетом, обеспечивало, с одной стороны, главенство в коллективе, а с другой — было залогом эффективного руководства всей его хозяйственно-практической деятельностью. Однако возраст не являлся единственным критерием, обеспечивающим руководящие статусные позиции. Немаловажную роль играли личные качества руководителя, которые наряду с факторами социально-экономического и социально-психологического порядка (численность и состоятельность семьи, ее вес в обществе, происхождение фамилии и т. п.) лежали в основе авторитета старшего, гарантирующего общности нормальное функционирование и воспроизводство. Вне зависимости от степени сложности общественной структуры фигура старейшины символизировала для остальных членов коллектива власть обычного права, и в его лице персонифицировались традиционные нормы общежития.
Неформализованное почитание старшего, подкрепленное его экономическим всесилием в семейной общине и моральным авторитетом, основывающимся на личностных достоинствах при отсутствии экономических составляющих, — в более сложных общественных структурах, становилось необходимым и обязательным атрибутом подчинения, основой того социального порядка, при котором только и возможно сохранение общественного равновесия, гарантирующего социуму его воспроизводство. Социальные функции старшинства, сопряженного с персонифицированным авторитетом, заключались в идеологическом обеспечении гарантий стабильности в процессе простого воспроизводства из поколения в поколение устоявшихся семейно-общественных форм.
Универсализация принципа старшинства в традиционном осетинском обществе привела к гораздо большей значимости в системе общественной самоорганизации института старейшин, в отличие от, например, народов Северо-Западного Кавказа, у которых он был затушеван и выполнял вторичные функции29. Более того, выраженность его в социальной практике побудила главноуправляющего на Кавказе А. П. Ермолова обратиться к авторитету старейших членов общины, которых по его проекту учреждения волостного управления в Осетии (ноябрь 1816 г.) предполагалось привлечь к деятельности в рамках волостных управ — создаваемых на манер общероссийских низовых управленческих структур30.
Принципы деятельности посреднического суда
Относительно автономно в системе общественной власти у осетин существовала судебная практика, осуществлявшаяся посредническим судом (тжрхон)31, предназначенным для урегулирования взаимоотношений между отдельными индивидами в сфере частных имущественных интересов32. Именно суд посредников, а не общинное собрание или институт старейшин, являлся «органом, разрешающим в этом случае конфликты и вместе с тем творящим и осуществляющим право.. .»33.
Старшинство в социальном своем значении играло решающую роль и при формировании судейского состава: членами третейского суда избирались наиболее почетные и уважаемые старшие, происходившие из известных фамилий, непременно сведущие в обычном праве34.
Вся деятельность посреднического суда строилась на принципе «объективной ответственности»35: необходимость в посредничестве возникала лишь тогда, когда совершенное правонарушение влекло за собой объективные последствия. Такие средства судебных доказательств, как показания свидетелей, не были характерны для осетинского судопроизводства, что объяснялось М. М. Ковалевским наличием широкого круга кровнородственных связей, в который был включен свидетель, поскольку он подвергал себя и всех своих кровных родственников угрозе мести со стороны родственников того, против кого он свидетельствовал в суде36.
Важными и необходимыми элементами традиционного судопроизводства у осетин были поручительство родственников либо предварительная присяга, к которым прибегали во исполнение обязательств, превентивно налагаемых на обе стороны37. Клятва об исполнении взятых на себя обязательств, принимаемая поручителями при свидетелях, заставляла родственников выполнять решения суда.
Существенным признаком осетинского посреднического суда было особое значение очистительной присяги, «погашающей» уголовные и гражданские юридические действия, к которой прибегали в тех случаях, когда у тяжущихся сторон были исчерпаны все средства для доказательства своей правоты38.
Решения суда основывались на обычном праве, и в тех случаях, когда предшествующая общественная практика не давала аналогий, возникал прецедент, которому стремились придать циклический характер, рассматривая его в виде частного случая традиционной нормы39.
Деятельность посреднического суда у осетин отличал выраженный демократизм, основанный на выборности посредников самими тяжущимися сторонами из числа всего взрослого мужского населения, что делало посредничество всесословной повинностью. Другим отличительным признаком традиционного судопроизводства являлся его неформализованный характер, который сказывался как в «бесформенности обвинения, так и в бесформенности тех процессуальных действий, из которых слагается судебное действие»40.
В целом, социальная функция института посреднического суда, бывшего не менее значимым проводником власти обычного права, чем институты старейшин и народных собраний, заключалась в поддержании баланса в гражданско-правовых статусах членов общины. Будучи защитником гражданских прав общинников, посреднический суд принимал решения, имевшие примирительный характер и направленные, главным образом, на сохранение мирных отношений внутри самой общины.
