CC BY
135
А. А. Шувалов
ОФИЦЕРСКИЙ КОРПУС БЕЛОГО ДВИЖЕНИЯ:
ПРОБЛЕМЫ КОНСОЛИДАЦИИ
Одним из главных источников кадров для командного состава Белых армий и для вооруженных сил революции был русский офицерский корпус царской армии. В ходе Первой мировой войны офицерский корпус претерпел значительные изменения: после Октябрьской социалистической революции он разбился на два лагеря: на офицеров, которые пошли служить большевикам, и на тех, которые противостояли им. Офицеры были ядром и душой белого движения. Тем не менее офицерство, сражавшееся против Советской власти, не было едино. Мы попытались более детально рассмотрел» данную проблему и показать неоднородность офицерского корпуса на юге и востоке страны.
Итак, белый офицерский корпус в период гражданской войны не отличался однородностью. По социальному происхождению офицерский корпус белогвардейских армий юга России состоял из кадровых командиров и офицеров военного времени. Кадровое офицерство (штаб-офицерское звено и генералитет) сохраняло дворянский характер. Офицеры военного времени (обер-офицерское звено) были выходцами из крестьян, мещан, духовенства, купцов. С осени 1918 г. главным источником офицерских кадров становится мобилизация в белогвардейские армии. Естественно, пополнение происходило за счет офицеров военного времени, основного состава офицерского корпуса старой армии, вследствие чего изменяется процентное соотношение офицеров дворянского и не дворянского происхождения. Так, по социальному происхождению белогвардейское офицерство состояло из офицеров дворянского происхождения (примерно 5 %) и из мещан, крестьян, духовенства, купцов, казаков (95 %)*.
Помимо социально-сословного признака офицерский корпус делился еще по нескольким «разграничительным линиям».
Так, существовавшее и ранее деление на казачьих и не казачьих офицеров приобретало новый смысл. Казачьи офицеры (Донского, Кубанского, Терского войск)—в основном офицеры военного времени, в большинстве своем зараженные казачьим сепаратизмом (самостийники), относились к офицерам Добровольческой армии с недоверием и предвзято. При объединении командования Донской и Добровольческой армий в январе 1919 г в кругах казачьих офицеров ходили разговоры «об отдаче их под офицерскую палку»2. Генерал Деникин утверждал, что, по словам атамана Краснова, «казаки не примут солдатских генералов»3. В свою очередь офицеры-«кадеты», участники первого Кубанского похода, свысока смотрели на «ахфицеров»-казаков. Однако осознание того, что общий враг — большевики, объединяло казачьих и армейских офицеров. Среди добровольцев было хорошим тоном иронизировать по поводу «Всевеликого Войска Донского»4.
При отходе Вооруженных сил Юга России к Новороссийску (весной 1920 г.) казачье население в большинстве своем было враждебно настроено к добровольцам, и в одной из бригад Добровольческого корпуса был случай, когда избили тяжелобольного офицера. Казак, сделавший это, был расстрелян по приказу генерала Кутепова5.
© А. А. Шувалов, 2007
Вероятно, это был не единичный случай. Когда остатки кубанских, терских и донских частей после Новороссийской эвакуации, не успев погрузиться, отходили вдоль Черноморского побережья по дороге на Сочи и Туапсе, отношение к «добровольцам» не только казаков, но и их офицеров было резко враждебное. Генерала Деникина и «добровольческие» полки упрекали в том, что, «захватив корабли, они бежали в Крым, бросив на произвол судьбы казаков»6.
