CC BY
0
Лапатников Максим Владимирович
Обвинение как движущая сила советского уголовного процесса
Исследуются значение, место и роль обвинения как системообразующей категории советского уголовного процесса. Отталкиваясь от типологической природы советского уголовного судопроизводства, автор оспаривает распространенное в советской уголовно-процессуальной науке понимание обвинения как движущей силы уголовного процесса.
Ключевые слова: обвинение, розыскной тип процесса, уголовный иск.
Prosecution as the driving force of the Soviet criminal process
The article is devoted to the study of the meaning, place and role of prosecution as a system-forming category of the Soviet criminal process. The author, starting from the typological nature of Soviet criminal proceedings, challenges the understanding of the prosecution as the driving force of the criminal process, widespread in Soviet criminal procedural science.
Keywords: prosecution, investigative type of process, criminal claim.
Обвинение (как обвинительный тезис) есть одна из старейших системообразующих категорий уголовного судопроизводства почти любой страны независимо от исторической эпохи и модели конкретной уголовно-процессуальной системы. Не являлся исключением в этом смысле и советский уголовный процесс, опыт которого нас интересует в связи с тем, что современное отечественное уголовное судопроизводство по-прежнему во многом есть не что иное, как неосоветская модель, дополненная некоторыми состязательными компонентами.
Советская уголовно-процессуальная наука, несмотря на определенную заидеологизиро-ванность, обогатила теорию и практику многими разработками, до сих пор не потерявшими актуальности. Советские процессуалисты обращались к изучению в том числе обвинения. Союз «в том числе» здесь подразумевает, что хотя проблематика обвинения и не была обойдена вниманием процессуальной науки того периода, но в целом находилась в тени ряда других проблемных вопросов, таких как доказательства, доказывание, участники уголовного процесса и т.д., вследствие чего обвинение не так часто становилось предметом отдельного исследования советских авторов. Примечательно, что в опубликованной в 1984 г. книге «Очерки развития науки советского уголовного процесса», явившейся своего рода попыткой обобщения рассматриваемых советской уголовно-процессуальной наукой проблем, раздел, посвященный обвинению, отсутствовал в принципе, хотя данная тематика и затрагива-
лась отчасти в параграфе, раскрывающем вопросы процессуального статуса обвиняемого и подозреваемого [1, с. 120-125].
В качестве основных, ставших предметом внимания советских ученых в данной области выступали проблемы внутреннего убеждения следователя при вынесении обвинения, процессуальное и материально-правовое значение обвинения, соотношение государственного и следственного обвинения, а также обвинения и привлечения к уголовной ответственности и др. Все эти вопросы в целом и сейчас актуальны, в связи с чем любой исследователь указанной тематики, если он претендует на глубину и обстоятельность своего исследования, не может пройти мимо советских разработок.
При этом необходимо иметь в виду, что в советское время, в эпоху установления и развития розыскной формы процесса, каковой и являлся советский уголовный процесс, сущность уголовного преследования, обвинения и другие ключевые категории в принципе не могли осмысляться иначе как в контексте доминирования идеологической установки на понимание уголовно-процессуальной деятельности как односторонней властной активности уполномоченных субъектов по установлению оснований для уголовной ответственности, иначе говоря, по установлению объективной истины.
Несмотря на действительно высокий уровень научных исследований, проведенных в советский период, обусловленный качеством подготовки советских и дореволюционных процессуалистов, «окно овертона» дискуссии составляли, как правило, те вопросы, которые не
30
шли вразрез с установками партийных органов. Такое положение дел было неудивительно ввиду идеологической направленности Советского государства.
Обращение к советским источникам позволяет обнаружить немало утверждений о высоком предназначении обвинения. Как писал В.М. Савицкий, «исследовать обвинение - значит исследовать пусковой механизм уголовного процесса» [2, с. 5]. По мнению М.С. Стро-говича, обвинение есть «двигатель уголовного процесса», его движущая сила [3, с. 300]. Данной точки зрения придерживались и другие авторы [4, с. 112]. Также обвинение сравнивали с пружиной, которая обусловливает развитие всего уголовного процесса [5, с. 88].
Однако представляется, что указанные утверждения нуждаются в критическом осмыслении, так как возникает вопрос, насколько же приведенные оценочные характеристики обвинения отражают реальное положение этого института в советском уголовном процессе.
При этом отметим, что такое осмысление не преследует цель свержения во чтобы то ни стало с пьедестала очередного концепта юридической науки, его огульной критики, а осуществляется для того, чтобы разобраться с реальным предназначением обвинения в советском уголовном процессе.
