CC BY
32
ОДНОЗНАЧНЫЕ ТЕКСТЫ С ДВОЙСТВЕННОЙ СЕМАНТИКОЙ
М.К. Тимофеева
Ключевые слова: семантика, истинность, онтологическая определенность, ирония, однозначность, противоречивость.
Keywords: semantics, truthfulness, ontological definiteness, irony, unambiguity, inconsistency.
Название данной статьи на первый взгляд может показаться противоречивым, поскольку неясно, как семантика может быть одновременно и однозначна, и двойственна. Однако далее показано, что разделение семантики текста на две противопоставленные части может быть прагматически оправданным в рамках выполнения определенной функции, связанной с употреблением языка.
Одно из основных свойств декларативных предложений - характеристика истинности. Именно это свойство является центральным для логики: «Подобно слову “прекрасный” в эстетике и слову “добрый” в этике, слова “истинный” и т.д. определяют направление развития логики» [Фреге, 2000, с. 326]. Согласно классической логике возможны только два варианта: предложение либо истинно, либо ложно. Многозначные логики позволяют развить более детализированный взгляд на вещи путем оперирования с тремя или более значениями, например, истинно, ложно, неопределенно. Интенсиональные логики позволяют оценивать достоверность сообщения в разных «возможных мирах», добавляя тем самым к истинностной характеристике еще и онтологическую. Одно и то же предложение может быть истинно в одном возможном мире, но ложно в другом.
Характеристики истинности и онтологической принадлежности важны также в рамках повседневного использования языка, когда говорящим нужно понимать, являются ли (являлись ли, будут ли являться) обсуждаемые ситуации реальными или же, например, воображаемыми, желательными и т.д.
Иначе говоря, и с позиции логики, и с позиции рядового пользователя языка в декларативном предложении существенно то, что позволяет сделать обсуждаемую в нем ситуацию в большей степени истинностно и онтологически определенной, чем она была до того. С
этой позиции неоднозначности и противоречия в тексте, казалось бы, нежелательны. Негативное отношение к ним действительно традиционно. В частности, именно стремление избавиться от неоднозначностей и противоречий, свойственных естественным языкам, служило основным стимулом к изобретению искусственных языков. Таким идеалом руководствовались и создатели философских языков, и разработчики современных математических языков.
Однако на самом деле все не так просто. Тексты, семантика которых включает две противопоставленные части, также могут быть вполне ясными по своему содержанию, внося конкретный и четко понимаемый вклад в истинностно-онтологическую определенность сказанного. Далее рассматривается класс таких текстов, названный ранее текстами с двойственной семантикой [Тимофеева, 2009].
1. Общая характеристика текстов с двойственной семантикой
Если считать, что одна из основных функций языка - повышение истинностно-онтологической определенности обсуждаемого в тексте положения дел, то языковые средства можно разделить (относительно выполнения этой функции) на базовые и периферийные. Базовыми являются тексты, семантика которых однозначна и непротиворечива (в той степени, в какой того требуют обстоятельства коммуникации). Такие тексты наиболее типичны для обыденного общения, осуществляемого в рамках предметной деятельности человека. Вместе с тем, существует и периферия, то есть другие виды текстов, также служащие для выполнения этой функции (хотя и реже, чем базовые), но не обладающие указанным свойством. Анализ данной функции в целом предполагает рассмотрение не только базовых, но и периферийных средств, к каковым, в частности, относятся тексты с двойственной семантикой.
Текст с двойственной семантикой представляет собой объединение двух противопоставленных частей. Понимание такого текста основано на усмотрении одновременно пары пропозиций (X, У), однако сам текст при этом не воспринимается как непонятный или трактуемый неоднозначно, а двойственность семантики неустранима без существенного ее обеднения. Пропозиции X и У воспринимаются как различные, но связанные определенным отношением, взаимодействующие друг с другом.
