CC BY
141
УДК 93/94
ОБЫЧНОЕ ПРАВО И ПЕРВЫЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫЕ АКТЫ РОССИЙСКОЙ АДМИНИСТРАЦИИ НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ
(1850-1860-е годы)
Сотников Андрей Александрович, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории и политологии, microlabuss@mail.ru,
ФГБОУ ВПО «Российский государственный университет туризма и сервиса,
Москва
The article tells about the introduction of the first legal acts on the territory of the North Caucasian republics. The North Caucausian nations didn’t have the division into criminal and civil crimes. The notion “crime” itself was different from the one being common for other regions of Russia. A crime for a highlander is high treason, parricide, incest, women’s faithlessness, betrayal and cowardice, refusal from hospitability, stealing and infringement of personal immunity of princes. All other cases were not supposed to be crimes and were resolved by right of being strong or by right of using arms. Law enforcement bodies in the region of the North Caucasus were substituted by the right of blood feud or using arms, and justice was substituted by vengeance or peaceful agreement. The article reveals the opportunity of optimal reforming government institutions of the North Caucasian republics in the common system of the civil society.
В статье говорится о внедрении первых законодательных актов на территории северокавказских республик. У северокавказских народов не существовало разделения преступлений на уголовные и гражданские. Само понятие «преступления» расходилось с понятием, принятым по общим законам России. Преступления у горцев это — измена Отечеству, отцеубийство, кровосмешение, нарушение супружеской верности женщинами, предательство и трусость, отказ от гостеприимства, воровство и нарушение личной неприкосновенности князей. Все прочее не подходило под понятие преступления, и разрешалось по праву сильного и на праве применения оружия. Правоохранительная власть у народов Северного Кавказа заменялась правом родовой мести и правом применения оружия, а правосудие — возмездием или мирным соглашением. В статье раскрывается возможность оптимального реформирования государственных институтов республик Северного Кавказа в общей системе гражданского общества.
Keywords: The North Caucasus, common law, customary law, all-Russia legislation, official law, law development.
Ключевые слова: Северный Кавказ, обычное право, традиционное право,
общероссийское законодательство, официальное право, правовое развитие.
Правовое развитие Северного Кавказа - это история взаимодействия и взаимозависимости норм обычного права и общероссийского законодательства. Правовое развитие этого северокавказского региона интересно еще тем, что вопрос соотношения традиционного права и права официального и сегодня остается дискуссионным [23, с. 207]. Именно сегодня вновь на повестке дня и в центре внимания находится вопрос о приоритетах: или правовое единообразие для всех регионов (и возможные при этом конфликты), или учет традиций и ментальных особенностей, акцентирование внимания именно на этих особенностях, и возможность избегания конфликтов [16]. Подобный выбор мог бы предопределить вектор развития самого социума - эволюционный или революционный, что, в свою очередь, дает возможность выстраивать систему взглядов на возможность оптимального реформирования государственных институтов и их «встраивание» в общую систему гражданского общества [2].
В первой половине XIX века русское управление Северным Кавказом характеризовалось не только перманентным ведением военных действий, но и активным поиском путей и методов, способствующих упрочению положения России на присоединяемых территориях [37]. Этот непростой и длительный процесс сталкивался с рядом естественных трудностей, вызываемых особенностями кавказских народов: его особыми обычаями, правами, порядком управления и т.д. [11, с. 76-86].
Но до 1860-х годов не было найдено оптимального решения вопроса об управлении Северным Кавказом вообще, не удалось подчинить действию российских законов кавказские народы, в частности [36]. Учрежденные российской администрацией временные окружные и прочие суды не находили поддержки у местного населения, их деятельность нередко являлась причиной многочисленных восстаний, вспыхивающих в различных районах Северного Кавказа [38]. Исключение составляли мусульманские провинции в Закавказье, где продолжали существовать народные суды, рассматривавшие дела по местным обычаям [14].