Организация власти в традиционном осетинском обществе
Оставаясь в пределах производственно-потребительской сферы, отношения власти в осетинском обществе возникали на разных уровнях социальной системы. Коллективный характер процессов общественного производства и потребления, при которых каждая хозяйственно-структурная единица социума обладала равными экономическими правами, обусловливал коллективный характер управления этими процессами. Объективно заданным содержанием общественной власти, таким образом, становились ее регулятивно-контро-лирующие функции41. Основной целью регулирования являлось сохранение пропорций,
поддержание баланса в имущественно-правовых отношениях между всеми членами общества, обеспечение «демократического» равенства гражданско-правовых статусов каждого члена коллектива. Надлежащее исполнение задач по сохранению и воспроизводству стабильного и равновесного существования социума осуществлялось общественной властью, которая легитимировалась обычно-правовыми нормами и реализовывалась посредством развитой сети патриархально-общинных институтов.
Как в любом самодостаточном общественном организме, в осетинской сельской общине действовали специфические институты и механизмы саморегуляции, в которых осуществлялись руководящие и контролирующие функции общественной власти. Однако даже при их наличии процесс структуризации власти не зашел еще настолько глубоко, чтобы привести к окончательному разделению властных функций, а границы компетенции и обусловленных ею полномочий основных институтов самоорганизации осетинского социума не были жестко регламентированы. Характер и объем функций, закрепленных традицией за патриархальными властными институтами, варьировали соответственно сложности социальной единицы.
Функциональное содержание общественной власти в осетинском социуме было уже значительно расширено за счет выделения в самостоятельные категории таких ее аспектов, как руководство, управление и авторитет, обозначенных уже на уровне семейной общины. На пути автономизации властных категорий и структуризации власти принципы, на которых выстраивалась вся система властных отношений, приобретали характер универсальных институциональных признаков.
Одним из наиболее значимых в практике традиционной самоорганизации осетин был принцип коллегиальности, обусловивший т. н. «демократическую» внесословность института народных собраний. Находя соответствующее выражение практически на всех уровнях социальной иерархии (от отдельной семейной общины до союза сельских общин), принцип коллегиальности оказывался универсальным основанием всей системы общественного самоуправления у осетин.
Институциализация принципа коллегиальности произошла уже в патронимических союзах. Здесь авторитарное единоначалие главы семейной общины практически полностью замещается коллективным управлением, оформленным в виде патронимического ныхаса. Изменение характера власти было задано объективной необходимостью: автономизация управления с одновременным закреплением его за коллективным органом ставила преграды для утверждения единоличной власти главы патронимической общности, ограничивая его полномочия в той сфере общественных отношений, от которой зависело само существование группы — хозяйственно-распорядительной. Окончательное утверждение примата коллегиальности над авторитарным полновластием произошло на уровне фамилии, обозначившись не только в формировании фамильного ныхаса, но и в складывании совета старейшин фамилии. На уровне сельской общины принцип коллегиальности уже полностью определяет характер формирования и деятельности коллективного органа управления — народного собрания.
Таким же универсальным основанием социальной самоорганизации у осетин оказывался и принцип старшинства. Старшинство (возрастное, статусное, экономическое), опиравшееся на авторитет (личностный, приписываемый традицией, позиционный), было необходимым и достаточным условием осуществления властных полномочий. Почитание старших в осетинском обществе было не только морально-этической категорией, но лежало в основе всей системы социальных связей и отношений. Старшие члены коллектива
персонифицировали предшествующий социальный опыт, который сам по себе являлся залогом не только стабильного существования общности, но и — шире — ее выживания; авторитет старшего, обеспечивая главенствующие позиции, являлся также и гарантом эффективного функционирования всего коллектива.
Развитие властных отношений у осетин в исследуемый период привело к обособлению и начавшемуся процессу автономизации не только семантически разнородных категорий властвования, но и структурных аспектов власти, что выразилось в появлении функционально дополнявших друг друга организационных форм общественной власти. Следует, однако, отметить, что даже при их наличии процесс структуризации самой власти не зашел еще настолько глубоко, чтобы привести к окончательному разделению властных функций и их концентрации в специализированных институтах. Напротив, всю систему традиционного самоуправления отличала амбивалентность, неразделенность полномочий и границ компетенции, а объем функций, закрепленных традицией за институтами общественной власти, не был жестко регламентирован и варьировал соответственно сложности социальной единицы. Кроме того, различные аспекты власти зачастую реализовывались одновременно на разных уровнях социальной организации, дополняя друг друга в зависимости от конкретного социального контекста. При этом, чем сложнее был социальный организм и чем большую роль в осознании единства составлявших его структурных подразделений играли идеологические представления (в противоположность сугубо хозяйственным), тем ярче оказывался выражен принцип коллегиальности.