Во всех случаях использования текстов с двойственной семантикой ни одна из двух усматриваемых пропозиций не устранима без ущерба для понимания текста в целом. Это отличает такие тексты от текстов, содержащих случайные ошибки, оговорки, когда слушающий, распознав ошибку говорящего, корректирует движение своей мысли и
затем без ущерба для смысла текста полностью заменяет первое (неправильное) понимание на второе (правильное).
Один из характерных примеров текстов с двойственной семантикой - ирония. В наиболее типичном варианте иронии пропозиция X есть отрицание пропозиции Y, то есть X = Y.
2. Иронический текст как текст с двойственной семантикой
Ирония - явление довольно многообразное. В данном случае речь пойдет о вербальной иронии (а не, например, иронии ситуации или иронии, выраженной посредством мимики, взгляда и т.д.), представленной «в чистом виде», то есть не смешанной с метафорой, пародией и т.д. Например, высказывание Этот человек изящен как слон совмещает элемент иронии с метафорой, что делает иронию легко распознаваемой даже без привлечения дополнительного контекста. Характерное свойство иронии «в чистом виде» - невозможность распознать (без опоры на контекст), следует ли трактовать сказанное буквально или как иронию. Иногда это невозможно распознать и по контексту, поэтому применительно к такому виду иронии можно повторить слова Вилсона и Спербера: «Нет никакого безошибочного средства распознавания иронии. Любая коммуникация рискованна. Намерения говорящего не могут быть декодированы или логически выведены, их надо установить посредством чреватого ошибками процесса построения и оценки гипотез, даже наилучшие из которых могут оказаться ошибочными» [Wilson, Sperber, 2007, p. 47].
Ирония, согласно традиционному пониманию этого явления, состоит в том, что высказывается одно, а подразумевается другое, причем подразумеваемый смысл свидетельствует о ложности буквального. Такое соотношение между указанными двумя смыслами действительно типично для иронии. Однако возможны и другие варианты. Иллюстрацией может служить следующий пример [Wilson, Sperber, 2007, р. 36]. Посетитель магазина, указывая на охваченного гневом покупателя, изливающего ярость на продавца, говорит своему спутнику: «Кажется, он немного расстроен». Здесь буквальная и ироническая трактовки относятся друг другу скорее не как ложь и истина, а как сильно ослабленная характеристика ситуации и ее адекватная характеристика. Слабая степень эмоции противопоставлена сильной степени, но соотношение между пропозициями Он расстроен и Он в гневе, вообще говоря, не описывается посредством логической операции отрицания, то есть как соотношение типа Р и -.Р.
Поэтому некоторые авторы (см., например, Р. Джиора: [Giora, 1995]) рассматривают иронию как форму «непрямого (неявного) отри-
цания». Непрямое отрицание отличается от прямого по своим логическим свойствам, в частности, из прямого отрицания (в отличие от непрямого) следует высказывание противоположное отрицаемому. Для понимания этих различий достаточно сопоставить логические следствия высказываний Он не в гневе (прямое отрицание высказывания Он в гневе) и Он расстроен (непрямое отрицание того же высказывания).
Именно наличие прямого или непрямого отрицания кардинально отличает понимание иронии от процесса снятия неоднозначности, при каковом отбрасываемое содержание бракуется и более уже не рассматривается.
Интересно, что буквальный смысл чаще бывает позитивным, а иронический - негативным. Эту психологическую особенность называют «эффектом Поллианны» по имени героини детских книг американской писательницы Э. Портер: девочка, носившая такое имя, позитивно интерпретировала все встречавшиеся ей неприятности. Согласно «гипотезе Поллианны» [Boucher, Osgood, 1969], человеку свойственна тенденция воспринимать вещи позитивно (это, в частности, проявляется в том, что позитивно окрашенные слова более употребительны, чем негативно окрашенные). Поэтому замена позитивного взгляда негативным обычно кажется более подходящим поводом для иронии.
