CC BY
46
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2020. № 5
ОНТОЛОГИЯ И ГНОСЕОЛОГИЯ В.И. красиков*
онтологические схемы**
В статье исследуются «онтологические схемы» или конфигурации предельных абстракций, являющихся остовами структур самых общих философских и научных описаний сущего, онтологий. Цель автора — выяснить назначение и функции «онтологических схем» в теоретических комплексах представлений о сущем, классифицировать наиболее известные прецеденты использования понятий подобного рода, определить их отличительность и состав, понять особенности их создания. Предложена классификация основных подходов в понимании и использовании конструктов класса «онтологических схем» — по критерию различения основных детерминант в субъектности — антропологический, социокультурный и профессионально-прагматистский; показана специфика «онтологических схем» в сравнении с онтологическими высказываниями и учениями: они констатируют целостные классы существований; подобные констатации имеют аналитичный (смысловой) характер и предстают в виде таксономий этих классов существования; выявлен состав онтологических схем в философии: элементы, представляемые основными мировыми единицами, связи между ними и устанавливаемый лейтмотив существования; определено своеобразие каждой из трех форм их создания: непосредственной онтологизации, онтологической экспликации и онтологической работы. Делается вывод: онтологические схемы — это таксономии философских онтологий и научных картин мира. Они — концептуальные каркасы, несущие основы, организующие характерным образом то или иное сознание в его понимании окружающего. Их назначение состоит в кратком и емком представлении смысла (принципов), полагаемого ключевым для понимания данного вида (сектора) реальности или же сущего в целом. Функции же заключаются в итожении практик систематизации и классификации понятий в онтологических исследованиях, в отборе оптимальных вариантов.
* Красиков Владимир Иванович — доктор философских наук, профессор, главный научный сотрудник Центра научных исследований Всероссийского государственного университета юстиции (РПА Минюста России) (117638, ул. Азовская, д. 2, корп. 1, г. Москва, Россия) тел.: +7 (495) 951-94-09; e-mail: KrasVladIv@gmail.com
** Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ (проект № 18-011-00075).
Ключевые слова: онтологические схемы, категориальные структуры, таксономии классов существования, непосредственная онтологизация, онтологическая экспликация и онтологическая работа.
V.I. K r a s i k o v. Ontological schemes
The author of the article defines the object of his research ontological patterns or configurations of ultimate abstractions, which are the skeletons of the structures of philosophical and scientific descriptions of the world. His goal is to find out the purpose and functions of ontological schemes in theoretical complexes of ideas about the world. He formulates the main tasks as follows: this is a classification of the use of ontological schemes by philosophers; determination of their distinctiveness and composition; identification of the features of their creation. It can be argued about the following elements of research novelty, namely: the classification of the main approaches in understanding and using constructs of the class of "ontological schemes"; the disclosure of the specificity of ontological schemes in comparison with ontological statements and teachings, namely: they fix integral classes of existences; these fixations have an analytical character and appear in the form of taxonomies of these classes of existence; the identification of the composition of ontological schemes in philosophy, namely: the elements represented by the main world units; the relationship between them and the established leitmotif of existence; the definition of the uniqueness of each of three forms of their creation, namely: direct ontologization, ontological explication and ontological work. It can be concluded that ontological schemes are categorical structures of philosophical ontologies and scientific pictures of the world. They are conceptual frameworks or foundations that characteristically organize consciousness in its view, understanding of the world. Finally, one can determine the purpose of ontological schemes — this is a short and capacious representation of the meaning or principles of a sector of reality or the world. Regarding their function in cognition, it can be said that it consists in summarizing the practices of systematizing and classifying concepts in ontological research.
Keywords: ontological schemes, categorial structures, taxonomies of existence classes, direct ontologization, ontological explication and ontological work.
На протяжении веков, с начала появления первых кратких обобщенных и емких констатаций о сущем, люди все чаще спрашивали себя: приближаются ли они к раскрытию подноготной природы или же сама природа втискивается в некие предустановленные гипотезы путем тщательной подгонки наших чувств и наблюдений? И вопрос этот так и остается открытым, являясь, по сути, своего рода Perpetuum Mobile нашего познания.
Такова природа нашего сознания, что ему свойственны не только спорадические размышления о мире и своем месте в нем, но также время от времени возобновляющиеся поиски своего рода «формул мироздания», подытоживаний опыта своего пребывания в этой
юдоли существования. Это справедливо в отношении всех людей, обладающих мало-мальски подвижным и рефлексивным сознанием, независимо от того, получили ли они специальное образование и подготовку или же пребывают в невинности невежества. Обладают ли они способностями теоретизирования или же более склонны к эмоционально-чувственным манифестациям. Эти люди склонны либо сами вырабатывать свои мировоззренческие кредо, конфигурации принципов существования мира и себя в нем, либо подбирать подходящее на необъятных полях смыслов мировой культуры. Понятно также, что таких людей мы чаще встретим среди ученых и философов, обладающих и специальной подготовкой, и повышенными теоретизирующими, рефлексивными способностями, чья антропологическая (социальная) функцияи состоит в генерировании особых систем знания из того океана информации, который порождается нашим существованием и обступает его. Потому именно в этих специфических областях духовной деятельности (науке и философии) мы можем наблюдать, в наиболее явственном виде, процессы кристаллизации необходимых абстракций, репрезентирующих в сознании некие фундаментальные устои нашего присутствия в мире, потом — их конфигурирование в «формулы бытия»: научные и философские. Мы имеем в виду то, что составляет «ядро», структуры философских и научных описаний сущего, соответствующих онтологий.