Процессы структуризации власти в ходе ее эволюции у осетин привели к формированию властно-управленческой дихотомии «единоначалие — коллективное управление»: на нижних уровнях общественной системы утверждалась единоличная власть главы семейно-родственного коллектива, с усложнением и расширением группы возрастали роль и социальная значимость коллективных начал в управлении. Имевшее место определенное смешение организационно-управленческих прерогатив, ведущее к функциональной амбивалентности власти, являлось следствием институциональной неоформленности ее структурных аспектов, при которой исполнительные, нормотворческие и судебные функции зачастую реализовывались в единых институциональных рамках.
Другим универсальным социальным свойством традиционной власти у осетин был ее неформализованный, «иррациональный» характер, обусловивший персонификацию отдельных аспектов властных отношений, закрепившихся в институтах самоорганизации, и оформление их по типу межличностных, определяемых в терминах родства вне зависимости от действительной кровнородственной связи членов коллектива. Сама же власть как авторитетно-властное полномочие трактовалась в качестве особого типа межличностных отношений, построенных на признании авторитета старшего, закрепленных устной традицией и регламентированных установлениями этикета межличностного и межгруппового общения. Авторитет и влияние старейшин и советов старейшин, действующих на разных уровнях социальной организации, переплетались с непререкаемым авторитетом народных собраний, в разной мере дополняя друг друга.
Таким образом, несмотря на неравномерность социально-экономического развития осетинских обществ, общие механизмы и институты регулирования социально-правовых аспектов жизнедеятельности объединяли их в едином политико-правовом пространстве, где отсутствие прочной экономической базы при коллективном характере производства детерминировало и коллективный характер управления этим производством. Сложный комплекс социально-экономических и природно-географических факторов объяснял
жизнестойкость общинного самоуправления, сохранявшего свою значимость в качестве неофициального регулятора общественной жизни и после учреждения в Осетии российской администрации.
1 Меликишвили Г А. К вопросу о характере древних закавказских и средневековых северокавказских горских классовых обществ // История СССР. 1974. № 6; Робакидзе А. И. Некоторые черты горского феодализма на Кавказе // Советская этнография. 1978. № 2. С. 15-24; Блиев М. М. К проблеме общественного строя горских («вольных») обществ Северо-Восточного и Северо-Западного Кавказа XVIII — первой половины XIX века // История СССР. 1989. № 4. С. 151-168.
2 См.: Меликишвили Г А. К характеристике социально-экономического строя раннеклассового общества грузинских горцев // Вестн. древней истории. 1984. № 1. С. 27-50.
3 Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. М., 1973. С. 128, 135; Он же. Очерки теории этноса. М., 1983. С. 35; Куб-бель Л. Е. Очерки потестарно-политической этнографии. М., 1988. С. 4-5; см. также: Потестарность: генезис и эволюция / Отв. ред. В. А. Попов. СПб., 1997. С. 19; см. также: Думанов К. М., Смирнова Я. С. Обычное право: пересмотр понятия // RES PUBLICA (Альманах социально-политических и правовых исследований). 2000. Вып. 1. С. 205-211.
4 Куббель Л. Е. Указ. соч. С. 34-35; Крадин Н. Н. Власть в традиционном обществе // Социологический журнал. 2002. № 4. С. 46-59.
5 Куббель Л. Е. Указ. соч. С. 32.
6 Там же. С. 32-33.
7 Там же. С. 200.
8 Там же. С. 34—35.
9 См., например: Бочаров В. В. Введение // Этнические аспекты власти: Сб. статей. СПб., 1995. С. 8.
10 Бгажноков Б. Х. Старшинство в социальной организации адыгских народов // Этнографическое обозрение. 2002. № 4. С. 14-24.
11 См., например: Магометов А. Х. Культура и быт осетинского крестьянства: Историко-этнографический очерк. Орджоникидзе, 1963; Гаглойти З. Д. Очерки по этнографии осетин. Тбилиси, 1974; Смирнова Я. С. Семья и семейный быт народов Северного Кавказа (вторая половина XIX — XX вв.). М., 1983; Ванеев З. Н. Из истории родового быта в Юго-Осетии. Тбилиси, 1955; Асанов Ю. Н. Родственные объединения адыгов, балкарцев, карачаевцев и осетин в прошлом (генезис и проблемы типологии). Нальчик, 1990; и др.