Неприемлемой для местного северокавказского населения оказалась система наказаний, применяемая российским законодательством (ссылка в Сибирь, телесные наказания женщин и т.д.) [41, с. 63-64], которая вступала в противоречие с обычаями
северокавказских народов, и которая сталкивала между собой две диаметрально противоположные системы права [10, с. 69-76].
Не привнесла серьезных изменений в общество и реформа гражданского управления 1840 года, которая лишь усложнила судебно-правовую систему и способствовала росту преступности на Кавказе вообще [17, с. 115], снижению доверия к правосудию со стороны местного населения. Административнотерриториальное устройство народов Северного Кавказа со всеми необходимыми внутренними и внешним функциями отвечало требованиям своего времени. Русская администрация тщательно изучала общественную организацию горцев дошамилевского периода и структуру имамата, потому что ввести в северокавказских областях общую систему управления, основанную на крепостном праве, совершенно чуждом горскому населению, оказалось необычайно сложным [26].
В 1852 году было создано так называемое особое «чеченское» управление в крепости Грозной. Были созданы «Правила для управления покорными чеченцами», которыми и руководствовались судебные практики [28]. После ликвидации в 1857 году приставств, главным назначением которых было решение гражданских и культурных задач, а также умение быстро и решительно подавлять любые проявления недовольства, в ходе административно-судебных преобразований вводится «военно-народная» система управления. В ее основу и вошли основные принципы «чеченского» управления [30, с. 18].
Однако несмотря на известные неудачи, в первой половине XIX века был приобретен определенный опыт в соотношении российского закона с нормами обычного права народов Северного Кавказа [40]. Опыт этот заключался как в проведении норм российского официального права, так и в необходимости сохранения ряда важнейших институтов старого (традиционного) права [23, с. 207].
Воспользоваться уроками российским властям удалось уже во второй половине XIX века, когда на территориях Северного Кавказа сложилась так называемая «система военно-народного управления», явившаяся закономерным результатом политического развития всего Кавказа, которое складывалось под воздействием продолжительных военных действий [33, с. 29-31].
С небольшими изменениями, внесенными в него после подавления антироссийского восстания 1877 года, военно-народное управление просуществовало до 1917 года [5] .
Начало системе военно-народного управления положила государственная деятельность князя М.С. Воронцова, который с 1844 года занимал должность Наместника Кавказа. Именно Наместник первым пришел к осмыслению того, что сложившийся веками общественный строй, сложные сословные связи, запутанность поземельных отношений [34], применение в судопроизводстве принципов адата и шариата и их несоответствие российским законам, но уважительное отношение со стороны местного населения, — все это были причины, которые вызвали необходимость привлечь само местное население к управлению [42, с. 166], внедрив, таким образом, в ткань повседневной жизни особую систему народного представительства [21].
Воронцов отмечал: «Правители, поставленные над Вами, будут управлять вами по адату и шариату, а суд и расправа будут отправляться в народных судах, составленных из лучших людей, которые будут избираться вами и назначаемы в должности с согласия ваших начальников» [1, с. 13].
Справедливости ради отметим, что Наместнику приходилось заниматься не только глобальными проблемами устройства той или иной территории, но вопросами обыденной жизни:
«Временными правилами о рыбных промыслах в водах восточной части Закавказского края наместнику предоставляется: а) объяснять и дополнять настоящие Временные правила подробными инструкциями; б) определять границы запретных пространств и участки мест лова; в) включить в особую инструкцию общий список всех дозволенных орудий лова; г) определять порядок неводного лова, д) разрешать вновь придуманные способы лова рыбы и е) разрешать отдачу в оброчное содержание принадлежащих казне речных участков.
