«Оптимисты» и «Пессимисты» о причинах Российской революции Текст научной статьи по специальности «История и археология»

В.Д. Камынин, В.В. Запарий

Уральский федеральный университет имени Первого президента РФ Б.Н. Ельцина, 620000, Екатеринбург, Российская Федерация

«ОПТИМИСТЫ» И «ПЕССИМИСТЫ» О ПРИЧИНАХ РОССИЙСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Аннотация. Дореволюционные экономисты писали о тяжелом положении крестьянства Центральной России, об аграрном перенаселении, крестьянском малоземелье, постоянных голодовках, вызывавших крестьянские восстания. Тяжелое материальное положение крестьянства считалось одной из главных причин Российской революции. Такого же «пессимистического» мнения придерживались советские, а поначалу и западные историки. Но 1970-х гг. на Западе появилась «оптимистическая» школа, представители которой утверждали, что уровень жизни населения постепенно повышался, и революция была обусловлена не экономическими, а политическими и, в какой-то мере, случайными обстоятельствами. В 1990-х гг. историки - «оптимисты» появились и в России, их лидером был Б.Н. Миронов, представивший новые доказательства повышения благосостояния населения. Главным аргументом Б.Н. Миронова было полученное в его расчетах увеличение роста новобранцев в 1874-1912 гг. Поскольку рост новобранцев зависит от питания, то увеличение роста как будто свидетельствовало об улучшении питания и других жизненных условий.

Опубликование материалов Б.Н. Миронова вызвало острую дискуссию в среде российских историков. В этой дискуссии признанными лидерами «оптимистов» были Б.Н. Миронов и М.А. Давыдов, в то время как наиболее известными представителями «пессимистов» были А.В. Островский, С.А. Нефедов, М. Эллман. В конечном итоге С.А. Нефедову и М. Эллману удалось доказать, что в расчетах Б.Н. Миронова содержится ошибка, что рост новобранцев в действительности уменьшался. Б.Н. Миронов был вынужден признать свою ошибку и исключить данные о новобранцах из «оптимистической» аргументации.

Ключевые слова: Российская революция, историография, политические и экономические проблемы, дискуссия, благосостояние, народ

V. Kamynin, V. Zapary

Ural Federal University named after the First President of the Russian Federation B.N. Yeltsin, Yekaterinburg, 620000, Russian Federation

"OPTIMISTS" AND "PESSIMISTS" ABOUTTHE REASONS OF THE RUSSIAN REVOLUTION

Abstract. Pre-revolutionary economists wrote about the plight of the peasantry in Central Russia, about agrarian overpopulation, peasant land shortages, and constant hunger strikes that provoked peasant uprisings. The difficult material situation of the peasantry was considered one of the main causes of the Russian revolution. The same "pessimistic" opinion was held by Soviet, and at first by Western historians. But the 1970s. In the West, an "optimistic" school appeared, whose representatives claimed that the standard of living of the population was gradually rising, and the revolution was caused not by economic, but political and, to some extent, random circumstances. In the 1990s, optimistic historians also appeared in Russia, their leader was B.N. Mironov, who presented new evidence of improving the welfare of the population. The main argument of B.N. Mironov was the increase in the growth of recruits obtained in his calculations in 1874-1912. Since the growth of recruits is dependent on nutrition, an increase in growth seemed to indicate an improvement in nutrition and other living conditions.

The publication of B.N. Mironov's materials provoked a heated discussion among Russian historians. In this discussion, the recognized leaders of the "optimists" were B.N. Mironov and M.A. Davydov, while the most famous representatives of the "pessimists" were A.V. Ostrovsky, S.A. Nefedov, M. Ellman. In the end, S.A. Nefedov and M. Ellman managed to prove that B.N. Mironov's calculations contained an error, that the growth of recruits actually decreased. B.N. Mironov was forced to admit his mistake and exclude data on new recruits from the "optimistic" argument.

Key words: Russian revolution, historiography, political and economic problems, discussion, welfare, people

ВВЕДЕНИЕ

Вопрос о причинах Российской революции остается одной из важных тем российской и мировой историографии и спор о них не утихает более 100 лет. В отечественной дореволюционной и советской историографической традиции, а также в зарубежной литературе сформировалось два основных подхода к оценке причин революции 1917 г. в России. В их основе лежала разная оценка степени развития России в начале ХХ в. В то время как одни авторы писали о наличии серьезных проблем в экономике и тяжелом материальном положении широких народных масс, другие - указывали на постепенный рост благосостояния населения и склонны были искать причины революции не в экономических, а в политических проблемах.

Дискуссия о причинах Российской революции продолжается и в современной российской и мировой историографии. Между 80-летним и 100-летним юбилеями революции 1917 г. в России в связи с антропологическим поворотом, происшедшим в исторической науке центр тяжести в изучении причин Российской революции стал перемещаться с изучения экономического, социального и политического развития России в начале ХХ в. на исследование более частных проблем: повседневной жизни населения страны, гендерных вопросов, менталитета отдельных слоев российского общества и т.д.

В начале XXI в. заметным явлением в проходящих дискуссиях стал спор ученых-«клиометристов», специалистов в области исторической антропометрии. В этом споре принимали участие как российские, так и зарубежные ученые. Часть из них, доказывавших отсутствие причин Российской революции, стали называть «оптимистами», их оппонентов - «пессимистами». Признанными лидерами «оптимистов» являлись известные историки Б.Н. Миронов, М.А. Давыдов и П. Грегори, в то время как наиболее известными представителями «пессимистов» стали А.В. Островский, С.А. Нефедов, М. Эллман.

ПРЕДПОСЫЛКИ СПОРА «ОПТИМИСТОВ» И «ПЕССИМИСТОВ»

Вопрос об экономических причинах Российской революции уходит своими корнями в предреволюционную эпоху. О тяжелом экономическом положении, о крестьянском малоземелье и нищете писали крупнейшие экономисты того времени. «Тезис о систематическом понижении уровня жизни крестьян... - признает Б.Н. Миронов, - получил поддержку у всех авторитетных исследователей конца XIX - начала ХХ в.: И.И. Игнатович, А.А. Кауфмана, П.И. Лященко, Н.М. Покровского, Н.Н. Рожкова, А. Финн-Енотаевского и других, включая, конечно, В.И. Ленина, что отразила энциклопедия Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона» [22: 31-32]. Правительство, со своей стороны, было обеспокоено большими недоимками по налогам и создало несколько комиссий для выяснения причин «оскудения» крестьянства Центральной России - в том числе «Комиссию 1901 года» и «Особое совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности». «Комиссию 1901 года» возглавлял будущий глава правительства В.Н. Коковцов; к ее

работе было привлечено свыше ста экономистов и статистиков. Результатом работы Комиссии стал известный статистический сборник, служащий ценным источником для характеристики социально-экономического развития России [20]. С.Ю. Витте писал, что «весь этот материал представляет собою богатые данные для всех исследований и даже для всяких научных исследований» [5: 558]. На его основании Комиссия сделала «общее заключение о крайне неудовлетворительном состоянии земледельческого промысла в большинстве земледельческих районов, обнимающих весь центр, весь восток и даже часть юга и... о менее успешном развитии или даже об упадке благосостояния в этой обширной области». [20, Т. 3: 280]. Причину этих явлений Комиссия видела в аграрном перенаселении: постепенный рост населения привел к появлению в очерченной выше области (назовем ее «областью оскудения») массы крестьян, не обеспеченных средствами существования, т.е., в первую очередь, пашней. Комиссия подсчитала, что для обработки имеющейся в 50 губерниях Европейской России земли достаточно половины (48%) имеющегося работоспособного населения, а другая половина (23 млн) представляет собой «излишнее» население. В «области оскудения» «излишнее» население составляло от 64 до 67% [Там же: 234]. Наличие массы излишнего работоспособного населения приводило к крестьянскому малоземелью; рост населения приводил к дроблению крестьянских участков, и среднестатистическая крестьянская семья не могла использовать свои трудовые ресурсы на имеющемся наделе, который к тому же не обеспечивал ее достаточным пропитанием.

Выводы «Комиссии 1901 года» не были чем-то новым; подобные выводы делали многие экономисты, предупреждавшие, вдобавок, о том, что крестьянское малоземелье порождает требование «черного передела» и чревато социальным взрывом. «Малоземелье развивалось. органически вследствие естественного прироста, - отмечал Н.П. Огановский, - которому, из-за небольшой емкости городов и промыслов, некуда было податься. Малоземелье росло, ширилось, росло оскудение, накоплялось всеобщее недовольство, и когда правительство, спохватившись, стало расширять эти выходы - было уже поздно.» [49: 19-20] Некоторые специалисты говорили о «мальтузианском кризисе», о том, что ситуация в России может быть описана в терминах теории Мальтуса, который утверждал, что перенаселение приводит к падению потребления, к голоду и к восстаниям [36].

С.Ю. Витте писал о результатах работы «Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности»: «Из материалов этого сельскохозяйственного совещания всякий исследователь увидит, что в умах всех деятелей провинции того времени, т.е. 1903-1904 гг., бродила мысль о необходимости для предотвращения бедствий революции сделать некоторые реформы. Все революции происходят от того, что правительства во время не удовлетворяют назревшие народные потребности» [5: 538]. В препроводительной записке к журналам «Особого совещания» Витте сообщал царю, что сложившийся порядок держится только на долготерпении крестьянства и оно слишком долго подвергается перенапряжению [цит. по: 16: 92].

Советские историки придерживались позиции, близкой к позиции дореволюционных экономистов; они также считали уровень потребления в России крайне низким и видели причину в аграрном перенаселении. Например, С.М. Дубровский, повторяя цифры «Комиссии 1901 года», писал о том, что половина трудоспособного населения деревни относилась к числу «лишних людей» [13: 330]. А.М. Анфимов подчеркивал, что в центральных районах существовало «колоссальное аграрное перенаселение» [3: 229].

Западная историография первоначально также признавала оскудение земледельческой России. До 1970-х гг. причину революции видели в ухудшении положения народных масс, и прежде всего, крестьянства; главной причиной этого считался быстрый рост населения, приведший к острой нехватке земли. А. Гершенкрон, сравнивая пятилетия 1870-1874 и 1896-1900 гг., пришел к выводу об уменьшении душевого потребления хлебов в конце XIX в. [71: 778]. «В 1905 году произошла аграрная революция, - писал Г. Робинсон, - и позади этой революции, рассматриваемой как "результат", должно быть, имелись "причины"; если же это не так, то не имеется никакой логики в движениях истории. Так как результат был глубок и широк, причины, должно быть, также простирались широко и глубоко в жизнь деревень...» [79: 363].