Одно из распространенных обозначений подобного рода структур — «онтологические схемы» — и будет здесь использоваться в качестве рабочего. Соответственно, они и будут предметом нашего рассмотрения в предлагаемой работе. Мы намерены изучить основные, наиболее известные прецеденты использования понятий подобного рода (хотя и называемых иногда по-разному) и уяснить их смысл в контексте того или иного авторского подхода. Подобный просмотр спектра наиболее влиятельных позиций поможет сформировать необходимый пул концептуальных значений для последующих резюмирований относительно онтологических схем, а именно:
- определения сфер их возникновения и функционирования в нашем сознании;
- выявления их состава;
- выяснения особенностей их создания.
Мыслители, специально рассуждавшие на эту тему, появляются лишь в Новое время, что и означало возникновение философии в более узком, трансцендентальном понимании как исследования мышлением своих собственных оснований. Конечно, и прежде философы представляли свои онтологии или картины мира, большей частью выдавая их, вполне искренне, за найденное лишь ими доподлинное раскрытие сути вещей. Однако, защищая свои взгляды, сравнивая
их с конкурирующими мнениями, они специально и дотошно не останавливались на анализе своих и иных предпосылок размышлений. Лишь начиная с Р. Декарта и с немецкой классики происходит анатомирование субъектности как совокупности условий и действующих каузальностей, предваряющих опыт и мышление. Так и формируется философия «в рамках только сознания», занятая по преимуществу исследованием самого процесса углубления рефлексии в своей истории. Отсюда фокусирование интереса на первоначалах, аксиоматике, априоризме. И не только «континентальные» философы, декартово-кантианского извода, были замечены в подобном пристрастии. Философы, ведущие свою интеллектуальную родословную от «островного» (английского) эмпиризма, продолжив критическую традицию Дж. Беркли и Д. Юма, также интенсивно занялись анализом основоструктур опыта, языка и мышления.
Это обусловило достаточно большой и, тем самым, многоаспектный разброс позиций, вызывающий не только творческие конфликты между ними, но все более напоминающий некий постепенно складывающийся воедино взаимодополняемый паззл. Похоже, возникла необходимая «критическая масса» концептуального материала, само богатство и кажущаяся противоречивость которого является свидетельством готовности к синтезу и возможностям построения обобщающих вариантов, которые бы с каждым разом все более полно описывали столь невообразимо сложные по многообразию каузальностей «сущности», которые являются общей лоцией для нашей активности.
Прежде всего, зададимся вопросом: что же это? Какие ключевые термины, понятия использовали теоретики, рассуждавшие на эту тему? Они действительно многочисленны, но не настолько, чтобы потенцированные смыслы в них сильно бы различались. Более того, налицо глубокое единство, разумеется, при разнящихся аспектах.
Наиболее часто применяемые синонимично понятия — «упорядоченности», «схемы», «модели», «структуры», «гештальты», «картины», «паттерны», «регулярности», «организованности», «каркасы», «правила», «форматы», «идеи-единицы», «конструкции», «установления», «постулаты», «аксиомы», «конфигурации», «объяснения», «сущности» — обязательно с добавлением предиката «фундаментальные» и в отношении общей характеристики обстояния дел.
Подобные синонимы буквально заряжены смыслами: необходимости, предельности, всеобщности, императивности, доктринальности и фундированности, разумеется, для того круга сознаний, которые принимают их, и того времени, когда они существуют. Вместе с тем при всей насыщенности детерминистским пафосом, который им вменяется, их создание и принятие оказы-
ваются всякий раз контингентными, т.е. исторически и культурно релевантными.
Если в терминологическом отношении при имеющемся разнообразии наблюдается все же подразумеваемое смысловое единство, действительно важен не выбор конкретного подходящего термина, но скорее вкладываемый в него дефинированием смысл, то в отношении определения адресований и форматов существования «онтологических схем» наличествует наибольший разброс качественно различающихся позиций. Вместе с тем они не обязательно взаимно отрицают друг друга, а, оказавшись во фронтальном сопоставлении, начинают удивительно дополнять — каждый по-особенному, как характеристика одного из аспектов, граней человеческого существования — общую мозаику его тотального самообусловливания.