Денежные взыскания за нарушения сих Правил и деньги, выручаемые продажей отобранных рыбы и других предметов, распределяются следующим образом: пять-десять процентов поступают в доход казны, двадцать пять процентов — в пользу открывателей нарушения, пятнадцать процентов распределяются, по усмотрению наместника кавказского, между должностными лицами, участвующими в занятиях по рыбным промыслам, и десять процентов поступают в основной капитал ссудной кассы для морских ловцов. 1880 г., марта 18» [22].
Эти вопросы «возвращали» даже Наместника на уровень обыденности, без которой не могло существовать ни одно общество.
Сущность военно-судебной системы точно подметил другой Наместник Кавказского края (1905-1915 годы) генерал-адъютант И.И. Воронцов-Дашков:
«Система военно-народного управления, созданная на Кавказе в период борьбы русских войск с местными горцами, основана на сосредоточении административной власти в руках отдельных офицеров, под высшим руководством главнокомандующего Кавказской армией и на предоставлении населению во внутренних делах ведаться по своим адатам» [6, с. 4].
По мнению ряда исследователей, основной причиной создания этой системы явился контроль за применением адатов [23, с. 208]. Эта роль отводилась представителям высшего военного командования [8]. Нам представляется важным отметить, что созданием данной системы русская администрация стремилась сохранить достигнутый в ряде районов Северного Кавказа гражданский мир, распространив его и в иные области региона, благодаря «ставке» на привлечение местных ресурсов управления [7].
Самой важной, первоочередной целью, которую ставила перед собой система военно-народного управления, являлся запрет права родовой мести [24]. Этот аспект можно считать приоритетным в деятельности местной администрации, потому что благодаря разрешению (или, по крайней мере, смягчению обострений, вызванных той же родовой местью) этой проблемы с повестки дня были бы сняты многие осложняющие общественную жизнь вопросы [4].
Но насколько это бы отвечало ментальности народов Северного Кавказа, их взглядам на разрешение конфликтов, на право самозащиты?
В конце 1850-х — начале 1860-х гг. на Северном Кавказе окончательно завершаются крупномасштабные военные действия, происходит ряд существенных административно-территориальных реформ. В быстроменяющейся общественнополитической обстановке сохранение военной власти в том виде, в каком она существовала в первой половине XIX века, таило в себе опасность осложнений в отношениях с северокавказскими народами [9]. Необходимо было укрепить систему управления, чтобы в результате произошло разграничение полномочий между центральной и местной властью: состояние гражданских отношений подпадало под действие традиционных горских (внутриродовых и межродовых) институтов, а сфера государственно-политического управления полностью находилась в ведении империи [31]. Военно-народное управление должно было строиться на следующих принципах:
— неприкосновенность этнического общества;
— право северокавказских народов решать правовые споры по адатам;
— сохранение местного судопроизводства и традиционных методов решения правовых проблем;
— введение делопроизводства как на русском, так и арабском языках;
— поддержание правового порядка на принципах единоначалия русской администрации;
— отказ от единого подхода к различным административным единицам.
Определение «военно-народное управление», на наш взгляд, не совсем полно
отражает содержание этого явления. Невозможно было учесть все (или, по крайней мере, большинство) аспекты политической и социальной жизни Северного Кавказа. Это не могло не сказаться на общей ситуации в регионе: спокойствие последнего предопределялось разумностью подходов властей к системе управления [21], что и происходило в реальной обстановке, когда порой приходилось принимать волевые решения. Например, такие: «Предоставляется главному начальству Закавказского края обращать денежное взыскание на жителей тех деревень, в черте которых совершены разбой и грабеж, а в чрезвычайных случаях разбоев и грабежей назначается, по усмотрению наместника кавказского, суд по полевым уголовным законам. 1864 Апр. 5»; «Предоставить наместнику право разрешать тем из лиц, исключенных из духовного звания и сосланных в Закавказский край для водворения, кои, при хорошем поведении и образе жизни, пробыли в ссылке не менее пяти лет, возвращаться на родину во внутренние губернии, с тем, однако, чтобы они были причисляемы там к податному сословию без всяких льгот от платежа податей и повинностей и к тем только обществам, которые согласятся принять их к себе. 1865 Июль 28» [22].