Двойственна ли семантика иронического текста? Для прояснения этого вопроса рассмотрим, какие гипотезы относительно процесса понимания таких текстов существуют в когнитивной лингвистике.
Когнитивные лингвисты достаточно много внимания уделяют данному языковому явлению, однако единой точки зрения пока нет. Согласие есть лишь в том, что выбор между иронической и буквальной трактовками обусловлен языковым или внеязыковым контекстом. Относительно того, на каком именно этапе понимания контекст предопределяет итоговую трактовку текста, мнения расходятся.
Традиционный взгляд, часто именуемый «стандартной прагматической моделью» («standard pragmatic model»), постулирует приоритетность композициональной интерпретации иронического высказывания. Она состоит в трактовке смысла предложения как функции от смыслов составляющих это предложение более простых языковых единиц (слов и словосочетаний) и дает буквальное понимание. Как затем выясняется, оно противоречит имеющейся контекстной информации. Понимание иронии в этом случае оказывается двухшаговым процессом: сначала усматривается композициональный буквальный смысл, затем он отвергается на прагматическом основании, после чего строится новая некомпозициональная интерпретация текста.
Представители другой точки зрения не видят различий между пониманием иронии и пониманием обычного неиронического текста. Они полагают, что иронический смысл доступен непосредственно, без построения промежуточной и впоследствии отвергаемой буквальной интерпретации, а контекстная информация воздействует на процесс понимания изначально, заранее настраивая адресата на одну из трактовок.
Существует и промежуточная позиция, согласно которой понимание одних видов иронии представляет собой двухшаговый процесс, понимание других видов - одношаговый. Рассмотрим кратко эти три точки зрения.
Традиционная двухшаговая стратегия «неудачи-и-исправления» (fail-and-recover) связывается, прежде всего, с именем Г.П. Грайса. С его точки зрения принцип кооперации и связанные с этим принципом максимы обычно соблюдаются обоими коммуникантами. Соответственно адресат сообщения, полагаясь на традиционность такого стиля языкового взаимодействия, использует (возможно, неосознанно) максимы как дополнительные логические посылки. Из посылок он выводит следствия - коммуникативные импликатуры, - рассчитывая на то, что эти импликатуры подразумевались в сообщении, хотя и не были в нем прямо высказаны. Однако в случае иронии такая стратегия оказывается тупиковой, поскольку оказывается, что выведенные импликату-ры противоречат известной адресату контекстной информации и, следовательно, ложны. Согласно логическому закону контрапозиции, из ложности следствия вытекает ложность антецедента, то есть из невыполнения импликатур следует, что были нарушены какие-то из максим.
Грайс полагает, что в случае иронии нарушается максима качества («не высказывай то, что считаешь ложным»). Дело в том, что Грайс рассматривает иронию в традиционном духе, считая, что иронический текст выражает пропозицию, противоположную буквальной интерпретации. Значит, истинность иронической трактовки влечет ложность буквальной, то есть сообщение нарушает максиму качества. При более широком понимании иронии она может нарушать также и другие максимы.
Если адресат сообщения, построив буквальную интерпретацию, понимает, что максимы нарушены, он теоретически может выбрать одну из двух линий поведения. Либо он решит, что говорящий не соблюдает не только максимы, но и принцип кооперации (тогда языковое взаимодействие теряет смысл), либо он решит, что говорящий придерживается принципа кооперации как основы коммуникации, но умыш-
ленно нарушает максимы, желая придать тексту некий другой (например, иронический) смысл. Дальнейший процесс понимания иронии Грайс связывает с наличием импликатур другого типа, которые используются тогда, когда импликатуры первого типа (типичные для обычной коммуникации) оказываются невыполненными [Grice 1989]. Тем самым, при понимании иронии адресат сначала строит буквальную интерпретацию и осознает, что она нарушает максимы, затем, перейдя от импликатур первого типа к импликатурам второго типа, получает ироническую интерпретацию того же текста.
