CC BY
27
УДК 2.27.46
ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОНЯТИЯ «МОНАХ» В СОЧИНЕНИЯХ СВТ. КИРИЛЛА ТУРОВСКОГО
Андрей Кауров, диакон
DEFINITION OF THE CONCEPT "MONK" IN THE WRITIHGS OF SAINT CYRIL OF TUROV
Andrey Kaurov, deacon
Новгородское духовное училище, [email protected]
Рассматриваются основополагающие взгляды на монашество русского богослова XII века свт. Кирилла Туровского. Ключевые слова: монах, Ветхий Завет и Новый Завет, монашеский обет, свободный выбор, монашеский постриг
The paper explores general views on monkhood by the Russian theologian of the XII century, archbishop Cyril Turovsky. Keywords: a monk, the Old Testament and the New Testament, monastic vows, free choice, taking of monastic vows
Святитель Кирилл Туровский является самым плодовитым русским церковным писателем своего XII века. Из небольшого числа русских богословов домонгольского периода, он становится вторым после преп. Феодосия Печерского (XI в.), посвятившим свое творчество монашеству. Как и преп. Феодосий, оставивший семь Поучений к монашествующим, свт. Кирилл создает достаточно обширный пласт сочинений для монашествующих.
Печерский аскет стоит в начале монашеского делания на Руси и символизирует своим аскетическим богословием период рефлексии и освоения Русской Церковью византийской традиции монашеского делания. В свою очередь свт. Кирилл Туровский завершает собой домонгольский период развития русского монашества, потому его сочинения можно считать итогом почти двухвекового развития русского монашества в своей самобытности.
Для монашествующих он создал цикл молитв на всю седмицу, или молитвослов, в который входит 21 молитва. Ежедневное Исповедание и Поминовение, предназначенные для келейного чтения, совместно с Каноном Молебным, дают довольно четкую структуру келейного молитвенного делания. Однако заслуга его не только в том, что он заполнил суточный молитвенный круг иноков, а и в том, что он теоретизировал суть монашеского делания, достаточно систематично обрисовав мировоззренческую составляющую идеологии монаха как таковую. До свт. Кирилла Туровского подобных попыток не было, или почти не было предпринято. Оригинально выбранный теоретический ракурс взгляда на монашество как таковое, разработанный им в трех Посланиях-Сказаниях, позволяет поставить свт. Кирилла Туровского в один ряд с древними отцами-аскетами, а все его сочинения о монашестве объединить в единое целое под заглавием Учение о монашестве.
Интересно, что туровский богослов оставляет в стороне практическую сторону монашеской аскезы, которой уделено предостаточно внимания у преп. Феодора Студита, а вслед за ним, и у преп. Феодосия Печерского. Его почти не интересует нравственная сторона монашеских исканий, каковые в изобилии исследуются у аввы Дорофея и преп. Ио-
анна Лествичника, однако психологизм его молитвенного творчества очень глубок и интересен своими исканиями в области свободы волевых решений монашествующих. Свт. Кирилл не стремится достигнуть антропологических высот макарьевского корпуса, при этом его сотериология достаточно обширна, хотя и разбросана по разным сочинениям. Он нашел свою собственную, почти не исследованную нишу в монашеской аскетике — ее символизм, основанный как на исторической стороне книг Священного Писания, так и на ее сакральной составляющей.
Свт. Кирилл утверждает, что всякий христианин желает быть монахом: «Не бойтесь, малое стадо! Ибо благоволил Отец Мой дать вам Царство небесное», — ибо «кто оставит, — сказал — отца и мать, и имение имени Моего ради, получит стократно и вечную жизнь наследует. — Вот ради таких обещаний всякий христианин и готов понести Господне ярмо, то есть взять на себя иноческий чин» [1].
Что же есть таковое — монах в изложении свт. Кирилла Туровского? Всякое Учение должно иметь базовую концепцию, на основе которой и строится здание всего умозаключения, потому без определения понятия монах, Учение не может иметь своих принципиальных основ.
