CC BY
91
УДК 94(470)"1920/30"
С. В. Туров
Опыт реконструкции родовых (общинных) угодий аборигенного населения Обдорского края на данных полевых исследований второй половины 1920-х - первой половины 1930-х гг.
Автор приходит к выводу, что до определённой степени возможно восстановить топографию и структуру родовых (общинных) рыболовецких и охотничьих угодий аборигенного населения Обдорского края (Ямало-Ненецкий автономный округ) по состоянию на первую половину 1930-х гг. XX в. Для аборигенов-кочевников восстановимы маршруты кочевок и места зимовок и летовок оленных стад. Восстановима также внутренняя логика системы родовых угодий. В своих выводах автор опирается на широкий круг источников. Прежде всего, речь идет о полевых и отчетных материалах различных землеводоустроительных экспедиций, обследовавших Обдорский край во второй половине 19201930-х гг. ХХ в. Дальнейшее изучение и картографирование системы родовых угодий послужит в свою очередь своеобразным прогностическим инструментарием в этнологических и археологических исследованиях.
The author comes to the conclusion that, to some extent, it is possible to restore the topography and structure of tribal (communal) fishing and hunting area of aboriginal Obdorsk region (Yamal-Nenets Autonomous Region) of the first half of the 1930s of the XX century. Aborig in alnomadicmig rations routes are retrievable as well as wintering and summering places of deerherds. The internallogic of the system of tribal territories is also recoverable. The author's conclusions draw a widerange of sources. First of all, they are based on records of task groups' reports of various land and water exploratory expeditions which investigated Obdorsk region in the second half of the 1920s-1930s. Further study and mapping of tribal lands will act as a kind of a prognostic tool in anthropological and archaeological research.
Ключевые слова: Обдорский край, аборигены (ханты, ненцы); родовые угодья (вотчины); вотчинное право; границы родовых угодий; аренда угодий (кортом); захват угодий; спорные угодья; структура угодий; землеустройство колхозов; землеводоустроительные экспедиции; рыболовный промысел; рыболовные пески; соровые озёра; охотничий промысел; облавная охота («таларава»); охотничьи ловушки (слопец, чиркан, капкан).
Keywords: Obdorsky Territory, the Aborigines (Khanty and Nenets); tribal lands (patrimonies); patrimonial right; boundaries of tribal lands; lease of lands (court); conquer of lands; land disputes; land structure; collective land management; land & water-construction expeditions; fisheries; fishing sands; sor Lake; hunting; round-up hunting ("Talarava"); hunting traps (slopets, strike sharply, trap).
В дореволюционный период все промысловые и пастбищные угодья находились в собственности аборигенов Обдорского края на условиях традиционного вотчинного права, которое, однако, было признаваемо государством, то есть закреплено юридически. Вотчинное право, по свидетельствам, собранным у самих аборигенов, существовало исстари. Известный исследователь Севера В. П. Евладов в конце 1920-х гг. писал, что в основе вотчинного права лежали «экономические причины». В частности, он полагал, что охотничьи угодья ранее других были поделены между родовыми ватагами уже в силу того, что охотничий промысел значительно древнее оленеводства [1]. Заметим в связи с этим, что суждение В. П. Евладова вполне можно перенести и на рыбную ловлю. Но и оленные пастбища были в свое время поделены между аборигенами-кочевниками, и каждый род прекрасно был осведомлен о границах своих пастбищных угодий, стараясь при выпасе этих границ не нарушать без особой на то нужды [2]. Уже в дореволюционный период вотчинное право начинает размываться. Причиной тому была русская колонизация края. Русское и коми-зырянское население (сс. Обдорск, Хэ, Нори), а также приезжие рыбопромышленники широко пользовались угодьями на условиях аренды (кортома). Угодья начинают переходить к рыбопромышленникам и
© Туров С. В., 2014
старожилам в собственность. Подобные сделки носили незаконный характер, но имели место быть. Так, «самоеды Обской губы» ухитрились продать одно рыболовное угодье - салмы Вануйтовские - дважды двум разным купцам [3]. Впрочем, известны были случаи купли-продажи угодий аборигенами другим аборигенным общинам. Так, в свое время ханты с р. Сыни купили у хантов, проживавших на р. Собь, несколько озер, изобиловавших водоплавающей птицей [4].
Своеобразными верховными распорядителями всех инородческих земель Обдорской волости считался род князей Тайшиных. И инородцы-вотчинники вынуждены были выполнять указания князя, даже если князь под воздействием принятой от промышленников мзды принимал заведомо невыгодное для вотчинников решение. Впрочем, власть Тайшиных в тундре имела и позитивное значение, ибо нередки были склоки из-за угодий и между самими кочевниками. Так, представители ненецкого рода Ямал (северная ветвь рода Нокатэта) длительное время пытались оттягать у рода Вэнга участок тундры вокруг главного святилища ямальских ненцев «Семь Чумов» [5].
Однако и для властей владельческие права «инородцев» на отдельные наиболее прибыльные угодья вовсе не являлись непреодолимым препятствием, если речь шла о пополнении казны. Так, рыбопромышленные пески, принадлежавшие аборигенам низовьев Оби, частенько отдавались казной с торгов в оброчное содержание. Местные власти оправдывались тем, что «отдача угодий является единственной мерой в пополнении недоимок» [6].
