CC BY
65
Филология. Искусствоведение Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2009, № 5, с. 286-292
УДК 882 (09)
ОППОЗИЦИЯ «ПРОШЛОЕ-НАСТОЯЩЕЕ» В РОМАНЕ В.В. ВЕРЕСАЕВА «В ТУПИКЕ»
© 2009 г. В.А. Урвилов
Нижегородский государственный педагогический университет [email protected]
Поступила в редакцию 11.01.2009
В романе «В тупике» русская революция 1917 года осмысляется через сопоставление «прошлое-настоящее». Показана особая роль художественного времени - одного из самых активных структурообразующих элементов произведения. Смена эпох в истории страны рассмотрена в свете универсальных этических категорий.
Ключевые слова: категория художественного времени, временная оппозиция «прошлое-настоящее», структура произведения, структурообразующий элемент, система персонажей, авторская оценка, идейное значение художественного элемента.
Художественное время принадлежит к одной из самых универсальных категорий поэтики. Пространственно-временные закономерности организации произведений неоднократно становились объектами исследования в трудах М.М. Бахтина, Д.С. Лихачева, Ю.М. Лотмана и других исследователей. В рамках данной статьи мы лишь укажем на наиболее важные для ее темы характеристики художественного времени.
Художественное произведение понимается нами как акт образного постижения действительности, при котором происходит не просто фиксации явления, а его осмысление. Значение художественного времени в воплощении идеи произведения необычайно важно, поскольку оно (наряду с пространством) является той основой, на которую нанизаны все события произведения. «Концептуальное пространство и время представляет собой некую абстрактную хроногеометрическую модель, служащую для упорядочивания идеализированных событий»
[1, с. 11].
Более того, данная категория отражает глубинное, личностное восприятие мира и поэтому всегда является воспроизведением мировоззренческих основ, сообразно которым автор постигает окружающую его действительность. «В пространственно-временных структурах, вырабатываемых как отдельным индивидом, так и тем или иным обществом, преломляется вся система их духовных представлений, вся сумма их духовного опыта. Те или иные изменения в системе пространственно-временных представлений свидетельствуют прежде всего о сдвигах в мироощущении, мировоззрении эпо-
хи, о сдвигах, происходящих в культуре» [2, с. 3]. На важнейшую роль категории времени в гносеологическом аспекте художественного творчества указывал Б.С. Мейлах: «Пространственно-временные представления, сохраняя свою объективную основу, становятся не только средством передачи мыслей, чувств и переживаний героев и автора, но и служат образному обобщению сложнейших процессов действительности» [3, с. 8].
Поэтому не удивительно, что в романах, посвященных осмыслению событий революции (бесспорно, явившейся рубежом в истории нашей страны, разделившей ее историю на эпохи «до» и «после»), художественное время стало одним из самых активных структурообразующих элементов произведения.
Идейным центром временной оси произведения, обозначившим рубеж между прошлым и формирующимся настоящим, стали переломные события в истории нашей страны: революция и Гражданская война (понимаемая как прямое следствие революции), то есть приход на смену неприемлемому прежнему некого неопределенного нового и утверждение этого нового в реальности. Роман является, по сути, пристальным взглядом художника на это новое, на его генезис и общие перспективы.
Прежде чем перейти непосредственно к рассмотрению идейного значения оппозиции «прошлое-настоящее» в романе, необходимо сделать несколько предварительных замечаний, характеризующих важные структурообразующие особенности романа, а также ту идейнохудожественную среду, в которой эта оппозиция реализуется.
Во-первых, на момент создания Вересаевым «В тупике» (роман окончен в 1923 году) эволюция отношений авторского сознания с художественным временем произведения достигает в отечественной литературе, пожалуй, своей высшей точки. Модернизм раздвинул рамки возможностей литературы самым решительным образом (но при этом еще не начал разрушение самой литературы, как это произошло в искусстве постмодернизма), давая тем самым широчайшие возможности для воплощения сложнейших свойств художественного времени в литературе. В исследуемом нами произведении автор как бы слегка отступает по этому эволюционному пути, наследуя лучшие традиции классического реализма XIX века, творя свою художественную действительность в подчеркнуто жизнеподобных формах, с опорой на категорию типического. Таким оказалось влияние осмысляемого материала на форму произведения: сама исследуемая автором действительность представлялась порой настолько фантастической и гротескной, что дополнительные «искривления» времени и пространства (как основы художественного мира) при авторской установке на осмысление (то есть упорядочивание) фактов реальности своей эпохи становились совершенно излишними.
