Научная статья на тему 'Опыт реконструкции содержания альманаха «Зубоскал»'

Опыт реконструкции содержания альманаха «Зубоскал» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
125
37
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Опыт реконструкции содержания альманаха «Зубоскал»»

© В.Б. Смирнов, 2008

ЖУРНАЛИСТИКА

ОПЫТ РЕКОНСТРУКЦИИ СОДЕРЖАНИЯ АЛЬМАНАХА

«ЗУБОСКАЛ»

В.Б. Смирнов

I

В самом начале своего творческого пути, в период работы над «Бедными людьми», еще не догадываясь, что его писательская судьба будет неотделима от судеб русской журналистики, занимаясь устройством будущего романа, Ф.М. Достоевский довольно скептически относился к сотрудничеству в журналах. Он отдавал предпочтение отдельным книжным изданиям. В журналах его не устраивал диктат редакционного коллектива: «Отдавать вещь в журнал, - писал он в 1845 году брату Михаилу, - значит идти под ярем не только славного тао^е d’hбtel’я (то есть главного редактора. - В. С.), но даже всех чумичек и поваренков, гнездящихся в гнездах, откуда распространяется просвещение. Диктаторов не один: их штук двадцать»1. Однако уже через два месяца он пересмотрел свою позицию, поверив, что журнал придает писателю авторитет («в журналах участвуют первейшие литераторы или претендующие на первенство»), способствует рекламе писательского имени и расширению читательской аудитории: «... “Отечественные записки” (туда Достоевский намеревался отдать роман “Бедные люди”. - В. С.) расходятся в 2 500 экземплярах, след<овательно>, читают их по крайней мере 100 000 человек. Напечатай я там -моя будущность литературная, жизнь - все обеспечено» (т. 28, кн. 1, с. 109).

Тогда же, в начале литературной деятельности, у Достоевского неоднократно возникала мысль, чтобы избавиться от давления «метрдотелей» и «чумичек», о собственном периодическом издании, о чем свидетельствует его переписка с братом Михаилом Михайловичем середины 40-х годов. Одной из таких попыток было издание вместе с Некрасовым («аферистом по природе» - так Достоевский квалифицирует своего компаньона), который брал на себя все финансовые издержки, и Григоровичем «летучего маленького альманаха» (проект некрасовский) «Зубоскал», который должен был выходить два раза в месяц объемом в два печатных листа. Название его Достоевский объяснял нацеленностью на то, «чтобы острить и смеяться над всем, не щадить никого, цепляться за театр, за журналы, за общество, за литературу, за происшествия на улицах, за выставку, за газетные известия, за иностранные известия, словом, за все, все это в одном духе и в одном направлении» (т. 28, кн. 1, с. 113).

Альманах должен был быть иллюстрированным и сопровождаться булгаринским девизом «Мы готовы умереть за правду...». «Составился он у нас великолепно», - сообщал писатель брату. Выход первого номера «Зубоскала» планировался на 7 ноября 1845 года.

В первый номер «Зубоскала», как явствует из письма Достоевского, должны были войти следующие материалы: статьи Некрасова

«о некоторых (разумеется, на днях случившихся) петербург<ских> подлостях... Будущий роман Евг. Сю “Семь смертных грехов” (на 3 страничках весь роман). Обозрение всех журналов. Лекция Шевырева о том, как гармоничен стих Пушкина до того, что когда он был в колизее и прочел двум дамам, с ним бывшим, несколько страниц из Пушкина, то все лягушки и ящерицы, бывшие в колизее, сползлись его слушать (Шевырев читал это в Мос-ков<ском> университете). Потом последнее заседание славянофилов, где торжественно докажется, что Адам был славяном и жил в России, и по сему случаю покажется вся необыкновенная важность и польза разрешения такого великого социального вопроса для благоденствия и пользы всей русской нации. Потом в отделе искусств и художеств “Зубоскал” отдает полную справедливость “Иллюстрации” Кукольника, причем даже сошлется на следующий пункт “Иллюстрации”, где она говорит: что ъюкгзел - дтоом - дудурн и т. д. несколько строк таким образом. (Известно, что “Иллюстрация” весьма неисправна в корректуре: переставление слов, слова оборотом для нее вовсе ничего не значат.) Григоров<ич> напишет “Историю недели” и поместит несколько своих наблюдений. “Я буду писать “Записки лакея о своем барине” и т. д.» (т. 28, кн. 1, с. 114). «Некрасов будет помещать и стихи», -присовокуплял Достоевский.