В историографии вопрос о землевладении у ненцев решается неоднозначно. В 19501960-х гг. казалось неоспоримым, что тундра была поделена между отдельными родами: «рыболовные, охотничьи и в значительной мере пастбищные угодья являлись собственностью рода» [7]; «существовала родовая собственность на рыболовные, охотничьи и частично пастбищные угодья» [8]. Однако тогда же некоторые исследователи, в частности Н. А. Свешников, высказывали другую точку зрения: «Указанные территории принадлежали не родам, а семьям, носившим имя того или иного рода. Например, 106 хозяйств Окотэтто на Ямале кочевали в составе 26 смешанных по родовому составу групп от Байдараты до Надыма» [9]. На базе большого корпуса источников в начале 1970-х гг. Б. О. Долгих пришел к выводу, что вотчинное право в Ямальской тундре не зиждилось на родовом устройстве: «Роды ненцев жили очень смешанно, и можно установить лишь преобладание отдельных родов в определенных участках, а отнюдь не исключительное владение ими территорий» [10]. А. В. Голов-нев и вовсе считает, что вотчины в тундре есть явление позднее, связанное с русским правовым сознанием. Он замечает, что для ненца-кочевника не столько важна «линия границы», сколько «линия миграции». Во все времена оленевод-вотчинник признавал право других оленеводов прогонять свои стада через его владения и даже временно выпасать их. Оленеводы-вотчинники выражали свое владельческое право в формуле: «Ходить-то ходи, а чум не ставь». Сами же границы вотчин якобы и вовсе обязаны своим появлением курьезу. В 18271829 гг. штурман И. Иванов по заданию капита-лейтенанта Литке картографировал побережье Ямала и острова Белого. Расставленные по этому поводу в тундре геодезические метки ненцы стали воспринимать как межевые знаки вотчин (родовых территорий). И по сей день ненцы подновляют время от времени эти «межевые знаки» [11]. Однако ещё В. П. Евладов подметил, что «неясность границ и общее пользование ягельниками зимних районов (правый берег Обской губы, р. Ерудей. - С. Т.) вводит в заблуждение некоторых исследователей, давая им основание считать, что здесь (Ямал. - С. Т.) отсутствует вотчинное владение» [12]. Таким образом, заблуждались уже современники В. П. Евладова, советские специалисты, поскольку в первой половине 1930-х гг. в связи с повсеместной национализацией земли древнее родовое право становилось всё менее актуально: «К числу важнейших хозяйственных недостатков землепользования на Севере в первую очередь относится обезличенное землепользование по пастбищным угодьям, имеющее наибольшее распространение в районах с оленеводческим направлением хозяйства. Пастбищные территории не закреплены за отдельными пользователями, а распределение маршрутов производится ежегодно, причем маршруты стад нередко коренным образом ежегодно изменяются» [13]. В соответствии с духом времени в этом видели классовую подоплеку: «В прошлом, а в ряде районов и в настоящем эта «система» являлась базой для эксплуатации бедняцко-середняцких хозяйств крупными кулацкими хозяйствами. Кулак со своим стадом по существу являлся хозяином всей территории. Тысячный оленевод царил в тундре, бедняк жался в угол, жил промыслом».
Исходя из вышесказанного, советские управленцы вообще ставили под сомнение целесообразность самого традиционного способа хозяйствования - периодические перекочевки (кас-лания) [14].
В наиболее обобщённом виде современный взгляд на традиционное землепользование у тундровых ненцев (европейских и азиатских) сформулировал А. Н. Гулевский. Пастбищные угодья находились в общинном владении. За каждым отдельным хозяйством закреплялись летние и зимние территории для выпаса, а также кочевой маршрут. Чужой маршрут пересекать было запрещено. Однако проходные пути (оленегонные дороги) использовались совместно [15].
В историографии практически никак не решается вопрос о границах вотчин. Например, чрезвычайно трудно определить, где проходила граница между владениями хантов и ненцев (особенно кочевых). Считалось, в частности, что на Оби рыболовные пески ниже с. Аксарки принадлежали ненцам, а выше - хантам. Однако и ненцы и ханты зачастую нарушали эту условную границу. Немало хантов вели промысел на Надымской Оби и по берегам Обской губы. Так, западный край Надымской дельты (Святой Мыс) являлся в начале XX в. вотчиной рода «осамоедившихся остяков» Нядонги [16]. Еще труднее сегодня восстанавливать границы отдельных вотчин. Картографирование вотчин на Ямале в свое время предпринято было Евладовым. Однако до нас дошли только описания, а карты на сегодняшний день не обнаружены: «Всего на Ямале отмечено мною до 20 территорий в твердых вотчинных границах (выделено мной. - С. Т.)... № 1. Ямады (ватага Окатэттов), хозяевами вотчины считаются 3 брата - Ныти, Пари и Ирику и дети умершего четвертого. № 2. принадлежит старику Тару Ямалу (105 лет, 2000 оленей) и его сыну. Тар Ямал является старшим в роде Окатэттов (Яма-лов). Вотчина Тара особенно велика. ... Далее к югу в вотчины Окотэттов вклиниваются вотчины Яптики Вэйзорю и Сэу. Здесь концентрируются и другие Яптики: Сатто Едайко и много других. Дальше № 5, 6 по берегу Карского моря снова идут вотчины Окатэттов. На 5-й в меж-дуречьи Хоросовай и Тнутей вотчинником является Хаулы Окатэтта. .Вотчина № 6, включающая устье двух больших рек Се-Яга и [.] весьма густо заселена чумами разных родов. ... Вотчина № 7 Сэротэттов также густо заселена. .Вотчина № 9 бедняков Езынги. Центральные вотчины 10, 11, 12, 13 меньше населены. Восточный берег Ямала аналогично разрезан на вотчины. Большая вотчина № 16 принадлежит небольшому роду Вэненгов. Вотчины 14, 15, 17, 18, 19, 20 принадлежат на общих родовых основаниях отдельным родам» [17].
Из исследователей, изучавших вопросы вотчинного права и границ вотчин, в лесной зоне Северного Зауралья нужно упомянуть Е. В. Перевалову [18] и М. А. Зенько-Немчинову. Последней удалось выяснить, что порядок распределения угодий между отдельными семьями лесных ненцев как прежде, так и теперь опирался на нормы обычного права. По мнению Зенько-Немчиновой, в старину границы пастбищных родовых угодий хотя и существовали, но не являлись непреодолимым препятствием для соседей: «.обычные правила лесных ненцев допускают возможность выпаса (прохода) оленей на чужих участках или совместного выпаса оленей разными семьями на одном-двух участках». Другое дело рыболовные и охотничьи угодья: «Наиболее строго до сих пор соблюдаются правила, касающиеся пользования участками запорного рыболовства. Ранее же правовые обычаи закрепляли все «лучшие рыболовные места» (часть реки с берегом, ручей, озеро) за определёнными хозяевами или семьями». Охотничьи «территории представляли собой два вида участков: те, что использовались в первый период зимней охоты, находились рядом с жилищем и практически совпадали в границах с пастбищами и рыболовными угодьями и те, что находились на значительном расстоянии от обычных мест кочевий и проживания лесных ненцев и использовались для промысла во второй период зимы. Как и в настоящее время, территории, находящиеся вдали от стойбищ, как правило, не закреплялись, и на них могли охотиться представители разных семей и родов.». Опять же с опорой на вековые правовые традиции используются лесными ненцами до сих пор ягодники и кедровники. Так, сбор ягод и кедровой шишки начинается всеми одновременно в определённый срок, и связано такое положение дел, по мнению исследовательницы, с «представлениями о коллективной собственности на кедровники и ягодники» [19].