Во-вторых, необходимо отметить особенность системы персонажей романа: его идейным центром служат герои - представители интеллигенции: старый врач Сартанов и его дочь Катя. В основе характеров данных персонажей лежит их стремление к справедливости, поэтому они не были приверженцами прежнего строя (как борцы за справедливость они преследовались царским режимом), но и реалии нового времени их отталкивают. Данные герои являются воплощением авторского идеала. Авторская оценка настолько отчетлива, что позволяет разделить героев на положительных и отрицательных, точнее, выделить четкую иерархию авторских этических предпочтений и определить место героя, занимаемое им в системе персонажей согласно авторской иерархии (подробнее мы писали об этом в [4]).
В-третьих, необходимо отметить меру конкретизации художественного времени в романе. «Формами конкретизации художественного времени выступают, во-первых, «привязка» действия к конкретным историческим ориентирам и, во-вторых, точное определение «циклических временных координат»: времен года и времен суток» [5]. Художественное время и пространство романа в высшей степени конкретны: события, разворачивающиеся в романе
«В тупике», происходят в Крыму, в Коктебеле и Феодосии, действие романа охватывает первую половину 1919 года.
В-четвертых, необходимо сказать о «месторасположении» авторской временной точки зрения. Действие романа происходит ПОСЛЕ рубежа, и из этого времени прошлое видится лишь в ретроспекциях: воспоминаниях героев, разнообразном наследии прошлого; либо в неких новых реалиях, которые осмысляются в качестве новых за счет видимого или подразумеваемого сопоставления с прежними реалиями, воспринимаемыми в качестве нормы. Движение опорной (авторской) точки зрения, с которой ведется повествование в романе, относительно исследуемого нами рубежа отсутствует, поскольку эта точка зрения движется лишь во времени ПОСЛЕ рубежных событий, поэтому относительно рубежа положение данной точки зрения идейно статично.
В-пятых, необходимо охарактеризовать авторское отношение к описываемым событиям. Вересаеву свойственно желание понять все происходящее, и эта установка породила произведение в высшей степени свободное от какой-либо сиюминутной тенденциозности. Роман Вересаева максимально (и даже, пожалуй, подчеркнуто) свободен от идеологий противоборствующих сторон. Автор ставит задачу подняться «над схваткой» и осмыслить все происходящее с позиций вневременных, гуманистических ценностей. Прежде всего такими ценностями яавляются человеческая жизнь и свобода мысли.
И последнее: необходимо отметить еще один идейный контекст, в рамках которого происходила работа писателя. Роман находится в русле целого идейного течения в среде интеллигенции, отношение которого к революции можно вкратце охарактеризовать следующим образом. Значение революционных событий для России колоссально. Революция и Гражданская война (понимаемая как непосредственное следствие революции, подобное волнам, расходящимся от брошенного в воду камня) стали для страны великим потрясением. Содержание революции не исчерпывалось только уничтожением прежнего, она была частью сложного социального процесса - критически-резкого изменения внутреннего состояния страны, и, несмотря на колоссальный всплеск несправедливости и насилия в обществе, данное событие есть страшная, но закономерная реакция значительной части нации на свое прежнее положение. Прежнее бытие ощущается как полностью изжившее себя, и возврат к нему совершенно невозможен.
«Той России, которая была, - нет и никогда уже не будет. <...> Мир вступил в новую эру. Та цивилизация, та государственность <...> -умерли» (курсив автора), писал А.А. Блок в мае 1918 года [6, с. 59]. Именно поэтому в исторической перспективе Белое движение, не предлагавшее ничего принципиально иного, помимо восстановления прежнего статус-кво, виделось бесперспективным.
Однако новое, пришедшее на смену прежнему, с первых дней грубейшим образом попирало те идеи, ради воплощения которых революционеры шли на смерть. Идеалистические представления о революции разбились о реальность. Подобное вмдение происходящих событий было замечательно выражено М.А. Осоргиным в автобиографическом романе «Времена»: «Я знаю, что нелепо дробить ее [революцию] на части, одну признавая, другую отрицая или подвергая сомнению; революция последовательна и едина, и Февраль немыслим без Октября. Был неизбежен и нужен полный социальный переворот, и совершиться он мог только в жестких и кровавых формах. Я это знаю, и я принимаю это фатально, как принимают судьбу. Но чувство не могло никогда оправдать возврата к организованному насилью, к полному отказу от того, что смягчало в наших глаза жестокость минут переворота, - отказу от установления гражданской свободы, осуществления основ наших мечтаний. Менять рабство на новое рабство - этому не стоило отдавать свою жизнь. <...> Для меня революция - вечный протест, вечная борьба с насилием над личностью, во всякий момент, во всяком строе, и я не зову этим именем защиту позиций, занятых новыми властителями» [7, с. 568].
