CC BY
169
УДК 323.1:008
ББК 66.3(2Рос),5 + 71.05
Богатырева Е.Д.
ОПТИКА ВОСПРИЯТИЯ И ТОПОЛОГИЯ МЫСЛИ Bogatyreva E.D.
OPTICAL PERCEPTION AND TOPOLOGY OF THOUGHT
Ключевые слова: визуальное, восприятие, оптическая иллюзия, ментальные
объекты.
Keywords: Visually, perception, optical illusion, mental objects.
Аннотация
Данное размышление посвящено вопросам визуальной топологии мысли. Оно содержит в себе попытку различения ментальных образований в связи с вопросом об искусственных и естественных средах мышления и восприятия.
Abstract
This thinking is devoted to problems of visual topology of thought. It contains an attempt to distinguish between mental entities in connection with the question of artificial and natural environments of thinking and perception.
Данное размышление отвечает задаче построения визуальной топологии мысли. Само это понятие - визуальная топология - отсылает к достаточно большому спектру современных исследований, посвященных проблеме визуального мира и его ментальных образований, в которых мы найдем и философскую, и социологическую, и психологическую, и феноменологическую постановку вопроса, и постановку в рамках когнитивных наук. Само появление таковых исследований есть результат визуального переворота в современном мышлении и культуре, который находит своё выражение в использовании визуального ресурса для создания информационных систем и более сложных настроек социальной коммуникации, отвечает процессу виртуализации, который как системный феномен захватывает сегодня все сегменты социальной реальности. Определяя координаты массового сознания, виртуальный мир вторгается и в самое существо человеческой жизни, в средоточие его повседневной практики. Человек становится соучастником мировых событий, представленных на экране новой медиареальности, воспринимая поставляемый ею поток образов за то, что имеет к нему прямое отношение. Можно сказать, что основные битвы за реальное происходят именно в этой среде.
Виртуализация жизни существенно повлияла на психофизическое состояние человека. Сама организация его перцептивных процессов, которая позволяет устанавливать определенные черты постоянства и обеспечивает непротиворечивое и пластичное восприятие себя и окружающего мира, есть результат долгой эволюции человеческого генома. Способность человека выделять себя на фоне природы имеет за собой длительную историю приспособления к окружающей среде, которое состояло в необходимости развития у человека проекционного чувства и предполагало актуализацию бодрствующего сознания. Мирче Эллиаде появление такового связывает с обретением вертикального положения тела, что позволило сформировать «первичную» структуру пространства, четыре горизонтальных вектора, отходящих от центральной вертикальной оси1. Из нового порождающего опыта - ощущения себя «ввергнутым» в необозримую, неведомую и угрожающую беспредельность - развились различные способы
1 Элиаде, Мирча. История веры и религиозных идей: От каменного века до элевсинских мистерий. - М.: Академический проект, 2009. - С. 11.
приспособления или опе^айо; потому что нельзя сколько-нибудь долго прожить посреди хаотического коловращения, без всяких точек отсчета. Устанавливаемая сегодня на правах реальности виртуальная среда ввергает человека в новую беспредельность информационного хаоса, предъявляемого нечеловеческими возможностями компьютерных технологий. Новое визуальное видение, формируемое виртуальной реальностью медиасистем, сегментировано и отличается полной непредставимостью своей мировой проекции, оно распылено в бесчисленных гиперссылках информационной реальности и поставляемых ею образах. Впрочем, инструментальная среда, создаваемая человеком, как показывает история, всегда не только расширяла его возможности видения мира, давала веское преимущество во взаимодействии с ним, но и делала его уязвимым, как если бы «каждое открытие влекло за собой опасность коллективной смерти». Уже первые орудия труда, замечает Мирча Эллиаде, не были «продолжением» человеческого тела: самые ранние из известных обработанные камни предназначались для функций, не входящих в телесные умения, а именно для скола и отбивки (действий, недоступных для зубов или когтей). Понятно, что изобретение таких орудий труда, как машины зрения есть результат осознания человеком конечности своих возможностей, но как он ими распорядился. Современные войны демонстрируют «совершенный» способ уничтожения человечества как природного вида. Проблема состоит, как отмечал ещё Хайдеггер, не только в возможном губительном воздействии техники на человека, но и в прохождении с её помощью точки не возврата к своему исходному - назовем вслед за Хайдеггером к «первичному» состоянию видения, которое человек обретал с помощью своих чувств и размышления над наблюдаемыми явлениями. Зависимость человека в его ориентации и контактах от техники, заставляет также перелагать на неё ответственность за свою возможную ошибку, терять моральное чувство, страхующее от совершения непоправимых вещей. Развитие такового связано сегодня, как ни парадоксально это звучит, с развитием наук. Будучи направлены на прояснение вопроса о границах возможностей человеческого генома, стимуляции его развития, те же когнитивные науки нацелены на то, чтобы ответить о перспективах взаимодействия человека с новой искусственной реальностью цифровой симуляции, которая соперничает с «естественной» искусственностью классического опыта. (Хотя и в последнем можно было наблюдать, как сами «человеческие творения, - сказал бы Мерло-Понти, - выводятся из естественного процесса информации, однако сам этот процесс понимается по образцу работы человеческих машин»)2. Задача развития психической жизни вокруг новых искусственных условий её воспроизводства и трансляции становится залогом выживания как самой цивилизации, так и человека, того, ради кого это всё затевалось.
Зрение было важным, хотя и не единственным способом ориентации человека в окружающем мире, позволяющим вычленять образы и находить предметы, рассчитывать расстояния, фиксировать расположение вещей и их связи. Его значимость подтверждается и данными современной физиологии, которая рассматривает человека как открытую биологическую систему, находящуюся в процессе активного взаимодействия с окружающей средой. Как известно, обмен организма информацией со средой осуществляется благодаря сенсорным системам, анализаторам, которые обеспечивают восприятие и анализ поступающей из внешней среды информации. Согласно данным наук человек способен воспринимать электромагнитные излучения от 400 до 700 нм, при этом основным поставщиком является зрительная система, физиология которой во многом ещё не изучена. Основная трудность состоит в том, что помимо передачи и приема импульсов здесь осуществляется ещё и их коррекция, сам анализ и преобразование в образ включает в себя сопоставление с образами, хранящимися в памяти человека. Понятно, что от предметов могут поступать противоречивые сигналы, также и само зрение может неправильно воспринимать и, соответственно, интерпретировать монокулярные сигналы,
2 Мерло-Понти, Морис. Око и дух. - М.: Искусство, 1992. - С.11.
получаемые от предметов. В первом случае речь идёт в основном о двусмысленных образах, которые могут вызывать два противоречивых восприятия. Во втором случае мы встречаемся с какими-то признаками перспективы, глубины, формы или величины, которые, вступая в противоречие между собой, порождают зрительные иллюзии3. Также важно отличать иллюзии от галлюцинаций, так как последние являются дисфункциями нашего мозга - образами несуществующих объектов, а иллюзии - это искаженные образы действительности, возникающие в процессе зрительного восприятия. При этом важно подчеркнуть, что обманы зрения основываются не на каких-либо особенных свойствах объекта, а на субъективном его распознавании нашими органами чувств. Однако поскольку именно развитие зрения способствовало развитию умственной привычки делать выводы из наблюдения, предопределяло психическую эволюцию человеческого генома, изучение особенностей зрения, его специфического иллюзионизма, важно как в теоретическом (уточнение физиологии сенсорных механизмов, научные основы конструирования технических аналогов зрительной системы), так и практическом плане (например, создание мер по устранению параллактических искажений при регистрации быстропротекающих процессов, различных ошибок при изучении движения предмета, по-разному рассеивающего свет в различных направлениях и др.). Учет законов иллюзорного восприятия необходим сегодня как в различного рода прямых наблюдениях и оценках, так и в практике архитектуры и внешнего оформления изделий, искусстве.
Понятно, что результаты зрительного восприятия мира корректируются ещё и другими анализаторами, предметы обретают такие характеристики как близость и дальность благодаря реальному перемещению, а вещи точность своих форм благодаря прочим взаимодействиям с ними. Новая медиареальность не позволяет осуществиться такой коррекции, она требует безусловного подчинения производимой здесь оптической иллюзии. В телетопологии, вошедшей уже в привычку, суть того, что я вижу, уже не является в принципе для меня достижимой, не попадает на карту моих возможностей. Уже этот факт требует пристального внимания со стороны различных наук и философии, которые не могут устраниться от его изучения и осмысления.
