CC BY
206УДК 94 (47). 031.
«ОРДА НА КУМЕ ЗЕМЛЮ ПАХАЛА»: К ВОПРОСУ О РАСПРОСТРАНЕННОСТИ ЗЕМЛЕДЕЛЬЧЕСКИХ ПРАКТИК В СРЕДЕ КОЧЕВОГО НАСЕЛЕНИЯ УЛУСА ДЖУЧИ И БОЛЬШОЙ ОРДЫ В Х111ХУ вв.
Л.В. Воротынцев
Елецкий государственный университет имени И.А. Бунина г. Елец, Российская Федерация leonrus1245@mail.ru
Резюме. Цель: рассмотреть проблему возникновения, развития и упадка традиций т.н. «кочевого земледелия» на территориях западного «крыла» Улуса Джучи во второй половине ХШ-Х1У вв., а также в некоторых областях Большой Орды в XV - начале XVI вв.
Материалы исследования: трактаты мусульманских историков и географов: «Развлечение страстно желающего странствовать» Аль Идриси, «Подарок наблюдателям по части диковин стран и чудес путешествий» Ибн Батуты, «Пути взоров по государствам с крупными городами» Фадлаллаха ал-Умари; западноевропейские источники XIII-XV вв.: записки венгерского монаха Юлиана, «История монгалов» Плано Карпини и Рубрука, «Путешествие в Персию» Амброджио Контарини, китайские хроники Хоухуаньшу и Синь Таньшу. В работе также использовались результаты исследований советских, российских и украинских археологов М.И. Артамонова, В.О. Дов-женок, Н.А. Макарова, Н.А. Тропина, М.И. Гоняного, М.В. Цыбина, В.В Колоды, В.Д. Королюка, А.Г. Дьяченко, В.Е. Данилевич.
Результаты и научная новизна: На основании анализа письменных и археологических источников, автор приходит к выводу о существовании в Улусе Джучи системы развитого земледелия, основные центры которого располагались в западной части золотоордынского государства, преимущественно в лесостепных районах черноземной зоны и речных долинах. Основными зерновыми культурами, использовавшимися земледельческим населением Золотой Орды являлись просо (дуки) и пшеница, производство которых в ряде случаев носило товарный характер. Земледельческие практики в Улусе Джучи уходят корнями в многовековые традиции смешанных, скотоводче-ско-земледельческих хозяйственных укладов кочевых этносов Великой Степи в домонгольскую эпоху. После распада золотоордынского государства в XV в, традиции возделывания зерновых культур сохраняются в Большой Орде, принимая форму т. н. «кочевого земледелия» - т. е. без оседания
кочевников на землю. Основными районами «кочевого земледелия» являлись Кумо-Манычская равнина и лесостепные области Днепровского Левобережья. В XVI в., вследствие упадка черноморской торговли и общей архаизации хозяйственно-бытового уклада кочевников Азовско-Черноморского региона степные земледельческие практики прекращают свое существование.
Ключевые слова: Улус Джучи, Большая Орда, Дешт и-Кипчак, кочевники, кочевое земледелие, основные районы кочевого земледелия.
На протяжении многих веков, начиная с эпохи античности и до позднего Средневековья, лесостепные территории Северной Евразии являлись зоной политических, хозяйственно-экономических и этнокультурных контактов между кочевыми и земледельческими этносами, жившими на сопредельных территориях, в непосредственной близости друг от друга, а в некоторых случаях и в пределах одного региона.
Подобное соседство не могло не порождать самых разнообразных форм взаимодействия и взаимного влияния этносов и этнических групп, имеющих различные хозяйственные уклады.
По мнению американского историка О. Латтимора, граница между государствами и этническими общностями - это не линия раздела, а зона, вокруг которой люди, идеи и организации взаимодействуют в обоих направлениях [58, 59].
В тоже время, в отечественной историографии закрепилась весьма субъективная оценка взаимоотношений Степи и Руси в X-XV в. как противостояние двух хозяйственных укладов - кочевого и земледельческого. В частности, данную концепцию антагонизма между «оседлым земледелием» и «кочевым скотоводством» разделяли В.В. Каргалов, С.А. Плетнева [25, с. 6, 37, с. 147, 149], позднее В.Л. Егоров и А.В. Чернецов.
По мнению В.Л. Егорова после монгольского нашествия ареал русского населения начал сжиматься за счет его ухода из районов, пограничных со степью, проживание в которых было не только опасно, но и не гарантировало успешного ведения хозяйства из-за постоянных набегов ордынцев. Само появление т.н. «буферных зон» на русско-ордынском пограничье, исследователь связывал с резким сокращением оседлого населения на этих землях, частично уничтоженного монголами в процессе завоевания, частично угнанного в плен, а частично переселившегося в северные, более спокойные области [20, с. 73].
Этот тезис был поддержан А.В. Чернецовым, указавшим, что монгольское нашествие и ордынское «иго», бесспорно, расширило территорию т. н. «зоны страха», существовавшей, по оценке историка и в домонгольскую эпоху, приостановило процесс земледельческой колонизации лесостепных и степных районов [54, с. 15].
Выше обозначенная позиция советских и российских историков базировалась, прежде всего, на крайне субъективном и антинаучном постулате К. Маркса, высказанного им в одном из своих историко-политологических опусов. По мнению основоположника «научного марксизма», монголы: «...руководствовались тем же экономическим принципом, в силу которого обезлюдели горные области Шотландии и римская Кампанья - принципом замещения людей овцами и превращения плодородных земель и населенных местностей в пастбища» [31, с. 3-11].
Этот же марксистский тезис о стремлении монголов превратить все завоеванные земли в большие «необитаемые пространства» - территорию для своих кочевий, прослеживается и в одной из работ известного советского археолога и историка Г.А. Федорова-Давыдова [52, с. 28]. Вместе с тем, исследователь отмечал, что обилие степных просторов Дешт и-Кипчака, возможно, несколько ослабили стремление монгольской кочевой знати отобрать пашни и луга оседлого населения [52, с. 28].
Впервые в отечественной исторической науке концепция противостояния между земледельческими и кочевыми культурами была оспорена В.А. Белявским [8, с. 101-108]. Позднее его точка зрения была поддержана Л.Н. Гумилевым, отметившим, что оптимальные условия для становления культуры и процветания хозяйства имелись на ландшафтной границе лесной и степной зон, а также в азональных ландшафтах - речных долинах [12, с. 438].
Абсолютную несостоятельность теории жесткого противостояния кочевой и земледельческой культур к настоящему времени подтверждается не только данными письменных источников, но и результатами многочисленных археологических исследований пограничных со Степью регионов Южной Руси. В частности, археологами были выявлены факты многочисленного присутствия кочевнического этнического элемента в лесостепной зоне Днепро-Донского междуречья еще в домонгольскую эпоху (VIII - первая треть XIII в.).