Но вначале укажем на необходимость разграничения понимания обвинения как системообразующего фактора и его предназначения как двигателя, «мотора» процесса. Если мы понимаем обвинение как то, без чего уголовный процесс не может обойтись при решении своего главного вопроса, такая трактовка его как одной из системообразующих категорий уголовного процесса принимается. Хотя в этом случае мы против того, чтобы его обозначали как двигатель, движущую силу и пр., поскольку эти и аналогичные метафоры для нас соотносятся с тем, что двигает уголовное судопроизводство или, по крайней мере, большую его часть, что запускает процесс и само по себе лежит в основе как досудебного, так и судебного исследования. Обвинение в любой уголовно-процессуальной модели независимо от ее типологической принадлежности играет роль своего рода правовой рамки, в пределах которой органы уголовного преследования формулируют и предъявляют лицу притязания, составляющие предмет основного вопроса уголовного дела, но это не значит, что обвинение выступает в качестве движущей силы процесса.
Думается, что вопрос о предназначении обвинения как его движущей силы должен быть
рассмотрен в контексте учения о типах уголовного процесса, на что, кстати, в свое время обращал внимание Ф.Н. Фаткуллин. Ученый указывал, что следует исходить из неодинаковости юридического смысла и последствий обвинения, так как в розыскном процессе этот самый смысл крайне урезан в связи с тем, что обвиняемый занимает положение бесправного объекта исследования [6, с. 8]. И хотя такой посыл адресован, как нам представляется, к средневековым формам розыскного процесса, где права обвиняемого действительно были значительно урезаны или практически отсутствовали, но он коррелирует и с современным следственным типом уголовного процесса как высшей формой развития розыскной типологии, где обвиняемому предоставляется достаточно широкий объем правомочий. По сути, Ф.Н. Фаткуллин прав: в розыскном процессе, в том числе в его следственной разновидности, обвинение играет гораздо более скромную роль по сравнению со своим состязательным визави.
Как известно, советские правоведы отстаивали социалистический тип уголовного процесса, как качественно иной и гораздо более прогрессивный по сравнению с его буржуазными образцами. В юридической литературе того периода указывалось, что между буржуазным и советским уголовным процессом существует коренное различие, обусловленное противопоставлением их классовой природы и политической сущности [7, с. 58].
Но на деле же советский уголовный процесс относился к следственной разновидности розыскного процесса, впрочем, в некоторые периоды своей истории он, по сути, трансформировался в те или иные формы уголовной расправы. В данном случае мы характеризуем советское уголовное судопроизводство в соответствии с типологическим подходом А.В. Смирнова и К.Б. Калиновского, рассматривавших следственный процесс как наиболее развитый вид процесса розыскного [8, с. 59], который, в свою очередь, выступает в качестве родового понятия, объединяющего те виды су-допроизводств, где публичное начало доминирует в наибольшей степени. Как отмечается в процессуальной литературе, «...в целом УПК РСФСР 1960 г. можно охарактеризовать как нормативный акт эпохи авторитарного политического режима, реализующий следственно-розыскной тип судопроизводства, внешне облеченного в некоторые состязательные формы...» [9, с. 201].
В таком уголовном процессе обвинение не является точкой отсчета, движущей силой и пр.
31
Оно представляет собой в основном средство конкретизации уголовно-правовых претензий со стороны государства к лицу, одновременно являясь актом привлечения к уголовной ответственности. В общей схеме розыскного процесса методологическая реализация этих задач возлагается на судью-инквирента как на идеального субъекта единой познавательной деятельности по установлению обстоятельств преступления и принятию окончательного решения по существу дела. В конкретно-исторических же условиях развития отдельных стран, где в разные исторические периоды доминировала розыскная технология процесса, такая схема могла реализовываться в разных формах, но при условии соблюдения основополагающего методологического принципа: основной вопрос уголовного дела разрешался единым (прежде всего по целям и задачам) субъектом, хотя последний и мог быть на процессуальном, ведомственном, организационном или ином уровне раздроблен на формально независимых участников процесса.
Для обеспечения оптимальных условий применения уголовной репрессии еще в ранний период существования советской власти был создан механизм так называемого следственного обвинения, подразумевавший по серьезным преступлениям привлечение к уголовной ответственности следователем на этапе предварительного расследования. Такой механизм позволял молодому на тот момент Советскому государству в лице следственно-прокурорских органов в одностороннем порядке определять, когда и в отношении кого инициировать процедуру привлечения к уголовной ответственности. Впрочем, необходимо учитывать, что до 50-х гг. XX в. следственное обвинение, как избыточно формализованное, далеко не всегда играло ведущую роль в привлечении к уголовной ответственности, поскольку в тот период широко практиковались различные внесудебные процедуры, реализовывавшиеся при помощи постановления Особого совещания, «троек НКВД» и т.д.
