CC BY
4
УРОВНИ ЯЗЫКА ЛЕКСИКОЛОГИЯ
УДК 811.161.1 РО!: 10.31249/!1пд/2024.01.03
Борисова Е.Г., Паршин П.Б.1
ОПИСАНИЕ УСИЛИТЕЛЬНЫХ (ДИСКУРСИВНЫХ) ЧАСТИЦ И РАЗВИТИЕ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОГО АППАРАТА НАУКИ О ЯЗЫКЕ
Аннотация. В статье рассматриваются некоторые (наиболее значимые для отечественного исследователя) подходы к описанию служебных единиц языка, в русской грамматической традиции называемых «усилительными частицами» (также «модальными частицами», «дискурсивными словами»). Отмечается заметно возросший интерес к ним во второй половине ХХ в., что может объясняться развитием научного аппарата, позволяющего уловить ранее незаметные или, по крайней мере, не фиксируемые особенности усилительных частиц. Показывается, как прогресс в области языкознания привел к выявлению новых характеристик частиц, позволил дать более точное описание лексическим единицам, относящимся к этому классу. С другой стороны, отмечаются те теоретические разработки, которые получили толчок или, по крайней мере, обогатились с обращением к
:© Борисова Е.Г., Паршин П.Б., 2024
Борисова Елена Георгиевна - д-р филол. наук, профессор кафедры германистики и лингводидактики Московского городского педагогического университета; borisovaeg@mgpu.ru
Паршин Павел Борисович - канд. филол. наук, доцент кафедры общего языкознания МГЛУ; ведущий научный сотрудник Института международных исследований МГИМО МИД России; pparshin@mail.ru
усилительным частицам. Перспективы получения новых результатов в области описания усилительных частиц связываются с расширением исследований речевой деятельности в различных, в том числе и пока еще не сформировавшихся направлениях.
Ключевые слова: история лингвистических учений; служебные слова; коммуникативная организация высказывания; пресуппозиции; прагмалингвистика; операциональное описание значения.
Для цитирования: Борисова Е.Г., Паршин П.Б. Описание усилительных (дискурсивных) частиц и развитие исследовательского аппарата науки о языке // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Серия 6. Языкознание. - 2024. - № 1. - С. 39-55. - DOI: 10.31249/ling/2024.01.03
BORISOVA E.G., PARSHIN P.B.1
DESCRIPTION OF INTENSIFYING (DISCURSIVE) PARTICLES AND THE DEVELOPMENT OF RESEARCH METHODS OF LINGUISTICS
Abstract. The paper deals with some approaches (most significant for local research community) to the description of function units called in Russian grammatical tradition "intensifying particles" (also "modal particles", "discourse words"; other terms are also used). The obvious growth of interest toward such units in the last decades of 20th and the beginning of 21st century can be explained by the development of analytical methods which makes it possible to catch formerly unnoticeable or at least unfixable peculiarities of intensifying particles. It is shown how the progress in linguistics contributed to detecting new characteristics of particles and allows to provide more precise description of lexical units belonging to the class of words. On the other hand, noticed are those theoretical developments that have got a push or, at least, moved ahead due to the involvement into the study of intensifying particles. It is stated that prospects for obtaining newer results in the description of intensifying particles are promised by enlargement of studying speech activity in various directions including those, which have not taken shape yet.
Keywords: history of linguistic doctrines; function words; communicative organization of utterance; presupposition; pragmalinguistics; operational (procedural) description of meaning.
1 © Borisova E.G., Parshin P.B., 2024
Borisova Elena Georgievna - Doctor of Philology, professor of Department of ger-manistics and linguodidactics, Moscow State Pedagogical University; borisovaeg@mgpu.ru Parshin Pavel Borisovich - PhD of Philology, Associate Professor, Dept. of General and Comparative Linguistics, Moscow State Linguistic University; Leading Researcher, Institute of International Studies, MGIMO University; pparshin@mail.ru
For citation: Borisova E.G., Parshin P.B. Description of intensifying (discursive) particles and the development of research methods of linguistics. Social nye i gumanitarnye nauki. Otechestvennaja i zarubezhnaja literatura. Seriya 6. Yazykoznanie [Social Sciences and Humanities. Domestic and foreign literature. Series 6. Linguistics]. 2024. N 1. P. 39-55. DOI: 10.31249/ling/2024.01.03
Введение
Для истории языкознания интерес представляют не только изучение тех или иных объектов или явлений и результаты такого изучения, но и тот путь, который проходят языковеды в ходе этих исследований. В этом смысле представляется показательным история описания единиц, в русской грамматической традиции называемых «усилительными частицами» и близких к ним.
У Пушкина в поэме «Домик в Коломне» имеется своего рода грамматический фрагмент. Обосновывая отказ от завышенных формальных требований к организации стиха, поэт объявляет, что не только «отныне в рифмы будет брать глаголы» и не станет их «надменно браковать» (глагольная рифма в стиховедении считается «легкой»), но к тому же станет «подбирать союзы да наречья», вербуя рать «из мелкой сволочи»1 - и тем самым признал, что рекрутировать эту «мелочь» вполне уместно, поскольку, несмотря на отраженную в их названиях сегментную малость таких ратников («частички», «мелкие слова», «малые слова»2), они способны к передаче вполне существенных смыслов.
