CC BY
29
ОНТОЛОГИЧЕСКИМ СТАТУС ФАНТАСТИЧЕСКОГО
АН. Михайлов
Проблему фантастического сложно отнести к традиционным сферам философского дискурса. И хотя термин «фантастическое» в последнее время все чаще встречается не только в литературоведческих, но и в философских текстах, следует признать: идея фантастического пока так и не оформилась до философского понятия и выражает по большей части лишь смутные представления и феноменологические интуиции. При этом базовые для выявления специфики фантастического вопросы, вне всякого сомнения, принадлежат к фундаментальным философским проблемам, во многом определяя статус самой философии, претендующей на всеобщность. Стремление помыслить фантастическое, то есть справиться с ним дискурсивно, есть естественное предназначение философии и должно стать частью ее проблемного поля.
Основное затруднение, связанное с концептуализацией феномена фантастического, заключается в его особой расположенности в структуре бытия, которую можно охарактеризовать, с одной стороны, как онтологически неопределенную, двусмысленную, а с другой - как аксиологически акцентированную, экзистенциально значимую для человека. Этот факт требует привлечения и интеграции различных подходов и дисциплинарных пространств, задачей которых оказывается преодоление отчуждения феномена фантастического и восприятие его в качестве ресурса гуманитарной рефлексии. Если история культу-
ры вообще давно уже превратила фантастику в крупнейший культурно-практический ресурс, то гуманитарная мысль с неизбежностью должна будет воспринять феномен фантастического как новый теоретико-методологический ресурс, нуждающийся в упорядочении и концептуализации.
Вместе с тем отмеченная концептуализация выглядит сколь необходимой, столь и трудно осуществимой. Трудности возникают уже на базовом для любой теории уровне — уровне определения. Как заметил авторитетный теоретик и общепризнанный практик фантастической литературы С. Лем, «взяться за определение фантастичности — значит попытаться решить одну из сложнейших задач, которые человек может перед собой поставить. Границы этого понятия настолько размыты, что само решение — фантастичен данный объект или нет — уже превращается в дилемму» [1].
Самое элементарное (и, следует признать, наиболее распространенное) определение фантастического как множества несуществующих в реальности объектов и процессов не упрощает, а скорее затрудняет дальнейший разговор об этом феномене. Мы сразу же сталкиваемся с известным в логике и лингвистической философии «парадоксом существования»: хотя почти всегда можно сказать, что существует, а что — нет, с логической точки зрения утверждать, что нечто не существует, равносильно самопротиворечивому высказыванию. Не претендуя на сколь-нибудь подробный обзор различных попыток решения
«проблемы отрицательных высказываний», отметим, что в общефилософском плане все они связаны с вопросом об онтологическом статусе небытия. В практическом же плане проблема сводится к следующему: если истинному утвердительному суждению соответствует реальное, воспринимаемое субъектом наличие чего-либо, то возникают вопросы: что соответствует истинному отрицательному суждению и каким образом этот элементарный факт «небытия» может восприниматься субъектом?
Классическая философия выводила небытие из бытия. Собственно, со времен античной философии, с характерной для нее абсолютизацией бытия и поиском начала, субстанциальной основы всего сущего, которая если и изменяется, то лишь в своих внешних свойствах, и укреплялось представление о первичности и абсолютности бытия и заведомой вторич-ности небытия. Бытие и небытие в принципе по-разному соотносятся с реальностью. Согласно классической уц формуле Парменида, «только бытие существует само по себе, а небытия в сущности нет». Если существование чего-либо укоренено в самой реальности и никак не зависит от того, имеет ли субъект какое-либо — истинное или ложное — мнение по поводу его бытия, то «несуществование» чего-либо проистекает исключительно из мнения социального субъекта (индивида, группы людей или общества в целом) о реальности. При такой постановке вопроса небытие не мыслится как онтологический принцип, а приписывается только сознанию, так сказать «бытию для себя».
Историко-логическая цепочка формирования «несуществующих объ-
Преподаватель XX
!ЕК
ектов» фантастического в рамках такого рассмотрения выглядит следующим образом: сначала складывается мнение о существовании какого-то определенного «нечто», затем (принято полагать, что в результате столкновения с реальностью) устанавливается ложность этого мнения. Вполне в духе того иронического определения классического фантастического феномена, который дал Дж. Джойс в «Улиссе»: «Что такое призрак? ...Некто, ставший неощутимым вследствие смерти или отсутствия или смены нравов» [2]. В общем, в этой системе координат небытие всегда производно и глубоко вторично: оно представляет собой всего лишь мнение по поводу мнения, истинное утверждение о ложности предшествующего предположения о реальном бытии чего-либо.
