CC BY
155
А. Ю. Дворниченко
ОНТОЛОГИЯ РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
Феномен российской государственности не может не волновать специалистов самых разных областей знания, в том числе и историков. В самом деле, где еще известна ситуация, когда государственная парадигма меняется на протяжении отрезка времени меньшего, чем столетие, несколько раз? Да еще меняется так, что каждая новая государственность открещивается от предыдущей, как черт от ладана? Философ, социолог, писатель А. А. Зиновьев искренне считал, что для понимания «социального объекта» нет необходимости в изучении конкретной истории1. При всем уважении я не могу с ним согласиться. Наоборот, перефразируя его, можно сказать: чтобы понять то, что сложилось в результате исторического процесса, надо знать, как это происходило в истории2.
В полной мере это относится к феномену российской государственности. Причем глубина исторического погружения должна здесь быть весьма значительной. Когда возникло государство на Руси? Вопрос этот в условиях празднования 1150-летия российской государственности звучит несколько странно... Но наука очень плохо уживается со всякого рода празднествами. Мы полагаем, что так называемая Киевская Русь, то есть начальный период отечественной истории (IX - начало XIII вв.), не дала нашей стране государственности3. За это время она прошла долгий путь от военной демократии к вождеству, а затем к горо-дообщинам4, волостям-землям. Ни один из этих этапов политогенеза нельзя связать с государством. В то же время Киевская Русь дала нашей истории общинную традицию, которая легла в основу земской традиции, составлявшей некую альтернативу всепоглощающему государству в будущем5.
© А. Ю. Дворниченко, 2013
В бурях XIII века, в условиях жестоких иноземных вторжений начинает формироваться еще достаточно примитивная начальная государственность. Мы условно называем ее «военно-служилой». В основе такой государственности лежат княжества, возникшие на основе древнерусских волостей-земель. Главным отличием этого социального организма от предыдущего было иное соотношение князя и народа в социально-политическом механизме. Княжеская власть усиливается за счет вечевых собраний, растет и разветвляется княжое хозяйство, которое своими «путями» охватывает практически всю землю. Меняется роль боярской думы, все больше наполняющейся земельной аристократией.
Княжество — тот социальный организм, который вполне мог послужить строительным материалом для создания более обширных и сильных образований. Так и появляются два архаичных (если сравнивать их с Западом) восточноевропейских «государства»: Великое княжество Литовское (далее — ВКЛ)6 и Великое княжество Московское. Различия в структуре и форме этих «государств» — отдельный вопрос. Нас привлекает сейчас, в первую очередь, Великое княжество Московское, хотя его особенности видны именно в сравнении с ВКЛ. К этим особенностям надо отнести гораздо большую роль центральной власти и гораздо большую централизацию вообще. Сказалось, видимо, влияние восточной «модели» в лице улуса Джучи, частью которого и стала Владимиро-Суздальская Русь в результате монгольского завоевания. Собственно, сам процесс объединения земель в Московском государстве инспирировался развитием княжеского двора. В Москву съезжалась знать присоединявшихся земель, вливаясь в состав Боярской думы, становившейся одной из основных «скреп» формирующейся государственности. Процесс был еще, если можно так сказать, естественным, что не исключало изрядных порций насилия по отношению к присоединяемым землям. Особенно яркий пример — судьба Господина Великого Новгорода и Пскова, которая справедливо именуется в историографии «трагедией».
И все-таки основная масса населения в это время была еще свободна. С изрядной долей относительности можно сказать, что и сами земли если не были заинтересованы в объединении, то вынуждались к этому геополитической ситуацией, всегда сложной в этой части земного шара. Этим мы еще раз хотим подчеркнуть своего рода есте-
ственность исторического процесса в это время. В этом смысле Москва стала «естественной» столицей тогдашней России, благодаря своему местоположению и роли, сыгранной в драме политогенеза...
