CC BY
31ПРОБЛЕМЫ КУЛЬТУРЫ
Т. Г. Петрова
ОБСУЖДЕНИЕ ПРИРОДЫ ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ В ЭМИГРАНТСКОЙ ПРЕССЕ
Эмигрантская литературная критика первой волны (межвоенного периода) в первую очередь продолжала отечественные традиции символистской критики, сменившей на рубеже Х1Х-ХХ вв. позитивистски ориентированную критику. Символистская критика создала свой уникальный опыт интерпретации, но эта традиция, прерванная в советский период, нашла свое продолжение в эмиграции.
Начиная с Белинского, нигде критика не имела такого влияния, как в России, писал Ю. Иваск, в 1950-е годы размышлявший об отечественной критике и критиках: именно Белинский «увел русских взрослых детей (интеллигенцию) в начальную школу социальной этики», потом Писарев... «Михайловский был последний учительствующий критик». Еще при его жизни появились декаденты в журнале «Северный Вестник». «Правда многие декаденты, открывая эстетику, открыли религию - но без этики, как Мережковский или Вяч. Иванов. Для всех людей Серебряного века красота - двусмысленная красота, больше значила, чем добро или правда. Еще больше значило творчество»1. Но настоящее искусство, по мысли Ю. Иваска, «живо знанием о своем пределе - о границе творческих сил», а «настоящее понимание литературы» есть у четырех критиков, с мнением которых «необходимо считаться» в первую очередь -К. Леонтьев, В. Розанов, Ин. Анненский и пошедший «по следам их» Г. Адамович (пятой названа - З. Гиппиус), ибо все они «не забывают о границе искусства, и, поэтому, лучше, зорче видят», «фальшь режет их слух», а «секрет писательства» для них заключается, по словам В. Розанова, «в вечной и невольной музыке в душе. Если ее нет, человек может "сделать из себя писателя". Но он не писатель. что-то течет в душе. Вечно. Постоянно. Что? Почему? Кто знает? - меньше всего автор"»2.
ПЕТРОВА
Татьяна
Георгиевна,
старший
научный
сотрудник
ИНИОН РАН
128
Самоосмысление (саморефлексия) эмигрантской литературной критики приходится уже на начало 1920-х годов - период, когда происходило становление самой эмигрантской литературы и критики, создание эмигрантских газет и журналов. Литературная жизнь русской эмиграции протекала в многочисленных дискуссиях и одной из важнейших была дискуссия о литературной критике, ее роли, проходившая не только в 1920-1930-е годы, но и продолжавшаяся в послевоенные 1950-е вплоть до начала 1960-х годов. В полемике приняли участие Г. Адамович, А. Бах-рах, А. Бем, А. Крайний (З. Гиппиус), М. Осоргин, Н. Оцуп, Д. Святополк-Мир-ский, М. Слоним, Б. Сосинский, Ю. Тера-пиано, Г. Федотов, В. Ходасевич, М. Цветаева, М. Цетлин, а в 50-е годы -Ю. Иваск, Г. Струве, Д. Кленовский, В. Новак, И. Тартак, А. Элькан (т.е в послевоенные годы в полемику включаются и литераторы второй волны эмиграции). Эта полемика велась на страницах журналов: пражского «Воля России», брюссельского «Благонамеренный», парижского «Новый корабль», газет: парижских «Возрождение», «Последние новости», «Дни», «Новая газета», берлинского «Руля», варшавской «За свободу!». В 1950-е годы к ним добавились: парижская газета «Русская мысль», нью-йоркская газета «Новое русское слово» и журнал «Грани» (Франк-фурт-на-Майне), В общей сложности этой проблеме посвящено свыше 30 статей названных критиков русского зарубежья. В этой статье рассматривается первый этап дискуссии, когда были поставлены ее основные вопросы.
Начал обсуждение Марк Слоним в 1924 г. в пражском журнале «Воля России», назвав современных ему эмигрантских литературных критиков «плакальщиками на похоронах России», которые видят «на всем, идущем из России, печать гибели, знак уничтожения», полагая, что литературы в России нет, а что осталось
от «прежнего богатства», «перенесено в Европу русскими эмигрантами»3. Он полемизировал с З. Гиппиус (А. Крайним), напечатавшей в парижском журнале «Современные записки» статью «Полет в Европу» о том, что с 1918 г. русской литературе пришел конец и чаша русской литературы из России выброшена: «Русская современная литература (в лице главных ее писателей) из России выплеснута в Европу. Здесь ее и надо искать, если о ней говорить»4. М. Слоним остро спорил с А. Крайним о судьбе русской литературы в метрополии и в зарубежье, упрекая в предвзятости и субъективизме.