Особенно интенсивное освоение данного региона полиэтничным населением т.н. Салтово-Маяцкой и Волынцевской археологических культур прослеживается в эпоху расцвета Хазарского каганата (VIII в.). Так, только в бассейне Северского Донца к 80-м гг. XX в. археологами было обнаружено 11 городищ и 95 селищ, относящихся к хазарской эпохе. В бассейне Оскола, соответственно, 4 городища и 88 селищ [38, с. 25-26]. Как отмечал М.И. Артамонов: «Только с подчинением хазарам земледельческие славянские племена получили возможность занять лесостепную полосу современной Украины, куда их издали манили тучные черноземы и где для их сельского хозяйства в целом открывались особенно благоприятные возможности при безопасности от грабительских набегов степняков» [1, с. 303]. По мнению исследователя,
интенсификация процессов земледельческого освоения Днепро-Донского региона было прямым следствием установления «хазарского мира» [1, с. 251].
Таким образом, есть все основания считать установленным фактом возникновение уже в хазарскую эпоху на землях Днепровского левобережья «контактной зоны» с полиэтничным населением и смешанным (земледельче-ско-кочевым) хозяйственным укладом.
Подобные тенденции отмечаются и в эпоху доминирования в Причерноморских степях кочевых объединений гузов (торков) и кипчаков (половцев). Крепости кочевых федератов известные по летописным упоминаниям зачастую располагались среди поселенческих комплексов оседлого, земледельческого населения, что естественным образом способствовало активизации этно-культурных и экономических контактов.
Одним из таких комплексов со смешанным оседло-кочевым населением являлась крупная агломерация населенных пунктов в бассейне Север-ского Донца, одном из самых опасных участков русско-половецкой границы. Главными узлами этого своеобразного укрепрайона были города: летописный Донец, Харьковское городище (Харка восточных источников), а так же крупный город с неизвестным названием, располагавшийся в районе Крапивенского археологического комплекса на р. Корень. Функции военных опорных пунктов выполнял ряд сторожевых крепостей: городища Гайдары, Хорошевское, Холки [18, с. 14-15].
Археологические исследования подтвердили полиэтничный состав населения городища Гайдары, а так же Харьковского и Донецкого городищ. Более того, летописный древнерусский город Донец, согласно местным преданиям, имел и второе, половецкое наименование - Шарукань [19, с. 72; 16, с. 10].
На Юго-Восточных территориях Черниговского пограничья - Курском княжестве присутствие «своих поганых» зафиксированно на археологических комплексах Гочева на р. Псел, Ницахи на р. Ворсклица, притоке Ворсклы и некрополе у хут. Могилки на р. Мерле. При этом захоронения союзных кочевников располагались вместе с погребениями древнерусского населения, что свидетельствует о тесных этно-культурных контактах [55, с. 88-89].
Представляется, что все укрепленные поселения на юго-восточной границе Руси, такие как городища Донецкое, Хорошевское, Гайдары, Мохнач, Крапивное, Холки, а так же Семилукское городище на р. Дон и Животинное на р. Воронеж имели в своих гарнизонах тот или иной процент союзной кочевнической конницы, находившейся в постоянном экономическом и культурном взаимодействии не только с княжескими дружинниками, но и с мирным земледельческим населением пограничья.
Современный украинский историк и археолог В.В. Колода определяет лесостепную полосу Днепровско-Донского междуречья, как зону интенсивных этнокультурных и экономических контактов на всем протяжении эпохи
освоения этих земель славянским земледельческим населением (середина VIII - середина XIV в.), включая ордынский период [26, с. 178-198].
Сам термин «контактная зона» был впервые введен в отечественную науку В.Д. Королюком в 70-е гг. XX в. [27, с. 31-46]. В его трактовке он обозначал полиэтничную переходную территорию от варварской периферии к империи (например - Дунайский лимес Византии).
Позднее, В.А. Арутюнова-Фиданян дала несколько иное определение «контактной зоны». По мнению исследовательницы это не просто территория, на которой проживают, не смешиваясь, этносы и их культурные системы, не анклавы с автономным развитием, а органичная и жизнеспособная структура со своими законами и своеобразием культурного облика. Лимитрофные территории (буферные зоны), только тогда становятся контактными зонами, когда образуют не только государственно-политическое, но и культурное пространство, и когда в этом пространстве существуют и развиваются феномены, являющиеся результатом синтеза культур [2, с. 380].
На наш взгляд, контактной зоной может считаться территория, на которой, в течение продолжительного времени (жизни нескольких поколений), происходило интенсивное политическое, экономическое и культурное взаимодействие двух и более народов.
Включение ряда пограничных территорий Руси в состав ордынских улусов во второй половине XIII в. привело к серьезным изменениям в структуре расселения оседлого земледельческого населения, проживавшего в этих регионах.
В ряде пограничных со степью районов археологически отмечается значительный отток древнерусского населения, произошедший сразу после монгольского нашествия. Есть основания считать следствием монгольского удара разрыв в заселении некоторых районов юго-востока Руси, например, бассейна р. Быстрой Сосны - правого притока Дона [46, с. 72]. В районе Куликова поля, сразу после монгольского нашествия количество поселений уменьшается в 4,5 раза, а уровень заселенности в 3,3 раза [14, с. 394].
Из 202 селищ Куликова поля, возникших в домонгольскую эпоху (конец XII - первая треть XIII в.), во второй трети XIII в. продолжают существовать только 46. Количество крестьянских дворов и населения уменьшается более чем в 6 раз. Практически полностью прекращается жизнь на поселениях правобережья Дона и Непрядвы, запустевают все селища, расположенные поблизости от сухопутных дорог на водоразделах [15, с. 63]. Вместе с тем, не вполне понятны причины ухода оседлого населения из давно освоенных и плодородных земель. Археологами не обнаружены следы разрушений и насильственной гибели поселений в период, близкий к середине XIII в. Судя по маршруту прохождения монгольских туменов во время походов 1237-1238 и 1239 г., район Куликова поля не подвергался разгрому и опустошению со стороны завоевателей [15, с. 63]. По мнению М.И. Гоняного,
процесс оттока населения мог являться следствием нарушения политической и торгово-экономической ситуации в регионе [15, с. 63].
Еще одной возможной причиной ухода русских земледельцев из этого района могла послужить активная переселенческая политика Рязанских и Верховских князей, направленная на заселение некоторых земель этих княжеств сильно пострадавших в результате монгольского нашествия. По аргументированному мнению Н.А. Макарова: «Запустение множества поселений преимущественно отражает структурные изменения, обусловленные собственной внутренней логикой развития и природными факторами» [32, с. 5-9].
Украинский археолог В.О. Довженок первым обратил внимание на тот важный факт, что «и там куда татарские полчища не добрались, жизнь прекращается в ХГУ-ХУ вв. ... Имелись, видно, и какие-то иные обстоятельства, которые принуждали население уже после татарского нашествия оставлять насиженные места» [17, с. 76-82]. По мнению исследователя, далеко не все древнерусские поселения Поднепровья ХГГГ в. запустели в результате Батые-ва нашествия. Многие крепости монголы обошли стороной, а «леса, овраги, реки, болота укрывали от татарской конницы и деревни и людей». Естественно было уничтожено «много материальных и культурных ценностей. погибло много народа, но жизнь продолжалась» [17, с. 76-82].
В то же время, достаточно быстро происходит возобновление процесса освоения пограничных регионов русским населением. Археологические данные позволяют говорить о расширении хозяйственной деятельности русского населения Рязанских земель в лесостепном Подонье во второй половине ХГГГ в. Новые поселения появляются в Прихоперье, бассейне р. Быстрая Сосна, долинах рек в нижнем течении р. Воронеж и Костенковско-Боршевском Подонье, в Донском Белогорье, в Побитюжье [53, с. 123].