Из письма видно, что «Зубоскал» был сориентирован на журнальную структуру, на оперативный отклик на события. В нем предусматривались даже отделы. Журнал замахивался на полемически-сатирическое восприятие как общественных, так и литературных явлений. Названные Достоевским материалы, которые предполагалось опубликовать в новом издании, ориентировались на широкое использование иронических и пародийных элементов. Неслучайно Некрасов в одном из писем назвал «Зубоскал» «комическим альманахом». Прообразом альманаха сам Достоевский считал сатирическую газету «Les Guppes» (в переводе на русский - «Ос»), основанную в 1839 году французским писателем и журналистом Альфонсом Каррой.

Предисловие к первому номеру «Зубоскала» по просьбе Некрасова написал Д.В. Григорович 2.

Однако некрасовскому проекту, к которому так активно подключился Достоевский, не суждено было осуществиться («Зубоскала» похоронили цензурные Скалозубы), а написанное им объявление об издании «летучего альманаха», которое появилось в ноябрьском номере «Отечественных записок»3, сыграло с энтузиастом злую шутку: по предположению Григоровича 4, оно послужило одним из поводов к запрещению неродившегося русского «Оса».

Вообще сомнения в том, приживется ли на русской почве «комический альманах», возникали даже у самого автора объявления: «...Многие, даже и очень многие, отвергнут наш альманах единственно ради названия, ради заглавия; посмеются над этим заглавием, даже немного посердятся на него, даже обидятся, назовут “Зубоскал” анахронизмом, мифом, пуфом и, наконец, признают его чистою невозможностию. Главное же, назовут анахронизмом. “Как! Смеяться в наш век, в наше время, железное, деловое время, денежное время, расчетливое время, полное таблиц, цифр и нулей всевозможного рода и вида? Да и над чем, прошу покорно, смеяться вы будете? Над кем смеяться прикажете нам? <... > Да и почему знать, не намерение ли здесь какое скрывается? - скажут в заключение те, которые любят во всем, что до них не касается, - видеть намерение, даже дурное намерение: - Не фальшь ли тут какая-нибудь; может быть, даже вольнодумство какое-нибудь... - гм! - может быть, очень может быть, - при нынешнем направлении особенно может быть. И наконец, грубое, немытое, площадное, нечесаное, мужицкое название такое - “Зубоскал”!» (т. 18, с. 5-6).

Упреждая возможные упреки в вольнодумстве (чего, видимо, и испугалась цензура), Достоевский настойчиво обращает внимание на то, что в альманахе нет никакого «неприличного и злокачественного намека», что суть программы «Зубоскала» - «жить правдой, отстаивать правду, подвизаться за правду, и - что, впрочем, боже сохрани -если случится ему умереть, то он и умрет не иначе как за правду. Да, не иначе как за правду!» (т. 18, с. 9). Могло ли это заявление утешить официальную власть и цензуру? Увы!

