CC BY
37
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 8. ИСТОРИЯ. 2012. № 1
Н.Н. Володина
(аспирантка кафедры истории России XIX — начала XX в. исторического
факультета МГУ имени М.В. Ломоносова)*
ОБЩЕСТВЕННЫЕ ВЗГЛЯДЫ ИЗДАТЕЛЯ РУССКИХ
СКАЗОК А.Н. АФАНАСЬЕВА ПО МАТЕРИАЛАМ
ЕГО ДНЕВНИКА
Статья посвящена исследованию практически не изученного «Дневника» А.Н. Афанасьева. Бесспорные заслуги Афанасьева в области фольклористики способствовали формированию упрощенного и во многом неверного представления о нем как об исключительно кабинетном ученом, далеко стоящем от политики и острых вопросов современности. Материалы «Дневника» позволяют оценить общественно-политические взгляды Афанасьева — просветителя и демократически настроенного человека, непримиримого противника крепостного права, противостоящего цензуре, интересующегося острыми вопросами российской действительности 50— 60-х гг. XIX столетия. Ученый, как и задумывал, создал «прелюбопытный и поучительный сборник» материалов, которые рисуют атмосферу и характер общественного мнения эпохи Великих реформ.
Ключевые слова: «Дневник» А.Н. Афанасьева, Великие реформы, студенческие волнения, Московский университет, Е.И. Якушкин.
The article analyses the virtually unexplored "Diary" of A.N. Afanasiev. His indisputable achievements in folklore studies contributed to shaping wrong and in many points simplified image of him as solely armchair scholar, as a person who has little to do with politics and essential issues of the time. The materials of the scholar's "Diary" enable us to evaluate social and political views of Afa-nasiev-citizen, who proved to be a true enlightener and democratically inclined person, uncompromising opponent of serfdom, interested in then burning issues. Afanasiev, just as was his intention, managed to produce "intriguing and instructive collection" of materials, which vividly describe the atmosphere and public opinion of the epoch of Great reforms.
Key words: AN. Afanasiev's "Diary", Great Reforms, student unrest, Moscow University, E.I. Jakushkin.
* * *
А.Н. Афанасьев (1826—1877) хорошо известен не только ученым-филологам, но и широкому кругу читателей благодаря составленному им сборнику «Русских народных сказок» — основе всех последующих (вплоть до настоящего времени) изданий этих сказок, от академических до детских. Однако его научные труды, собирание фольклора на многие десятилетия заслонили для иссле-
* Володина Наталья Николаевна, тел.: 8-916-658-34-13, e-mail: solongana@gmail.com
дователей и читателей всю остальную многогранную деятельность этого незаурядного человека.
К сожалению, архив Афанасьева не найден1, и где находится теперь та его часть, которая не зарегистрирована современными архивными справочниками, установить пока не удается. По всей видимости, она пропала. Большая часть сохранившихся материалов Афанасьева «запрятана» в якушкинском архиве (ГАРФ) и даже не значится в указателе личных фондов. Возможно, поэтому об известном фольклористе не написано ни одной более или менее крупной и серьезной работы, существуют лишь биографические очерки, которые предваряют переиздания его сказок.
Крайне интересный в научном отношении и ранее практически не исследованный «Дневник»2 Афанасьева входит в состав архива Е.И. Якушкина — близкого друга ученого. Дневник состоит из 300 листов формата почтовой бумаги, исписанных мелким убористым почерком с обеих сторон. Кроме авторской рукописи имеется писарская копия части дневника (за период с 6 июня 1846 г. по 25 ноября 1852 г.).
Идея создания дневника, причем дневника особого рода, появилась у Александра Николаевича в конце 1840-х гг., после окончания Московского университета. В апреле 1849 г. он писал: «Если бы кто вздумал записывать все ходячие слухи, как образчик современного настроения, общественного мнения, сообщать все доступные частные письма почему-либо интересные, и сочинения, подвергнувшиеся цензурной опале — я думаю, в десять лет составился бы прелюбопытный и поучительный сборник»3. Однако приступил к составлению дневника Афанасьев только осенью 1855 г. Александр Николаевич решил занести в него воспоминания о самых важных событиях предшествующего десятилетия (начиная с июня 1846 г.). Наряду с воспоминаниями он переписывает в дневник и наиболее интересные письма. Лишь с осени 1855 г. начинается непосредственно дневниковая форма записи. В августе 1862 г., когда Афанасьев был уволен с государственной службы, он перестает вести дневник.