Общий источник появления традиции рефлексии над своими основаниями, приведший к формулированию понятий класса «онтологических схем», — критика так называемого «метафизического (наивного) реализма», к которому относится довольно много самых различных философских школ и направлений. Их объединяет одно: признание онтологий в виде субъективных отражений-описаний, картин — единственного объективного материального мира, существующего независимо от нашего сознания, опыта. Сторонники «наивного реализма» полагают, что онтологии бесконечно совершенствуются, уточняются, приближаясь к состоянию все более полной адекватности между «изображением», «описанием» и тем, что считается существующим «на самом деле». Новоевропейский материализм и некоторые его более поздние версии, позитивизм, классическое научное мышление, здравый рассудок твердо стоят на позиции подобной «естественной установки» сознания (Дж. Сантаяна). Да чего греха таить, многие и сегодня в том вполне убеждены, даром что и названа подобная установка «естественной».
Начал критику «метафизического реализма» или догматизма, как он его называл, И. Кант, который и основал традицию рефлексии над субъектностью, узрев именно в ней комплекс детерминант опыта и наших описаний мира. Последующие два столетия в философии, как континентальной, так и англо-американской, и прошли под знаком кантовских «критик».
Вряд ли можно охватить все сочинения, так или иначе, прямо либо же косвенно затрагивающие тему «онтологических схем», однако те из них, которые стали наиболее известными, содержат некоторые характерные точки зрения, которые можно сгруппировать в три позиции. Критерием предлагаемой классификации использования в философии конструктов, которые можно отнести к понятиям предельной степени общности, из которых и составляются паззлы
онтологических схем, выступает различение основных детерминант в субъектности, которые приводят к возникновению особенностей нашего формата познавания. Те философы, которые разрабатывали подобные «паззлы», таковыми детерминантами полагали:
- либо наше исходное антропологическое устройство (чувственный аппарат и ментальные предрасположенности);
- либо социокультурные императивы (структуры деятельности, коммуникации и языка);
- либо внутренние, автономные и самодостаточные, конфигурации сознания и поведения профессиональных сообществ в духовной сфере.
Рассмотрим на материале классификации примеры онтологических схем, построенных различным образом.
Первую позицию классификации можно назвать «антропологической». Сторонники ее полагают, что появление генеральных схем восприятия и понимания осуществляется на априорных — чувственно-физиологических и ментальных уровнях. Они, разумеется, могут быть отрефлексированы, но вряд ли существенно изменены, ибо входят в изначальную формулу нашего существования.
Теперь конкретные примеры понимания (конструирования) онтологических схем сторонниками антропологического подхода.
Так, Кант лишь констатирует существование у людей подобных безотчетных схем, как они создаются, он не берется обсуждать1. Он представляет наиболее масштабное видение конструктивно-дея-тельностного исполнения нашего познания, ставшее впоследствии творческим истоком большинства направлений современной гносеологии [К. Абишев, 2019]. Особенностью его позиции было выявление основных форм априорного схематизирования опыта: они пронизывают его снизу доверху.
«Самый низ опыта» — априорные формы восприятия пространства и времени, которые представляют нашим чувствам обстояние дел «как это есть на самом деле». Они, собственно, и форматируют специфическую целостность массива чувственной информации, являющуюся «миром-для-нас». Эти безотчетные схемы имплантированы в саму исподнюю ткань нашего чувственного восприятия или, говоря языком современной науки, в то, «как видит и переживает мозг». Математика как наука и возможна на основе функционирования наших общих форм пространства (геометрия) и времени (арифметика).
В отличие от них категории рассудка — это, скорее, безотчетные эвристические схемы. Рассудок, по Канту, выполняет функцию подведения чувственного материала, организованного с помощью
1 Позднее за это предприятие взялся Э. Гуссерль.
доопытных форм созерцания, под единство понятий и категорий. Соответственно, формы рассудка конструируют предмет. Потому предметы и согласуются с нашими знаниями о них. Мы можем познать только то, что сами создали, правда, в основном безотчетно: «.. .категории суть понятия apriori предписывающие законы явлениям, стало быть, природе как совокупности всех явлений» [И. Кант, 1994, с. 116]. Это категории количества, качества, отношений и модальности.
Существуют онтологические схемы и на другом полюсе субъективности, «наверху», в чистом разуме: как его категории или трансцендентальные идеи — это «такое необходимое понятие разума, для которого в чувствах не может быть дан никакой адекватный предмет», они «не обладают объективной реальностью и содержат в себе только форму мышления» [И. Кант, 1994, с. 233, 345-346]. Причем, как подчеркивает Кант, на протяжении веков философы не отдавали себе отчет, что схемы «мира», «субъекта» [Е.В. Косилова, З.А. Сокулер, 2020] и «Бога» сугубо умозрительны, и яростно приписывали им реальность, впадая в антиномии. Воистину, это «источник онтологии; они возвышаются над порядком вещей, как фатум возвышался над богами древних» [А. Шопенгауэр, 1993, с. 513].
Между научным и обыденным способом рассмотрения, полагал Кант, имеет место лишь различие в уровне: основания физики служат лишь экспликации того, что всякое индивидуальное сознание предполагает a priori, к примеру, понятия причинности, превращения энергии и т.д. [К. Хюбнер, 1994].