Частицы в пушкинском пассаже не упоминаются, но, учитывая, что в него попали наречия и местоимения с их более прозрачной этимологией, морфологией и семантикой, а также принимая во внимание и поныне актуальный вопрос о диффузности категориальных признаков «мелкой сволочи», можно рискнуть предположить, что Пушкин, вероятно, отнес бы к ней и частицы - по крайней
1 Два века назад слово сволочь в собирательном значении ругательством не было.
2 На самом деле не все они так уж малы: академическая «Русская грамматика» 1980 г. относит к частицам, притом «простым», такие отнюдь не малые единицы, как, например, наречия действительно, положительно, решительно и т.п. в партикульном употреблении [Шведов, 1980, с. 724].
мере, некоторые из них, и при этом вряд ли потому, что нуждался бы в частицах как в формальных средствах организации стихотворного текста, таковы, в частности заполнители - пады - в санскрите, «малые слова»1 у него вполне содержательны - и не только у него.
Не секрет, что до поры до времени «малым словам» в европоцентрической грамматической теории и внимание уделялось малое - и это при том, что русский, наряду, например, с древнегреческим или немецким языками, малоизученными не назовешь, а они все богаты «языковой мелочью»2. Тем не менее интерес к «малым словам» пусть довольно поздно (если отвлечься от нескольких пионерских работ [Шведова, 1960]), но все-же сформировался и, более того, пережил за последние десятилетия как минимум два периода взлета, которые будут охарактеризованы ниже. Сперва, однако, зададимся вопросом о том, что было причиной первоначального небрежения рассматриваемыми единицами. Была ли это только лишь уверенность в том, что их сегментной «малости» соответствует некая смысловая малозначительность, подкрепляемая почти полным отсутствием у частиц и частицеподобных выражений форм словоизменения, изучение которых традиционно было важнейшей задачей морфологоцентрической грамматики (в частности, русской)? Или же такое положение дел объяснялось банальным неумением лингвистической науки сказать о «малых словах» что-нибудь достаточно внятное3 - то ли в силу отсутствия надлежащего исследовательского инструментария, то ли по причине наличия теоретической лакуны в понимании функций частиц и других «мелких слов»?4
Учитывая то, что в некоторый момент интерес к этим единицам все-таки возник, а также соотнося периоды активизации
1 В нескольких первых абзацах статьи мы сознательно пользуемся нетер-минологичным определением малые за отсутствием общепринятой и при этом безупречной альтернативы; чуть подробнее вопрос о терминологии будет затронут ниже.
2 Что отмечали, в частности, Э. Косериу и В. Хейнрихс [Николаева, 1985, с. 10]; применительно к русскому языку [Стародумова, 2011, с. 139-149].
3 «Сформулировать воспринятое в четких понятиях», говоря словами фон Гумбольдта.
4 «Люди обычно описывают то, что умеют описывать» [Николаева, 1985, с. 7]. Что не умеют - соответственно, не описывают или стараются не описывать.
такого интереса с развитием лингвистической теории и методов изучения языкового материала, приходится признать, что ключевыми моментами в истории «партикуловедения» были прежде всего именно достижения в разработке методов; теория же, развивавшаяся автономно, преимущественно подводилась под методические достижения post factum (часто с опозданием) и не всегда выглядела достаточно убедительной - свидетельством чему является уже упомянутое отсутствие общеупотребительного зонтичного термина для обозначения предмета исследования (не пользоваться же шутливым пушкинским выражением всерьез!). А отсутствие обобщающего термина естественно связать с повсеместно признаваемым (вот уж где имеется консенсус!) формальным и содержательным разнообразием (причем разнообразие форм слабо коррелирует с разнообразием функций) этих единиц, образующих, согласно относительно поздней формулировке той же Т.М. Николаевой, «особый пласт языка», в наличии адекватного описания которого она выражает сомнение.
Цели, предмет и методы исследования
Целью работы является сопоставление научных исследований (преимущественно отечественных), посвященных описанию единиц языка, традиционно квалифицируемых как усилительные частицы (или близкие к ним классы). Для этого остановимся вкратце на терминологии.
Оставив в стороне названия, характеризующие формальное разнообразие рассматриваемых единиц (первообразные и непервообразные, простые и составные частицы), и, ограничившись функционально-семантическими обозначениями, можно упомянуть такие из них, как уже упомянутые усилительные, акцентирующие и модальные частицы, и (это своего рода «подзонтики», причем немалого размера) релятивные, вопросительные, ограничительные, градуирующие, пропозициональные, контрастивные, со- и противопоставительные и прочие представленные в литературе как бы терминологические атрибуты слова частица, причем за этим терминологическим изобилием скрывается как реальное, интуитивно наглядное и поддающееся экспликации семантико-прагматическое
многообразие языковых единиц, так и произвольная и часто незначимая вариативность.