Конечно, право управления по адатам, сохранение традиционного судопроизводства при решении правовых проблем, введение делопроизводства на русском и арабском языках, отсутствие единого подхода к административным единицам в чем-то противоречили общероссийской имперской системе, но они способствовали сохранению социального мира [36].
В программе Наместника Кавказа князя А.И. Барятинского «Особая инструкция для управления горцами» и в «Положении о Кавказской армии» от 1 апреля 1858 г., которое включало в себя особый раздел «По управлению горскими народами, не вошедшими в состав гражданского управления» [43, с. 168-169], перечислялись следующие основные положения военно-народной системы:
а) создавался народный суд и народная полиция, которые возглавлялись представителями от царской администрации (как правило, русскими офицерами);
б) народное право бралось под охрану государственной властью;
в) создавались благоприятные условия для естественного процесса возникновения государственности и формирования гражданственности у народов Кавказа [43, с. 168-169].
Для реализации этих пунктов военно-народной системы на практике в первую очередь важно было учитывать и особенности судебного разбирательства у горских народов и роль общины (джамаата) на Кавказе, и значение родового союза (тохума) в жизни кавказских народов. Община и родовой союз представляли собой сплоченные организации: решение главы тохума было бесспорным; за неподчинение главе родового союза следовало самое жестокое из адатных наказаний — изгнание из тохума. Суд совершался всем тохумом, его постановления основывались на адатах, а наказания, в форме штрафов, шли на вознаграждение старшин и потребности всей общины [23, с. 208].
У северокавказских народов не существовало разделения преступлений на уголовные и гражданские. Само понятие «преступления» расходилось с понятием, принятым по общим законам России. Преступления у горцев это — измена Отечеству, отцеубийство, кровосмешение, нарушение супружеской верности женщинами, предательство и трусость, отказ от гостеприимства, воровство и нарушение личной неприкосновенности князей. Все прочее не подходило под понятие преступления и разрешалось по праву сильного и на праве применения оружия [37]. Правоохранительная власть у народов Северного Кавказа заменялась правом родовой мести и правом применения оружия, а правосудие — возмездием и/или мирным соглашением (что происходило крайне редко) [19]. В то же время мирное сосуществование соседних родов являлось проявлением действий народных обычаев, благодаря которым порой уголовные преступления не влекли суровых наказаний, или - наоборот, оборачивались драмой для ближайших родственников «преступника» [32]. Обычаи эти не соблюдались представителями русской
администрации: убийцу из горских народов присуждали к ссылке в Сибирь или отдаче в рядовые; приговоры военно-судных комиссий лишали родственников убитого право получить выкуп или применить право родовой мести. Эти наказания для местного населения Северного Кавказа выглядели совершенно бесполезными, они не способствовали прекращению вражды между ними [25, с. 122].
Еще ряд особенностей судебно-правовой системы у горских народов: так, предъявляемые иски основывались не на прямых уликах или доказательствах, а на подозрениях. Подобного рода иски предъявлялись по гражданским делам — если
против обвиняемого не было прямых улик; а по уголовным — только по тяжким преступлениям: убийство, грабеж, нанесению телесных повреждений, воровству (по уголовным делам, касающимся женской чести требовались прямые улики или непосредственные свидетели). Огромную роль в качестве судебных доказательствах играло поручительство родственников за ответчика или истца, данное под присягой [29, с. 45]. И здесь на первую роль выходили традиции.