Идея Канта об априорном схематизировании опыта была расширена и универсализована, распространена на весь мир живого. Сделал это в неокантианском контексте своего времени (1909) выдающийся биолог и философ Я. фон Икскюль в концепции «Umwelt» [Е.Н. Князева, 2015]. Каждый вид живого, полагал Икскюль, кроме разве что вирусов, живет в «своей» реальности, то, с чем он взаимодействует, «подогнано» именно под этот вид и даже организм. Специфические функциональные круги восприятия и действия вида формируют каждый раз особый механизм построения его жизненного мира, его онтологии. Таким образом, каждый раз внутренний мир организма содержит в себе уже готовую специфическую онтологическую схему («концептуальную» модель внешнего мира). И подобная видовая онтологическая схема создается не сама собой: отчасти она передается по наследству, отчасти формируется «субъектом»-организмом в опыте взаимодействия с внешним миром. Последующая концепция «автопоэзиса» У. Матураны и Ф. Варелы удивительно созвучна концепции «Umwelt», по существу, лишь переописывая ее при помощи современного словаря биосемиотики.
В современном же эпистемологическом дискурсе идеи Канта и Икскюля об исходных онтологических преференциях модернизованы радикальным конструктивизмом (Э. Глазерсфельд и др.): «Все априорное — это в известной степени техника, при помощи которой организм описывает свой опыт», а «свойства регулярности — свойства, присущие когнитивным организмам, или, лучше сказать, порождаемы когнитивными организмами в пределах своего опытного мира» [Э. фон Глазерсфельд, 2001].
Вторая позиция увязывает происхождение онтологических схем с социокультурным априори. Она покоится на культурцентристском понимании мира, для которого есть одна сущая для нас реальность — это культура, социум, где физический мир «отдельно» не имеет смысла рассматривать, он — компонент в составе тотальной символически-смысловой среды существования. Можно объявить ведущим в этой среде тот или иной фактор. Это либо практики (деятельности), либо формы социальности, либо языки. Вместе с тем данная среда (обозначаемая целокупно как культура, социум) и составит «субстанцию» нашей жизни или мира-для-нас, т.е. единственно возможной онтологии. И эта среда («чистая практика») самоупорядочена, имеет свои внутренние законы в виде «скрытой сети» [М. Фуко, 1994, с. 32-33], где «все формы социальной жизни в основном одной природы... состоят из систем поведения, представляющих собой проекцию универсальных законов, регулирующих бессознательную структуру разума, на уровень сознания и социализированной мысли» [К. Леви-Строс, 1983, с. 425].
Подобные «скрытые принципы организации опыта», «упорядочивающие коды» и являются, как они полагали, искомыми прообразами онтологических схем, которые искали на протяжении веков ученые и философы.
В качестве конкретных примеров понимания онтологических схем, создающих определенные форматы восприятия и интерпретации в этом подходе, можно привести бинарные оппозиции К. Леви-Строса: противостоящие друг другу парные фонемы-смыслы и «пучки корреляций», структурирующие язык, культуру, опыт мифологического мышления. В настоящее время это тетрарные, монобинарные, битернарные и им подобные семиотические схемы [И.П. Давыдов, 2019, с. 124]. Потом это «эпистемы» М. Фуко, безотчетные схемы познания и восприятия действительности: «историческое априори», «пространство знания», «эпистемологическая диспозиция» [О.Б. Бокарева, 2019, с. 7].
Позднее постструктуралисты отличились тем, что предъявили в качестве предмета критики и развенчания ряд имплицитных унифицирующих «матриц», универсальных онтологических схем, которые на протяжении веков держали в оковах нормативного
смыслообразования западноевропейскую мысль. Это «фонолого-центризм», гипертрофия субъективности, господство эпистемы «бытия» и дискриминация некоторых фундаментальных терминов (имманентное оценочное предпочтение, отдаваемое так называемым «позитивным» сторонам бинарных оппозиций) и др. [А.А. Трунов, 2019]. Особо подчеркнем, что в данном случае речь идет не об эпистемологических или же методологических правилах, а именно об онтологически задаваемых преференциях. Вместе с тем были предложены и свои новые онтологические схемы, по их мнению, более адекватные современным структурациям нашего понимания мира, типа «ризомы» вместо ранее преобладавшего «дерева»: нелинейная, нецентрированная, открытая и мультинаправленная в своих трансформациях структура [Л.Н. Синельникова, 2017, с. 805].