При этом ни одно из предложенных обозначений по своей внутренней форме не охватывает всего разнообразия интересующих исследователей языковых единиц и их классов. Так, в последние два десятилетия широко употребимым и почти стандартным стал термин дискурсные маркеры, но и его невозможно считать универсальным по своей внутренней форме, поскольку не все маркеры являются дискурсными, например, популярнейшая у исследователей частица даже и ее эквиваленты в других языках или довольно редко рассматривавшаяся частица таки (обе в свое время изучались авторами настоящей статьи [Широкова, 1982]) вовсе не обязательно апеллируют к дискурсу и контексту (ср. ниже).
Усложняет картину наличие немалого количества «частице-подобных единиц» (наречий, союзов, модальных и местоименных слов и даже междометий, часто омонимичных собственно частицам), отношения которых к частицам более каноническим образом были в разное время рассмотрены в статье А. Вежбицкой (опубликованной на русском языке) и монографиях И. А. Киселева, Т.М. Николаевой, А.Н. Васильевой, Е.В. Падучевой, Е.А. Стародумовой и ряда других авторов, принадлежащих к различным научным школам (или, как Т.М. Николаева и А. Вежбицкая, фактически являющих собой таковые).
Можно было бы - в сугубо предварительном плане - называть рассматриваемые нами «мелкие слова» маркерами управления пониманием (сокращенно МУП, или просто управляющими маркерами). Однако из-за непривычности термина пока ограничимся тем, что будем все же называть интересующие нас объекты «усилительными частицами», притом что они могут быть неоднозначными или - сплошь и рядом - омонимичными другим словам, не принадлежащим данной категории, что отражается в лексикографических описаниях этих единиц [Баранов и др, 1993; Прият-кина, 2001; Стародумова, 2001].
Результаты исследования
Внимание к служебным словам, в первую очередь частицам, а затем и некоторым союзам и междометиям, резко усилилось в 1970-х годах, когда успехи как в области лексической семантики, так и в области семантики синтаксиса заставили обратить внимание на средства, которые, с одной стороны, связаны с описанием синтаксических и семантических явлений, а с другой - не получили в достаточной степени такой трактовки их содержания, которая соответствовала бы достаточно высоким для этого времени требованиям точности и эксплицитности.
В первую очередь надо воздать должное тем работам, где описание семантики осуществлялось в основном традиционными лексикографическими средствами, это, в частности, ранние работы Е.А. Стародумовой и книга А.Н. Васильевой [Уа8Пуеуа, 1972]. Впрочем, заметим, что Васильева работала в русле «русского как иностранного», предполагающего функциональный подход к описанию значений языковых единиц.
Если не объяснением, то уж точно коррелятом усилившегося интереса в мире к частицам на рубеже 1960-1970-х годов был одновременно усилившийся интерес к членению предложения (точнее, высказывания), связанному не с синтаксической структурой, а с информационным, так называемым актуальным членением. Можно связать этот интерес с развитием функционального (деятельност-ного) подхода к языку, иногда называемого коммуникативным или коммуникативно-прагматическим поворотом, в рамках которого интерес смещался к речи и речевой деятельности. Понятие актуального членения предложения было введено еще в 1940-х годах лидером Пражского лингвистического кружка В. Матезиусом [Ма1Ье81ш, 1947; Ковтунова, 1976]; впоследствии для этого явления появились и другие названия - темо-рематическое членение, коммуникативная организация смысла высказывания (экспансия понятия высказывание также была частью коммуникативно-прагматического поворота) и т.п.1
1 Интересное терминологическое решение было использовано В.А. Звегинцевым: он предложил сохранить традиционное название «предложение» за тем, что стали называть высказыванием, а «синтаксическое предложение», так
Актуальное членение активно изучалось, в том числе в связи с такими категориями, как данность, новизна, важность, выделен-ность членов предложения (и его компонентов, не обязательно являющихся синтаксическими составляющими); для них зонтичный термин коммуникативные категории сформировался довольно быстро (но, пожалуй, не стал общепринятым)1.
Вполне естественно, что при этом рассматривалась и связь актуального членения с частицами. Признаваемые частями речи, различные частицы нередко рассматривались как средства маркировки компонентов коммуникативной организации высказывания: темы, ремы, известного, выделяемого [Ковтунова, 1976], однако конкретные семантические характеристики частиц при этом обычно не рассматривались. Одним из первых шагов в этом направлении можно считать попытку (небесспорную) рассмотрения частицы ёв в кушитском языке сомали как облигаторного маркера ремы, предпринятую в свое время А.К. Жолковским [Жолковский 1971].
Привязка показателей коммуникативной организации к значению частиц рассматривалась и позднее, однако чаще всего такие выводы были несколько поверхностны или просто сомнительны. Так, утверждение о том, что частица -то маркирует тему, противоречило наблюдаемым фактам: далеко не каждая тема могла присоединять эту частицу.