Недоучет особенностей, традиций, быта и нравов народностей, заселяющих Северный Кавказ, грозил большими осложнениями в управлении территориями вообще, и в осуществлении правосудия - в частности [27, с. 30-31]. Необходимо было выработать оптимальный подход, который учитывал бы интересы всех -военного командования (считавшего себя единственной «силой»), и центральной администрации (чьи структуры только-только начинали выполнять свои функции), и, наконец, местного населения (которое, порой, вне зависимости от социальной дифференциации, решала спорные правовые вопросы исходя исключительно из традиций, религиозных аспектов, и проч.) [35]. Все это должно было быть учтено в первых же распоряжениях властей, осуществляющих на Северном Кавказе миротворческую деятельность.
5 апреля 1860 года было принято «Положение об управлении Дагестанской областью и Закатальским округом», которое предусматривало управление местным населением не по законам Российской империи, а по народным обычаям: сохранялись народные суды, сохранялось правосудие, отправляемое по адату и шариату под наблюдением местной военной власти [23, с. 208]. Административная, судебная и военная функции соединялись в лице начальника Дагестанской области, он же назначался командующим войсками, концентрирующим всю местную власть до тех пор, «пока край будет находиться на военном положении» [12]. Это было очень смелое решение и рискованный эксперимент, последствия которого могли обернуться либо трагедией, либо победой государственной мысли.
Можно согласиться с современными исследователями, что начальник Дагестанской области представлял собой настоящего «диктатора», который был в состоянии решать все вопросы по управлению территориями совершенно самостоятельно. В то же время начальник Дагестанской области не мог недоучитывать той ситуации, которая складывалась на Северном Кавказе в 1840-1860-е годы, не мог отказаться от необходимости акцентировать свое внимание (и внимание своих подчиненных) на особенностях ментальности кавказских народов, не мог, наконец, не понимать, что оправданной окажется ставка на традиционное и
мусульманское право, поскольку именно они уже несколько сотен лет позволяли более-менее оптимально разрешать конфликты в среде местного населения [13, с. 147-150].
Именно поэтому подход к системе судебной власти на Северном Кавказе не был столь прямолинейным. Система судебной власти, согласно Положению от 5 апреля 1860 года, разделялась на три звена:
1) комиссии военного суда - при частях войск, расположенных в Дагестанской области;
2) Дагестанский областной суд;
3) Дагестанский народный суд, окружные и словесные суды.
Властям удалось, на наш взгляд, найти очень удачную формулу, благодаря которой в судебной системе на Северном Кавказе (в начале 1860-х годов) сочетались и элементы военного судопроизводства, и - структуры центральной власти, и -местные традиции и обычаи [35].
Такой подход должен был обеспечить невозможность возникновения конфликтных ситуаций, мирное разрешение спорных вопросов (напомним, что на территориях Северного Кавказа сохранялась взрывоопасная ситуация, обусловленная тянувшейся много десятилетий войной [42, с. 148]. Сведение до минимума споров, конфликтов, недоразумений возможно было при оптимизации (во взаимоувязке) деятельности всех компонентов судебной системы - и комиссий военного суда; и Дагестанского областного суда; и Дагестанского народного суда (окружных и словесных судов). Все они выполняли одну стратегическую задачу -обеспечение как можно более безболезненного включения территорий Северного Кавказа в состав России и подготовки перехода всей существующей судебной системы в русло общероссийской правовой структуры, предусматривающей единообразие в судопроизводстве для всех губерний и областей Российской империи [31]. Процесс этот был не сиюминутным, он требовал терпения со стороны «реформаторов» и тех, кто на местах осуществлял правосудие, дабы не подорвать и не уничтожить торопливостью те первые результаты пробного реформирования судебной системы только одной административной единицы — Дагестанской области; результаты, которые складывались благодаря Положению от 5 апреля 1860 года.