При этом вопрос о том, что есть фантастическое с онтологической точки зрения, остается. Является ли оно лишь родом небытия, отрицающим сущее и не имеющим иной опоры, кроме как в отрицаемом? Или все же родом бытия, пусть самым экзотическим и экстраординарным? Сама возможность этого «или» заложена в природе фантастического: даже в определении Джойса дизъюнкция занимает изрядное место.
Если бы не история фантастического, можно было бы согласиться с Парменидом, утверждавшим, что «никогда не докажут, что то, чего нет, существует». Но ведь фантастическое часто предстает попыткой именно такого доказательства, манифестируя различные — пространственные, временные, эмерджентные и т.п. — модусы небытия. В принципе, существование несуществующего подтверждается реакцией на него. Эта реакция —
-3 / 2008
ужас, в котором проступает осознание (или, по крайней мере, ощущение) небытия. Вообще говоря, когда осознается то, что не существует, в определенном смысле, рождается существование.
С другой стороны, всегда ли можно доказать, «что то, чего нет» действительно не существует? Вся история человеческой культуры показывает, что в любую эпоху, в любой культуре возникает сфера — то более, то менее обширная, — относительно которой мы не можем с уверенностью утверждать, существуют явления и процессы, которые она описывает, или нет. «There are more things...». Если вспомнить, по какому поводу сказана Гамлетом эта фраза, станет понятно, что сферы бытия и небытия не исчерпывают универсум полностью. Итак, «есть многое» на границе между бытием и небытием, чему в равной степени можно приписать как статус существования, так и противоположный статус. Вернее, нет достаточных с точки зрения научно-эмпирических установок и представлений той или иной эпохи оснований ни считать нечто существующим, ни считать это несуществующим.
Именно там, на границе между предельными онтологическими возможностями сущего — возможностями бытия и небытия — мы обнаруживаем фантастическое, а вместе с ним — пределы нашего мышления и бытия в мире, пределы нашего опыта (в том числе и эстетического). Там возникает мир «призрачной неразличеннос-ти», зыбких границ бытия и небытия. Это странное состояние — воспользовавшись выражением М. Хайдеггера, можно назвать его «обмороком бытия» — порождает (этимологически
ожидаемо) морок, тягостный мираж фантастического.
Фантастическое явление лишено окончательности, завершенности, относительно него даже трудно определенно утверждать, что оно действительно имело место: может быть, это всего лишь кажимость. В естественной реальности между человеком и внешним реальным миром устанавливается отношение общения, со-бытия, стремящееся к достижению некоторой онтологической равновесности, поскольку и субъект, и объект вместе со-стоят в бытии. А для фантастического мира характерно состояние онтологического неравновесия: сложно быть равновесным чему-либо, когда сам пребываешь в состоянии невесомости, подвешенности, саспенса.
Это состояние, по всей видимости, детерминировано особенностями онтической структуры фантастического события. Фантастическое не является автономным родом бытия (или небытия), оно скорее формирует особую «фантастическую реальность», которая оказывается, по меткому выражению С.С. Хоружего, обращенному, правда, не к фантастической, а к виртуальной реальности, «не родом, а недо-родом бытия» [3]. Пожалуй, здесь необходимо отметить семантическую двойственность характеристики: если фантастическое и представляет собой бытие, то это недовыра-женное, недо-рожденное бытие и, вместе с тем, бытие, не имеющее рода, не достигшее «постановки в род».
Итак, онтологический статус фантастического оказывается неопределенным. Причем это принципиальная неопределенность: только с таким статусом фантастическое остается фантастическим. Часто фантастичес-
кое противопоставляют реальному и на этом основании отождествляют с нереальным. Вместе с тем, это отождествление не выглядит безупречным. Да, в семантическом поле языка понятия «фантастическое» и «реальное» ассоциированы по контрасту и обычно рассматриваются как антонимы. Но следует заметить, что наиболее точным, семантически общим является противопоставление понятий «реальное — нереальное», которые составляют так называемую комплементарную противоположность, то есть отрицание одного из них действительно дает содержание другого. Точное же место фантастического в этом языковом пространстве обнаружить крайне сложно: фантастическое оказывается здесь инородным телом и стремится разрушить отграничитель-ный, дизъюнктивный характер семантики антонимов.
