CC BY
62
ЭКОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ТРАДИЦИОННЫХ ЛЕСНЫХ ПРОМЫСЛОВ СТАРОЖИЛЬЧЕСКОГО (РУССКИЕ, КОМИ) НАСЕЛЕНИЯ ОБДОРСКОГО КРАЯ (ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XIX — ПЕРВАЯ ТРЕТЬ XX в.)
С.В. Туров
Исследуются опыт природопользования и природоведческие знания старожильческого населения (русские, коми) населения Обдорского края во второй половине XIX — первой трети XX в.; взаимодействие природной среды и добывающих отраслей традиционной хозяйственной структуры региона, а также результаты этого взаимодействия для ландшафтно-рельефных систем и биоценозов.
Старожилы (русские, коми), объекты охотничьего помысла, охотничьи угодья, способы охоты, природоведческие знания, заготовка древесины, собирательство, изменения природной среды.
Данная работа посвящена изучению исторического опыта природопользования и природоведческих знаний старожильческого (русские, коми) населения Обдорского края (Ямало-Ненецкий автономный округ). Природопользование и природоведческие знания — это комплекс навыков, умений и наблюдений по использованию в традиционном хозяйстве природных ресурсов и адаптации к природным условиям. Другая сторона этой проблемы — воздействие традиционной хозяйственной структуры на геосреду и его последствия. Выбор объекта исследования обусловлен прежде всего тем обстоятельством, что Обдорский край представляет собой специфический в природном отношении регион (Север), здесь сложилась достаточно оригинальная локальная традиция природопользования. Как справедливо замечает по этому поводу В.И. Козлов, «что касается крупных этносов, то рассматривать каждый из них в целом, как таксономическую единицу экологических исследований явно нецелесообразно. При экологическом анализе они распадаются на ряд популяционных, культурно-бытовых, региональных и других субэтнических групп» [1994, с. 63-64].
Старожилы (русские и коми) на Нижней Оби во второй половине XIX — первой трети XX в. проживали в основном в следующих населенных пунктах: Обдорск (Салехард), Мужи, Кушеват, Лабытнанги, Аксарка и Нори. Главным объектом охотничьего промысла старожилов Обдории в таежной местности был пушной зверь. Однако уже в XVII в. сказались результаты перепромыс-ла соболя, популяция его была подорвана [Павлов, 1973, с. 24-32]. В XVIII—Х1Х вв. ценного пушного зверя становится еще меньше [Туров, 1996, с. 25—26]. К этому времени охотники все больше внимания уделяют лисице, песцу, выдре, горностаю, белке и даже колонку, медведю и росомахе. Кроме пушного зверя охотились на крупнокопытных — тундрового оленя, лесного оленя и лося. К концу XIX в. крупнокопытного зверя также стало заметно меньше. К началу ХХ в. наиболее ценный пушной зверь во многих местностях практически исчез [Доронин, 1925]. К 1920-м гг. в южных районах Обдорского края наибольший интерес для охотника представляли белка, куница, соболь и лисица. В некоторых местностях промысловое значение имели колонок, горностай, рысь. Попутно при охоте на перечисленных выше зверей добывали медведя, лося, выдру, норку, хоря, ласку и зайца [ГУТО ГАТ. Ф. 695. Оп. 1. Д. 14. Л. 3 об.].