Автор данной статьи не ставит целью разрешить все обозначенные выше проблемы историографии темы. Основная задача значительно скромнее - ввести в научный оборот определённый круг источников, которые до сего дня не привлекали внимания исследователей
традиционного землепользования на Севере. Имеются в виду полевые и отчетные материалы различных землеводоустроительных и охотоведческих экспедиций, обследовавших Северное Зауралье во второй половине 1920-х - первой половине 1930-х гг.
Данные материалы в основном сосредоточены в фонде № 12 (Ямало-Ненецкое окружное управление сельского хозяйства исполнительного комитета Ямало-Ненецкого Совета депутатов трудящихся) Государственного архива Ямало-Ненецкого автономного округа. После Октябрьской революции все права собственности на угодья перешли к государству. Однако каких-либо системных землеводоустроительных работ не проводилось и первые землеводоуст-роительные мероприятия в 1927-1928 гг., в сущности, закрепляли прежнюю систему владений, основанную на вотчинном праве [20]. Исследователи и наблюдатели еще в начале 1930-х гг. отмечали, что эксплуатация всех видов угодий осуществляется с оглядкой на вотчинное право [21]. Так, в 1933-1934 гг. специалисты-водоустроители, работавшие в Надымском районе, констатировали, что участки отдельным колхозным артелям для лова выделяются часто в соответствии с границами прежних вотчин, потому что здесь та или иная семейная группа ненцев ловила рыбу издавна. Сами же границы прежних вотчин водоустроители чаще всего восстанавливали по «углубленным опросам» местного населения. О прежних вотчинах напоминали также родовые имена ненцев, вошедшие в названия тех или иных угодий, например «Вануйто» [22]. Ненцы продолжали соблюдать границы вотчин, несмотря на их игнорирование государством. Так в 1934 г. специалисты-водоустроители отмечали следующее: «Исторически сложившиеся земельные отношения привели к широкому распространению вотчинно-феодального права на пользование промысловыми угодьями. Остатки этого пережитка сохранились и до сих пор. Так, например, на одном из песков Тэу-Пугольского нацсовета кулак Моюльков, пользуясь правом феодала-вотчинника, не допускал колхозную рыболовецкую артель к промыслу на этом песке. На песке Ватанги издавна промышляет ненец-средняк Аркадий Анагуричи, допускающий промышлять вместе с собой ежегодно по 2-3 туземных хозяйства, оставляя за собой право вотчинника. Когда наша группа стала спрашивать промышляющих на песке Ватанги, то туземцы в отсутствии вотчинника отказались давать ответ, говоря, что дело вотчинника пустить или не пустить на свое угодье. Этот факт показывает, что в тундровых условиях еще и сейчас вотчинно-феодальное право имеет силу» [23]. Данный вывод справедлив и для Ямальской тундры. Несмотря на административное разграничение пастбищных угодий между колхозами, проведенное в 1930-1950-х гг., оленеводы Ямала сохраняли небольшие частные стада и придерживались, насколько было возможно, древнего вотчинного права в своей хозяйственной деятельности [24]. Если о вотчинном праве забывали аборигены, им напоминали о нем старожилы. Так, в 1928 г. житель с. Мужи П. И. Дьячков обратился в Мужевский сельсовет с заявлением, в котором сообщил, что он издавна («несколько десятков лет») ставит сено «в местности по левой стороне с верхнего устья Тоготской протоки», но вот явились инородцы Тоготских юрт и принялись совершенно бесцеремонно окашивать этот участок, ссылаясь на принадлежность этого угодья их общине. Однако П. И. Дьячков прекрасно помнил, что данный участок в свое время входил в состав угодий ю. Тумгортских и тогодские ханты никаких прав на данный сенокос не имели и до революции, а за сим заявитель предлагал сельсовету обуздать «инородцев, зарвавшихся на чужое» [25].
Если это было выгодно, то коллизии, возникшие еще до революции вокруг вотчинного права, использовались органами советской власти. Так, система арендных отношений, сложившаяся до революции, фактически была унаследована местной советской властью. Только теперь угодья в аренду сдавали сельсоветы, а вот наниматели зачастую остались прежние. Так, в 1928 г. в Мужевский сельсовет обратился житель с. Мужи В. Д. Шахов с просьбой о продлении аренды рыболовных угодий в местности Варна-Пугор: «...ввиду того, что местность Варнапугорская и угодья рыболовные мною арендовались и за прошлые годы в течение с 1896 г., а также все рыболовные снаряды имеются на месте и помещение для рыбного товара» [26]. Но советское государство менее всего думало о соблюдении вотчинного права при проведении землеустроительных мероприятий, и, если того требовали обстоятельства, древние родовые угодья перекраивались без всяких исключений. И часто последствия такого подхода были плачевны. Так, например, землеустройство Кутопъюганского совхоза Ямальского района в 1933 г. было проведено исключительно исходя из хозяйственных потребностей, без учета старых, сложившихся в результате длительного времени традиций землевладения [27]. Правда, землеустроители попытались на статистическом уровне опре-
делить потребности местного населения и учесть их в своих расчетах. Но в расчетах землеустроители ошиблись [28]. Это привело к печальным последствиям. Так, в результате касла-ния совхозных стад в верховьях р. Надыма была распугана вся обитавшая в этом районе белка и местное население осталось без промысловых угодий, включая жителей других местностей Надымского района, традиционно приходивших сюда на промысел [29]. Государство конфисковывало лучшие угодья, совершено не считаясь с интересами населения. Так, в 1933 г. «в Кутоп-Югане совхоз выкосил все сенокосы, оставив местное население без сена» [30]. В советский период продолжались захваты угодий представителями старожильческого населения, а также аборигенами - пришлыми из других местностей: «Целый ряд ненцев-охотников жаловались нам на то, что к тому времени, когда они со своими стадами достигают верховьев Надыма, эта территория бывает уже опромышлена хантами из Сургутского района, уральскими зырянами и русскими охотниками, проникающими в эти места из Сургутского района. Вследствие этого добычливость охотничьего промысла сократилась в 2-3 раза и некоторые виды промысловой фауны близки к исчезновению (дикий олень)» [31].