Теперь, когда все предварительные замечания сделаны, обратимся к тому художественному материалу, который разграничивается по рубежной линии между прошлым и настоящим. Самым заметным (видимым) уровнем разрушения жизненного пространства стало разрушение налаженного быта, привычных общественных отношений. Так, например, герои Вересаева, испытывая сильную нужду, сопоставляют свою жизнь с дореволюционной жизнью студентов, считавшейся в прежней России символом крайней бедности, спартанских условий для выживания. «Катя вдруг рассмеялась. - Господа, помните прежние времена, как, бывало, все ужасались на жизнь студентов? Бедные студенты! Питаются только чаем и колбасой! Представьте себе ясно: настоящий китайский чай, сахар, как снег под морозным солнцем, французская булка румяная, розовые ломтики колбасы с белым шпиком... Бедные, бедные студен-
ты! Все рассмеялись. Уж очень, правда, смешно было вспомнить и сравнить» [8, с. 384].
Главные герои Вересаева представляют собой человеческий идеал писателя, и потому их мировоззрение и способ жизни практически не меняются от материальных лишений, которым они подвергаются из-за изменений в быту, но если персонаж в этот быт погружен, всякое изменение быта вызывает, соответственно, резкие изменения и в самом персонаже. «Муж и жена, с очумелыми глазами, полными отчаяния и усталости. С утренней зари до поздней ночи оба беспомощно трепались в колесе домашнего хозяйства, неумелые и растерянные. <...> Катя помнила их два года назад. Счастливая, милая семья на уютной своей дачке, с детками, нарядными и воспитанными. Он тогда служил акцизным ревизором в Курске. У нее - пушистые, золотые волосы вокруг веселого личика. Теперь - лицо старухи, на голове слежавшаяся собачья шерсть, движения вульгарные. Распущенные грязные ребята с мокрыми носами, копоть и сор в комнатах, неубранные постели, невынесенная ночная посуда. И бешеные, злобные ссоры весь день» [8, с. 420].
Разрушение устоявшегося быта есть следствие разрушения на порядок более важного пространства - пространства оценочной шкалы человека, пространства дозволенного и нормального для него. Как замечательно подметил устами своего персонажа М.А. Булгаков, «разруха не в клозетах, а в головах», и именно такую взаимосвязь разрушений мы неоднократно находим в романе Вересаева. «Кате отвели номер в гостинице «Астория». Была это лучшая гостиница города, но теперь она смотрела грустно и неприветливо. Коридоры без ковров, заплеванные, белевшие окурками; никто их не подметал. Горничные и коридорные целый день либо валялись на своих кроватях, либо играли в домино. <.> На звонки из номеров никто не шел. Постояльцы кричали, бранились. Прислуга лениво отвечала: «Кричи не кричи, а паном все равно не будешь!» Жили в гостинице советские служащие, останавливались приезжавшие из уезда делегаты, красноармейцы и матросы с фронта. До поздней ночи громко разговаривали, кричали и пели в коридорах, входили, не стучась, в чужие номера. То и дело происходили в номерах кражи. По мягким креслам ползали вши» [8, с. 457].
Разрушение устоявшегося порядка незадолго до изображаемых событий еще воспринималось главными героями позитивно, так как в прежнем мире было предостаточно того, что вызывало крайне негативное отношение значительной части общества. Примеров подобных явлений в романе достаточно. Так, Катя, нахо-
дясь в гостях у богачей Агаповых, попадает в атмосферу декадентского петербургского салона, изображенную автором в негативных тонах. В финале вечера Катя резюмирует «Какая гадость! <...> Почему гниль может быть такой красивой и душистой? Как будто парфюмерный магазин, где все духи разбились и пролились, и кружится голова, и не хочется уходить, и вдруг - солнце, ветер, простор... Ах, как хорошо! <...> - И за них-то вот бороться! Как она спрашивала: «сумеете вы нас защитить?» А тебе не хочется, когда ты смотришь на них, чтоб все это взлетело к черту, чтоб развалилась эта ароматно-гнилая жизнь?» [8, с. 403].