Однако в 1960-х гг., в разгар «холодной войны», стали появляться работы иного направления, трактовавшие революцию как случайность, как результат некоего заговора. В 1967 г. была опубликована книга эмигрантского историка Г. Каткова, который объяснял революцию деятельностью немецких агентов [74]. Тогда же известный политический деятель Дж. Кеннан призвал западных историков показать случайный характер революции. В 1974 г. был основан так называемый «Институт Кеннана» (Kennan Institute for Advanced Russian Studies), который организовал работы в соответствующем направлении. Гранты «Института Кен-нана» получали многие видные историки, например, П. Грегори, Д. Филд, П. Готрелл, М. Конфино, Т. Хасе-гава, С. Уиткрофт. В своих работах эти исследователи старались показать, что российская экономика преуспевала, уровень потребления народных масс увеличивался, и для революции не было материальных предпосылок. Выводы работы «Комиссии 1901 года» были поставлены под вопрос. Например, С. Хок подсчитал, что в целом по России к моменту отмены выкупных платежей недоимка составляли лишь 5% к той сумме, которую должны были заплатить крестьяне с 1861 г. «Документы свидетельствуют, что крестьяне были в состоянии выполнять свои операции и действительно их выполняли, - писал С. Хок. - Документы эти не содержат информации, позволяющей оценить уровень жизни крестьян» [73: 61-62]. С. Уикрофт показал, что результат А. Гершенкрона может быть оспорен: урожаи сильно колебались не только год от года, но в среднем по пятилетиям, поэтому выбирая для сравнения другие (нежели у Гершенкрона) пятилетия можно сделать вывод о росте потребления [82: 51]. Среди исследований ревизионистского направления следует особо выделить монографию П. Грегори, которая была переведена в России и на которую ссылаются многие (в том числе и российские) историки. Грегори рассчитывал темпы

роста не только в промышленности, но и в сельском хозяйстве - в том числе и уровень потребления крестьян, которые составляли в то время подавляющее большинство населения. В этой связи особенно часто цитируется следующий результат Грегори: «Между 1885-1889 и 1897-1901 гг. стоимость зерна, оставленного крестьянами для собственного потребления, в постоянных ценах возросла на 51%, тогда как сельское население увеличилось на 17%. Таким образом, потребление зерна в крестьянском хозяйстве росло в три раза быстрее, чем сельское население» [8: 36]. Этот результат был получен путем довольно сложных расчетов; учитывались не все виды зерна; чтобы выделить зерно, остающееся в крестьянских хозяйствах, использовалась транспортная статистика; исчисление велось не в натуральных, а в стоимостных показателях, и его было непросто проверить.

Акцентируя внимание на росте производства сельскохозяйственной продукции, западные историки, тем не менее, признавали, что до начала ХХ в. душевое потребление уменьшалось. П. Готрелл писал: «С быстрым ростом населения ситуация еще более ухудшилась в 1880-1890-е гг., "кризис центра" стал острым» [7: 109]. Что же касается дальнейшей динамики потребления, то Дж. Бушнелл, признавал, что «даже самая оптимистическая интерпретация источников все равно укажет на бедность крестьянина на рубеже веков (пусть несколько уменьшившуюся по сравнению с предыдущим периодом)» [69: 75].

Таким образом, в 1970-1990-х гг. на Западе сформировалось новое направление в изучении экономического развития России в конце XIX - начале ХХ в. Это направление называли «ревизионистским» (поскольку оно производило ревизию устоявшихся взглядов) или «оптимистическим» (поскольку оно более оптимистично, чем прежде, оценивало ситуацию накануне революции). Соответственно, сторонники традиционной точки зрения получили название «пессимистов». В целом, к концу столетия «оптимисты» возобладали над «пессимистами» - хотя некоторые историки занимали «промежуточную» позицию. Так, С. Уиткрофт возражал против утверждения С. Хока о том, что неплатежи не являются свидетельством ухудшения положения крестьян [83: 52]. Соглашаясь с «оптимистическим» тезисом об общем улучшении экономического положения, С. Уиткрофт обращал внимание на тяжелую ситуацию в Центрально-Черноземном районе, солидаризуясь в этом вопросе с выводами «Комиссии 1901 года» [82]. Той же позиции придерживался автор наиболее обстоятельной монографии о Русской революции, О. Файджес, который писал о большой разнице в экономическом положении крестьянства на окраинах и в центре, где располагался основной массив помещичьих земель, где нарастало аграрное перенаселение и сельское хозяйство не могло обеспечить крестьянам средства к существованию [70: 90-99].

«ОПТИМИСТЫ» В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ

После распада СССР к «оптимистическому» направлению примкнули и некоторые российские историки, в частности, стажировавшийся в 1992-1993 гг. в «Институте Кеннана» Б.Н. Миронов. К этому времени

Б.Н. Миронов был известен как историк-«клиоме-трист», активно применявший математику в своих исторических исследованиях, в частности, в монографии «Хлебные цены в России» [33] длинные ряды цен изучались с помощью методов математической статистики. После стажировки в «Институте Кеннана» Б.Н. Миронов несколько лет читал лекции в различных западных университетах, и американское издательство «Westview Press» предложило ему подготовить книгу по социальной истории России. Вследствие задержки с переводом «Социальная история России периода империи» [28] вышла сначала в России (в 1999 г.), и лишь через год - в США. В предисловии к монографии Миронов перечислял три десятка западных историков, помогавших ему в этой работе. В духе «оптимистической школы» он утверждал, что российская историография (как советская, так и дореволюционная) создала «негативный миф» об отсталости России, о том, что «государство и бюрократия не заботились об обществе и народе, все или почти все реформы были несостоятельны; самодержавие в XVIII - начале ХХ в. было институтом, который мешал развитию страны» и т.д. «Причина негативного мифотворчества состоит в том, что мифы создавались в эпоху борьбы общества с авторитаризмом государственной власти», - поясняет Б.Н. Миронов [Там же, Т. 1: 15]. Он утверждал, что «мы, россияне, нуждаемся в клиотерапии» (выделено Мироновым), в освобождении отнегативных мифов, что в действительности развитие России было «поступательным и нормальным», что «трехвековой ход российской модернизации оказывается в целом успешным» [Там же: 16-17].

Монография Б.Н. Миронова была посвящена, в основном, социальным и демографическим аспектам российской модернизации. В ней рассматривались социальная структура и социальная мобильность, динамика рождаемости и смертности, «становление малой демократической семьи», урбанизация, менталитет городского и сельского населения, отмена крепостничества, эволюция правовых норм. Автор приводил огромное количество материала и пытался доказать, что во всех этих сферах Россия следовала в русле «нормального» развития вслед за цивилизованным Западом. «Суть социальной модернизации в императорской России, как и всюду, состояла в генезисе личности, малой демократической семьи, гражданского общества и правового государства» [28, Т. 2: 289]. «Россия развивалась по тем же направлениям, что и Запад, только с опозданием» [Там же: 299]. Но Б.Н. Миронов почти не касался экономических аспектов, динамики сельскохозяйственного производства и уровня потребления. Впрочем, он не отрицал наличия в стране нарастающего аграрного перенаселения. «На одного работника в Центральночерноземном районе приходилось в 1900 г. всего 2 десятины надельной, земли. Как ни считай, наблюдался огромный запас неиспользованного труда, больший, чем в середине XIX в.» [Там же: 309].

Отказавшись от изучения динамики производства и потребления, Б.Н. Миронов, казалось бы, лишал себя возможности ответить на вопрос, сопровождалась ли модернизация ростом благосостояния? Однако он -неожиданно для российских историков - нашел ключ к решению этого вопроса. Историк привлек данные

об изменении роста людей, который, «как установлено современной наукой, зависит от качества жизни, или биологического статуса, т.е. от питания, перенесенных болезней, интенсивности и условий работы, медицинского обслуживания, жилищных условий.» [Там же: 335]. И далее следовал главный вывод Б.Н. Миронова, «Sammasumarum»: «Повышение роста у населения как главная тенденция. может служить доказательством успешной в целом модернизации, которая к тому же шла в России с ускорением. Если в XVIII -первой половине XIX в. российские мужчины сохранили. свой рост, то за вторую половину XIX - начало ХХ в. рост повысился на 36 мм.» [Там же: 357].

Использование антропометрических данных - было новым методом оценки потребления, появившимся на Западе в 1980-х гг. и опиравшимся на работы Дж. Комлоса, Р. Штекеля и других авторитетов этой относительно молодой научной дисциплины. Было показано, что рост человека заканчивается к окончанию полового созревания, и его окончательная величина («дефинитивный рост») характеризует уровень жизни в период до возмужания. Поэтому, сравнивая рост новобранцев на протяжении длительного времени, можно сделать вывод о динамике уровня жизни в этот период. Дж. Комлос первым применил этот метод для изучения уровня потребления в Австро-Венгрии [75], и Б.Н. Миронов последовал этому примеру.

Весной 1999 г. Б.Н. Миронов опубликовал в журнале «Slavic Review» статью [76], которая показалась редакции настолько важной, что ее обсуждению был посвящен целый номер этого журнала. В ней автор впервые представил данные о росте новобранцев в России, рассчитанные им в основном по данным многотомного издания «Столетие военного министерства, 1802-1902». В отличие от других имевшихся данных, это были массовые данные; причем наибольший интерес представляли данные за 1874-1912 гг., когда требования к призывникам не менялись. В статье был сделан вывод о том, что увеличение роста новобранцев свидетельствует об успешной модернизации. Большинство участников обсуждения, в том числе Дж. Ком-лос, высоко оценили эти результаты, но имели место и отдельные замечания. В частности, С. Уиткрофт обратил внимание на странный скачок в данных Миронова: в 1890 г. рост новобранцев увеличился на 1 см [83: 40]. Кроме того, вызвало возражение положение Б.Н. Миронова о том, что дефинитивный рост определяется, в основном, уровнем жизни в год рождения: таким образом, сравнительно высокий рост новобранцев 1928 г. якобы свидетельствовал об относительно высоком уровне потребления в 1906-1910 гг. Еще одно возражение касалось необходимости увязки антропометрических данных с другими показателями уровня жизни [72: 67, 69].

Российские историки были в то время недостаточно знакомы с антропометрией, и использование этого непривычного для них метода - в отрыве от других показателей - для доказательства «оптимистического» вывода о росте благосостояния населения вызывало у них некоторое недоумение. Вернувшись из США, Б.Н. Миронов работал в Санкт-Петербургском институте истории, а ведущие сотрудники института, академики Б.В. Ананьич и Р.Ш. Ганелин, были известны

монографиями, в которых в русле традиционной советской историографии обосновывалась «пессимистическая» точка зрения на развитие России в конце XIX - начале ХХ вв. Естественно, Б.Н. Миронов не смог получить рекомендации ученого совета СПбИИ, и книга была опубликована без грифа института. Немного позже академик Б.В. Ананьич выразил свое отношение к работе Б.Н. Миронова в следующих словах: «Меня не покидала мысль, что это розыгрыш читателя, демонстрация искусства искаженного изображения прошлого с помощью ошеломляющего обилия цифрового материала и отсылок на англоязычные издания.» [1: 613].

В конце 2000 г. в редакции журнала «Российская история» состоялось обсуждение книги Б.Н. Миронова. На обсуждении присутствовало 29 историков, в том числе шесть известных западных специалистов, специально приехавших в Москву. Многие участники обсуждения высоко оценивали «Социальную историю». «Проделанная работа достойна восхищения», - к примеру, заявил М. Хильдемайер. Специалисты выражали удивление огромным количеством привлеченных источников, объемом проделанной работы и масштабами использования статистических данных. «Можно сказать, что Миронов сумел продемонстрировать читателю практически безграничные возможности статистики в познании русской истории. - утверждал А. Швырев, но тут же оговаривался. - Однако смелость автора при обращении к статистике порой вызывает сомнения». Того же мнения придерживался Г. Фриз: «Чем дальше мы уходим от переписи 1897 г., тем больше подозрений вызывают цифры». Замечания касались также «оптимистических» выводов Миронова, которые рассматривались как защита самодержавия. В. Ше-лохаев, в частности, заявил: «Перед нами - либерально-консервативная интерпретация истории взаимоотношений власти и общества в имперской России». «Не скрою, больше всего раздосадовали меня авторские рассуждения о "нормальности российского исторического процесса"», - отреагировал В.П. Булдаков. «В борьбе против "негативизма" Миронов не раз переходит пределы своей науки в сторону той тенденциозности, за которую он справедливо упрекает других», -резюмировал Д. Филд [61].