В 1920-х — начале 1930-х гг. в охотничьих угодьях, тяготевших к с. Кушеват, из пушного зверя промышляли в основном белку, лисицу, горностая, песца. В охотничьих угодьях, относившихся к с. Мужи, русские и зыряне добывали и сдавали кооператорам шкуры лисиц, песцов, белок, горностаев, росомах, медведей, волков, зайцев, редко выдр и соболей [ГУТО ГАТ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 6. Л. 30, 40]. Водоплавающей дичи еще в 1930-1940-е гг. было так много, что влет ее не били. Стреляли только сидячую, из скрадка. За одну ночь можно было добыть с одного места 10—15 птиц. Били в основном уток. Лебедей не стреляли совсем. Боровую дичь добывали при помощи петель. Самой частой добычей была куропатка. Мест постановки петель у каждого охотника было несколько, соответственно складывался маршрут их посещения — тропа. За один осмотр тропы в хороший год можно было взять 15—20 куропаток. Примерно таким же об-
разом настораживались петли на зайца. За один раз с тропы брали 2-3, реже 4 зверька (записано от В.А. Рочева, с. Мужи).
В п. Лабытнанги, близ Обдорска (Салехарда), в середине 1930-х гг. проживало много зырян. Здешние охотники добывали лисицу, горностая, песца, зайца, «очень редко» белку. «Много водяной крысы, но промысел последней не развит». Большой удельный вес в добыче местных охотников имела куропатка. Среди водоплавающей птицы промысловое значение имели чернядь и гоголь. «Главным местом промыслов» для лабытнангских старожилов «...служит тундра, расположенная около Урала по рр. Хольве и [Подь-Яге] последняя <...> проходит около вершины р. Соби. Охотятся главным образом за песцом и попутно зайцем <...> от Лабытнанг 4050 километров. Также производится охота по сорам, протокам, берегам Оби (в соровой пойме на удалении 15-20 км к югу и северу от поселения.— С. Т.) главным образом на лисицу, горностая, зайца» [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 75. Л. 86-88].
Во второй половине 1920-х г.г. в Ямальской тундре начинают появляться профессиональные охотники — промысловики из числа зырян. Самой желанной добычей охотника-тундровика был песец. Способы и сезонность песцовой охоты подчинялись возрастным и сезонным изменениям меха зверя. Песец — это полярная лисица. Южнее полярного круга он встречается только случайно. Живет песец в норах. Нора достигает 5 м в длину и имеет несколько выходов. Молодые песцы появляются на свет в 20-х числах мая. В одном помете щенков бывает от 9 до 12. До конца июня щенки находятся в норах. У промысловиков такие щенки имели характерное название «копанцы». В июле щенки начинают совершать первые вылазки из норы — это «нор-ники». В августе — сентябре щенок назывался «крестовиком» из-за характерного окраса меха. В октябре мех молодого песца приобретает серо-пепельный цвет с синеватым оттенком — «синяк». В ноябре мех делается еще светлее — «недопесок». В декабре песцы белеют и остаются таковыми до марта — это уже настоящий полноценный белый песец — предмет вожделения охотника-тундровика. С марта взрослый песец начинает линять. Линька начинается с шеи — «душка». К концу июля процесс линьки превращает «душку» в «дошлого крестовика». Вообще с марта по июль мех у песца пегий и свисает клочьями. Далее с мехом взрослого песца происходят те же метаморфозы, что и с мехом щенка [ГУТО ГАТ. Ф. 695. Оп. 1. Д. 14. Л. 2-2 об.]. Охота на песца в тундре делилась на летнюю и зимнюю. Летом основным объектом промысла были «крестовики» и «норники» — щенки. Их промышляли как на шкурки, так и для кормления в целях последующего забоя. Ненцы добывали молодняк с помощью капканов и петель, настороженных возле нор. Зверьков даже ловили руками, подкарауливая, когда они отойдут подальше от норы.