Рассмотрев литературу эмиграции и советской России последних шести лет, и отдав предпочтение советской, а также заметив об А. Крайнем, что «политика лишила его чувства меры и художественного чутья», М. Слоним в этой пражской статье выступил против подмены литературной критики тенденциозной публицистикой (против которой, как отметил М. Слоним, сам А. Крайний и боролся в славные дореволюционные времена «Нового пути», «Вопросов жизни» и «Скор-пиона»)5.
В статье 1926 г. М. Слоним продолжил тему, напомнив о том, что «в искусстве, как и в жизни, происходит постоянная смена, непрерывное обновление» и символистская критика во имя «искусства ради искусства» выступала «против гражданской поэзии тенденциозно прогрессивной литературы»6. Он призвал А. Крайнего продолжать бороться «за новое, молодое, но еще непонятное, еще не канонизированное», как он до революции «разрушал авторитеты и возмущался, если кучка старых писателей заявляла: литература - это мы»7. А по мысли М. Слонима, именно такая, молодая и ищущая литература появляется в советской России, критик также пришел к выводу о том, что «политикой, а не художественными оценками» продиктованы и критические отзы-
129
вы Бунина в парижской газете «Возрождение» (о журналах «Версты» и «Своими путями»). Однако необходимо отметить, что полемический задор в равной степени присущ был и самому М. Слониму, например, скандально объявившему Бунина «мертвым писателем», «застывшим и принадлежащим к завершенной главе истории русской литературы»8.
Близкий по взглядам М. Слониму, критик Д. Святополк-Мирский в статье «О нынешнем состоянии русской литера-туры»9 подчеркнул, что журнал «Благонамеренный» начал выходить в свет именно для того, «чтобы отстоять право литературной критики судить по литературным признакам. С другой стороны, при оценке явлений новых и по возрасту молодых, первая обязанность критика. отрешиться от своих личных вкусов и традиционных предрассуждений и постараться изнутри понять и оценить эти яв-ления»10. Критик, по мысли Мирского, должен подходить к русской словесности с точки зрения объективной оценки «силы» того или иного писателя. Так, например, он имеет право не любить Достоевского и Чехова, предпочитая им Писемского и Кущевского, но утверждать, что Писемский больше Достоевского, а Кущевский - Чехова, абсолютно неверно. Подходить к литературе с политическими мерками бессмысленно. «Политические (и религиозные) идеи и симпатии писателя, -как полагает Мирский, - не имеют никакого политического (или религиозного) значения. Такое значение имеет только его волевая заразительность, часто не зависящая даже от художественного, а тем более психологического сознания самого писателя»11. Так, Гоголь, вопреки своей воле, стал знаменем радикализма, а толстовца Лескова мы справедливо считаем азбукой православной этики12. Критик отметил воспитательную роль литературы.
М. Цветаева в известной статье «Поэт о критике»13 писала о том, что «материал произведения искусства» - не звук, не слово, а - дух, поэтому он бесконечен, и
130
его невозможно учесть. Стихи «уже при создании носят в себе абсолютное суждение о себе», и «совпасть с этим внутренним судом вещи над собою, опередить, в слухе, современников» - «задача критика, выполнимая только при наличии дара». Отсюда и ее определение критики, как «абсолютного слуха на будущее»; ибо, по ее мнению, «кто, в критике, не провидец -ремесленник. С правом труда, но без права суда»14. Кроме того, «критик: абсолют-
15
ный читатель, взявшийся за перо» . В этой статье (с дополнением в виде «Цветника», составленного из цитат разных критических выступлений Г. Адамовича, демонстрировавших произвольность оценок критика) Цветаева выступила не только против Адамовича-критика, но задела также Бунина-критика и таких маститых критиков, как Ю. Айхенвальд, З. Гиппиус, А. Яблоновский, А. Чёрный.
В том же 1926 г. Д. Мережковский провозгласил критику «самой насущной потребностью» русской литературы, вчерашней, сегодняшней и завтрашней.
В 1927 г. литературной критике был посвящен доклад М. Цетлина, опубликованный в парижском журнале «Новый корабль»16. Он отметил, что «русская критика всегда была трибунской, водительской, человеческой. Она была представительницей личности, хотя чересчур поглощенной общественными целями. Но, уводя читателя от искусства в общественность, она все же обходным путем приводила его обратно к искусству»17. Вместе с тем, «у критика есть страшное право - суда и осуждения», откуда вытекают и обязанности - «беспристрастия и 18
осторожности» .
В. Ходасевич в статье «О формализме и формалистах»19 не принимал теоретического новаторства русского формализма. Как позднее заметил Г. Адамович, также не принимавший формализм, в эмиграции на формализм «часто смотрят свысока» и произносят имена формалистов «с улыбкой сожаления».