После стабилизации военно-политической ситуации и становления административной системы в Улусе Джучи, во второй половине ХГГГ в. начинается процесс вторичного заселения района Куликова Поля русским земледельческим населением. На протяжении второй половины ХГГГ - первой половины XIV в. вновь возникает 38 селищ. При создании новых поселений наибольшее предпочтение отдается залесенным участкам в долинах малых рек и по балкам. В ряде случаев вновь появившиеся группы селищ занимают территории поблизости от запустевших памятников домонгольского периода [15, с. 64].
В регионе Верхнего и Среднего Подонья во второй половине ХГГГ-пер-вой половине XIV в. отмечается увеличение числа древнерусских поселений почти в два раза. На территориях бывшего Чернигово-Рязанского пограничья в археологически зафиксировано существование в эту эпоху 239 селищ, объединенных в несколько локальных групп [48, с. 21, 35]. Тогда же происходит освоение водоразделов в бассейнах рек Красивая Меча, Быстрая Сосна, Воронеж, Матыра и других притоков Дона [48, с. 21, 35; 47, с. 59-90].
Земледельческое освоение черноземной полосы отмечается и в ряде других лесостепных регионов русско-ордынского пограничья. В монографии известного советского археолога С.А. Беляевой, посвященной развитию южнорусских земель в ордынскую эпоху, был подвергнут пересмотру тезис о тотальном запустении пограничных со Степью регионов в результате монгольского нашествия. На основе собранного археологического материала, исследовательница делает обоснованный вывод о достаточно плотной заселенности южнорусских земель оседлым земледельческим населением в эпоху расцвета Золотой Орды и его продвижении в сторону степных районов с целью их хозяйственного освоения. Также в работе дается историко-гео-графический очерк, в котором отсутствует четкая стратификация (разделение) собственно ордынских и южнорусских земель, граница между которыми, по мнению С.А. Беляевой, носила достаточно условный характер [7, с. 27-34].
Население Нижнего Поднепровья не только пережило монгольское нашествие, но за период владычества Золотой Орды произошла новая миграция в этот регион из других областей Ууса Джучи [21, с. 145]. Ряд исследователей относит к первой половине XIV в. увеличение численности оседлого населения Нижнего Поднепровья за счет миграций алан Северного Кавказа и части городского населения Поволжья [21, с. 148-149; 9, с. 69-73].
После монгольского нашествия южные, степные районы Курской земли входят в состав улусов Золотой Орды (улусы Картана и Мауци). По мнению ряда украинских исследователей, расположение на одной и той же, или соседних территориях памятников разных типов - золотоордынских захоронений и даже мавзолеев, а неподалеку от них поселений с южнорусской керамикой, наводит на мысль о синхронности их существования в рамках ордынской государственной системы [43, с. 53-54]. География золотоордын-ских древностей четко свидетельствует об этнической экспансии и хозяйственном освоении ордынскими кочевниками водоразделов рек Сулы, Хорола, Псла и Ворсклы [43, с. 63].
Показательным является тот факт, что в среднем течении Северского Донца и Ворсклы (в районе современных Полтавы и Бельска) в золото-ордынский период наблюдается сосуществование двух вариантов материальной культуры оседлого населения. Один из них представлен собственно золо-тоордынскими поселениями, другой - памятниками с «древнерусской» керамикой, которые продолжали местную культурную традицию, существовавших на этой территории с домонгольского времени [28, с. 467].
Ускорение процессов хозяйственного освоения земель лесостепного пограничья, вероятнее всего, было вызвано рядом причин как экономического, так и политического характера. Во второй половине XIII-XIV вв. происходит становление новой, комбинированной системы земледелия, в которой трехполье сочеталось с подсекой и перелогом. Отмечается появление
усовершенствованных земледельческих орудий - сохи и плуга [24, с. 33; 41, с. 27, 90]. Значительную роль в процессе интенсификации освоения древнерусским населением бассейна Дона в его верхнем и среднем течении, сыграло и вхождение данного региона в территориально-административную систему Улуса Джучи уже в 40-е гг. XIII в. Это обеспечивало безопасность переселенцев и включение их в экономическую жизнь Орды.
По оценке А.А. Шенникова ордынский улус Червленый Яр являлся объединением русских и татарских общин, живших в хозяйственном и этнокультурном симбиозе на территории хоперско-донского междуречья [56, с. 35, 96-97]. К тому же типу полиэтничных славяно-тюркских феодальных образований исследователь относил и Елецкое княжество, существовавшее на землях русско-ордынского лесостепного пограничья во второй половине XIV - начале XV в. [56, с. 42]. Следует отметить, что археологические исследования территории Верхнего Подонья (включая территорию Елецкого княжества) не подтвердили наличие на данных землях присутствие тюркского этнического элемента [47, с. 204]. Вместе с тем, интенсивное сельскохозяйственное освоение этих земель в золотоордынскую эпоху, как представляется, было вызвано включением верхнедонского региона в систему трансконтинентальной торговли уже во второй половине XIII в. [10, с. 61-69; 50, с. 37-38].
М.Д. Полубояринова, отмечая весьма ограниченное количество сообщений письменных источников касающихся проблемы распространенности в Золотой Орде земледелия, тем не менее отмечает, что ордынские власти покровительствовали хлебопашеству, поскольку «сильно нуждались в продовольствии» [36, с. 37-38].
Действительно, по сообщению венгерского монаха-миссионера Юлиана, посетившего сопредельные с Монгольской империей области Поволжья, Южного Приуралья и Руси накануне Великого западного похода (12361242 гг.), монголы в уже завоеванных областях, помимо мобилизации части мужского населения во вспомогательные части армии, способствовали возрождению сельского хозяйства: «Других же поселян, менее способных к бою, оставляют для обработки земли» [3, с. 87].
Плано Карпини, описывая систему хозяйства в земледельческих областях Монгольского государства, отмечал: «Все посевы они убирают в житницы своих господ: однако те отпускают им семян, а также хлеба, сколько им вполне достаточно для продовольствия» [39, с. 58].
Британский историк русского происхождения Б. Ишболдин считал, что Русь была аграрным придатком Золотой Орды, производственным центром которой, по мнению ученого был Хорезм, а торговым Булгар и Крым [60, р. 39]. В тоже время, американский медиевист Ч. Гальперин, придерживаясь концепции абсолютной изолированности кочевников от земледельческих народов в сфере бытового уклада и этно-культурных обычаев высказывал
сомнения в реальности летописного сообщения о договоренностях болхов-ских князей с монгольскими военноначальниками во время похода монголов в Европу (1240-1224 гг.): «...и оставили бо ихъ татарове, да им же орютъ пшеницю и проса» [40, с. 792]. По мнению Ч. Гальперина: «.степные кочевники монголы не ели хлеба; их рацион состоял из мяса и маслопродуктов» [11, с. 65]. Однако сообщения письменных источников полностью опровергают данный тезис исследователя.
По свидетельству ряда мусульманских авторов XIV в. в Золотой Орде были достаточно широко распространены практики земледелия, включая огородничество. Так, египетский географ Фадлаллах ал-Умари, описывая хозяйственно-бытовой уклад степных регионов Улуса Джучи отмечал: «Посевов у них [ордынцев - Л. 5.] мало, и меньше всего пшеницы и ячменя, бобов же почти нельзя отыскать. Чаше всего встречаются у них посевы проса; им они питаются и по части произведений земли в нем [т.е. просе -Л. В.][заключается] все их [богатство]» [22, с. 130].