Поскольку, по утверждению ряда исследователей, «линия миграции» для оленеводов-кочевников была едва ли не важнее «линии границы», постольку интересно проследить эту самую «линию миграции». Источники позволяют восстановить маршруты сезонных перекочевок оленеводов, как они сложились к 1930-м гг. На Ямальском полуострове во второй половине XIX - начале XX в. сформировалось несколько хозяйственно-культурных комплексов. В северной части полуострова господствовал «арктический» комплекс. «Прибреж-но-тундровый» комплекс занимал побережье Байдарацкой и Обской губы. «Южно-тундровый» - юг полуострова. «Лесотундровый» - низовья Оби. Классический оленеводческий, или «тундровый», комплекс занимал среднюю часть Ямала. Здешние ненцы искони являлись оленеводами, другие занятия и промыслы для них имели только вспомогательное значение [32]. В рамках оленеводческого хозкомплекса просто необходимы постоянные перекочёвки (каслания) стад, в том числе сезонные. В настоящее время сезонные перекочёвки ямальскими ненцами осуществляются два раза в год, осенью и весной в меридиональном направлении с севера на юг и обратно. Основная часть маршрута - переход через Обскую губу на Хэн-скую сторону (Надымский район). Кроме того, по достижении мест летних и зимних кочевий оленеводы также не стоят на одном месте и совершают постоянные перекочёвки стад в радиусе нескольких километров от очередного стойбища. В прежние времена на Надымской Оби в пределах современного Надымского района кочевали «каменные» и «низовые самоеды». С ноября, «смотря по выходу песца», по февраль оленеводы выпасали здесь оленей, охотились, занимались заготовкой дров и изготовлением необходимого в быту деревянного скарба (нарты, шесты, деревянная посуда) [33]. Ненцы зимой приводили на Надым огромные стада. Стадо в 200-300 оленей считалось небольшим. Самый богатый низовой самоед, кочевавший на территории Надымского района в 1920-х гг., до коллективизации, Еко Анагуричи имел стадо оленей в 10 000 голов [34]. Во время революции и антикоммунистического восстания 1921 г. еще больше ненцев предпочитали кочевать зимой в районе Надыма [35]. С наступлением весны ненцы-кочевники отправлялись восвояси - на Ямал и к Северному Уралу. Впрочем, ненецкие хозяйства зимовали не только на Надыме. Так, «ямальские окраинные самоеды» стояли зимой в верховьях Ягады, Воркуты, Тобыне-Тарка, Кадаты. Зимовали ненцы в низовьях Ерудея, севернее Ерудея и в междуречье Полуя-Ерудея, и по притокам Обской губы, Кутень-Югану и в других местах [36]. В 1926-1927 гг. участники «Приполярной переписи» описали практически все индивидуальные маршруты кочевников Ямала. Вот описания некоторых маршрутов. Низовой самоед Ачики Сэрпин (Вануйто) придерживался следующего кочевого маршрута: «Весной важенки телятся приблизительно средним течением р. Сэр-Яга. Летом кочуем по реке Сэр-Яга и край Сэрто все лето. Осенью идем обратно до большого Хорато и Ерсале. Зимой, в январе месяце, р. Обь переваливаем через Хаманел на реку Ярцанги и поднимаемся выше. Стоим всю зиму между Шугой и Ярцанги». Тура (Хаю) Сэрпин (Вануйто): «Весной бываю вершине Сэр-Яга. Летом кочуем вместе с Акмоем Сэрпиво по реке Сэр-Яга, до января месяца, промышляя зверя. Осенью идем обратно к Яде, а потом к Ерсале. Тут останавливаемся край реки Ер. Хадатто. Зимой окрестностях Ерсале». Пупта Сэртвы (Вануйто): «Весной р. Обь перехожу из Кутопьюгана на Хаманел, от Хаманела иду чрез Япта-Хадатто на вершину р. Яды, от Яды иду чрез Порцы Яга вершину р. Сальты. От Сальты на вершину Паюта, от Паюты Лимбеда Яга, а потом поднимаюсь на вершину хребто-
вой дороги и иду до Вэнуево Яга, тут останавливаюсь на все лето, кочую между Сэр -Яга и Вэ-нуевы. Осенью иду обратно по той же дороге. Зимой кочую между Кутопъюганом и Ярцын-ги». Наныь Сэрпио Вонуйто: «Весной важенки телятся у речки Вэмуева Яга, а остальное время между Вэмуевой Яга и Сэр Яга. Летом кочуем большей частью по реке Сэр-Яга. Осенью по Яп-тми Хадатто. Зимой в окрестностях Ерсале до марта месяца, а потом обратно по степи тундры». Неле Сэрпива: «Весной важенки телятся на вершине Сэр-Яга. Летом кочую по Сэр-Яга, промышляю рыбу. Осенью идем обратно по хребтовой дороге. Юробей перехожу через Ходту мимо большого озера Ярро-То, через вершины Яды на Япта-Хадатту. Зимой кочую по Ер-Ха-датта до марта месяца (15. III), а потом обратно» [37].