Другую версию социокультурного априори для онтологических схем предложила лингвистическая философия: «.. .границы особого мира (того языка, который мне понятен) означают границы моего мира» [Л. Витгенштейн, 1994, с. 56], или же язык создает онтологию, т.е. характерный «объектный мир и его производные» (У. Куайн). Тотальная среда значений, в которой мы существуем, всегда образуема, прежде всего языком. Наши описания мира, решение «вопросов существования» зависят от правил конфигурирования значений, выстраивания суждений и предложений [З.А. Сокулер, 2019]. Р. Карнап назвал их «языковыми каркасами» — от них-то и зависит объявление чего-либо реальным или же нереальным. «Признать что-либо реальной вещью или событием — значит суметь включить эту вещь в систему вещей в определенном пространственно-временном положении среди других вещей2, признанных реальными, в соответствии с правилами каркаса» [Р. Карнап, 1959]. Существуют различные виды подобных каркасов: вещной язык, каркас для чисел, «каркас для определенного рода объектов», т.е. схемы оперирования целостными системами схожих значений. Потому онтология — всегда «внутреннее» дело, являя собой всего лишь некоторые элементы, толику смыслов внутри того или иного специфического каркаса [Е.В. Вострикова, П.С. Куслий, 2020]. Онтология как вопрос «внешний» не имеет теоретического смысла, он лишь вопрос практический: довольствуемся ли мы своим «родным» языковым каркасом, принятым от рождения и социализации, или же захотим принять какие-либо новые лингвистические формы.
Д. Дэвидсон внес необходимые уточнения в позицию мэтров, различив языковой способ видения мира и «концептуальную схему». Ясно же ведь, что хотя «онтология» действительно потенцирована
2 В имеющуюся согласованную языковую, символическую «картину мира».
в языке, но не прямо же в повседневных языковых формах и правилах, ее еще надобно эксплицировать, структурировав чувственным опытом и поведенческой практикой [Е.В. Борисов, 2012]. Соответственно, «концептуальные схемы» Д. Дэвидсона — это «способы организации опыта; их рассматривают как системы категорий, придающих форму чувственным данным; они также уподобляются точкам зрения индивидов, культур и эпох на происходящие события» [Д. Дэвидсон, 1993, с. 144].
Общность между «антропологической» и «социокультурной» позициями в том, что онтологические схемы рассматриваются как в основном безотчетно-императивные, хотя и доступные в итоге рефлексии. Отсюда прямая дорога к попыткам сознательного овла-девания ими, к их конструированию специалистами. Подобная складывающаяся в последние два века специальная (научная) практика повышения уровня абстрагирования и изощрения рефлексии нашла свое выражение в современной философии науки.
Видные представители последней стали интерпретировать онтологические схемы в виде артефактов зрелого группового сознания сообществ профессионалов: отчасти это «способ видения, проверенный временем и разрешенный научной группой», отчасти — «метафизические парадигмы» или «метафизические части парадигм» [О.И. Целищева, 2019]. В отечественной философии науки подобные схемы в картинах мира понимаются как фундаментальные понятия и фундаментальные принципы науки, система которых вводит целостный образ мира в его основных аспектах, как «сетка» категорий, фиксирующая определенный способ членения мира и синтеза его объектов [В.С. Степин, 2000, с. 207, 260].
Итак, сферы функционирования онтологических схем совпадают с основными нишами их происхождения, детерминации и актуального пребывания: антропологической, социокультурной и профессионально-групповой, что представляет вкупе взаимодополняемые части единого паззла: нашего познания в его исторической динамике.
Удивительно, но как бы ни были различны наши взгляды на мир, особенно в сравнении с прежними историческими практиками, они все же принципиально узнаваемы. Мы полагаем, что понятность и конвертируемость или же единство онтологических схем, при всей их содержательной языковой, культурной и смысловой разности, задается, по-видимому, их общим структурным сходством. Похоже, они имеют некие константы в своем составе, потому и узнаваемы.
Таким образом, пришла пора попытаться сформулировать общие признаки онтологических схем в отличие от онтологических высказываний (утверждений о существовании объектов) и онтологических учений.
В любом языке существует большой разброс высказываний, отличимых по целям, функциям, эмоциональной окрашенности и т.п. Философии наиболее близки дескрипции, описания наличного обстояния дел. Разумеется, описания могут быть разными: по степени охвата, уверенности в точности описываемого, по косвенным смыслам — возможным следствиям для высказывающегося и т.п. Потому-то и существуют логические, гносеологические, этические дескрипции. Как представляется, онтологические дескрипции — это императивные и одновременно нейтральные констатации. Они не гипотетичны (как в гносеологии), не проективно-вменяемы (как в этике), они лишь констатируют существующее. Однако это делается с высокой степенью уверенности, приближающейся к акту полагания, провозглашения, и тем самым констатация приближается к пер-формативу («приказу верить») при обязательной демонстративной отстраненности от любой заинтересованности.
Онтологических высказываний множество и не только в фило-софии3, но тех из них, которые составляют онтологические схемы, не так много. Это те онтологические высказывания, которые несут в себе следствия специальной «онтологической работы» со стороны исследовательского мышления, т.е. подверглись «схематизации».