Отмечая значительный упадок земледелия в Дешт и-Кипчаке по сравнению с домонгольскими временами: «До покорения [этой страны] татарами, она была повсюду возделана, теперь же в ней [только] остатки этой возде-ланности...» [22, с. 132], ал-Умари сообщает о развитом садоводстве и овощеводстве в округе золотоордынских городов: «В ней [Золотой Орде] разные деревья, разные плоды: виноград, гранаты, айва, яблоки, груши, абрикосы, персики и орехи....В их городах разводится много овощей, как то: брюква, репа, капуста и другие» [22, с. 132].
Значительное присутствие в рационе кочевого населения Золотой Орды блюд и напитков приготовленных из продуктов земледелия отмечает магриб-ский (мароканский) путешественник Ибн Батута: «Тюрки эти не едят ни хлеба, ни плотной пищи, а приготовляют еду из какого-то [водящегося] у них [проса], похожего на анли, («просо» в берберских наречиях и называемого ими дуки)... Они ставят на огонь воду и, когда она вскипит, сыплют в нее частицу этого дуки , а если у них есть мясо, то разрезают его на мелкие куски и варят его вместе с ним. В иное время они приготовляют [еще] пищу, которую называют бурхани. Это тесто, которое режут на мелкие кусочки, просверливая их посередине, и кладут в котел, а когда они [кусочки теста] сварились, то льют на них кислое молоко и хлебают их . Однажды я был у султана Узбека во время рамазана; принесли конину. да баранину и ришту, а эта [последняя] нечто вроде лапши; она варится и кушается с молоком» [23, с. 154-155].
Помимо еды просо широко использовалось кочевниками для приготовления слабоалкогольного напитка - бузы. По сообщению Ибн Батуты: «Они [ордынцы - Л.В.] ханафийского толка и опьяняющий напиток у них дозволен. Напиток этот, приготовляемый из дуки, они называют бузой.». [23, с. 155]
Следует отметить, что распространенность такой зерновой культуры как просо на всем пространстве Великой Степи отмечается источниками начиная со ГГ в. до н.э. в кочевых государствах Хунну и Ухуань [6, с. 76, 78]. По сообщению китайской хроники Хоухуаньшу поскольку: «.земля у них [ухуаньцев - Л. 5.] хороша для посева неклейкого проса и дун-цян (?), они разводят эти растения, а мужчины делают оружие и узду для коней, а также плавят золото и железо» [6, с. 142-145]. Позднее, в VШ-XП в. развитое земледелие фиксируется письменными источниками в Уйгурском и Кыргызском каганатах [30, с. 84-86]. Как свидетельствует китайская хроника Синь Тань-шу, хакасы: «.сеют просо, ячмень, пшеницу и гималайский ячмень» [45, с. 9; 30, с. 116; 6, с. 351-352]. В Уйгурии распространение земледельческих практик было вызвано сменой веры с традиционного для степи тенгрианства на манихейство, религиозные каноны которого предусматривали запрет на вкушение мясных и молочных продуктов в дни многочисленных постов [57, р. 268; 13, с. 420].
О наличии орошаемого земледелия у кипчаков в ХГГ в. говорит арабский географ аль-Идриси: «К числу городов Кумании, или страны куманов причисляют город Кира (Фира). Город Нарус. Город Нуши и город Кинийув. Что касается города Нуши, то он расположен на север от Белой Кумании -между ними 50 миль. Это оживленный город средней величины. Здесь есть посевы. Зерно (галлат) здесь в изобилии. Он расположен на реке, орошающей большую часть его полей...»[4, с. 214].
Таким образом, представляется вполне доказанным фактом наличие длительных, многовековых традиций земледелия у кочевых этносов Северной Евразии на всем протяжении их истории, фиксируемой письменными источниками соседних государств. Наиболее распространенные и устойчивые традиции возделывания зерновых культур отмечаются в государственных объединениях кочевников располагавшихся полностью или частично в лесостепной ландшафтной зоне.
В конце XГV-XV вв. на территориях русско-ордынского пограничья происходят кардинальные изменения в структурах расселения и демографической ситуации. В результате участившихся татарских и литовских набегов, а также нашествий Тамерлана и Едигея происходит постепенное запустение практически всех лесостепных регионов - Подонья, Поднепровья и Побужья. В третьей четверти ХГУ в. разоряются территории по р. Дон, в нижнем течении Быстрой Сосны. В первой половине XV в. в запустение приходят земли по р. Воронеж [48, с. 38]. На землях Днепровского Левобережья к концу XV в. происходит сокращение численности населенных пунктов в 5 раз. Тогда же отмечается обезлюживание южных, лесостепных районов Правобережья Днепра [43, с. 73, 79].
Следует отметить, что подобные процессы запустения ранее освоенных земледельческих регионов происходили в конце XГV-XV в. на всем
протяжении северной границы Золотой Орды. Во второй половине XIV в. большинство селищ золотоордынского времени, расположенных в северной половине Западного и Восточного Закамья, прекращают свое существование. Огромные территории между Окой и Цной на западе и Южным Уралом на востоке, становятся «диким полем» или «летним пастбищем» для кочевников. Малонаселенными становятся южные и центральные районы Волго-Окского междуречья. На рубеже XIV-XV в. происходит массовый отток как булгарского, так и финно-угорского оседлого населения на север, в районы Предкамья и бассейн р. Казанки. К началу XV в. кочевники полностью хозяйничали на центральных территориях Булгарии - между Волгой, Белой и Камой [51, с. 69; 29, с. 102; 34, с. 167; 35, с. 12].
Вместе с тем, несмотря на уменьшение территории интенсивного земледелия, устойчивая традиция экстенсивного хлебопашества сохраняется в западной части распавшегося Джучидского государства - Большой Орде, на всем протяжении XV в.
По аргументированному мнению И. М. Миргалеева, население Большой Орды состояло в основном из кочевников. Однако, как отмечает исследователь, территория Большой Орды не состояла из сплошной степи, включая в себя и лесостепные районы, население которых вело достаточно масштабную торговлю продуктами земледелия (в основном зерном), через итальянские торговые фактории Крыма [33, с. 95].
Наличие земледелия в Большой Орде отмечает и В. В. Трепавлов, указывая, что пашни ордынцев находились на берегах левых днепровских притоков - Орела (Орели) и Самары, а так же на р. Куме - в степях Кумо-Манычской равнины, примыкавших к области Пятигорья [49, 744].
По сообщению русских летописных источников в 90-х гг. XV в. земли степной и лесостепной полос Восточного Поднепровья находились во владении ханов Большой Орды. Кочевья Ахматовичей в этот период времени доходили до р. Мерли «близко Колман, на Осколе, да на Донце», а также «по Самаре, и на Овечьей воде». В 1492 г. «Орда землю пахала на Куме», два года спустя (в 1494 г.) ставила кочевья под Черкасами, в 1500 г. ордынцы располагались «в Пяти Горах, что под Черкасами» [42, с. 267; 44, с. 323, 356, 358].
