CC BY
66
обыденные представления о языке и научная лингвистика
В.Б. КАШКИН
Статья рассматривает взаимодействие и взаимовлияние обыденных (спонтанных) и научных представлений о языке. Представления пользователей языка моделируются как иерархия, включающая обыденные теории языка и наивные лингвистические технологии, проявление которых иллюстрируется примерами из сферы преподавания языков, перевода и межкультурной коммуникации.
Ключевые слова: обыденное сознание, наивные представления о языке, изучение языков, перевод.
Как писал Мишель Фуко, «объект гуманитарных наук - это не язык, но то существо, которое, находясь внутри языка, окруженное языком, представляет себе, говоря на этом языке, смысл произносимых им слов и предложений и создаёт, в конце концов, представление о самом языке» [3:372-373]. Это «говорящее существо» находится в когнитивных отношениях со своим языком трояким образом: оно знает язык (неосознаваемое знание), рассуждает о языке (осознание) и со временем развивает способы остранения, верификации, «объективации» своих сведений и представлений о языке (общественно принимаемое знание). Общественно принимаемое знание, впрочем, не рождается мгновенно и не длится вечно. Это один из полюсов человеческой эпистемы, развивающийся из знания обыденного, из обыденных представлений и сосуществущий вместе с этими обыденными представлениями как в сознании индивида, так и в обществе. Л.С. Выготский отмечал зыбкость, проходимость границы между научным и обыденным познанием, возможность их «встречи» в рамках отдельного познающего субъекта: «Научное понятие нисходит к конкретному, житейское - восходит к обобщению» [2:845].
Обыденные представления о языке его носители и создатели, не совсем удачно названные «наивными пользователями», формулируют в собственных концептах, системах этих концептов, иногда - в довольно пространных теоретических построениях. Эти построения иногда достигают весьма высокой степени абстракции и обобщения, что позволяет трактовать их как обыденную лингвистическую теорию, либо повседневную философию языка. Они формулируют собственные представления о том, как устроен язык, в чём различия между языками, есть ли преимущества у одних языков перед другими, как изучать языки, как переводить и т.п.
Первое разделение языковых знаний - на «знание языка» и «знание о языке». Если общественно принимаемое (научное) знание появляется всё-таки не сразу, то рефлексия пользователя языка о своём вербальном инструменте появляется одновременно с ним самим. По утверждению У Матураны, наблюдатель начинает наблюдение - и в то же время размышляет о способах своего наблюдения и пытается
everyday beliefs about language AND language sciences
V.B. KASHKiN
The paper discusses the interrelation and interaction of everyday (spontaneous) beliefs about language and scientifically based concepts of language. Language users’ beliefs are modeledas a hierarchyof everyday linguistic theories and naïve linguistic technologies. Evidence from the domains of language teaching, translation and intercultural communication is given.
Keywords: everyday cognition, language users’ beliefs, language learning, translation.
их объяснить: «wearealreadyintheexperienceofobservingwhenweobserveourobserving» [8:12-13]. Самонаблюдение, самоконтроль, автомониторинг заложены в механизме языковой деятельности. Мониторинг собственной речевой деятельности проявляется в явлениях антиципации и вероятностного прогнозирования своей и чужой речи, рекурсии и самокоррекции в процессе порождения речи и т. п. Языковой и речевой самоконтроль входят в общий механизм когнитивного мониторинга, мета-когнитивный механизм [5:906-911]. Механизм языка, его система (в сознании отдельного индивида, где она только и имеет единственное реальное существование) уже представляют собой первичную лингвистику. Употребляя язык, создавая, а также вновь и вновь (рекуррентно) воссоздавая его из речи, человек проявляет и своё «молчаливое знание» о нём: «Thistacit, ‘surplus’ knowledgeisdisplayedintheveryactso-fapplying- orabstainingfromapplying - languageinallsortsofcontexts» - «Это молчаливое, ‘прибавочное’ знание проявляется в самих актах использования - или отказа от использования - языка в любых контекстах» [6:294-295].