В 1928 г. наблюдается резкая интенсивность полемики. К этому времени надежд на скорое падение советского режима и в связи с этим возвращения на родину практически не остается, происходит осознание того, что эмиграция - это пожизненно. М. Осоргин в статье «Литературная неделя» поставил вопрос о возможности существования независимой и объективной русской критики в условиях эмиграции20. И возвращался к этой теме неоднократно, отстаивая свою позицию. Критик в «тесных» условиях эмиграции, по мнению участников дискуссии, был так скован разнообразными связями и отношениями, что становилось «трудным оградить независимость критической мысли». Поэтому эмигрантский критик, по мысли М. Осоргина, не может писать непредвзято о советской литературе, тем более что критики в своих оценках должны были учитывать политическое направление газет и журналов, в которых они печатались. Таким образом, Осоргин отрицал возможность объективной эмигрантской критики.
А. Крайний (З. Гиппиус) (статья «По-
21ч
ложение литературной критики» ), вслед за М. Осоргиным, литературным редактором парижской газеты «Дни», полагал, что положение литературной критики в эмиграции «весьма печальное» и рассмотрел причины этого. Одна из них - чрезвычайно суженный круг («лежим все... на одной соломе»), что вызывает в критике обилие «дружеских излияний». Однако противостоять этому, по мнению А. Крайнего, могут память о русской критической традиции, «любовь к слову, мысли и жизни; и непреодолимое желание говорить о них всю правду».
Г. Адамович был решительно не согласен с теми, кто считает, что в эмиграции нет и не может быть критики. Он был согласен лишь с тем, что в эмигрантской критике нет «беспристрастных оценок», но при этом утверждал, что оценка в кри-
тике не нужна, ибо в половине случаев неизбежно ошибочна. «Единственно важно» в литературном критике «его собственное творчество, его построения и "узоры" вокруг творчества чужого, его тропинки около проложенной дороги, то уводящие, то соединяющие, то перерезающие, - но никак не ярлыки "плохо" или "хорошо"»22. Давая отзывы, «критик над каждым из них ставит вопросительный знак. Он себе верит, но не знает поверит ли ему время»23. Таким образом, согласно Адамовичу, в процессе комментирования и интерпретации авторских произведений для критика на первом месте - создание собственного мира, тогда как момент оценки вторичен. Ибо основная задача критики - писать о «самой жизни», о «самом главном», и критики сродни писателям. Однако, по мысли критика, «в теперешние времена по многим причинам. действительно чаще всего раздаются рукоплескания и восторги»24.
Размышляя над ненужностью оценки в критической деятельности, Г. Адамович пишет о том, что «формалисты очень остро почувствовали условность и даже вздорность «оценки». Они заменили ее изучением, выяснением. Перечислением приемов и отказались от выводов». «Формалисты оглянулись на прошлое и поняли, что время ни с какими авторитетами не считается... Но все же формализм, - в понимании Г. Адамовича, - не критика. Это не творчество, а откровенный отказ от него: в формализме отсутствует воля. И, например, самый одаренный из формалистов Шкловский, никак в свою теорию не вмещается»25. В каждой своей статье «он перерастает ее».
В. Ходасевич стремился дополнить статью А. Крайнего, сказать о том, что ускользнуло от его внимания26. Он выдвигал положение о том, что независимая критика (или критики независимые) в эмиграции имеются. Именно добросовестность и правдивость вынуждают крити-
131
ка быть независимым. Осоргин, а за ним и А. Крайний готовы считать критикой то, что ею не является - «все без исключения высказывания на литературные темы, кем бы и где бы они ни произносились. А это вовсе не так», - пишет Ходасевич. «Задача критики - вовсе не расстановка отметок писателям»27. Он также высказал мысль о том, что «критика есть творчество». Критик, как и художник, прежде всего, творит для себя, уясняет разбираемого автора, прежде всего, себе самому. «В сущности, только это вызывает и составляет смысл и ценность критики», согласно мысли Ходасевича. Тогда как «оценки» разбираемого произведения может и не быть. Свои суждения критик основывает на личном художественном опыте, на познаниях в области теории или истории литературы. Примерами таких критиков для Ходасевича становятся критики-профессионалы Ю. Айхенвальд, П.П. Бицилли, В.В. Вейдле, Н.К. Кульман.
Три статьи «Письма о литературе: О критике и критиках» посвятил этой проблеме А. Л. Бем28. Он отметил такую черту эмигрантской критики, как преобладание газетной критики (не журнальной!). «Решающую роль для книги играет отзыв газетный», где и «бьется пульс эмигрантской литературной жизни»; статьи и книжные рецензии постоянно присутствовали в газетах. Следует заметить, что этот вывод Бема полностью подтверждается материалами этой дискуссии о критике, где газетные статьи преобладают. Хотя в других важнейших дискуссиях русского зарубежья роль журнальной критики была не менее важной (например, о классическом наследии).