Возникают негативные проявления прежней жизни и в воспоминаниях персонажей, в их сопоставлениях прошедшего с настоящим. Так, оценивая состояние дел в Добровольческой армии, один из молодых офицеров говорит Кате: «Ох, уж этот командный состав!.. Совсем, как при царе: бездарность на бездарности, штабы кишат франтами-бездельниками, которые и носа не кажут на фронт. Воровство грандиозное, наши солдаты сидят в окопах в рваных шине-лишках, в худых сапогах, а в тылу идет распродажа обмундирования, все мужики в деревнях ходят в английских френчах и американских башмаках. В ресторанах шампанское потоками, миллионы летят, как рубли...» (курсив наш. -В.У.) [8, с. 426-427]. На сильнейшее классовое (сословное) разделение общества указывает эпизод, в котором отступающие офицеры грубо окликают Ивана Ильича, работающего в саду, приняв его за крестьянина, но, увидев у него на лице пенсне, изменяют тон: «В этом надменном окрике и неожиданном переходе к вежливости и к «вы» только из-за очков Иван Ильич вдруг остро почувствовал тот старый, брезгливо огородившийся от народа мир, который был ему так ненавистен» [8, с. 435].
Устами персонажа, бывшего когда-то торговцем, автор излагает общую систему распределения благ в капиталистическом обществе: «Раньше я, понимаете, торговал. Стою за прилавком, деньги сами в руки плывут. <...> мужики виноград давят, а я скупаю вино и продаю, сам ничего не работаю. «Дураки, - думаю, - как же не видите, что из вас кровь сосут?» <.> И я тогда понял, что это - права неправильные, что все это нужно ликвидировать. Вон Бреверн в коляске ездит, спит до двух часов дня, а у него тысячи десятин земли. Как это можно терпеть?» [8, с. 432].
В другом эпизоде рабочий, которого Катя призывает быть великодушным по отношению
к побежденной буржуазии, вспоминает свою жизнь до революции, и одно только это воспоминание зажигает его злобой по отношению к тем, кто жил раньше хорошо: «Они о нас думали когда?.. В летошнем году жил я на Джигитской улице. Хорошая комната была, сухая, окна на солнце. Четыре семейства нас жило в квартире. Вдруг хозяин: «Очистить квартиру!» Спекулянту одному приглянулась квартирка. Куда деваться? Сами знаете, как сейчас с квартирами. Уж как молили хозяина. И прибавку давали. Да разве против спекулянта вытянешь? У него деньга горячая. Еле нашел себе в пригороде комнату, - сырая, в подвале, до того уж вредная! А у меня грудь уж тогда больная была. В один год здоровье свое сгубил на отделку. <. > Идешь с завода в подвал свой проклятый, поглядишь на такие вот окна зеркальные. «Погоди, - думаешь, - сломаем вам рога!» Вот и дождались, - сломали!» [8, с. 488].
В романе достаточно подобных эпизодов, обращение к прошлому - один из ведущих элементов оценки произошедшего. Все эти, а также многие другие подобные эпизоды показывают принципиальную необходимость перемен, ставших следствием глубокого социального неблагополучия. Именно поэтому на стороне революции в самом ее начале были широчайшие слои общества. Однако разрушение устоявшегося строя должно было стать лишь первым этапом, оно понималось как необходимое зло, как расчистка места для нового, лучшего. Отзвук такого восприятия присутствует в романе в сцене налаживания Катей нового, бессословного образования: «И весело было, что смело ломались все застывшие формы школьного дела, что выносились из школ иконы, что баричи-гимназисты сами мыли полы в классах, что на гимназических партах стали появляться фабричные ребятишки» [8, с. 456].