Первым дневник Афанасьева увидел его ближайший друг, Е.И. Якушкин, к которому перешла большая часть бумаг Афанасьева после его ранней смерти. Якушкин сделал попытку издать его, однако и со значительными купюрами дневник оказался неприемлем для цензуры и опубликован не был. В начале XX в. к днев-
1 Славяноведение в дореволюционной России. Биобиблиографический словарь. М., 1979, С. 57.
2 ГАРФ. Ф. 279 (Фонд Е.И. Якушкина). Оп. 1. Д. 1059—1060 (Дневник Александра Афанасьева. Сент. 1855 — сент. 1862).
3 Там же. Д. 1059. Л. 5 об.—6.
нику обращался А.Е. Грузинский, который писал об Афанасьеве биографический очерк. Но из-за цензурных ограничений Грузинский смог включить в свой очерк лишь малую часть того, что нашел в дневнике. Только в 1970 г. появилась книга В. Порудомин-ского «А рассказать тебе сказку?», в которой автор обнаруживает знакомство с дневником. Но эта книга была рассчитана на детей и не преследовала научных целей: факты часто перемежаются вымышленными сюжетами. В 1973 г. вышла маленькая статья С.Г. Лазутина, впервые посвященная непосредственно дневнику4. С тех пор появился ряд статей, в которых отчасти отражены его материалы5.
Афанасьев озаглавил свое творение «Дневник. Отрывки из моей памяти и переписки». По своему содержанию он значительно отличается от типовой формы дневника: это не столько собрание личных записей, сколько сборник заметок и материалов о состоянии тогдашнего русского общества. Здесь находим копии ярких документов эпохи (агитационные песни декабристов, стихотворение, написанное студентами в связи с арестом М.Л. Михайлова, отрывки из прокламации «К молодому поколению» и многое другое). Наиболее интересные заметки Афанасьева касаются крестьянской реформы и связанных с ней волнений, студенческих манифестаций, литературы и цензурной практики, театральной, музыкальной и художественной жизни Москвы и Петербурга 50-х — начала 60-х гг.
Афанасьев внимательно следит за литературной жизнью. Так, он записывает в дневнике, что опубликование Гоголем «Выбранных мест из переписки с друзьями» многих удивило. «В обществе возник вопрос не о достоинствах новой книги — странность и односторонность ее мнений ни от кого не ускользнула, а о причинах, вызвавших появление ее в печати. Кто видел в ней доказательство сумасшествия автора, кто болезненную, но действительно свершившуюся перемену его убеждений, а кто своекорыстный расчет». И далее: «Кто что ни говори, а в этой личности много загадочного, что не сейчас пояснится»6. 26 октября 1848 г. в письме к отцу он рассказывал о встрече с Гоголем у Щепкина: «Видел недавно у М.С. Щепкина Гоголя, — пишет Афанасьев. — Он среднего роста, лицо — несколько выдающееся вперед и весьма выразительное,
4 См.: Лазутин С.Г. Дневник А.Н. Афанасьева // Подъем. 1973. № 4.
5 См.: Лазутин С.Г. А.Н. Афанасьев // Очерки литературной жизни воронежского края XIX — начала XX в. Воронеж, 1970; Лазутин С.Г. Ученый-демократ (К 150-летию со дня рождения А.Н. Афанасьева) // Подъем. 1976. № 6; Иванков В.М. А.Н. Афанасьев и революционная ситуация в России конца 50-х — начала 60-х годов XIX века (К вопросу об общественном лице ученого) // Вопросы истории и филологии. Известия Ростовского ун-та. Ростов, 1974; Иванков В.М. А.Н. Афанасьев — фольклорист и историк литературы (Социально-эстетические взгляды ученого): Дисс. ... канд. филол. наук. М., 1977.
6 ГАРФ. Ф. 279. Оп. 1. Д. 1059. Л. 42—42 об.