Однако в целом следственный механизм предъявления обвинения достаточно органично вписывался в существующую тогда конфигурацию власти, так как выступал относительно эффективным средством обеспечения господствующего положения следственно-оперативных органов в механизме привлечения к уголовной ответственности. Неслучайно, несмотря на значительную демократизацию, происшедшую при принятии УПК РСФСР 1960 г., следственный институт обвинения почти без
потерь и кардинальных изменений вновь оказался востребован советским законодателем.
Возвращаясь же к вопросу о движущей силе советского уголовного процесса, отметим, что на формальном уровне в качестве таковой выступало не обвинение, а обязанность органов расследования и суда установить объективную истину, методологической основой которой выступали принципы публичности и всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела. Эта обязанность, декларируемая в качестве фундаментальной установки, пронизывала всю уголовно-процессуальную деятельность начиная с первой стадии уголовного процесса, да и задолго до нее. Будучи действительно прогрессивной по существу и по форме (ведь вряд ли кто-то, независимо от его идеологических пристрастий, станет отрицать необходимость установления истины по уголовному делу), эта установка в итоге выступала идеологическим прикрытием государственного доминирования по применению уголовной репрессии, методологическим обоснованием возложения на единую следственно-судебную власть полномочий по преследованию, защите и разрешению дела.
Как резюмирует Н.В. Азаренок, «особенность уголовно-процессуальной деятельности по УПК РСФСР 1960 г. заключалась в доминирующем положении государственных органов, когда любой вопрос, возникающий в процессе, решался либо должностным лицом единолично, либо его руководителем. Другим участникам, в том числе подозреваемому и обвиняемому, отводилась роль статистов, безропотно наблюдавших за работой следователя. Двигателем всего процесса являлся публичный интерес» [10, с. 83].
В целом следует согласиться с тем, что доминирование концепта «объективной истины» как минимум ограничивает, а как максимум исключает понимание обвинения как движущей силы процесса. В качестве таковой в советский период называли «стремление установить истину», «вопрос об уголовной ответственности лица», «принцип материальной истины» и др. Иначе говоря, деятельность уполномоченных лиц со стороны обвинения по установлению события преступления и виновности конкретного лица определялась не обвинительными соображениями, а установками на полное и всестороннее раскрытие и расследование преступления, что само по себе подрывает указанное выше понимание предназначения обвинения.
В пользу того, что обвинение не является движущей силой советского уголовного про-
32
цесса, можно привести следующие соображения. Именно с предъявлением обвинения следователем лицо начинало привлекаться к уголовной ответственности, что, казалось бы, только повышает значимость обвинения, но на самом деле наоборот. Обвинение в порядке гл. 23 УПК РФ никоим образом не влечет обязанности суда рассмотреть дело по существу (расследование еще не окончено), а на всем протяжении расследования может изменяться, дополняться, перепредъявляться, и самое главное, такое обвинение еще не ставит основной вопрос уголовного дела, что называется, «на повестку дня», хотя здесь уже имеет место привлечение человека к уголовной ответственности. Отождествление привлечения лица в качестве обвиняемого с начальным моментом привлечения к уголовной ответственности предполагает в рамках логики следственного процесса не что иное, как подчиненное положение обвинения по отношению к публичному началу.
Ну а как же тогда прокурорское (государственное) обвинение, которое появляется в уголовном деле с момента утверждения прокурором итогового документа предварительного расследования (обвинительного акта, заключения, постановления)!? Именно в этот момент обвинение предъявляется не от имени отдельного государственного чиновника (следователя, дознавателя), а от всего государства и по идее должно устанавливать предмет и пределы судебного разбирательства.
Ситуация здесь была такова, что советский суд не был скован таким обвинением, поскольку при несогласии с обвинением либо его доказанностью он имел право (а по сути обязанность) возвратить уголовное дело на дополнительное расследование, а при отказе обвинителя от обвинения продолжить судебное разбирательство. Соответственно, советский обвинитель (прокурор) не был хозяином обвинения, поскольку его права на распоряжение обвинением, как мы указывали выше, ограничивались судом, который мог вернуть ему уголовное дело для нового расследования либо рассмотреть его без прокурора. Ну а сам суд не был ограничен в своих действиях предъявленным обвинением, если не считать, конечно, того, что он не мог самолично предъявить новое обвинение или переквалифицировать уже исследуемое обвинение на более тяжкое. К этому также стоит прибавить, что примерно по половине уголовных дел прокурор в принци-
пе не участвовал в судебном процессе, ввиду чего обвинительную функцию в данном случае выполнял суд.