В Добровольческой армии и в ВСЮР было деление на офицеров-добровольцев («первопоходников»), на мобилизованных и других офицеров, вступивших в борьбу гораздо позже. Со стороны офицеров-добровольцев к ним наблюдалось настороженное отношение. Так, возникали проблемы во взаимоотношениях вновь поступивших офицеров и старых добровольцев, под команду которых, как правило, молодых офицеров в младших чинах, поступали старшие по чину. Также «нахождение офицеров на должностях рядовых больно било их по самолюбию и тем принижало их дух. Это была одна из главных причин, почему значительный процент офицеров уклонялся от службы в строю, Эта же система привела к тому ненормальному явлению, что прежним кадровым офицерам в армии места не находилось. На должности рядовых они не годились, да и сами не желали идти в подчинение молодым подпоручикам и поручикам. На командные должности их не назначали, так как каждый добровольческий полк ревниво оберегал „старшинство“ своих офицеров, основанное не на чинах и прошлом прохождении службы, а исключительно базировавшееся на добровольческом стаже. В итоге профессионально подготовленный штаб-офицерский состав Императорской армии оставался за бортом. Должность рядового их не обижала как мера чрезвычайная и временная, но как систему они ее резко осуждали»7. Кроме того: «Зло заключалось в делении офицеров на „старых“ и „новых“. Первая группа, притом меньшая числом, занимала командные должности и пользовалась всеми правами офицера и начальника. Вторая группа, резко увеличившаяся после выхода армии из Донецкого бассейна, в массе своей никакими правами не пользовалась, считалась „рядовыми“ и лишалась даже тех офицерских преимуществ, какие дарованы уставом каждому офицеру»8.
Деление было и по линии службы офицеров на передовой и в тылу. Офицеры, служившие на передовой, пренебрежительно относились к офицерам, служившим в тылу, хотя и там происходили постоянные вооруженные столкновения, и было далеко не безопасно. Тем не менее, служившие в тылу возле городов и в городах имели больше возможностей для «мирной» жизни (ресторанов и кутежей). Так, у рядового офицерства крепло убеждение, что «мы кровь проливаем на фронте, а они там, в тылу отсиживаются...», Действительно, в особо напряженные моменты для белого движения многие офицеры искали спасение в тыловых учреждениях. «Из тыла не так-то просто удавалось выгнать людей на фронт. Создавалась особая категория „ловчил“, офицеров, которые под всяческими предлогами уклонялись от отправки в боевые части. То выискивали болезни, то примазывались к тыловым учреждениям,— словом, „ловчилы” предпочитали впроголодь, но „табелировать“ на бульварах, чем подставлять сытый желудок под вражескую пулю»,— отмечал белогвардейский источник9.
Известно, что слабым местом белого движения был тыл с обилием штабистов. Например, в одном из рапортов о Русской армии в Крыму указывалось, что в штабе при административной части состояло до 500 человек10. Натянутые отношения между штабными и строевыми офицерами проявлялись даже на бытовом уровне. Так, в декабре 1918 в 1-м офицерском батальоне одного из полков Добрармии вызвало волнение предпочтение, отдаваемое в столовой чинам штаба перед другими офицерами, а также преимущество штаба перед строевыми частями в снабжении (повидлом, папиросами и т. д.)11.
В периоды отступления и поражений создавалось ощущение всеобщего предательства, в том числе со стороны своего генералитета и штабов12. Также деление проходило по линии высшее офицерство—рядовое офицерство. У основной массы рядового офицерства росло недоверие к высшему командному составу. В Новороссийске перед эвакуацией возник Союз офицеров фронта и тыла. Его участники требовали уволить ряд генералов, разрешить наблюдателям от Союза контролировать ведение работ по укреплению города. Наиболее радикально настроенные заявляли, что готовы «перебить генералов Романовского, Драгомирова, Лукомского, а генералу Деникину предъявить ультимативные требования»13, В Крыму появилось такое явление, как «Орловщина», которое было результатом поведения старшего комсостава. Капитан Орлов в Крыму возглавил группу, провозгласившую борьбу с высшим комсоставом. Они заявляли: «Генералы нас предают красным, они неспособны спасти положение. Долой их. Станем вместо них и поведем борьбу»14. «Орловщина» была разбита, но появление таких явлений свидетельствовало о серьезности сложившегося положения.
Тем не менее представляется возможным говорить об определенной общности чувств, устремлений, духовных и нравственных ценностей, свойственных широкой категории офицерского состава ВСЮР—тех, кто сознательно сделал свой выбор в пользу Белого движения15.