Ситуация гораздо больше сдвигается в сторону государственного насилия в XVI в. Молодое Московское государство борется с соседним ВКЛ, захватывает Поволжье, проникает в Сибирь7. Эти регионы населены уже не родственным восточнославянским этносом, а совсем другими народами. Старинная данническая зависимость (ясак) на какое-то время решает проблему. Но, как сказал поэт, «только этого мало!». Начинается процесс формирования самодержавного государственнокрепостнического строя (далее — ГКС), политическим выражением которого было самодержавие8. Реформы 50-х годов XVI в., опричнина, Смута начала XVII в., Соборное Уложение 1649 г. — вот этапы становления самодержавия, которое сопровождалось закрепощением основной массы населения — крестьянства, усилением государства. Вернее даже говорить о том, что именно в это время и происходит окончательное установление государства в России. Это тонко чувствовали историки XIX в., которые принадлежали к разным школам и направлениям, но в советской историографии было принято всячески «удревнять» государство российское.
Этот строй в дальнейшем если не развивался, то старался более или менее приспособиться к меняющимся условиям. И в этом смысле история российской государственности в XVIII — первой половине XIX в. логическое продолжение предшествующей истории9. Беда этого тяжеловесного строя как раз и была в том, что он был неспособен к внутреннему развитию и мог безболезненно существовать только в условиях своего рода международного вакуума, плохо реагируя на внешние вызовы. Мощный «вызов» в виде поражения в Крымской войне, выявившего всю степень отсталости ГКС от передовых государств Запада, заставил проводить «Великие реформы», вызвал отмену крепостного права. Реформы всё больше и больше расшатывали основы ГКС, толкая ее к новой смуте. Не спасли положение и так называемые Столыпинские реформы, несмотря на то, что они мобилизовали на борьбу с отсталостью весь цвет российской бюрократии того времени. Страна погрузилась в Смуту, не менее грандиозную, чем Смута начала XVII в.
Для дальнейшего изложения нам очень важно дать краткую характеристику ГКС накануне его погружения в Смуту. На наш взгляд,
большинство качеств этого строя в это время имеют имманентно присущий ему характер. Нельзя, конечно, не видеть и некоторых изменений, происшедших в XVIII - начале XX в. С XVIII в. этот строй гордо именует себя «империей», но это «понарошку», так как ничего общего с нормальными империями он не имеет.
Особенностью ГКС, по сравнению с западными государствами является наличие самодержавной власти, которая сохраняется весь этот период. Более того, сила ее постоянно растет. Она достигает такого уровня, что может уже по своему желанию создать себе новую, уже «противоестественную» столицу — Санкт-Петербург, в совершенно непригодном для жизни и правления месте. На характер этой власти не посягнули ни «Великие реформы», ни преобразования после «революции 1905-1907 гг.».
Необычайная сила власти, отсутствие контроля над ней, а также отсутствие крепкой правовой системы превращали Россию в страну «писаных учреждений» и законов, которые с большим трудом удается применить к потребностям общества10. Власть свято верит в свою правоту, в непогрешимость своих порой граничащих с глупостью решений и постановлений. Власть эта основывалась на вере народа в «доброго царя». Девальвация веры не только по отношению к конкретному, последнему царю, его семье и окружению, но и к монархической власти в целом, — одна из важнейших причин Смуты начала ХХ века.
Эта власть, естественно, не могла ужиться с конституцией, коей в России и не было. В отличие от западных государств, Россия никогда не была конституционным государством11. Власть поглотила и церковь. «Симфония», о которой мечтал в духе византийской книжности патриарх Никон, так и не воплотилась в жизнь, обернувшись казенным, лишенным жизни православием, катастрофически терявшим силу и авторитет в народе. То, что на излете «дореволюционного» ГКС к власти добавился привесок псевдоконституционализма в виде Думы, отнюдь не меняло сущности российской власти.
Всесилие власти при этом оборачивалось ее реальным бессилием. Россией по-прежнему правила всемогущая бюрократия. При этом особенностью российской бюрократии была ее архаичность и несогласованность в действиях. Еще одна ее черта — коррумпированность.
Продолжая дальше рисовать портрет ГКС, отметим такие его черты, как соотношение «центра» и «окраин». По сути дела, вся нескончаемая
цепь «реформ» и «контрреформ» этого периода — стремление установить приемлемый баланс между двумя полюсами российской политической и экономической жизни: всепоглощающим и подавляющим все центром и зависимыми от него окраинами12. Установить его не удавалось: губернаторы были в полном подчинении министра, играя роль мальчиков на побегушках. Но это для «центра». А для «окраин» они были пашами, сатрапами, никем не контролируемыми и презиравшими все элементы законности. К концу «имперского» периода губернаторская власть вообще стала срастаться с жандармским управлением в единый аппарат политической власти.