Понятие о молчаливом знании (tacitknowledge) разрабатывалось М. Поланьи и последователями на базе идей позднего Витгенштейна [9]. Молчаливое знание проявляется, в первую очередь, в действиях пользователя языка, в выборе тех или иных «ходов» в языковой игре, в способах их оформления. Вербализация этого знания, его превращение в тексты не всегда необходимы. В то же время наличие возможности такой вербализации позволяет наблюдать это знание в явном виде: либо в рассуждениях «наивных» пользователей о своём языке и чужих языках, либо в теоретических построениях профессиональных лингвистов.
Обыденная философия языка представляет собою иерархическую систему мифологизированных представлений о языке и его использовании [7:187]. Базовой мифологемой следует признать мифологему слова-«вещи», реифицирующую мифологему. В соответствии с этим представлением, основным элементом языка признается слово. Слово трактуется как дискретная, чётко выделимая единица с определённым значением в родном и «странным» значением в чужом языке (либо с «пугающим» множеством значений именно в чужом языке). Слово слово: «отражает рефлексию языка над самим собой. Можно сказать, что концепт слова - это квинтэссенция наивной лингвистики» [1:290].
Помимо знания языка и знания о языке, существует ещё один вид знания, связанный в первую очередь с первым типом. Это преимущественно процедурное знание, знание, как пользоваться языком: как писать, как читать, как изучать язык, как переводить и т. п. Оно также может вербализоваться в требованиях пользователя к процессу обучения, в наставлениях и рекомендациях «как писать», в оценке успешности либо неуспешности собственного либо чужого перевода и т. п. В определённом смысле, разделение на когнитивные и процедурные мифологемы обыденной философии языка соотносимо с двумя типами знания по Райлу: know-that и know-how, пропозициональным и практическим [10]. При этом «молчаливость» свойственна как тому, так и другому типу лингвистического знания: вербализация наступает лишь в определённых условиях, часто только в условиях эксперимента (интервью, анкеты и т. п.), когда испытуемого просят своё знание сформулировать. Это знание доступно и косвенному наблюдению в изучении процессов лингвистического выбора, ошибок или, точнее, девиаций.
Таким образом, обыденная лингвистика включает сферу наивной науки (как устроен язык, откуда он произошёл, как получилось смешение языков и т. п.) и наи-
вной технологии (как правильно пользоваться языком, как изучать языки, как переводить с одного на другой и т. п.). Это - второе разделение языковых знаний. Как обыденная наука о языке, так и обыденная лингвистическая технология разделяются на внутриязыковые, внутрикультурные представления (в том числе и базовые представления о языке вообще) и на межъязыковые, межкультурные представления (сравнение, контраст разных языков, перевод).
Наивная технология считается второй стороной процесса мониторинга собственной деятельности. Наблюдение и оценка (monitoring), с одной стороны, и, с другой стороны - использование оценки для изменения поведения, или управление поведением (control) в их взаимодействии возводятся ещё к идеям У! Джеймса о методе интроспекции как основном способе познания [11:15].
Технологическая сторона бытовой философии языка опирается на уже упомянутую базовую мифологему вещности слова. Представление о процессе изучения языка сводится практически исключительно к «запоминанию большого количества слов», то есть - к накопительной памяти. Накопительная память является вариантом пропозиционального знания и, хотя изучение языка совершенно не может быть сведено к расширению индивидуального словаря, большинство наивных пользователей считают так: «Чем больше ты знаешь слов, тем лучше ты знаешь язык» и т. п. Язык для наивного пользователя равен словарю: «Язык - это набор слов».