В 70-е годы в лингвистику пришла еще одна инновация: понятие пресуппозиции (в терминологии Е.В. Падучевой, внесшей значительный вклад в ее и родственных явлений изучение, - презумпции), первоначально получившее весьма удобное операциональное понимание как части значения слова или предложения, которая не может подвергнуться отрицанию, т.е. передается независимо от того, согласен говорящий с ее истинностью или нет. Надо констатировать (что и делается всеми авторами), что первый всплеск интереса к МУП, т.е. усилительным частицам, был связан именно с появлением основанного на понятии пресуппозиции и
сказать, понизить в статусе и называть псевдопредложением [Звегинцев, 1976]. Это решение не было принято синтаксистами, хотя предполагаемая им расстановка акцентов и поныне заслуживает специального обсуждения.
1 Ср. весьма показательное «перечислительное» название известной статьи [Чейф, 1982].
эксплицируемого с ее помощью нового на тот момент исследовательского инструмента - пресуппозиционного анализа, возникшего за рубежом, и изначально не в лингвистике, а в логике, но позволившего достаточно убедительно описать семантику ряда частиц, что было воспринято как прогресс в теории служебных слов в целом.
Очень быстро, однако, выяснилось, что не все так просто. Устойчивым к отрицанию оказалось также исходное предположение вопроса (ср. знаменитый пример из рекламной коммуникации -вопросы типа «Почему автомобили Вольво самые надежные?»: надежность не утверждается, а предполагается факт и имплицитно сообщается адресату) и другие компоненты смысла высказывания [Падучева, 1981]. С другой стороны, для анализа далеко не всех частиц тесты на отрицание и на специальный вопрос оказались применимы и информативны. Так, Падучева еще в монографии 1974 г. [Падучева, 1974] привела многочисленные примеры предложений, не имеющих естественного отрицания; часть из них обязана этим наличию в их составе частиц и частицеподобных еди-ниц1. Толчок, однако, был дан, в результате чего некоторые частицы (в семантическом плане не только усилительные) получили более адекватные семантические описания, чем имевшиеся ранее - а понятие пресуппозиции распалось на несколько категорий, в целом соответствующих представлениям о различных категориях знаний, которые должны иметься у коммуникантов для успешного общения [Падучева, 1985]. Ранние зарубежные публикации, посвященные англ. only и even, нем. also, nur и sogar [Anderson, 1972; Fraser, 1970; Altmann, 1976], стимулировали исследования отечественных ученых, использующих аналогичные методы [Богуславский, 1985; Крейдлин, 1975].
Однако методы, заимствованные из логики, известны тем, что они столь же мощны, сколь и грубы (за счет высокой степени абстракции). То, что они удачно сработали на некотором материале, очень часто бывает удачным совпадением, на другом материале они работать не будут, и желание продолжать опираться на логический аппарат часто приводит либо к замыканию исследования в очень узком предметном поле (например, постоянным уточнениям
1 Интересно, что она еще использует термин «предложение», а не «высказывание», а многие единицы, признаваемые обычно частицами, называет наречиями.
результатов), либо к попыткам строить новые логики - попыткам иногда удачным, чаще нет, и к тому же весьма затратным в плане интеллектуальных усилий.
Уже в 1977 г. увидела свет работа Л. Карттунена и С. Петерса с характерным названием «Реквием по пресуппозиции» [Karttunen, Peters, 1977], и хотя эта «музыка» прозвучала явно преждевременно, тенденция была обозначена. Фактически произошло выделение в огромном разнообразии частиц своего рода «логической элиты в белых одеждах». А исследователям ограничиваться ею не хотелось, и тут очень кстати подоспел второй всплеск интереса к частицам (МУП), независимо (или почти независимо) обусловленный так называемым коммуникативно-прагматическим поворотом. И опять же он был связан прежде всего с освоением новых методов, хотя теория за ним стояла более лингвистическая и более диверсифицированная [Падучева, 1985].
Общий рост внимания к речевой деятельности и ее различным контекстам привел к развитию лингвистической прагматики. Принадлежность к ней очень многих частиц (гораздо большего их количества, чем членов «логической элиты») к 1980-м годам стала вполне очевидной [Rathmayr, 1985].
С развитием лингвистической прагматики в лингвистику российскую и зарубежную триумфально вступили и комфортно в ней обосновались понятие дискурса и производные от него названия рассматриваемых нами единиц: прагматические частицы, прагматические маркеры, дискурсивные частицы, дискурсивные коннекторы, дискурсивные слова и уже упомянутое выше и ставшее наиболее популярным - дискурс(ив)ные маркеры1.
Термин оказался весьма удачным, но он довольно резко отделил единицы, управляющие пониманием высказывания, привлекая весьма общие знания о мире (к ним апеллируют слова типа даже, да и то только в одном из употреблений и только, число
1 Популяризации соответствующего термина весьма способствовала (не в последнюю очередь благодаря рассмотрению в ней с единых позиций таких различных единиц, как английские oh, well, now, then, you know, I mean, so, because, and, but and or) монография Д. Шифрин [Schiffrin, 1987], предваряемая объемной главой под названием «Что такое дискурс?» (в 1987 г. такое разъяснение было еще уместным). Подобная терминология применяется и в [Aijmer, 2013; Fraser, 2006; Fischer, 2000].