Обвинение в советском уголовном процессе не выступало фактором, предопределяющим предмет рассмотрения судебного разбирательства, да и в целом спор сторон по поводу обвинения не был тем, что предопределяло суть и основу судебного разбирательства по уголовному делу.
В связи с этим неудивительно, что подавляющее большинство советских процессуалистов всячески отвергало концепцию уголовного иска как базовую составляющую состязательного обвинения. Хотя в советской науке в первой половине XX в. существовала группа ученых, отстаивавших понимание обвинения как уголовного иска, среди которых были такие видные специалисты, как М.С. Строгович, М.Л. Шифман, Н.Н. Полянский и др.
Вопрос о том, являлось ли советское обвинение уголовным иском, не может быть освещен в силу ограниченного объема настоящей публикации, однако отметим, что уголовный иск (обвинение) как один из фундаментальных элементов механизма частно-состязательного процесса являлся и его движущей силой, поскольку начало, движение и прекращение судебного разбирательства в этом случае обусловливается спором сторон перед судом относительно предъявленного обвинения.
Но советский процесс как следственный тип процесса такое понимание исключал. Обвинение в советском уголовном судопроизводстве не являлось его движущей силой, если понимать под этим то, что двигает уголовное судопроизводство или, по крайней мере, большую его часть.
А двигало советское уголовное судопроизводство не обвинение, а нечто другое. На уровне терминологии можно утверждать, что ключевым формирующим фактором советского уголовного процесса как следственного вида процесса розыскного типа выступало не обвинение, а «вопрос об уголовной ответственности лица», «реализация принципа всесторонности, полноты и объективности исследования обстоятельств дела» и т.д. Пафос же советских ученых в отстаивании позиции «обвинения-мотора», по всей видимости, объяснялся тем, что они не могли признать истинную типологическую природу советского уголовного процесса, где, как мы указали выше, обвинение играет гораздо более скромную роль.
33
1. Азаренок Н.В. К вопросу о типе современного российского уголовного процесса // Российский юридический журнал. 2010. № 3.
2. Алексеев Н.С., Даев В.Г., Кокорев Л.Д. Очерк развития науки советского уголовного процесса. Воронеж, 1980.
3. Калиновский К.Б. Основные виды уголовного судопроизводства: учеб. пособие. СПб., 2002.
4. Савицкий В.М. Государственное обвинение в суде. М., 1971.
5. Полянский Н.Н. Очерки общей теории уголовного процесса. М., 1927.
6. Смирнов А.В. Модели уголовного процесса. СПб., 2000.
7. Строгович М. С. Курс советского уголовного процесса. М., 1958.
8. Строгович М.С. Уголовное преследование в советском уголовном процессе. М., 1951.
9. Чельцов М.А. Советский уголовный процесс. М., 1951.
10. Фаткуллин Ф.Н. Обвинение и судебный приговор. Казань, 1965.
1. Azarenok N.V. On the question of the type of modern Russian criminal process // Russian Legal Journal. 2010. No 3.
2. Alekseev N.S., Daev V.G., Kokorev L.D. Essay on the development of science in the Soviet criminal process. Voronezh, 1980.
3. Kalinovsky K.B. Main types of criminal proceedings: study aid. St. Petersburg, 2002.
4. Savitsky V.M. State prosecution in court. Moscow, 1971.
5. Polyansky N.N. Essays on the general theory of criminal procedure. Moscow, 1927.
6. Smirnov A.V. Models of criminal proceedings. St. Petersburg, 2000.
7. Strogovich M.S. Course of Soviet criminal procedure. Moscow, 1958.
8. Strogovich M.S. Criminal prosecution in Soviet criminal proceedings. Moscow, 1951.
9. Cheltsov M.A. Soviet criminal procedure. Moscow, 1951.
10. Fatkullin F.N. Prosecution and court verdict. Kazan, 1965.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ
Лапатников Максим Владимирович, кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры уголовного процесса Нижегородской академии МВД России; e-mail: maks4@mail.ru
INFORMATION ABOUT AUTHOR
M.V. Lapatnikov, Candidate of Sciences in Jurisprudence, Associate Professor, Assistant Professor of the Department of Criminal Procedure, Nizhny Novgorod Academy of the Ministry of Internal Affairs of Russia; e-mail: maks4@mail.ru
34