Зыряне привнесли в песцовую охоту элемент интенсивности. Только охотники-зыряне для отлова молодняка применяли три следующих способа. Первый — разрытие норы. Нора раскапывалась при помощи лопаты и из нее извлекались щенки. Вторым «зырянским способом» добычи молодняка было выкуривание песцов из норы дымом. Делалось это следующим образом. Дождавшись благоприятного ветра, охотник разводил огонь из сухой травы в главном ходе норы и в одном из отнорков. Затем при помощи какой-либо ветоши или другого материала дым нагнетался в нору. Причем все выходы из нее предварительно засыпались землей, оставлялись только два — противоположные задымленным. Перед этими двумя выходами выкапывались ямы с отвесными стенками. В эти ямы и сваливались спасавшиеся от дыма щенки. Взрослые особи, если они преодолевали яму, доставались охотником, стоявшим наготове, из ружья. Еще зыряне ловили молодых песцов, окарауливая их близ выкопанных возле выходов из норы и замаскированных ям. Но последний способ применялся редко, так как был малодобычливым.
Зимой в тундре охотились на взрослого песца. Аборигены в зимней охоте чаще всего применяли различные ловушки: капканы, чирканы и слопцы. С ружьем и собакой на песца охотились очень редко, только в случае, когда он случайно набегал на охотника. Экспедиция В.П. Евладова в 1928 г. выявила на Ямале только пять чумов, где имелись собаки, натасканные идти на песца. Евладов, кстати, заметил, что среди собак самодийских («очень разнокалиберных и разнообразных») не встречается «вислоухих». Таких собак он видел только у остяков и зырян и склонен был объяснить это большей «примесью крови дворняжек».
Зыряне-ижемцы в 1910-х гг. стали применять на Ямале облавную зимнюю охоту на песца. За день делалось от одного до трех загонов. За один загон добывали 3-5 зверей, но бывали случаи, когда попадались от 20 до 30 особей. В исключительно удачные годы на пай приходилось до 10 и более песцов. Однако еще в конце 1920-х гг. облавный промысел песца был развит только в некоторых местностях Южного Ямала [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 8. Л. 161, 77 об.-88 об.].
Отчасти это объяснялось тем, что песца в Северо-Западной Сибири было меньше, чем, например, в Северо-Восточной, где облавный способ охоты применялся в это время и позднее (1935 г.) значительно шире [Архив МАЭ РАН Ф. К II. Д. 182].
Все приведенные выше способы охоты на песца охотоведы 1930-х гг. признавали в той или иной степени «вредными». Безусловно «вредным» был отлов молодняка. Не меньше вреда приносило раскапывание и окуривание нор. Раскопанные норы забрасывались песцом навсегда, а окуренные не занимались новым выводком около трех лет. А ведь одна нора служила для выведения песцового потомства долгое время [Архив МАЭ РАН. Ф. К II. Д. 182]. Впрочем, в начале 1930-х гг. добыча молоди «синяка» и «крестовика» уже не велась: сказались запреты и маловыгодность этого промысла [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 49. Л. 69-71].
Результатом интенсификации охотничьего промысла становился перепромысел. «Целый ряд ненцев-охотников (Надымский р-н, 1933 г. — С.Т.) жаловались нам на то, что к тому времени, когда они со своими стадами достигают верховьев Надыма, эта территория бывает уже оп-ромышлена хантами из Сургутского района, уральскими зырянами и русскими охотниками, проникающими в эти места из Сургутского района. Вследствие этого добычливость охотничьего промысла сократилась в 2-3 раза и некоторые виды промысловой фауны близки к исчезновению (дикий олень)» [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 49. Л. 69-71].