В рецензиях, опубликованных после обсуждения, высказывались те же возражения против излишнего оптимизма Б.Н. Миронова. «Выдвинутая Мироновым клиотерапевтическая (оптимистическая) историософия российской истории лично меня совершенно не убеждает, более того, на мой взгляд, она, как минимум, является историографическим мифом не в меньшей степени, чем критикуемые им идеологизированные концепции», - писал В.В. Согрин [64: 159].

В конце 2001 г. состоялось обсуждение книги Б.Н. Миронова в журнале «Slavic Review». Американские историки, как и российские, отдали должное объему проделанной автором работы и масштабам привлечения источников. Что касается недостатков, то Д. Рансел суммировал, как результаты обсуждения в России, так и американские дебаты следующим образом. «Российские комментаторы некритически принимают использование Мироновым теории модернизации середины XX века. Российские критики утверждают, что

его работа не отражает российской действительности, потому что она. является продуктом американской историографии. Напротив, западные критики жалуются, что Миронов идет не в ногу с западными методами и что его история представляет собой комбинацию российской юридической школы. и социологической модели модернизации. которая совсем не одобряется сегодня в западной интеллектуальной жизни. Ключевое возражение западных критиков - это поверхностное принятие Мироновым статистической информации в исходной форме.» [78: 556].

Здесь важно отметить, что западные историки принципиально возражали против использования Мироновым устаревшей, по их мнению, теории модернизации - и их удивление по поводу того, что это обстоятельство не было замечено российскими историками. Со времени своего появления теория модернизации потеряла свою определенность, процесс модернизации был признан вариабельным и уже не рассматривался как следование по западному пути. С другой стороны, так же как российские историки, западные историки отмечали некритическое использование Б.Н. Мироновым разнородных и не всегда вызывающих доверие статистических данных.

Несмотря на критику, книга Б.Н. Миронова имела успех у широкой публики, она выдержала три издания и была переведена на китайский язык. Авторитетная «Кембриджская история России» сослалась на антропометрические расчеты Миронова как на решающее свидетельство повышении уровня жизни в России [80: 391]. Книгу Б.Н. Миронова цитировали сотни специалистов по всему миру.

Под впечатлением этого успеха Б.Н. Миронов решил сосредоточиться на антропометрических методах доказательства роста благосостояния. В монографии «Благосостояние населения в XIX - начале ХХ в. по антропометрическим данным» и целом ряде статей он расширил источниковую базу и привлек данные о росте горожан, опубликованные в свое время П.Я. Зенкевичем и Н.Я. Алмазовой [14]. Однако эти данные не показали устойчивого увеличения роста, и его выводы были подвергнуты критике известным специалистом, профессором Амстердамского университета М. Эллманом. «Выводы Б.Н. Миронова о повышении уровня благосостояния русского народа. - писал М. Эллман, - на базе антропометрических данных не являются вескими и обоснованными». Помимо прочего, М. Эллман вслед за С. Хоком и С. Уткрофтом возражал против привязывания Мироновым ростовых данных к году рождения [67: 165].

В конце концов, Б.Н. Миронов признал необходимость привлечения экономических данных, главным образом, данных о производстве и потреблении зерновых. Он начал основывать оценку уровня потребления и построил баланс производства и потребления зерновых на основе официальных данных. При этом в одной таблице сопоставлялись разнородные данные: заведомо заниженные данные губернаторских отчетов (для 1860-1870-х гг.) и более точные данные Центрального статистического комитета (ЦСК) МВД (для последующего периода). Это сопоставление привело автора к выводу, что потребление зерновых и картофеля в пищу и на фураж постепенно увеличивалось, в 1890-х гг.

оно составляло 301 кг, а в 1909-1913 гг. - 359 кг на душу сельского населения (данные за 1900-1908 гг. были почему-то опущены). Кроме того, им с использованием собранных С.А. Клепиковым данных нескольких бюджетных обследований была сделана оценка среднего потребления крестьян (2952 ккал/сутки) [35].

В ноябре 2002 г. Б.Н. Миронов сделал доклад об антропометрическом методе оценки благосостояния на заседании Ученого совета московского Института российской истории РАН. Обсуждение показало, что многие российские ученые не считают, что увеличение роста однозначно свидетельствует о росте благосостояния. А.М. Медушевский назвал эту методику «американской», а академик Ю.А. Поляков предостерег автора от скатывания в «антропометрический фетишизм». Член-корреспондент А.Н. Сахаров, со своей стороны, выразил удивление по поводу оценки потребления в 2952 ккал/сутки - получалось, что дореволюционные крестьяне питались лучше, чем в наши дни [21: 190, 191, 197].

В 2003 г. выводы «оптимистов» были дополнены М.А. Давыдовым, который в монографии «Очерки аграрной истории России в конце XIX - начале ХХ вв.», как и Б.Н. Миронов, обвинил дореволюционных экономистов в создании «негативного мифа» об отсталости и тяжелом экономическом положении России. Главным его тезисом было утверждение, что урожайные данные ЦСК были существенно занижены, что зерна собиралось намного больше и, соответственно, потребление было намного больше. В подкрепление этого тезиса автор указывал на 12 случаев, когда из неурожайной губернии вывозилось больше хлеба, чем было собрано в текущем году [10: 67]. Другим аргументом были свидетельства современников о стремлении крестьян «прибедниться» из опасения новых налогов (хотя формально налоги не зависели от урожая). Но с другой стороны, отрицая достоверность официальной статистики, М.А. Давыдов отрицал и достоверность собранных С.А. Клепиковым бюджетных данных (на которые опирался Миронов) [Там же: 199].

Б. Н. Миронов взял на вооружение тезис о занижен-ности урожайных данных ЦСК, подкрепив его ссылками на дореволюционные работы А.Ф. Фортунатова [65] и Д.А. Иванцова [15]. Он пересчитал хлебофуражный баланс, увеличив валовой сбор на 10%. Б.Н. Миронов считал, что норма потребления хлеба на душу равна 287 кг, а норма потребления фуража - 18 кг, таким образом, нормальное, достаточное для удовлетворения потребностей, потребление составляло 305 кг, а реальное потребление по его подсчетам в 1890-х гг. составило 374 кг, много больше «нормального» (несмотря на «Великий голод» 1892 г.) [24: 92].

«Оптимистическое» видение экономического развития накануне революции потребовало от Б.Н. Миронова каким-то образом объяснить, почему же произошла революция. Объяснение было найдено в «отчищенной» от экономики политике: «.Три российские революции были обусловлены в значительной степени политическими причинами. - сделал вывод Миронов, - а также блестящей пиар-активностью противников монархии. Утверждение "виртуальных фактов" и создание искусственной "действительности" стало частью русской общественной жизни в начале

ХХ века, а пиар - ее неотъемлемым элементом. Либеральная, радикальная и революционная элита предприняла грандиозные усилия для дискредитации монархии. Либерально-радикальная общественность выиграла информационную войну у правительства и благодаря этому подготовила почву для захвата власти, что так же успешно осуществила.» [Там же: 85].

Б.Н. Миронов даже попытался модернизировать предреволюционную ситуацию в России, сравнив ее с современной политической ситуацией, посвятив этому ряд своих публицистических выступлений. «Да, -пишет автор, - сейчас несистемная оппозиция имеет больше возможностей воздействовать на свою целевую аудиторию. Больше, чем в 1917 году, и возможностей для внешнего информационного влияния на Россию» [59]. Таким образом, по Миронову, объективных предпосылок для революции1917 г. не было. По его словам, «для революции не было предпосылок в 1917 году - нет и сегодня» [Там же].

«ПЕССИМИСТЫ» В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ

В 2009 г. альманах «История и математика» организовал дискуссию «О причинах русской революции». Главным оппонентом Б.Н. Миронова стал известный клиометрист, доктор исторических наук С.А. Нефедов. Он является по образованию математиком, кандидатом физико-математических наук, закончил Уральский государственный университет им. А.М. Горького в Свердловске, работал в знаменитой научной школе академика Н.Н. Красовского. Его основным научным результатом было доказательство известной теоремы, которую впоследствии стали называть «теоремой Не-федова-Шолоховича» (у математиков принято называть важные теоремы именами их авторов). Помимо прочего, С.А. Нефедов занимался созданием математических моделей исторического процесса в рамках мальтузианской теории. Как известно, Мальтус утверждал, что в условиях ограниченности урожайности и пахотных площадей рост населения приводит к аграрному перенаселению и крестьянскому малоземелью, к росту цен на хлеб, к падению душевого потребления, к голоду и к голодным восстаниям. В конечном счете, наступает кризис: к голоду присоединяются эпидемии, восстания превращаются в разрушающие производство внутренние войны, к этому добавляется иностранная интервенция - и в результате происходит демографическая катастрофа, численность населения резко падает. После катастрофы появляются свободные земли, крестьянские наделы намного увеличиваются, увеличивается потребление, и население снова начинает расти. Таким образом, по Мальтусу, в истории должны были наблюдаться циклы (которые впоследствии назвали «демографическими» или «вековыми» циклами).

Реальные демографические циклы в истории Европы Х1-ХУШ вв. были обнаружены и описаны В. Абелем и М. Постаном в 1930-х гг. Позднее изучением этих циклов занималась школа «Анналов», в том числе такие известные ученые, как Ф. Бродель, Э. Лабрусс, Э. Леруа Ладури, однако объектом исследования по-прежнему оставалась история европейских стран. С.А. Нефедов занялся поиском демографических циклов в истории Востока и, подкрепив собранный материал

о колебаниях цен и численности населения математическими моделями, в 1999 г. защитил диссертацию кандидата исторических наук.

Между тем мальтузианская теория развивалась, и в 1991 г. Дж. Голдстоун предложил рассматривать последствия роста населения в рамках структуры «государство-элита-народ». Отличие этой новой демографически-структурной теории от мальтузианства заключалось в том, что рассматривались последствия перенаселения для элиты: элита беднеет и распадается на фракции, причем недовольные фракции подталкивают голодающий народ к восстаниям. Для государства же последствия перенаселения сказывались в трудностях со сбором налогов и в недостатке ресурсов.

Дж. Голдстоун продемонстрировал механизм действия структурно-демографических циклов в истории Англии, Франции, Китая и Османской империи и поставил задачу изучения таких циклов в истории России. Поскольку в России имелось изобилие материалов, касающихся аграрного перенаселения, и на мальтузианский характер кризиса указывали многие экономисты начала XX в. - демографически-структурная теория давала естественное объяснение Русской революции. По существу, она доказывала, что в России имели место те же процессы, что и в других странах, и глубинной причиной этих процессов был рост населения.

В 2005 г. С.А. Нефедов опубликовал монографию «Демографически-структурный анализ социально-экономической истории России» [37], а в 2007 г. защитил докторскую диссертацию на ту же тему. В 2009 г. в Принстоне вышла в свет монография С.А. Нефедова и П. Турчина «Secular Cycles» [81] в которой, в том числе, рассматривались структурно-демографические циклы в России. Эта монография получила известность и удостоилась многочисленных положительных рецензий. Еще одна монография С.А. Нефедова, «Факторный анализ исторического процесса» [46], в 2008 г. получила премию «Общественная мысль-2008».