которых объективно невелико), от единиц, мониторящих развитие конкретного дискурса и сопровождающих его коммуникативную (и когнитивную) динамику, устроенную гораздо более сложным способом и коррелирующую с практически бесконечным разнообразием коммуникативных ситуаций (ср. знаменитое определение Н.Д. Арутюновой: «Дискурс - это речь, погруженная в жизнь» [Арутюнова, 1990]). Описание таких единиц представляет собой гораздо более кропотливую и масштабную задачу по сравнению с изучением логических и квазилогических частиц.
В тот же период - и в связи с привлечением прагматических принципов - получило развитие так называемое операциональное описание значений, в основном применяемое к союзам и частицам. В это описание включают те когнитивные операции, которые должен осуществить адресат. Их осуществление меняет образ действительности в сознании адресата высказывания, в чем и заключается понимание содержащего прагматический маркер высказывания. Например, значением частицы ЖЕ можно объявить передаваемую ей инструкцию к операции «считай просьбу очень важной» [Борисова, 1983]. Практически стандартный тезис о «рематизирующей функции» даже, против которого, правда, не раз справедливо возражала Т.М. Николаева [Николаева, 1985, с. 79], опровергается при постулировании гипотезы о том, что семантика неожиданности, являющаяся частью значения даже, связана с двумя разными типами знаний - абстрактными либо конкретными. К абстрактным апеллирует рематическое даже, к конкретным - тематическое. Даже не меняет актуального членения высказывания, напротив, его семантика чувствительна к актуальному членению, устанавливаемому на независимых основаниях [Паршин, 1984, с. 55-67]. Заметим, что сам предлагаемый термин «маркер управления пониманием» (МУП) подразумевает именно операциональную (процедурную) интерпретацию частиц.
Использование (и разработка) прагматических методов (пока что по большей части не могущих похвастаться такой же строгостью, которая присуща методам логическим) продолжается и сейчас, поскольку роль и частиц, и многих союзов, и междометий связана с взаимодействием участников общения, что и составляет суть лингвопрагматики.
Операциональное описание в каком-то смысле можно рассматривать как реализацию когнитивного подхода в лингвистике, поскольку оно допускает и даже предполагает апелляцию к когнитивным структурам и процессам - к сожалению, в основном гипотетическим. К этому же направлению можно отнести и французскую школу А. Кюльоли, в которой частицы получали графическую репрезентацию, что в каком-то смысле можно считать графическим моделированием мыслительных представлений. В этом русле были выполнены и описания русских частиц, в том числе в «Путеводителе по дискурсивным словам» [Баранов и др., 1993; Дискурсивные слова, 1998].
Когнитивный подход был продемонстрирован и при изучении истории формирования значений усилительных частиц. В частности, делались попытки рассмотреть метафоризацию значимых или служебных слов, приводящую к появлению значения, обеспечивающего частные функции: усиление утверждения, вопроса или приказа за счет развития значений дейктических слов ТО, ВОТ, наречия УЖ(Е) и др. [Борисова и др., 2017].
К концу XX - началу XXI в. до частиц также дошла очередь в корпусной лингвистике и в дискурсивном подходе. Что касается отечественных исследований частиц и других дискурсивных слов, то появился словарь, где отражены примеры употребления усилительных частиц, союзов и других слов в зафиксированных текстах [Богданова, 2012; Стародумова, Прияткина, 2011].
Среди позднейших тенденций в изучении частиц (и других служебных слов) следует отметить внимание к так называемым коннекторам - средствам связи больших кусков текста. В принципе это развитие - на новом уровне - интереса к связному тексту и сверхфразовым единствам. Учитывая, что теперь в дело вовлечены импликатуры дискурса, моделирование понимания и ряд прочих новых разработок, можно ждать определенных результатов в описании функциональных слов, в том числе усилительных частиц (они же МУП).
Выводы
Усилительные частицы, союзы (преимущественно простые) и другие дискурсивные слова получали описания с использованием многих современных теорий и направлений. Можно сказать, что
современное развитие лингвистики вскрывает как раз те явления языка, которые в значительной степени связаны с условиями функционирования усилительных частиц и других служебных слов.
Вместе с тем представляется, что многие особенности частиц, в частности их способность к передаче значительных фрагментов смысла в свернутом виде, дают основания полагать, что потребность в их более доскональном описании будет способствовать развитию и других направлений лингвистики, которые, возможно, еще не получили окончательного оформления.