Наличие такой благодатной почвы в обыденном метаязыковом сознании позволяет продвигать на рынок якобы «инновационные» методы изучения, декларирующие быстрое освоение словаря. Реклама таких курсов содержит в качестве приманки либо научно-популярные сведения о новом методе, либо чаще какой-нибудь околонаучный бред (25-й кадр, subliminalmessage, NLP, видимо, вскоре появятся и нанотехнологии в изучении иностранного языка). Вот пример из спам-рассылки: «Подарите себе и своим близким знание английского языка! Как? Легко и быстро! Вам поможет эффект 25-го кадра. Больше никакой зубрёжки! Язык запомнится сам, без усилий с Вашей стороны! Чудо случится благодаря специальной компьютерной программе. Её уникальность в том, что программа преподносит лексику на высокой частоте, используя эффект 25-го кадра. А Вам остаётся просто смотреть на экран! В течение 1-2 месяцев Вы запомните более 10000 слов! А это примерно столько, сколько и содержит тот самый Ваш словарь, который Вы всегда мечтали выучить. <... > Доставка по России и Москве бесплатная».
Ключевые моменты рекламного текста: лёгкость, отсутствие усилий со стороны клиента; обещание чуда exmachina, наивная вера в компьютеры; и - собственно уникальное торговое предложение: знание лексики, словаря в большом количестве и за приемлемую плату, - всё это ориентировано на наивного пользователя, который «мечтает выучить словарь», у которого уже сформировано представление о языке исключительно как о наборе слов. Если подытожить многочисленные беседы с желающими поступить на языковые курсы или с отставшими в своей жизни от «языкового поезда» современной цивилизации, то в своём желании нагнать уходящий поезд они готовы «учить много слов» «под гипнозом», то есть, «без больших усилий», чтобы знать, как правило, «американский язык» «в совершенстве», но «без грамматики».
Метакогнитивные исследования в сфере перевода также опираются не только и не столько на общественно признанные мнения переводчиков-профессионалов и их «правильные» переводы, но и на изучение представлений начинающих пере-
водчиков и непереводчиков, а также «девиации», «ошибки», «ляпы», поскольку именно в них можно проследить динамику развития индивидуального сознания от наивных к «научно одобренным» личным конструктам перевода и переводческой деятельности. В личном осознании переводческой деятельности формируются ответы на вопросы: «Что такое перевод?» и «Как переводить?».
На основе базовой реифицирующей метафоры формируется и основной принцип наивной технологии перевода - линейный, пословный перевод: слова-вещи исходного языка просто заменяются словами-вещами языка целевого. Можно утверждать, что так переводят (иногда даже до конца не осознавая этого) большинство наивных пользователей, многие начинающие переводчики и даже иногда профессионалы в состоянии усталости, временного прессинга, или под воздействием внешних факторов (например, «текст «подаётся» не целиком, а переводить уже надо»). Вот как отражается стратегия линейного перевода в анкетах наивных пользователей (преимущественно, студентов-нелингвистов): «Прежде, чем перевести текст, я выписываю все слова из словаря»; «Сначала я должен перевести слова, а затем понять предложение», «Я выписал все слова, а перевод не получается!» и т.п.
Поэлементное приравнивание переносится даже на уровень «букв» - наивный пользователь, как известно, не различает звук и букву. Дети, начинающие изучать иностранный язык, сравнивают слова с соответствующими родными и недоумевают: «куда пропали буквы» или «почему они добавились». Наивный заказчик перевода часто считает знаки и даже отказывается платить, если их «не хватает», «стало меньше» - переводчик ленился, «не доделал работу до конца». Побуквенная словесная арифметика наблюдалась издавна, достаточно вспомнить текст знаменитого платоновского «Кратила». Буквы для Кратила отображали определённые физические свойства (жидкое, твердое, мягкое и др.), что влияло и на смысл слова. Слова, составленные из таких букв, должны были соответствовать природе вещей, а язык, состоящий из таких слов, должен был соответствовать самому совершенному состоянию языка.
Многочисленные примеры пословного перевода встречаются на каждом шагу, особенно в сфере отечественной торговли и бизнеса. Отсутствие сформированного представления о качественном переводе и нежелание платить профессионалу заставляет представителей бизнеса обращаться к дилетантам, либо даже переводить самим. Из реплики бухгалтера: «Что же он сам не мог сесть, взять словарь и перевести [юридические документы по международному процессу]; столько денег платить надо какой-то переводчице! [сумма была более чем скромной]». От жадности и непросвещённости и появляются такие «уроды перевода», как papertoilet (досл. «бумажный туалет») - надпись на упаковке туалетной бумаги; или «Happy! С праздником!» - на полиэтиленовом подарочном пакетике. В последнем случае «переводчик» осуществил пословное приравнивание известной даже ему из начальной школы фразы «Happy New Year! - С праздником Нового года!» и желаемого «С праздником!», а затем произвел простое «вычитание» слов.