Во-первых, это означает, что они констатируют целые классы существований (пространство, время, причинность и т.п.), а не какие-то отдельные конкретные описания и адресования, т.е. обладают неким минимумом абстрагирования. Во-вторых, констатация абстрактных признаков имеет аналитичный (смысловой) характер: сущее характеризуется как-то качественно, выявляется некий паттерн, общее специфицирующее (системное) свойство как связь между признаками. И наконец, в-третьих, как итог работы абстрагирования и анализа появляются родовые признаки, компоненты «схемы»: элементы, взаиморазличения, связи и лейтмотив (структура).
Таким образом, исходя из предыдущего анализа, можно предположить, что в состав онтологических схем в философии входят следующие элементы:
- некие сущности, полагаемые основами мира;
- связи между ними (взаиморазличения, основные координации и векторы взаимоопределяемости);
- прямо либо косвенно выраженный лейтмотив существования в виде сопряжения основ мира и связей между ними.
3 К примеру, «тот ближний лес имеет смешанный состав и примыкает к большой реке», «Сахара — крупнейшая жаркая пустыня Земли, располагается на северо-западе Африки», «солнце, желтый карлик (класс 02У), находится в одном из спиральных рукавов Галактики Млечный путь» и т.п.
В науке же состав онтологических схем образуем «посредством представлений: 1) о фундаментальных объектах, из которых полагаются построенными все другие объекты, изучаемые соответствующей наукой; 2) о типологии изучаемых объектов; 3) об общих закономерностях их взаимодействия; 4) о пространственно-временной структуре реальности» [В.С. Степин, 2000, с. 285].
Теперь попытаемся сформулировать отличия онтологических схем от онтологических учений. Традиционно предметом классической философской онтологии являлось сущее, бытие, которое определяется как полнота и единство разных видов реальности: объективной, субъективной, физической, социальной, виртуальной и т.п. Аналитическая философия, равно как и, вслед за ней, информационные технологии и компьютерные науки подразумевают под онтологией понятийное описание множества объектов и связей между ними в какой-либо из сфер существования, причем остовом подобной онтологии является определенным образом предложенная ее таксономия (организация), а также аксиомы и правила вывода [Ю.В. Рогушина, 2019]. Возвращаясь опять к классической философской онтологии, ее схемы можно представить как своего рода таксономии разных видов реальностей (объективной, физической, субъективной, социальной, виртуальной), образующих собой сущее, т.е. приписываемые им принципы внутренней структурации, равно как и исследовательская практика их систематизации и классификации.
Как возникают онтологические схемы, каковы закономерности их экспликации или же создания? Как можно заключить из предыдущих рассуждений о сферах их распространения (априорные структуры субъектности, социокультурные детерминации и рефлексивно-конструкционное творчество), возможны три основные формы их генезиса: непосредственная (наивная, стихийная, безотчетная) онтологизация, онтологическая экспликация (имевших место быть способов видения мира) и онтологическая работа.
Непосредственная онтологизация4 как процесс безотчетного продуцирования характерных «картин», которые, однако, воспринимаются и понимаются как «сама действительность», укоренена в особенностях не только нашего, но и вообще когнитивного отношения любого живого организма к своей специфической среде обитания (Umwelt). Схема потому «онтологична», что благодаря особенностям своего происхождения в нашем опыте она воспринимается как сама реальность. «Так создается структура в общем потоке эмпирических событий. Эта же структура является не чем иным, как тем, что когнитивным организмом, наделенным сознанием, воспринимается
4 Термин Г.П. Щедровицкого.
как "действительность". А поскольку подобная "действительность" была сотворена и творится практически всегда непроизвольно, она кажется данностью независимого, автономно существующего мироздания» [Э. фон Глазерсфельд, 2001]. Сами же «структуры» (схемы) есть не что иное, как абстрагированные (тем или иным интеллектом) регулярности из имеющегося опыта. Сами же регулярности — специфические паттерны действия в активности операций различения и координации, которые выполняет любой познающий организм.
Онтологическая экспликация (имевших место быть способов видения мира) изначально использовалась историками философии, потом — историками науки. Практиковалась также и историками культуры, стремившихся выявлять как сквозные «элементарные идеи, идеи-единицы» эпох, так и типические «ментальные привычки, предпочтения» [А. Лавджой, 2001].
Философы как существа, склонные к нарциссизму, зачастую не очень хорошо справлялись с задачей нейтрально-отстраненной репрезентации онтологических схем в учениях своих предшественников. Лучше это удавалось философам науки в их реконструкциях фундаментальных оснований предшествующих форм научной рациональности и научных картин мира, потому, может быть, что они по большей части игнорируют родовой философский позыв к созданию авторской онтологии.
Представляется, что экспликация онтологических смыслов (схем) мало чем отличима от традиционной рутинной герменевтической работы. Она включает в себя как чтение текстов исследуемых авторов, так и узнавание контекста их появления (труды историков, культурологов), выявление основного круга идей автора, их верификацию цитатами из текстов, установление связей между ними, их возможных комбинаций (структур). Сюда включаются такие проблемы и «подводные камни», как герменевтический круг, неизбежное сотворчество с автором, поиск «главного» с точки зрения автора и исследователя (понять лучше, чем автор понимал себя), постоянное балансирование на грани восприятия (текстов) и интерпретации.
