CC BY
51С.Р. Макерова
кандидат филологических наук, доцент, заведующая кафедрой английской филологии Адыгейского государственного университета*
Онимы в аспекте текстообразования
Онимы детально исследованы в рамках теории референции и номинации (Дж. Милль, Л. Блумфилд, А. Гардинер, С. Крипке, Дж. Серль, Е. Курилович, П.А. Флоренский, А.Ф. Лосев, О.С. Ахманова, А.А. Уфим-цева, М.В. Никитин, Д.И. Руденко, А.В. Суперанская), художественная ономастика исследована в рамках лингвистики текста (А.Г. Горнфельд,
В.Н. Топоров, Вяч. Вс. Иванов, Ю.И. Левин, Б.О. Шварцкопф, Э.Б. Мага- заник, В.Н. Михайлов, А.В. Пузырев, К.Б. Жогина, В.И. Супрун и мн. др.). Традиционно отмечается, что имена собственные не связаны с выражением постоянных понятий и не способны нести информацию о предметах, которые обозначают. Поэтому имена собственные нередко называли «пустыми» (А. Гардинер, А.А. Уфимцева, О.С. Ахманова и др.), «асеман- тичными», «ущербными» с точки зрения семантического содержания и оттого служащими лишь знаками-метками или этикетками.
Имена собственные (и в этом их сходство с дейктиками и шифте-рами) представляют собой «код кода» или «знак знака» (ср.: «Собственные имена - это своего рода метазнак, выражающий смысл "объект с
Л
таким-то именем"1), который предполагает такое же двойное декодирование.
Пространство, в котором существуют онимы, обладает хронотопами разной векторной направленности: оно может быть вертикально и горизонтально ориентированным. Вертикальная ориентация предполагает соединение в виде «скрытой памяти» одноименных, но относящихся к разным эпохам и разным социальным средам персонажей (которые в сознании носителей языка как бы «кивают друг на друга»:
* Макерова Сусанна Рашидовна, е-таП: susanna04@rambler.ru
апостол Петр - Петр Первый - балаганный Петрушка и т. д.).
Художественный текст - это сфера, где имя собственное всегда мотивировано и в высшей степени иконично. При этом стратегия выбора имени в тексте, конечно, различается в зависимости от эстетических установок направления, к которому принадлежит автор, и от индивидуальных пристрастий. Однолинейно мотивированные, так называемые «говорящие» фамилии, были свойственны классицизму: Правдин, Вральман, Стародум у Д. Фонвизина, Молчалин у А. Грибоедова, Greedy (жадный) - мировой судья, Furnace (печь) - повар и т. п. у Ф. Месинджера и намного реже - реализму: Mr. Krook от crook (жулик) - скупщик старого тряпья; у О'Генри - Piggy (поросенок) - толстый джентльмен; у С. Ликока тупой лорд именуется Oxhead (бычья голова) и т. п. Сущность эстетической ущербности таких имен тонко определил о. П. Флоренский: «Нам представляются приторными и выдуманными старинные произведения, где действуют лица с именами, значение которых слишком явно указывает на добродетели и на пороки. Неприятны тут не только, или скорее не столько, чрезвычайность их добродетели или порока, как формальное заявление о тех и других самими именами: по опыту, запасенному и отложенному в нас веками, по бесспорно присущему нам непосредственному чутью имен, как бы это чутье ни объяснялось, мы не верим этому прямолинейному совпадению отвлеченно-логической вывески с психологическим и нравственным, а тем более - телесным содержанием личности, и представленный образ, в его цельности с именем, оценивается нами как невозможный и потому -художественно фальшивый»1. Однако этот прием был и остается важнейшим средством лаконичной характерологизации, что особенно востребовано в сатирическом жанре; ср. ономастикон Салтыкова-Щедрина, Чехова, Ильфа и Петрова, который подробно исследован в филологии.
Флоренский П.А. Имена // Флоренский П.А. Харьков: Фолио; М.: АСТ, 2000. С. 180.