Напомним, Дагестанская область с новым для Северного Кавказа административно-территориальным и судебным устройством была образована в том же 1860 году. Управление области делилось на военное (собственно управление
войсками; управление горскими народами на особых правах; ханское управление) и гражданское. Все отрасли управления соединялись в руках начальника области. В Дагестане некоторое время сохранялось ханское управление, которое в 1864-1867 годах было ликвидировано. Сельское управление по «Положению», утвержденному высшей администрацией в 1868 году, состояло из сельского схода, старшины, кадия и суда. Администрация области, начав утверждать старшин, резко повышла его роль как главной фигуры низового органа «военно-народного» управления [30, с. 19].
Еще одно новообразование - Терская область. Здесь в 1870 году было введено новое управление области, получившее название «гражданского». Были открыты областные и народные суды. В областных судах судопроизводство осуществлялось по общим гражданским законам, а в народных - по адату и шариату и особым правилам. При начальниках округов и участков работал горский окружной суд, состоявший из нескольких депутатов от местного населения и кадия. Лица, входившие в состав суда, и решения его должны были утверждаться командующим войсками области [9].
Административно-судебные преобразования в Терской области носили и позитивный характер, так как постепенно устанавливалась единая система управления, устранялась экономическая и политическая раздробленность, рушилась замкнутость горских обществ [30, с. 19-20]. Как видно из приведенных данных, Терская область перенимала те же методы управления, что были и в Дагестанской области.
Что происходило с военно-народным управлением после Судебной реформы 1864 года? Манифест от 29 апреля 1881 года и «Положение о чрезвычайной и усиленной охране» означали, что позиции сторонников гражданского устройства местного населения значительно ослабли. Уже в 1882 году были введены «особые правила», устанавливавшие круговую поруку сельских обществ за любое выступление против казачьего и иногороднего населения. В 1883 году должность начальника области была переименована в должность военного губернатора, который сосредоточил в себе местную власть по всем частям управления. К 1889 году начальники округов и городские полицейские управления получили распоряжение, запрещавшее без особого на то разрешения ношение горцами холодного и огнестрельного оружия в городах, окружных центрах, укреплениях и т.д. В 1893 году местным властям было разрешено отбирать оружие в общественных местах. Устанавливалась круговая порука среди населения по вопросу ношения оружия.
В результате работы специальной комиссии, подготовившей проект реорганизации «гражданского» управления, в 1888 году вводится новое управление Терской области, получившее в исторической литературе название «военноказачьего». Все население - как казачье, так и горское - должно было подчиняться начальнику области, который одновременно являлся командующим войсками и войсковым наказным атаманом. Расширялась его власть в отношении местного коренного населения [8].
В Дагестанской области «военно-народное» управление, окончательно утвержденное в 1874 году изданием Положения и штатов военно-народного управления Закатальского округа и Дагестанской области продолжало действовать. Было решено ликвидировать само название наибов (см. о них ниже) и не назначать на их должности представителей местного населения, мотивируя это тем, что они не всегда обнаруживают беспристрастие. В 1899 году вместо наибств были образованы участки по типу общероссийских. Институт старшин, бывший в 1860-1870-х годах выборным, в 1880-е годы становится назначаемым. Постепенно ограничивается участие в сельском управлении местного элемента, замена его представителями центральной администрации [30, с. 21-22].
Еще один очень важный для анализа судебно-правового механизма аспект -социально-экономическая ситуация [3]. Ведь только потребности социальноэкономического развития заставляли правительство спустя лишь 20 лет после опубликования Положения о сельских обществах открывать сельские суды. Податная система тяжелым бременем ложилась на основную массу крестьянского населения, причем в расчет не принималось соответствие размеров подати с платежеспособностью населения [37]. В 1890 году был выработан законопроект, устанавливавший государственную оброчную подать и поземельный налог для всех землевладельцев, без различия сословий, сообразно с количеством земля. Несмотря на многочисленные проекты, блок аграрных проблем, являвшийся определяющим во всей экономической и политической жизни населения на Северном Кавказе, так и не был решен [30, с. 22]. В противовес злоупотреблениям со стороны местной власти, центральная администрация решила сделать ставку на сельские суды, которым предписывалось разрешать сложнейшие спорные вопросы сельского общества [39]. Но расчеты не оправдались. Положение горских народов усугублялось тем, что местное сельское самоуправление все больше становилось средством для взимания налогов и податей. Судебная система руководствовалась при внесении приговора тремя основаниями: обычаями, общими законами империи и «личными
убеждениями», что не могло не сказаться на общих настроениях местного общества
[15].