Таким образом, дискуссия в альманахе «История и математика» стала дуэлью двух крупных ученых, представлявших партии «оптимистов» и «пессимистов». Дискуссия состояла из основных статей и ряда реплик, содержащих вопросы и ответы. С.А. Нефедов первым делом поднял вопрос об использованных Б.Н. Мироновым бюджетных данных С.А. Клепикова. Они считались нерепрезентативными еще до революции. «.Сводка имеющихся бюджетных данных представляет довольно скудный ряд разрозненных, разноценных и часто устаревших показателей размеров душевого потребления всех хлебов. менее чем по 15 губерниям. - писал в 1916 г. известный экономист Е.Е. Яшнов. - Таким образом, от пользования в данной области бюджетными материалами приходится неизбежно отказаться, тем более что и сама возможность распространить данные о потреблении хлеба в небольшом сравнительно числе обследованных хозяйств на все население губернии представляется в высшей степени сомнительной» [58: 59]. К таким же выводам пришли специально изучавшие этот вопрос Н.Н. Кореневская [17: 29-41] и Дж. Робинсон [79: 251]. Таким образом, получалось, что сделанная Б.Н. Мироновым оценка уровня потребления (2952 ккал/сут-ки) была основана на нерепрезентативных данных.

Далее, С.А. Нефедов указал на необоснованность введенной Б.Н. Мироновым 10%-надбавки к урожайным данным ЦСК. Хотя А.Ф. Фортунатов и Д.А. Иван-цов действительно подвергали сомнению данные официальной урожайной статистики, позднее, в 1926 г., Н.М. Виноградова опубликовала работу, в которой, сопоставив данные ЦСК, Министерства Земледелия и земской статистики показала, что данные ЦСК «устанавливали уровень урожая очень близко к действительности» (курсив Н. Виноградовой) [4: 90]. Работа Н.М. Виноградовой была настолько детальной и убедительной, что ни один исследователь не смог опровергнуть ее доводы, и с этого времени данные ЦСК рассматривались как вполне надежные.

С.А. Нефедов указал также на фактические ошибки в «оптимистическом» хлебофуражном балансе Б.Н. Миронова. Расход фуража, который Б.Н. Миронова определил в 18 кг на душу населения, С.А. Нефедов, со ссылкой на данные Министерства земледелия [19], определил в 7,1 пуда, т.е. 116 кг. По его мнению, норма потребления в пищу, была Б.Н. Мироновым, наоборот, завышена, и составляла не 285 кг, а 15,5 пуда = 254 кг. Таким образом, считает автор, нормальное потребление зерновых и картофеля (в пересчете на зерно) составляло 22,6 пуда = 370 кг, в то время как реальное потребление в 1909-1913 гг. составляло, по расчету Б.Н. Миронова, 359 кг и даже в лучшие годы не дотягивало до нормы.

С.А. Нефедов отмечает, что, в принципе, в стране производилось достаточное количество хлеба, но поскольку цены в Европе были выше, чем в России, то примерно пятая часть чистого сбора экспортировалась. Это был хлеб из помещичьих хозяйств, из фермерских хозяйств Юга, а также зерно, которое крестьяне были вынуждены продавать, чтобы оплатить аренду. Хлеб шел на экспорт даже в голодные годы - это был так называемый «голодный экспорт».

Что касается основного аргумента Б.Н. Миронова, увеличения роста призывников, то С.А. Нефедов высказал предположение, что рост увеличивался в результате прогресса здравоохранения, который выразился, в частности, в снижении уровня эпидемической заболеваемости.

Кроме того, С.А. Нефедов коснулся темы о «негативном мифе» и пиар-компаниях либеральной оппозиции. Он привел подборку высказываний правительственных деятелей, министров и сановников, которые признавали тяжелое экономическое положение. Таким образом, по логике Б.Н. Миронова, получалось, что правительство ведет пиар-компанию против самого себя [47: 362-364].

Б.Н. Миронов в своем ответе признал, что «на рубеже XIX-XX вв. мальтузианский тезис получил поддержку большинства авторитетных исследователей того времени» [Там же: 61]. Советская историография, умалчивая о Мальтусе, приняла эту парадигму пауперизации, поэтому, утверждал Б.Н. Миронов, концепция С.А. Нефедова является не столько мальтузианской, сколько марксистской. По мнению Б.Н. Миронова, увеличение роста новобранцев свидетельствует о неадекватности прежних представлений. Кроме того, налоги постепенно уменьшались, и это также способствовало увеличению потребления. При этом автор ссылается на тезис С. Хока о том, что недоимки не являются

свидетельством ухудшения материального положения крестьян. Проведя расчеты, Б.Н. Миронов показал, что увеличение роста новобранцев не было результатом прогресса здравоохранения. Что касается точности урожайных данных ЦСК, то он привел ряд высказываний агрономов и специалистов о заниженности этих данных, но не ответил на возражения С.А. Нефедова относительно нерепрезентативности данных С.А. Клепикова. В вопросе о фуражных нормах Б.Н. Миронов остался на своей позиции, продолжая отстаивать норму в 18 кг на душу [47: 123].

Ближе к окончанию дебатов к ним присоединился М.А. Давыдов, который взял столь резкий тон, что редакторам пришлось сократить его текст. Он обвинил С.А. Нефедова в народничестве и одновременно в «марксизме-ленинизме», а затем воспроизвел основные положения своей монографии, главным из которых было отрицание достоверности урожайных данных ЦСК. Кроме того, М.А. Давыдов утверждал, что свидетельством о росте благосостояния деревни является увеличение потребления алкоголя [Там же: 259]. Новым в выступлении М.А. Давыдова был провозглашенный им тезис: «Революция 1917 г. - трагическая случайность» [Там же: 272]. Как отмечалось выше, это был основополагающий тезис Дж. Кеннана, но до сих пор он не высказывался открыто ни американскими, ни российскими историками.

С.А. Нефедов ответил М.А. Давыдову, что если он отрицает достоверность данных ЦСК, то почему же он использовал их на ста страницах своей диссертации - причем без всякой корректировки? [Там же: 352].

В 2010 г. вышла в свет монография Б.Н. Миронова «Благосостояние населения и революции в имперской России», которая была представлена на Ученом Совете СПбИИ еще в начале 2008 г., но не получила рекомендации к печати. Рекомендацию дал московский ИРИ РАН, после чего издание было осуществлено на средства Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям.

Книга имела характер, в основном, антропометрического исследования. Б.Н. Миронов особо подчеркивал, что до сих пор не было надежного источника для оценки уровня жизни. «Наконец, такой источник нашелся - это антропометрические данные» [22: 16]. Динамика изменения роста рассчитывалась автором как в целом по стране, так и для отдельных губерний, причем для выравнивания данных использовался метод наибольшего правдоподобия. На основе этих расчетов делался вывод об увеличении благосостояния населения, который подкреплялся «оптимистическим» хлебофуражным балансом (о котором говорилось выше) и бюджетными данными С.А. Клепикова. Обсуждался вопрос об уменьшении налогов и о имущественном неравенстве. Мальтузианская концепция была подвергнута критике: указывалось, что в среднем плотность населения в России не превышала 16 чел. на 1 км2, в то время как при трехпольной системе на 1 км2 могло прокормиться 18 до 40 чел. [Там же: 642]. В заключение говорилось о роли клеветнических пиар-компаний (см. выше цитату из журнала «Родина»).

Книга Б.Н. Миронова была вскоре переведена на английский и китайский языки; она вызвала большой резонанс на Западе, причем в отзывах указывалось

на присутствие в обсуждаемых проблемах политического аспекта. Известный специалист по исторической антропометрии И. Батен писал: «Борис Миронов написал выдающуюся книгу. Основной тезис Миронова заключается в отсутствии системного кризиса, который сопровождался бы снижением уровня жизни в конце XIX века (накануне русской революции), что этот период был довольно успешным периодом развития империи. Этот вопрос занимает центральное место в историографии, и он имеет решающее влияние на сегодняшнюю политическую дискуссию: был ли кризис Российской империи обусловлен ее самодержавным строем, или же причиной был также низкий уровень жизни?» [68: 36].

В 2011 г. состоялось обсуждение новой книги на страницах журнала «Российская история». Поскольку антропометрия по-прежнему была «терраинкогнита» для большинства российских историков, то в обсуждении приняло участие гораздо меньшее число специалистов, чем десять лет назад - и собственно об антропометрии они почти не говорили. Говорили о выводах, которые делал из антропометрии Миронов - об «оптимистической» парадигме. Было много критических отзывов. М.Д. Карпачев писал о необходимости различать оптимизм разумный и чрезмерный, о том, что «проблема острого оскудения отдельных регионов или социальных слоев была вовсе не надуманной» [62: 156]. «Одно из принципиальных положений Б.Н. Миронова об отсутствии в России в начале XX в. всеобщего системного кризиса самодержавия. представляется мне малоубедительным», - писал П.П. Щербинин [Там же: 186]. «В чем мораль сочинений Б.Н. Миронова? - спрашивал И.В. Михайлов. - Гадать не приходится: в России все идет своим чередом под руководством мудрых правителей. Почему Миронов заканчивает свою книгу. политикой? Не потому ли, что все работы этого автора преследуют политические цели?» [Там же: 154].

Публикацию результатов обсуждения сопровождала статья С.А. Нефедова, в которой критика имела более конкретный характер. Автор показал, что расчеты Б.Н. Миронова относительно недостаточной для аграрного перенаселения плотности населения в России неверны, что в центрально-черноземных губерниях плотность населения достигала 60-70 чел. на 1 км2 (при максимально допустимой, по Миронову, плотности в 40 чел. на 1 км2). С.А. Нефедов снова рассмотрел «оптимистический» хлебофуражный баланс Миронова (в т.ч. вопрос о фуражной норме в 18 пудов) и показал его несостоятельность. Он снова поставил вопрос о корректности исходных антропометрических данных Миронова, указав на странный скачок роста в 1890 г., о котором в свое время писал С. Уиткрофт [39]. Одновременно в центральных журналах («Вопросы истории», «Общественные науки и современность» и др.) началась оживленная дискуссия вокруг книги Б.Н. Миронова. Известный историк-аграрник А.В. Островский, отметив нелепость «нормы» в 18 пудов, обратил внимание на существенную разницу в антропометрических данных, опубликованных в «Благосостоянии» и «Социальной истории». Кроме того, имелась большая разница между «суммарными» и «индивидуальными» ростовыми данными. «Индивидуальные» показатели - это показатели, посчитанные Б.Н. Мироновым

по ограниченному контингенту, для которого имеются точные данные о росте. «Суммарные» показатели подсчитаны чиновниками и берутся из официальных источников. Островский обратил внимание на то, что «индивидуальные» и «суммарные» показатели указывают на разную динамику роста. А.В. Островский, как и С.А. Нефедов, отстаивал положение Н.М. Виноградовой о достоверности статистики ЦСК начала XX в. и доказывал необоснованность 10%-й надбавки Б.Н. Миронова. Он указал на изменениях в методе сбора статистических данных, которые привели к формальному повышению оценок урожайности после 1894 г. То есть рост урожайности, о котором говорил Б.Н. Миронов, мог быть статистической иллюзией. А.В. Островский также подверг критике подсчеты Б.Н. Миронова, касающиеся валового дохода сельского хозяйства, числа рабочих дней в деревне, зарплаты петербургских рабочих, тяжести налогов и др. Он отметил политическую направленность книги Б.Н. Миронова: «Рецензируемая книга представляет собой не попытку разобраться в предпосылках революционных потрясений начала ХХ в., а социальный заказ, имеющий целью придать научную видимость представлениям, будто накануне 1917 г. в России все обстояло благополучно. И если бы не либералы, если бы не революционеры, свергнувшие монархию, все было бы еще лучше» [54]. К дискуссии подключились другие специалисты: Г.М. Ханин показал, что расчеты Б.Н. Миронова, касающиеся величины имущественного неравенства («децильного коэффициента») неверны, что на самом деле имущественное неравенство в России было намного больше, чем считает Миронов [66: 70]. Напротив, М.А. Давыдов, как и раньше, выступил в поддержку Б.Н. Миронова, повторяя свой тезис о непригодности официальной статистики [12].