глаза исполнены живости, носит усы, испаньолку и длинные черные волосы. Весь вечер говорил он тихо, вполголоса и преимущественно со стариком Щепкиным; других, кажется, не хотел удостоить своим разговором. Рассказывают о нем, что наконец-то образумился и сам недоволен своей "Перепиской". Дай-то бог, а плохо верится»7. 21 февраля 1852 г. Гоголь умер. «Тургенев написал письмо по случаю такой печальной утраты, — читаем мы в дневнике, — но письмо это петербургская цензура не пропустила... Попечитель здешнего университета Мусин-Пушкин даже был недоволен и тем фразистым некрологом, который был напечатан в Санкт-Петербургских полицейских ведомостях. Ишь, — говорил он, — расписались о каком-то литераторе, рассказывают, что он был гений! А умри генерал, напишут всего-навсего две строчки! Добро бы был это какой-нибудь полководец! Ну, тогда я понимаю, что надо выразить горе, а то умер так себе, какой-то писатель»8.
В 1849 г., когда умер В.Г. Белинский, нигде не появилось посвященного ему некролога. Афанасьев в некотором смысле восполняет этот пробел, делая в дневнике большую заметку о нем: «В.Г. Белинский, судя по отзывам его друзей и по журнальным статьям, был человек замечательный. Поставленный бедностью в самые печальные обстоятельства, он постоянно умел сохранить в себе всю свежесть нравственного чувства и всю его энергию. Гуманные стремления не были в нем чем-то извне данным, а прямо выходили от сердца. Прибавьте к этому необыкновенную впечатлительность и верность эстетического чувства; понятно, что избравши предметом своих постоянных изысканий современную русскую литературу, он не мог равнодушно слушать и читать педантические рассуждения в той сфере, в которой виделось ему вечноживое и разнообразное искусство. В критических своих статьях он постоянно боролся против риторики и ее механических приемов и кудрявых фраз; но еще с большей горячностью возвышал он свой голос за просвещение; за человеческие права, за либеральное, так что рецензии его скорей походили на горячие панфлеты, нежели на рецензии в строгом смысле...»9
Известно, что Н.А. Некрасов, придя к руководству «Современником», пригласил к участию в журнале Афанасьева. Материалы дневника показывают, что Александр Николаевич относился к Некрасову с большим уважением и на протяжении многих лет был в курсе дел журнала. В записях за 1857 г. находим переписанное стихотворение Некрасова «Забытая деревня» и его поэму «В.Г. Белинский». Стихотворение долгое время считалось запрещенным, а
7 Там же. Л. 4—4 об.
8 Там же. Л. 42 об.—43.
9 Там же. Л. 4—7.
поэма была впервые опубликована Герценом в 1859 г. в «Полярной звезде».
Очень интересный материал посвящен цензурной практике того времени. Так, в ноябре 1855 г. Афанасьев с радостью отмечает временное послабление цензуры: «Университетам разрешено принимать неограниченное число студентов, цензура ослабила свои вожжи, явились новые журналы. "Морской сборник" дает благородное направление журнальному тону и ход общественному мнению! Ура!»10 Но уже через два месяца в дневнике появляется такая запись: «Цензура поворачивается, кажется, на старую колею; Щепкину не позволили дать в своем бенефисе тургеневского "Нахлебника". Находят, что в этой пьесе осмеяно благородное российское дворянство»11. И далее приводятся многочисленные факты «цензурного терроризма»12, как называет их Александр Николаевич.
Особенно интересны заметки Афанасьева о крестьянской реформе и связанных с ней крестьянских волнениях. Еще в заметках дневника за 1848 г. автор пишет, что правительство уже тогда помышляло об отмене крепостного права. «На дворянских собраниях, по случаю выборов, дозволено было рассуждать о средствах, как удобнее и практичнее решить этот вопрос эмансипации; тульскому дворянству разрешено составить проект по этому делу, тогда как несколько лет прежде дворянство получило выговор за подачу подобного проекта; Государь настаивал на уничтожении крепостного состояния, вопреки мнениям членов Государственного Совета и самого наследника»13. Но уже 7 апреля 1856 г. Афанасьев пишет своему знакомому: «слухи об эмансипации крестьян кажутся мне преувеличенными... что-то плохо верится»14.