Сегодня искусственные устройства конкурируют с естественным зрением в поставе образов, что не только расширяет возможности видения предметов, но и накладывает особую нагрузку на зрительное восприятие, последствия которой могут быть катастрофичными для человека. Осознание малой глубины нашей зрительной системы, а также малой временной глубины нашей физиологической экспозиции, которая позволяет или запрещает видеть, способствовало развитию возмещающей этот недостаток органики (зрительной способности) новой оптики. Благодаря работам таких ученых, как У. Рассел и Натан, научный мир получил представление о связи постперцептивных визуальных процессов со временем: приобретение ментального образа никогда не бывает мгновенным, он представляет собой консолидированное восприятие. Именно это и устраняется развитием фотографии, которой передоверяется не только сохранить в памяти увиденное, но и устранить взгляд, его фиксирующий, заменяя живое видение отверстием объектива. Сегодня фотограф делает множество снимков, отбирая затем лучшие из того, что зафиксировала его камера, а не взгляд. Те данные, которые у науки постоянно пополняются, позволяют говорить об ограничениях зрительного восприятия человека по отношению к искусственным аппаратам видения. Проблема состоит в том, что расширение возможностей зрения зачастую приводит к исчезновению его «природных» способностей. Примеры атрофии двигательной способности глаза и прочих дефектов зрения довольно известны. Деятельность мозга, обрабатывающего зрительную информацию, здесь тоже нарушается.
3 Формирование пространственного чувства - это особая тема, в связи с которой можно вспомнить примеры, когда оно определялось природной средой, культурой, становилось результатом обучения.
Ещё одни страшный недуг, обязанный современным технологиям, дислексия зрения4, может прочитываться не только как отклонение от нормы, но и как нарушение действия нормы - способности к самостоятельной репрезентации, представлению в качестве адаптационного механизма сознания. В дальнейшем следует, по-видимому, ожидать все большего числа таких «отклонений». Поскольку живое восприятие все более устраняется искусственными устройствами, сегодня уже компьютером, трагически лишенным способности забывать, то можно и нужно говорить о разрушении той ориентации сознания, которая сложилась в результате развития генома человека.
К этому можно добавить, что среда обитания современного человека претерпевает постоянную трансформацию, предлагая постоянство изменения самой его визуальной картинки, требуя от зрения немыслимые для него скорости аккомодации, порождая проблему интерпретации видимого. Поле восприятия европейца уже с начала ХХ века заполняется нехарактерными для предшествующей культуры и не имеющими аналогов в природе знаками, изображениям, логотипами, причем какого-то вразумительного контекста, который бы позволял это интерпретировать, на протяжении века не возникало. Проблема зрительной интерпретации той же фотографии определилась в том, что она по мере своей инструментализации всё меньше отсылала к дежа-вю объективной очевидности. Владея эффектом моментального видения, фотография, не избавила человечество от сомнений в правдоподобии поставляемых ею образов. Как заметил Поль Вирильо, «она всё больше склонялась к изначальной абстрактности гелиографии, к её исходному определению, к этой девальвации тел, чьи «контуры теряются» (Ньепс), к этому выдвижению на первый план точки зрения, новаторскую силу которой уже отмечали не только живописцы, но и писатели - например Пруст»5. Развитие медийных систем с их неограниченными способностями сжимать время и пространство, а также компьютерных игр, которые позволяют человеческому мышлению самым неожиданным образом моделировать свое пространство, усугубляет ситуацию. Всё это подтверждает, что зрительное восприятие, несмотря на его исключительные возможности в деле адаптации человека к среде и ориентации в пространстве, далеко не всегда справляется со своей задачей в современной визуальной среде.