Нередко выделяются несколько линий мотивированности текстового антропонима. Так, у Ч. Диккенса в «Записках Пиквикского клуба» имя мистера Уордла (Mr. Wardle) воспринимается как образованное от waddle - «ходить вперевалку», т. е. имеется в виду походка полного неуклюжего человека, что вполне соответствует образу. Однако в тексте содержится аллюзия: Диккенс вывел здесь образ полковника С. Wardle, который был известен всей Англии (за 25 лет до написания «Записок») тем, что выступил против принца, обвинив его в махинациях. У читателей своего времени полковник Уордл ассоциировался с честностью и бесстрашием, для современного, тем более - иноязычного читателя эта аллюзия уже утрачена2. При «живой» аллюзии появляется возможность сохранения аллюзивного имени и в переводном тексте (без апо-яснений и комментариев). Так, фрагмент О. Генри: "The next morning at 11 o'clock when I was sitting there alone, an Uncle Tom shuffles into the hotel and asked for the doctor to came and see Judge Banks" - К. И. Чуковский перевел с сохранением этого вполне понятного русскому читателю имени - дядя Том:
«На следующее утро в одиннадцать, когда я сидел в номере один-одинешенек, является ко мне какой-то дядя Том и просит, чтобы доктор пожаловал на квартиру к судье Бэнксу...» (прозвище негров Uncle Tom - по персонажу известной книги Г. Бичер-Стоу).
Мотивировка антропонимов может быть задана сюжетом; так, в рассказе А. Чехова «Страшная ночь» страх нагнетается с помощью фамилий Панихидин, Трупов, Упокоев, Черепов, Погостов, Кладбищенский, Челюстин и топонимов Успенье-на-Могильцах, Мертвый переулок.
В рассказе А. Чехова «Лошадиная фамилия» оним становится определяющим фактором развития сюжета: там приводится 45 фами-
2
Grodzinski E. Zarys ogolnej teorii imion wtasnych [Text] / E. Grodzinski // Grodzinski E. Warsawa, 1973. P. 38.
лий, относящихся к указанному в заглавии типу. Интересно, как по мере усиления зубной боли у Булдеева расширяется круг онимов, которые могут попадают под определение «лощадиная фамилия»: после очевидных фамилий типа Кобылин, Жеребцов, Лошадкин главный герой и его домашние изобретают фамилии типа Коренной, Уздечкин, Меринов. И уже после счастливого избавления от зубной боли приказчик вспоминает правильную «лошадиную» фамилию - Овсов.
Антропоним нередко входит в ассоциативно-вербальную сеть текста как тонкий сигнал, предопределяющий (наряду и в совокупности с другими имплицитными и эксплицитными знаками авторской интен-циональности) читательские эмоции:
«На дверях первой же комнаты в этом верхнем этаже виднелась крупная надпись "Рыбно-дачная секция", и тут же был изображен карась, попавший на уду».
На дверях комнаты № 2 было написано что-то не совсем понятное: "Однодневная творческая путевка. Обращаться к М.В. Подложной".
Следующая дверь несла на себе краткую, но уже вовсе непонятную надпись "Перелыгино"» (М. Булгаков «Мастер и Маргарита»).
В тексте булгаковского романа содержатся многочисленные эксплицитные (и более яркие, чем в приведенном примере) характеристики системы объединения советских писателей в «творческий» союз и всех следствий такого объединения. Но этот фрагмент показателен как иллюстрация творческой манеры писателя, состоящей в том, что жалкие страсти, хитрости и вожделения суетного Массолита не оцениваются прямолинейно и однозначно. Автор рассчитывает на опыт знаковой деятельности своего читателя, который оценит градацию (от понятной «Рыбно-дачной секции» до малопонятного отдела однодневных творческих путевок к совсем уж непонятному «Перелыгино») и обратит внимание на фамилию распорядительницы «творческих путевок». Показательно, что Булгаков не дает однозначно мотивированных фамилий
главным виновникам трагедии Мастера (ср. «благозвучную» фамилию критика Латунского), но наделяет ими посторонних для Мастера персонажей из мира литературных начальников Москвы. Это вообще характерно для художественного произведения: чем меньше писательского текста отводится образу, тем большую роль в его создании играет имя. И наоборот: если образ представлен обстоятельно, то значимость самого имени не устраняется, конечно, полностью, но становится менее значимой.