Другая особенность эмигрантской критики, на которую обратил внимание А. Бем, - преобладание не критиков-профессионалов (Ю. Айхенвальд (в Берлине, но он умер в 1928), П. Пильский (в Риге), М. Слоним и А. Бем (в Праге), а критиков-писателей и преимущественно поэтов (два самых влиятельных критика зарубежья, оппонирующих друг другу -
132
В. Ходасевич и Г. Адамович). Бем определил разницу подходов в выборе произведений критика-профессионала и критика-писателя. «Критик-профессионал часто останавливает свое внимание на явлениях литературного порядка не по своему вкусу, а просто по своему вкусу критика. В выборе критикуемого материала он не так зависит от своих личных вкусов, как критик-писатель». «Тогда как для критика-писателя, особенно поэта, выбор определяется прежде всего его эстетическими вкусами». Он может «легко пройти мимо того, что его не задело, что выходит за пределы его художественного воспри-
29
ятия» .
Еще одна особенность, на которую указал А. Бем, - писатели в эмиграции печатались, не обращая внимания на общественно-политическую позицию журнала. Но в центре журналов оказалось «политическое ядро», к которому «писательская периферия» имела слабое отношение. Последствием, по мнению Бема, стало «отсутствие надлежащего руководства отделом журнала или газеты». При таких условиях печатный орган имел «выдержанное политическое лицо», а литературное направление отсутствовало.
В 1930-е годы (уже в начале 30-х) наступил новый период: ушли споры о возможности и оправданности существования литературы в эмиграции. Жизнь решила эти вопросы. Появились и заявили о себе молодые писатели и поэты, занимая свое место в литературе. Пришло общее понимание того, что в литературе метрополии также имеются талантливые писатели, «выдвинувшиеся» в послереволюционные годы. Но если раньше в 1920-е годы отстаивалось мнение, что «само деление русской литературы на «советскую» и «эмигрантскую» неверно, что существует единая русская литература (курсив мой. - Т. П.), идущая своими особыми путями», то в 1930-е точка зрения поменялась - общим становилось мнение, что резко обозначился «подлинный разрыв между литературой подсоветской и
литературой зарубежной» (т.е. русского зарубежья), перед которой ставилась особенно серьезная и ответственная задача «отвечать за всю русскую литературу». Поэтому вопрос был уточнён, может ли литература это осознать и «оказаться на высоте поставленной перед ней задачей без надлежащей литературной критики?» Как и в литературе, в критике появлялись новые силы - талантливая молодежь -«вслед за молодой эмигрантской литера-
турой» - молодая эмигрантская критика. Молодежь внесла независимость мнений и оценок.
Возникали новые полемики, среди них наиболее значительные - о молодой эмигрантской литературе и о классическом наследии. Именно разнообразие и богатство интерпретаций русской классической литературы и стали наиболее значительным вкладом эмигрантской критики. Но это уже другая тема.
Примечания
Иваск Ю. Четыре критика // Новое русское слово. - Нью-Йорк, 1953. - 1 марта. - № 14918. -С. 3.
Там же. - С. 8.
Слоним М. Литературные отклики: Живая литература и мертвые критики // Воля России. -
Прага, 1924. - № 4. - С. 59.
Там же.
Там же. - С. 60.
Слоним М. Литературные отклики: Бунин-критик. Антон Крайний и Зинаида Гиппиус.
О «Верстах» // Воля России. - Прага, 1926. - № 8/9. - С. 98. Там же. - С. 99. Там же. - С. 88.
Святополк-Мирский Д. О нынешнем состоянии русской литературы // Благонамеренный. -Брюссель, 1926. - № 1. - С. 90-97.
Цит. по: Критика русского зарубежья. - М., 1998. - Т. 1. - С. 387. Там же. - С. 391. Там же. - С. 392.
Цветаева М. Поэт о критике // Благонамеренный. - Брюссель, 1926. - № 2. - С. 94—125 . Там же. - С. 103. Там же.
Цетлин М. О литературной критике // Новый корабль. - Париж, 1927. - № 1. - С. 31-35. Там же. - С. 35. Там же.
Ходасевич В. О формализме и формалистах // Возрождение. - Париж, 1927. - 10 марта. Осоргин М. Литературная неделя // Дни. - Париж, 1928. - 29 апр.
Крайний А. Положение литературной критики // Возрождение. - Париж, 1928. - 24 мая. -С. 2.
Адамович Г. О критике и дружбе // Дни. - Париж, 1928. - 27 мая. Там же. Там же. Там же.
Ходасевич В. Еще о критике // Возрождение. - Париж. 1928. - 31 мая. - С. 3^. Там же.
Бем А. Л. Письма о литературе: О критике и критиках // Руль. - Берлин, 1931. - 29 апр., 6 мая, 18 мая.
Там же. - 6 мая.
29
133