Желание выписывать слова из словаря поддерживается и верой в авторитетность подобного источника. Наивный пользователь забывает о том, что словари составляются людьми, пусть даже и очень компетентными, и не различает словарь в языковом сознании личности и словарь на полке. Контекстуальные оттенки семантики при этом не принимаются во внимание, «ведь в словаре же написано». Так, автор заметки о бывшем госсекретаре США на сайте новостей BBC ухитрился сморозить
явную глупость: «Имя ‘Кондолиза’, кстати говоря, образовано от итальянского названия музыкального темпа ‘condolcezza’, что дословно переводится ‘со сладостью’» (на самом деле в музыке это «с нежностью», «с мягкостью», хотя в словаре, разумеется, первым даётся значение «сладость»). Автору могло помешать и «популярное» знание итальянского, ограниченное пиццей, мафией и дольче-витой.
Впрочем, нельзя сказать, что из двух противоположных принципов: verbum e verbo и sensumdesensu, как их сформулировали ещё Цицерон и, позднее, праотец всех переводчиков св. Иероним, первый принцип является наивным, а второй - научным. Как признают многие исследователи, эти принципы, до конца не исключая друг друга, отражают две диалектические стороны переводческой деятельности: выразить содержание и в какой-то степени и в каких-то случаях сохранить - или передать, или воспроизвести - значащую и значимую форму (в особенности, когда форма становится содержанием. Примеры в последнем случае весьма разнообразны: это и поэзия, и современные мультимедийные тексты, в которых «themediumisthemessage» (форма, средство и является содержанием), в соответствии с прорицанием М. Мак-Люэна.
Кстати, и наивное представление о языке вовсе не односторонне, оно скорее характеризуется соединением противоположностей, в чем-то воспроизводящим, вероятно, естественную, «природную» диалектику отношений [4:75-76].
Литература
1. Левонтина И.Б. Понятие слова в современном русском языке // Язык о языке./ Под ред. Н.Д. Арутюновой. М.: Языки русск. культуры, 2000. С. 290-302.
2. Выготский Л.С. Психология развития человека. М.: ЭКСМО, 2006. 1136 с.
3. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб.: A-cad, 1994. 408 с.
4. УлыбинаЕ.В. Психология обыденного сознания. М.: Смысл, 2001. 263 с.
5. Flavell J.H. Metacognition and cognitive monitoring : A New Area of Cognitive-Developmental Inquiry // American Psychologist. 1979. № 34/10. C. 906-911.
6. Johannessen K.S. Action Research and Epistemology // Concepts and Transformation. 1996. Vol. 1. №2/3. C. 292-295.
7. Kashkin V.B. Chapter 9: Metalinguistic Activity and Everyday Philosophy// Language in Action: Vygotsky and Leontievian Legacy Today, ed. by R. Alanen& S. Poyhonen. Cambridge: Cambridge Scholars Publishing, 2007. C. 179-202.
8. Maturana H. Science and Daily Life : The Ontology of Scientific Explanations // SelfOrganization: Portrait of a Scientific Revolution, ed. by W. Krohn et al. Dordrecht; Boston ; London : Kluwer, 1990. C. 13-35.
9. Polanyi M. The tacit dimension. Chicago: University of Chicago Press, 2009. 108 c.
10. Ryle G. The Concept of Mind. Chicago: The University of Chicago Press, 2002. 352 c.
11. Son L. The relation between metacognitive monitoring and control / L. Son, B.L. Schwartz // Applied Metacognition, ed. by TJ. Perfect, B.L. Schwartz. New York: Cambridge University Press, 2002. C. 15-38.