На данном этапе можно констатировать, что современного человека отличает от человека Платона двойное видение и понимание реальности - то, которому он обязан развитию своих способностей ее восприятия и осознания, и то, которое ему поставляет машина зрения и компьютерная обработка ее результатов. Само перцептивное познание, перцептивное видение - все эти темы современного знания и новой философии формируются в контексте успешного развития логистики восприятия, которая оспаривает пространственную интуицию в науке, повседневном опыте, в изобразительном искусстве. Развитие машинного зрения происходит за счет развития логистики, усовершенствования статистических расчетов, а также за счет включения в него и временной константы: машина зрения есть не что иное, как «машина абсолютной скорости», подвергающая сомнению традиционные понятия геометрической оптики - прежде всего наблюдаемое и ненаблюдаемое. Фокус современной цивилизации состоит в том, что она заполняет пространство жизни человека приборами, которые дают ему не только расширение границ его опыта, но и его иное измерение. И это измерение остается для человека всё ещё чем-то, безусловно, внешним, требующим его адаптации, но парадокс в том, что он вынужден во всём этом уже участвовать. Выявляемая и развиваемая здесь оптика восприятия производит своего рода искушение или новый обман зрения, что и способствует неуклонному раздвоению принципа реальности, которое охватывает как естественное, так и само машинное зрение. Вирильо обращает наше внимание на то, что помимо
4 Вид специфического нарушения обучения, характеризующийся неспособностью быстро и правильно распознавать слова, осуществлять декодирование, осваивать навыки правописания. Имеет неврологическую природу и связано с неполноценностью фонологических компонентов языка.
5 Вирильо, Поль Машина зрения. - СПб.: Наука, 2004. - С. 43.
видеографической оптики машина зрения использует для облегчения распознавания форм оцифровку изображения. Проблема объективизации изображения не столько усугубляется его цифровым дублем, сколько демонстрацией разрыва между синтетическим образом, полученным в результате оцифровки, и практикой статистического исследования. «Что же такое цифровая оптика, как не рациональный образ опьянения, статистического опьянения, то есть затмения восприятия, поражающего в равной степени воображаемое и реальное?» - поставит вопрос Вирильо, открывая необходимость возобновления исследований процессов восприятия в новой искусственной и постоянно изменяющейся среде жизни.
Двойной формат видения - это ещё и этическая, и экзистенциальная проблема, которую человек вынужден для себя решать, поскольку сама его умственная активность не просто оспаривается, но отменяется техническим поставом как не соответствующая последней «истине» зрения, на открытие которой так или иначе, но претендует научнотехнический прогресс. Образуя контейнер внешней выносной памяти в лице своих искусственных информационных систем, человечество в эпоху глобализации окончательно теряет антропологические ресурсы сохранения и интерпретации своего опыта. Всё более заметно, что к энергетическому ресурсу производимой машиной информации человек, если и способен, тем не менее, ещё подключаться, то уже на условиях пользователя, а не дешифровщика сообщения, поскольку машина не только предоставляет своему клиенту «объективную» информацию о тех или иных событиях, но и «субъективную» интерпретацию наблюдаемых явлений. Таким образом, виртуальная цивилизация ставит под вопрос, а где-то и отменяет значимость человеческого опыта, приучая человека как бы ничего ни о чём не думать и доверять машинам. Можно сказать, что мировидение современного человека вполне способно совпасть с инструментальной характеристикой производимого здесь мирового технообраза. Сам человек уподобляется операциональной машине, его тело - киборгу, чипы, в строенные в человеческое тело, должны заместить его память и прочие умственные способности.