В Надымской местности охота была возможна круглый год. А зимой охота становилась для большинства местного населения основным занятием: «Время со второй половины ноября, после замора, и до таяния снегов можно считать исключительно охотничьим» [Дмитриев-Садовников, 1917, с. 19]. В тундре охотились на волка и песца, куропатку, в лесу — на медведя, лису, белку. Правда, медведь в низовья Надыма заходил редко, но в среднем течении реки встречался чаще. Здесь же в начале XX в. еще водился дикий олень, представлявший собой некий переходный вид от оленя тундрового к оленю лесному. Летовать он оставался на Надыме. На дикого оленя охотились с ружьем. В тундре к нему подкрадывались, прикрываясь доской в форме тюленя, выкрашенной в белый цвет. Летом оленя окарауливали на берегах рек. Кстати еще в 1930-х гг. охотники использовали пистонные ружья и даже «кремневки», но у некоторых встречались и ружья центрального боя [Там же, с. 19-22]. Пушного зверя — песца, горностая добывали с помощью капканов, черканов, слопцов. Ловушки, особенно слопцы, настораживались в огромном количестве. Каждый охотник имел их десятки, а то и сотни [Носилов, 1909, с. 49]. В низовьях Надыма крупного зверя было мало, зато здесь, а также в нижнем течении рр. Шуга и Ныда в изобилии гнездились дикие гуси и другая водоплавающая дичь. Особенно массовые гнездовья находились в рямовых сорах устья р. Ярудея. Из боровой дичи в лесах по берегам Надыма было много куропатки, глухаря и тетерева. В хорошие годы водоплавающая дичь и куропатка добывались сотнями и тысячами на одного охотника [Дмитриев-Садовников, 1917, с. 20]. На некоторых зверей на Надыме не охотились совсем, а брали их только «попутно — случайно». Так, зайца никто не заготавливал на мясо, а шкурка его была малоценной [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 83. Л. 6]. Не охотились специально и на волка, хотя от волков сильно страдали стада оленей. А аборигены предпочитали с волком не связываться: «Объяснение этому находим в поверье туземцев: “Не трогай волка, а то его товарищи шибко отомстят. Волк тоже есть хочет”». Только аборигены-охотники, близко сошедшиеся с русскими и зырянами, начинали охотиться на волка, но делали это при помощи ружья, что малопродуктивно. Очень немногие охотники использовали в охоте на волка капканы [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 83. Л. 45]. Росомаха была малочисленна и в этой связи особого интереса для охотников не представляла, но если промысловик замечал ее след, обязательно начинал преследование. Росомаху ненавидели за то, что она, в свою очередь, редко проходила мимо зверей, попавших в капкан или слопец, да еще и обязательно разрушала ловушку [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 83. Л. 78].
Охотничий промысел, конечно, во многом зависел от поведенческих особенностей (повадок) того или иного зверя и его «биологического цикла». Охотники-промысловики всегда пристально следили за объектами промысла. В 1928 г. председатель Обдорского райисполкома Ануфриев доносил в Тобольский окружной комитет Севера сведения о поведении песца, собранные от промысловиков: «В зиму 1926/1927 г. песец в большом количестве, особенно осенью 1926 г., шел по берегам реки Оби на юг и в массовом количестве держался всю зиму в районах Кушевата, Мужи. Главная часть песца уходила на юг за пределы Березова, Кондинска, Елиза-рово» [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 75].
Иногда промысловые животные вели себя достаточно странно, полностью срывая планы охотников. В Уральской лесотундре (р. Полуй, Собский нацсовет) охотники-зыряне поведали специалистам-охотоведам о «массовом бешенстве песца» зимой 1932-1933 гг.: «Песцы подбегали к чуму, взбиралися на него, грызли шкуры, нарты, хорей. Из роту шла кровь. Бросались на собак. Ими убит один песец. В тундре находили несколько штук пропащих песцов. Осенью 1932 г. наблюдалась массовая гибель песца на губе. Песец шел табуном на лед только замерзший, лед проламывался и песец погибал. Паршуков уверяет, что в зиму 1932 и 1933 г. пеструшки в тундре было много (т.е. голод не являлся причиной такого поведения песца. — С. Т.)» [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 75. Л. 19-20]. По другим наблюдениям, массовый ход песца в октябре 1932 г. на лед Обской губы был вызван тем, что «.осень была дождливая, холодная. Образовалась гололедица. Вода, попавшая в гнезда лемминга, замерзла. В силу гибели лемминга песец двинулся...» к Обской губе «.в массовом количестве. Песец плыл через Обскую губу на острова. Частью песец гибнул на воде, частью на островах» [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 75. Л. 19-20].