Сторонники одношаговой модели иронии Д. Вилсон и Д. Спербер рассматривают это языковое явление в рамках развиваемой ими прагматической теории релевантности [Wilson, Sperber, 1995]. Их теория иронии («mention theory of irony») основана на различении собственно употребления («use») высказывания и последующих ссылок («mention») на это употребление [Wilson, Sperber, 2006].
По мнению Вилсона и Спербера, ирония - это воспроизведение некоего высказывания, его отголосок, подобный эху («irony as echoic mention»). Это может быть, в частности, мысль, высказанная ранее каким-то конкретным человеком (например, не оправдавшееся предсказание), или некая общеизвестная истина. Причем в данной концепции речь идет о воспроизведении не предложений, а пропозиций. Ссылка на некое высказывание, вообще говоря, не обязательно иронична: она может просто передавать информацию о содержании данного высказывания. В случае иронии цель состоит не только в этом. Автор иронического текста, воспроизводя некую мысль, одновременно дистанцируется, отмежевывается от нее и выражает свое отношение к ней (насмешку, презрение, упрек и т.д.). Вилсон и Спербер допускают много возможных отношений говорящего к мысли, являющейся объектом иронии, а не только оценку этой мысли как ложной. В этом их концепция отличается от традиционного взгляда.
Однако базовое различие между двухшаговой и одношаговой трактовками состоит в другом.
По мнению Грайса, иронический текст всегда является нарушением нормы (максимы качества), что вынуждает адресата пересматривать первоначальную трактовку текста. Значит, понимание иронии не возникает спонтанно, а происходит в результате логического вывода, управляемого особыми правилами или конвенциями, каковые могут быть разными в разных культурных сообществах.
Вилсон и Спербер не считают имитацию, воспроизведение чего-то отступлением от нормы. Значит, и ирония (как воспроизведение
мысли) тоже не есть отступление от нормы. Напротив, ирония - это действие, являющееся для человека естественным и универсальным, которому не нужно специально учить и учиться, осваивать какие-либо специальные конвенции (максимы). Поэтому вполне возможно спонтанное понимание иронии, возникающее непосредственно и не являющееся результатом логического вывода.
Вообще говоря, любое произнесение можно трактовать двояко: как выражение собственного мнения говорящего и как воспроизведение некоего другого мнения. Адресат должен понять, какой из этих вариантов подразумевается. Сторонники одношаговой концепции иронии полагают, что контекст заранее настраивает адресата на один них, поэтому понимание достигается непосредственно (за один шаг) и этап выбора отсутствует (этап выбора неизбежно сделал бы процесс понимания иронии не одношаговым).
Вариант, когда человек, даже не рассматривая буквальный смысл как невозможный, сразу приходит к ироническому смыслу, многим лингвистам (см., например: [Attardo, 2007]) кажется малоправдоподобным, поскольку, как они полагают, ирония выводится, «вычисляется» на основе сопоставления двух суждений, следовательно, два смысла должны сосуществовать. В одношаговой же модели исключен момент осознания выбора между двумя возможными интерпретациями, поэтому неясно, как человек отличает ложное предложение от, например, новой метафоры или иронии. Этот довод не очень убедителен, поскольку выбор между иронической и буквальной трактовками есть всегда. Значит (если принять данный довод), процессы понимания всех без исключения текстов должны были бы быть двухшаговыми, но это, по-видимому, не так. Кроме того, непосредственное усмотрение иронического смысла, вообще говоря, логически не исключает одновременного усмотрения буквального смысла, что косвенно подтверждается экспериментальными исследованиями.