Офицеры на юге России делились и по политическим убеждениям. Так, контрреволюция объединяла в своих рядах всех политических противников большевизма—от черносотенцев до социалистов. Однако достичь политической консолидации монархистов и правых эсеров при посредничестве кадетов и поддержке октябристов, а, следовательно, соединить воедино мировоззренческие концепции было невозможно16.
«Политические взгляды белого офицерства представляли собой мешанину ка-детствующих и октябриствующих верхов и меныневистско-эсерствующих низов»17. Тем не менее официальная идейно-политическая платформа Белого движения на юге России тяготела к прокадетской ориентации.
Белый офицерский корпус на востоке, так же как и на юге России, не отличался однородностью. Он состоял из кадровых командиров и офицеров военного времени. Первых было меньшинство, в армиях A.B. Колчака—не более 1800 человек. Среди них выделялись офицеры с высшим военным образованием, окончившие в свое время академии и занимавшие, как правило, высокие командные посты. Значительную их часть составляли офицеры Генерального штаба, всего около 300 человек.18 Подавляющее большинство офицеров было офицерами военного времени. Как правило, они получили командные должности после краткосрочных курсов в школах и училищах в годы Первой мировой и Гражданской войн. Таким образом, офицеры военного времени (в основном обер-офицере кое звено) были выходцами из крестьян, мещан, духовенства, купцов и рабочих. Кадровое офицерство на востоке России в большинстве своем состояло из представителей данных сословий. Даже среди колчаковских генералов выходцев из дворян было незначительное количество.
Из существующих на тот момент 13 казачьих войск на востоке России оказалось 9. Поэтому значительное количество офицеров в колчаковских армиях являлись выходцами из казачества. В свою очередь казачьи офицеры как у Деникина, так и у Колчака, были «заражены» казачьим сепаратизмом. Главным для казаков было одно желание— отстоять свою автономию, самостоятельность при любой власти. Их «контрреволюционность», в основном, не переходила границ своего войска19.
Вместе с тем у части рядового казачества сохранялось настороженное отношение к армейскому офицерству и к бывшим царским генералам. Так, на съезде делегатов
объеденных станиц Оренбургского казачьего войска в мае 1918 г. обсуждался вопрос
о том, что в г. Илеке временно проживали офицеры, которые боялись прибыть к казакам, т. к. ходили слухи, будто бы казаки испытывают к ним недоверие20.
Офицерский корпус белых армий также подразделялся на тех, кто вступил в противоборство с большевиками в самый начальный период Гражданской войны—т. н. «первопоходники»—и тех, кто включился в борьбу позднее — мобилизованные. Как и на Юге, на Востоке существовала некоторая отчужденность и даже пренебрежительное отношение между теми, кто с самого начала участвовал в борьбе, и теми, кто присоединился позднее. Касаясь этого вопроса, генерал-майор Н. Т. Сукин (начальник штаба 3-го Уральского корпуса) отмечал в 1918 г., что «офицерство разбилось на две части, из которых одна признала необходимость вести борьбу, не складывая оружия. Другая часть, видя бесполезность такой борьбы, временно сложила оружие, выжидая событий. Но когда время борьбы настало и началось восстание масс, эта. часть офицерства, включая даже стариков, встала в ряды бойцов, честно исполняя свой долг. И ни в коем случае нельзя было признавать пренебрежительное отношение, которое приходилось наблюдать со стороны многих представителей 1-й группы ко 2-й»21.
Тем не менее большинство офицеров, подобно своим подчиненным, попало в белую армию по мобилизации и к военной службе относилось как к неприятной обязанности22. Однако серьезных разногласий, вражды в отношениях между офицерами этих групп не проявлялось. Все зависело от личных качеств того или иного человека, от его умения командовать и выполнять приказы и, конечно, от ситуации, складывающейся на фронте.