Выше обозначены маршруты перекочевок населения северной части полуострова Ямал, для которой оленеводство являлось основным занятием. Иначе выглядели эти маршруты у ненцев, населявших южное побережье Обской губы («прибрежно-тундровый» хозяйственно-культурный комплекс): «Хозяйства эти в основном рыбацко-охотничьи, оленеводство для которых является лишь подсобным второстепенным по своему значению занятием. Основным занятием проводящих лето в южной части Ямальского района туземцев служит рыболовство. Благодаря экономической привязанности к основным рыболовным угодьям Обской губы, малооленное рыбацко-охотничье население сильно сокращает амплитуду своих кочевий и уже сейчас может быть названо полуоседлым... На летний период эти хозяйства группируют своих оленей в крупные объединенные стада (500-700 голов) и отдают их для выпаса наемным пастухам, занимаясь в это время сами рыболовным помыслом. Олени выпасаются на обском побережье в незначительном удалении от мест промысла их владельцев. Следует сказать, что Вануйтинские ненцы выпасают своих оленей в Приуральском районе за р. Обью. Ненцы, промышляющие летом на островах, держат своих оленей частично в вануйтинском, частично в варкутинском стадах. На зиму часть местных полуоседлых туземных хозяйств уходит со своими стадами в районы основного охотничьего промысла в верховья реки Надым и на его притоки р. р. Хэтту, Хэй-Ягу и т. д., а часть остается на зимовку в приобской части, выпасая стада по Ер-Яге, Воркуте, Ватанге, Шуге, Ерудею и промышляя заходного песца, горностая и лисицу в районе зимних пастбищ и на островах Обской дельты» [38]. А. А. Дунин-Горкавич в начале XX в. зафиксировал три направления, к которым в конечном счете сводилось всё многообразие индивидуальных кочевых маршрутов. Одна группа оленеводов переваливала Обь у мыса Хэбидя Сале (Мыс Жертв). Вторая - около Кутопъюгана. Третья - около поселения Хэ [39]. Советизация Севера привнесла в эту устоявшуюся схему перекочевок некоторые коррективы, о которых не смогли умолчать землеустроители начала 1930-х гг.: «Ярко выражена тенденция сокращения зимних перевалок населения с Ямала на нижнее побережье Обской губы. Благодаря некоторым хозяйственно-политическим моментам, значительная часть оленеводов, особенно крупные хозяйства, остаются зимовать на Северном Ямале и число их с каждым годом увеличивается» [40]. Под «некоторыми хозяйственно-политическими моментами» следует, прежде всего, понимать коллективизацию. Сказалось на маршрутах перекочевок создание сети факторий ГУСМП и «Интеграл кооператива». В результате сложился своеобразный доселе невиданный тип хозяйств, «которые на зиму спускаются к факториям и, имея небольшое оленье стадо, жестоко эксплуатируют его на заработках - гоньбе (заготовка дров, перевозки)». Таким образом, сложилась ситуация, при которой, в отличие от сегодняшнего дня, господствующим направлением перекочёвок надолго стало не меридиональное, а широтное [41].
Тундровик всегда особенно дорожил охотничьими угодьями. Например, на Ямале еще в конце 1920-х - начале 1930-х гг. XX в. аборигены ревниво следили за принадлежавшими им песцовыми ловлями. Вотчинник отстаивал свое право на монопольный отлов зверя стационарными ловушками-слопцами. Наезжим охотникам позволялось брать зверя только капканами [42]. В лесной зоне петли, слопцы и чирканы в начале 1930-х гг. применялись скорее как исключение [43], надо полагать, здесь вотчинники склонны были ограничивать и капканный промысел пришлых охотников. Впрочем, в силу кочевого характера быта и способов охоты (облавная охота - «таларава») нередки были случаи совместного опромышления угодий различными группами аборигенов. Так, совместно опромышлялся «мора-салинскими» и «уральскими самоедами» бассейн рек Еркуты и Танловой. Последняя река - в верхнем течении. Причем по р. Еркуте уральские самоеды опромышляли преимущественно «с левой стороны, а мара-салинские - с правой; по реке Танловой почти тоже - уральские промышляют с
правой стороны, мара-салинские - с левой. Однако нередки случаи, когда и те и другие объединяются для совместных облавных охот» [44].
Вотчинное право в охотничьем промысле в 1920-х - начале 1930-х гг. соблюдалось все менее охотно. Каждый охотник-абориген вел промысел в той местности, где ему это удобнее было делать, чаще всего там, где паслись его олени [45]. В этих условиях участились захваты угодий представителями старожильческого населения (русские, коми-зыряне). В 1925 г. Ку-шеватский сельсовет обращался к вышестоящим органам советской власти: «Граждане с. Мужи без всякого на то права вторгаются в Кожгортский сор и препятствуют населению юрт того же наименования заниматься рыбным промыслом» [46]. Любопытно в связи с этим, что Мужевский сельсовет отрицал наличие подобной ситуации и в свою очередь обвинил кож-гортских рыбаков в том, что они постоянно ведут лов в угодьях, находящихся в ведении Му-жевского сельсовета [47]. В промысловых угодьях Кушеватского сельсовета вольготно чувствовали себя старожилы с. Куноватского, захватившие лучшие соровые угодья ю. Шижин-ковских [48]. Впрочем, не чурались захвата чужих угодий и аборигены. Так, на абрисе «Владений юрт Карвож», составленном водоустроителями, обозначена протока Кочегатская, на ней отмечены два запора и имеется надпись: «Захвачены лоровскими» [49]. И случай этот не единичный. Однако часть угодий, видимо, по давней традиции опромышлялась совместно несколькими общинами, и это не вызывало каких-либо конфликтных ситуаций. Так, Мажа -Лор - Сотный сор, «непосредственно соединяющийся с Обью», опромышлялся лорогортски-ми, ишварскими и матлорскими рыбаками [50]. Некоторые угодья считались спорными. Так, на абрисах, составленных землеустроителями в начале 1930-х гг., иногда можно прочесть: «спорная граница». Только по Кушеватскому сельсовету «спорные угодья» в начале 1930-х гг. исчислялись тремя десятками [51].