Надо отметить, что одновременно с книгой Б.Н. Миронова в 2010 г. вышла книга М.А. Давыдова, которая была несколько расширенным переизданием книги 2003 г. Заслуживает внимания то обстоятельство, что М.А. Давыдов не отрицал наличия в России аграрного перенаселения - т.е. неявно признавал справедливость мальтузианских построений С.А. Нефедова. «Причину упадка российской деревни на рубеже веков нужно видеть в аграрном перенаселении», - писал М.А. Давыдов [11: 27]. Но, как и в предыдущем издании, автор парадоксальным образом совмещал широкое использование официальной статистики с категорическими заявлениями о ее недостоверности. На основе 12 упомянутых выше случаев, когда из какой-то губернии вывозилось хлеба больше, чем было произведено, и ограниченного числа нарративных свидетельств он ставил вопрос о необходимости пересмотреть все работы по экономической истории России конца XIX-начала ХХ вв. - вплоть до учебников. «Как быть с освященными традицией цифрами, - спрашивал М.А. Давыдов, - заключениями о характере развития производительных сил в сельском хозяйстве России, которые фигурируют в каждом учебнике и т.д.?» [Там же: 69]. Но оппонировавший М.А. Давыдову И.М. Кузнецов доказал, что обнаруженные автором 12 случаев, объясняются тем, что в неурожайный год вывозился изобильный урожай предыдущего года. Что касается частных мнений и отдельных свидетельств об ошибках статистики, то, как подчеркивает И.М. Кузнецов, качество статистики

можно проверить лишь, сравнивая ее с другой статистикой, что и сделала Н.М. Виноградова (см. выше) [18]. А.В. Островский несколько позже указал, на ошибочность расчетов М.А. Давыдова, касавшихся потребления алкоголя. Расходы крестьян на потребление алкоголя на самом деле сокращались [50].

«Пессимисты», так же как и оптимисты, пытались обобщить свои взгляды в монографиях. В 2010-2011 гг. была опубликована двухтомная монография С.А. Нефедова «История России. Факторный анализ» [38], удостоенная сразу двух премий, премии «Общественная мысль»-2011 и премии имени академика П.И. Рычкова. В 2013 г. вышла в свет монография А.В. Островского «Зерновое производство Европейской России в конце XIX - начале ХХ в.», в которой автор на основе подробных расчетов показал, что «превращение хлебного экспорта в главную статью российского вывоза имело своим следствием то, что остающегося в стране хлеба не хватало не только для скота, но и для населения» [51: 347].

Вернемся к дискуссии, начатой в «Вопросах истории». Б.Н. Миронов счел необходимым ответить на критику А.В. Островского. Он начал с того, что назвал А.В. Островского «дилетантом», производящим «много шума из ничего». По вопросам о валовом доходе, числе рабочих дней, тяжести налогов стороны остались на своих позициях. По вопросу о разнице ростовых данных, приводимых в разных книгах, Б.Н. Миронов ответил, что имело место «усовершенствование базы данных и методики анализа». Но по вопросу о пресловутых 18 пудах, он был вынужден признать «опечатку» [30]. С.А. Нефедов в вышедшей следом статье уточнил, что эта «опечатка» имела место по крайней мере в трех публикациях Б.Н. Миронова, и когда он (С.А. Нефедов) обратил на нее внимание, Б.Н. Миронов упорно отстаивал ее в дискуссии. «Так кто же тут дилетант?» -спрашивал С.А. Нефедов. Историк указал и на «опечатку» в определении нормы продовольственного потребления (285 кг), и на то, что новая, исправленная фуражная норма Б.Н. Миронова (50 кг) тоже была заниженной. Анализируя приведенные в приложении к книге по губернские ростовые данные Б.Н. Миронова, С.А. Нефедов обратил внимание на то, что во многих губерниях до 1890 г. рост призывников почти не менялся, но в 1890 г. рост скачкообразно увеличился примерно на полвершка (2,2 см). Автор предположил, что этот скачок в ростовых данных объясняется изменением системы учета ростовых данных в воинских присутствиях. Кроме того, С.А. Нефедов показал, что использование Б.Н. Мироновым роста в качестве показателя уровня жизни в год рождения приводит к абсурдным результатам: рост мужчин, родившихся в 1941-1945 гг. был выше, чем рост родившихся в предвоенный период. Стало быть, по Б.Н. Миронову, во время войны люди жили лучше, чем до войны. С.А. Нефедов объяснил эту нестыковку тем, что рост, по мнению биологов, характеризует уровень жизни в период «пубертатного скачка» (14-18 лет). Исходя из этого положения и опираясь на ростовые данные П.И. Зенкевича и Н.Я. Алмазовой, он построил кривую уровня жизни, которая показала его падение в 1916-1922, 1931-1933, 1940-1945 гг. и рост потребления в эпоху нэпа. Получалось, что рассчитанное Б.Н. Мироновым увеличение

роста призывников объяснялось не успехами царской модернизации, а передачей земли крестьянам [39].

Завершающая дискуссию в «Вопросах истории» статья А.В. Островского вышла в июне 2011 г. Автор суммировал высказанные ранее претензии к книге Б.Н. Миронова и констатировал, что историк не дал на них удовлетворительного ответа. Особенно это касалось необоснованности новых фуражных и продовольственных норм автора, произвольности введения 10%-й надбавки и «пляски цифр» в ростовых данных. Островский насчитал семь разных вариантов ростового ряда [52]. Б.Н. Миронов был недоволен таким исходом дискуссии и обвинил редактора В.В. Поликарпова в том, что его изобразили как «мальчика для битья». Он попытался опубликовать еще одну статью в «Российской истории», но главный редактор А.Н. Медушевский отверг предложенный текст, ввиду содержащихся в нем «крайне негативных эмоциональных оценок личностей и мотивов поведения оппонентов автора» [31: 30].

Б.Н. Миронов был вынужден признать многочисленные «опечатки», и 2012 г. из печати вышло «исправленное» издание его книги, изданной с необычной для научных работ роскошью, с огромным количеством иллюстраций; по части полиграфического исполнения она была признана «лучшей книгой года». Автор заменил раскритикованный хлебофуражный баланс (с пресловутыми 18 пудами) новым (с 50 пудами), убрал приложение с подозрительными скачками роста и исправил некоторые другие «опечатки». В новом издании революция объяснялась не только пиар-компаниями либеральной оппозиции, но и успехами модернизации. «Кризис российского общества был болезнью роста», -утверждал Б.Н. Миронов. Модернизация, в том числе рост грамотности, породила новые потребности, которые в то время не могли быть удовлетворены [23: 646, 660]. Но кризис «не вел фатально к революции», главную роль сыграл заговор оппозиции. «Февральский переворот . непосредственно организовала группа Гучкова» [Там же: 657]. При этом Б.Н. Миронов признает, что эта конспиративная точка зрения не пользуется популярностью, что большинство специалистов разделяют точку зрения о стихийности Февраля [Там же: 648].

В 2013 г. вышла новая книга Б.Н. Миронова «Страсти по революции» с большим историографическим разделом, в котором он не толь ответил на критику оппонентов, но и подробнейшим образом охарактеризовал нелегкий путь своих изданий в России. Названия основных глав этой книги носят необычный для научного издания характер. Они говорят сами за себя: В.П. Булдаков «Дикие крики озлобленья», Т.Г. Леонтьева «Муж и жена - одна сатана», «Пришел, увидел, насмешил» (это об А.В. Островском), «В огороде - бузина, а в Киеве - дядька» (ответ М. Эллману)» и т.д. О характере данного издания можно судить по главе, посвященной А.В. Островскому, о котором используются такие термины в отношении оппонента: «горе критик», «ему везде мерещатся подлоги, искажения, натяжки», «искать «блох», «верхоглядство, некомпетентность или подтасовка», «20 тысяч слов лжи», «большой трезвон», «не поглядев в святцы, да бух в колокол», «беда коль пироги начнет печи сапожник», «ах, Моська, знать она сильна», «ему все - божья роса», «на каждый чих не наздравствуешься» и т.д. [31: 151-176].

А.В. Островский ответил на эти эпитеты чрезвычайно сдержанно: «Неужели автор приведенных строк не понимает, что, используя в полемике брань вместо доказательств, пытаясь оскорбить и унизить своего оппонента, он демонстрирует не только свой действительный культурный уровень, но и отсутствие в своем арсенале других, более убедительных аргументов» [53: 145].

Но Р.Ш. Ганелин констатировал, что «кое-что из происходящего. вокруг Б.Н. Миронова сродни компании 70-летней давности, связанной с насаждением "Краткого курса истории ВКП(б)"» [6: 36]. Авторам данной статьи «эпитеты» Б.Н. Миронова напомнили термины, использованные оппонентами А.М. Некрича в феврале 1966 г. во время шельмования его книги «1941, 22 июня» в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

Среди прочего в «Страстях по революции» досталось и С.А. Нефедову, которого назвали «блогером-пиарщи-ком», почему-то отождествив с У1кШг667 из Livejoumal. Но в то же время С.А. Нефедов получил ответ на свой вопрос относительно скачка ростовых данных в 1890 г. и на предположение об изменении в методике регистрации ростовых данных. «Методика составления таблиц в воинских присутствиях в течение 1874-1913 гг. не менялась», - категорически заявил Б.Н. Миронов [31: 266]. Как рассказывал авторам данной статьи С.А. Нефедов, он тут же поехал в Российский государственный исторический архив и взял те дела, на которые ссылался Миронов. Оказалось, что до 1890 г. таблицы, составлявшиеся в воинских присутствиях, имели вид: «Из числа принятых заключается мерою роста:

1) в 2 аршина 21/2 вершка - .

2) в 2 аршина 3 вершка - .

3) в2 аршина 4 вершка - .

4) в 2 аршина 5 вершков - .

Начиная с 1890 г. они имели вид: «В числе принятых заключалось мерою роста:

1) в 2 аршина 2 1/2 вершка - .

2) до 2 аршин 3 вершков включительно - .

3) до 2 аршин 4 вершков включительно - .

4) до 2 аршин 5 вершков включительно - .