Литература
1. Абазатов М.А. О вреде пережитков. Грозный, 1963. С. 13.
2. Бабич И.Л. Правовая действительность и ее исторические корни на Северном Кавказе // Россия и Кавказ сквозь два столетия. СПб., 1997.
3. Бальшин А. Социально-экономическое состояние нагорной Чечни // О тех, кого называли абреками. Грозный, 1927.
4. Бобровников В.О. Военно-народное управление в Дагестане и Чечне: история и современность // Россия и Кавказ сквозь два столетия. СПб., 2001; РГВИА. Ф. 644. Оп. 1. Д. 25. Л. 1-7.
5. Бобровников В.О. Суд по адату в дореволюционном Дагестане (1860-1917) // Этнографическое обозрение. 1999. № 2.
6. Воронцов-Дашков И. И. Всеподданнейшая записка по управлению Кавказским краем. СПб., 1907. С. 4.
7. Временное Положение о мерах для удержания туземного населения Терской области от хищничества и в особенности от всяких насилий против лиц нетуземного происхождения. 30 сент. 1894 года // Терский календарь на 1896 год. Владикавказ, 1895. Вып. V.
8. Всеподданнейший отчет главнокомандующего Кавказской армией по военнонародному управлению за 1863-1869 гг. СПб., 1870.
9. Всеподданнейший отчет по главному управлению Наместника Кавказского за первое десятилетие управления Кавказским и Закавказским краем его и Великим князем Михаилом Николаевичем. 6.ХІІ-1862 - 6.ХІІ-1872. Тифлис, 1873.
10. Гаджиев В.Г. Адаты народов Северного Кавказа // Известия АН АзССР. Сер. истории, философии и права. 1987. № 2. С. 69-76.
11. Гаджиев В.Г. Памятники обычного права Дагестана // Известия СевероКавказского научного центра высшей школы Общественные науки. 1987. № 3. С. 76-86.
12. Геворкян Д. П. Правовые особенности судебной системы Дагестанской области во второй половине ХІХ века // Российское право в Интернете. 2006. № 3.
13. Геворкян Д.П. Указ. соч.; Мисроков З.Х. Указ. соч.; Кондрашева А.С. Указ. соч; Оршанский И. Народный суд и народное право // Журнал гражданского и уголовного права. М., 1875. Кн.3. С. 147-150.
14. Грузенберг М. Суд присяжных в Закавказье. Тифлис, 1917.
1З. Дзидзоев М. У. Общественно-политическая и государственно-правовая мысль в Северной Осетии (вторая половина XIX - начало XX в.). Орджоникидзе, 19l9.
1б. Документальная история образования многонационального государства Российского. Кн. I: Россия и Северный Кавказ в XVI-XIX веках. М., 1998.
1l. Иваненко В. Разлад между уголовным законом и обычаем на Кавказе и его влияние на преступность // Русская мысль. 1904. № б. С. 11З.
18. Иваненко В. Указ. соч. С. 11l., (РГВИА. Ф. б44. Оп. 1. Д. 2З. Л. 1.),
19. Исмаилов М. А. Институты обычного права Дагестана. Кровная месть и система возмездия в обычном праве // Закон и право. 200З. № б.
20. Исмаилов М.А. Изучение адатов народов Дагестана // Сборник материалов Северо-Кавказской научно-практической конференции. Махачкала, 199l. С. 34.