В объявлении довольно обстоятельно раскрывалось и содержание не дошедшего до нас альманаха: «Повести, рассказы, юмористические стихотворения, физиологические заметки, очерки литературных, театральных и всяких других типов, достопримечательные письма, записки, заметки о том, о сем, анекдоты, пуфы (выдумка. - В. С.) и пр., и пр., все в том же роде, который соответствует нраву “Зубоскала” <...> Некоторые статьи, по усмотрению своему, “Зубоскал” будет украшать политипажными рисунками, исполнение которых поручит лучшим петербургским граверам и рисовальщикам, а когда книга окончится, именно при двенадцатом и последнем выпуске, выдаст своим читателям великолепную иллюстрированную обертку, в которую и попросит читателей переплесть его произведение» (т. 18, с. 9). Как видим, к выходу издания уточнилась и его периодичность - не раз в две недели, а ежемесячно [«расстояние в выходе выпусков книжек никак не будет продолжительнее четырех недель» (т. 18, с. 9)].

Но объявление Достоевского о «Зубоскале» важно для реконструкции содержания альманаха и еще в одном плане. «“Зубоскал”, -обещает автор объявления, - будет врагом всяких личностей, даже будет преследовать личности. Так что Иван Петрович, например, прочитав нашу книжку, вовсе не найдет совершенно ничего предосудительного на свой счет, а зато найдет, может быть, кое-что щекотливое, впрочем, невинное, совершенно невинное о приятеле и сослуживце своем, Петре Ивановиче, и, обратно, Петр Иванович, читая ту же самую книжку, ровно ничего не найдет о себе, зато найдет кое-что об Иване Петровиче. Таким образом, оба они будут рады, и обоим будет крайне весело. Уж это так “Зубоскал” устроит» (т. 28, кн. 1, с. 8). Этот пассаж об Иване Петровиче и Петре Ивановиче, которые смогут позубоскалить друг о друге, разворачивается и далее, позволяя предполагать, что о них речь пойдет и в самих текстах, которые должны были войти в комический альманах. И действительно (на это обратила внимание Е.И. Кийко), «оба эти имени встречаются в предназначавшемся для “Зубоскала” и писавшемся вскоре вслед за текстом “Объявления”, в ноябре 1845 года “Романе в девяти письмах”, а второе из них так-

же в коллективном рассказе-фельетоне “Как опасно предаваться честолюбивым снам...”» (т. 28, кн. 1, с. 215), который, таким образом, видимо, тоже планировался к изданию в «Зубоскале». С этим согласен и комментатор названного текста, вошедшего в «Полное собрание сочинений и писем» Некрасова в 15 томах, Б.В. Мельгунов 5.

В назначенный срок «Зубоскал» в свет не вышел. Но и во второй половине ноября 1845 года Достоевский продолжал верить в успех начатого дела. В письме к брату Михаилу от 16 ноября 1845 года, то есть уже после предполагаемого срока появления альманаха, Достоевский писал о нем как о деле решенном: «Некрасов между тем затеял “Зубоскала” - прелестный юмористический альманах, к которому объявление написал я (курсив мой. - В. С.). Объявление наделало шуму: ибо это первое явление такой легкости и такого юмору в подобного рода вещах» (т. 28, кн. 1, с. 115). Очарованный самим собою, Достоевский воспринимает объявление как чуть ли не переворот в рекламном жанре, сравнивая себя с героем романов Бальзака «Утраченные иллюзии» и «Блеск и нищета куртизанок» Люсьеном де Рюбампре, фельетон которого, по бальзаковским словам, «вызвал целый переворот в журналистике».

Это письмо знаменательно для истории «Зубоскала» в нескольких отношениях. Во-первых, из него совершенно очевидно, что злосчастное объявление написано непосредственно Достоевским. Поэтому предположение Б.В. Мельгунова о «некотором участии Некрасова» в этой рекламной акции не имеет оснований 6.