Исходя из этого контекста, актуальным представляется различение таких ментальных образований как ментальный образ и оптическая иллюзия в сфере их образования. Иначе говоря необходимо выявить их принадлежность разным ментальным порядкам, один из которых образуется или, как это принято говорить сегодня, «работает» в «режиме действия» мысли, второй - в формате ее подмены, или иначе, квазиочевидного (поскольку требуется доказать её очевидность) присутствия. Подмена мысли не есть уподобление её иному или отрицание мысли, которое при определенных условиях имело бы значение для ментальной жизни. Она не составляет и другого полюса мысли. Оптическая иллюзия инструментальной реальности отличается от формируемых в интеллекте ментальных образов постольку, поскольку таковые могут становиться реальными понятиями сознания и опыта, охватывая сущее в его единстве и многообразии, тогда как инструментальные иллюзии могут быть заставаемы только как полые артефакты, эффекты какого-то другого присутствия, требующие своей научнотехнической интерпретации. Понятие ментального образа сегодня соотносится с понятием ментальной репрезентации, которым оперирует современная когнитивистика, или понятием ментального объекта, и утверждается под воздействием работ по нейрофизиологии, где переосмысляется статус ментального объекта, предполагая у того же Ж.-П. Шанже, что в скором времени мы сможем их увидеть на экране. Ментальный образ есть результат визуализации мысли, характера, события6. Однако визуализация, как видим, перестаёт быть только следствием мысли, готовой, к примеру, произвести бытие в качестве нового представления. (Напомним, что само бытие, если следовать логике Хайдеггера в новоевропейской философии посылало себя в образе представления). Она фиксирует наше внимание на средствах изменения самой картинки - так называемых
6 Делёз, Ж. Кино. - М.: Ад Маргинем, 2004. - С. 271-277.
«субъективных» параметрах видения, которые обретают в медиатехнических устройствах своего зеркального представителя, наглядное «представление представления». В этом плане ментальные репрезентации, о природе которых спорят учёные и которые легко находят аналогию и свои зеркальные «прообразы» в искусственно созданных человеком интеллектуальных средах, есть ничто иное, как оптические иллюзии, которые следовало бы мыслить в двойном формате видения, подразумевая их «собственно» ментальный и инструментальный контексты образования.
Все эти замечания актуализируют также постановку вопроса о визуальности как ментальном феномене в связи с оптическим иллюзионизмом электронных медиа. Под ментальным феноменом я имею в виду продукт ментальной - сознательной и бессознательной - деятельности человека, которая, с одной стороны, характеризуется направленностью на то, что она интендирует в качестве содержания ощущения, восприятия, памяти, представления, мышления, воображения, но, с другой, может выходить в более глубинные - по разному расшифровываемые - порядки самоорганизации и образовывать интеллектуальные системы и технические (включая логические) порядки значения. Все эти системы разума (как «естественного света», так и искусственного) и производимые ментальные феномены имеют статус искусственных образований, воплощая грёзы человека (ещё с платоновской души) о тех технологиях памяти, которые могли бы способствовать совершенной передаче оформляемой его интеллектом информации. Визуальный феномен в качестве ментального образования есть, впрочем, особый случай деятельности сознания, способствующий пониманию, познанию и передаче содержания мира в поле организации и действия его визуальной информации. Несмотря на присутствие зеркала искусственного интеллекта, он обязан работе того глубинного уровня жизни сознания, который до сих пор «отвечает» за способность производить осмысление имеющихся у него в распоряжении информационных данных и принимать выбор и решение, далеко не техническим образом сводить воедино их (в данном поле визуальные) значения, обнаруживать результат их микширования в производимых им новых идеях, концептах, контекстах и образах. Деятельность такого интеллекта не определяется - по существу - известными науке данными о психофизическом устройстве когнитивных систем, иллюстрируя смыслообразующую жизнь сознания, как бы автономную по отношению к таковым условиям.