Составитель «Лествицы» — первый систематизатор многоступенчатого уровня монашеского делания в свое время установил следующее: «Монах собственно есть тот, кто имеет невозносящееся око души и недвижимое чувство тела. Монах есть тот, кто невидимых супостатов, даже и когда они бежат от него, призывает на брань и раздражает, как зверей. Монах есть тот, кто находится в непрерывном восхищении ума к Богу и спасительной печали. Монах есть тот, кто имеет такой навык к добродетелям, какой другие к страстям. Монах есть непрестанный свет в очах сердца. Монах есть бездна смирения, в кото -рую он низринул и в которой потопил всякого злого духа» [2].
В приведенном отрывке из «Лествицы» не одно определение, а целый их ряд и каждое из них имеет совершенно законченный вид. Автор дал несколько определений, понимая, что одним лаконичным ответом невозможно обрисовать исследуемое подле -
жащее. Каждое из определений является попыткой обрисовать искомое явление с использованием языка понятий одной или другой богословских дисциплин. Здесь и антропология, имеющая свои корни у преп. Макария Великого, и непрерывная лестница богопознания, заимствованная у свт. Григория Нисского, психологизм борьбы с падшими ангелами, ярко освещенный в Житии Антония Великого свт. Афанасием Александрийским, и начатки учения о нетварном свете, о котором пишет свт. Григорий Богослов.
Преп. Феодосий, начальник русских монахов, не ставил себе задач дать определение понятию монах или монашество. В его поучениях есть лишь несколько эпитетов, которые с натяжкой можно признать за определения искомого понятия. «Воин Христов» [3], «собор Богом собранный и стадо Христово» [4]. Жанр Поучений к монашествующим, в котором он писал, не предполагает задачи определения базовых понятий.
У свт. Кирилла Туровского — иначе. Жанры, выбранные им в «Сказании о черноризском чине от Ветхого Завета и Нового <...>» или в «Повести о бе-лоризцах и монашестве, душе и покаянии.» или «Послание о схиме» уже только своими названиями располагают к теоретизации. Однако поэтический психологизм творческого почерка свт. Кирилла не позволяет ему выстроить четкую систему. Хотя он не устраняется от попыток обрисовать суть явления. В названии первого из указанных сочинений он так и заявляет: монашеский чин «Того (Ветхого Завета) носит образ, а этого (Нового завета) наполняет делами» [5, с. 53].
Изобразительным инструментом автора является образ, а источником для их поиска является не святоотеческое наследие, как у преп. Иоанна Лест-вичника, а Священное Писание. Интересно, что ветхозаветная история ограничивается у свт. Кирилла рамками Пятикнижия.
«Монахи же — это новый Божий отрок Израиль» [5, с. 61], — вот единственная конструкция из наследия свт. Кирилла Туровского, которую можно принять за определение искомого понятия «монах».
Итак, свт. Кирилл Туровский дает прообраз. Народ, отправившийся вслед за Моисеем к земле обетованной, а сорокалетний путь евреев к свободе, начавшийся с решения оставить рабство — это прообраз монашеского пути. Этот прообраз сквозной линией пройдет через все его творчество.
Священное Писание Ветхого Завета подсказывает автору еще один образ современного монашества — Аарон и левиты: «<...> Повелевает Бог Аарону вместе со всем племенем достойных левитов облечься в священные ризы согласно обоим явлениям: преступлению Адама и вочеловечению Христа — тем самым в монашеский чин приводя» [5, с. 58-59].
В этой короткой идиоме автор сращивает далеко отстоящие друг от друга события. Это обычный авторский прием. Е.Рогачевская называет его в творчестве туровского святителя «концентрация событий» [6]: туровский епископ <...> старается вступить в водоворот Священной истории и приблизить те да-
лекие и вместе с тем непреходящие события» [6]. Четыре точки огромного временного отрезка, начавшегося в раю и завершающегося в настоящем времени. Преступивший Адам — Аарон и левиты — воче-ловечившийся Бог — и, как завершение отрезка, — современное монашество. Герои этих событий, которые отстоят друг от друга на весьма больших временных отрезках, устанавливаются автором в один ряд.
Уровень, на который возносит монашество туровский святитель, очень высок. Именно этот уровень не позволяет автору рассматривать повседневность монашеского делания, характерная черта творчества свт. Кирилла. Автор во всех своих сочинениях отдален от повседневности, что позволяет ему рассуждать о монашестве в его сакральной сути.