Если роль в тексте однозначно мотивированных антропонимов устанавливается столь же однозначно (хотя, конечно, и в этом случае полнота представлений зависит от степени учета социокультурных факторов; так чеховская фамилия Ахинеев не просто одна в ряду других смешных фамилий; в применении к учителю она становится социальным знаком; аналогично: мелкий чиновник Червяков, унтер Пришибе-ев и под.), то роль иных ономастических знаков трактуется далеко не однозначно.
В пушкинской поэме «Цыганы» вся пламенная страстность полудикого народа, ее вольнолюбивая и роковая неукротимость связана с
о
именем матери Земфиры - Мариулы3. Это глубоко женственное и музыкальное имя, и это одновременно звуковая материя, из которой оформляется вся поэма. Как пишет П.А. Флоренский4, с этим именем связаны основные созвучия - пустынные, унылые, страстные. В этом имени - отголоски кочевий, случайных костров, пепел безымянных древних селений. Фонетика мелодического стихотворения обнаруживает как бы предпочтение гласного у, то глухого и задумчивого, то колоритно-дикого; смуглая окраска этого звука или выдвигается в ритме, или усиливается оттенками окружающих его гласных сочетаний и аллитерациями согласных. «Цыганы» есть поэма о Мариуле, иначе говоря,
Флоренский П.А. Указ. соч. С. 10.
4 Там же. С. 11.
все произведение роскошно амплифицирует духовную сущность этого имени и может быть определяемо как аналитическое суждение, подлежащее коего - имя Мариула. Вот почему носительница его - не героиня поэмы: это сузило бы его значение и из подлежащего могло бы сделать одним из аналитических сказуемых, каковы, например, и Земфира, и Алеко, и др. Мариула - это имя, которое служит у Пушкина особым разрезом мира, особым углом зрения на мир, и оно не только едино в себе, но и все собою пронизывает и определяет. «Имеющему уши слышать - это имя само по себе раскрыло бы сущность, как подсказало оно Пушкину поэму о себе, и может сказать еще поэмы»5.
А.Г. Горнфельд утверждает (вопреки мнению о том, что гениальность Л.Толстого не распространялась на ономастикон): гениальность Л. Толстого проявилась и в наречении именем, и доказывает это на примере не просто второстепенного, но только упоминаемого персонажа в романе «Воскресение». Слова «какая-то Халтюпкина» произносит старая графиня Екатерина Ивановна, которая так называет «стриженых нигилисток» и разом отбрасывает от себя это чуждое и надоедливое. А.Г. Горнфельд6 пишет: «Эта Халтюпкина гениальна; это целое мировоззрение. Надо быть Львом Толстым, надо быть громадным стихийным художником, чтобы втиснуть в это выдуманное словечко такую массу меткости, чтобы сделать одно прозвище так бесконечно выразительным, так характерным для того, кто его бросил, для его личности, для его среды. Грубость, неотесанность - во всем: в корне хал, в уничижительном окончании - тюпкина, и в уменьшительном суффиксе, и в насмешливом тю».
Специалисты в области ономастики используют для обозначения процесса творческого освоения писателем словесного материала термин «авторизация» и выделяют степени (градации) авторизации как
Там же.
6 Горнфельд А.Г. Об одной фамилии у Льва Толстого // О русских писателях. СПб., 1912. Т. 1.
С. 255-256.
понятия качественного. Нулевой степенью авторизации, с этой точки зрения обладают литературные антропонимы, известные читателю из мировой литературы, а также имена реальных представителей литературы, истории, искусства и т. п. Наибольшей степенью авторизации обладают единицы, созданные писателем по существующим моделям, или «внемодельные» единицы. Так, Л.В. Белая7, исследуя роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита», приходит к выводу, что в нем наибольшей степени авторизации подвергаются демонимы - Воланд, Бегемот, Гелла, Азазелло. М. Булгаков выбирает имена не явно «дьявольские», а более близкие по фонетическому облику к антропонимам. С одной стороны, это не вызывает у широкого круга читателей представления о литературных реминисценциях; а с другой - фонетический облик демонимов заставляет забывать, что соответствующие этим именам персонажи есть представители космоса, а не реального мира (то есть писатель создает эффект реальности вымысла).