Во-вторых, «Зубоскал» задерживался отнюдь не по цензурным причинам. Редакционная работа над альманахом продолжалась и спустя две недели после появления объявления (ноябрьский номер «Отечественных записок» вышел в свет 2 декабря). Достоевский за это время вместо «Записок лакея о своем барине» успел за «одну ночь» (это признание писателя) написать для альманаха «Роман в девяти письмах» в половину печатного листа, идея которого возникла у него «на днях» (курсив мой. - В. С.) при посещении Некрасова в очередное безденежье. И успел

получить за него от инициатора «комического альманаха» весьма приличный гонорар (250 рублей за лист). Чтение этого романа у И.С. Тургенева, в кругу близких к Достоевскому литераторов произвело, по словам писателя, «фурор». «Напечатан он будет в 1-м номере “Зубоскала”. Я тебе пришлю книгу к 1-му декабря, и вот ты сам увидишь, хуже ли это, на-п<ример>, “Тяжбы” Гоголя? Белинский сказал, что он теперь уверен во мне совершенно, ибо я могу браться за совершенно различные элементы» (т. 28, кн. 1, с. 116). Однако к участию автора «Бедных людей» в юмористическом издании критик отнесся скептически: «Белинский говорит, что я профанирую себя, помещая свои статьи в “Зубоскале”» (т. 28, кн. 1, с. 116).

В полной уверенности, что с альманахом ничего не случится, Достоевский заверял брата, что «с будущим письмом» к 1 декабря он пришлет ему первую книгу «Зубоскала». Значит, альманах в это время - в последней декаде ноября - должен был находиться в работе, возможно, получив устное цензорское одобрение. Но 2 декабря, в день выхода «Отечественных записок» с «зубоскальским» объявлением, Некрасов в письме сообщал Н.Х. Кетчеру: «...“Зубоскал”, о котором я писал, выходить не будет: почему? по обстоятельствам, не зависящим от редакции. Впрочем, оригинал, для него приготовленный, напечатается под другим заглавием и выйдет не выпусками (чего нельзя), а вдруг целой книгой»7. Иными словами, именно в день публикации объявления, написанного Достоевским, окончательно решилась судьба «Зубоскала». Однако попытки Б. В. Мельгунова «отыскать какие-нибудь следы прохождения» альманаха через Санкт-Петербургский цензурный комитет «оказались безрезультатными. Вероятнее всего, - предполагает исследователь, - Некрасов получил устное уведомление о нежелательности этого издания еще до сдачи книги на цензуру»8.

Я сознательно акцентирую внимание на предсмертной для «Зубоскала» дате - 2 декабря 1845 года 9, чтобы сказать, что предположение Григоровича, высказанное им в «Литературных воспоминаниях», нашло подтверждение.

II

Намерение использовать материал «Зубоскала» в отдельной книге Некрасов вскоре осуществил в альманахе «Первое апреля» (вышел в свет 1 апреля 1846 года), что дает возможность хотя бы частично реконструировать содержание «комического альманаха». Предисловие к нему, как и в случае с «Зубоскалом», вновь написал Григорович, предложив Некрасову еще и небольшой рассказ «Штука полотна»10. Можно предполагать, что в основу вступления к альманаху «Первое апреля» Григорович положил некоторые мысли, неиспользованные в предисловии к «Зубоска-лу»11. Тем более, что часть материалов из запрещенного цензурой «комического альманаха» Некрасов решился пустить в первоапрельский, который получил цензурное разрешение

5 марта 1846 года. Вот это «вступление»:

Первое апреля!?. - «Тьфу ты пропасть, что за дьявольщина?» - воскликнут гуляющие по Невскому, увидев с изумлением объявление о нашей книжке. - «Гм!.. Первое апреля! Уж верно что-нибудь да уж неспроста. .. » - «Пустячки, побасенки, так себе, - ничего, вздорец», - скажут те господа, которые читают одне только интересные страницы французских романов и занимательные объявления о дрожках, лошадях и собаках. - «Первое апреля?.. чего не задирают эти сочинители, чего не зат-рогивают... Месяца даже не оставили в покое, э! хе, хе... » - вымолвит иной, душевно радуясь, что по крайней мере на этот раз дело не касается его чести и амбиции. - «Ручаюсь, что тут обман, непременно обман, посмотрите, ведь само заглавие свидетельствует que c’est tout bonnemeno un роієєоп d’avril». - «Надувательная системка в ходу-с...» -примолвит шутник, желая посмешить остановившегося тут же начальника своего. Словом, толкам и пересудам не будет конца.