Сила, в том числе военная, полицейская, играла огромную роль в поддержке существования ГКС. Власть в любой момент была готова бросить армию, казаков или полицию на подавление любого недовольства. В историографии не раз отмечалась эффективность царской «охранки». Но предотвратить смуту она не смогла.
Сила была нужна не только для того, чтобы сдерживать недовольство сословий, но и чтобы поддерживать в «норме» межнациональные отношения. Впрочем, целенаправленной национальной политики у власти не было — политика определялась интересами тягла. Так уж повелось, что шкуру драли со своих, русских, и во всех районах, заселенных нерусским населением, прямые налоги были меньше, чем те, что платили русские. Нерусское население обладало некоторыми преимуществами и в правовом положении. В общем, сам характер ГКС, существовавшего за счет выжимания налогов и повинностей, делал до поры до времени национальные проблемы не очень актуальными, а силы власти вполне хватало, чтобы наводить «порядок».
Ситуация меняется с началом XIX в., т. к. завоевания и присоединения этого времени поставили ГКС перед лицом народов «с собственными долгими традициями государственного существования или самоуправления» и развитой национальной культурой13. Надо было усиливать силовое давление. Еще более усложняются межнациональные отношения и национальная «политика» в пореформенный период. Дело не в том, что политика становится более жесткой, — речь идет о стремлении русифицировать части «империи», унифицировать их в административном, культурном и других отношениях. Это привело к тому, что национальный вопрос сыграл далеко не последнюю роль в погружении страны в Смуту.
И еще одна черта ГКС. Он нуждается в мощной идеологической поддержке. Конечно, определенная идеология необходима и западным государствам. И там она есть. Но нигде идеология не играет такой роли, как при ГКС. «Дореволюционный» ГКС был в постоянном поиске такой идеологии; один из значительных этапов этого пути — знаменитая триада: самодержавие, православие, народность. По сути дела, это часть широкого спектра русского мессианизма, в котором есть место и тому же «истинному царю», и «русской идее», и многому другому14. Идеология особенно важна для такой формы государственности, потому что она если не враждебна народу, то, по крайней мере, безразлична к нему. Формирование ГКС означает начало вековечной борьбы народа и государства, в лучшем случае — существования в параллельных мирах.
На этом мы можем остановиться, так как подробно мы рассматривали этот вопрос в других работах. Для нас важнее отметить сейчас следующее. Временное правительство, как известно, не справилось со стоящими перед ним задачами. Страна была ввергнута в Смуту, в хаос братоубийственной гражданской войны. Нельзя не отметить возрождение земской традиции, которое приходится как раз на смутное время. Она проявлялась и в деятельности низовых советов депутатов, и в крестьянских комитетах, и в казацком круге. Пусть зачастую и в горячке войны, но народ чувствовал себя ответственным за свою жизнь. Победителями из бойни вышли большевики. Их власть означала не что иное, как возрождение ГКС, правда, в еще более жестком варианте.
Портрет советской разновидности ГКС, так сказать, «социалистического ГКС», во многом напоминает его «дореволюционного» предшественника. Также видим на верху пирамиды могущественную власть вождя. Теперь это не царь, а глава коммунистической партии, со временем — генеральный секретарь. Временами он и глава советского правительства. На эту высшую власть были перенесены народные представления о верховной власти предшествующего времени, вошедшие в плоть и кровь россиян. И здесь нет различий между Лениным, Сталиным и последующими «вождями». Вообще, феноменальность «культа личности» не стоит преувеличивать. Автору трудно было бы объяснить это своему близкому родственнику, который провел 25 лет в лагере, будучи осужденным по надуманному поводу. Но речь идет в данном случае о научном обобщении. И в этом смысле «культ личности» Л. И. Брежнева мало отличается от культа 30-40-х годов.