Результаты экспериментов по изучению иронии неоднозначны: некоторые свидетельствуют в пользу концепции непосредственного понимания, некоторые - в пользу концепции двухшагового понимания. Согласно первым, время, затрачиваемое на понимание иронии, не отличается от времени понимания неиронических текстов. Согласно вторым, в случае иронического текста процесс понимания длительнее. Такое расхождение в результатах послужило основанием для выдвижения более общей гипотезы градуированной доступности («graded salience hypothesis») [Giora, Fein, 2006], в соответствии с которой процесс понимания иронии может быть как одно-, так и двухшаговым, но
в любом случае буквальный смысл полностью не исчезает из сознания, присутствуя в нем наряду с ироническим смыслом.
Эксперименты, на основании которых были сделаны эти выводы, проводились по бихевиористской схеме1. Для каждого исследуемого предложения строились два небольших текста, в одном из них это предложение получало ироническую интерпретацию, в другом - буквальную. Каждому испытуемому сначала предъявляли один из таких текстов, а сразу после этого - буквенную последовательность одного из трех типов: 1) бессмысленный набор букв, 2) слово, связанное по смыслу с иронической трактовкой исследуемого предложения, 3) слово, связанное по смыслу с буквальной трактовкой этого предложения. Испытуемые не должны догадываться о цели исследования (таков один из общих принципов бихевиористского эксперимента), поэтому в качестве отвлекающего маневра их просили ответить на вопрос: «Является ли предъявленная буквенная последовательность словом?» Экспериментаторов же интересовало другое: слова какого из двух указанных выше типов распознаются быстрее. При интерпретации результатов использовалась базовая гипотеза: человек быстрее распознает то слово, которое ближе по смыслу к текущему содержанию его сознания. Это означает, что в момент осознания иронической трактовки текста распознавание слова, связанного с этой трактовкой, произойдет быстрее, чем распознавание слова, связанного с буквальной трактовкой.
В результате эксперимента оказалось, что понимание текста зависит от того, какой из смыслов является априорно более доступным («выпуклым», salient). Если таковым был буквальный смысл, то в процессе понимания он возникал раньше. В случае привычной иронии оба смысла возникали в сознании одновременно. Разделение иронических текстов на привычные и непривычные проводилось заранее в ходе предварительного тестирования. Предполагалось, что на степень доступности смысла помимо привычности могут воздействовать также частота употребления и прототипичность.
Из сказанного можно сделать следующий вывод. С позиции двухшаговой модели семантика иронического текста, чтобы адекватно отображать процесс его понимания, должна включать две противопоставленные части: буквальную и ироническую интерпретацию. С позиции одношаговой модели, как позволяют предположить эксперимен-
1 Обсуждение особенностей и примеров бихевиористских экспериментов в когнитивной лингвистике см., например, в: [Тимофеева, 2010].
тальные исследования Джиоры [Giora, Fein, 2006], обе эти интерпретации также должны присутствоывть в сознании адресата одновременно. Следовательно, есть основания считать, что семантика иронического текста в любом случае двойственна. Однако это обстоятельство не помешает такому тексту быть однозначно понимаемым, если обе части семантики по отдельности таковы.
3. Типы однозначных текстов с двойственной семантикой
Ирония - не единственный тип текстов, которые, несмотря на двойственность семантики, могут пониматься однозначно, внося вклад в истинностно-онтологическую определенность сказанного. Теми же двумя свойствами обладают разного рода конспиративные (зашифрованные) сообщения, имеющие внешнюю форму обычного текста. В качестве примера можно привести известный пароль из фильма «Подвиг разведчика»: У вас продается славянский шкаф? - Шкаф продан, могу предложить никелированную кровать с тумбочкой. Сюда же относятся тексты, систематическим образом использующие наименование одного предмета для указания на другой (например, можно представить себе более длительный диалог, в котором под славянским шкафом, тумбочкой и т.д. понимаются определенные «зашифрованные» предметы, не называемые прямо в целях конспирации). Систематическое обсуждение одного предмета в терминах другого может быть также ироническим или метафорическим. Если в ироническом тексте две части двойственной семантики указывают на одно и то же положение дел (обычно по-разному его оценивая), то в конспиративных сообщениях две части семантики, вообще говоря, никак не связаны между собой по содержанию.