То есть, вопреки категорическому заявлению Б.Н. Миронова, методика составления таблиц изменилась. Историк утверждал, что в 1874-1913 гг. в третью группу записывали призывников с ростом от 2 аршин 35/8 вершка до 2 аршин 44/8 вершка, в четвертую группу - с ростом от 2 аршин 45/8 вершка до 2 аршин 54/8 вершка и т.д. То есть, по Б.Н. Миронову, измеренный рост округляли до ближайшего целого числа вершков. Однако на самом деле с 1890 г. в третью группу входили рекруты с ростом от 2 аршин 3 вершков до 2 аршин 4 вершков, в четвертую - с ростом от 2 аршин 4 вершков до 2 аршин 5 вершков и т.д. В действительности средний рост каждой группы был на полвершка меньше, чем в расчетах Б.Н. Миронова, поэтому в этих расчетах, начиная с 1890 г., средний рост призывников был на полвершка больше реального. Это и объясняло скачки роста в погубернских данных Б.Н. Миронова. «Изменение формы отчетов присутствий по воинской повинности отражено в сотнях архивных дел, - писал С.А. Нефедов, - из которых, как указывает Б.Н. Миронов, он извлекал суммарные

данные о количестве рекрутов в той или иной ростовой группе. Миронов ссылается на все эти дела, и разумеется, факт смены формы отчетности не мог остаться для него неизвестен. Остается только удивляться этому произвольному обращению с документом, в результате которого на свет появляется новая концепция развития Российской империи и издается 1000-страничная монография, которая в переводится на иностранные языки и оживленно обсуждается в научных кругах» [42: 113].

По словам С.А. Нефедова, он попытался возможно скорее опубликовать эту информацию, однако столкнулся с неожиданной ситуацией. Ведущие журналы затягивали рассмотрение статьи, после чего без всяких объяснений отказывали в публикации. Лишь журнал «Новейшая история России», издававшийся в СПбУ, где работал Б.Н. Миронов, напечатал маленькую заметку [42], которая не вызвала никаких откликов.

Но С.А. Нефедов продолжил работу над вопросом о реальной динамике роста новобранцев. Он показал, что результаты Б.Н. Миронова были, очевидно, неверны, но требовалось выяснить, как менялся рост в действительности. С.А. Нефедов объединил усилия с известным клиометристом, профессором Амстердамского университета М. Эллманом. В итоге они пришли к выводу, что рост рекрутов не увеличивался, как утверждал Б.Н. Миронов, а уменьшался. Соответствующие расчеты были опубликованы в журнале «Revolu-tionary Russia» [77] и произвели большое впечатление на Западе.

Таким образом, самый сильный аргумент «оптимистов», динамика роста новобранцев, которая, как все считали, свидетельствовала о повышении жизненного уровня, был не только нейтрализован, но стал аргументом «пессимистов». Оказалось, что в двух монографиях, выдержавших пять изданий и переведенных на иностранные языки, Б.Н. Миронов использовал неверные расчеты. Автор сделал десятки докладов и написал больше ста статей на эту тему, добился признания в широких кругах и стал очень цитируемым российским историком. Этот факт признал и сам Б.Н. Миронов, который при переиздании своих книг начал убирать оттуда антропометрию. В новом издании «Социальной истории» под названием «Российская империя: от традиции к модерну» [27], в которую была включена часть материалов из «Благосостояния.», хлебофуражный баланс, подвергшийся критике в ходе дискуссии, был также исключен. Из доказательств увеличения потребления по существу осталась лишь (оспариваемая А.В. Островским) динамика реальной заработной платы рабочих Санкт-Петербурга и опирающаяся на данные С.А. Клепикова оценка потребления в 2952 ккал. Кроме того, Б.Н. Миронов ссылается на цитировавшийся выше результат П. Грегори относительно увеличения количества зерна, остававшегося в крестьянских хозяйствах. Любопытно, что на сайте Б.Н. Миронова имеется замечание к аннотации книги: «Изложение материала носит дискуссионный характер: по многим вопросам, затронутым в книге, ведется принципиальная полемика».

Обсуждение новой книги Б.Н. Миронова на этот раз было более скромным, чем прежде. Среди немногочисленных отзывов преобладали положительные,

но в одном из выступлений отмечалось, что оценка потребления Б.Н. Миронова «намного превышает современные рекомендуемые нормы» [48: 186]. С.А. Нефедов в очередной критической статье показал, что «норма» Б.Н. Миронова намного превосходит уровень потребления во Франции и в Дании в начале ХХ в., выше, чем в США в 1961 г., и выше, чем в современной российской деревне. По Б.Н. Миронову, взрослый крестьянин потреблял калорий намного больше, чем рабочий в Чикаго и французский солдат. Кроме того, С.А. Нефедов перепроверил цитировавшийся выше расчет П. Грегори, обнаружил содержащиеся в нем неточности и показал, что в действительности количество зерна в крестьянских хозяйствах уменьшалось [43].

После обнаружения ошибки в расчетах роста новобранцев Б.Н. Миронов перестал отвечать на критику оппонентов, и дискуссия постепенно затихла. Между тем партия «пессимистов» понесла большие потери: в 2014 г. умер Р.Ш. Ганелин, в 2015 г. умерли Б.В. Ана-ньич и А.В. Островский. По словам С.А. Нефедова, перед смертью А.В. Островский завещал ему свою неоконченную рукопись с просьбой отредактировать и издать ее. В 2016 г. году эта книга - «Российская деревня на историческом перепутье» - вышла из печати [56]. В 2017 г. была опубликована книга С.А. Нефедова «Уровень жизни населения и аграрное развитие России в 1900-1940 годах» [45].

В 2016 г. в издательстве «Алетейя» вышла из печати книга М.А. Давыдова «Двадцать лет до Великой войны». Однако, как признает автор, его труд «не является академическим». Он напрямую заявил, что не собирается пользоваться академическим языком: «Оппоненты слышат тебя только тогда, когда ты говоришь с ними, цитируя одного знаменитого генерала, "для удобнейшего понятия - в самых простых выражениях"» [9: 6]. По этой причине мы воздержимся от изложения содержания книги М.А. Давыдова. Можно ограничиться лишь недоуменным высказыванием одного из рецензентов, М.И. Роднова: «Издательство "Алетейя" случайно не зарабатывает на выпуске листовок?» [60: 230].

ВЫВОДЫ

В целом, можно сделать вывод, что дискуссия «оптимистов» и «пессимистов» в российской исторической науке в начале XXI в. была непосредственно связана с аналогичной дискуссией в западной историографии, и как любая дискуссия, способствовала приращению исторического знания. В ходе дискуссии были отработаны новые подходы, в частности, использование исторической антропометрии и применение демографически-структурного анализа. Несмотря на то, что в ходе дискуссии акцент делался на обсуждении частных вопросов, но оно позволило восполнить многие пробелы в предыдущей историографии и наметить задачи для новых исследований.

Для подтверждения своих выводов сторонники обоих подходов использовали количественные методы для обработки обширных массивов русской дореволюционной статистики. Принципиальная разница в подходах к оценке причин Российской революции объясняется тем, что их представители исходили из разных методологических оснований. «Оптимисты» строили

свои исследования на теории модернизации и сделанные ими выводы подтверждали правильность либеральной трактовки хода российского исторического процесса, «пессимисты» - находили доводы для подтверждения правильности мальтузианской теории и работали в рамках историко-материалистической интерпретации.

СПИСОКЛИТЕРАТУРЫ / LIST OF REFERENCES

1. Ананьич Б.В. Заметки по поводу статьи Б.Н. Миронова «Кто платил за индустриализацию: экономическая политика С.Ю. Витте и благосостояние населения в 1890-1905 гг. по антропометрическим данным» // Экономическая история: Ежегодник. 2002. М.: Росспэн, 2002. C. 611-613. [Ananich B.V. Notes on the article by B.N. Miionov «Who paid for industrialization: the economic policy of S.Yu. Witte and the welfare of the population in 1890-1905 according to anthropometric data» // Economic History: Yearbook. 2002. Moscow: Rosspan, 2002. C. 611-613.]

2. Анучин Д.Н. О географическом распределении роста мужского населения России (по данным о всеобщей воинской повинности в империи за 1874-1883 гг.) сравнительное распределением роста в других странах // Записки Императорского Русского географического общества по отделению статистики. 1889. Т. VII. Вып. 1. С. 1-184. [Anuchin D.N. On the geographical distribution of growth of the male population of Russia (according to data on the total military service in the empire for 1874-1883), the comparative distribution of growth in other countries. Notes of the Imperial Russian Geographical Society for Statistics Department. 1889. Vol. VII. Issue 1. P. 1-184.]

3. Анфимов А.М. Крестьянское хозяйство Европейской России. 1881-1904. М.: Наука, 1980. 237 с. [Anfimov A.M. Peasant farming in European Russia. 1881-1904. Moscow: Nauka, 1980. 237 p.]

4. Виноградова Н. Русская урожайная статистика // Вестник статистики. 1926. Т. 23. С. 29-84; Т. 24. С. 51-104. [Vino-gradova N. Russian crop statistics. Bulletin of Statistics. 1926. Vol. 23. P. 29-84; Vol. 24. P. 51-104.]

5. Витте С.Ю. Воспоминания. Т. 2. М.: Соцэгиз 1960. 639 с. [Witte S.Yu. Memoirs. Vol. 2. Moscow: Sotsegiz. 1960.639 p.]

6. Ганелин Р.Ш. и др. Первая мировая война и конец Российской империи. Т. III. Февральская революция. СПб.: Лики России, 2014. 432 с. [Ganelin R.Sh. et al. World War I and the end of the Russian Empire. Vol. III. February revolution. St. Petersburg: Faces of Russia, 2014. 432 p.]

7. Готрелл П. Значение великих реформ в истории экономики России // Великие реформы в России. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1992. С. 106-127. [Gotrell P. The significance of the great reforms in the history of the Russian economy // The Great Reforms in Russia. Moscow: Publishing Mosa University, 1992. P. 106-127.]

8. Грегори П. Экономический рост Российской империи (конец XIX - начало XX в.). Новые подсчеты и оценки. М.: Росспэн, 2003. 253 с. [Gregory P. Economic growth of the Russian Empire (late XIX - early XX centuries). New calculations and estimates Moscow: Rosspen, 2003. 253 p.]

9. Давыдов М.А. Двадцать лет до Великой войны. Российская модернизация Витте-Столыпина. СПб.: Алетейя, 2016. 1080 с. [Davydov M.A. Twenty years before the Great War. Russian modernization of Witte-Stolypin. St. Petersburg: Ale-theia, 2016. 1080 p.]

10. Давыдов М.А. Очерки аграрной истории России в конце XIX - начале ХХ в. М.: Издат. центр РГГУ, 2003. 565 с. [Davydov M.A. Essays on the agrarian history of Russia in the late

XIX - early XX centuries. Moscow: Publishing Center of Russian State Humanitarian University, 2003. 565 p.]

11. Давыдов М.А. Российский рынок в конце XIX - начале ХХ в. и железнодорожная статистика. СПб: Алетейя, 2010. 965 с. [Davydov M.A. The Russian market in the late XIX - early

XX centuries and railway statistics. St. Petersburg: Aletheia, 2010. 965 p.]

12. Давыдов М.А. Урожайная статистика ЦСК МВД: можно ли выпрямить Пизанскую башню? // Экономическая история. Ежегодник. 2011/2012. М.: Росспэн, 2012. С. 149-189. [Davydov M.A. Crop statistics of the Central Administration of the Ministry of Internal Affairs: is it possible to straighten the Leaning Tower of Pisa? // Economic history. Yearbook. 2011/2012. Moscow: Rosspan, 2012. P. 149-189.]