Список литературы
Алпатов В.М. Слово и части речи. - Москва : ИД ЯСК, 2018. - 256 с. Арутюнова Н.Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. - Москва : Советская энциклопедия, 1990. - С. 136-137. Баранов А.Н., Плунгян В.А., Рахилина Е.В. Путеводитель по дискурсивным словам
русского языка. - Москва : Помовский и партнеры, 1993. - 207 с. Богданова Н.В. О проекте словаря дискурсивных слов (на корпусном материале) // Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии. По материалам ежегодной международной конференции «Диалог» (Бекасово, 30 мая - 3 июня 2012 г.). - 2012. - С. 71-83. Богуславский И.М. Исследования по синтаксической семантике: сфера действия
логических слов. - Москва : Наука, 1985. - 174 с. Борисова Е.Г. Отражение коммуникативной организации высказывания в лексическом значении // Вопросы языкознания. - 1990. - Т. 48, № 2. - С. 351-364. Борисова Е.Г. Семантический анализ усилительных частиц русского языка : дис. ...
канд. филол. наук. - Москва : МГУ им. М.В. Ломоносова, 1982. - 187 с. Борисова Е.Г., Афанасьева О.В., Сулейманова О.А. Когнитивная интерпретация семантических сдвигов в значениях усилительных частиц // Вопросы когнитивной лингвистики. - 2017. - № 4. - С. 14-19. Грамматика современного русского литературного языка / отв. ред. Н.Ю. Шведова. - Москва : Наука, 1970. - 767 с. Дискурсивные слова русского языка: опыт контекстно-семантического описания /
под ред. К. Киселёвой, Д. Пайара. - Москва : Метатекст, 1998. - 446 с. Жолковский А.К. Синтаксис сомали. Глубинные и поверхностные структуры. -
Москва : Наука, 1971. - 268 с. Звегинцев В.А. Предложение и его отношение к языку и речи. - Москва : Изд-во
Моск. ун-та, 1976. - 307 с. Ковтунова И.И. Современный русский язык. Порядок слов и актуальное членение предложения. - Москва : Просвещение, 1976. - 239 с. Крейдлин Г.Е. Лексема даже // Семиотика и информатика. - 1975. - № 6. - С. 102-115.
Николаева Т.М. Функции частиц в высказывании (на материале славянских языков). - Москва : Либроком, 1985. - 167 с.
Падучева Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью (Рефе-ренциальные аспекты семантики местоимений). - Москва : Наука, 1985. - 271 с.
Падучева Е.В. Презумпции и другие виды неэксплицитной информации в тексте // Научно-техническая информация. Сер. 2. - 1981. - № 1. - 15 с.
Паршин П.Б. Коммуникативная организация смысла и структура знаний о мире (в связи со смыслом 'даже') // Лингвистические исследования. Типология. Диалектология. Этимология. Компаративистика. Ч. 2. - Москва : Наука, 1984. - С. 55-67.
Паршин П.Б. Сопоставительное выделение как коммуникативная категория : дис. ... канд. филол. наук. - Москва : МГУ им. М.В. Ломоносова, 1988. - 243 с.
ПрияткинаА.Ф., СтародумоваЕ.А. и др. Словарь служебных слов русского языка. - Владивосток : ГУП «Примполиграфкомбинат», 2001. - 363 с.
Словарь структурных слов русского языка / под ред. В.В. Морковкина. - Москва : Лазурь, 1998. - 422 с.
Стародумова Е.А. Об источниках «частицеобилия» русского языка // Стародумова Е.А. Избранные работы: описание русских частиц, словарные статьи, синтаксис художественной прозы. - Владивосток : Мор. гос. ун-т, 2011. - С. 139-149.
Чейф У. Данное, конструктивность, определенность, подлежащее, топики и точка зрения // Новое в зарубежной лингвистике. № XI. - Москва : Прогресс, 1982 - 460 с.
Шведова Н.Ю. Очерки по синтаксису русской разговорной речи. - Москва : Академия наук, 1960. - 378 с.
Шведова Н.Ю. Русская грамматика. Т. I. - Москва : Наука, 1980. - 724 с.
Шимчук М.Г., Щур Э.Г. Словарь русских частиц. - Berlin : Europäische Verlag der Wissenschaften, 1999. - 147 с.
Широкова Е. Г. Частица И и некоторые функции усилительных частиц // Семантика служебных слов. - Пермь : Пермск. гос. ун-т. - 1982. - С. 166-176.
Широкова Е. Г. Частица ТАКИ - значение и условия употребления // Семиотика и информатика. - 1982. - № 19. - С. 137-147.
Aijmer K. Analyzing Modal Adverbs as Modal Particles and discourse markers // Discourse Markers and Modal particles. Categorization and description. - 2013. - P. 89-106.
Altmann H. Die Gradpartikeln im Deutschen. Untersuchungen zu ihrer Syntax, Semantik und Pragmatik. - Tübingen : Max Niemeyer Verlag, 1976. - 334 p.
Anderson S.R. How to get even // Language. - Vol. 48, N 4. - P. 893-907.
Burkhardt A. Abtönungspartikeln im Deutschen. Bedeutung und Genese // Zeitschrift für germanistische Linguistik. - 1994. - N 22. - P. 129-151.
Fischer K. From Cognitive Semantics to lexical pragmatics: the functional polysemy of discourse particles. - Berlin : De Gruyter Mouton, 2000. - 374 p.