Электронные медиа становятся местом формирования новой визуальной памяти и, благодаря метафорическому переносу изобретаемых здесь технологий, источником актуализации научно-технического видения мира (типа, нет ничего в действительности, что прежде себя не смогло быть визуализировано). Сам ход мысли, связанный с актуализацией места образа как предельного состояния его действительного знания, известен опять же ещё по теории идей Платона. Отличие современного этапа познания в том, что созерцание визуальных объектов сегодня осуществляется внутри научно-технического медиапостава, который задает характеристики таковых соответствующим ему образом. Сам выход к действительному положению вещей идёт через его предложение, а не узнавание. Если заглянуть в историю вопроса, то увидим, что развитие инструментальной реальности всегда оказывало влияние не только на психофизику человека, но и на формирование его мировидения в целом. Фридрих Киттлер в своей книге «Оптические медиа» довольно убедительно показывает, как изобретение волшебного фонаря, камеры-обскуры повлияло на открытие и обоснование, минуя сложные математические расчеты, ренессансной перспективы. Также использование зеркала-анаморфоскопа (упомянуто в книжках Леонардо да Винчи, хотя анаморфные изображения известны в Древнем Китае, в средневековом искусстве) поставило перед необходимостью фиксировать точку зрения, с которой отображаемая реальность способна улавливаться правильно, но также и открыло тему ее деформации, искажения изображения, оптической иллюзии. Тема зеркала является сквозным мотивом познания человеком мира, отображая в себе его многообразные заблуждения. Можно сказать, истина и есть такое зеркало, которое нужно уметь держать в соответствии с
природой (совет Гамлета актёрам). Даже молитва может мыслиться как инструмент, способный исправить анаморфоз Бога (Томас Джефферсон). Появление новых мировоззренческих (в том числе и философских) систем опознается под знаком анаморфизма. Кажется, что небывалая продуктивность воображения, многообразие открываемых человеческих характеров и положений, равно как и небывалая легкость в трансформации сюжетов, свобода в использовании языка, когда опробуются (во многом вослед предыдущим эпохам) новые возможности визуализации слова, пластики высказывания, возникает из ниоткуда, угрожая увести разум окончательно в мир виртуальной фантазии. Но все эти инновации обязаны появлению новых оптических устройств не менее, чем способности воображения. Вопрос об истинности убеждений и системе взглядов уподобляется вопросу об отражении мира с помощью таковых систем. "Верующими" становятся не только приверженцы религии, но и ученые, философы, политики, писатели, музыканты, художники. Верующими в то, что именно они обладают подлинным «анаморфоскопом», позволяющим показывать мир таким как он есть. При этом, заметим, растущая техническая воспроизводимость изображений делает их доступными публике не менее, чем растущие тиражи семейной Библии, светской литературы, газет и журналов, опять же обязанные возможностям книгопечатания.
Сам интерес к искусственному и естественному формируется еще в рамках античности, где естественное определяется как результат искусных преобразований души, разумность которой учреждалась в её корневых метафорах как естественный порядок мира и получала свое завершение в божественном первоначале. Развиваемая здесь же в античной философии логика стремилась к тому, чтобы запротоколировать деятельность разума, обучение которому стало основной целью философии, через процедуру определения понятий: обозначая их как истинные и пустые (иначе, положительные и отрицательные), однозначные и многозначные. Таким образом, она породила прецедент развития интеллекта, обретающего способность к дифференцированному видению своего предмета и выражению его содержаний в языке, результат которого закрепляет медиум письменности. Можно сказать, что ментальные объекты здесь есть целостные корневые идеи, эйдосы, которые в созерцании их становления делают возможным определение отдельной вещи и целокупного мира в границах действия естественного языкового мышления. Маркируя построения мысли как правильные или неправильные, открывая тему языкового подобия, позволяющую различать прямое и переносное значение слова, логика обретала себя ещё и как чисто языковое (инструментальное) сознание (род технэ). Её искусственный и инструментальный характер способствовал возникновению другой линии развития - образованию интеллекта через присвоение не присущих ему технологий, которые предъявляют его ментальные события как языковые образования, не принадлежащие по своему генезису созерцанию, действие интеллекта здесь ограничивается регистрацией и классификацией новых данных. Преобразование такой технической информации для применения в опыте являет собой существо научной революции, которая востребует специфического субъекта, чье интеллектуальное действие определяется в качестве действия природного (читай, машинного, интеллекта). Весь парадокс сегодняшнего времени состоит в том, что научно-технический прогресс способен предъявить гениальность мышления Эйнштейна лишь в качестве демонстрации его мозга (против чего, как известно, и сам физик не возражал, завещав свой мозг науке).