Среди других лесных промыслов были заготовка дровяного (для пароходов) и строевого леса. Дрова заготовляли в лесу и в пойме — «таловые». Кушеватские старожилы в 1930-е гг. рубили дрова рядом с селом, «.преимущественно по протоке Кушеватской. Для заготовки дров использовали валежник и мелкий лес главным образом лиственные породы. Строевой лес для построек самих граждан с. Кушеват берется из обширных лесных пространств, расположенных по горе» [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 26]. Жители с. Мужи заготавливали дрова для пароходов. Еще в первой половине 1930-х гг. пароходы загружались здесь дровами из расчета дойти без пополнения запасов топлива до низовий Оби и вернуться в Мужи [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 80. Л. 35]. Жители п. Лабытнанги в начале 1930-х гг. лес рубили «преимущественно в северной части от Лабытнангов» [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 82. Л. 54 об.]. Дрова здесь заготавливали для себя и для продажи в Обдорске. Но вблизи Лабытнангов лес имелся только дровяной. Поэтому за строевым лесом ездили на р. Собта-Юган — «здесь лиственница была получше» [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 82. Л. 55].
Немалое количество леса уходило на хозяйственные нужды. По подсчетам лесных специалистов, выполненным в первой половине 1930-х гг., на нужды одного хозяйства на р. Надыме в год уходило около 40 м3 леса. Кроме дров и других потребностей лес шел на строительство жилья и транспортных средств. Так, амортизация домов «.небольших, почти лишенных хозяйственных построек», на Надыме составляла около 40 лет. Амортизация лодки-колданки — 3 года, городовуш-ки — 5 лет, неводника — 6 лет [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 82. Л. 32].
Здесь же в лесных районах края (сс. Мужи, Кушеват) собирали дикоросы (кедровый орех, грибы, ягоды), но промыслового значения эти занятия не имели. Так, в с. Мужи старожилы собирали «масленники», грузди. «До войны» грибов было очень много. Один грибник набирал по восемь ведер «за раз». Из ягод собирали бруснику, чернику, голубику: «Чернику брать трудно — с ведро наберешь. Легко брать бруснику — сразу в горсть». Бруснику брали на «гривах» — холмах, покрытых лесом. На таких холмах растет одна брусника. С гривы брали иногда по семь ведер ягоды. Ездили по ягоду с ночевкой семьями (Записано от Хозяиновой А.Н., Рочева Ф.А., с. Мужи). На Надыме морошку могли собирать в первой половине 1930-х гг. до 50 кг на человека в день, голубику — до 20 кг. Голубику здесь собирали до заморозков, «.мариновали или обращали в повидло». Морошку собирали незрелой. Бруснику и клюкву на Надыме собирали поздней осенью и хранили в свежезамороженном виде [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 80. Л. 40 об. 41].
Еще на Надыме произрастали «.употребляемая местным зырянским населением малоценная ягода водяника и редко костяника». Росли в надымских лесах княженика («куманика») «довольно обильно», рябина, черемуха, два вида смородины — красная и черная. Из этих ягод «местное население» особенно охотно собирало смородину. Из грибов в надымской пойме преобладали «обабки» и «масленники». Белый гриб встречался лишь изредка [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 80. Л. 41]. Лабытнангские зыряне в первой половине 1930-х гг. собирали близ поселка бруснику, клюкву, чернику «для своих потребностей» [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 82. Л. 55].