При употреблении прецедентного имени в коммуникации апелляция происходит не к денотату, а к набору дифференциальных признаков имени и коннотаций той прецедентной ситуации, с которой данное имя связано. И хотя набор коннотаций вариативен (зависит от когнитивной базы реципиента), однако есть некий инвариант смысла, позволяющий широко использовать известные онимы в качестве прецедентных знаков:
"Precious", said she, with the air of Cleopatra asking Antony for Rome done up in tissue paper and delivered at residence, "I think I would like a peach". (O. Henry "Little Speck in Garnered Fruit").
Ср. особую функцию библейского антропонима в сюжете одной из историй о Шерлоке Холмсе, которая проясняется только в финале рассказа:
7 Белая Л.В. Лексико-семантические и функциональные особенности антропонимики М.А. Булгакова (на материале романа «Мастер и Маргарита») // Филологические науки. 1990. № 5. С. 103-111.
"Before examining the room I cross questioned the servants, but only succeeded in eliciting the facts which I have already stated. One other detail of interest was remembered by Jane Stewart, the housemaid. You will remember that on hearing the sound of the quarrel she descended and returned with the other servants. On that first occasion, when she was alone, she says that the voices of her master and mistress were sunk so low that she could hardly hear anything, and judged by their tones rather than their words that they had fallen out. On my pressing her, however, she remembered that she heard the word David uttered twice by the lady. The point is of the utmost importance as guiding us towards the reason of the sudden quarrel. The colonel's name, you remember, was James.<...>
"There's one thing," said I as we walked down to the station. "If the husband's name was James, and the other was Henry, what was this talk about David?"
"That one word, my dear Watson, should have told me the whole story had I been the ideal reasoner which you are so fond of depicting. It was evidently a term of reproach."
"Of reproach?"
"Yes; David strayed a little occasionally, you know, and on one occasion in the same direction as Sergeant James Barclay. You remember the small affair of Uriah and Bathsheba? My Biblical knowledge is a trifle rusty, I fear, but you will find the story in the first or second of Samuel." (A. Conan Doyle "The Crooked Man").
Как видим, аллюзивное имя Давид дает ключ к разгадке тайны: согласно библейской легенде, иудейский царь Давид, чтобы взять себе в жены Вирсавию, жену военачальника Урии, послал того на верную смерть при осаде города Раввы. И великий сыщик пеняет себе за то, что не сразу постиг этот аллюзивный смысл.
Итак, мотивированные имена представляют собой случаи либо метафорической (слабой) иконичности, либо сильной (символической)
иконичности. Они используются как в целях текстовой экономии, так и в целях формирования важнейших текстовых категорий.
Не менее значимы, чем антропонимы, другие типы художественного ономастикона и прежде всего - топонимы, служащие для создания историко-географического контекста действия. Известно, что они чаще всего помещаются в начало произведения, когда автор описывает место действия, создает сцену для будущих коллизий. Так, например, по подсчетам К.Ю. Игнатова8, в романе Х. Ли «To kill a Mockingbird» содержится около ста словосочетаний с различными отсылками к географическим объектам. Первые тридцать пять встречаются в первых двух главах, вторые тридцать пять - в двенадцати следующих главах, а оставшиеся оказываются распределены по семнадцати последним.
Топонимы также служат компрессии текста, которая осуществляется вместе с повышением информативности, поскольку могут быть маркерами социальной жизни персонажей. Когда в романе Дж. Кэри «Из первых рук» упоминается о том, что Коукер живет под самой крышей где-то на Далия-Роуд (on the top floor in Dahlia Road), автор не столько сообщает читателю ее адрес, сколько лишний раз упоминает о бедности героини. Название же Далия-Роуд встречается в романе один-единственный раз, чтобы потом бесследно исчезнуть. Напротив,
о местообитании миллионера Хиксона на Портлэнд-Плейс в романе упоминается несколько раз. Аристократический, имеющий реальное соответствие в подлинном городе адрес Хиксона достаточно выразительно помещает его на самой верхушке социальной лестницы (отсюда и стремление автора выделить эту деталь неоднократным упоминанием). Ср. «фешенебельные» адреса Форсайтов (в «Саге о Форсайтах» Дж. Голсуорси), которые являются существенными штрихами в характеристике их социального положения и неоднократно
8 Игнатов К.Ю. Интертекстуальные словосочетания как средство анализа авторского стиля // Вестник МГУ. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2006. № 4. С. 125.