Язык как посредник мысли отображать (и позже преломлять) действительность осознается, впрочем, не тогда, когда оказывается способным вырабатывать и отчуждать собственно языковые значения, но когда развивается его новое номиналистическое приложение «давать имена вещей», «представлять вещи», что обсуждалось ещё у Платона, хотя и не характеризовало его собственную позицию в отношении языка. Эта линия понимания языка закрепляется там, где формируется новая медиасреда -книгопечатание, а с другой стороны, появляются новые технологии производства и закрепления образов, которые могут локально - в изобразительных искусствах, а затем
фронтально - в фото и киноискусствах ставить под вопрос гомогенность мышления. Формирование собственно системы научного знания, как известно, идет за счёт разработки научной терминологии, позволяющей интерпретировать полученную информацию. В основном, научная система знания строится по принципу сведения к минимуму исходных принципов его построения, уточнения операционального аппарата, т.е. научное знание при всем объеме информации озабочено поиском простой объяснительной модели знания, которая, к тому же могла бы предсказывать новые открытия (программы консенсуса и фальсификации). В этом задании оно актуализировало инструментальный посыл логики, причём и в его оптическом задании, передоверяя онтологический замысел построения научной картины мира ещё и спонтанной деятельности воображения, которое довольно быстро оказывается на службе науки в конструировании её новых языковых (зачастую, визуальных) метафор. Симптоматично, что там, где логические позитивисты поставили под вопрос язык науки, они, по сути, выдали за метафизику тот технический инструментарий, который у науки имелся и который периодически нуждался в своем упрощении и обновлении, не ставя под сомнение сам механизм порождения понятий через инструментальный разум. Так, к примеру, невозможность верификации суждений этики связывалось с их метафоричностью, сам позитивистский тезис о неустранимой нечеткости любого языка, претендующего на нечто большее, нежели фиксацию и описание фактов, относил ментальные образования, не отвечающие подобной проверке, к области иррационализма, что совершенно неправомерно. Можно, впрочем, допустить и такое значение, что «иррационализм» здесь есть шифр той ментальной репродукции, которая более не выражает никакую другую реальность и не имеет доступа ни к какой другой реальности, кроме научно-технического языка, взятого в своем формальном функционировании. Бунт против «метафизики в языке» (очень похожий на бунт против несовершенных машин) закончился утверждением опер-«рациональной» языковой политики науки, что стало концом той ментальной эпохи, в которой мысль как таковая, безотносительно к её языковому семиозису, что-либо значила и собой выражала.
В каком-то смысле, допуская интеллектуальное незнание того, что есть реальность, в основания опыта, предполагая на входе и выходе лишь гипотетическую модель реальности, передоверяя ответ на вопрос о реальном положении вещей эксперименту и даже еще более непредсказуемой общественной практике, как это сделал марксизм, научное мышление перестало отличать ментальный объект от оптической иллюзии инструментального разума. Ментальный иллюзионизм находил своё закрепление и в физикализме, и в социологизме, а вслед ему и в информационных концепциях реальности, так что жизнь сознания окончательно была поставлена под вопрос. Можно сказать, что она обретала себя теперь исключительно в зеркале искусственного разума, ограниченного возможностями алгоритма вычисления машины. Любая компьютерная революция направлена на создание более полного и потому совершенного алгоритма, природа которого сугубо математическая. При этом нужно помнить, что математика здесь - это всё менее то отвлеченное знание, которое реализует сугубо человеческую способность абстрактно мыслить, но всё более есть реализация, к примеру, в языке символьной логики структурного инварианта, своего рода «праэлемента» различных систем и процессов. Поиск такого инварианта доступен только гению вычисления, человек и компьютер способны здесь образовывать симбиозы, актуализируя тему расширения интеллекта и заставляя искать ответы на вопросы о природе неисчисляемых возможностей интеллекта, причем мистификации подлежит не только «естественный свет» разума, но и его «искусственное освещение».
По-видимому, смешение начал интеллектуальной деятельности связано с общей менталистской установкой науки, перфекционизмом и инструментализмом её проекта, принятием бесконечности мира как характеристики её, по умолчанию, никогда не завершаемого гносеологического проекта. Ещё инженерному гению Декарта становится ясно, что гений (сообщённая Богом идея) его мысли не всё определяет, но нуждается в
своей разработке, усложнении, дополнительных операциях по сбору и обработке информации (второе, третье и четвертое правило метода), которые ведут учёт и контроль со стороны искусственной модели сознания, а не подчинены прямой необходимости исходить из содержания самих ментальных образов, «врожденных идей» Декарта. Можно вспомнить, что эксперимент также не исключался, хотя Декарту и не было свойственно на него полагаться, рассматривая его как род ментальных проекций. Гений Канта учреждает повинность опыта от субъекта познания, его мыслительных форм, но мы видим, как быстро набирающая силу наука от такой повинности отказывается. Она настроена на изобретение прежде всего идеальных (что значит, технических) условий эксперимента и весь свой пыл тратит большей частью на это. Понятно, что эти «условия» слагаются из разных факторов, которые не просто учитываются, но начинают составлять основную базу данных по объекту. Субъект либо оказывается посторонним этому процессу, либо интересен как новое «идеальное» техническое задание, не более того.