В 1855 г., в ходе Крымской войны, по Казанской, Пермской, Самарской и Саратовской, Киевской, Воронежской губерниям прокатились выступления крестьян, связанные с надеждой получить свободу и землю, вступив в ополчение. В сентябре 1855 г. Александр Николаевич записывает в дневнике, что из Воронежской губернии им получены «самые грустные известия». Толпы крестьян направились в Воронеж, чтобы вступить в ополчение. Помещики, управляющие и исправники пытались удержать их. Крестьяне были встречены воронежским губернатором Ю.А. Долгоруким, заявившим, что в них нужды пока нет. Среди крестьян разнесся слух, что чиновники и помещики скрывают от народа
10 Там же. Л. 95.
11 Там же. Л. 154.
12 Там же. Л. 178 об.
13 Там же. Л. 7.
14 Там же. Д. 1060. Л. 130.
царскую бумагу. Они перестали выходить на барщину, отказывались повиноваться помещикам. «Правительство приступило к наказаниям розгами, — пишет Афанасьев, — и другими средствами унимало патриотический порыв и жажду свободы»15.
Афанасьев с нетерпением ждет крестьянской реформы и внимательно следит за подготовкой манифеста. Он сторонник безвозмездного наделения крестьян землей. «Если все государство несет пожертвования в важных случаях на пользу общую, то не худо было бы попросить об этом и помещиков, хотя, конечно, это и должно быть допущено в известной степени. Это тем более будет справедливо, что многие имения были пожалованы черт знает за что, и что так недавно (при императоре Павле например), а некоторые приобретены взятками и плутовством разного рода»16.
Так он отзывается о проекте тверского помещика Шаховского. Этот «великий эмансипатор» предложил следующие условия: земля вся остается за помещиками, за пользование ею крестьяне обязаны вносить за каждую десятину определенную плату; они могут переходить в купеческое и мещанское сословие, но не иначе как целыми селениями, однако к государственным крестьянам не могут быть причислены. Разные платежи и повинности по-прежнему ложились на плечи крестьян. «Какова эмансипация! — восклицает Афанасьев. — Мне сдается, что она сильно смахивает на фактическое рабство»17.
Саркастически пишет Афанасьев о доводах помещиков в пользу крепостного права. Они считают, что крепостные до того грубы и лживы, что без помещичьего надзора совершенно перестанут трудиться, что они могут работать только из-под палки. «И что за филантропия — отнять все, даже надежду когда-либо воспользоваться плодами собственного труда, и потом, при несчастном случае, дать крестьянину то, что необходимо для того, чтобы труд его был производителен для помещика же! Удивительное сострадание. Во многих ли имениях найдете вы больницы или даже фельдшера, хотя жизнь крепостных при нашей малонаселенности есть большей частью самый драгоценный капитал для землевладельца. И к чему эта громкая фраза об отеческих отношениях и патриархальной любви, когда плодами их по собственным невольным показаниям помещиков есть: леность, тунеядство, грубость, беспомощность при первом несчастном случае и невежество»18.
15 Там же. Л. 59.
16 Там же. Л. 135—136.
17 Там же. Л. 163.
18 Там же. Л. 164—165.
Большую роль в проведении в жизнь крестьянской реформы на местах должен был сыграть созданный летом 1861 г. институт мировых посредников. По мнению Афанасьева, многие посредники не могли быть беспристрастны в решении разногласий между помещиками и крестьянами, так как сами были землевладельцами: «К чему же тут было ограничивать назначение в посредники только лицами владеющими? Кажется, в невладеющих скорее можно было найти беспристрастности. Одно образование надо было взять уровнем»19.
Афанасьев следит за нарастанием крестьянских волнений и выписывает к себе в дневник отдельные места из воззвания «К молодому поколению» Н.В. Шелгунова: «Мы хотим, чтобы власть, управляющая нами, была власть разумная, власть понимающая потребность страны и действующая в интересах народа. А чтоб она могла быть такой, она должна быть из самих нас — выборная и ограниченная. Мы хотим свободы слова, то есть уничтожения всякой цензуры»20.