Однако это, пожалуй, единственный эпизод в романе, в остальном же разрушение, как правило, становится образом жизни. «Объясните мне, пожалуйста, [спрашивает у Кати адвокат Мериманов] - что же это кругом делается? Всё портят, ломают, загаживают. Ни в чем никакого творчества, какое-то сладострастное разрушение всего, что попадается на глаза. И какое топтание личности, какое неуважение к человеку!» [8, с. 458]. Новое при сопоставлении с прежним выглядит шагом назад. Катя, выходя из тюрьмы, куда она попала за нескрываемое возмущение произволом новых чиновников, говорит своим судьям: «Я сидела в царских тюрьмах, меня допрашивали царские жандармы. И никогда я не видела такого зверского отношения к
заключенным, такого топтания человеческой личности, как у вас... Я сижу в камере подследственных, дела их еще не рассмотрены, может быть, они еще даже с вашей точки зрения окажутся невинными. А находятся они в условиях, в которых при царском режиме не жили и каторжники. У тех хоть нары были, им хоть солому давали, им хоть позволяли дышать иногда чистым воздухом. А вы бросаете ваших пленников в темные подвалы, люди лежат на холодном каменном полу, вы их морите голодом. Тюремщики обращаются с ними, как с рабами, кричат на них, говорят им "ты"» [8, с. 480].
Более того, помимо собственно злоупотреблений властью возникает феномен смены положений сословий при сохранении прежнего социального порядка. «Раньше была одна белая кость - дворянин, а теперь другая стала - рабочий» [8, с. 528]. Катя обращает внимание на то, что после захвата власти новыми людьми сами отношения власти и граждан остались прежними. Вспоминая выступление одного из рабочих, Катя передает его слова: «Говорил о диктатуре пролетариата, что они выгоняют жителей из квартир, снимают с них ботинки, и что в этом вся их диктатура. А что прежде всего нужно стать диктатором над самим собой, что рабочие должны заставить всех преклониться пред своей нравственной высотой, пред своим уважением к творческому труду» [8, с. 497]. Тенденция моральной деградации власти усиливается. Так, большевик Корсаков размышляет о разложении новой власти: «Мы воспитание получали в тюрьмах, на каторге, под нагайками казаков. А теперешние? В реквизированных особняках, в автомобилях, в бесконтрольной власти над людьми...» [8, с. 534].
Крушение надежд на революцию как на очищающий социальный механизм приводит главных героев к сильнейшему разочарованию и потере веры в людей. «Иван Ильич рассказывал о бурной своей молодости,<...> об огромном идеалистическом подъеме, который тогда был в революционной интеллигенции. - И вот теперь все разбито, все затоптано! Что пред этим прежние поражения! За самыми черными тучами, за самыми слякотными туманами чувствовалось вечно живое, жаркое солнце революции. А теперь замутилось солнце и гаснет, мы морально разбиты, революция заплевана, стала прибыльным ремеслом хама, сладострастною утехою садиста. И на это все смотреть, это все видеть - и стоять, сложив руки на груди, и сознавать, что нечего тебе тут делать. <...> -А что они с народом сделали, - с великим, прекрасным русским народом! Вытравили совесть, вырвали душу, в жадного грабителя преврати-
ли, и звериное сердце вложили в грудь» [8, с. 412].
У главной героини все происходящее вызывает разочарование, переходящее временами в апатию: «Катилась мимо огромная, ликующая река, кипящая общим подъемом, а она одиноко стояла на берегу, чуждая и враждебная этому подъему. Вспомнились ей февральские дни в Москве, - как тогда было иначе! Как тогда билось сердце в один такт с огромным всенародным сердцем, как сладок был свист пуль над ухом на Каменном мосту, как незабываем этот подъем над обыденною, маленькою жизнью! И все, о чем так светло грезилось, - все это рухнуло, развалилось, все утонуло в трясине кровавой грязи...» [8, с. 435-436].
Универсальные ценности (в романе это, в первую очередь, идея справедливости) при разрушении основ морали начинают трансформироваться и превращаются в оправдание того, против чего были направлены ранее. Такое изменение показано автором в диалоге Ивана Ильича и большевика Леонида. «Но погоди, -сказал Иван Ильич. - Ведь вы сами при Керенском боролись против смертной казни. <.> И я помню, я сам читал в газетах твою речь в Могилеве: ты от лица пролетариата заявлял солдатам, что совесть пролетариата никогда не примирится со смертною казнью.<...> И что же теперь? <...> Тогда речь шла о казни солдат, мужественно отказывавшихся участвовать в преступной империалистической бойне. А теперь речь о предателях, вонзающих нож в спину революции. - Но ведь ты говорил - пролетариат никогда не примирится со смертною казнью, в принципе! - Полноте, дядя! Может, и говорил. Что ж из того! Тогда это был выгодный агитационный прием. - Катя гадливо вздрогнула. Иван Ильич схватился за грудь <.> - Предали революцию!» [8, с. 417-418].