В тени вождей, несмотря на периодические «чистки», рождалась и развивалась новая бюрократия, номенклатура. Для нас сейчас не так важно, когда она оформляется: раньше или позже15. Важно лишь отметить, что «складывавшаяся в России после октябрьского переворота партийно-государственная власть унаследовала многие черты от старого российского самодержавного строя»16. Речь идет, прежде всего, о верхах партии, а не рядовых коммунистах, которые были опорой, своего рода агентами «верхов». Именно «верхи» партии с очередным вождем во главе заместили собой самодержавного властелина прежних времен. Властную роль партии зафиксировала 126 статья «Конституции 1936 года». Номенклатура включила в себя и «верхи» советских органов власти.
Вопрос о соотношении централизации и регионализма был вскоре решен в пользу дикой централизации, которая усиливалась год от года. Сталинско-брежневской централизации позавидовали бы все российские «вожди» прежней эпохи. Структура страны (государственное строительство), естественно, менялась, но в конечном итоге воспроизвела структуру царской России: края и области заняли место прежних губерний, а секретарей обкомов вполне можно сравнить с царскими губернаторами. Конечно, были попытки как-то сбалансировать взаимоотношения «центра» и «окраин». Речь идет, прежде всего, о попытке в правление Н. С. Хрущева осуществить децентрализацию страны путем введения совнархозов. Эту «реформу» вполне можно сравнить с тем, что пыталась сделать в свое время Екатерина II. Правда, закончилось хрущевское начинание еще большим крахом.
Большевики удивительным образом унаследовали, и в то же время эффективно развили национальную политику самодержавия. Подобно царским сановникам, они не очень-то потворствовали «великодержавному шовинизму» — титульная русская нация не имела привилегированного положения. Наоборот, нацмены (это не от английского «man», а от «меньшинства») пользовались всякого рода привилегиями, скажем, в обучении. Власть, не допуская широких национальных движений, поддерживала культурно-национальную автономию; насыщала местную управленческую элиту национальными кадрами. Более того, она выступила в роли создателя наций («a maker of nations»)17. Это дало свои плоды: вплоть до второй половины 80-х годов страна не знала масштабных национальных противоречий и конфликтов. Но нельзя
забывать и о тех изрядных порциях насилия, которое испытали народы в сталинский период. Сколько судеб было изломано и жизней уничтожено депортациями населения! Теперь видно, что вся эффективность национальной политики в советское время — дутая. Джин просто был спрятан в бутылку. Появление на постсоветском пространстве целого ряда независимых и порой не очень-то дружелюбных государств — подтверждение этому. Советский ГКС не сумел создать то, что есть на Западе — национальное государство. Единая общность — советский народ — оказалась такой же мифологемой, как и многие другие.
Новая власть создала и новую религию. На смену официальному православию, к которому большевики отнеслись весьма сурово, пришли вера сначала в мировую революцию, а затем в «возможность победы социализма в отдельно взятой стране». Идеи эти внедрялись сверху, как и положено при ГКС, но они имели и определенную почву. Полагаем, что когда Н. А. Бердяев говорил о соединении традиционного русского мессианизма с новым социальным мессианизмом марксистского учения, он был прав18. Тут автор может сослаться и на собственные воспоминания. Большинство из нас верило в то, что живет при «социализме», и старалось найти его преимущества перед западным «капитализмом». Сделать это было тем легче, что знания о Западе плотно прикрывал железный занавес.
Те же, кому веры не хватало, могли быть направлены на праведный путь силой. Власть в советской разновидности ГКС создала себе мощную силовую подпорку. Советская армия стала одной из самых сильных армий мира, а переживший известные метаморфозы орган, известный нам под названием КГБ, и по сей день является одним из мрачных символов эпохи.
Советский вариант ГКС воспроизвел и другие черты своего «дореволюционного» предшественника, в частности, стремление к закрепощению населения. Иногда это проявлялось сильнее, как при Сталине, или относительно крестьян при Хрущеве, иногда слабее, но тенденция была всегда. Хотя бы в виде советского паспорта с его обязательной пропиской. Правда, существовало и определенное отличие в двух вариантах ГКС: советский использовал в неизмеримо больших размерах труд заключенных, фактически, рабов.
Мощная централизация, усиление государственной власти сделали Советский Союз еще в большей степени той самой страной
писаных учреждений и законов, о которых говорил выдающийся «дореволюционный» юрист А. Д. Градовский. Власть верила в то, что может все, что все ее указания, пусть и совершенно бредовые, будут выполнены. «Течет вода Кубань-реки, куда велят большевики.». Впрочем, для такой уверенности были свои основания. Обладая огромной властью, ГКС мог собрать на определенном направлении большие людские и материальные ресурсы и бросить их в бой. При этом использовалось далеко не только насилие, но и та идеология, о которой выше уже шла речь, энтузиазм людей, веривших в скорую победу коммунизма.