Афанасьев состоял в большой дружбе с родственниками декабриста И.Д. Якушкина и интересовался судьбами и творчеством декабристов. После амнистии декабристов в 1856 г. он записывает в своем дневнике: «Видел возвратившихся декабристов и удивлен, что люди, так много и долго пострадавшие, могли так сохранить свои силы и свежесть чувства и мысли. Матвей Ив. Муравьев и Пущин возбудили общую симпатию. По приезде в Москву Пущин был жив, весел, остроумен: он мне показался гораздо моложе, чем на самом деле, а его оживленная беседа останется надолго в памяти. Либеральничающим чиновникам он, шутя, говаривал: "Ну, так составьте маленькое тайное общество"»21. В дневнике за 1857 г. мы находим переписанные революционные песни декабристов «Ах, скучно мне», «Царь наш немец русский», «Уж как шел кузнец», которые распространялись только в рукописном виде22. Две из них были напечатаны Герценом в «Полярной звезде» в 1859 г., а третья в книге «Русская потаенная литература XIX столетия». Афанасьев читал в рукописи и прекрасно отзывался о «Записках» декабриста Н.В. Басаргина об истории тайного общества и ссылки23.
Осенью 1861 г. по России прокатились студенческие волнения, поводом к которым послужили изданные правительством «Временные правила», повысившие плату за обучение. Эти правила ограничивали доступ в университеты разночинцам, не имевшим
19 Там же. Л. 165.
20 Там же. Л. 231 об.
21 Там же. Л. 160—160 об.
22 Там же. Л. 180—180 об.
23 Там же. Л. 188 об.
возможности оплачивать свое обучение24. Начавшиеся в сентябре 1861 г. в Петербурге волнения в октябре перекинулись на Москву и Казань. Афанасьев внимательно следил за этими событиями, подробно фиксировал их в дневнике.
В Петербурге закрыли университет. Поводом стала студенческая сходка, на которой говорились речи против 50-рублевой платы и других стеснений. «Надо заметить, — пишет Афанасьев, — что в последнее время сходки эти принимали несколько политический (хотя и ничтожный) характер. На стене висел "Великоросс" и вызов к студентам, в котором говорилось: "Правительство бросило нам перчатку — поднимем ее!" Теперь, кажется, увидели, что наделана ненужная тревога, дело могло кончиться несколькими арестами, если уже нельзя отказаться от нелепого и возмутительного налога 50 р. с бедных. Вместо того прибегли по распоряжению комитета министров и настоянию в.к. Михаила Николаевича к временному закрытию университета, словно революция на носу». Эта мера вызвала манифестацию студентов. На другой день они отправились на квартиру к попечителю. Невский проспект был запружен толпой. Шествие происходило тихо, мирно, но оно было так многочисленно, что напугало администрацию. Правительство выслало жандармов, чтобы его разогнать25.
К вечеру 12 октября начались массовые аресты. Петропавловская крепость битком набита захваченными в эти последние месяцы. На крепости явилась надпись: «Императорский Спб-й ун-т без оплаты за вход», через несколько часов стертая полицией26. Студенты в крепости написали стихотворное послание М.Л. Михайлову, который за распространение воззвания «Молодому поколению» был арестован и сослан в Сибирь на каторгу. Переписанное Афанасьевым в дневник стихотворение называлось «Крепостные студенты М-ву» (27 ноября 1861 г., Петропавловская крепость) и начиналось так:
Из стен тюрьмы, из стен неволи Мы братский шлем тебе привет; Пусть облегчит, в час злобной доли, Тебя он, наш родной поэт!27
24 Летопись Московского университета. М., 2004. Т. 1. С. 160.
25 ГАРФ. Ф. 279. Оп. 1. Д. 1060. Л. 229.
26 Там же. Л. 232—233. Афанасьев записывает в дневник стихи студентов, заключенных в крепость: «Грабь вора», «Из стен тюрьмы», «Из строк неволи», «Крепко, дружно вас в объятья», «В былые дни Елизаветы», «Эх, не плачь кума» (Л. 238—239 об.)
27 ГАРФ. Ф. 279. Оп. 1. Д. 1060. Л. 238 об. Впервые это стихотворение было напечатано в «Колоколе» 3 января 1862 г. под названием «Узнику». Можно предполагать, что Афанасьев переписал стихотворение с какого-нибудь тайно распространявшегося списка незадолго до публикации в Лондоне.