Уверяю вас, однако, почтеннейшие господа, что все вы крепко ошиблись, ошибаетесь и будете ошибаться, если таким образом станете отзываться о представляемой на суд ваш книжице.

Конечно, спора нет, само ее заглавие невольно как-то наводит на разные дурные, неблагоприятные толки и клеветы; сами мы не раз об этом думали, да делать было нечего, такие обстоятельства встретились, что нельзя было дать другого имени.

Но вникните-ка хорошенько, почтеннейшие господа, в сущность дела; ну какое может тут быть надуванье? оно так, все так, мы сами соглашаемся,

что с первым апреля тотчас вкрадывается в душу недоверчивость, но ведь тут совсем другое: вы входите в лавку, отдаете деньги и получаете - книгу; да, ни более, ни менее как книгу, приятное и полезное, так сказать, развлечение для ума и сердца. Какое же тут надуванье? Чистосердечно вас спрашиваем, какой тут обман? Нет, мм. гг. (милостивые государи. - В. С.), нет... Да, положим даже, если бы и действительно оно было так, если бы и в самом деле мы решились бы выкинуть вам какую-нибудь штуку, да знаете, мм. гг., что и тогда не имели бы вы решительно никакого права обвинять нас. Разве вы ни во что ставите дедовские обычаи? Разве вы позабыли их? Разве вам неведомо, мм. гг., что у честных людей искони еще ведется обыкновение обманывать и надувать друг друга в первое апреля? Уж, знать, такой месяц надувательный в году пришелся, и пенять не на кого.

Кроме этого, сами видите вы, что вся просвещенная Европа пользуется таким обыкновением и почему же нам не следовать ея примеру? Впрочем, кажется, и за нами дело не стало; посмотрите-ка в первое апреля...

Чем волнуется душа всех и каждого? а?.. чем она волнуется?..

Обманом, одним только обманом, а в Петер-бурге-то, в Петербурге - просто любо смотреть...

Взгляните, например, на Семена Ивановича, посмотрите-ка с какою самодовольною улыбкою пробирается он к своему Петру Петровичу, живущему на Петербургской стороне. - Вот скрипнула дверь в комнате Петра Петровича, входит Семен Иванович, и весь впопыхах бросается к нему на шею. Жена, теща, дети Петра Петровича стоят на пороге, недоумевая о причине восторга Семена Ивановича. «Друг, дружище, - говорит он наконец, - поздравляю, от чистого сердца поздравляю, я думаю ты, брат, и не ожидал такого благополучия?». «Что, что такое?» - робко и едва внятно произносит изумленный Петр Петрович. «Как! да разве ты не знаешь? - продолжает его приятель, -ведь его превосходительство назначил тебе награждение, да еще приказал написать благодарность... » «Что ты...» - «Ей Богу, провались я сквозь землю, если что не правда». Петр Петрович, его жена, дети бросаются друг к другу в обьятия: раздается крик, визг, писк, на это Семен Иванович, подпершись в бока, отвечает сначала неистовым хохотом, а потом словами: «Полноте, полноте! ведь я вас надул, разве не знаете, что сегодня первое апреля?..». Полюбуйтесь, например, хоть вот этим юношею, который только что получил по городской почте раздушенную записку от хорошенькой аристократки, назначающей ему свидание и доступ к которой считал он прежде несбыточною мечтою. Он будоражит весь свой гардероб, несется к лучшему парик-

махеру, душится, завивается, прихорашивается, летит, наконец, к назначенному месту, позабывая, что все это случается первого апреля, и никак не соображая, что раздушенная записка не что иное, как изделие приятелей, сговорившихся лихо надуть его.

А посмотрите-ка, что делается на Песках и в Коломне.