Наиболее яркое описание этой своеобразной земледельческой деятельности на приазовских землях татар Большой Орды в середине XV в. дал очевидец - итальянский путешественник и купец Иосафат Барбаро: «Около февральского полнолуния устраивается клич по всей Орде, чтобы каждый желающий сеять приготовил себе все необходимое, потому что в мартовское полнолуние будет происходить сев в таком-то месте. После этого те кто намерен сеять сам или поручить сев другим, приготавливаются и уговариваются между собой, нагружает телеги семенами, приводят нужных им животных и вместе с женами и детьми, или же с частью семьи, направляются к назначенному
месту, обычно расположенному на расстоянии двух дней пути от того места где в момент клича о себе стояла Орда. Там они пашут и сеют и живут там до тех пор, пока не выполнят всего, что хотели сделать. Затем они возвращаются в Орду.
Хан поступает со своей Ордой так же как мать, пославшая детей на прогулку и не спускающая с них глаз. Поэтому он объезжает эти посевы -сегодня здесь, завтра там, не удаляясь больше чем на четыре дня пути. Так продолжается, пока хлеба не созреют. Когда же они созреют, то он передвигается туда со всей Ордой, но уходят туда лишь те, кто сеял и те, кто хочет закупить пшеницу. Земли там (в Южном Придонье - Л. В.) плодородны и приносят урожай пшеницы сам-пятьдесят - причем она высотой равна паду-анской пшенице, а урожай проса сам-сто. Иногда получают урожай настолько обильный, что оставляют его в степи» [5, с. 149-150].
Анализируя сообщение Иосафата Барбаро, следует отметить, что земледелием занимались не все ордынцы, а только часть населения ханского кочевья, несомненно, знакомого с культурой возделывания злаков. В связи с этим можно предположить, что «татарами» - земледельцами были или представители тюркоязычного населения, долгое время проживавшего в соседстве с оседлым, земледельческим населением русско-ордынского пограничья, или же представители нетюркских этнических групп (алан, славян) из лесостепных регионов, ушедшие в Приазовье от военно-политической нестабильности существовавшей в Днепро-Донском регионе в конце Х^ начале XV в.
После разгрома Тимур-Аксаком основных городских центров Золотой Орды и длительных литовско-ордынских войн происходит значительная архаизация общественно-политических отношений и быта не только кочевого, но и отчасти земледельческого населения, ранее проживавшего в ордынских улусах [52, с. 168-170]. Представляется весьма вероятным, что какая-то часть уцелевших в военных неурядицах оседлых земледельцев ушла на Север и Северо-Запад, а другая часть влилась в кочевые орды Северного Причерноморья и Северного Кавказа, имевшие смешанный, скотоводческо-земледель-ческий тип хозяйства. Аналогичные процессы ухода оседлого населения пограничных со Степью регионов отмечаются китайскими письменными источниками уже во ГГ в. до н.э.
По мнению В. В. Трепавлова кочевое население Большой Орды находилось в большой зависимости от урожайности зерновых культур, недостаток которых, вследствие неурожая или срыва пахоты, ставили татар в тяжелое положение [49, с. 744]. В тоже время, учитывая плодородие черноземных земель Приднепровья, Приазовья и Кумо-Манычской равнины, гарантировавшее, при благоприятных климатических условиях, большую урожайность, отмечаемую И. Барбаро, можно достаточно уверенно говорить и о наличие товарного производства зерна для продажи. Косвенно об этом
свидетельствует и сообщение итальянского дипломата о неких торговцах, занимавшихся закупками пшеницы и проса прямо во время жатвы [5, с. 150].
Разрушение политической и экономической системы позднеджучид-ских государств, а также закрытие османами черноморской торговли для европейцев в конце XV в., привели к упадку оседлых центров и усилению кочевого хозяйствования в XV! в. [33, 95]. Ни письменные источники, ни данные археологии не отмечают сколько-нибудь заметного земледельческого хозяйства у западных ногайцев, занявших степи Северного Причерноморья к середине XVI столетия.
Таким образом, подводя итоги мы приходим к следующим выводам. В среде кочевого населения преимущественно западной части Улуса Джучи во второй половине XШ-XV вв. получили широкое распространение специфические практики хлебопашества, которые можно обозначить термином «кочевое земледелие». Корни этого этно-культурного феномена уходят в древние традиции хозяйственно-экономического уклада кочевых этносов Великой степи, находившихся в постоянном контакте с соседними земледельческими государствами и народами начиная со ГГ в. до н. э. Основными зерновыми культурами в Степи являлись просо и пшеница, производство которых, зачастую, носило товарный характер. В XVI в. этнокультурный феномен «кочевого земледелия» прекращает свое существование в виду общей архаизации хозяйственного уклада кочевников.
Список литературы
1. Артамонов М. И. История хазар. СПб., 2002. 688 с.
2. Арутюнова-Фиданян В. А. Византия и Армения в Х-ХГГ вв.: зона контакта // Византия между Западом и Востоком. Опыт исторической характеристики. М., 2001. 380 с.
3. Анинский С. А. Известия венгерских миссионеров ХГГГ-ХГУ вв. о татарах и Восточной Европе // Исторический архив. М.-Л., 1940. 94 с.
4. Аль Идриси. Развлечение страстно желающего странствовать. (Нузхат ал-Муштак фи хтирак ал-Афак) / Аль-Идриси (ХГГ в.) о восточном Причерноморье и юго-восточной окраине русских земель // Древнейшие государства на территории СССР. М., 1984. С. 214-226.
5. Барбаро и Контарини о России. Л., 1971. 274 с.
6. Бичурин Н. Я. (Иакинф) Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. Г. М.-Л., 1950. 457 с.
7. Беляева С. А. Южнорусские земли во второй половине ХГГГ-Х^ вв. (по данным археологии). Киев, 1982. 116 с.
8. Белявский В. А. По поводу «извечного антагонизма» между земледельческим и кочевым населением Восточной Европы // Славяно-русская этнография. Л., 1973. С. 101-108.
9. Бубенок О.Б. Аланы и этногенез тюркоязычных народов Северного Причерноморья (У1-ХШ вв.) // Етноси Украши. Кшв., 2000. С. 69-73.
10. Воротынцев Л.В. Верхний Дон на торговых путях Золотой Орды // История: факты и символы. Выпуск 2 (№ 7) / Елец, 2016. С. 61-69.
11. Гальперин Ч. Татарское иго: образ монголов в средневековой России. Воронеж., 2012. 230 с.
12. Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 2002. 770 с.
13. Гумилев Л.Н. Древние тюрки. М., 2002. 574 с.
14. Гоняный М.И. Древнерусские археологические памятники конца XII - 3-й четверти XIV вв. в нижнем течении р. Мокрая Тобола на Куликовом поле // Великое княжество Рязанское: историко-археологические исследования и материалы. М., 2005. С. 386-394.
15. Гоняный М.И. Древнерусские археологические памятники XII-XIV вв. в бассейне Верхнего Дона // Липецк: начало истории. Липецк, 1996. С. 59-63.
16. Данилевич В.Е. Донецкое городище и город Донец // АЛЮР. 1904. № 4-5 С. 6-10.
17. Довженок В.О. Среднее Поднепровье после татаро-монгольского нашествия // Древняя Русь и славяне. М., 1978. С.76-82.