Таким образом, фантастическое не является ни антонимом реального, ни синонимом нереального. К фантастическим, полагал С. Лем, можно от-уд нести и «понятия объектов, не существующих в действительности», и понятия «реально существующих объектов (то есть объектов, которые могут реально существовать), но которые многие люди считают фантастическими», и явления, чья «абсолютная нереальность не подлежит сомнению», и «лишь малоправдоподобные» явления, и даже те, что «могут приобрести оттенок фантастичности» [4]. Фактически это значит, что мы всегда сталкиваемся с тем, что С. Лем называет «пробабилистической градацией экзистенциального статуса фантастических объектов» [5]. Модусы фантастического весьма разнообразны и даже подвержены флуктуации в гиб-
Преподаватель
ВЕК
ких и текучих границах онтологической неопределенности.
Если С. Лем утверждает, что не всякое фантастическое нереально, то еще большее количество исследователей убеждены в том, что не всякое нереальное фантастично. «Всякое ли искусство, намеренно отступающее от реальности или систематически представляющее ей противовес, содержит фантастическое измерение, резерв фантастики?» — задается вопросом Р. Кайуа. Ответ его таков: «В мире ирреального вообще надлежит выделить область более узко определенную, которая включает лишь произведения, озаренные рассеянным, лишенным тени светом скрытой загадки» [6]. С формально-логической — и, разумеется, несколько упрощенной точки зрения — эта «скрытая загадка» может быть сведена к антиномии: столкновению двух суждений, одно из которых весьма доказательно утверждает бытие чего-либо, а другое — не менее убедительное — утверждает его небытие. Таким образом, пока загадка не разрешена, указанное «нечто» то ли существует, то ли нет и, следовательно, его онтологический статус остается неопределенным, а ситуация остается фантастической.
Здесь, «на пороге как бы двойного бытия» (Ф. Тютчев) реальное и нереальное со-бытийствуют, словно посягая на «ничейную землю» фантастического. Ведь фантастическое — значит реально-нереальное, нереальное, стремительно вторгающееся в пределы реальности. По сути, фантастическое фиксирует феномен трансгрессивного акта — перехода непроходимой границы реального и нереального, возможного и невозможного. Пожалуй, лишь с учетом этого двусмыс-
-3 / 2008
ленного положения, очевидно детерминированного двойственной природой фантастики, можно принять традиционное, отмеченное выше определение: фантастическое — это не-реаль-ное. Как привидение — ни живое, ни мертвое, одновременно и видимое, и невидимое — фантастическое является призрачным миром, сумеречной зоной, располагающейся на границе между бытием и небытием.
В своих онтологических характеристиках фантастическое предстает со-бытием полюсов дуально ориентированного универсума, пограничной территорией, где получают возможность осуществления те явления и силы, которые не могут сосуществовать в ординарной реальности. Бытие фантастического никогда не дано, но всегда вопрошаемо. В рамках такого рассмотрения фантастическое служит важной мировоззренческой категорией, объединяющей феномены, состояния и процессы, онтологический статус которых остается неопределенным. Ясно, что стратегии классического эссенциализма при анализе таких феноменов едва ли могут быть продуктивными. Проблема фантастического должна быть помещена в контекст новейшей гуманитарной рефлексии, способной, учитывая специфику онтологического статуса фантастического, выйти за пределы традиционного эссенциалистского дискурса.
Сам факт фантастического события (всегда неочевидный и двусмысленный) не просто раздвигает «тесные пределы естества» (Н. Гумилев), но смазывает, размывает ясную и непротиворечивую картину реальности, той единственной необходимой нам реальности, в которой то, что есть, отделено от того, чего нет. Таким об-
разом, фантастическое выступает в качестве художественно-эмпирического инструмента метафизики, позволяющего — посредством манифестации полионтичности — сравнивать различные «реальности», исследовать грани и пределы бытия.
ЛИТЕРАТУРА
1. Лем С. Фантастика и футурология: В 2 кн. — Кн. 1. — М.: АСТ, 2004. — С. 19.
2. Джойс Дж. Улисс. — СПб.: Симпозиум, 2000. — С. 180.
3. Хоружий С.С. Род или недород? Заметки к онтологии виртуальной реальности // Вопросы философии. — 1997. — № 6. — С. 56.
4. Лем С. Фантастика и футурология: В 2 кн. — Кн. 1. — М.: АСТ, 2004. — С. 19.
5. Там же. — С. 20.
6. Кайуа Р. В глубь фантастического. Отраженные камни. — СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2006. — С. 96. |