Указанные типы текстов обладают двойственной семантикой только для определенной группы адресатов. Остальные эту двойственность не замечают, однако могут воспринимать тот же текст как понятный и однозначный (имеющий только буквальный смысл).
Двойственной семантикой обладают также саркастические высказывания (в отличие от иронии, выражающие пренебрежительное отношение) и тексты, построенные на основе иносказаний, эвфемизмов, эзопова языка, намеков. В намеке одна часть двойственной семантики воспринимается как усеченная (описывающая только часть положения дел) и, возможно, искажающая, другая - как ее дополнение.
Как и в случае иронии, двойственность семантики не мешает таким текстам быть однозначными (хотя, конечно, не все они тако-
вы). В то же время, эта двойственность может быть заметна не для всех адресатов, считающих, что они поняли текст.
Содержание загадки тоже двойственно: она содержит вопрос и ответ, понимание текста отгаданной загадки - это усмотрение сразу обеих частей, а не одной только первой или второй. Тексты, использующие свежую метафору, оксюморон, парадокс, юмор, могут трактоваться как предложение решить простую задачку (например, такую: Что может означать комбинация смыслов ‘договориться’ и ‘не договориться’ в словосочетании договориться не договориться?). Несмотря на игровой характер такой задачки, она может вызвать затруднения у тех, кто не очень хорошо владеет используемым языком. Правда в этом случае адресат будет осознавать, что текст не вполне понятен и, возможно, даже сочтет его ошибочным.
Однозначные тексты с двойственной семантикой образуют своего рода шкалу, упорядочивающую их по числу тех потенциальных адресатов, которые воспринимают эти тексты именно так. Близко к полюсу минимума находятся те случаи использования «чистой» иронии и конспиративного стиля общения, которые понятны только очень ограниченному числу лиц. Остальные виды текстов (построенные на основе иносказаний, эвфемизмов и т.д.) обычно относятся к более далеким от полюса минимума участкам шкалы.
«Чистая» ирония - менее «демократичный» вид текстов по сравнению с юмором, поскольку она воспринимается как таковая более узким кругом людей (этим отчасти объясняется тот факт, что разработчики компьютерных систем, взаимодействующих с человеком на естественном языке, уделяют имитации понимания юмора гораздо большее внимание, чем имитации понимания иронии).
Г. Кларк и Р. Герриг [С1агк, ве1^ 2006] в своей теории иро-
2
нии отмечают, что ирония предполагает существование двух аудиторий: «внутреннего» и «внешнего» круга («посвященных» и «непосвященных»). Если говорящий специально не маркирует произносимый текст как иронический, то аудитория, вообще говоря, может не суметь сразу распознать текст как иронию. Говорящий в этом случае играет с аудиторией в своеобразную игру.
2 Г. Кларк и Р. Герриг полагают, что иронию следует трактовать более широко, чем в теории Вилсона - Спербера, и рассматривают это языковое явление не как воспроизведение некоего прежде существовавшего высказывания, а как претензию на высказывание («pretense theory of irony»).
На полюсе минимума указанной выше шкалы находятся, в частности, иронические тексты, являющиеся таковыми только для говорящего (для осуществления неких его внутренних психологических целей). В этом случае «внутренний круг» состоит лишь из одного человека. Если ирония не маркируется (интонацией, мимикой и т.д.) и не «вычисляется» по контексту, то двойственность семантики воспринимает только говорящий, для остальных это текст с обычной семантикой.
На полюсе максимума располагаются тексты, двойственность семантики которых слабо воспринимается (например, несложные метафоры или оксюмороны). Такие тексты понятны большинству носителей языка, но могут вызвать затруднения у тех, кто владеет языком не очень хорошо (что, в принципе, тоже может использоваться для ограничения «внутреннего» круга).