Как уже говорилось, большая часть офицеров служила не на передовой, а в тыловых учреждениях. Офицеров, служившие в тылу, выполняли следующие функции: снабжение фронта всем необходимым, обучение и подготовка военнослужащих в кадровых частях, принятие мер по обеспечению безопасности тыловых районов. Особенностью тыловых служб являлась старая «болезнь» русской армии—значительный рост военной бюрократии23. Многие из офицеров под различными предлогами уклонялись от отправки на фронт, пристраиваясь в тылу; другие незаметно уходили с фронта в тыл, пользуясь для этого отпусками и командировками24. Так, в период неудач на фронте много начальников и отрядных штабов оказывалось без войск. Многих тянуло в тыл желание отдохнуть от передряг и лишений фронта25. В июле 1918 г. командир Средне-Сибирского корпуса А. Н. Пепеляев приказал: «В то время как лучшая часть офицерства потом и кровью зарабатывает счастье измученной Родины, находятся офицеры, которые наводняют тыловые штабы и попросту просиживают по многочисленным городам освобожденной Сибири. Приказываю начальникам всех гарнизонов всех офицеров отправить немедленно на фронт, штабы расформировать, оставив одного адъютанта»26, По словам генерала Сахарова, «военное министерство и главный штаб распухли до чудовищных по величине размеров. Вышли к жизни все прежние отделы, отделения, столоначальники. Министерства были так полны служилым народом, что из них можно было бы сформировать новую армию»27. Начальник штаба Верховного Главнокомандующего в 1919 г. вынужден был подписать приказ о скорейшей высылке на фронт офицеров, находившихся «не при деле». Весной 1919 г. генералу Сахарову безо всякого ущерба для местного дела удалось отправить на фронт в три дня из Томска 200 офицеров, а из Новониколаевска—170. Делалось это так: собирались начальники частей со списками личного состава, проверялась деятельность части, устанавливалось, сколько офицеров необходимо оставить, а остальным давалось три дня на сборы, и специальным эшелоном они отправлялись в действующую армию28. Так, в сентябре 1919 г наблюдалась тенденция к сокращению военной бюрократии
и централизации управления армиями: была расформирована Ставка, реорганизована в отдельный штаб при Верховном правителе29.
Фронтовое офицерство с пренебрежением относилось к тыловикам, обвиняло их в неэффективной и недостаточно организованной работе. При отступлении колчаковских войск не была подготовлена эвакуация Уфы, Перми, Екатеринбурга, Челябинска и Омска Генерал К. В. Сахаров даже называл деятельность тыловых служб преступной30.
Рост военной бюрократии наблюдался и в строевых частях. Строевых частей у белых было немного, зато был чрезвычайно велик штат штабных работников. На 70 тыс. строевых бойцов—10-12 стрелковых дивизий времени царской армии 1914 г.—у белых насчитывалось 5 армейских штабов, 11 штабов корпусов, 35 штабов дивизий,— всего 51 штаб31. «В нормальное время штабные должности замещались лицами, специально подготовленными к таковой деятельности. В гражданскую войну в этом отношении процветало кумовство»32. Так, в начале 1919 г. возникла обширная прослойка офицерства, служившего в тыловых частях и многочисленных канцеляриях. Само существование такой группы «тыловиков» вызывало озлобленность среди фронтовых офицеров по отношению к власти и высшему командованию33. В частности, даже репутация Колчака в значительной мере пострадала из-за его окружения. Уже в первые месяцы правления Колчака в Омске говорили: «Колчак попал под колпак». Не Колчак руководил правительством, а кучка интриганов и политиков руководила Колчаком. Все это, обросшее нелепыми сплетнями, становилось известно фронтовым офицерам, усиливая желание наиболее пылких из них разделаться с «тыловой сволочью»34.
Деление и разногласия проходили и по линии высшего и рядового офицерства. Раскол этот был вызван тем, что в то время, как молодое офицерство все время находилось на фронте, несло всю тяжесть войны при далеко недостаточном материальном обеспечении, старое со звездочками и погонами на плечах окопалось в тылу35. Свидетельством этого явились многочисленные конфликты среди офицеров, в первую очередь на почве неподчинения приказам вышестоящего начальства. При отступлении белогвардейских армий данные противоречия усугублялись, и многие лица командного состава все чаще проявляли озлобленность по отношению к своему начальству и подчиненным. Противоречия существовали и внутри высшего офицерства, между руководителями отдельных армий, корпусов (например, командующий Сибирской армией генерал Гайда винил в провале наступления своей армии весной 1919 г. командование Западной: «Мне удалась бы операция, если бы соединения Западной армии выполнили поставленные перед ними задачу»36), а также между лидерами Белого движения (в частности между Г. М. Семеновым и А. В. Колчаком).