Fraser B. An analysis of EVEN in English // Studies in linguistic semantics. - New York : Holt, Rinehart & Winston, 1970. - P. 141-180.
Fraser B. An approach to discourse markers // Journal of Pragmatics. - 1990. - N 14. -P. 383-393.
Helbig G. Lexikon deutscher Partikeln. - Leipzig : Enzykl., 1988. - 258 p.
Karttunen L., Peters St. Requiem for Presupposition // Proceedings of the 3rd Annual
Meeting of the Berkeley Linguistics Society. - 1977. - P. 360-371. Mathesius V. O tak zvanem aktualnim cleneni vetnem // Cestina a obecny jazykozpyt. -
Praha : Melantrich, 1947. - N 1. - P. 234-242. RathmayrR. Die russischen Partikeln als Pragmalexeme. - München : Sagner, 1985. -352 p.
Shiffrin D. Discourse Markers. - Cambridge : Cambridge University Press, 1987. - 354 p. Vasilyeva A.N. Particles in Colloquial Russian. - Moscow : University Press of the Pacific, 1972. - 260 p.
References
Alpatov V.M. Slovo i chasti rechi [Word and parts of speech]. Moscow: ID YASK,
2018 256 p. (In Russian) Arutyunova N.D. Diskurs [Discourse]. In Linguistic encyclopedic dictionary. Moscow:
Soviet Encyclopedia, 1990. P. 136-137. (In Russian) Baranov A.N., Plungyan V.A., Rakhilina E.V. Putevoditel' po diskursivnym slovam russkogo yazyka [Guide to discursive words of the Russian language]. Moscow: Po-movsky and Partners, 1993. 207 p. (In Russian) Bogdanova N.V. O proekte slovarya diskursivnyh slov (na korpusnom materiale) [About the project of a dictionary of discursive words (on corpus material)]. In Computational linguistics and intellectual technologies. Based on the materials of the annual International Conference "Dialogue". 2012. P. 71-83. (In Russian) Boguslavsky I.M. Issledovaniya po sintaksicheskoy semantike: sfera deystviya logicheskih slov [Research on syntactic semantics: the scope of logical words]. Moscow: Nauka, 1985. 174 p. (In Russian) Borisova E.G. Otrazhenie kommunikativnoy organizacii vyskazyvaniya v leksicheskom znachenii [Reflection of the communicative organization of the utterance in lexical meaning] // Questions of Linguistics. - 1990. - Vol. 48. - N 2. - P. 351-364. (In Russian)
Borisova E.G. Semanticheskiy analiz usilitelnyh chastits russkogo yazyka [Semantic analysis of amplifying particles of the Russian language]: PhD work of Philology. Moscow: Lomonosov Moscow State University, 1982. 187 p. (In Russian) Borisova E.G., Afanasyeva O.V., Suleymanova O.A. Kognitivnaya interpretatsiya se-manticheskih sdvigov v znacheniyah usilitelnyh chastits [Cognitive interpretation of semantic shifts in the values of amplifying particles]. Questions of cognitive linguistics. 2017. N 4. P. 14-9. (In Russian) Grammatika sovremennogo russkogo literaturnogo yazyka [Grammar of the modern Russian literary language] / Ed. by N.Y. Shvedova. Moscow: Nauka, 1970. 767 p. (In Russian)
Diskursivnye slova russkogo yazyka: opyt kontekstno-semanticheskogo opisaniya [Discursive words of the Russian language: the experience of contextual and semantic description] / Ed. by K. Kiseleva, D. Payar. Moscow: Metatext, 1998. 446 p. (In Russian)
Zholkovsky A.K. Sintaksis somali. Glubinnye i poverhnostnye struktury [The syntax of Somalia language. Deep and surface structures]. Moscow: Nauka, 1971. 268 p. (In Russian)
Zvegintsev V.A. Predlozhenie i ego otnoshenie k yazyku i rechi [The sentence and its relation to language and speech]. Moscow: Lomonosov MSU, 1976. 307 p. (In Russian)
Kovtunova I.I. Sovremennyy russkiy yazyk. Poryadok slov i aktual'noe chlenenie pred-lozheniya [Modern Russian language. The word order and the actual division of the sentence]. Moscow: Enlightenment, 1976. 239 p. (In Russian) Kreidlin G.E. Leksema dazhe [Lexeme even]. Semiotics and informatics. 1975. N 6.