4. Функция однозначных текстов с двойственной семантикой
Все типы однозначных текстов с двойственной семантикой способны выполнять одну и ту же функцию: разделять множество потенциальных адресатов на две части, на «внутренний» и «внешний» круг. Для первых текст имеет двойственную семантику, для вторых - нет. Причем обе части аудитории могут участвовать в коммуникации одновременно и вторая из них может пребывать в полном неведении относительно того, что их восприятие текста является неполным. В качестве основы разделения аудитории могут использоваться любые признаки, касающиеся содержания или способностей сознания человека.
Некоторые эксперименты позволяют предположить, какие именно составляющие человеческого опыта значимы с точки зрения выполнения указанной функции в случае саркастических высказываний. Так, в [МсБопаМ, 2007] исследованы особенности понимания саркастических высказываний пациентами с правополушарным нарушением мозга. Деятельности правого полушария приписывают важную роль в регулировании эмоционального поведения и распознавании эмоционального состояния окружающих. При наличии правополушарных нарушений теряется чувствительность к тонким эмоциональным сигналам, ослабляется способность распознавать эмоции по лицу, ухудшаются многие прагматические языковые навыки, нарушается способность приемлемым образом оценивать знания говорящего об обсуждаемой ситуации, следствием этого неизбежно являются и нарушения в осуществлении дедуктивных операций. В своих попытках понять сказанное человек начинает опериро-
вать лишь поверхностными соображениями. Это приводит к тому, что ему сложно не только интерпретировать саркастическое высказывание, но и отличить его от ложного (и иронические, и саркастические, и ложные высказывания обладают общим свойством: все они контрфактуальны). Результаты экспериментальных исследований позволили предположить, что причиной является неспособность сформировать «теорию ума» (theory of mind) другого человека, понять его состояние, стать на позицию собеседника. Иначе говоря, способность строить представление о внутреннем мире других людей является условием понимания определенных типов текстов с двойственной семантикой.
Тексты с двойственной семантикой, детерминируя способ разделения аудитории, являются очень мобильным и гибким средством выполнения данной функции. Для его использования говорящий может опираться как на прямые конвенции (например, в случае конспиративной коммуникации), так и на свою способность формировать представления о знаниях и умонастроениях людей. Таким способом можно определять многообразные множества адресатов для избирательной передачи информации, объединяя людей не только по социальным, профессиональным, возрастным и т.д. характеристикам, а по значительно более широкому спектру параметров.
Литература
Тимофеева М.К. Проблема моделирования понимания текстов с двойственной семантикой // Материалы Международной междисциплинарной конференции «Философия, математика, лингвистика: аспекты взаимодействия». СПб, 2009.
Тимофеева М.К. Введение в экспериментальную когнитивную лингвистику. Новосибирск. Труды Гуманит. фак. НГУ. Сер. 5, 2010.
Фреге Г. Мысль. Логическое исследование // Фреге Г. Логическая семантика. М.,
2000.
Attardo S. Irony as relevant inappropriateness // Irony in language and thought : a cognitive science reader. Colston, 2007.
Boucher J., Osgood C.E. The Pollyanna hypothesis // Journal of verbal learning and verbal behavior. Academic Press Inc. 1969. № 8.
Clark H., Gerrig R.J. On the pretense theory of irony // Irony in language and thought : a cognitive science reader. Colston, 2007.
Giora r. On Irony and Negation // Discourse Processes. 1995. № 19.
Giora R., Fein O. Irony: context and salience // Irony in language and thought : a cognitive science reader. Colston, 2007.
Grice H.P. Studies in the way of words. Cambridge, 1989.
McDonald S. Neuropsychological studies of sarcasm // Irony in language and thought : a cognitive science reader. Colston, 2007.
Wilson D., Sperber D. Relevance: communication and cognition. Oxford, 1995.
Wilson D., Sperber D. On verbal irony // Irony in language and thought : a cognitive science reader. Colston, 2007.