Для главных героев Вересаева самое важное - гуманистические ценности, а не догма и не социальные теории, и потому они на стороне угнетенных - это хорошо подмечает Леонид в разговоре с Катей: «Пойми ты, что старая психология идейного нашего революционера-интеллигента здесь не только не нужна, а вредна, опасна... Ну, вот ты, например. Ты работала для революции, в тюрьмах сидела, в ссылке была. Потому, что ты видела, что рабочие, крестьяне угнетены, страдают, - и ты возмущалась. Очень все хорошо, и честь тебе. Но теперь угнетены буржуазия, интеллигенция, ты возмущаешься за них. <...> Источник, из которого шло твое революционное настроение, потек по другому направлению. А мы идем за рабочих не
потому, что они какие-то лучшие люди. Такие же! А потому, что классовый эгоизм толкает их на разрушение всяких классов и на создание нового мира. И со старою меркою подходить тут нельзя. Вот почему наша милая интеллигенция со своею чистенькою моралью оказалась не у дел» [8, с. 508-509].
В этом диалоге, во многом ключевом для определения сути произошедших перемен, Вересаев заставляет героев резонерствовать (практически в традициях классицистических пьес XVIII века) и высказывать прямой речью мысли о тех проблемах, которые важны для автора. Одной из ключевых проблем эпохи автору видится утверждение новой, классовой морали, которая оправдывает любые средства, если они необходимы для достижения поставленной цели. «Само самодержавие, с вами сравнить, было гуманно и благородно. Как жандармы были вежливы, какими гарантиями тогда обставлялись даже административные расправы, как стыдились они сами смертных казней! Какой простор давали мысли, критике... Разве бы могло им даже в голову прийти за убийство Александра Второго или Столыпина расстрелять по тюрьмам сотни революционеров, совершенно непричастных к убийству?.. <...> Леонид сдвинул брови и резко сказал: - Вот тут-то мы и начинаем говорить на разных языках. Для нас вопрос только один, первый и последний: нужно это для революции? Нужно. И нечего тогда разговаривать» [8, с. 509].
Более того, Леонид утверждает возможность полной отмены этических норм во имя решения поставленных задач: «Земля трясется, что гнилье рушится, что все, о чем вы говорите: «поосторожнее, да не сразу!» - все летит к черту. <.> И думать <.> о ботинках, снятых с барина, о том, что мы рот зажимаем трусам и предателям, которые все это хотят остановить. «Поосторожнее, да посмирнее, да чтобы не обидеть кого, да слишком рано еще.» И это тогда, когда все силы мировые нужно напрячь.» [8, с. 511].
Катя видит в среде большевиков два типа внутренних оправданий того страшного хаоса, в который погружается общество. «Он [Корсаков] ясно видел всю творившуюся бестолочь, жестокость, невозможность справиться с чудовищными злоупотреблениями и некультурностью носителей власти.<...> Он крепко верил в конечную цель, в общую правильность намеченного пути, но это не мешало ему признавать, что путь идет через густейшую чашу стихийных нелепостей и самых ребяческих ошибок.
Когда Катя говорила с Надеждой Александровной или когда читала газеты, у нее было
впечатление: пришли, похваляясь, самонадеянные, тупые, не видящие живой жизни люди, разжигают в массах самые темные инстинкты и, опираясь на них, пытаются строить жизнь по своим сумасшедшим схемам, а к этим людям со всех сторон спешат примазаться ловкие пройдохи, думающие только о власти и своих выгодах» [8, с. 545].