Там Ивану Кузьмичу, владетелю порядочного дома с мезонинчиком, вдруг послышались крики: «пожар! пожар!». Он в ужасе вскакивает с места, в чем был, то есть в одной сорочке, выбегает на двор не взирая на то, что окна облеплены жильцами, бегает и суетится вокруг своего жилища. Волнение и беспокойство Ивана Кузьмича продолжается до тех пор, пока главный жилец, какой-нибудь шутник, не прокричит ему: «Иван Кузьмич! Ведь сего дня первое апреля!»

А на улицах просто уже комедии выходят, рассказать почти невозможно. Обратите внимание на этого господина горделивой осанки, который вдруг остановился, изменился весь в лице, кинулся, наконец, на середину переулка, несмотря на грязь и лужи, нагнулся и поднял тщательно завернутый и запечатанный пакет. Он долго рассматривает его, переворачивает то на одну, то на другую сторону, сердце его сильно бьется: «клад, клад!» - думает он и дрожащими руками принимается развертывать пакет. Господин не успел вскрикнуть, не успел с каким-то особенным остервенением отбросить найденное, как вдруг форточка напротив отворилась, выглянуло смазливое личико и пискливый голос крикнул ему: «Первое апреля!»

Не станем распространяться более о всех возможных способах надуванья, употребляемых первого апреля, скажем только, что обычай этот находит всегда много-премного поклонников; таких даже, которые не довольствуются одним днем, а продолжают следовать ему во все остальные дни и месяцы года.

Просим вас, однако, любезнейший читатель, не думать, что все сказанное нами сколько-нибудь касается нашей книги; нет! Оно так только к слову пришлось. Мы не интриганты и, смеем уверить, гордимся этим. Скажем более, труд наш добросовестен, до того добросовестен, что мы решились даже посвятить несколько страниц одним пуфам, разным лживым анекдотам и совершенно невероятным историям с тою только целию, чтобы заглавие книги - «Первое апреля» - имело какое-нибудь значение, смысл, хоть сколько-нибудь бы относилось к содержанию и не показалось бы публике одною пустою обманчивою вывеской, выставленною так только, для приманки. Если же благосклонному читателю некоторые страницы, те или другие, придутся не по вкусу, то да простит он

нас великодушно или еще лучше пусть вырвет их вовсе вон из книги, Бог с ними, мимо их! Пусть придаст их даже пламени, закурит ими трубку, обернет что-нибудь, словом, распорядится этою дрянью по благоусмотрению. Мы заранее на все соглашаемся и утешаемся тем только, что ведь «един Бог без греха»12.

Вступление это интересно не только тем, что это ранее неизвестный текст Григоровича. Но и тем, что дает понять некоторые обстоятельства, связанные с цензурной историей «Зубоскала». Во-первых, Григорович обращает внимание на вынужденность названия «Первого апреля» («делать было нечего... нельзя было дать другого имени»),

о чем читатель мог и не знать, но мог догадываться: анонсировался один альманах, вышел в свет другой. Во-вторых, обжегшись на «Зубоскале», издатель «Первого апреля» устами Григоровича, чтобы преодолеть цензуру, стремился всячески принизить какое-либо общественное значение книги: не понравилось - можешь раскурить ею трубку. В-третьих, Григорович обращает внимание на условность некоторых материалов альманаха, которые публикуются только ради того, чтобы оправдать «заглавие книги». Это дает основание предполагать, что большую часть «Первого апреля» составляли не «дежурные» материалы, оправдывающие название альманаха, а «реанимированные» из «Зубоскала». Поэтому для реконструкции содержания «Зубоскала» необходимо тщательно «препарировать» альманах «Первое апреля», отделив то, что должно было отвечать первоапрельскому названию книги, и то, что было подготовлено для «Зубоскала» и нашло приют в новом альманахе. Это была целевая установка Некрасова. Не случайно, уже в декабре 1845 года, объясняя Н.К. Кет-черу, что «Зубоскал» не увидит света «по обстоятельствам, не зависящим от редакции», и приглашая его к сотрудничеству, Некрасов твердо заявлял: «Впрочем, оригинал, для него приготовленный, напечатается под другим заглавием и выйдет не выпусками (чего нельзя), а вдруг целой книгой. Поэтому все-таки хорошо бы, если б прислали мне из Москвы статейку, другую...»13.