13. Дубровский С.М. Сельское хозяйство и крестьянство России в период империализма. М: Наука, 1975. 395 с. [Dubrovsky S.M. Agriculture and the peasantry of Russia in the period of imperialism. Moscow: Science, 1975.395 p.]

14. Зенкевич П.И., Алмазова Н.Я. Изменение размеров тела взрослого мужского населения Центральной части РСФСР за 100 лет // Проблемы размерной антропологической стандартизации для конструирования одежды. М.: Лег. индустрия, 1978. С. 64-71. [Zenkevich P.I., Almazova N.Ya. Change in body size of the adult male population of the central part of the RSFSR for 100 years // Problems of dimensional anthropological standardization for clothing design. Moscow: Leg. Industry, 1978. P. 64-71.]

15. Иванцов Д.И. К критике русской урожайной статистики. Пг.: Типография Ф.И. Киршбаума, 1915. 178 с. [Ivantsov D.I. To the criticism of Russian crop statistics. Petrograd: Printing house of F.I. Kirshbaum, 1915. 178 p.]

16. История России. ХХ - начало XXI века. М.: Эксмо, 2008. 960 с. [History of Russia. XX - the beginning of the XXI century. Moscow: Eksmo, 2008. 960 p.]

17. Кореневская Н.Н. Бюджетные обследования крестьянских хозяйств в дореволюционной России. М.: Госстатиздат, 1954. 155 с. [Korenevskaya N.N. Budget surveys of peasant farms in pre-revolutionary Russia. Moscow: Gosstatizdat, 1954. 155 p.]

18. Кузнецов И.А. Русская урожайная статистика 1883-1915 гг.: источник в контексте историографии // Экономическая история. Ежегодник. 2011/2012. М.: Росспэн, 2012. С. 190-228. [Kuznetsov I.A. Russian crop statistics 1883-1915: source in the context of historiography // Economic History. Yearbook. 2011/2012. Moscow: Rosspan, 2012. P. 190-228.]

19. Лосицкий А.Е. (ред.) Урожай хлебов в России в 1917 г. М.: Изд. Моск. обл. прод. Комитета, 1918. 94 с. [Lositsky A.E. (ed.). Harvest of bread in Russia in 1917. Moscow: Publishing Mosk. reg. prod. Committee, 1918.94 p.]

20. Материалы Высочайше утвержденной 16 ноября 1901 года Комиссии по исследованию вопроса о движении с 1861 г. по 1900 г. благосостояния сельского населения средне-земледельческих губерний сравнительно с другими местностями Европейской России. В 3 ч. СПб., 1903. [Materials of the Commission on Research on the Movement from 1861 to 1900 of the well-being of the rural population of medium-agricultural provinces, which was highly approved on November 16, 1901, in comparison with other areas of European Russia. At 3 p.m. St. Petersburg, 1903.]

21. Миронов Б.Н. Антропометрическая история России XVIII-XX веков: теория, методика, первые результаты // Труды ИРИ. 2005. № 5. С. 173-205. [Mironov B.N. Anthropometric history of Russia of the XVIII-XX centuries: theory, methodology, first results. Transactions of IRI. 2005. No. 5. P. 173-205.]

22. Миронов Б.Н. Благосостояние населения и революции в имперской России: XVIII - начало ХХ века. М.: Новый хронограф, 2010. 911 с. [Mironov B.N. Welfare of the population and revolution in imperial Russia: XVIII - beginning of the XX century. Moscow: New Chronograph, 2010. 911 p.]

23. Миронов Б.Н. Благосостояние населения и революции в имперской России: XVIII - начало ХХ века. М.: Весь мир, 2012. 848 с. [Mironov B.N. Welfare of the population and revolution in imperial Russia: XVIII - beginning of the XX century. Moscow: The whole world, 2012. 848 p.]

24. Миронов Б.Н. Когда в России жилось хорошо? // Родина. 2008. № 5. С. 80-85. [Mironov B.N. When did life live well in Russia? Homeland. 2008. No. 5. P. 80-85.]

25. Миронов Б.Н. Кто платил за индустриализацию: экономическая политика С.Ю. Витте и благосостояние населения в 1890-1905 гг. по антропометрическим данным //

Экономическая история: Ежегодник. 2001. М.: МГУ, 2002. С. 418-427. [Mironov B.N. Who paid for industrialization: Economic policy S.Yu. Witte and the welfare of the population in 1890-1905 according to anthropometric data // Economic History: Yearbook. 2001. Moscow: Moscow State University, 2002. P. 418-427.]

26. Миронов Б.Н. Оцифрованная революция // Родина. 1 ноября 1917 г. URL: https://rg.ru/2017/10/26/rodina-boris-mironov.html [Mironov B.N. Digitized Revolution. Motherland. November 1, 1917. URL: https://rg.ru/2017/10/26/ rodina-boris-mironov.html]

27. Миронов Б.Н. Российская империя: от традиции к модерну. В 3 т. СПб.: Дмитрий Буланин, 2015. [Mironov B.N. The Russian Empire: from tradition to modernity. In 3 vol. St. Petersburg: Dmitry Bulanin, 2015.]

28. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XIX в.). B 2 т. СПб.: Дмитрий Буланин, 1999. [Mironov B.N. Social history of Russia during the period of the empire (XVIII - beginning of XIX century). In 2 vol. St. Petersburg: Dmitry Bulanin, 1999.]

29. Миронов Б.Н. Социальная история. Историческая социология и историческая психология. Антропометрическая история. URL: http://www.bmironov.spb.ru/ [Mironov B.N. Social history. Historical sociology and historical psychology. Anthropometric story. URL: http://www.bmironov.spb.ru/]

30. Миронов Б.Н. Страсти по исторической антропометрии // Вопросы истории. 2011. № 4. С. 122-137. [Mironov B.N. Passion for historical anthropometry. Questions of History. 2011. No. 4. P. 122-137.]

31. Миронов Б.Н. Страсти по революции. М.: Весь мир, 2013. 336 с. [Mironov B.N. Passion for revolution. Moscow: The whole world, 2013. 336 p.]

32. Миронов Б.Н. Хлебные цены в России за два столетия (XVIII-XIX вв.). Л.: Наука, 1985. 301 с. [Mironov B.N. Bread prices in Russia for two centuries (XVIII-XIX centuries). Leningrad: Nauka, 1985. 301 p.]

33. Миронов Б.Н. Хлебные цены в России за два столетия (XVIII-XIX вв.). Л.: Наука, 1985. 301 с. [Mironov B.N. Bread prices in Russia for two centuries (XVIII-XIX centuries). Leningrad: Nauka, 1985. 301 p.]

34. Миронов Б.Н. Достаточно ли производилось пищевых продуктов в XIX - начале ХХ в.? // Уральский исторический вестник. 2008. № 3. С. 81-95. [Mironov B.N. Was there enough food production in the 19th and early 20th centuries? Ural Historical Bulletin. 2008. No. 3. P. 81-95.]

35. Миронов Б.Н. «Сыт конь - богатырь, голоден - сирота»: питание, здоровье и рост населения России второй половины XIX - начала ХХ века // Отечественная история. 2002. № 2. С. 30-43. [Mironov B.N. «A horse is full - a hero, hungry -an orphan»: nutrition, health and population growth in Russia in the second half of the XIX - early XX centuries. Domestic History. 2002. No. 2. P. 30-43.]

36. Нефедов Г.Ф. Аграрный вопрос и закон народонаселения. (К вопросу об аграрной реформе). Моршанск: Типогр. М. Прокофьева, 1906. 32 с. [Nefedov G.F. The agrarian question and the law of population. (On the issue of agrarian reform). Morshansk: Typogr. M. Prokofiev, 1906. 32 p.]

37. Нефедов С.А. Демографически-структурный анализ социально-экономической истории России. Екатеринбург: Изд-во УГГУ, 2005. 540 с. [Nefedov S.A. Demographic and structural analysis of the socio-economic history of Russia. Yekaterinburg: Publishing Houses of the USMU, 2005.540 p.]

38. Нефедов С.А. История России. Факторный анализ. В 2 т. М.: Территория будущего, 2010, 2011. [Nefedov S.A. History of Russia. Factor analysis. In 2 vol. Moscow: Territory of the Future, 2010, 2011.]

39. Нефедов С.А. К дискуссии об уровне потребления в пореформенной и предреволюционной России // Российская история. 2011. № 1. С. 73-86. [Nefedov S.A. To the discussion about the level of consumption in post-reform and pre-revolu-tionary Russia. Russian History. 2011. No. 1. P. 73-86.]

40. Нефедов С.А. Неакадемический труд // Историческая и социально-образовательная мысль. 2018. T. 10. № 1. С. 40-46.

[Nefedov S.A. Non-academic work. Historical and Socio-Educa-tional Thought. 2018. Vol. 10. No. 1. P. 40-46.]

41. Нефедов С.А. О качестве дореволюционной урожайной статистики // Вопросы истории. 2013. № 9. С. 167-168. [Nefedov S.A. On the quality of pre-revolutionary crop statistics. Questions of History. 2013. No. 9. P. 167-168.]

42. Нефедов С.А. Роковая ошибка. По поводу использования Б.Н. Мироновым антропометрических данных новобранцев // Новейшая история России. 2014. № 3 (11). С. 110-115. [Nefedov S.A. Fatal mistake. regarding the use by B.N. Mironov of anthropometric data of recruits. Recent History of Russia. 2014. No. 3 (11). P. 110-115.]

43. Нефедов С.А. Суета вокруг революции // Гуманитарные науки в Сибири. 2017. Т. 24. № 1. С. 5-12. [Nefedov S.A. Vanity around the revolution. Humanities in Siberia. 2017. Vol. 24. No. 1. P. 5-12.]

44. Нефедов С.А. Уровень жизни населения в дореволюционной России // Вопросы истории. 2011. № 5. С. 127-136. [Nefedov S.A. The standard of living of the population in pre-revolutionary Russia. Questions of History. 2011. No. 5. P. 127-136.]

45. Нефедов С.А. Уровень жизни населения и аграрное развитие России в 1900-1940 годах. М.: Дело, 2017. 430 с. [Nefedov S.A. The standard of living of the population and the agrarian development of Russia in 1900-1940. Moscow: Case, 2017. 430 p.]

46. Нефедов С.А. Факторный анализ исторического процесса. История Востока. М: Территория будущего, 2008. 752 с. [Nefedov S.A. Factor analysis of the historical process. History of the East. Moscow: Territory of the Future, 2008. 752 p.]

47. О причинах Русской революции. М.: URSS, 2010. 432 с. [About the causes of the Russian revolution. Moscow: URSS, 2010. 432 p.]

48. Обсуждение книги Б.Н. Миронова «Российская империя: от традиции к модерну» // Историческая экспертиза. 2016. № 3. С. 172-200. [Discussion of the book of B.N. Mironov «Russian Empire: from tradition to modernism». Historical Expertise. 2016. No. 3. P. 172-200.]

49. Огановский Н. Закономерности аграрной эволюции. Т. III. Вып. 1. М.: Задруга, 1914. 335 с. [Oganovsky N. Patterns of agrarian evolution. Vol. III. Issue 1. Moscow: Zadruga, 1914. 335 p.]

50. Островский А.В. «Пьяная деревня»: домыслы и факты // Новейшая история России. 2013. № 2. С. 140-158. [Ostro-vsky A.V. «Drunken Village»: speculation and facts. Recent History of Russia. 2013. No. 2. P. 140-158.]