Эти разногласия, обычно обострявшиеся в период неудач белых, говорили о неустойчивости офицерского корпуса. Они также свидетельствовали о неинформированное™ армейских командиров относительно стратегических планов высшего командования. Подобные столкновения мнений, невыполнение приказов показывали, что офицерский корпус за годы мировой войны и революции качественно изменился и не отличался единством, сплоченностью и дисциплиной.
Офицеры колчаковских армий делились и по политическим убеждениям. Политические взгляды в среде белого офицерства на востоке страны были достаточно разнообразны: от монархических до социалистических идей (правоэсеровского типа).
Их можно разделить на несколько групп. Первая—это «непредрешенцы», люди индифферентные к политике, готовые служить любой законной, в их глазах, власти. Таких офицеров было большинство. Вторую группу составляли сторонники официальной идеологии Белого движения, близкие к кадетам. К третьей группе относились
монархисты, среди которых выделялись умеренные и радикальные, т. е. черносотенцы. Последняя группа, меньшая по своему составу, состояла из сторонников социалистических идей (эсеровского типа). Численность офицеров, придерживавшихся таких взглядов, увеличивалась по мере ухудшения положения белых на фронте37. В связи с тем, что на смену кадровым офицерам приходила интеллигенция, в основном студенты, учителя, настроенные проэсеровски, командный состав и его боеспособность к концу 1919 г. уменьшились не только за счет естественных боевых потерь, но и в результате дальнейшей эволюции мировоззрения колчаковских офицеров, приводившей к их переходу в Красную армию38.
Такое положение в офицерском корпусе Белого движения не способствовало сплоченности и боеспособности командного состава деникинских и колчаковских войск.
Таким образом, все перечисленные выше факты говорят о кардинальных изменениях в среде офицерства, прежде всего, в области сознания. Достичь в их среде социально-политического единства и хотя бы в минимальной степени консолидации было невозможно, особенно в период военных неудач и поражений. Это можно считать одной, хотя и не главной, причиной военного поражения Белого движения.
I л
1 Подсчитано по: Кавтарадзе А. Г. Военные специалисты на службе Республики Советов, 1917-1920 гг. М., 1988. С. 27; Солнцева С. А. 1917: Кадровая политика революции в Российской армии// Отечественная история. 2004. № 3. С. 109; Гражданская война в России: «Крупный стол» // Отечественная история. 1993. № 3. С. 114; УстинкинС.В. Трагедия Белой гвардии. Нижний Новгород,
1995. С. 55, 61.
I Краснов П. Н. Всевеликое войско Донское. Белое движение: История русской революции. (Электронный ресурс). М., 2000.
3 См.: ГАРФ. Ф. 6051. Оп. 1. Д. 28. Л. 2.
4 См.: ФедюкВ.П. Белые: Антибольшевистское движение на юге России. 1917-1918 г. М.,
1996. С. 55.
5 См.: Терентьев В. Кое-что из далекого прошлого. От Орла до Новороссийска. Россия забытая и неизвестная. Белое дело. М., 2004. С. 307.
6 Врангель П. Н. Записки, Кн. 2. Белое движение: История русской революции. (Электронный ресурс). М., 2000,
7 См.: Врангель П.Н. Записки. Кн. 1. Белое движение: История русской революции. (Электронный ресурс). М., 2000; Ларионов В. Последние юнкера. М., 1997. С. 219; ШтейфонБ.А. Кризис добровольчества. Белое дело. Добровольцы и партизаны. М., 1996. Кн. 6. С. 293.
8 См.: ШтейфонБ.А. Указ, соч. С. 293.