К материалам первоапрельской направленности больше всего подходят следую-

щие: «Одно из тысячи средств нажить огромное состояние», «Как один господин приобрел себе за бесценок дом в полтораста тысяч», «Дядюшка и племянник», «Пощечина», «Славянофил», «Анекдоты», «Штука полотна» Григоровича, как уже известно, писалась тоже непосредственно для «Первого апреля». Все остальное, можно с достаточным основанием предполагать, и является, выражаясь по-некрасовски, «оригиналом» «Зубоскала». Назову эти материалы в порядке последовательности: «Ревность» - стихотворение И.И. Панаева, подписанное псевдонимом Владимир Бурноо-ков; некрасовское стихотворение «Перед дождем»; «Пушкин и ящерицы»; «перепев» Некрасовым лермонтовского «И скучно, и грустно» («И скучно, и грустно, и некого в карты надуть...»); эпиграмматические стихи Некрасова, объединенные заголовком «Портретная галерея» («Он у нас осьмое чудо...», «Ходит он меланхолически...», «Я герой! (стихотворение, заимствованное у Шиллера и Гете)», «Ростовщик»); «С цветком в руке, бледна и одинока... »; юмористический очерк А.Я. Кульчицского «Как играют в новейшее время в преферанс образованнейшие люди Европы»; его же два физиологических очерка «Водевилист» и «Непризнанный поэт»14; коллективный труд Некрасова, Достоевского, Григоровича - фарс «Как опасно предаваться честолюбивым снам», занимающий львиную долю альманаха «Первое апреля»; стихотворения Некрасова «Женщина, каких много» и «Русская песня» («Что невесел, Ваня?»).

Планировался в «Зубоскале» и «Роман в девяти письмах» Достоевского. Но Некрасов предпочел опубликовать его в первом номере журнала «Современник» за 1847 год.

Разумеется, восстановить сейчас в полном объеме содержание «Зубоскала» практически невозможно. Однако анализ всей совокупности материалов, которые предназначались для публикации в альманахе, дает возможность определить его литературно-художественную программу и ту роль, которую он должен был сыграть в формировавшейся в те годы «натуральной школе». Но об этом разговор впереди.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Достоевский Ф.М. Полное собр. соч.: В 30 т. Т. 28, кн. 1. Л., 1985. С. 106. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с указанием в круглых скобках номера тома и страницы.

2 См.: Григорович Д.В. Литературные воспоминания. М., 1961. С. 81-82.

3 Б.В. Мельгунов высказывает предположение, что объявление о «Зубоскале» было написано «при некотором участии Некрасова», однако никаких аргументов, подтверждающих эту гипотезу, не приводит. Текст же объявления написан на одном дыхании и выдержан в единой стилевой манере. См.: Мельгунов Б.В. Некрасов-журналист (малоизученные аспекты проблемы). Л., 1989. С. 51.

4 См.: Григорович Д.В. Указ. соч. С. 82.

5 См.: Некрасов Н.А. Полное собр. соч. и писем: В 15 т. Т. 7. Л., 1983. С. 617.

6 См.: Мельгунов Б.В. Указ. соч. С. 51.

7 Некрасов Н.А. Полное собр. соч. и писем: В 12 т. Т. 10. М., 1950. С. 49.

8 Мельгунов Б.В. Указ. соч. С. 52.

9 В воспаленном успехами и «фурорами» воображении Достоевского, под впечатлением от которых писалось письмо от 16 ноября, сложилось представление, что его объявление «напечатано уже (курсив мой. - В. С.)» в «Отечественных записках» (т. 28, кн. 1, с. 116). Маленький штришок для понимания психологии молодого писателя...

10 См.: Григорович Д.В. Указ. соч. С. 82.