обыгрываются в романе9.
Прибегая к подлинному топониму, автор рассчитывает на уже имеющиеся у читателя ассоциации. Это позволяет обходиться без комментариев и разъяснений. Ср.:
"I usually keep clear of Soho, partly because it's bad for the nerves and partly because it's so expensive" (I. Murdoch "Under the net").
Обычно я стараюсь держаться подальше от Сохо: во-первых, этот район вреден для нервов, во-вторых, он очень дорог... (пер. М. Лорие).
Сохо - известный своими ресторанами район Лондона довольно сомнительной репутации. Ср. также:
I thought she was dead, and it was just going to upset me, when Abel saw my trouble and consoled me, "Don't worry, old chap. She'll be all right in to ticks. Lolie is good stock - Bethnal Green (J. Cary "The horse's mouth").
Я подумал, что она умерла, и чуть было не расстроился. Но Эйбл, заметив, что я скис, поспешил меня успокоить: ««Не тревожься, старина. Она очухается. В два счета придет в себя. Лоли крепкой породы. Из Бетнл Гэин (пер. Г. Островской и М. Шерешевской).
Упоминание Бетнл Грин, окраины Лондона, заселенной бедняками, подчеркивает непритязательность и выносливость Лоли. Благодаря использованию известных урбанонимов, «читатель понимает автора с
Л П
полуслова»10. Топоним можно сравнить со свернутым текстом, который по-разному, в разном объеме актуализируется в различных речевых ситуациях и состоит из нескольких логико-информационных модулей. Развертывание такого текста - основа как собственно лингвистической информации о топониме, так и экстралингвистических фоновых знаний о названии и об объекте, за которым закреплен топоним11. Топонимическая система непосредственно связана с повествованием в
9 Ражина В.А. Ономастические реалии: лингвокультурологический и прагматический аспекты: дис. ... канд. филол. наук. Ростов н/Д, 2007.
10 Ражина В.А. Указ. соч. С. 49-55.
11 Гэрбаневский М.В. Русская городская топонимия: проблемы историко-культурного изучения и современное лексикографическое описание: автореф. дис. ... д-за филол. наук. СПб., 1994. С. 5.
художественном тексте, поскольку определяет его пространственные координаты, участвует в создании хронотопа. Ср. непреднамеренное нарушение хронотопа в одном из последних бестселлеров Д. Гришэма «Брокер», где агент ЦРУ, тридцатилетний Луиджи (действие происходит в наши дни), рассказывает, как при подготовке агентов используется тактика выживания в чужой стране. Вполне правдоподобно выглядит рассказ о том, что его забросили в Стамбул с пятьюстами долларами и фальшивым паспортом и задачей было не просто выжить, но преуспеть. Но затем Луиджи сообщает:
"They dropped me in Stalingrad for a year".
Переводчик (А.А. Файнгар) перевел в полном соответствии с оригиналом: «Они как-то на год бросили меня в Сталинграде». Переводчику ничего не оставалось, как дать такое примечание:
*Так у автора.
Остается только поверить послесловию, в котором Д. Гришэм пишет:
"It's all fiction, folks. I know very little about spies, electronic surveillance, satellite phones, smartphones, bugs, wires, mikes, and the people who use them. If something in this nivel approaches accuracy, it's probably a mistake".
Известные топонимы неотделимы от истории страны: Петербург константно сополагается с XVIII-XIX вв., Петроград - с революционными событиями. 1917 г., Ленинград - с советским периодом, в том числе - военным (блокада Ленинграда). После 1917 г. контрастные представления стали передаваться, с одной стороны, словами Русь, Россия, с другой - СССР, Совдепия, Эрэфия.
В автобиографических текстах русских писателей-эмигрантов традиционную Россию представляют названия религиозных святынь (Тро-ице-Сергиева Лавра в «Богомолье» И. Шмелева), названия многочисленных церквей. Варварством представляются писателям-эмигрантам
«революционные» топонимические переименования:
««Пусть Дворянская называется улицей Карла Маркса...» (Б. Зайцев «Москва»).