Анализ выявленных источников не оставляет сомнений в том, что вотчины складывались, исходя из учета самых разнообразных факторов - особенностей рельефа, наличия звериных троп и нор, наличия выгодных с промысловой точки зрения рыболовных угодий. На базе выявленных источников возможно восстановление не только границ родовых угодий, но и реконструкция внутренней логики их организации (структуры). Так, в лесной полосе края у каждой общины (юрта) имелись охотугодья, располагавшиеся в границах угодий, примыкавших к юртам, а также рыболовецкие угодья, делившиеся на зимние и летние. Зимние рыболовецкие угодья - запоры - располагались на реке, на которой стояли юрты. На абрисах, составленных в начале 1930-х гг., часто можно увидеть обозначения запорных плотин, перегораживающих протоки. Например, в случае ю. Хорпун-Горт запорные плотины располагались по р. Сыне в обе стороны от поселения примерно на два километра - всего 8 запоров. Расстояние между запорными плотинами колебалось от 300 м до 1 км. Запорные плотины ю. Лоро-Горт, там же на р. Сыне, отстояли по обе стороны от населенного пункта на 3 и 3 % км соответственно. Расстояние между запорными плотинами составляло от полукилометра до полутора. На абрисах отчетливо видно, что «владения» отдельных юртов обязательно включают озера (сора) и протоки. Рационально и логично выстроена, например, система рыболовных угодий ю. Тильтимских. Напротив юрт на р. Сыне расположен рыболовный песок, а в обе стороны от поселения поставлены на реке запорные плотины. Так устроен достаточно продуктивный и не требующий дальних переходов компактный комплекс рыбодо-бычи. Летний лов жители ю. Хорпун-Горт, как и жители других аборигенных населенных пунктов, перечисленных выше, осуществляли на значительном удалении от поселений на Оби и в соровых озерах обской поймы. Непосредственно хорпунгортцы опромышляли сора, находившиеся между Большой и Малой Обью в 35 км от Обдорка [52]. Другим непременным элементом полноценного «владения» являлись звероловные угодья. Охотугодья включали в свой состав несколько урочищ с преобладанием того или иного зверя. Так, на абрисе угодий ю. Питлор в одном месте читаем: «Лисица, горностай» [53]. На абрисе охотугодья Хороер об-значены места, где водились медведи, куропатки, лисы. На абрисе угодий ю. Ишварских в 10 км от населенного пункта указано урочище, изобилующее горностаем, лисицей и песцом [54]. На абрисе, отображающем промысловые угодья ю. Овгортских, указано направление, по которому «кочует» белка [55]. На абрисе «охотугодий ю. Выт - Вар - Горт» обозначены места промысла оленей, белки, куропатки [56].
В рамках родовых угодий всегда существовали индивидуальные (семейные) угодья, или, во всяком случае, урочища, в эксплуатации которых было заинтересовано отдельное
хозяйство. Так, на абрисе угодий ю. Еврей-Горт на р. Сыне обозначены 11 запорных плотин и только возле двух есть примечание: «Запор общего пользования» [57]. Существовали и индивидуальные охотничьи угодья. Здесь у охотников имелись нахоженные промысловые маршруты и насиженные места стоянок. Имеющиеся в нашем распоряжении материалы позволяют выявить границы и реконструировать содержательную часть (структуру) таких участков или маршрутов. Так, хант Андрей Шуганов, житель Пашерских юрт, зимовал на р. Полуе в урочище [Емичанка]. Здесь он охотился на зайцев, горностаев, куропаток. Охотился Шуганов в радиусе 20 км от своего зимовья. На «площади в 15 верст» охотник расставлял петли и капканы и проверял их через 1-2 дня. А еще имелось у А. Шуганова патронное ружье, но старенькое. С этим стареньким ружьишком охотник проходил в день по тайге, проверяя ловушки и окарауливая зверя, до 20 верст. И так до самой весны, отдыхал промысловик только во время бурана [58].
Выявленные источники - абрисы, выполненные землеустроителями, позволяют восстановить границы общинных угодий отдельных юртов лесной зоны Обдорского края (Шурыш-карский район ЯНАО) по состоянию на начало 1930-х гг.: Егом-Молом-Горт, Кар-Вож, Ям-Горт, Лоровские, Посл-Горт, Ов-Горт, Азовы, Ишварские, Матлоровские, Хорьевские, Сынские, Тиль-тим, Выт-Вож-Горт, Еврей-Горт, Му-Горт, Хорпун-Горт, Оваломские, Ним-Вож-Горт. На абрисах отображены именно общинные угодья, опромышлявшиеся исстари, так как землеустроители специально оговариваются, что на вновь образованные колхозы угодья пока специально не выделялись. Помимо того, что на абрисах (лишенных, правда, масштаба) обозначены границы угодий отдельных юртов (общин), часто здесь имеются пояснительные записки, позволяющие значительно уточнить сведения, отображенные на абрисах. Из пояснений следует, что изображены на абрисах «зимние угодья», поскольку обязательно упоминаются места летнего лова рыбы. Так, о ю. Еврей-Горт сказано следующее: «Оленеводство, рыболовство [...] полукочевое. Летний промысел на Оби: 1) угодья Лянми-Горт, протоки Истмат-Посл и Пугор-Посл -4 хозяйства; 2) угодье Пугор-Горт совместно с мужевскими рыбаками - 3 хозяйства; 3) угодье Нарты-Горт совместно с мужевскими рыбаками - одно хозяйство; 4) сор Сегедем-Лор (в 35 км выше Обдорска) совместно с Хорпун-Горт - 2 хозяйства» [59].
Таким образом, имеющиеся в нашем распоряжении источники позволяют до определённой степени восстановить топографию и структуру родовых (общинных) рыболовецких и охотничьих угодий, а также индивидуальных угодий по состоянию на вторую половину 1920-х - первую половину 1930-х гг. XX века. Для аборигенов-кочевников восстановимы маршруты кочевок и места зимовок и летовок оленных стад. Но самое главное, восстановима внутренняя логика (во всяком случае, экономическая и экологическая её составляющие) системы родовых угодий. Следующим шагом может стать наложение на топографию вотчинного владения сакральной топографии священных мест и местной культово-обрядовой практики. А это в свою очередь позволит реконструировать всю целостность взаимоотношений человека и окружающей его среды в рамках традиционного хозяйственно-культурного комплекса. Следующим уровнем исследований могла бы стать попытка наложения полученных результатов на археологическую карту региона. И как знать, возможно, окажется, что система вотчинного владения значительно древнее не только времени экспедиции штурмана И. Иванова, но и времени русского присутствия вообще. Антропология и полевая археология в свою очередь получат уникальный прогностический инструментарий.
Примечания
1. Государственный архив Ямало-Ненецкого автономного округа (ГА ЯНАО) Ф. 12. Оп. 1. Д. 8.
Л. 104.
2. Зибарев В. А. Юстиция у малых народов Севера (XVII-XIX вв.). Томск, 1990. С. 184.
3. Головнев А. В. Историческая типология хозяйства народов Северо-Западной Сибири. Новосибирск, 1993. С. 34-35.
4. Перевалова Е. В. Северные ханты: этническая история. Екатеринбург, 2004. С. 245.
5. Евладов В. П. По тундрам Ямала к Белому острову. Экспедиция на Крайний Север полуострова Ямал в 1928-1929 гг. Тюмень, 1992. С. 146-147.