18. Дьяченко А.Г. Славянские памятники VIII - середины XIII вв. в бассейне Северского Донца: Автореф. дис...канд. ист. наук. М., 1983. 27 с.
19. Дьяченко А.Г. Древнерусское Харьковское городище и «жилой город» Харьков середины XVII в. (к проблеме исторической преемственности в процессе возрождения восточнославянских городов эпохи позднего средневековья). // Археология Юго-Востока Руси. Материалы IV научной конференции. Елец, 2006. С. 65-72.
20. Егоров В.Л. Владения Золотой Орды в районе бассейна Верхнего Дона // Липецк: начала истории (сборник статей). Липецк, 1996. С. 67-73.
21. Ельников М.В. Памятники периода Золотой Орды Нижнего Подне-провья: история изучения, итоги и перспективы // Татарская археология (Татар археологиясе) № 1-2 (8-9). Казань, 2001. С. 126-166.
22. Из сочинения «Пути взоров по государствам с крупными городами» Фадлаллаха ал-Умари // Становление и расцвет Золотой Орды. Источники по истории Улуса Джучи (1266-1359 гг.). Казань, 2011. С. 130.
23. Из «Подарка наблюдателям по части диковин стран и чудес путешествий» Ибн Батуты // Становление и расцвет Золотой Орды. Источники по истории Улуса Джучи (1266-1359 гг.). Казань, 2011. С. 154-155.
24. Зимин А.А. Россия на рубеже XV-XVI столетий. М., 1982. 286 с.
25. Каргалов В.В. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси // Феодальная Русь и кочевники. М., 1967. 266 с.
26. Колода В.В. Картографирование средневековых городищ Днепро-Донского междуречья, как метод определения этапов славяно-кочевнических отношений // Древности 2010. Харьковский историко-археологический ежегодник. Вып. 9. С. 184-203.
27. Королюк В.Д. О так называемой «контактной» зоне в Юго-Восточной и Центральной Европе периода раннего средневековья // Юго-Восточная Европа в Средние века. Кишинев, 1972. С. 31-46.
28. Кравченко Э.Е. Памятники золотоордынского времени в степях между Днепром и Доном // Stratum. Генуэзская Газария и Золотая Орда. Под. ред. С.Г. Бочарова и А.Г. Ситдикова. Казань-Симферополь-Кишинев, 2015. С.453-467.
29. Кузеев Р.Г. Народы Среднего Поволжья и Южного Урала: этнографический взгляд на историю. М., 1992. 247 с.
30. Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века. М., 1969. 214 с.
31. Маркс К. Разоблачения дипломатической истории XVIII века // Вопросы истории. 1989, № 4. С. 3-11.
32. Макаров Н.А. Русь в XIII в.: культурная ситуация по археологическим данным // Русь в XIII в.: континуитет или разрыв традиций? Тез. докл. Международной конференции. М., 2000. С. 5-9.
33. Миргалеев И.М. История Большой Орды: проблемы изучения // Средневековые тюркско-татарские государства. Сборник статей. Вып. 2. Казань, 2010. С. 95-107.
34. Мухамадиев А.Г. Золотая Орда // Материалы по истории татарского народа. Казань, 1995. 347 с.
35. Мухамадиев А.Г. Булгаро-татарская монетная система XII-XV вв. Казань, 1994. С. 136-185.
36. Полубояринова М.Д. Русские люди в Золотой Орде. М., 1978. 133 с.
37. Плетнева С.А. Кочевники средневековья: поиск исторических закономерностей. М., 1982. 187 с.
38. Плетнева С.А. Очерки хазарской археологии. М., 2000. 375 с.
39. Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. М., 1957. 287 с.
40. ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. М., 1998. С. 792.
41. Риер Я.Г. Аграрный мир Восточной и Центральной Европы в средние века (по археологическим данным). Могилев, 2000. 320 с.
42. Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды. Саранск, 276 с.
43. Супруненко О.Б., Приймак В.В., Мироненко К.М. Старожитност золотоординського часу Дшпровського люостепного Лiвобережжя. Кшв-Полтава, 2004. 82 с.
44. Сборник Русского императорского исторического общества. Т. 41. Памятники дипломатических отношений Mосковского государства с азиатскими народами: Крымом, Казанью, ногайцами и Турцией, за время Великого княжения Ивана III и Василия Иоановича. Ч. 1. (г. с 1474 по 15G5). СПб., 1884. 148 с.
45. Сборник трудов Орхонской экспедиции Aкадемии наук. Вып. 3. СПб., 1897. 48 с.
46. Тропин H.A. Елецкая земля в XII-XIII вв. Елец, 1999. 147 с.
47. Тропин H.A. Сельские поселения XII-XV веков южных территорий Рязанской земли. Воронеж, 2GG4. 2б4 с.
48. Тропин H.A. Южные территории Чернигово-Рязанского порубежья в XII-XV в. Aвтореф. дисс... на соискание ученой степени доктора ист. наук. M., 2GG7. 35 с.
49. Трепавлов В.В. Большая Орда // Золотая Орда в мировой истории. Казань, 2G16. С. 742-752.
5G. Тропин H.A. О восстановлении монголами Донского торгового пути в середине XIII в. // Stratumplus. № 5. Кишинев, 2G16. С. 139-14G.
51. Фахрутдинов Р.Г. Aрхеологические памятники Волжско-Камской Булгарии и ее территория. Казань, 1975. 21б с.
52. Федоров-Давыдов T.A. Общественный строй Золотой Орды. M., 1973. 181 с.
53. Цыбин Mí. Древнерусско-половецкое пограничье второй половины XII - XIV вв. в Подонье // Aрхеология и история Юго-Востока Древней Руси (материалы научной конференции). Воронеж, 1993. С. 121-124.
54. Чернецов Ai. К проблеме оценки исторического значения монголо-татарского нашествия как хронологического рубежа // Русь в XIII веке: Древности темного времени. M., 2GG3. С. 12-17.
55. Шинаков ЕА. «Восточные территории» Древней Руси в конце X -начале XIII вв. (этнокультурный аспект) // Aрхеология славянского Юго-Востока: материалы к межвузовской научной конференции. Воронеж, 1991. С. 88-89.
56. Шенников A.A. Червленый Яр. Исследование по истории и географии Среднего Подонья в XIV-XVI вв. Л.: Шука. 1987. 77 с.
57. Chavannes E., Pelliot P. Traite manicheen retrouve en Chine / JA Ser. XI. Vol. I. 1913. P. 2б8.
58. Lattimore O. Inner Asian Frontiers of China. 194G; Boston, 19б2.
59. Lattimore O. Studies in Frontier History. Collected Papers 1928-1958. London, 19б2.
6g. Ichboldin B. Essays on Tatar History. New Dellii., 19б4. P. 39.
Сведения об авторе: Леонид Вячеславович Воротынцев - аспирант исторического факультета Елецкого государственного университета им. И.А. Бунина (399770, ул. Коммунаров, д.28, Елец, Российская Федерация), e-mail: leonrus1245@mail.ru
Дата поступления материала 03.05.2018. Принят к публикации 07.06.2018.