21. Исмаилов М.А. К вопросу о роли и месте адата и шариата в гражданском обществе // Актуальные проблемы формирования гражданского общества и правового государства. Махачкала, 2001; См., также: РГВИА. Ф. б44. Оп. 1. Д. 2З.
Л. 1-2 об.
22. К истории высшего гражданского управления Кавказского края // Россия и Кавказ: сквозь два столетия. СПб., 199l.
23. Кондрашева А. С. К проблеме соотношения обычноправовых норм и официального законодательства на примере правового развития Кавказа // Обычное право и правовой плюрализм. М., 1999. С. 20l-208; Азимов В.А. Суд и процесс в обычном праве народов Дагестана // Обычное право в России: проблемы теории, истории и практики. Ростов-на-Дону, 1999. С. 191.
24. Ковалевский М.М. Современный обычай и древний закон. М., 189б. Т. 2.
2З. Леонтович Ф.И. Адаты кавказских горцев: материалы по обычному праву Северного и Восточного Кавказа. Одесса, 1882. Вып. 1. С. 122.
2б. Магомедов P.M. Борьба горцев за независимость под руководством Шамиля. Махачкала, 1939; Имамат Шамиля: Международная научная конференция. Днепропетровск, 2002.
2l. Мисроков З.Х. Конвергенция адата, шариата и права России в процессах динамики отечественных систем права (XIX — начала XXI века) // История государства и права. М., 2002. № З. С. 30-31.
28. Мужухоева Э.Д. Административная политика царизма в Чечено-Ингушетии во второй половине XIX - начале XX вв.: Автореф. дис...к.и.н. Грозный, 1989.
29. Мусукаев А.И. Об обычаях и законах горцев. Нальчик, 198З. С. 4З.
30. Омаров А.И. Административно-колониальная политика царизма на Северном Кавказе в XIX веке: автореф., к.и.н. Махачкала, 1993. С. 18-22.
31. Отчет по Главному управлению наместника Кавказского за 1862-1872 гг. Тифлис. 1873.
32. Примирение кровников // Периодическая печать об Осетии и осетинах. Цхинвал, 1992. Кн. 5.
33. Рамазанов А.Х. Управление в Дагестане в XIX-XX веках. Народы Дагестана // Общественно-политический журнал. 2007. № 1. Махачкала. С. 29-31.
34. РГАДА. Ф. 23. Оп. 1. Д. 1.
35. РГВИА. Ф. 1058. Оп. 1. Д.8, 18. (Приказы.), Ф. 1058. Оп. 1. Д. 502.
36. РГВИА. Ф. 482. Оп. 1. Д. 127., Ф. 482. Оп. 1. Д. 136.
37. РГВИА. Ф. 644. Оп. 1. Д. 117. Л. 25-32 об., 31-31 об., 70-82 об. и др.
38. Сулейманов Б.Б. Роль правосознания в административно-политическом управлении Дагестана в XIX в. //Сборник тезисов докладов XXI научнотехнической конференции преподавателей сотрудников и студентов ДГТУ. Махачкала, 1997.
39. Сулейманов Б.Б., Шигабудинов М.М. К вопросу об изучении истории сельского управления в Дагестане во второй пол. XIX века // Современное состояние и перспективы развития исторической науки Дагестана и Северного Кавказа. Тезисы докладов научной конференции. Махачкала, 1997.
40. Сюкияйнен Л.Р. Шариат, адат и российское законодательство: соперничество или взаимодействие? Человек и общество на Кавказе. Проблемы правового бытия. Ставрополь, 2001.
41. Халифаева А.К. Влияние буржуазных реформ России 60-70 годов XIX века на развитие судебных структур Дагестана // Следователь. Федеральное издание. М., 2004. № 6. С. 63-64.
42. Эсадзе С. Историческая записка об управлении Кавказом. Тифлис, 1907. Ч. 1. С. 148,166.
43. Эсадзе С. Указ. соч. Ч. 2. С. 168-169.