6. Санкин Е. В. Обские рыбопромышленные пески Тобольской губернии в XIX - начале XX в. // Вестник Томского государственного университета. 2007. № 294. С. 165.
7. См., например: Броднев М. М. От родового строя к социализму // Советская этнография. 1950. № 1. С. 83-98.
8. См.: Хомич Л. В. Ненцы. М.; Л., 1966. С. 142, 152.
9. См.: Свешников Н. А. Общественный строй народов Нижнего Приобья в конце XIX - начале XX века // Учен. зап. ЛГПИ им. А. И. Герцена. Т. 222. Л., 1961. С. 73-74.
10. Долгих Б. О. Очерки по этнической истории ненцев и энцев. М., 1970. С. 93-94.
11. Головнев А. В. Кочевники тундры: ненцы и их фольклор. Екатеринбург, 2004. С. 49-51.
12. ГА ЯНАО Ф.12. Оп. 1. Д. 8. Л. 34.
13. Там же. Д. 28. Л. 19.
14. Там же.
15. Гулевский А. Н. Традиционные представления о собственности тундровых оленеводов России (конец XIX-XX век): этнографические очерки. М., 1993. С. 132-134.
16. Руденко С. И. Инородцы Нижней Оби. СПб., 1914. С. 4.
17. ГА ЯНАО. Там же. Д. 8. Л. 34-35.
18. См.: Перевалова Е. В. Указ. соч.
19. Зенько-Немчинова М. А. Сибирские лесные ненцы: историко-этнографические очерки. Екатеринбург, 2006. С. 58-59, 62.
20. ГА ЯНАО. Там же. Д. 28. Л. 29.
21. Там же. Д. 8. Л. 103-104.
22. Там же. Д. 93. Л. 98-99.
23. Там же. Д. 140. Л. 18.
24. Головнев А. В. Кочевники тундры: ненцы и их фольклор. С. 92.
25. ГА ЯНАО. Ф. 28. Оп. 1. Д. 35. Л.75.
26. Там же. Л. 71.
27. Там же. Ф. 12. Оп. 1. Д. 81.
28. Там же. Л. 19.
29. Там же. Д. 140. Л. 19.
30. Там же.
31. Там же. Л. 21.
32. Головнев А. В. Историческая типология хозяйства народов. С. 201.
33. См.: Дунин-Горкавич А. А. Географический очерк Тобольского Севера // ИРГО Т. XI. Вып. 1-11. СПб., 1904.
34. Тоболяков В. К верховьям исчезнувшей реки. М., 1930. С. 111.
35. Гриценко В. Н. История Ямальского Севера в очерках и документах: в 2 т. Т. 2. Омск, 2004.
С. 158.
36. ГА ЯНАО. Там же. Д. 8. Л. 20.
37. Государственное учреждение Тюменской области Государственный архив в г. Тобольске (ГУТО ГА в г. Тобольске) Ф. 695. Оп. 1. Д. 54. Л. 137, 141, 148, 149, 153.
38. ГА ЯНАО. Там же. Д. 81. Л. 17 - 19.
39. Дунин-Горкавич А. А. Географический очерк Тобольского Севера // ИРГО Т. XI. Вып. 1-11. СПб., 1904. С. 20.
40. ГА ЯНАО. Там же. Д. 54. Л. 18.
41. См.: Волжанина Е. А. Влияние населённых пунктов на традиционные кочевые маршруты ямальских ненцев в первой трети XX в. // Вестник археологии, антропологии и этнографии. 2013. № 4. С. 100-110.
42. ГА ЯНАО. Там же. Д. 8. Л. 104.
43. Там же. Д. 49. Л. 49.
44. Там же. Л. 56.
45. Там же. Д. 83, Л. 38.
46. Там же. Ф. 28. Оп. 1. Д. 8. Л. 27.
47. Там же. Л. 28-28 об.
48. Там же. Ф. 12. Оп. 1. Д. 15. Л. 21.
49. Там же. Л. 32.
50. Там же. Л. 27.
51. Там же. Л. 13-25.
52. Там же. Л. 37-98.
53. Там же. Л. 101.
54. Там же. Л. 70, 92.
55. Там же. Л. 98.
56. Там же. Л. 107.
57. Там же. Л. 113.
58. Там же. Д. 75. Л. 36.
59. Там же. Д. 15.
Notes
1. State archive of the Yamal-Nenets Autonomous area (SA YNAA) F. 12. Sh. 1. File 8. Sh. 104.
2. Zibarev V.A. YUsticiya u malyh narodov Severa (XVII-XIX vv.) [Justice of smaller peoples of the North (XVII-XIX centuries)]. Tomsk. 1990. P. 184.
3. Golovnev A. V. Istoricheskaya tipologiya hozyajstva narodov Cevero Zapadnoj Sibiri [Historical typology of farming of peoples of the North of Western Siberia]. Novosibirsk. 1993. Pp. 34-35.
4. Perevalova E.V. Severnye hanty: ehtnicheskaya istoriya [Northern Khanty: ethnic history]. Ekaterinburg. 2004. P. 245.
5. Evladov V.P. Po tundram YAmala k Belomu ostrovu. EHkspediciya na Krajnij Sever poluostrova YAmal v 1928-1929 gg. [On the tundra of Yamal to the White island. Expedition to the Far North of the Yamal Peninsula in 1928-1929] Tyumen. 1992. Pp. 146-147.
6. Sankin E. V. Obskie rybopromyshlennye peski Tobol'skoj gubernii v XIX - nachale XX v. [Ob fishery sands of the Tobolsk province in the XIX - early XX century] // Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta - Herald of Tomsk state University. 2007, No. 294, p. 165.
7. See, for example: Brodnev M.M. Ot rodovogo stroya k socializmu [From ancestral to socialism] // Sovetskaya ehtnografiya - Soviet Ethnography. 1950, No. 1, pp. 83-98.
8. See: Khomich L. V. Nency [Nenets]. Moscow; Leningrad. 1966. Pp. 142, 152.
9. See: Sveshnikov N. A. Obshchestvennyj stroj narodov Nizhnego Priob'ya v konce XIX - nachale XX veka [Social order of the peoples of the Lower Ob basin in the late XIX - early XX century] // Scient. proc. LGPI of A. I. Herzen. Vol. 222. Leningrad. 1961. Pp. 73-74.