Многовековые дебаты философов об объективности ментальных объектов смещаются сегодня к вопросу об их актуальности, что выявляет значение технической визуальной проекции на зеркало экрана, который становится не просто ловцом образов действительности, но своего рода новым полем их изготовления и, соответственно, интерпретации. Этим самым современный технический прогресс дает свой вариант ответа на мечту о тотальной прозрачности мира, устремленность к которому характеризовала человеческое сознание с древних времен и которая востребовала его тотальной освещенности, исчезновения всех его тайн. Эта внутренняя интенция научного, а сегодня и массового сознания определяет общее умонастроение, как развитие все новых и новых систем видения поддерживается верой в познании всех законов природы с помощью техники. Ментальные феномены, находя свои экранные визуализации, не теряют, тем не менее, свои от них отличия, поэтому, обращаясь к их изучению, имеет смысл и впредь в самом уподоблении и смешении «начал» таковые отличия выявлять. Имеет смысл возобновлять постановку философского вопроса о последствиях двойного видения, а также вопрос о возможности расподобления ментальных феноменов, прояснении природы ментального образа и оптической иллюзии, поскольку они не образуют различные точки зрения на предмет, но выступают разными порядками описания реального и виртуального видения и понимания мира, порядками, которые могут иметь как «естественное» (самоорганизацию), так и «искусственное» (объективацию инструментального поля) измерение.
Библиографический список
1. Барт, Ролан. Camera lucida. Комментарий к фотографии. - М: Ад Маргинем Пресс, 2011. - 272 с.
2. Вирильо, Поль Машина зрения. - СПб: Наука, 2004. - 140 с.
3. Дебрэ, Режи. Введение в медиасферу. - М.: Праксис, 2009. - 362 с.
4. Делёз, Жиль. Кино. - М.: Ад Маргинем, 2004. - 624 с.
5. Искусственный интеллект: междисциплинарный подход. - М.: ИИнтеЛЛ, 2996. -
448 с.
6. Кипплик, Д.И. Техника живописи. - М.: Изд-во «В. Шевчук», 2008. - 503 с.
7. Киттлер, Фридрих. Оптические медиа. Берлинские лекции 1999 г. - М.: Логос,
2009. - 272 с.
8. Когнитивная психология: история и современность. Хрестоматия. - М.:
Ломоносовъ, 2011. - 384 с.
9. Ляпин, А.И. Плоскость и пространство, или Жизнь квадратом. - М.: Эксмо, 2011. - 174 с.
10. Мерло-Понти, Морис. Око и дух. - М.: Искусство, 1992. - 63 с.
11. Мерло-Понти, Морис. Феноменология восприятия. - СПб.: Ювента, Наука, 1999. - 605 с.
12. Подорога, В. А. Феноменология тела. Введение в философскую антропологию. Материалы лекционных курсов 1992-1994 годов. - М.: Ad Marginem, 1995. - 340 с.
13. Фуко, Мишель. Живопись Мане. - СПб.: Владимир Даль, 2011. - 230 с.
14. Хайдеггер, Мартин. Время и бытие: Статьи и выступления. - М.: Республика, 1993. - 447 с.
15. Шанже Ж.-П., Конн А. Материя и мышление. - М. - Ижевск: Институт компьютерных исследований; НИЦ «Регулярная и хаотическая динамика», 2004. - 216 с.
16. Штомпка, Петер. Визуальная социология. Фотография как метод исследования. - М.: Логос, 2007. - 150 с.
17. Элиаде, Мирча. История веры и религиозных идей: От каменного века до элевсинских мистерий. - М.: Академический проект, 2009. - 622 с.