Наконец, самая интересная разновидность генезиса схем — онтологическая работа, или сознательное конструирование онтологических схем. Хотя со времени появления философии мыслители тем постоянно и занимались, однако специально над этим рефлексировали редко, более довольствуясь общими замечаниями по этому поводу.
Так Т. Кун говорит о «способе видения», который выражает нашу способность к обобщению, типизации в процессе установления сходства между различными ситуациями («способность группировать объекты и ситуации в сходные между собой системы»). По-
добная способность антропологически и культурно универсальна, это то, что изначально и генерирует вообще всякие возможные схемы и модели нашей деятельности, практической и духовной. Она интуитивна, неявна, однако имеет всегда по преимуществу групповой характер. Разные способы видения, сохранившиеся благодаря своему практическому успеху и эффективности, будучи отрефлексированы, становятся схемами, моделями, предписаниями и пр. «Видение», интерпретация начинаются там, где кончается восприятие [Т. Кун, 2014].
В отечественной философии специально вопросом «онтологической работы» долго и плодотворно занимался Г.П. Щедровицкий. Суть ее он описывал как свободную творческую мыслительную деятельность по конструированию возможных объектов, возможных миров. Как и Э. Гуссерль, он подчеркивал, что его не волнует действительное вещное существование, «то, что есть на самом деле» [Д.Н. Попов, 2017].
«Ибо я знаю, — говорил он, — что то, что на самом деле существует, я могу представить сотнею его разных способов в зависимости от моих задач, сейчас так, а через полчаса совсем иначе. Я вообще могу творить миры, как хочу, и они все будут истинными. Поэтому какое мне дело до того, как оно существует на самом деле? Мне интересно только одно: как я это могу представить и как я могу с этим работать» [Г. Щедровицкий, 1979].
Важна именно эта демиургическая сила интеллекта, проявляющаяся в онтологической работе — постоянном возобновлении усилий по возможно более полноаспектному схематизированию. То же, что является необходимо-оправданной временной остановкой-фиксацией промежуточных результатов, и есть следы мышления, или, как эпатажно выражался Щедровицкий (с подачи В. Лефевра), его «экскременты». «Эти экскременты и называются онтологическими схемами».
Сутью онтологической работы он считал «метод центраций и фокусировок», или особые проекции некоторых сторон реально существующего объекта, из которых и создается некая идеальная схема. Одни из связей реального объекта разрываются, другие трансформируются в связи другого типа и т.д. Именно за счет разных фокусировок получаются разные уровни. Затем включаются процедуры «вписывания» полученного объекта в существующие системы деятельности, коммуникации, дискурса. Его задачей было покончить с философией превращенных форм и проделать специальную методологическую онтологизирующую работу, построить новую онтологию. Онтологию деятельности, мыслительной деятельности, находя в ней правильный баланс между естественным «самодвижением»
мысли и осторожной технологией регуляции этого «самодвижения» [И. Кобылин, 2019, с. 284].
Наиболее очевидно формулирование онтологической схемы в самой рефлексивной области духовной жизни — в профессиональной философии, где эта процедура часто называется «полаганием». Это интуитивный выбор мыслителем той группы понятий (образов), которая более всего подходит на роль «предельных», и составление из них онтологической схемы. «Предельными» они названы потому, что в онтологических схемах как бы замыкают представляемое сущее некоторыми пределами-смыслами.
Полагание или определение основного «рисунка мироздания» имеет вид трансценденции, как бы проникновения в само сущее. Как правило, оно происходит в форме озарения, а потому сообщает онтологии характер «откровения», гениальной догадки и убеждает более всех возможных рациональных доказательств. Автор истово верит в свое открытие и передает свой пафос внимающим читателям.
Некоторые процедуры, при помощи которых выстраиваются онтологические модели в философии, можно отрефлексировать следующим образом. Во-первых, необходимо изначально определить «мировую арену», где, по мнению мыслителя, и происходят фундаментальные онтологические события (атомы и пустота, мир идей, Мировая Воля, материя, антропосфера и т.п.) Во-вторых, соответственно очерченному «космосу» устанавливают ключевые для этой онтологии предельные понятия — нечто приоритетное и безусловное. В-третьих, выстраивается соответствующая субординация понятий: предельных и остальных, формулируются основные принципы, «руководящие» миром; определяется общий сценарий становления и развития мира.
Итак, онтологические схемы — это таксономии философских онтологий и научных картин мира. Они — концептуальные каркасы, несущие основы, организующие, характерным образом, то или иное сознание в его понимании окружающего.
Их назначение состоит в кратком и емком представлении смысла (принципов), полагаемого ключевым для понимания данного вида (сектора) реальности или же сущего в целом. Функции же заключаются в итожении практик систематизации и классификации понятий в онтологических исследованиях, в отборе оптимальных вариантов.