Особую текстологическую роль в ностальгической эмигрантской литературе занимала волшебная Москва (Б. Зайцев «Памяти Чехова»). С помощью топонимики передается понимание истории и ощущение роковых перемен. В рассказе Б. Зайцева «Улица св. Николая» название Арбат повторяется 38 раз, в основном - в функции обращения. Арбат, таким образом, становится не только символом Москвы; это и символ страны, и всего, что потеряли эмигранты первой волны.
Многослойные ассоциации, смысл которых постижим только в контексте всего творчества и жизненных обстоятельств писателя - русского эмигранта «первой волны», - вызывает синтагматический ряд, где перемежаются различные типы онимов:
««В силу какого невероятного стечения обстоятельств мои юношеские блуждания - зима, Россия, огромное красное солнце над снегом, Кавказ, Босфор, Диккенс, Гауптман, Эдгар По, Офелия, Медный всадник, Леди Гамильтон,<...>Шекспир, Великий Инквизитор, смерть князя Андрея, Будапешт и мосты над Дунаем, Вена, Севастополь, Ницца, пожары Галате... - в силу какого невероятного стечения обстоятельств все это множество чужих и великолепных существований, весь этот бесконечный мир, в котором я прожил столько далеких и чудесных жизней, свелся к тому, что я очутился здесь, в Париже, за рулем автомобиля...» (Г. Газданов «Ночные дороги»).
Топонимы выступают как значимые единицы в содержательном плане, формируют категорию информативности в тексте. «В системе наименований знаками положительных коннотаций служат такие топонимические форманты, как Hill, Up, Top, River, View, Mountain. Так, например, знаком высокомерия семейства Райсонов - героев рассказа
Дж. Чивера «The Wrysons» - является их местожительство (городок
Л о
Shady Hill)»12, поскольку престижно жить у водоема, за городом, с видом на горы и т. п.
В первую очередь на передачу прагматики престижности нацелены единицы искусственной ономастики - брэнды и маркировки. Это наименее исследованный раздел ономастики, однако именно в последние годы к нему проявляется огромный интерес. Но инерция представлений об этом разряде онимов как несистемном и не представляющем интереса для лингвистики (тем более - для поэтики и стилистики художественного текста) по-прежнему сильна. Между тем наличие разного рода коннотаций - собственно оценочных (по шкале «мелиоратив/пейо-ратив»), эмоциональных, экспрессивных, социальных, культурологических - делает эти единицы важными в текстообразовании. Ср. начало романа Дж. Гришэма «The Client»:
"Mark was eleven and had been smoking off and on for two years, never trying to quit but being careful not to get hooked. He preferred Kools, his ex-father's brand, but his mother smoked Virginia Slims at the rate of two packs a day, and he could in an average week pilfer ten or twelve from her. <...>
Occasionally Kevin, the delinquent two streets over, would sell Mark a pack of stolen Marlboros for a dollar..." (J. Grisham "The Client").
Как видим, маркировочные обозначения, передающие лингвосоци-альные артефакты, помещаются в сильную позицию абсолютного начала текста как важные значимые элементы.
Обилие маркировок - важная примета современного литературного «гламура». Использование многочисленных маркировок - излюбленный прием «модных» авторов - С. Минаева, О. Робски, К. Собчак, Л. Лениной, Д. Донцовой:
««Я не ношу часов, предпочитая следить за временем с помощью
12 Пак С.М. Ономастикой как объект филологического исследования (на материале американского дискурса Х1Х-ХХ вв.): автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 2005. С. 20.
Nokia 8800 за тысячу долларов. Последние четыре года я устраиваю в гостиницах скандалы, если не нахожу в ванной любимой пасты "Lacaluf. Мне двадцать семь лет. Я ни разу в жизни не ел вермишели "Роллтон"... (С. Минаев «The Телки. Повесть о ненастоящей любви»).