Советская разновидность ГКС стала эпохой масштабных экономических и социальных экспериментов. Несмотря на то, что многие из них окрашены в трагические тона, было бы глупо отрицать их результативность. Среди достижений надо назвать, без сомнения, индустриализацию и культурную революцию. В короткое время страна, поголовно безграмотная и использующая в качестве механизмов людскую мускульную силу и лошадей с быками, превратилась в державу с всеобщим тем или иным образованием. Впрочем, насколько жизнеспособными оказались эти достижения и какая цена была за них заплачена? Развитие промышленности так называемой группы А привело со временем к застою в области легкой промышленности (группа Б), к дефициту предметов первой необходимости. Еще более спорной является коллективизация, хотя объективности ради надо сказать, что коллективные хозяйства имели определенные корни в российской истории и позволили на время решить проблему снабжения городов продовольствием.
Точкой бифуркации для советской разновидности ГКС стала Великая Отечественная война. Перед ее началом в стране было множество недовольных политикой власти граждан. Однако в ходе войны народ поддержал власть: устремления власти и настроения народа слились, что и предопределило разгром нацистской Германии. В этом смысле Великая Отечественная война вполне напоминает первую Отечественную. Правда, в ходе войны сказались и особенности ГКС, который отнюдь не дорожит своим народом, рассматривая его как своего рода материал. Людей не жалели: укладывали штабелями под свинцовым дождем германских солдат и артиллерии.
Война, сплотившая народ и власть, стала той «скрепой», которая потом скрепляла Советский Союз, да и нынешнюю Россию. Хотя для
народа повторилась ситуация Отечественной войны 1812 г., когда он узнал, как живут на Западе, и думал, что и ему предоставят такую жизнь. Однако результатом великой победы стало, прежде всего, усиление самого ГКС. Он окреп не только внутренне, значительно усилив и увеличив главную свою опору — номенклатуру, бюрократию, — но и распространил свое влияние чуть ли не на половину мира. В зените сомнительной славы, окруженный братским «лагерем» стран «народной демократии», СССР казался вечным.
В 1980 г., когда трогательный Мишка под звуки слащавой песни поднимался в олимпийское поднебесье Москвы, ничто, казалось, не предвещало распада «империи». Но прошло чуть больше десяти лет, и это произошло. Как объяснить сей феномен?
Конечно, поиск «причин», корней и т. д. перестройки — российской Смуты конца ХХ в. — вполне правомерен. Их можно найти в экономике, во внутренней и внешней политике, межнациональных отношениях19. Но парадокс в том, что ГКС со всеми его проблемами и противоречиями может существовать, стагнировать десятки лет. Сам творец перестройки М. С. Горбачев говорил, что инерции власти хватило бы еще на 30 лет. Мы думаем, что он преуменьшил этот срок. Советскую разновидность ГКС, как и ее предшественницу, сгубили реформы.
1 Зиновьев А. А. Логическая социология. Избранные сочинения. М., 2008. С. 19.
2 Там же. С. 20.
3 См., например: Дворниченко А. Ю. «А существовало ли государство Киевская Русь?» // Родина. 2012. № 9. Сентябрь. С. 79-82.
4 Удачный, на наш взгляд, термин Ю. И. Семенова.
5 Дворниченко А. Ю. Земская и государственная традиции в истории дореволюционной России // История: мир прошлого в современном освещении: Сб. статей к 75-летию со дня рождения проф. Э. Д. Фролова. М., 2008. С. 459-474.
6 Дворниченко А. Ю. Русские земли Великого княжества Литовского (до начала XVI в.). СПб., 1993. — Упор на роль Литвы сделан в книге: Гудавичюс Э. История Литвы с древнейших времен до 15б9 года. М., 2005.
7 В недавнем издании Института истории сказано: «В науке считается общепринятым мнение, что история российской многонациональной державы начинается с 1552 г.» (Российская империя: от истоков до начала XIX века. Очерки социально-политической и экономической истории. М., 2011. С. 3б1). Мы готовы согласиться с «общепринятым» мнением, если делать упор не только на слово «многонациональная», но и на слово «держава».