Хотя онтологии и понимаются как описание того, что есть, на деле же они каждый раз оказываются предельной структуризацией-схематизацией того, как данный субъект представляет себе «обсто-яние дел». Разумеется, сами подобные категориальные структуры генетически связаны с практикой, повседневностью, многократными предшествующими опытами абстрагирования и идеализаций — ве-
щей, явлений, процессов. За ними все же стоит всегда материальный мир и чувственная очевидность. Последние имеют место быть в виде наиболее простых и непротиворечивых суждений о реальности — эмпирических фактов. Дальнейшая их генерализация и комбинирование в невероятные теоретические паззлы — это уже другая история, вот они-то уже самородки конструктивизма автономного группового научного и философского сознания. Потом они, категориальные структуры, уже транслируются либо в виде традиций, либо в виде перечней конструктов при крахе традиций.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Абишев К. К вопросу об истоках кантовского априоризма // Вопросы философии. 2019. № 2. С. 176-184.
Бокарева О.Б. Генезис гуманитарных наук у М. Фуко, понятие «эписте-мы» и программа археологии знания // Междунар. журнал гуманитарных и естественных наук. 2019. № 2 (2). С. 6-10.
Борисов Е.В.О теории интерпретации и эпистемологии Д. Дэвидсона // Вестн. Томского гос. ун-та. Философия. Социология. Политология. 2012. № 2 (18). С. 115119.
Витгенштейн Л. Логико-философский трактат // Витгенштейн Л. Философские работы. М., 1994. Ч.1. С. 22-165.
Вострикова Е.В., Куслий П.С. Преодоление критических аргументов Карнапа против метафизики с помощью логического анализа естественного языка // Эпистемология и философия науки. 2020. Т. 56, № 4. С. 78-98.
Глазерсфельд Э. фон. Введение в радикальный конструктивизм // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 7. Философия. 2001. № 4. С. 59-81.
Давыдов И.П. «Битернарная оппозиция» как элемент языка описания многополярной социокультурной системы в постструктурной антропологии // Концепт: философия, религия, культура. 2019. № 4 (12). С. 118-128.
Дэвидсон Д. Об идее концептуальной схемы // Аналитическая философия: Избр. тексты. М., 1993. С. 144-159.
Кант И. Критика чистого разума. М., 1994.
Карнап Р. Эмпиризм, семантика и онтология // Карнап Р. Значение и необходимость. М., 1959 // URL: http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/ z0000160/index.shtml
Князева Е.Н. Понятие «Umwelt» Якоба фон Икскюля и его значимость для современной эпистемологии // Вопросы философии. 2015. № 5. С. 30-43.
Кобылин И. Игры методологов: Мишель Фуко и «оргуправленческий» проект Георгия Щедровицкого // Логос. 2019. Т. 29, № 2. С. 268-287.
Косилова Е.В., Сокулер З.А. Трансцендентальное единство апперцепции и современная когнитивная наука // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 7. Философия. 2020. № 2. С. 33-47.
Кун Т.С. Дополнение 1969 года // Структура научных революций. М., 1975.
Кун Т. После «Структуры научных революций». М., 2014.
Лавджой А. Великая цепь бытия: История идеи. М., 2001. Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1983. Попов Д.Н. Концепция мышления в системомыследеятельностной методологии Г.П. Щедровицкого и феноменология Э. Гуссерля: перспективы синтеза // Вестн. Волгогр. гос. ун-та. Сер. 7. Философия. 2017. Т. 16, № 1. С. 45-53.
Рогушина Ю.В. Использование онтологического анализа для создания современных энциклопедических порталов // Онтология проектирования. 2019. Т. 9, № 1 (31). С. 70-84.
Синельникова Л.Н. Ризома и дискурс интермедиальности // Вестн. РУДН. Сер. «Лингвистика». 2017. Т. 21, № 4. С. 805-821.
Сокулер З.А. Витгенштейн и Кант (нюансы отношения к синтетическому априори) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 7. Философия. 2019. № 6. С. 20-36.
Степин В.С. Теоретическое знание. Гл. 3. Основания науки. М., 2000. С. 184-292.
Трунов А.А. Постмодернизм как неогностический проект: опыт философской деконструкции // Наука. Искусство. культура. 2019. Вып. 3 (23). С. 45-74.
Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб., 1994. Хюбнер К. Критика научного разума. М., 1994.
Целищева О.И. Неопрагматистская риторика Р. Рорти в представлении релятивизма Т. Куна // Вестн. Томского гос. ун-та. Философия. Социология. Политология. 2019. № 48. С. 72-83.
Шопенгауэр А. Критика кантовской философии // Шопенгауэр А. Мир как воля и представление: М., 1993. Т. 1. С. 501-609.
Щедровицкий Г. Онтология и онтологическая работа: Доклад на семинаре ММК. 1979 // Вопросы методологии. 1996. № 3-4.
Glasersfeld E. von. An exposition of constructivism: Why some like it // Monographs of the Journal for Research in Mathematics Education. #4. National Council of Teachers of Mathematics. 1990. Reston VA: 19-29 // URL: http://www. vonglasersfeld.com/127