В классической литературе (в определенных жанрах, прежде всего в сатирических) маркировки всегда играли важную роль, ср. обилие их в художественных текстах И. Ильфа и Е. Петрова и в их «Записных книжках», которое отчасти объясняется самими сатириками:
«Параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи, существует маленький мир с маленькими людьми и маленькими вещами. В большом мире изобретен дизель-мотор, написаны "Мертвые души", построена Днепровская гидростанция и совершен перелет вокруг света. В маленьком мире изобретен кричащий пузырь "Уйди-уйди", написана песенка "Кирпичики" и построены брюки фасона "полпред". <. . .> И пока в большом мире идет яростная дискуссия об оформлении нового быта, в маленьком мире уже все готово: есть галстук "Мечта ударника", толстовка-гладковка, гипсовая статуэтка "Купающаяся колхозница" и дамские пробковые подмышники "Любовь пчел трудовых" (И. Ильф и Е. Петров «Золотой теленок»).
Сатирический колорит текста романов «12 стульев» и «Золотой теленок» создается в немалой степени с помощью эргонимов и маркировок, причем маркируются (наделяются ономастическим наименованием) даже самые элементарные предметы быта типа расчески, галстука или сандалий. Ср. эргонимы: название погребальной конторы «Милости просим» в уездном городе N («12 стульев»), наименование кооперативной столовой «Бывший друг желудка» и извозчичьей чайной «Версаль» («Золотой теленок»); маркировки типа резиновые сандалии «Дядя Ваня», нитяные носки «Скетч», брюки «Столетье Одессы», галстук «Мечта ударника», дамские пробковые подмышники «Любовь пчел трудовых», автомобильное масло «Гоезы шофера»,
шкафчик типа «Гей, славяне!» в кабинете предисполкома города Арбатова, бронзовый чернильный прибор в виде нескольких избушек для разного цвета чернил под названием «Лицом к деревне». И классические наименования типа «Антилопа Гну» (и просто «Антилопа», отсюда - антилоповцы), контора «Рога и копыта», «Геркулес», «Интенсивник», группа «Стальное вымя».
С брендами современные авторы иногда связывают целую жизненную философию, так, бренды стали объектами авторской рефлексии в произведении О. Сивуна «Brand. Поп-арт роман». Как видим, жанр обозначен самим автором - поп-арт роман. Этот «Поп-арт роман» состоит из 26 частей, каждая из которых озаглавлена с помощью популярного бренда (в широком понимании последнего: Putin - тоже бренд). Все наименования исполнены латиницей - Coca-Cola, Ford, Google, IKEA, Kodak, Nokia, Orbit, Sony, Xerox, хотя для многих из этих слов обычны транслитерированные варианты.
Обычно глава представляет сведения о происхождении товарного знака (типа IKEA была основана шведом Ингваром Кампрадом в 1943 г. Название IKEA состоит из первых букв имени, фамилии основателя, названия фермы, где он жил, и названия прихода, где он вырос), какие-то факты из истории становления бренда (В 1990 г. D&G выпускает первую коллекцию мужской одежды. В 1993 г. в своем мировом турне Мадонна выступает в костюмах Dolce & GabbanaJ и соображения автора об эстетике бренда, например:
« Мне кажется, что многие модные марки одежды можно соотнести с определенной культурой. Gianni Versace - это культура гангстеров, Georgio Armani - это культура яппи, John Galiano - это культура фриков, Karl Lagerfeld - это салонная культура.Стиль Dolce & Gabbana - это стиль тотального эклектизма. Эти люди носят бейсболку вместе с шубой - сочетаемо все, что выглядит или кажется ярким и оригинальным. Можно сказать, что Dolce & Gabbana - это пролетарская мода для
буржуазии. Но стиль Dolce & Gabbana легко подделать, значит, его можно назвать буржуазной модой для бедных. <. . .> Не знаю почему, но Dolce & Gabbana у меня не ассоциируется с мужчиной. Dolce & Gabbana - это женский бренд».
С брендами связаны ценностные представления автора повествования, которое ведется от первого лица:
««Если бы мне сказали, что мне остается жить один день, и предложили сходить либо в "Эрмитаж", либо в IKEA, я б пошел в IKEA.