Трагизм положения усугубляется тем, что старое осталось таким же отвратительным в своих проявлениях, как и было. Когда Катя приходит хлопотать за угнетенных у вернувшихся белогвардейских властей, то видит прекрасно сохранившийся «осколок» прежнего. «В глубине коридора показался сухощавый казачий офицер. Он вдруг остановился перед молодым казаком-часовым и сказал: - Здравствуй! Казак ответил: - Здравия желаю, господин есаул! - Что? Не слышу! Казак подтянулся и громко повторил: - Здравия желаю, господин есаул! - Не слышу, черт твою мать дери!!!.. Как руки держишь, с-сукин сын?!! Часовой вытянул руки по швам и гаркнул на весь коридор: - Здравия желаю, господин есаул!! Офицер постоял, молча погрозил пальцем перед его носом и вошел в номер. Катя в изумлении спросила казака: -Неужели у вас и теперь офицеры так разговаривают с солдатами?» [8, с. 572]
Более того, те, кто должен отстаивать прежние ценности, воспринимающиеся как альтернатива творящимся ужасам, сами уже не придерживаются прежних норм. «Катя сказала: -У нас тут недавно ограбили помещика Бревер-на, к ним поставили казаков, и они ограбили мужиков. Одежду отбирали, припасы, вино. Гусар тяжелым взглядом посмотрел на Катю. -А как с ними иначе? Мы раздеты, голодаем, а они сыты, в тепле; продавать ничего не хотят, набивают подушки керенками... Катя весело всплеснула руками. - Да большевики совсем так же рассуждают о буржуях! Вот потеха! -Гусар прикусил губу» [8, с. 427-428]. Приведенная цитата относится ко времени отступления добровольцев из Крыма, но к моменту их возвращения разложение Добровольческой армии становится еще более очевидным. «Жители прятались по домам. Казаки вламывались в квартиры, брали все, что приглянется. Передавали, что по занятии города им три дня разрешается грабить. <...> .подвыпившие офицеры зарубили шашками проходивших евреев». [8, с. 570]
В своем романе Вересаев стремился, следуя гуманистический традиции отечественной литературы, увидеть возможность преодоления бесчеловечного кровавого хаоса, потока наси-
лия и несправедливости. Однако творческие установки на максимальное жизнеподобие не позволяют писателю, сохраняя правду характеров и обстоятельств, дать позитивное разрешения заложенных в романе конфликтов, и потому в финале романа герои (которые, напомним, есть носители высших этических качеств в системе персонажей романа) терпят поражение: Сартанов кончает с собой, а Катя уезжает «неизвестно куда».
Все происходящее в романе встраивается во вневременное поле этических правил, утверждаемых писателем, за счет чего возникает дополнительный («вневременной») объем произведения, заключающийся в самом бытовании тех этических норм и законов, согласно которым дается оценка происходящих событий в произведении.
Подводя итоги, отметим, что активизация временной оси «прошлое-настоящее» оказалась для романа Вересаева «В тупике» в высшей степени продуктивной. Во многом благодаря этому удалось создать напряженное идейное поле романа, в котором смена эпох в истории страны была рассмотрена в свете универсальных этических категорий. Успешное решение данной задачи (наряду с другими композиционными решениями) позволило писателю осмыс-
лить в едином идейном ключе большой жизненный материал.
Список литературы
1. Зобов Р.А., Мостепаненко А.М.. О типологии пространственно-временных отношений в сфере искусства // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.: Наука, 1974. С. 11-25.
2. Пространство и время в литературе и искусстве: Методические материалы по теории литературы Даугавпилс: Даугавпилсский педагогический институт, 1984. 97 с.
3. Мейлах Б.С. Проблема ритма, пространства и времени в комплексном изучении творчества // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.: Наука, 1974. С. 3-10.
4. Урвилов В.А. Воплощение христианской этики в романе В.В. Вересаева «В тупике» // Русское православие как основа сохранения национальной идентичности // XVI Рождественские православно-философские чтения. Нижний Новгород, 2007. С. 336-341.
5. Есин А.Б. Принципы и приемы анализа литературного произведения. М.: Флинта; Наука, 1999. 248 с.
6. Блок А.А. Собрание соч. в восьми томах. Т. 6. М.-Л., 1962. 556 с.
7. Михаил Осоргин. Времена. Екатеринбург: Средне-Уральское кн. изд-во, 1992. 608 с.
8. Вересаев В.В. Сочинения: В 4 т. Т. 1. М.: Правда, 1990. 608 с.
THE OPPOSITION «PAST - PRESENT» IN VERESAEVS NOVEL «IN THE DEAD-END»
V.A. Urvilov
The category of time (as well as the category of space) is one of the most universal categories. This category is not only the basis for the plot of the novel, but it also reflects the author's world outlook and his understanding of the objective reality. The action of the novel «In the Dead-End» takes place during the Russian revolution of 1917, which divided the history of the country into «before and after». Therefore, the category of time becomes one of the most important structure-forming categories. The activation of time base «Past-Present» turns out to be highly productive in this novel. Owing to this category, the events of the plot are in a tense progress. The change of epochs in the history of the country is shown in this novel through universal ethical categories.
Keywords: category of time, opposition «Past-Present», structure of the novel, structure-forming elements, characters of the novel, author's evaluation, ideological meaning of literary elements.