12 Ковалевский М. М. Современный обычай и древний закон (обычное право осетин в историко-сравнительном освещении). М., 1886. Т. I. С. 108-109; Робакидзе А. И. Некоторые черты горского феодализма на Кавказе // Советская этнография. 1978. № 2. С. 20; Ванеев З. Н. Индивидуализм и коллективизм в родовом быту осетин // Известия Осетинского научно-исследовательского института краеведения. Владикавказ, 1926. Вып. II. С. 37; Скитский Б. В. Остатки феодализма в земельных отношениях в нагорной полосе Северной Осетии в пореформенный период // Известия СОНИИ. Орджоникидзе, 1956. Т. XVIII; Магометов А. Х. Указ. соч.; Гаглоева З. Д. Указ соч.; Бзаров Р. С. Три осетинских общества в середине XIX в. Орджоникидзе, 1988.
13 Подробнее об иерархии народных собраний см.: Чиковани Г. Д. Осетинский ныхас // Кавказский этнографический сборник. Тбилиси, 1979. Т. V. Вып. 2.
14 Чибиров Л. А. Осетинский аул и его традиции. Владикавказ, 1995; Общественный строй и быт осетин (XVIII — XIX вв.). Орджоникидзе, 1974; Магометов А. Х. Культура и быт осетинского крестьянства; Чиковани Г. Д. Указ. соч.
15 Ванеев З. Н. Указ. соч. С. 32.
16 Там же. С. 37.
17 Леонтович Ф. И. Адаты кавказских горцев: В 2-х т. Одесса, 1883. Вып. II. С. 237; Броневский С. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе: В 2-х ч. М., 1823. Ч. II. С. 40.
18 Косвен М. О. Из истории родового строя в Юго-Осетии // Советская этнография. 1936. № 2. С. 18.
19 Берзенов Н. Из записок об Осетии // Кавказ. 1852. № 67.
20 Ванеев З. Н. Из истории родового быта в Юго-Осетии. С. 61.
21 См., например: Ванеев З. Н. Индивидуализм и коллективизм в родовом быту осетин; Магометов А. Х. Общественный строй и быт осетин.
22 Ванеев З. Н. Указ. соч. С. 33-34; Смирнова Я. С. Указ. соч. С. 35.
23 Кокиев С. В. Записки о быте осетин // Сб. материалов по этнографии, издаваемый при Дашковском этнографическом музее. М., 1885. С. 10; см. также: Магометов А. Х. Культура и быт осетинского народа. С. 181-182.
24 Косвен М. О. Семейная община и патронимия. М., 1963. С. 76.
25 Кокиев С. В. Указ. соч. С. 10.
26 Ванеев З. Н. Указ. соч. С. 17, 20.
27 Там же. С. 32.
28 См.: Гаглойти З. Д. Очерки по этнографии осетин.
29 Панеш Э. Х. Традиции в политической культуре народов Северо-Западного Кавказа // Этнические аспекты власти. С. 27.
30 Материалы по истории осетинского народа: Сб. документов по истории завоевания осетин русским царизмом / Сост. В. С. Гальцев. Орджоникидзе, 1942. Т. II. С. 271.
31 См.: МансуровН. С. Обычный суд у осетин // Периодическая печать Кавказа об Осетии и осетинах. Цхинвали, 1982. Кн. 2; Ковалевский М. М. Указ. соч. Т. II; Хетагуров К. Л. Особа (этнографический очерк) // Полн. собр. соч.: В 5-ти т. Владикавказ, 2000. Т. IV; Маргиев В. И. История государства и права Осетии. Майкоп, 1997.
32 Леонтович Ф. И. Указ. соч. Вып. II. С. 258.
33 Ванеев З. Н. Указ. соч. С. 36.
34 Ковалевский М. М. Указ. соч. Т. II. С. 218, 222; Мансуров Н. С. Обычный суд у осетин // Периодическая печать Кавказа об Осетии и осетинах. Цхинвали, 1982. Кн. 2. С. 124.
35 Ладыженский А. М. Очерки социальной эмбриологии (внутриродовое и междуродовое право кавказских горцев) // Научная мысль Кавказа. Северо-Кавказский науч. центр высш. школы. 1997. № 2. С. 85.
36 Ковалевский М. М. Указ. соч. Т. II. С. 226-227.
37 Леонтович Ф. И. Указ. соч. Вып. II. С. 21.
38 ШанаевДж. Т. Присяга по обычному праву осетин // Сб. сведений о кавказских горцах. Тифлис, 1873. Вып. VII. Отд. I. 1873.
39 См.: Леонтович Ф. И. Указ. соч. Вып. I. С. 7-8.
40 Шанаев Дж. Указ. соч. С. 385.
41 Крадин Н. Н. Власть в традиционном обществе // Социологический журнал. 2002. № 4. С. 46-59.