Таким образом, лес был настоящим богатством для местного жителя. Но леса страдали от пожаров. Обширные пожарища видел по берегам Надыма Н.К. Хондажевский в 1870-е гг. [1879, с. 14]. Скорее всего, это были следы сильного пожара, произошедшего около 1853 г. К такому заключению пришли лесные специалисты Дзякович и Емельянов, которые в 1933-1934 гг. побывали на Надыме в составе экспедиции землеустроителей. Кроме того, они выяснили, что леса на Надыме сильно горели еще дважды. Первый раз около 1883 г. Во время этого пожара
деревья обгорели и валились с вывернутыми из почвы корнями. Во второй раз, в 1918 г., «.было уничтожено все горючее, почва оголена до песка» [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 80. Л. 3238 об.]. Похоже, описанные выше лесные пожары носили характер региональных катастроф. Во всяком случае, около 1853 г. горели леса и в Приуральском районе. «Со слов местных жителей», по р. Собь-Юган в это время выгорели леса на площади в 500 га. В надымских лесных пожарах, между прочим, молва винила ненцев. Якобы таким способом обитатели тундры мстили за притеснения со стороны революционных властей. Однако по этому поводу Дзякович и Емельянов замечали, что даже в 1934 г. революционные преобразования ненцев мало коснулись. Они, как и встарь, преспокойно каслали в отдаленных тундрах [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 80. Л. 12, 18-18 об.]. Лесные пожары были страшны еще и тем, что уничтожался ягель — корм оленей. На недавних пожарищах ягеля подолгу не было совсем. Молодой ягельник, пригодный в пищу оленей, появлялся не сразу. Например, в 1931 г. на р. Куноват молодые ягельные боры (25-35-летней давности пожара) составляли около половины всей площади боров. Особенно широко такие боры распространялись в водоразделе Куновата и Казыма. Боров, выгоревших недавно и лишенных по этой причине ягельников, было немного [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 30].
Заметны были не только последствия пожаров, но и следы порубок. Так, в 1934 г. лесные специалисты отметили, что вблизи Лабытнангов и Аксарки лес изрядно прорежен топором дровосека [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 82. Л. 54 об.-73]. Правда, места порубок подвергались элементарной очистке: «Способ очистки мест рубки зырянами — сжигание сучьев на костре» [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 82. Л. 67 об.]. Впрочем, в целом лес в этом районе был в хорошем состоянии. Лес здесь тянулся на северо-восток до р. Хоровая, на северо-запад — до Собь-Югана, на запад — до тундры (8 км). Основные породы — лиственница и береза. Деревья были достаточно рослыми. Средняя высота составляла около 5 м, возраст от 80 до 150 лет. Отдельные экземпляры росли уже 200 лет (1933 г.) [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 82. Л. 55]. Хуже дела обстояли непосредственно близ Обдорска и в некоторых других местностях, где лес был в значительной степени вырублен уже к первой половине 1930-х гг. Под антропогенным воздействием формировались переотложенные почвы, так называемая пятнистая тундра. Пятнистая тундра получила такое название потому, что растительность (мхи и трава) располагалась островками (пятнами). В результате вырубки лесов почвенный слой разрушался и сдувался ветром. Только много времени спустя на песке вновь появлялась растительность, но уже пятнами. Замещение лесов пятнистой тундрой интенсивно шло к первой половине 1930-х гг. в окрестностях Обдор-ска, окрестностях Нового Порта и в поймах «некоторых речек Обско-Тазовского поселкового совета» [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 82. Л. 55]. О последней местности землеустроители в 1934 г. писали, что «Безсистемные рубки последних лет, связанные с развитием хозяйственной деятельности района (Тазовский р-н. — С. Т.), привели к полному уничтожению леса в местах, приближенных к населенным пунктам» [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 115. Л. 120 об.]. Правда, вряд ли в таком положении дел были повинны местные жители. Скорее всего, так похозяйничали государственные и кооперативные лесозаготовители. Местные жители, напротив, как умели, пытались защитить свои леса от государственных порубок. С этой целью они стремились ввести в заблуждение лесоустроителей, изучавших в 1933 г. вопрос о возможности заготовки дровяного и строевого леса в данном районе для государственных нужд, что неминуемо привело бы к массовым вырубкам: «Местное население всеми силами старалось препятствовать, тормозить в отыскании леса, а также запугивали сплавом, что здесь вода не поднимается, а сама река Собь очень быстрая и у вас все изломает, все пропадет напрасно. Заготовление сплавом отговаривали и тормозили найти лес, на что было затрачено много времени и средств, а также при подготовке к сплаву затрачено лишние километры по вывозке» [ГА ЯНАО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 115. Л. 68].