8 Дворниченко А. Ю. Российская история... С. 439-454.
9 Дворниченко А. Ю. 1) Российская история... С. 669-687; 2) Российское государство в XIX-XX веках // Россия и Германия. Общество и государство: исторический опыт взаимодействия: Сб. статей. М., 2012. С. 120-141.
10 Градовский А. Д. Собр. соч. Т. 1. СПб., 1899. С. 222.
11 Пивоваров Ю. С. Об исторической специфике русской власти // Россия и Германия. Общество и государство: исторический опыт взаимодействия: Сб. статей. М., 2012. С. 141-157.
12 Дворниченко А. Ю. Центр и регионы в России при «старом режиме»: диалектика развития взаимоотношений // Центр и регионы в истории России. СПб., 2010. С. 8-61.
13 Дякин В. С. Национальный вопрос во внутренней политике царизма (XIX - начало XX вв.). СПб., 1998. С. 17.
14 См., например: Саркисянц М. Россия и мессианизм. К «русской идее» Н. А. Бердяева. СПб., 2005.
15 См. историографию: Чистиков А. Н. Партийно-государственная бюрократия Северо-Запада Советской России 1920-х годов. СПб., 2007. С. 11-13.
16 Шишкин В. А. Власть в послеоктябрьской России: от революции к реформам // Власть и реформы. От самодержавия к советской России. СПб., 1996. С. 708.
17 Edgar A. L. Tribal Nation: The Making of Soviet Turkmenistan. Princeton; Oxford, 2006. P. 2.
18 Андреев А. Л. Н. А. Бердяев — философия истории и политика // Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 193.
19 Полынов М. Ф. Исторические предпосылки перестройки в СССР. Вторая половина 1940 - первая половина 1980-х гг. СПб., 2010.
Информация о статье:
Автор: Дворниченко Андрей Юрьевич — доктор исторических наук, профессор, Санкт-Петербургский государственный университет, Санкт-Петербург, Россия,
Название: Онтология российской государственности
Аннотация: Эта статья посвящена «онтологии» российской государственности -другими словами - появлению и развитию государства. Автор предлагает свою концепцию российского государства: позднего его появления и формирования так называемого государственно-крепостнического строя, политической стороной которого является самодержавие. Временами этот строй впадает в кризис в результате «великих реформ», но затем возрождается снова.
Ключевые слова: Онтология, государство, военно-служилое государство, государственнокрепостнический строй, реформы, кризисы
Список использованной литературы:
Edgar A. L. Tribal Nation: The Making of Soviet Turkmenistan. Princeton; Oxford, 2006.
Андреев А. Л. Н. А. Бердяев — философия истории и политика // Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990.
Градовский А. Д. Собр. соч. Т. 1. СПб., 1899.
Гудавичюс Э. История Литвы с древнейших времен до 1569 года. М., 2005.
Дворниченко А. Ю. «А существовало ли государство Киевская Русь?» // Родина. 2012. № 9. С. 79-82.
Дворниченко А. Ю. Земская и государственная традиции в истории дореволюционной России // История: мир прошлого в современном освещении: Сб. статей к 75-летию со дня рождения проф. Э. Д. Фролова. М., 2008. С. 459-474.
Дворниченко А. Ю. Российское государство в XIX-XX веках // Россия и Германия. Общество и государство: исторический опыт взаимодействия: Сб. статей. М., 2012. С. 120-141.
Дворниченко А. Ю. Русские земли Великого княжества Литовского (до начала XVI в.). СПб., 1993.
Дворниченко А. Ю. Центр и регионы в России при «старом режиме»: диалектика развития взаимоотношений // Центр и регионы в истории России. СПб., 2010. (Труды исторического факультета СПбГУ. Т. 1). С. 8-61.
Дякин В. С. Национальный вопрос во внутренней политике царизма (XIX - начало XX вв.). СПб., 1998.
Зиновьев А. А. Логическая социология. Избранные сочинения. М., 2008.
Пивоваров Ю. С. Об исторической специфике русской власти // Россия и Германия. Общество и государство: исторический опыт взаимодействия: Сб. статей. М., 2012. С. 141-157.