11 Трудно согласиться с выводом Е.Н. Кийко, комментатора вступления к альманаху «Первое апреля», которая вслед за Б.В. Томашевским поставила под сомнение мемуарное свидетельство Григоровича («я снова написал предисловие...») и высказала мысль о том, что «Григоровичу помогал Достоевский» (т. 18, с. 301). Основанием для такого вывода послужило отмеченное Б.В. Томашевским совпадение ряда фразеологических оборотов во вступлении с «Двойником» Достоевского («Мы не интриганты, и смеем уверить, гордимся этим»), а также использование стилистических конструкций, присущих автору «Двойника» и объявления о «Зубоскале».

Мне кажется пагубной сама тенденция на расширение - при отсутствии конкретных доказательств - соучастия «великих» даже в самых малых делах. Особенно она непродуктивна в тех случаях, когда оперируют отдельными фразеологизмами, которые могли использоваться не только какой-то конкретной личностью, но и кругом лиц, близко общавшихся, и на этой основе складывался речевой обиход. Именно с таким случаем мы имеем дело, когда ведем речь о наличии «словечек» Достоевского во вступлении Григоровича к альманаху «Первое апреля». Не следует забывать, что писатели - почти

одногодки - в этот период были в тесном общении и какое-то время даже жили совместно. Случилось это, по воспоминаниям Григоровича, вскоре после смерти И.А. Крылова (9 ноября 1844 года), по поводу которой по поручению Некрасова Григорович «в десять дней» написал биографическую книжку «Дедушка Крылов». С этого времени, вспоминал Григорович, «я чаще и чаще виделся с Достоевским. Кончилось тем, что мы согласились жить вместе, каждый на свой счет. Матушка высылала мне ежемесячно пятьдесят рублей; Достоевский получал от родных из Москвы почти столько же. По тогдашнему времени, денег этих было бы за глаза для двух молодых людей; но деньги у нас не держались и расходились обыкновенно в первые дни недели; остальные две недели часто приходилось продовольствоваться булками и ячменным кофеем, который тут же подле покупали мы в доме Фридерикса. Дом, где мы жили, находился на углу Владимирской и Графского переулка; квартира состояла из кухни и двух комнат с тремя окнами, выходившими в Графский переулок; последнюю комнату занимал Достоевский, ближайшую к двери - я. Прислуги у нас не было, самовар ставили мы сами, за булками и другими припасами также отправлялись сами». См.: Григорович Д.В. Указ. соч. С. 85-86.

Кстати, требует уточнения дата начала совместного проживания писателей, указанная в «Летописи жизни и творчества Ф.М. Достоевского» (СПб., 1993). Составитель первой части (1821-1859) первого тома ее И.Д. Якубович считает, что произошло это сразу же после выхода Достоевского в отставку (Высочайший приказ Его императорского величества об увольнении от службы поручика Достоевского подписан 19 октября 1844 года) и случайной встречи писателей на улице, закончившейся чтением очерка Григоровича «Петербургские шарманщики». Эти события датируются в «Летописи» следующим образом - «Октября после 19». Случилось же это, по мемуарному свидетельству Григоровича, не ранее 9 ноября 1844 года, до отъезда Достоевского пароходом «Сторфустен» в Ревель к брату.

За полугодовалый срок тесного общения у писателей вполне могла выработаться обиходная речевая лексика, в которой «фразеологизмы» каждого стали «фондом» общего пользования.

12 Первое апреля. Комический иллюстрированный альманах, составленный из рассказов в стихах и прозе, достопримечательных писем, куплетов, пародий, анекдотов и пуфов. СПб., 1846. С. 3-10.

13 Некрасов Н.А. Полное собр. соч. и писем: В 12 т. Т. 10. С. 49.

14 Следует уточнить, что подписаны они не псевдонимом Говорилин, как замечает Б.В. Мельгунов, а окончанием - инъ. См.: Мельгунов Б.В. Указ. соч. С. 52.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.