51. Островский А.В. Зерновое производство Европейской России в конце XIX - начале ХХ в. СПб.: Полторак, 2013. 415 с. [Ostrovsky A. Grain production in European Russia at the end of the 19th and beginning of the 20th centuries. St. Petersburg: Poltorak, 2013. 415 p.]

52. Островский А.В. К итогам спора об уровне жизни в дореволюционной России // Вопросы истории. 2011. № 6. С. 129144. [Ostrovsky A.V. On the outcome of the dispute about the standard of living in pre-revolutionary Russia. Questions of History. 2011. No. 6. P. 129-144.]

53. Островский А.В. Книга Б.Н. Миронова «Страсти по революции» как образец научной критики // Вестник Тверского гос. ун-та. Сер.: История. 2013. № 2. С. 110-146. [Ostrovsky A.V. Book of B.N. Mironov «Passion for the Revolution» as an example of scientific criticism. Bulletin of Tver State University. Ser. History. 2013. No. 2. P. 110-146.]

54. Островский А.В. О модернизации в книге Б.Н. Миронова // Вопросы истории. 2010. № 10. С. 119-140. [Ostrovsky A.V. About modernization in the book of B.N. Mironov. Questions of History. 2010. No. 10. P. 119-140.]

55. Островский А.В. Процветала ли Россия накануне Первой мировой войны? // Исторические записки. 2014. Т. 15 (133) С. 70-214. [Ostrovsky A.V. Did Russia flourish on the eve of the First World War? Historical Notes. 2014. Vol. 15 (133). P. 70-214.]

56. Островский А.В. Российская деревня на историческом перепутье. Конец XIX - начало ХХ в. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2016. 431 с. [Ostrovsky A.V. Russian

village at a historic crossroads. The end of the XIX - beginning of the XX century. Moscow: Partnership of scientific publications of KMK, 2016. 431 p.]

57. Островский А.В. Существовал ли системный кризис в России начала XX в.? // Общественные науки и современность.

2014. № 2. С. 124-137. [Ostrovsky A.V. Was there a systemic crisis in Russia at the beginning of the 20th century? Social sciences and modernity. 2014. No. 2. P. 124-137.]

58. Производство, перевозки и потребление хлебов в России в 1909-1913 гг. Материалы по продовольственному плану. Вып. 1. Пг., 1916. 246 с. [Production, transportation and consumption of bread in Russia in 1909-1913. Materials on the food plan. Vol. 1. Petrograd, 1916. 246 p.]

59. Революционный сдержите шаг! // Российская газета.

2015, 7 нояб. [Revolutionary step back! Russian Newspaper. 11/07/2015.]

60. Роднов М.И. В поисках золотого ключика // Историческая экспертиза. 2017. № 2. С. 228-234. [Rodnov M.I. In search of the golden key. Historical Examination. 2017. No. 2. P. 228-234.]

61. Российский старый порядок: опыт исторического синтеза. «Круглый стол» / Мат-л подг. С.С. Секиринский // Отечественная история. 2000. № 6. С. 43-93. [The Russian old order: The experience of historical synthesis. «Round table» / The material was prepared by S.S. Sekirinsky. Patriotic History. 2000. No. 6. P. 43-93.]

62. Россия в истории: от измерения к пониманию: новая книга Б.Н. Миронова в откликах и размышлениях его коллег. (Материалы «круглого стола» по книге Б.Н. Миронова «Благосостояние населения и революции в России: XVIII - начало ХХ века». М.: Новый хронограф, 2010. № 1. 911 с.) // Российская история. 2011. № 1. С. 145-204. [Russia in history: from measurement to understanding: a new book by B.N. Mironov in the responses and thoughts of his colleagues. (Materials of the «round table» based on the book by B.N. Mironov«Wel-fare of the population and revolution in Russia: XVIII - early XX centuries». Moscow: New Chronograph, 2010. No. 1. 911 p.) Russian History. 2011. No. 1. P. 145-204.]

63. Сборник сведений по России. 1896. СПб.: Типогр. МВД, 1897. 373 с. [Collection of information on Russia. 1896. St. Petersburg: Printing house of the Ministry of Internal Affairs, 1897. 373 p.]

64. Согрин В.В. Клиотерапия и историческая реальность: тест на совместимость. Размышление над монографией Б.Н. Миронова «Социальная история России периода империи» // Общественные науки и современность. 2002. № 1. С. 144-160. [Sogrin V.V. Cliotherapy and historical reality: compatibility test. Reflection on the monograph of B.N. Mironova "The social history of Russia during the empire". Social Sciences And Modernity. 2002. No. 1. P. 144-160.]

65. Фортунатов А.Ф. Сельскохозяйственная статистика Европейской России. М.: Типолитография тов-ва И.Н. Кушне-рев и К°, 1893. 246 с. [Fortunatov A.F. Agricultural statistics of European Russia. Moscow: Typography of the partnership I.N. Kushnerev and Co., 1893. 246 p.]

66. Ханин Г.И. Какова была социальная дифференциация в дореволюционной России? // Идеи и идеалы. 2010. № 2. С. 64-72. [Khanin G.I. What was the social differentiation

in pre-revolutionary Russia? Ideas and Ideals. 2010. No. 2. P. 64-72.]

67. Эллман М. Витте, Миронов и ошибочное использование антропометрических данных // Экономическая история. Обозрение. Вып. 11. М.: МГУ, 2005. С. 159-165. [Ellman M. Witte, Mironov and the erroneous use of anthropometric data // Economic History. Review. Vol. 11. Moscow: MSU, 2005. P. 159-165.]

68. Baten J. The Standard of Living and Revolutions in Russia, 1700-1917, published by EH.Net (January 2013). URL: http:// eh.net/?s=Baten+Mironov

69. Bushnell J. Peasant Economy and Peasant Revolution at the Turn of the Century. Russian Review. 1988. Vol. 47. No. 1. P. 75-82.

70. Figes O. A People's Tragedy: Russian Revolution 1891-1924. London: Jonathan Cape, 1996. 923 р.

71. Gerschencron A. Agrarian Policies and Industrialisation, Russia. 1861-1917 // The Cambrige Economic History of Europe. Vol. VI. Pt. 2. London and New York, Cambridge: Cambridge University Press, 1967. P. 706-800.

72. Hoch S. Anthropometric Measures of Well-Being in Imperial Russia and the Soviet Union, 1821-1960. Slavic Review. 1999. Vol. 58, No. 1. P. 61-70.

73. Hoch S. Peasant Standard of Living in Late Imperial Russia. On Good Numbers and Bad: Malthus, Population Trends and Peasant Standard of Living in Late Imperial Russia. Slavic Review. 1994. Vol. 53. Issue 1. P. 41-75.

74. Katkov G. Russia 1917: The February Revolution. London; New York: Longman Press, 1967. 489 p.

75. Komlos J. Nutrition and Economic Development in the Eighteenth-Century Habsburg Monarchy. Princeton: Princeton University Press, 1989. 325 p.

76. MironovB. New Approaches to Old Problems: The Well-Being of the Population of Russia from 1821 to 1910 as Measured by Physical Stature. Slavic Review. 1999. Vol. 58. No. 1. P. 1-26.

77. Nefedov S., Ellman M. The Development of Living Standards in Russia Before the First World War: An Examination of the Anthropometric Data. Revolutionary Russia. 2016. Vol. 29. Issue 2. P. 149-168.

78. Ransel D. A Single Research Community: Not Yet. Slavic Review. 2001. Vol. 60. No. 3. P. 550-557.

79. Robinson G.T. Rural Russia under the Old Regime. Berkeley: University of California Press, 1967. 327 p.

80. The Cambridge history of Russia. Vol. II / Ed. D. Lieven. Cambridge, 2006. 765 p.

81. Turchin P., Nefedov S. Secular cycles. Princeton: Princeton University Press, 2009. 349 p.

82. Wheatcroft S. Crises and the condition of the peasantry in late imperial Russia // Peasant Economy, Culture, and Politics of European Russia / E. Kingston-Mann, T. Mixter (eds). Princeton: Princeton University Press, 1991. P. 128-172.

83. Wheatcroft S. The Great Leap Upwards: Anthropometric Data and Indicators of Crises and Secular Change in Soviet Welfare Levels, 1880-1960. Slavic Review. 1999. Vol. 58. No. 1. P. 27-60.

84. Wheatcroft S.G. The 1891-92 famine in Russia // Economy and society in Russia and the Soviet Union, 1860-1930 / L. Ed-mondson, P. Waldron (eds.). New York: St. Martin's Press. 1992. P. 44-64.

Герасимов Григорий Иванович, доктор исторических наук, доцент; научный консультант Тульского государственного музея оружия (специальность 07.00.02)

Статья поступила в редакцию 02.12.2019, принята к публикации 16.12.2019 The article was received on 02.12.2019, accepted for publication 16.12.2019

РЕЦЕНЗИЯ

на статью докторов исторических наук, профессоров В.Д. Камынина и В.В.Запария «"Оптимисты" и "пессимисты" о причинах Российской революции»

В.Д. Камынин и В.В. Запарий провели серьезный ке новой экономической политики. Обращает на себя историографический анализ одной из наиболее острых внимание использование авторами статьи большого и нашумевших дискуссий начала XXI в., происходившей количества не только российских, но и зарубежных изв российской исторической науке с широким участи- даний. На основе современных методов историографи-ем зарубежных исследователей. Анализ исторических ческого анализа и использования большого количества сочинений, посвященных революции 1917 г. в России, исторических источников В.Д. Камынин и В.В. Запарий увидевших свет в связи с ее 100-летним юбилеем, пока- дали оценку происходившей дискуссии, которая называет, что отзвуки этой дискуссии присутствуют на их верняка будет продолжена. Публикация данной статьи страницах. Один из авторов данной статьи доктор несомненно вызовет интерес научной общественности исторических наук, профессор В.Д. Камынин известен и возможно желание подискутировать с ее авторами. тем, что в начале 2000-х гг. он проанализировал не ме- Рекомендую статью к публикации в журнале «История нее острый спор «оптимистов» и «пессимистов» в оцен- и современное мировоззрение».

Доктор исторических наук, доцент; профессор кафедры общей и экономической истории Уральского государственного экономического университета

(Екатеринбург) Е.А. Игишева (специальность 07.00.09)

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ / ABOUT THE AUTHORS

Камынин Владимир Дмитриевич, доктор исторических наук, профессор; профессор кафедры теории и истории международных отношений Уральского федерального университета имени Первого президента РФ Б.Н. Ельцина, Заслуженный работник высшей школы РФ. Екатеринбург, Российская Федерация

Vladimir Dmitrievich Kamynin, doctor of Historical Sciences, professor; professor of the Department of Theory and History of International Relations of the Ural Federal University named after the First President of the Russian Federation B.N. Yeltsin, Honored Employee of the Higher School of the Russian Federation. Yekaterinburg, Russian Federation

Запарий Владимир Васильевич, доктор исторических наук, профессор; профессор кафедры истории и социальных технологий Уральского федерального университета имени Первого президента РФ Б.Н. Ельцина, Заслуженный работник высшей школы РФ. Екатеринбург, Российская Федерация

Vladimir Vasilevich Zapary, doctor of Historical Sciences, professor; professor of the Department of History and Social Technologies of the Ural Federal University named after the First President of the Russian Federation B.N. Yeltsin, Honored Employee of the Higher School of the Russian Federation. Yekaterinburg, Russian Federation