Еще один пример — лепешки, испеченные на головах под лучами палящего солнца, оставили плешь у евреев, спешивших уйти из Египта — вот прообраз монашеского пострига, который автор будет использовать не раз. «Но только носи духовное тесто, пока не появится у тебя на голове лысина» [5, с. 53].
Первым прообразом монашества из Нового Завета для автора являются апостолы. Он утверждает, что монахи — это нынешние апостолы. А первосвя-щенническая молитва Господа нашего Иисуса Христа из Евангелия от Иоанна, по утверждению туровского аскета, посвящена монашескому чину.
«Господь наш Иисус Христос, безвозмездно спасающий монашеский чин, ибо Сам за нас молится, говоря: «Отче Святый, не о мире молю, но о сих, коих дал Ты мне: сохрани их во имя Твое, и пусть, где Я буду, будут со Мной и они, и пусть никто не погибнет из них, только сын погибели Имея такое обещание, о монахи, подвизайтесь! И среди апостолов нынешних может Иуда быть, но каждый из нас сохранит себя<...>» [7].
Автора не смущает то обстоятельство, что существует функциональная разница между апостолами и монашеством. Дело апостолов, как известно — идти и научить все народы, крестя их во имя Отца, Сына и Святого Духа. Дело же монаха состоит в шествии по «праведному пути» [8], где «заботы о земном считаются поделием, а настоящим делом по правилу обета является попечение о жизни небесной» [9], которое выражается в следовании Закону добрыми делами, телом своим сотворять скинию Святому Духу и жертву живую приносить. Тем не менее, сам факт избранности из общего числа народа в первом случае — Аарон и левиты, дает возможность свт. Кириллу Туровскому и апостолов зачислить в ряд прообразов монашества.
Как и в Писании Ветхого Завета, автор находит образ постригу головы и в Новозаветной истории: «постриг твоей головы — этот образ венца тернового у Христа» [5, с. 53]. Этот символ предполагает уподобление монашествующих Христу, что и является главным деланием монахов.
Здесь следует обратить внимание на следующие две составляющие Преподобничества Христу, на которых настаивает туровский святитель.
Первая из них — Свобода.
Свт. Кирилл предполагает безусловную добровольность решения принять на себя монашеский постриг. Монашеские одеяния, по святителю Кириллу, имеют смысл только «в добровольном своем облачении». Действительно, отсутствие самостоятельности в решении принять постриг делает невозможным отождествлять монашество с вольными страданиями Иисуса Христа. Кстати, здесь у туровского богослова всегда сопутствует тема награды за добровольность: «<...> По тому же Завету за принесение Богу добровольного обета, в великом и малом воздается сторицей» [5, с. 53].
Вторая составляющая есть Жертвенность монашеского делания.
«<...>И только монах <...> жертву живую собою приносит, а вместо масла — слезы, а вместо сала
— сердечное воздыхание» [5, с. 60]. Сравнивая жертвенность монашества с жертвенностью ветхозаветной, автор настаивает на том, что жертва, приносимая монахом, должна быть без порока: «<...> Пусть не будет агнец в коросте, хром, слеп или болен» (Лев. 22, 22). Ты же не рождением новым принес себя в жертву, так что следи осторожно, чтобы не стать здесь обителью бесов и душу свою повергнуть адовым птицам — в коросте от многих грехов, хром в усердии к мирской суете, слеп в нераденье, живя лишь в печали о чреве. <...>» [5, с. 53-54].
Итак, в поисках определения о монахе, были рассмотрены прообразы монашества из Ветхого и Нового Заветов, которые дает свт. Кирилл Туровский. На первый взгляд сведение воедино полученных данных могло бы дать некую схему искомого определения. Однако, эта схема была бы недостаточно объективна, если в ней не учесть еще два важных для автора условия, при которых преподобничество Христу осуществимо.