Самое большое удовольствие я получаю, когда покупаю что-нибудь ненужное или когда плачу за ауру или за стиль, а может, и за смысл, который я сам себе придумываю. И не важно, сколько это стоит. У меня есть 38 кружек Trofe из IKEA. Они мне совершенно не нужны. Я их покупаю всякий раз, когда мне ничего не нужно, кроме удовольствия».
Или ср.:
««Я видел очки Ray-Ban в нескольких фильмах. Я даже нашел в интернете с помощью Google весь список фильмов, где появляются очки Ray-Ban (далее следует перечисление трех десятков фильмов). После того, как я узнал, в каких фильмах герои надевают очки Ray- Ban, я пересмотрел их все. Если фильм мне не нравился, я включал перемотку и искал то место, где показывали очки Ray-Ban».
Новый символ человеческой жизни, выведенный в романе, - это супермаркет:
«Мы все рождаемся под дверью, над которой висит вывеска "Вход в супермаркет", а когда умираем, то видим перед собой табличку "Выход", просто "Выход". "EXIT" на зеленом фоне, белыми буквами, с бегущим куда-то человечком».
Истоки духовного кризиса (и брендомании как отражения системного кризиса) О. Сивун формулирует достаточно отчетливо:
««В мире вообще очень мало того, что доставляет нам удовольствие исходя из своей сути. Нам всегда гораздо больше удовольствия
доставляет та аура или тот смысл, который витает вокруг чего-то... Я уже не верю реальности, я верю тому, что под этой реальностью подразумевается. Мне важен не основной смысл, а смысл, привнесенный произвольно откуда-то извне... Я думаю, это все потому, что у нас не осталось больше никакого основного смысла жизни, у нас возникает очень много маленьких смыслов на протяжении жизни и в разных ее областях. Хотя, может быть, есть один основной смысл жизни - потребление? Но потребление уже само по себе не смысл, а процесс. Потребление как раз и есть то, что уводит нас от смысла дальше всего». Подробный анализ функций брендов в этом произведении13.
Традиционное представление об онимах как единицах, не связанных с выражением постоянных понятий и не способных нести информацию о предметах, которые обозначают, не соответствует той роли, которую аллюзивные имена собственные играют в художественном тексте. Понимание имени собственного как лингвосоциального артефакта позволяет осмыслить онимы (топонимы, антропонимы и маркировки) как мифологемы, интегрирующие в себе и денотат, и концепт. Мотивация ономастикона в художественном тексте всегда многомерна в силу природы самого художественного текста. Выступая одновременно в функции идентификации и символизации, ономастическая единица способствует экономии текстового пространства (информационная и прагматическая прозрачность прецедентного онима облегчает его дешифровку и снимает необходимость ввода широкого пояснительного контекста). Особенности частнокатегориальной семантики онимов позволяют им становиться важным характеризующим средством и непосредственно воздействовать на воплощение общего художественного замысла.
13 Фролова Н.Н. Дискурсивные функции маркировочных наименований (брендов): лингвокульту-рологический и лингвопрагматический аспекты (на материале русского языка): дис. ... канд. филол. наук. Краснодар, 2011.
Макерова С.Р. Онимы в аспекте текстообразования. Понимание имени собственного как лингвосоциального артефакта позволяет адекватно оценить его роль в процессе текстопорождения. Мотивация ономастикона в художественном тексте всегда многомерна в силу природы самого художественного текста. Выступая одновременно в функции идентификации и символизации, ономастическая единица способствует экономии текстового пространства (информационная и прагматическая прозрачность прецедентного онима облегчает его дешифровку и снимает необходимость ввода широкого пояснительного контекста).
Ключевые слова: текст, текстообразование, ономастикон художественного текста, имя собственное (онимы), антропонимы, топонимы, маркировки, аллюзивные имена.
Makerova S.R. Onims in the context of the formation of the text. Understanding of the proper name as socio-linguistic artifact helps to adequately assess its role in the process of the formation of the text. Motivation of the onomasticon is always multidimensional due to the nature of the literary text. Having at the same time the function of identification and symbolization, onomastic unit saves text space (information and pragmatic transparency of onim makes it easy to decrypt and removes the need of a broad explanatory context).
Key words: text, the formation of the text, onomasticon of the literary text, the proper name (onim), anthroponom, toponyms, marks, allusive names.