"HORDE IN QOM PLOWED THE LAND": TO THE QUESTION OF THE PREVALENCE OF AGRICULTURAL PRACTICES IN THE ENVIRONMENT OF THE NOMADIC POPULATION OF THE ULUS OF JOCHI AND THE GREAT HORDE IN 13th-15th CENTURIES
L.V. Vorotynsev
Bunin Ylets State University Ylets, Russian Federation leonrus1245@mail.ru
Abstract. Objective: to consider the problem of the emergence, development and decline of traditions of the so-called" nomadic agriculture "in the Western" wing " Ulus Jochi in the second half of 13th— 14th centuries., as well as in some areas of The great Horde in 15th-early 16th centuries.
Research materials: tracts, Muslim historians and geographers: the "Fun passionately wanting to wander" al Idrisi, "the Gift of the observers on the part of the curiosities of the countries and wonders of travels" of Ibn Batuta, "the Way of the eyes of the States with large cities" Fadlallah al- ' Umari; Western European sources of the 13th-15th centuries: notes of a Hungarian monk Julian, "the Story of bongalow" Plano Carpini and Rubruk, "Journey to Persia" Ambrogio Contarini, Chinese Chronicles Houhanshu and Blue Tansu. The work also used the results of studies of Soviet, Russian and Ukrainian archaeologists Mi Artamonova, V.O. Dovzhenok, N.A. Makarov, N.A. tropina, M.I. Goranova, M.V. tsybina, V. To Deck, V.D. Korolyuk, A.G. Dyachenko, E.V. Danilevich.
Results and scientific novelty: based on the analysis of written and archaeological sources, the author comes to the conclusion about the Existence in ulus Jochi of a system of developed agriculture, the main centers of which were located in the Western part of the Golden Horde state, mainly in the forest-steppe zone and river valleys. The main crops used by the agricultural population of the Golden Horde were millet (Duks) and wheat, the production of which in some cases was of a commercial nature. Agricultural practices in the Ulus Dzhuchi are rooted in
centuries-old traditions of mixed, cattle-farming economic structures of nomadic ethnic groups of the great Steppe in the pre-Mongol era. After the collapse of the Golden Horde state in the 15th century, the tradition of cultivation of grain crops are preserved in The big Horde, taking the form of the so - called "nomadic agriculture" - i.e. without settling nomads on the ground. The main areas of "nomadic agriculture" were Kumo-Manych plain and forest-steppe areas of the Dnieper left Bank. In the 16th century, as a result of the decline of the black sea trade and the General archaization of the household way of nomads of the Azov-black sea region steppe agricultural practices cease to exist.
Keywords: Ulus of Jochi, Great Horde, Desht-i Qipchaq, nomads, nomadic agriculture, the main regions of nomadic farming.
References
1. Artamonov M.I. Istoriya hazar. SPb., 2002. 688 s.
2. Arutyunova-Fidanyan V.A. Vizantiya i Armeniya v X-XII vv.: zona kontakta // Vizantiya mezhdu Zapadom i Vostokom. Opyt istoricheskoj harakteristiki. M., 2001. 380 s.
3. Aninskij S.A. Izvestiya vengerskih missionerov XIII-XIV vv. o tatarah i Vostochnoj Evrope // Istoricheskij arhiv. - M.-L., 1940. 94 s.
4. Al' Idrisi. Razvlechenie strastno zhelayushchego stranstvovat'. (Nuzkhat al-Mushtak fi htirak al-Afak) / Al'-Idrisi (XII v.) o vostochnom Prichernomor'e i yugo-vostochnoj okraine russkih zemel' // Drevnejshie gosudarstva na territorii SSSR. M., 1984. S. 214-226.
5. Barbaro i Kontarini o Rossii. L., 1971. 274 s.
6. Bichurin N. Ya. (Iakinf) Sobranie svedenij o narodah, obitavshih v Srednej Azii v drevnie vremena. T. I. M.-L., 1950. 457 s.
7. Belyaeva S.A. YUzhnorusskie zemli vo vtoroj polovine XIII-XIV vv. (po dannym arheologii). Kiev., 1982. 116 s.
8. Belyavskij V.A. Po povodu «izvechnogo antagonizma» mezhdu zem-ledel'cheskim i kochevym naseleniem Vostochnoj Evropy // Slavyano-russkaya ehtnografiya. L., 1973. S. 101-108.
9. Bubenok O.B. Alany i ehtnogenez tyurkoyazychnyh narodov Severnogo Prichernomor'ya (VI-XIII vv.) // Etnosi Ukraini. Kiiv., 2000. S. 69-73.
10. Vorotyncev L.V. Verhnij Don na torgovyh putyah Zolotoj Ordy // Istoriya: fakty i simvoly. Vypusk 2 (№ 7) / Elec., 2016. S. 61-69.
11. Gal'perin CH. Tatarskoe igo: obraz mongolov v srednevekovoj Rossii. Voronezh., 2012. 230 s.
12. Gumilev L.N. Drevnyaya Rus' i Velikaya step'. M., 2002. 770 s..
13. Gumilev L.N. Drevnie tyurki. M., 2002. 574 s.
14. Gonyanyj M.I. Drevnerusskie arheologicheskie pamyatniki konca XII -3-j chetverti XIV vv. v nizhnem techenii r. Mokraya Tobola na Kulikovom pole // Velikoe knyazhestvo Ryazanskoe: istoriko-arheologicheskie issledovaniya i materialy. M., 2005. S. 386-394.
15. Gonyanyj M.I. Drevnerusskie arheologicheskie pamyatniki XII-XIV vv. v bassejne Verhnego Dona // Lipeck: nachalo istorii. Lipeck, 1996. S. 59-63.
16. Danilevich V.E. Doneckoe gorodishche i gorod Donec // ALYUR. 1904. № 4-5 S. 6-10.
17. Dovzhenok V.O. Srednee Podneprov'e posle tataro-mongol'skogo nashestviya // Drevnyaya Rus' i slavyane. M., 1978. S.76-82.
18. D'yachenko A.G. Slavyanskie pamyatniki VIII - serediny XIII vv. v bassejne Severskogo Donca: Avtoref. dis...kand. ist. nauk. M., 1983. 27 s.
19. D'yachenko A.G. Drevnerusskoe Har'kovskoe gorodishche i «zhiloj gorod» Har'kov serediny XVII v. (k probleme istoricheskoj preemstvennosti v processe vozrozhdeniya vostochnoslavyanskih gorodov ehpohi pozdnego sredne-vekov'ya). // Arheologiya Yugo-Vostoka Rusi. Materialy IV nauchnoj konferencii. Elec, 2006. S. 65-72.
20. Egorov V.L. Vladeniya Zolotoj Ordy v rajone bassejna Verhnego Dona // Lipeck: nachala istorii (sbornik statej). Lipeck, 1996. S. 67-73.
21. El'nikov M.V. Pamyatniki perioda Zolotoj Ordy Nizhnego Podneprov'ya: istoriya izucheniya, itogi i perspektivy // Tatarskaya arheologiya (Tatar arheo-logiyase) № 1-2 (8-9). Kazan', 2001. S. 126-166.
22. Iz sochineniya «Puti vzorov po gosudarstvam s krupnymi gorodami» Fadlallaha al-Umari // Stanovlenie i rascvet Zolotoj Ordy. Istochniki po istorii Ulusa Dzhuchi (1266-1359 gg.). Kazan', 2011. S. 130.