Первое из них — Положение о верности наставнику. Автор настоятельно рекомендует монахам: «старайся найти мужа, пребывающего в духе Христовом <...>, ему и предай себя, как Халев Иисусу <...>» [5, с. 57]. Снова возникает ветхозаветный прообраз. Теперь это Халев и Иисус Навин, ученики и сподвижники Моисея. В насыщенной событиями жизни этих персонажей Священной истории свт. Кирилл обращает внимание на их безусловную верность Моисею. Лишь эти двое из двенадцати разведчиков, вернувшись из похода в землю обетованную, не покривили душой перед Моисеем и народом. В этом они равны в своих достоинствах, «как блаженные некогда вместе с Иисусом Навином одинаково мыслили» [5, с. 57]. Однако как только Моисей оставляет свой народ, Халев без тени сомнения подчиняет всего себя Иисусу Навину, за что впоследствии немало вознагражден.
Другое дополнительное положение — монашеские обеты.
«<...> Если бы мы обет пострижения нашего соблюдали, не только прощенье грехов, но и земную честь восприняли б, как все святые отцы, чудотворцы, которым цари и князья поклонялись, - но и в Царстве Небесном видели б Царствие Божие, то есть
— чего бы в молитве просили, то бы сугубо и получили тут же <...>» [7].
Преп. Феодосий Печерский веком раньше также рассматривает эту тему, хотя и только с нравственной точки зрения: «Помянем первый свой вход <...> не все ли обещахомся терпети<...> егда пред святыми дверцами стояще ответ деяхом о своем обещании <...>, и ныне же та вся обещания наша ни в что же вменихом» [3]. Для свт. Кирилла важнее тема награды за верность обету, но это далеко не все.
Он возводит сакральную сторону монашеского обета до космических реалий: «<...> служи, Кому дал обет, подумай, не выше ли горы Синайской огнем страха Божьего объял тебя Он тогда, и не более скрижалей слов твоего обета впечатаны были Божьим словом в плотских скрижалях сердца твоего? — так не губи слабоверием их!» [5, с. 57].
Авторский прием «концентрации событий», о котором упоминалось выше, снова соединяет воедино события, происходившие в разное время. Огонь страха Божьего при получении скрижалей завета на горе Синайской совмещается с моментом монашеского пострига и все это предлагается припомнить и осмыслить монаху сейчас. События космических над-мирных масштабов автор соединяет в памяти и сердце монаха, делая его человеком, временные категории которого растворяются. Грохочущий и сотрясающийся Синай, монашеский постриг, уподобление себя Христу и Царствие Небесное, которое открывается как Царство Божие. Подобные мировоззренческие взгляды на монаха и монашество, если и не новы в святоотеческой мысли, то степень их концентрации в сочинениях весьма велика, и требовала от читателей и последователей туровского аскета достаточно большого психологического напряжения сил, чтобы следовать сентенциям автора.
Суммарное определение понятия монах будет звучать видимо следующим образом: «Монах — это новый Божий отрок Израиль, который из Ветхого Завета берет себе прообраз, а наполняется делами Нового Завета, уподобляясь терпением Господу Иисусу Христу. Это выражается в вольном принесении себя в жертву и следовании своему обету до конца под руководством выбранного наставника».
Трудно сказать, подписался бы сам свт. Кирилл Туровский под этой попыткой систематизировать его учение о монашестве. Поэтическая возвышенность его стиля далека от систематических таблиц и схем, однако все основные постулаты этого понятия здесь учтены и представляют собой синтез его образных суждений.
Прообразы монашества, выбранные свт. Кириллом Туровским из Священного Писания, возносят институт монашества на высокую ступень приближенности к Богу, а избранничество монахов автор никогда и не вуалировал. «Послал Бог Сына своего избавить род человеческий от рабства у дьявола, а следующих Ему терпением — вселить в Царство Небесное» [5, с. 55]. Монашество — это левитское избранничество в служении Богу во главе с Первосвященником, монашество — это апостольское служение, оберегаемое молитвой Самого Иисуса Христа о них. Монашество — это страдание вместе со Христом, и, наконец, монашество — это свободный путь
к Царству Небесному. Потому-то свт. Кирилл Туровский и утверждает так смело за всех своих современников, что каждый христианин желал бы быть монахом.
1. Кирилл Туровский, свт. Повесть Кирилла, многогрешного монаха, о белоризцах и о монашестве, о душе и покаянии — Василию игумену Печерскому // Колесов В.В. Творения бл. Кирилла Туровского. Притчи, Слова, Молитвы. М.: Палея, 2009. С. 49.