«История с университетами, обойдя все города, не миновала и Москвы», — пишет Афанасьев28. Московские студенты начали сходки, говорили речи и изготовили протест против 50 руб. платы с бедных и других стеснений. Университетское начальство даже обращалось к генерал-губернатору с просьбой о закрытии университета. Администрация увеличила жалование профессорам. «То-то в Москве они так усердны, — замечает Афанасьев, — что исполнительная власть явилась благоразумнее и гуманнее их в настоящем деле. Московские профессора не заявили против возмутительного сбора с бедных никакого протеста (что в Петербурге сделано), ведут себя отвратительно, и нравственная связь их с студентами кажется надолго порвана»29.
4 октября 1861 г. московские студенты прошли от университетского здания до Пятницкого кладбища к могиле Т.Н. Грановского (всего было человек 300). На могиле отслужили панихиду и говорили речи. «Впрочем, — пишет Афанасьев, — трудно было слышать эти речи за толпою и до меня долетали только отрывки. Генерал-губернатор выслал целый эскадрон жандарм и несколько казаков, обер-полицмейстер, полицмейстер и квартальный явились на кладбище, а за ними привалила и толпа прочего народа». Полиция вела себя скромно: сказала, что речи запрещены, а жандармы были спрятаны за забором. Студенты вернулись в город толпой и так шли по улицам до университета. Афанасьев был очень обеспокоен тем, что после московской демонстрации студентов «кое-кто пострадает»30.
Профессора были на кладбище, но по прибытии студентов многие поторопились уехать домой. «В доме Кетчера, — вспоминает Александр Николаевич, — мы пропели Gaudeamus, нарочно опустив куплет: "vivat academia, vivat professores!" — и профессорство (особенно в лице благоразумного Чичерина) обиделось. Кроме тостов за известных профессоров, был предложен тост "за сохранение Московского ун-та", а мною "да возобновиться та нравственная связь между профессорами и студентами, которая теперь порвана", что было принято с общими рукоплесканиями. Профессора намерены протестовать против 50 руб. платы с бедных»31.
12 октября студенты направили депутацию к генерал-губернатору, который решился на «безумно-жесткие полицейские распоряжения». Участники этой «демонстрации» были окружены жандармами, а те, кто хотел разойтись, — арестованы. «Для привлечения к этому делу некоторые агенты были одеты в мужичьи
28 Там же. Л. 190 об.
29 Там же. Л. 230.
30 Там же. Л. 230 об.
31 Там же. Л. 231.
кафтаны и кричали, что студенты требуют уничтожения крестьянской воли и что все это польский бунт. Государь проехал ночью через Москву, боясь манифестации. Университетское правление молчит». Многие были исключены из университета32.
Слова А.Н. Пыпина о том, что Афанасьев «близко принимал к сердцу живые вопросы общественной жизни»33, материалы дневника наполняют совершенно конкретным, весомым содержанием. Значение дневника в том, что по нему отчетливо определяются общественно-политические взгляды Афанасьева — просветителя и противника крепостного права, демократически настроенного человека, противостоящего цензуре, собравшего ценный материал для характеристики общественной, политической, литературной и повседневной жизни России 50—60-х гг. XIX в. Все это еще раз говорит о необходимости серьезного исследования и научной публикации дневника Афанасьева.
Список литературы
1. Иванков В.М. А.Н. Афанасьев и революционная ситуация в России конца 50-х — начала 60-х годов XIX века (К вопросу об общественном лице ученого) // Вопросы истории и филологии. Известия Ростовского ун-та. Ростов, 1974.
2. Иванков В.М. А.Н. Афанасьев — фольклорист и историк литературы (Социально-эстетические взгляды ученого): Дисс. ... канд. филол. наук. М., 1977.
3. Лазутин С.Г. А.Н. Афанасьев // Очерки литературной жизни воронежского края XIX —начала XX в. Воронеж, 1970.
4. Лазутин С.Г. Дневник А.Н. Афанасьева // Подъем. 1973. № 4.
5. Лазутин С.Г. Ученый-демократ (К 150-летию со дня рождения А.Н. Афанасьева) // Подъем. 1976. № 6.
6. Пыпин А.Н. История русской этнографии. Т. II. СПб., 1891.
7. Славяноведение в дореволюционной России. Биобиблиографический словарь. М., 1979.
Поступила в редакцию 22 декабря 2010 г.
32 Там же. Д. 448. Л. 232.
33 См.: Пыпин А.Н. История русской этнографии. Т. II. СПб., 1891. С. 114.