23. Iz «Podarka nablyudatelyam po chasti dikovin stran i chudes puteshestvij» Ibn Batuty // Stanovlenie i rascvet Zolotoj Ordy. Istochniki po istorii Ulusa Dzhuchi (1266-1359 gg.). Kazan', 2011. S. 154-155.
24. Zimin A.A. Rossiya na rubezhe XV-XVI stoletij. M., 1982. 286 s.
25. Kargalov V.V. Vneshnepoliticheskie faktory razvitiya feodal'noj Rusi // Feodal'naya Rus' i kochevniki. M., 1967. 266 s.
26. Koloda V.V. Kartografirovanie srednevekovyh gorodishch Dnepro-Donskogo mezhdurech'ya, kak metod opredeleniya ehtapov slavyano-kochevnicheskih otnoshenij // Drevnosti 2010. Har'kovskij istoriko-arheologicheskij ezhegodnik. Vyp. 9. S. 184-203.
27. Korolyuk V.D. O tak nazyvaemoj «kontaktnoj» zone v YUgo-Vostochnoj i Central'noj Evrope perioda rannego srednevekov'ya // YUgo-Vostochnaya Evropa v Srednie veka. Kishinev, 1972. S. 31-46.
28. Kravchenko E.E. Pamyatniki zolotoordynskogo vremeni v stepyah mezhdu Dneprom i Donom // Stratum. Genuehzskaya Gazariya i Zolotaya Orda. Pod. red. S. G. Bocharova i A.G. Sitdikova. Kazan'-Simferopol'-Kishinev, 2015. S. 453-467.
29. Kuzeev R.G. Narody Srednego Povolzh'ya i Yuzhnogo Urala: ethno-graficheskij vzglyad na istoriyu. M., 1992. 247 s.
30. Kyzlasov L.R. Istoriya Tuvy v srednie veka. M., 1969. 214 s.
31. Marks K. Razoblacheniya diplomaticheskoj istorii XVIII veka // Voprosy istorii. 1989, № 4. S. 3-11.
32. Makarov N.A. Rus' v XIII v.: kul'turnaya situaciya po arheologicheskim dannym // Rus' v XIII v.: kontinuitet ili razryv tradicij. Tez. dokl. Mezhdunarodnoj konferencii. M., 2000. S. 5-9.
33. Mirgaleev I.M. Istoriya Bol'shoj Ordy: problemy izucheniya // Sredne-vekovye tyurksko-tatarskie gosudarstva. Sbornik statej. Vyp. 2. Kazan', 2010. S. 95-107.
34. Muhamadiev A.G. Zolotaya Orda // Materialy po istorii tatarskogo naroda. Kazan', 1995. 347 s.
35. Muhamadiev A.G. Bulgaro-tatarskaya monetnaya sistema XII-XV vv. Kazan', 1994. S. 136-185.
36. Poluboyarinova M.D. Russkie lyudi v Zolotoj Orde. M., 1978. 133 s.
37. Pletneva S.A. Kochevniki srednevekov'ya: poisk istoricheskih zakono-mernostej. M., 1982. 187 s.
38. Pletneva S.A. Ocherki hazarskoj arheologii. M., 2000. 375 s.
39. Puteshestvie v vostochnye strany Plano Karpini i Rubruka. M., 1957. 287 s.
40. PSRL. T. II. Ipat'evskaya letopis'. M., 1998. S. 792.
41. Rier YA.G. Agrarnyj mir Vostochnoj i Central'noj Evropy v srednie veka (po arheologicheskim dannym). Mogilev, 2000. 320 s.
42. Safargaliev M.G. Raspad Zolotoj Ordy. Saransk, 276 s.
43. Suprunenko O.B., Prijmak V.V., Mironenko K.M. Starozhitnosti zoloto-ordins'kogo chasu Dniprovs'kogo lisostepnogo Livoberezhzhya. Kiiv-Poltava, 2004. 82 s.
44. Sbornik Russkogo imperatorskogo istoricheskogo obshchestva. T. 41. Pamyatniki diplomaticheskih otnoshenij Moskovskogo gosudarstva s aziatskimi narodami: Krymom, Kazan'yu, nogajcami i Turciej, za vremya Velikogo knya-zheniya Ivana III i Vasiliya Ioanovicha. CH. 1. (g. s 1474 po 1505). SPb., 1884. 148 s.
45. Sbornik trudov Orhonskoj ehkspedicii Akademii nauk. Vyp. 3. SPb., 1897. 48 s.
46. Tropin N.A. Eleckaya zemlya v XII-XIII vv. Elec, 1999. 147 s.
47. Tropin N.A. Sel'skie poseleniya XII-XV vekov yuzhnyh territorij Ryazanskoj zemli. Voronezh, 2004. 264 s.
48. Tropin N.A. Yuzhnye territorii CHernigovo-Ryazanskogo porubezh'ya v XII-XV v. Avtoref. diss... na soiskanie uchenoj stepeni doktora ist. nauk. M., 2007. 35 s.
49. Trepavlov V.V. Bol'shaya Orda // Zolotaya Orda v mirovoj istorii. Kazan', 2016. S.742-752.
50. Tropin N.A. O vosstanovlenii mongolami Donskogo torgovogo puti v seredine XIII v. // Stratum plus. № 5. Kishinev, 2016. S. 139-140.
51. Fahrutdinov R.G. Arheologicheskie pamyatniki Volzhsko-Kamskoj Bulgarii i ee territoriya. Kazan', 1975. 216 s.
52. Fedorov-Davydov G.A. Obshchestvennyj stroj Zolotoj Ordy. M., 1973.
181 s.
53. Cybin M.V. Drevnerussko-poloveckoe pogranich'e vtoroj poloviny XII -XIV vv. v Podon'e // Arheologiya i istoriya YUgo-Vostoka Drevnej Rusi (materialy nauchnoj konferencii). Voronezh, 1993. S. 121-124.
54. Chernecov A.V. K probleme ocenki istoricheskogo znacheniya mongo-lo-tatarskogo nashestviya kak hronologicheskogo rubezha // Rus' v XIII veke: Drevnosti temnogo vremeni. M., 2003. S. 12-17.
55. Shinakov E.A. «Vostochnye territorii» Drevnej Rusi v konce X - nachale XIII vv. (ehtnokul'turnyj aspekt) // Arheologiya slavyanskogo YUgo-Vostoka: materialy k mezhvuzovskoj nauchnoj konferencii. Voronezh, 1991. S. 88-89.
56. Shennikov A.A. CHervlenyj YAr. Issledovanie po istorii i geografii Srednego Podon'ya v XIV-XVI vv. L.: Nauka. 1987. 77 s.
57. Chavannes E., Pelliot P. Traite manicheen retrouve en Chine / JA Ser. XI. Vol. I. 1913. P. 268.
58. Lattimore O. Inner Asian Frontiers of China. 1940; Boston, 1962.;
59. Lattimore O. Studies in Frontier History. Collected Papers 1928-1958. London, 1962.
60. Ichboldin B. Essays on Tatar History. New Dellii., 1964. P. 39.
About the author: Leonid Vorotyntsev - graduate student of historical faculty of Yelets State University I.A. Bunin (28, Kommunarov Str., Ylets 399770, Russian Federation), e-mail: leonrus1245@mail.ru
Received May 03, 2018. Accepted for publication June 07, 2018.