9 Калинин И. М. Под знаменем Врангеля. Заметки бывшего военного прокурора. Ростов-на-Дону, 1991. С. 115.
10 См.: Там же. С. 119,
II См,: Крым 1918-1919: Материалы осведомительных органов Добровольческой армии и дипломатического представителя Всевеликого Войска Донского//Красный архив. 1928. Т. 3. (28). С, 149.
12 См.: Михайлов И. В. Быт, нравы и психология белого офицерства: к постановке проблемы. Революция и человек. М., 1997. С. 155.
13 См.: Ушаков А. И., ФедюкВ.П. Белый юг. Ноябрь 1919—ноябрь 1920. М., 1997. С. 31.
14 См.: Слащев-Крымский Я. А. Белый Крым, 1920: Мемуары и документы. М., 1990. С. 58..
15 См.: Кручинин А. С. Генерал Я. А. Слащев-Крымский и самосознание Добровольческого офицерства//Белое движение на юге России (1917-1920): Неизвестные страницы и новые оценки. М.,
1997. С. 41.
16 См.: Зимина В. Д. Белое движение в годы Гражданской войны. Волгоград, 1995. С. 13; Она же. Белое движение и российская государственность в период Гражданской войны. Волгоград, 1997. С. 46.
17 См.: Слащев-Крымский Я. А. Указ. соч. С. 40.
18 См.: Волков Е. В. Колчаковские офицеры: опьгг исторического исследования. Челябинск, 2001. С. 63.
19 См.: ВолковЕ.В. «Коннице отведено едва ли не последнее место» //Белое движение на востоке России. Белая гвардия. 2001. № 5. С. 30.
20 См.: Войнов В. М. Офицерский корпус белых армий на востоке страны//Отечественная история. 1994. № 6. С. 52.
21 Там же. С. 57-58.
22 См.: Симонов Д. Г. К вопросу о военном строительстве в тыловых округах колчаковской армии в 1919 году//«Сибирская Заимка». (Электронный журнал). 2002. № 2. http://www.Zaimka.rn.
23 См.: ВолковЕ.В. Колчаковские офицеры... С. 249.
24 См.: Молчанов В. М. Борьба на востоке России и в Сибири // Белая гвардия. 1999/2000. № 3. С. 59.
25 См.: Болдырев В. Г. Директория. Колчак. Интервенты: Воспоминания. Новониколаевск, 1925. С. 58.
26 См.: Новиков П. А. Гражданская война в Восточной Сибири. Россия забытая и неизвестная. На великом переломе. М., 2005. С. 88.
27 Сахаров К. Белая Сибирь. Гражданская война в России: Катастрофа Белого движения в Сибири. М., 2005. С. 179, 183.
28 Там же. С. 131.
29 См.: Варламова Л. Н. Аппарат военного управления Всероссийского временного правительства А.В. Колчака. 1919 г.//Белое движение на востоке России. Белая гвардия. 2001. № 5. С. 22.
30 Сахаров К. Указ. соч. С. 205-206.
31 См.: Филатъев Д. Катастрофа белого движения в Сибири. Восточный фронт адмирала Колчака. Россия забытая и неизвестная. Белое движение. М., 2004. С. 245.
32 Филимонов Б. Поход степных полков летом 1918 года. 1918 год на востоке России. Россия забытая и неизвестная. Белое движение. М., 2003. С. 272.
33 См.: Мыишнский А. А. Отношение населения Сибири к «белому» режиму в период колчаковщины // «Сибирская Заимка». (Электронный журнал). 2002. № 2. http://www.Zaimka.ru.
34 См.: Михайлов И. В. Быт, нравы и психология белого офицерства: к постановке проблемы. Революция и человек, М., 1997, С. 156.
35 См.: Войнов В, М. Указ. соч. С. 59.
3< См.: РГВА. Ф. 40169. Оп. 1. Д. 1. Л. 384.
37 См.: ВолковЕ.В. Колчаковские офицеры... С. 131.
38 См.: Войнов В. М. Указ. соч. С. 61.