Полынов М. Ф. Исторические предпосылки перестройки в СССР. Вторая половина 1940 -первая половина 1980-х гг. СПб., 2010.
Российская империя: от истоков до начала XIX века. Очерки социально-политической и экономической истории. М., 2011.
Саркисянц М. Россия и мессианизм. К «русской идее» Н. А. Бердяева. СПб., 2005.
Чистиков А. Н. Партийно-государственная бюрократия Северо-Запада Советской России 1920-х годов. СПб., 2007.
Шишкин В. А. Власть в послеоктябрьской России: от революции к реформам // Власть и реформы. От самодержавия к советской России. СПб., 1996.
Information about article:
Author: Dvornichenko Andrej Yurievich — Doctor of history, Professor, Saint-Petersburg State University, Historical faculty, Saint-Petersburg, Russia, museumspbu@yandex.ru
Title: Ontologiya rossiyskoy gosudarstvennosti
Summary: This article is devoted to the “ontology” of Russian state - in other words - the appearance and development of the state. The author suggests his own conception of Russian state: the late formation of it and creation of the so called state-serfdom order with the political site - the autocracy. Sometimes this order fell into crises as a result of “great reforms”, but then this order revives again.
Key words: Ontology, state, military-serf state, state-serfdom order, reforms, crises
References:
Andreev A. L. N. A. Berdyaev — filosofiya istorii i politika, in Berdyaev N. A. Istoki i smyisl russkogo kommunizma. M., 1990.
Chistikov A. N. Partiyno-gosudarstvennaya byurokratiya Severo-Zapada Sovetskoy Rossii 1920-h godov. SPb., 2007.
Dvornichenko A. Yu. «A suschestvovalo li gosudarstvo Kievskaya Rus?», in Rodina. 2012. № 9. S. 79-82.
Dvornichenko A. Yu. Rossiyskoe gosudarstvo v XIX-XX vekah, in Rossiya i Germaniya. Obschestvo i gosudarstvo: istoricheskiy opyit vzaimodeystviya. M., 2012. S. 120-141.
Dvornichenko A. Yu. Russkie zemli Velikogo knyazhestva Litovskogo (do nachala XVI v.). SPb., 1993.
Dvornichenko A. Yu. Tsentr i regionyi v Rossii pri «starom rezhime»: dialektika razvitiya vzaimootnosheniy, in Tsentr i regionyi v istorii Rossii. SPb., 2010. S. 8-61.
Dvornichenko A. Yu. Zemskaya i gosudarstvennaya traditsii v istorii dorevolyutsionnoy Rossii, in Istoriya: mir proshlogo v sovremennom osveschenii: Sb. statey k 75-letiyu so dnya rozhdeniya prof. E. D. Frolova. M., 2008. S. 459-474.
Dyakin V. S. Natsionalnyiy vopros vo vnutrenney politike tsarizma (XIX - nachalo XX vv.). SPb., 1998.
Edgar A. L. Tribal Nation: The Making of Soviet Turkmenistan. Princeton; Oxford, 2006.
Gradovskiy A. D. Sobr. soch. T. 1. SPb., 1899.
Gudavichyus E. Istoriya Litvyi s drevneyshih vremen do 1569 goda. M., 2005.
Pivovarov Yu. S. Ob istoricheskoy spetsifike russkoy vlasti, in Rossiya i Germaniya. Obschestvo i gosudarstvo: istoricheskiy opyit vzaimodeystviya: Sb. statey. M., 2012. S. 141-157.
Polyinov M. F. Istoricheskiepredposyilkiperestroyki v SSSR. Vtoraya polovina 1940 - pervaya polovina 1980-h gg. SPb., 2010.
Rossiyskaya imperiya: ot istokov do nachala XIX veka: Ocherki sotsialno-politicheskoy i ekonomicheskoy istorii. M., 2011.
Sarkisyants M. Rossiya i messianizm. K «russkoy idee» N. A. Berdyaeva. SPb., 2005.
Shishkin V. A. Vlast v posleoktyabrskoy Rossii: ot revolyutsii k reformam, in Vlast i reformyi. Ot samoderzhaviya k sovetskoy Rossii. SPb., 199б.
Zinovev A. A. Logicheskaya sotsiologiya. Izbrannyie sochineniya. M., 2008.