P. 102-115. (In Russian) Nikolaeva T.M. Funktsii chastits v vyskazyvanii (na materiale slavyanskih yazykov) [Functions of particles in utterance (based on the material of Slavic languages)]. Moscow: Librocom, 1985. 167 p. (In Russian) Paducheva E.V. Vyskazyvanie i ego sootnesennost's dejstvitelnostyu (Referencialnye aspekty semantiki mestoimeniy) [Utterance and its correlation with reality (Referential aspects of pronoun semantics)]. Moscow: Nauka, 1985. 271 p. (In Russian) Paducheva E.V. Prezumptsii i drugie vidy neeksplicitnoy informatsii v tekste [Presumptions and other types of non-explicit information in the text]. Scientific and technical information. Ser. 2. 1981. N 1. 15 p. (In Russian) Parshin P.B. Kommunikativnaya organizatsiya smysla i struktura znaniy o mire (v svyazi so smyslom 'dazhe') [The communicative organization of meaning and the structure of knowledge about the world (in connection with the meaning of 'even')]. In Linguistic research. Typology. Dialectology. Etymology. Comparative studies. Part 2. Moscow: Nauka, 1984. P. 55-67. (In Russian) Parshin P.B. Sopostavitel'noe vydelenie kak kommunikativnaya kategoriya [Comparative selection as a communicative category]: PhD work of Philology. Moscow: Lo-monosov Moscow State University, 1988. 243 p. (In Russian) Priyatkina A.F., Starodumova E.A. et al. Slovar' sluzhebnyh slov russkogoyazyka [Dictionary of official words of the Russian language]. Vladivostok: SUE "Primpoli-grafkombinat", 2001. 363 p. (In Russian) Slovar' strukturnyh slov russkogo yazyka [Dictionary of structural words of the Russian
language] / Ed. by V.V. Morkovkin. Moscow: Lazur, 1998. 422 p. (In Russian) Starodumova E.A. Ob istochnikah "chastitseobiliya" russkogo yazyka [About the sources of the "particle abundance" of the Russian language]. In Selected works: description of Russian particles, dictionary entries, syntax offiction. Vladivostok: Marine State University, 2011. P. 139-149. (In Russian) Chafe W. Dannoe, konstruktivnost', opredelennost', podlezhashhee, topiki i tochka zreniya [Datum, constructiveness, definiteness, subject, topics and point of view]. In New in foreign linguistics. N XI. Moscow: Progress, 1982. 460 p. (In Russian) Shvedova N.Yu. Ocherki po sintaksisu russkoy razgovornoy rechi [Essays on the syntax of Russian colloquial speech]. Moscow: Academy of Sciences, 1960. 378 p. (In Russian)
Shvedova N.Yu. Russkaya grammatika. T. I [Russian grammar. Vol. I]. Moscow:
Nauka, 1980. 724 p. (In Russian) Shimchuk M.G., Shchur E.G. Slovar' russkih chastits [Dictionary of Russian particles].
Berlin: Europäische Verlag der Wissenschaften, 1999. 147 p. (In Russian) Shirokova E.G. Chastitsa I i nekotorye funktsii usilitelnyh chastits [Particle And and some functions of amplifying particles]. In Semantics of service words. Perm: Perm State University, 1982. P. 166-176. (In Russian) Shirokova E.G. Chastitsa TAKI - znachenie i usloviya upotrebleniya [Particle So -meaning and conditions of use]. Semiotics and informatics. 1982. N 19. P. 137-147. (In Russian)
Aijmer K. Analyzing Modal Adverbs as Modal Particles and discourse markers. In Discourse Markers and Modal particles. Categorization and description. 2013. P. 89-106.
Altmann H. Die Gradpartikeln im Deutschen. Untersuchungen zu ihrer Syntax, Semantik und Pragmatik [The degree particles in German. Investigations on their syntax, semantics and pragmatics]. Tübingen: Max Niemeyer Verlag, 1976. 334 p. (In German)
Anderson S.R. How to get even. Language. Vol. 48, N 4. P. 893-907. Burkhardt A. Abtönungspartikeln im Deutschen. Bedeutung und Genese [Tinting particles in German. Significance and Genesis]. Zeitschrift für germanistische Linguistik [Journal of German Linguistics]. 1994. N 22. P. 129-151. (In German) Fischer K. From Cognitive Semantics to lexical pragmatics: the functional polysemy of
discourse particles. Berlin: De Gruyter Mouton, 2000. 374 p. Fraser B. An analysis of EVEN in English. In Studies in linguistic semantics. New
York: Holt, Rinehart & Winston, 1970. P. 141-180. Fraser B. An approach to discourse markers. Journal of Pragmatics. 1990. N 14. P. 383-393.
Helbig G. Lexikon deutscher Partikeln [Lexicon of German particles]. Leipzig: Enzykl.,
1988. 258 p. (In German) Karttunen L., Peters St. Requiem for Presupposition. In Proceedings of the 3rd Annual
Meeting of the Berkeley Linguistics Society. 1977. P. 360-371. Mathesius V. O tak zvanem aktualnim cleneni vetnem [About the so-called current sentence breakdown]. Cestina a obecny jazykozpyt [Czech and general linguistics]. Praha: Melantrich, 1947. N 1. P. 234-242. (In Czech) Rathmayr R. Die russischen Partikeln als Pragmalexeme [The Russian particles as
pragmalexems]. München: Sagner, 1985. 352 p. (In German) Shiffrin D. Discourse Markers. Cambridge: Cambridge University Press, 1987. 354 p. Vasilyeva A.N. Particles in Colloquial Russian. Moscow: University Press of the Pacific, 1972. 260 p.