2. Иоанн Лествичник, преп. Лествица. М.: Издательство Сретенского монастыря, 2002. С. 155.
3. Феодосий Печерский, преп. Поучение о терпении и милостыни // Еремин И.П. Литературное наследие Феодосия Печерского. М.; Л.: ТОДРЛ, 1947. Т. 5. С. 177.
4. Феодосий Печерский, преп. Поучение о пользе душевной // Еремин И.П. Литературное наследие Феодосия Печерского. М.; Л.: ТОДРЛ, 1947. Т. 5. С. 182.
5. Кирилл Туровский, свт. Сказание о черноризском чине из Ветхого Завета и Нового: того носит образ, а этого наполняет делами // Колесов В.В. Творения бл. Кирилла Туровского. Притчи, Слова, Молитвы. М.: Палея, 2009. С. 53.
6. Рогачевская Е.Б. Цикл молитв Кирилла Туровского. Тексты и исследования. М.: Языки русской литературы, 1999. С. 79.
7. Кирилл Туровский, свт. Повесть Кирилла, многогрешного монаха, о белоризцах и о монашестве, о душе и покаянии — Василию игумену Печерскому // Колесов В.В. Творения бл. Кирилла Туровского. Притчи, Слова, Молитвы. М.: Палея, 2009. С. 50, 51.
8. Кирилл Туровский, свт. Молитва во вторник после часов // Колесов В .В. Творения бл. Кирилла Туровского. Притчи, Слова, Молитвы. М.: Палея, 2009. С. 136.
9. Кирилл Туровский, свт. Послание к богоблаженному архимандриту Василию о схиме. Туров-Минск: РУПИС, 2002. С. 63.
References
1. Kirill Turovskiy, svt. Povest' Kirilla, mnogogreshnogo monakha, o beloriztsakh i o monashestve, o dushe i pokayanii — Vasiliyu igumenu Pecherskomu [St. Cyril, a monk, a great sinner, tells a story about married priests and monks, about the soul and repentance - to Father Superior Vasily Pechersky]. Kolesov V.V. Tvoreniya bl. Kirilla Turovskogo. Pritchi, Slova, Molitvy. Moscow, 2009, p. 49.
2. Ioann Lestvichnik, prep. Lestvitsa [The Ladder], Moscow, 2002, p. 155.
3. Feodosiy Pecherskiy, prep. Pouchenie o terpenii i milostyni [On patience and charity]. In: Eremin I.P. Literaturnoe nasledie Feodosiya Pecherskogo. Moscow, Leningrad, 1947. Vol. 5, p. 177.
4. Feodosiy Pecherskiy, prep. Pouchenie o pol'ze dushevnoy [On soul's benefit]. Ibid, p. 182.
5. Kirill Turovskiy, svt. Skazanie o chernorizskom chine iz Vetkhogo Zaveta i Novogo: togo nosit obraz, a etogo napolnyaet delami [Narrative on the Black Clergy, from the Old Testament and from the New, bearing a common form, and the accomplishing of this matter]. In: Kolesov V.V. Ibid, p. 53.
6. Rogachevskaya E.B. Tsikl molitv Kirilla Turovskogo. Teksty i issledovaniya [Cycle of prayers by Cyril of Turov. Texts and Studies]. Moscow, 1999, p. 79.
7. Kirill Turovskiy, svt. Povest' Kirilla, mnogogreshnogo monakha, o beloriztsakh i o mo-nashestve, o dushe i pokayanii — Vasiliyu igumenu Pecherskomu [St. Cyril, a monk, a great sinner, tells a story about married priests and monks, about the soul and repentance - to Father Superior Vasily Pechersky]. In: Kolesov V.V. Ibid, p. 50, 51.
8. Kirill Turovskiy, svt. Molitva vo vtornik posle chasov [A prayer on Tuesday after Hours]. In: Kolesov V.V. Ibid, p. 136.
9. Kirill Turovskiy, svt. Poslanie k bogoblazhennomu arkhimandritu Vasiliyu o skhime [Letter to the blessed archimandrite Basil on the schema]. Turov-Minsk, 2002, p. 63.