10. Dolgikh B. O. Ocherki po ehtnicheskoj istorii nencev i ehncev [Essays on the history of ethnic Nenets and Enets]. Moscow. 1970. Pp. 93-94.
11. Golovnev A. V. Kochevniki tundry: nency i ih fol'klor [Nomads of tundra: the Nenets and their folklore]. Ekaterinburg. 2004. Pp. 49-51.
12. SA YNAA. F. 12. Sh. 1. File 8. Sh. 34.
13. Ibid. File 28. Sh. 19.
14. Ibid.
15. Gulevsky A. N. Tradicionnye predstavleniya o sobstvennosti tundrovyh olenevodov Rossii (konec XIX-XX vek): ehtnograficheskie ocherki [Traditional notions of property of tundra reindeer herders of Russia (the end of XIX-XX century): ethnographic essays]. Moscow. 1993. Pp. 132-134.
16. Rudenko S. I. Inorodcy Nizhnej Obi [Foreigners of the Lower Ob]. SPb. 1914. P. 4.
17. SA YNAA. Ibid. File 8. Sh. 34-35.
18. See: Perevalova E.V. Op. cit.
19. Zenko-Nemchinova M. A. Sibirskie lesnye nency: istoriko eht-no-gra-ficheskie ocherki [Siberian forest Nenets: historical and ethnographic essays]. Ekaterinburg. 2006. Pp. 58-59, 62.
20. SA YNAA. Ibid. File 28. Sh. 29.
21. Ibid. File 8. Sh. 103-104.
22. Ibid. File 93. Sh. 98-99.
23. Ibid. File 140. Sh. 18.
24. Golovnev A. C. Kochevniki tundry: nency i ih fol'klor [Nomads of tundra: the Nenets and their folklore]. P. 92.
25. SA YNAA. F. 28. Sh. 1. File 35. Sh. 75.
26. Ibid. Sh. 71.
27. Ibid. F. 12. Sh. 1. File 81.
28. Ibid. Sh. 19.
29. Ibid. File 140. Sh. 19.
30. Ibid.
31. Ibid. Sh. 21.
32. Golovnev A. C. Istoricheskaya tipologiya hozyajstva narodov [Historical typology of farming peoples]. P. 201.
33. See: Dunin-Gorkavich A. A. Geograficheskij ocherk Tobol'skogo Severa [Geographical sketch of the Tobolsk North] // IRGO Vol. XL. Is. I-II. SPb. 1904.
34. Tobolyakov V. K verhov'yam ischeznuvshej reki [To the upper reaches of the river disappeared]. Moscow. 1930. P. 111.
35. Gritsenko V. N. Istoriya YAmal'skogo Severa v ocherkah i dokumentah [History of the North Yamal in essays and documents]: in 2 vol. Vol. 2. Omsk. 2004. P. 158.
36. SA YNAA. Ibid. File 8. Sh. 20.
37. State institution of Tyumen region State archives of Tobolsk (SITR SA in Tobolsk) F. 695. Sh. 1. File 54. Sh. 137, 141, 148, 149, 153.
38. SA YNAA. Ibid. File 81. Sh. 17-19.
39. Dunin-Gorkavich A. A. Geograficheskij ocherk Tobol'skogo Severa [Geographical sketch of the Tobolsk North] // IRGO Vol. XL. Is. I-II. SPb. 1904. P. 20.
40. SA YNAA. Ibid. File 54. Sh. 18.
41. See: Volzhanina E. A. Vliyanie naselyonnyh punktov na tradicionnye kochevye marshruty yamal'skih nencev v pervoj treti XX v. [Influence of settlements on traditional nomadic routes of the Yamal Nenets in the first third of XX century] // Vestnik arheologii, antropologii i ehtnografii - Herald of archaeology, anthropology and ethnography. 2013, No. 4, pp. 100-110.
42. SA YNAA. Ibid. File 8. Sh. 104.
43. Ibid. File 49. Sh. 49.
44. Ibid. Sh. 56.
45. Ibid. File 83. Sh. 38.
46. Ibid. F. 28. Sh. 1. File 8. Sh. 27.
47. Ibid. Sh. 28-28 turn.
48. Ibid. F. 12. Sh. 1. File 15. Sh. 21.
49. Ibid. Sh. 32.
50. Ibid. Sh. 27.
51. Ibid. Sh. 13-25.
52. Ibid. Sh. 37-98.
53. Ibid. Sh. 101.
54. Ibid. Sh. 70, 92.
55. Ibid. Sh. 98.
56. Ibid. Sh. 107.
57. Ibid. Sh. 113.
58. Ibid. File 75. Sh. 36.
59. Ibid. File 15.
УДК 272.5
В. В. Лобанов
К биографии бывшего обновленческого «архиепископа»
Андрея Расторгуева
Статья посвящена личности бывшего обновленческого «архиепископа» Андрея Расторгуева. В научный оборот вводятся новые архивные материалы.
The article is devoted to the personality of the former renovationist "Archbishop" Andrei Rastorguyev. In the scientific circulation introduced new archival materials.
Ключевые слова: Русская православная церковь, «обновленческий» раскол, А. И. Расторгуев, Центральный государственный архив города Москвы.
Keywords: Russian Orthodox Church, the Renovationist schism, A. I. Rastorguev, the Central state archive of Moscow.
Тема «обновленческого» раскола в Русской православной церкви (1922-1946 гг.) в последние годы по-прежнему продолжает привлекать внимание исследователей [1]. Одним из аспектов проблемы являются поиск и публикация биографических сведений о деятелях обновленчества и расширение тем самым источниковой базы по истории обновленческого движения.
О бывшем обновленческом «архиепископе» Андрее Ивановиче Расторгуеве (1894-1970) известно относительно немного. Основную биографическую информацию о нем можно почерпнуть из «Каталога русских архиереев-обновленцев» митрополита Мануила (Лемешевско-го), третья редакция которого опубликована И. В. Соловьевым (ныне священник) в упомянутом сборнике «"Обновленческий" раскол» с редакционными дополнениями на основе базы данных Православного Свято-Тихоновского богословского института (ПСТБИ), а также кафедры информатики и Отдела новейшей церковной истории ПСТБИ, ныне Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета (ПСТГУ).
© Лобанов В. В., 2014