Таким образом, традиционная хозяйственная структура старожильческого населения региона во многом шла за природными условиями. Среди лесных промыслов особенно выделялась охота. Способы и орудия добычи зверя и дичи следовали за особенностями тех или иных промысловых угодий. Охотничий промысел просто невозможен без глубоких знаний о повадках и особенностях жизненного цикла промысловых животных. Необходимы также знания о климате. Все эти обстоятельства приходилось учитывать охотнику. Интенсивная хозяйственная деятельность человека даже в условиях традиционной хозструктуры вела к изменениям природной среды. Экологически безвредных систем природопользования, даже традиционных, история мирового хозяйства не знает. Все хозструктуры в той или иной степени грешат потребитель-
ским, а то и напрямую хищническим отношением к природным ресурсам. Впрочем, обдорское традиционное лесопользование, по свидетельству лесных специалистов, в начале 1930-х гг. было вполне щадящим. Зыряне даже практиковали очистку мест порубок. А вот в охотничьем промысле, в частности при добыче песца, самые варварские методы — выкуривание и выкапывание щенков из нор назывались «зырянскими». Это вкупе с другими обстоятельствами привело к тому, что к началу 1930-х гг. оказались сильно подорваны запасы ценного пушного зверя в таежной полосе региона. В тундровой полосе практически исчезла популяция дикого оленя. Правда, не следует забывать, что эти негативные последствия были результатом совместных усилий старожилов и аборигенов, так же как и появление «пятнистой тундры». Рядом со старожильческими населенными пунктами и аборигенными юртами лес исчезал значительно быстрее, нежели в местах незаселенных.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Источники
ГУТО ГАТ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 6; Ф. 695. Оп. 1. Д. 14.
ГА ЯНАО. Ф. 12. ОП. 1. Д. 8, 26, 30, 49, 75, 80, 82, 83, 115.
Архив МАЭ РАН. Ф. К II. Д. 182.
Литература
Дмитриев-Садовников Г.М. Река Надым. Этнографический очерк // ЕТГМ. 1917. С. 121-156.
Доронин Г. Пашня или пушнина? // Северянин. 1925. № 103. C. 3.
Козлов В.И. Этническая экология: Становление дисциплины и история проблемы. М., 1994. 230 с.
Носилов К. Охотничий промысел на Ямале // Естествознание и география. 1909. № 7. C. 46-59.
Павлов П.Н. Пушной промысел в народном хозяйстве Сибири XVII в.: Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. Новосибирск, 1973. 58 с.
Туров С.В. Промысловая деятельность русского населения Западной Сибири и состояние популяций редких животных края в XVIII — I половине XIX вв. // Вестн. ТюмГУ. История. Тюмень, 1996. Вып. 1. С. 23-28.
Хондажевский Н.К. Зимнее исследование нагорного берега Иртыша от Тобольска до Самарова и се-
верных тундр между Обскою губою и Сургутом // Зап. Западно-Сибирского отдела Русского географического общества. М., 1879. Кн. 2. С. 78-109.
Тюменский государственный университет
The article investigates the experience of nature management and nature knowledge with old residents (Russians, Komi) in Obdorsk region in the second half of XIX — first third of XХ century; the interaction between natural environment and development branches of the regional traditional economic structure, and results of that interaction for landscape and relief systems and biocenoses.
Old residents (Russians, Komi); hunting objects; hunting territory; hunting methods; nature knowledge; wood stocking; collection; changes of natural environment.
